Ох уж эти попаданцы!

Ох уж эти мне «попаданцы»! Что они себе думают? Всё крутятся под ногами и крутятся! Последнее время просто проходу от них нет, совсем осторожность потеряли – «светятся» буквально на каждом шагу. Особенно трудно приходится тем, кто к нам из прошлого попал. Они же ничегошеньки про наше время не знают! Тыняются по первоначалу с раззявленной варежкой и выпученными глазами, обалделые, ничего не понимающие, «прокалываются» буквально на каждом шагу. Таких везде легко вычислить. Вот и мне совсем недавно привелось свидеться с одним таким, залетевшим к нам из прошлого. Было это погожим субботним утром, когда я в самом распрекрасном настроении вышел во двор выбросить накопившийся за неделю мусор, по дороге размышляя, как с пользой провести выходные.

– Слышишь, браток, поди-ка сюда,– долетел до меня из-за череды облупленных гаражей сиплый шепот, а через мгновенье осторожно выглянул, затравленно озираясь, и сам его хозяин.– Да ты не боись, я человек мирный, мне бы только сориентироваться на местности! Куда это я попал?

Остановивший меня мужик имел очень прикольный вид. Он был одет в черный бушлат, клёши «раздайся море» и матросскую бескозырку. Приблизившись, я даже смог прочитать на ленте немного поистёршуюся надпись золотом: «Аврора». Молодецкую грудь морячка крест-накрест перепоясывала полупустая пулемётная лента.

(Ну и нафига им были эти ленты? – мимоходом подумалось мне.– Лишнюю тяжесть на себе таскать! Не иначе, как для бандитского форсу, вроде золотой цепуры толщиной в палец на бычьих шеях «братков» в весёлые девяностые. Хотя, если на всех картинах и во всех фильмах про революцию бравые революционные матросы почему-то выглядели именно таким образом, значит – такая тогда была мода. А может весь этот революционный антураж потом креативщики от истории придумали, привнося каплю светлого романтизма в суровые будни голодного и злого Петрограда осени семнадцатого года?)

Первым делом я решил, что где-то неподалёку снимают фильм. Что-то про революцию, какой-нибудь ремейк «Ленин в октябре» или «Красные колокола». Как-никак, а через год с небольшим столетний юбилей будет! Вот, небось, празднество закрутят: «Великая Октябрьская Социалистическая Революция – это наше всЁ! Не забудем, можем повторить!». Ветеранов пригласят, вечером во всех городах праздничный салют устроят, в Питере – театрализованное действо на Дворцовой площади, а потом бабахнут из самой главной пушки на «Авроре». Как говорила ещё моя бабка: «Всего один выстрел, а сколько потом лет разрухи в стране!».

Надо сказать, что наш провинциальный городок всегда очень любили киношники, особенно когда надо было снимать что-нибудь старорежимное, или про войну. Натура у нас была просто великолепная – с начала прошлого века здесь почти ничего и не изменилось, только ветхие домишки на окраинах ещё более покосились. Однако люди не жалуются – жильцов всегда приглашают сняться в массовке, а это довольно неплохой приработок для местных пенсионеров.

Возможно, это и был кто-нибудь из артистов, покинувший съемочную площадку на перекур и желающий «стрельнуть» где-нибудь сигаретку. Или попросить кого-то из прохожих сгонять в ближайший магазин за пивом, чтобы самому не перепугать продавцов и покупателей своим воинственным видом. Во всяком случае, я с любопытством приблизился, понимая, что передо мной не бомж какой-нибудь вонючий, а творческая личность, может быть даже какая-то киношная звезда, волею режиссёра и сценария заброшенная в нашу глухомань.

– Простите, уважаемый, я что-то не узнаю вас в гриме,– залебезил я перед незнакомцем, обрадовавшись такой неожиданной встрече.– Вы, наверное, актёр Пореченков? Или может быть Охлобыстин? Автограф не дадите? (Эх, жалко, что я свою мобилу дома оставил – такое бы «селфи» получилось!)

