Зимние груши

Одна из парижских газет задала читателям вопрос:
- По каким признакам можно узнать приближение старости?
Кто-то ответил:
- Старость приходит тогда, когда оживают воспоминания.
                (Т.Л.Сухотина-Толстая)

         Так сложилось, что зимой под Новый год приехала я в гости к брату Володе. Теперь он жил не один. Маму, которой уже было под восемьдесят, перевёз к себе жить. Отделил ей свою зальную комнату – она попросторнее и маме там, конечно, комфортнее,  себе же оставил спальную комнату. И молодец, и правильно.
 
        Потому что, когда я, приехав, вошла в её комнату, то сразу поняла – я в гостях не у брата, а у мамы, под её надёжной защитой со всей её обстановкой. У стеночки стоит её гордость - трёхдверный шифоньер с антресолями и, конечно, забитый под завязку постельным бельём и одеждой маминой. В каждый мой приезд дверцы шифоньера распахиваются, всё в нём перекладывается, демонстрируется и предлагается мне в подарок. Я же начинаю причитывать:
- Мама, милая, я бы и взяла, но как? Всего две руки у меня и те не как у атлета. А ехать далеко, за две тысячи километров, с двумя пересадками.
 
        Мама, приставив палку к стеночке раскрывает дверцы, я стоя рядом замечаю, что всё там лежит и висит на тех же местах, что и всегда. Поворошив вешалки с платьями, мама протягивает мне бабушкин любимый фланелевый халат (бальный халат – называла его бабушка), которому уже лет тридцать, но он так приятен телу, свободен и нигде не жмёт. Всегда, когда бы я ни приехала, мне он и выдаётся – не забыла, старушка про халат, помнит. Затем достаёт с полки чистое и поглаженное постельное бельё. Им я застилаю свою постель.

        Напротив маминой кровати, по-прежнему стоит её старенький чёрно-белый телевизор, цветного мама не хочет – глаза устают, объясняет она. Но мы-то знаем, что не хочет мама одалживаться: этот телевизор её собственный, а цветной будет уже не свой. В углу разместился стол, на нём моя фотография. Напротив, празднично заправленная, встала мамина кровать с панцирной сеткой. Я знаю, что она спит на перине, которую ежедневно самолично встряхивает и переворачивает. Венчает кровать горка подушек.

        На серванте, как и всегда, лежат тканевые мешки с сушёным апортом (алма-атинский сорт яблок) – мама сама яблоки режет и сушит на солнечных подоконниках. Я весело улыбаюсь, так как знаю, что, когда я начну укладываться в дорогу, эти мешки появятся у моих сумок. И чтобы маму не обидеть, часть сухофруктов я обязательно возьму.
       
       Вытаскиваю и дарю маме именной подарок – икону святых Надежды, Любови и матери их Софии.
- Мама, ты же у нас Любовь. Привезла тебе именную икону.
       Мама бережно ставит её в сервант, рядом с другими своими иконами. Потом замечает:
- А Любовь на иконе смотри, Наташа, совсем махонькая, совсем молоденькая, не взрослая.
- Мама, я сама этому удивилась.  Посмотри Любовь стоит между Надеждой и Софией, они её ограждают от ненастья. Вот так и тебя будут хранить от болезней и невзгод. Я рада, что тебе она приглянулась.

          В первый день моего приезда перебирали новости, которые у каждого накопились,на  второй день мы с братом прошлись по базарчику, лежащему неподалёку. Вот тут, покупая продукты, Вова сказал мне:
- Давай фрукты не будем покупать? У меня на даче полно груш. И яблоки есть. Можно съездить туда и привезти.
         Я с сомнением взглянула на него и подумала про себя.
- Зима! Новый год! А он предлагает на дачу поехать за грушами? Шутит что ли? Знаю я его дачу, была там. А может врёт?!
         Он же, воодушевившись своим предложением, продолжает:
- Давай сейчас и поедем. За пару часов обернёмся.
- И сколько у тебя там груш? – заинтересовавшись, спрашиваю его я, - И где они там у тебя хранятся?
- Не поверишь, Наташа, груш много. Я их осенью сложил в коробки,  а коробки поставил на веранде. Они там, на веранде, так и лежат. Я ещё и не ездил, не смотрел даже как там они сохранились ли?
         Я, жизнь долго учила меня быть практичной, сразу заполошилась:
- Как же ты не подумал, что фрукты нежные, на веранде замёрзнут! Почему в дом не занёс? Эх, пропал урожай! Жалко! Ну, поехали, посмотрим, что там получилось.

        К моему удивлению дорога в горах оказалась расчищенной, и, хотя по краям её лежали огромные сугробы снега, наша машина благополучно подъехала прямо к воротам дачного домика.  По снежным завалам мы с ним гуськом пробрались к входной двери. Вова принесённой лопатой, откинул снег и вошёл в домик. Я же с удивлением оглядывалась вокруг.
 
        На голых ветках яблоневых дерев не было листьев, зато на них висели красные яблоки, а на верхушках грушевых деревьев висели удлинённые груши с румяным бочком сорта Талгарская красавица. Заворожено глядя на них, я пробилась по глубокому снегу к деревьям. Нагнув ближайшую ко мне ветку, сорвала румяное яблоко. Оно оказалось свежим и совсем не мерзлым. Кому рассказать - не поверят, что я ела спелое, сочное и сладкое яблоко, которое сама сорвала под Новый год с ветки дерева.

        Вернувшись к брату, увидела его, склонившегося над открытой коробкой из тех, которые всегда лежат возле магазинов – продавцы их выбрасывают, когда товар вынут.
- Вот попробуй, - сказал он, увидев меня, - Груши прекрасно сохранились, даже ничуть подморозились! Здесь в горах всегда тепло, низких температур не бывает, вот почему многие здесь всю зиму живут.
        И он протянул мне, вынутую им из коробки, румяную Талгарскую красавицу.

        И пока брат по-хозяйски осматривал дачу – всё ли в порядке? – я, счастливая от увиденного чуда, ходила вслед за ним, откусывая то сладкую грушу, то сочное яблоко, а под деревьями на снегу лежали красные яблоки, которые, жалея их, я пыталась собрать себе в карманы.
- Да оставь их, - сказал Вова, - Видишь, я уже вторую коробку с грушами в машину загружаю. Хватит нам фруктов на все праздники.
-  Яблок хочу тоже! – ворчливо приговаривала я, продолжая их собирать в пакет, принесённый им из машины.

        Когда Володя занёс коробки с фруктами, мама весело и счастливо засмеялась. И мы поняли почему. Она не просто обрадовалась нашему возвращению, всю свою нелёгкую жизнь она ценила труд, труд во благо семьи.