Фальдони, Эрик Шевийяр

- Простите, мсье, вы нас не сфотографируете? - говоря это, ему протягивают фотоаппарат.
- Нет.
Таков Фальдони.

Затем он возобновляет свое прерванное движение. Его левая рука хватается за железный штырь. Правая же с силой приводит в движение рукоятку. Как вы думаете, что он делает? Фальдони, что вы хотите, чтобы он делал? Он опускает рольставни. Он вкладывает в это все свое сердце. И речи быть не может об электрических рольставнях, Фальдони. Он непременно хочет произвести это действие сам. Все это железо, которое он спускает с небес, это же так значительно.

Чуть позднее, мы видим его снова. Фальдони семенит маленькими шажками по площади, недалеко от своей лавки. Он держит в руке белый пластиковый пакет. Мы задаемся вопросом: что же внутри. Фальдони одет в шерстяной пуловер светло-каштанового цвета, будто полинявший, бежевый, чтобы выглядеть совершенно натуральным. И в темные брюки, немного широковатые, ложащиеся складками на его ботинки. Фальдони – человек довольно-таки тучный. Маленький довольно-таки тучный человек. Пуловер тесно облегает его формы, его груди торчат как у девочки пубертатного возраста, живот склонен к крайностям. Его пупок также образует некую выпуклость. Удивительно. Вместо головы бульдожья морда. В Фальдони есть некоторое благодушие. Он носит очки в тонкой позолоченной оправе. Но стекла слегка затемнены. У него настоящие брыли. Дайте-ка взглянуть на этого шута горохового.


Фальдони остановился здесь - прямо перед нами. Ему можно дать лет шестьдесят. Ему, безусловно, меньше. Но выглядит он старше. Шестьдесят – добрая середина. Волосы темные с проседью, немногочисленные, зачесанные назад, прилизанные. Существует ли мадам Фальдони? Мы бы сказали, что он кого-то ждет. Бедная мадам Фальдони.

Фальдони – это дряблая статуя посреди площади. Оттуда, где он стоит, он может видеть свою лавку. Двойная витрина по обе стороны от двери. Двойные рольставни. У Фальдони. К нему приближается турист, чтобы узнать, который час. Но Фальдони даже не вынимает рук из карманов. Вообще-то, этот турист мог бы и сам завести часы. Таков Фальдони.

Пластиковый пакет, который он повесил на запястье, болтается у его ног. На вид он тяжелый, этот пластиковый пакет белого цвета. Тяжелый и чем-то заполненный. Что же там внутри? Зря мы над ним издеваемся. Мы что, клоуна из него хотим сделать? Морщины, расходящиеся от углов его губ, прокладывают великолепную арку над его ртом. Это недовольный клоун. Тучный и недовольный. Он обут в громоздкие темные ботинки, без каких бы то ни было других отличительных признаков. Элементарная обувь. Первая идея двуногого существа. Просто подставка под Фальдони.

Для описания этого персонажа скорее подойдет прилагательное «неуместный», чем «очаровательный». «Элегантный» прозвучало бы слишком зло для его внешности. Круглый воротничок бежевого пуловера приоткрывает вид на воротничок его голубой сорочки, а также на узел черного галстука. Фальдони! Над надбровными дугами намечается округлость черепа. Лоб этому не противодействует. Нос одновременно крепкий и курносый. Нос картошкой. Все это выглядит не слишком отрадно. Мы догадываемся, что Фальдони мало интересует собственная внешность. Его очарование в другом. Непонятно, в чем.

Уход за своей внешностью – эта та забота, которая не особенно интересует Фальдони - человека и так озабоченного. Его невозмутимость не должна вводить нас в заблуждение на сей счет. Фальдони знакомы и беспокойство, и сомнение. Он опирается то на одну, то на другую ногу. Фальдони едва заметно пританцовывает. Воздержимся от аплодисментов. (Нет никакого проку хвалить за глаза). Это все-таки признак дискомфорта, или какого-то стеснения. Что-то терзает толстяка. Черный червь мучительного беспокойства гложет фрукта Фальдони.

К чему эта желчная гримаса? Его лицо осунулось, как тело, которое сначала оседает на колени, а потом и на плечи. Фальдони имеет известный вес. Он тяжелый. Он весь наполнен только своим весом. Время от времени он шевелится. Делает шаг в сторону. Он двигается медленно. Он ползает в клее. Бесспорно, что в роду Фальдони были брюхоногие.

Он вынул руки из карманов. Пластиковый пакет покоится на животе вместе со своим таинственным содержимым. Невозможно удержаться от выдвижения гипотез. На что Фальдони смотрит? Еще одна тема для вопросов и дискуссий. В дымчатых линзах его очков отражаются двойные рольставни его лавки. Может быть, таким он себя и представляет. Созерцающий незрячими глазами.