– Какой я тебе, в бога, душу, мать, Попереченков?– обиделся вдруг морячок.– Ты бы ещё сказал – Керенский! Я – товарищ Алексей, член реввоенсовета Балтийского флота, у меня и мандат имеется, самим председателем Центробалта, Пашей Дыбенкой подписанный!

Если бы я в своё время не начитался по уши творений Валерия Большакова на сайте «попаданцы.ком», то после таких слов вполне мог бы принять мужика за местного алкаша поймавшего «белочку». Или за вконец слетевшего с катушек «реконструктора», вроде Стрельцова-Гирькина. Сейчас это модно – воссоздавать ушедшую эпоху, раз уж своя не задалась. Вон сколько в миг появилось «новоказаков» – все как на картинках, в шароварах с лампасами, в кубанках на башке, вся грудь в «Георгиях», ещё прадедом в первую Империалистическую полученных. Обязательно с нагайкой, а то и с шашкой игрушечной на боку. Умора! Походил бы, красава, таким гоголем в гражданскую или при Сталине – враз бы большевики укоротили тебя, как раз на твою буйную головешку вместе с кубанкой.

– А какой нынче год-то на дворе?– продолжал «валять Ваньку» матросик.
– С утра вроде две тысячи шестнадцатый был,– осторожно ответил я, на всякий случай отступая на несколько шагов. (Кто его знает, вдруг этот тип из буйных?) А потом, для полного разъяснения ситуации, добавил: «После рождества Христова»!

– Вот это попал! Две тысячи…А ты часом не врёшь? Как же это я мог почти сто лет да проспать?– ахнул неизвестный. После чего совсем скис и заюлил жалобно, – Слышь, братишка, мне бы схорониться где-нибудь, до выяснения обстоятельств! Не поможешь, а?»

Я немного подумал, скользнул глазами по криво намалёванной на дверях одного из гаражей надписи «Обама – лох!», и велел товарищу Алексею немного обождать и никуда пока не высовываться. А сам пошёл к своему соседу Петровичу, прозванному в народе «Обамычем» за его лютую нелюбовь к США, и к их афроамериканскому президенту в частности. По несчастливому стечению обстоятельств, у Петровича совсем недавно как раз освободился гараж. Чем тебе не дополнительная жилплощадь?

– А по мне пусть хоть целый век живёт, если хороший человек!– согласился Петрович, спокойно выслушав мой сбивчивый рассказ, и полез в холодильник за выпивоном и закусоном.– Заодно и мою «лялечку», раздолбанную в хлам, помянем. Хорошая была машина, гордость отечественного автопрома!

В гараже мы уселись на старые автомобильные покрышки, Петрович разложил на перевёрнутом ящике нехитрую снедь и откупорил бутылку. Всё свободное от автомобильного и бытового хлама пространство заполнило приятное фруктовое благоухание.

– Персиковая!– горделиво пояснил Петрович, осторожно разливая по стаканам ароматную жидкость.– Недавно тут недалеко, на Скрепинском полигоне бытовых отходов, опять турецкую «санкционку» бульдозером давили, так народ потом останки фруктов из землицы-то повыковыривал, помыл, почистил от песка и трухи, и самогоночки себе на радость нагнал. Духовитая получилась штучка, не хуже «Абсолюта», и отыкивается так нежно-нежно, будто цветочного лосьону выпил! Вот, прикупил у местных бабулек, для куражу.

(Не для куражу, а из-за дешевизны,– подумал я, с опаской разглядывая на просвет слегка мутноватую жидкость.– Не иначе, как старикан решил на запчасти копить, машинюшку свою побитую ремонтировать. Уже на выпивке стал экономить, блин!)

– Ну что, помянем, стало быть, мою Ладушку-калинушку, такая цаца была!

– Что, жёнку схоронил?– полюбопытствовал матрос у изготовившегося «к принятию» Петровича.

– Типун тебе на язык, революционер!– чуть было не поперхнулся тот, расплескав часть «персиковки».– Жива моя супружница благоверная, что ей, кобыле, сделается? Ещё всех нас переживёт! Кстати, будешь к себе назад возвращаться – можешь её с собой захватить, она там вам такую революцию устроит, никаким Инессам Арманд и Шуркам Коллонтай даже не снилось! Это я о машине своей печалюсь, товарищ Лёха, собственноручно разбитой…

– «Руссо-Балт»?– проявил некоторые познания в истории отечественного автомобилестроения таинственный гость из прошлого.

– Сам ты болт! Руссо-Лада-калина, это тебе не фрицевский «Мерин» и не леворукая «японка». Наша сборка, если что – кувалдой стукнешь, и снова как новенькая. Десять лет на ней, родимой, отъездил, все свои пенсионные накопления в неё, дорогушу, вложил! А тут, видишь ли, повыёживаться вдруг решил, дурак старый. Аккурат перед Днем победы прилепил сверху на крышу танковую башню с пушкой – сам склеил из гофро-картона, зелёным покрасил, надпись сделал «На Берлин!» – и решил по городишку нашему поколесить, так сказать «поднять боевой дух среди местного населения». Ну, принял, конечно «на грудь» для настроения, куда же без этого в праздник! А как разогнался где-то под сто, тут у меня встречным ветром башню с крыши и сорвало. Ну, ту, картонную, что с пушкой. Я, стало быть, оглянулся посмотреть куда она, дрянь такая, упала, да в опору электропередач со всего разгона и впаялся. Машина – в хлам, я в больничку на пару недель. Такие вот дела…

– А весь наш район потом без света три дня сидел, кто ж будет на праздники опору поднимать и провода чинить?– заметил я укоризненно, поскольку остался на эти дни без мобильной связи и Интернета.– Что ты всё про свой металлолом, давай-ка лучше человека послушаем, интересно ведь! Пусть расскажет, как он сюда к нам попал.

– Да черт его знает, как это получилось!– пожал плечами путешественник во времени Алексей.– Ну, взяли мы Зимний, потом заглянули в подвалы, а там – столетние запасы царского вина! Представляете, братишки – мало того, что в таких хоромах буржуи жили, так ещё и запасы винища на годы вперёд награбили у трудового народа! В общем, поразбивали мы те бочки в революционном порыве, но кое-что в рот, конечно, попало. Не без этого! А потом пошёл я по залам гулять, на буржуйское великолепие поглядеть. Притомился, присел на креслице такое позолоченное, как вдруг, откуда ни возьмись, появляется какой-то тип интеллигентной наружности в черных очёчках, по виду то ли анархист, то ли эсер-бомбовик, и спрашивает у меня: «Ну, что, матросик, ты счастлив? Радостно тебе?».

А я ему, искренне так, отвечаю: «А чего же не радоваться? Царя сбросили, временщиков разогнали, революцию сделали. Теперь такая жизнь настанет – залюбуешься! Земля – крестьянам, фабрики и заводы – рабочим, мир – народам! Вот отдохнем малость, ещё и всемирную революцию закрутим, пролетариат разных капиталистических стран пойдем освобождать. А там, глядишь, и до коммунизма недалече. Эх, заглянуть бы хоть одним глазком лет на сто вперёд, какая она жизнь-то будет, у потомков, в светлом коммунистическом будущем!»

Тут очкарик этот, интеллигент недостреляный, начинает гаденько так подхихикивать и говорит мне: «Ну, это мы можем тебе устроить, очень даже запросто!». После чего достает, понимаешь ли, из кармана какую-то штучку, не больше портсигара, что-то там нажимает, что-то крутит, и вот – я здесь. Сам не знаю, за каким чертом…

– А ты, Алексей, с кем-нибудь из исторических личностей не пересекался случайно? Ну, там с Григорием Чудновским или Антоновым-Овсеенко? Они у вас вроде за главных были! – Блеснул я своими познаниями, частично почерпнутыми из школьной программы, а частично из компьютерной стратегии «Взятие Зимнего».

– Да крутился там один такой: в пенсне, волосня до плеч. На анархиста похож, но большевик. Его все называли «товарищ Никита» или просто «Штык». Он, и ещё один солдатик Павловского полка, пехотой лапотной командовали. Но мы, делегаты от Центробалта, его распоряжения праздновали – будет нам всякая интеллигенция гнилая указывать, как революцию делать!

– И совершенно правильно, что не ручкались с ним! Я даже больше тебе скажу,– доверительно зашептал я в волосатое Алёшкино ухо.– Ты, если конечно вернёшься назад в свой семнадцатый, подальше держись от этого человека! Не пройдёт и двадцати лет, как 12 октября 1937-го, аккурат под годовщину вашего Питерского путча, этого самого «Штыка» Антонова-Овсеенко арестуют, а потом и расстреляют «за принадлежность к троцкистской террористической и шпионской организации». И никакие его былые заслуги перед партией, никакие взятия Зимнего ему уже не помогут! А заодно достанется и всем, кто с ним дружбу водил – за потерю политической бдительности.

– Да кто ж решился-та на такую подлость против Героя революции?– ахнул Лешка.– Контра империалистическая? Буржуйские прихвостни или офицерьё золотопогонное, недобитое?

– Ну зачем же? Свои справились, члены ВКП(б), верные ленинцы. Просто к тому времени жизненные ориентиры в стране сменились. Тогда у вас как было: кто был никем – тот стал всем? А потом из этих «всех» сделали труху и лагерную пыль. Ничего не поделаешь – извечная борьба за власть! Как сказал когда-то один умный француз, кажется Дантон, перед тем как ему отрубили голову на гильотине его вчерашние единомышленники: «Все революции пожирают своих детей. Так что, революционеры всех стран – будьте бдительны!»

– А как здесь у вас с коммунизмом? Построили уже?

Петрович закручинился и налил по-полной:
– За коммунизм у нас будет отдельный тост, пьём не чокаясь!

– Неужто буржуи задавили-таки первое в мире государство рабочих и крестьян?– ужаснулся Лёха.– Это что же получается, всё было зря? Восстание, сигнал с Петропавловки, выстрел «Авроры», штурм Зимнего. Которые здесь временные? Слазь! Кончилось ваше времечко!

– Понимаешь ли, служивый,– Петрович хрустя огурцом стал путано объяснять нашему гостю из прошлого реалии настоящего,– поначалу всё шло как надо: «Верной дорогой идёте, товарищи!». Буржуев, тех, кто за границу здриснуть не успел – к стенке, потом туда же всяких там троцкистов (эсеров, Лёха, ещё в двадцатых – кого постреляли, кого по Соловкам распихали, в лагеря. Ты часом не эсер? Большевик, говоришь? Ну, большевиков потом тоже нагнули. Кто? Да свои же товарищи по партии, братья по революции). Потом промышленность стали поднимать, коллективизацию провели, фашистов разбили в пух и прах, опять отстроились, человека в космос запустили (ну, это я тебе потом объясню – как). И только-только, понимаешь ли, приступили к строительству этого самого коммунизма, как вдруг что-то пошло не так. Шестьдесят лет Советской власти отпраздновали, потом семьдесят, а вот за восьмидесятилетие уже пришлось пить не чокаясь!

– Так это какая же вражина так постаралась?– не унимался Алексей.– Мировая гидра контрреволюции? Буржуи-капиталисты недобитые? А куда же партия смотрела, ЧК, товарищ Дзержинский?

Петрович вздохнул:
– Ну и вопросики ты задаёшь, большевичёк! Нету на них ответа у меня, нету! Вроде как вся страна в запое была, у кого не спросишь – никто ничего не помнит, как такое могло случиться. В общем, сегодня у нас опять вроде как капитализм, но уже «с человеческим лицом». Вот так!

– А может, никакого Советского Союза и не было? Была только одна Великая Россия! И победил в войне с фашистами исключительно один русский народ? Ведь как сказал САМ Сталин на кремлёвском банкете в честь окончания войны? «Я пью за русский народ – победитель!».

– Не, ну ты и сказанул! Там вроде ещё белорусы нам помогали, партизанили в лесах. И тувинцы были, я вот недавно где-то вычитал, что Тувинская Народная Республика уже 25 июня 1941 года, то есть буквально через три дня после нападения Германии, объявила ей войну, став первым официальным союзником Советского Союза в борьбе против фашистов. Так что Туве – респект и уважуха!

– Ну, всё-таки был этот ваш Советский союз или не был?– ничего так и не понял Алексей, окончательно запутавшийся в замысловатых извивах нашей непростой и полной парадоксов Истории.

– Может и был, да что из того? Атлантида вон тоже была, и где она сейчас? А вот америкосов разных с их лендлизом точно не было, это всё их пропаганда придумала потом, после войны, чтобы перед мировым сообществом как-то оправдаться. И бомбу атомную они хотели на нас сбросить, завидуя Победе нашей. Железным занавесом огородились, твари, специально негра президентом сделали, чтобы он нам спокойно жить мешал, санкции ввели!

Видя, что атмосфера в гараже, и без того уже нагретом полуденным солнцем, приближается к точке «невозврата» (это когда Петрович вспоминает про козни Обамки и начинает буйствовать, круша всё направо и налево), я попытался перевести разговор на другую тему, менее взрывоопасную:
– А хочешь, Алексей, я тебе про твою «Аврору» расскажу?

Поначалу про революционный крейсер просто забыли – не до того было, как говорится «мавр своё дело сделал». Разоружили боевой корабль и перевели в резерв военно-морского флота СССР. В 1940-м году «Аврору» перегнали в Ораниенбаум, где она и простояла, никак не задействованная из-за старости и ветхости, всю Отечественную войну. И только 17 ноября 1948-го её заново выкрасили, вернули часть вооружения (в первую очередь «историческое» носовое орудие) и поставили на «вечную» стоянку у причальной стенки Большой Невки. Теперь это один из памятников-свидетелей революции, а заодно и плавучий музей. Вход, между прочим – бесплатный!

А вот с командиром революционного корабля, объявившего, как пишут во всех учебниках Истории, своим залпом о начале «новой эры», случалась, товарищ Алексей, досадная промашка. Не достоин оказался старлей Николай Эриксон своего исторического выбора. А ведь мог бы стать одним из символов Революции, примером для подражания будущим поколениям – как-никак грамотно произвёл промеры Невы, филигранно провёл ночью крейсер к Николаевскому мосту, никуда не врезавшись и ничего не сломав по дороге. (Сегодняшние наши капитаны и среди белого дня умудряются то в опору моста врезаться, то целый причал снести при швартовке, то утопить судно в ста метрах от берега.). Короче – был 27-ми летний кэп хорошим профессионалом, а вот идеологически оказался не совсем «наш», с гнильцой.

– Расстреляли шкуру продажную?– Алексей, внимательно слушающий каждое моё слово, подался вперёд от волнения.– А я предупреждал братву, что нельзя полностью доверять этому выскочке! Надо было, как с остальным офицерьём – колосники к ногам привязать, и в Невку! А мне судовой Комитет: «Ты что ли, матрос Лёха, крейсер поведёшь практически в центр города?». И то верно, без капитана – никак!

– Нет, живым выбрался Николай Адольфович из революционной круговерти и кровавой мясорубки гражданской войны. Репатриировался в 1922 году на свою историческую родину, в Швецию, а ведь мог бы стать живой легендой тех дней, пламенным революционером, вроде Лейтенанта Шмидта! Выступал бы на торжественных собраниях, стал бы почетным гражданином города на Неве, а потом – пенсионером союзного значения. С пионерами бы встречался, революционные байки им травил, мемуары писал...

Убаюканный было нашими разговорами, Петрович неожиданно встрепенулся, и с воодушевлением, хотя и довольно немузыкально, запел:

«И вновь продолжается бой!
И сердцу тревожно в груди!
И Ленин такой молодой,
И юный Октябрь впереди!»

– А ты там у вас случаем самого Ленина не видел?– поинтересовался он у Лёхи, закончив петь и наливая всем по новой.– Не привелось, говоришь? А я – видел!

– Да ну! Не врёшь?– Лёха аж раскрыл рот от удивления.– В Смольном что ли?

– Зачем в Смольном? В Москве, на Красной площади, в Мавзолее. Лежит там Владимир Ильич в хрустальном гробу, словно Спящая красавица из сказки, на всеобщее обозрение выставлен. Совсем как живой! – закручинился Петрович, смахивая появившуюся ненароком в уголке глаза мутную слезу.– Твои друзья-большевики вообще там, практически в центре города, кладбище устроили! По одну сторону площади в ГУМе местный народец и приезжие за дефицитом толкаются, а по другую, под Кремлёвской стеночкой – пантеон скорби, могилки героев, почётный караул. Ну и конечно толпы туристов тут же – фоткаются, делают эти самые «селфи» свои поганые на фоне наших святынь, ржут… Тьфу!

– Слушайте, мужики! Мне бы по городу пройтись-прогуляться,– не очень уверенно попросил Лёха.– Поглядеть своими глазами, как тут у вас. Если получится вернуться, меня ж там братва вопросами замучает!

– Экскурсию мы тебе устроим, не боись!– успокоил его Петрович, и начал излагать свои соображения по этому поводу.– Это лучше сделать завтра, с утречка. Во-первых, надо тебя приодеть. Мы вроде одной комплекции, подберу тебе что-нибудь из своей старой одежонки, чай не обеднею. А то куда ты в своём бушлате да бескозырке пойдёшь? Разве что до первого встречного мента.

– У нас сейчас уже опять полиция, так что надо говорить не «менты», а «понты»!– пьяненько вставил я свои ехидные пять копеек.

Лёшку при этих словах аж передёрнуло: «Какие это такие полицейские? Что же получается, опять царские сатрапы простой народ гнобят?»

– Ну, не царские, конечно, но точно сатрапы. Это ты правильно заметил, товарищ!– одобрительно прогудел Петрович, и продолжил загибать пальцы:

– Во-вторых, я притарабаню сюда раскладушку, чтобы ты, значится, поспал и отдохнул немного с дороги. Почитай сто лет отмахал – это тебе не за угол в «Гастроном» смотаться! У нас сегодня, Лёшка, это называется «реабилитационный период». В-третьих – надо тебе заранее подготовиться к новым впечатлениям. Газетки наши сперва почитать, вот пусть студент (тут Петрович мотнул головой в мою сторону) пороется у себя в кладовке, может там какой-нибудь учебник истории ещё со школы завалялся. Ну и конечно нужен аккумуляторный фонарь. А то если будешь сидеть при свечке, ещё весь гараж мне спалишь. Как это ваш вождь Ульянов-Ленин говорил: «Из искры да возгорится пламя!».

– Хорошо бы ему телик наш посмотреть, «НТВ» или «Раша тудей», новости с Сикелёвым послушать или Соловья,– предложил было я, однако Петрович отверг телевизор решительно:

– Ты хочешь, чтобы у мужика разжижение головного мозга произошло от обилия информации? Тут неторопливый подход нужен, информация должна поступать дозировано, по чуть-чуть, как в больнице под капельницей. Так что хватит с него пока и «Комсомольской правды».

– Да некогда мне, братцы, ваши газетки да учебники читать,– взмолился Алексей.– Вы бы мне растолковали по быстрому, что у вас тут да как, и чего я за эти сто лет пропустил самого наиглавнейшего.

– Ладно,– согласился Петрович,– поясню тебе ход истории так сказать «на пальцах».

Краткий курс современной Отечественной Истории от Петровича звучал примерно так:

«Понимаешь ли, парень, вся наша жизнь – это непрерывная борьба за власть, сплошной антагонизм между теми, кто у руля власти, и теми, кто хочет за него подержаться. Это ещё Карл с Марксом сформулировали! Итак, первым правителем Свободной России был, как ты сам догадываешься, Владимир 1-й (он же Ульянов-Ленин), прозванный в народе Владимиром Мудрым. Он, как маяк, указал нам путь в светлое будущее. При нём же общество впервые и раскололось на два непримиримо враждующих лагеря: белых, кто был против Революции, и красных, которые были «за». В результате – гражданская война, кровь, горы трупов, взаимная лютая ненависть, что обычно и случается при раскладе «кто не с нами – тот против нас». Несмотря на отдельные идеологические заблуждения, Владимира Мудрого в народе любили, а после смерти большевики его чуть ли не канонизировали, заменив иконы в красных уголках на портреты Вождя Мировой Революции.

После Владимира 1-го воцарился Иосиф Грозный. При нём опять не обошлось без кровопускания в результате внутриусобной войны «друзей народа» в лице ЧК, ВЧК, НКВД и ГБ, с «врагами народа», которых, по словам прозорливого Иосифа, «становится всё больше по мере продвижения к социализму». Сначала он успешно уничтожил врагов внутренних, включая всю старую гвардию большевиков-ленинцев, а потом и внешних, победив немецких фашистов в Великую отечественную. (Да, Лёха, опять потом немчура полезла на Россеюшку, как и в Империалистическую, но мы им вломили конкретно, не боись!) Поэтому мнения у народа разделились: одни стали называть потом Иосифа «Кровавым», другие – «Победителем», что, в общем-то, справедливо и с той, и с другой стороны. Как говорится – всякая медаль имеет лицевую сторону и оборотную.

После Иосифа Грозного был Никита Чудотворец. Этот пообещал народу коммунизм в самом ближайшем будущем («Наше поколение будет жить при коммунизме», и точка!), но успел только освободить посаженных Иосифом врагов народа, ну тех, кого предварительно не расстреляли, вспахать целину и засадить всю тундру кукурузой. За что и получил в народе нелестное прозвище «кукурузник».

Следом за ним почти двадцать лет правил Леонид Орденоносный (он же Бровастый, Малоземелец и Летописец). При нём народ порадовали Олимпийскими играми в Москве, раз уж с коммунизмом не получилось, но огорчили пьющую его часть повышением цен на водку. А что значит водка для русского человека? Это же основа основ макроэкономики, жидкая валюта! В городах, а тем более в глубинке, это был общепринятый денежный эквивалент: кран починить – бутылку сантехнику, огород вспахать – три пол-литры трактористу. На Руси испокон веку бутылка была не только сосудом для хранения некоторого объёма жидкости, но и эквивалентом заработной платы, а также мерилом благодарности за произведенный труд. Как говорится – «спасибо в карман не нальёшь!». Надо, скажем, тебе какой-то вопрос утрясти с начальством – бутылка, но уже коньячку, училке, чтоб двойку твоему балбесу исправила, шампанского надо поднести и коробку конфет, если в магазин завезли. А тут вдруг цена за бутылку водки, за этот краеугольный камень советской экономики, прыгает с 3,62 до 4,12, а потом, в 1981-м, и того больше – до 5 рублей 30 копеек! Народ, конечно, занервничал – устои рушатся! И родилась в ту пору частушка: «Передайте Ильичу – нам и 10-ть по плечу! Ну, а будет больше – сделаем, как в Польше (ну, то есть «забузИм»). Если будет 25-ть – будем Зимний брать опять!». Революцию, однако, делать не стали, а начали повсеместно гнать самогонку, пока в стране напрочь исчезли дрожжи и начались перебои с сахаром. Такая вот причинно-следственная цепочка получилась!

А потом, уже после царя Леонида, форменная чехарда в руководстве началась, народ даже устал выпивать – то за здравие очередного правителя, то за его упокой.

Сначала, совсем уж недолго, поправил Константин «Болезный» Черненко. Потом, словно комета, промелькнул Юрий «Строгий» Андропов (ГеБешная кость, многих перепугал, даже на самых верхах, вот и помогли ему побыстрее кресло освободить). Следом за ним – Михаил Реформатор, начавший перестраивать то, что лучше было вовсе не трогать или же строить заново. Вот с него, комбайнера ставропольского, и начался закат великой и могучей Империи Советов. Ну, то есть советов-то как раз стало больше, все кому не лень языки развязали, целыми днями только то и делали, что или митинговали, или слушали пламенные речи депутатов очередного съезда, а вот материальных благ и элементарной жрачки стало реально меньше. Опустели полки, а ведь сколько раз не повторяй «халва, халва» – во рту слаще не станет, и пузо не наполнится.

Михайло Реформатора сменил Борис Пьющий, который, подустав от государственных дел, одним предновогодним вечером сделал народу подарок «под ёлочку» в виде нового Президента, Владимира 2-го, ныне правящего. Почитай уже пятнадцать лет «рулит», ну, а как его потом в народе назовут – поживём-увидим. Язык-то у наших людей востренький, голова, жаль, тупая! Так что сам видишь, парень, вся наша История – сплошной бардак и хождение по кругу, словно с бодуна».

Наслушавшись всей этой исторической бредятины, Лёха окончательно загрустил:
«Так что же, всё было зря? А как же «Пролетарии всех стран – соединяйтесь!», «Мир хижинам, война – дворцам»?

– Эх, была бы жива моя машинюшка, свозил бы я тебя, Алексей, к столице поближе. Там, в Подмосковных элитных посёлках такие дворцы «слуг народа» за пятиметровыми заборами прячутся, что царским чиновникам и не снились! Я уже молчу про белоснежные яхты, личные самолёты и зарубежную недвижимость наших «неокапиталистов» – в Лондоне, в Штатах, на разных Багамах-мамах. Так что зря вы там, в октябре семнадцатого, всю эту революционную бузу затеяли, матросик, абсолютно зря…

– Вы врёте всё, врёте, врёте!– забился в истеричном припадке попаданец.

– Ну почему же обязательно «врём»? Вот, к примеру, сбивал ты прикладом царского орла с ворот Зимнего? (Ну, не ты лично, так другой какой матрос, я в кино сто раз лично видел весь ваш «штурм» мифический. Ещё Сергей Эйзенштейн в своём фильме «Октябрь» всё показал.) А какой у нашей Державы сегодня герб? Нако-ся, сам посмотри, а то опять не поверишь!

Петрович вывернул из кармана горсть мелочи и высыпал на ящик, между кусками недожёванных бутербродов и сигаретными бычками. Часть монеток упала на «орла», причём, как вы понимаете, на двуглавого.

– А флаг ты, Лёха, какой водружал на отжатом у временных министров-капиталистов Дворце?– Петрович продолжал добивать в конец расстроившегося беднягу доказательствами возвращения бумеранга Истории на круги своя.– Ну конечно красный, кто б сомневался! Так вот завтра, когда пойдём гулять по городу, сам увидишь, что у нас над присутственными заведениями развевается, не буду тебе открывать секрет раньше времени. Короче – «Революции готовят гении, делают романтики, а её плодами пользуются мерзавцы», так сказал Заратустра!

– Проходимцы,– поправил я Петровича.– И это сказал, кажется, Отто фон Бисмарк.

– Вот я и говорю – мерзавцы! Это ты, товарищ Лёха, у нас романтик, а мы, твои потомки непутёвые, выходит либо проходимцы, либо мерзавцы, раз уж не смогли завоеваний революции сохранить, защитить и приумножить! Причем отняли-то у нас всё свои, не агрессоры какие-нибудь, и не инопланетяне с Марса. Свои, вроде бы обычные граждане – те же бывшие комсомольцы, бывшие партейцы, что учились вместе с нами в советских школах, ходили на пионерские линейки, говорили пламенные речи, ругали мировой империализм, клялись в верности социалистической родине, которую потом сами же и раздерибанили. А те, кому от сладкого пирога ни крошки не досталось, сейчас кормятся воспоминаниями и ноют: «хотим назад, в светлое прошлое»! А не отдадут вам новые буржуины свои дворцы под санатории, дома отдыха и пионерские лагеря, не откажутся от своих «честно заработанных» миллионов и миллиардов, не выпустят из потных ладошек бразды правления страной. Ещё чего!

* * *
Какое-то время Лёха пожил в гараже у Петровича, питаясь нашими подношениями и свежей прессой, а потом вдруг пропал. Вместе с ним из гаража исчезли старые автомобильные покрышки от раскоцаной «Ладакалины». Осталась только записка:

«Прощавайте, братишки! Не могу больше тут отсиживаться, когда дело Революции в опасности. Ушел брать почту, телеграф и телефон. Как правильно сказал Петрович – есть у революции начало, нет у революции конца! Не поминайте лихом, потомки! Благодарствую за хлеб-соль.
С комприветом, ваш Алексей».