Фальдони немного напоминает Локто (тем, кто его знал). У Локто была, в общем, та же выправка, что и у Фальдони. Но, с одной стороны, Локто уже пятнадцать лет как помер. А с другой стороны, Локто был добрейшей души человек. И это их сходства ничуть не умаляет. Кто знал Локто, тот, видя Фальдони, вспомнит Локто. Но много ли нас таких: тех, кто знал Локто и встречавших Фальдони? Локто, как и Фальдони, был не слишком-то резвым. Только великие путешественники могли иметь счастье сначала пересечься с Локто, а потом еще и с Фальдони. Две дороги – из песка и грязи - ведущие к этим двоим, увязшим в них. Но как не предпочесть Локто? Фальдони мгновенно внушает антипатию. Это просто дар, особая благодать. И он совершенно ничего для этого не делает.

На площади к нему пристает пара туристов. Мужчина разворачивает перед его лицом карту. Женщина резкими жестами пытается объясниться. Ясно, что они спрашивают дорогу. Они плохо знают Фальдони. Локто в подобной ситуации оказал бы помощь с рвением, совестливостью и смущением. В этом можно не сомневаться. Для тех, кто хотел бы обнаружить еще одну разницу между Локто и Фальдони, - пожалуйста. Локто был сама доброта: угрюмый, конфузливый, немного олух. Фальдони не дает себе труда даже ответить парочке. Надо полагать, что он их просто не видит. Этим двоим следует выучить язык. Да и потом, Фальдони не нравится, что его путают с туристическим агентством. Он медленно отворачивается от них. Вот его профиль. Не будем рисковать, чтобы увидеть другой, пока напоказ выставляется этот. Это единственное удовольствие, которое доставляет данное зрелище.

Не называют ли его друзья Фальдо? Его друзья! Почему бы также не его любовницы?!
Мы скажем о Фальдони так: ни друзей, ни любовниц. Бедная мадам Фальдони!

О чем он думает? Так как Фальдони думает. Во всяком случае, он думает о чем-то. Эта мысль омрачает его, закупоривает. Это мучительная мысль или мечтательная? В конечном счете, в Фальдони полно загадок. Вполне возможно, что это из-за толщины и мутности грязного окна. Этот пакет: однако, в нем что-то есть.

Фальдони - плотный, статичный и расплывчатый, туманный одновременно. Мы бы не удивились, если бы он вдруг разлился. Но он по-прежнему стоит, непоколебимый, как межевой столб. Выражение его лица больше не меняется, застыв в гримасе отвращения и отказа.
- Нет.
Таков немногословный текст Фальдони.

Его бежевый пуловер ему действительно узковат. Он купил слишком маленький размер? Или он поправился? Наблюдая за Фальдони, в голову приходят все новые и новые вопросы. Он разворачивает свой зад: теперь снова лицом к лавке. Нас озаряет дерзкая мысль, что он здесь на часовом посту, в карауле, что он ее охраняет. Неужели эти двойные рольставни, состоящие из железных пластин, недостаточно ее защищают? От кого? Во всяком случае, от несвоевременного визита посетителей. Нельзя отрицать, что Фальдони приближается к определенной степени совершенства. Фальдони до кончиков своих толстых пальцев. И воплощает собою Фальдони даже лучше, чем Локто. Всякое совершенство хрупко, и всегда чуточку не хватает. Сболтнешь лишнего, и все разрушено.

На его запястье болтается белый пластиковый пакет, форму содержимого которого маскируют складки. Это ничего не говорит о Фальдони в его бежевом пуловере. Это говорит об обратном, на самом деле. Бежевый пуловер ничего не скрывает в Фальдони. Это достойно сожаления. Эта бежевая или грязно-бежевая шерсть могла бы быть собственной шерстью Фальдони. Его волосяной покров тусклый и гладкий. Нечего состричь для тех, кто вообще ходит голым. Ни волосинки, чтобы свить гнездышко. С трудом можно себе представить «ангорку Фальдони», так сказать. Неправдоподобно звучит также «меринос Фальдони», «вигонь Фальдони» или «норка Фальдони». Его бежевый пуловер - это кобура, кожух, специальный чехол для Фальдони. Его бежевый пуловер – это поросшая мхом кора Фальдони. Его бежевый пуловер – это пушистая кожа Фальдони. Бежевый пуловер, который, должно быть, весь растянут. Бесформен. Бессмыслен без Фальдони внутри. А чем же стали пуловеры Локто, ныне почившего? Вопрос. Куда делись бежевые пуловеры Локто? Это могло бы стать удачной находкой для Фальдони – прибрать к рукам такой гардероб. А для бежевых и грязно-бежевых пуловеров Локто это могло бы стать второй жизнью.

Фальдони слегка приподнимает подбородок. Не пойдем дальше предположения, что он всасывает в себя солнечный свет. Почему бы не присесть на корточки, чтобы понюхать цветочки? Фальдони! Крупный господин, руки вновь в глубине карманов. Дряблая статуя, косящая под Локто. Вражина. Бедная мадам Фальдони! Не знаем, существует ли она, но как мы ее жалеем! Мы бы хотели ей мило улыбнуться. Внезапно задаемся вопросом, как бы отреагировал Фальдони, если бы кто-то из нас спокойно подошел к нему и обнял его. Неожиданно запечатлел поцелуй на его отвислой щеке. Потрепал его по затылку. Скользнул нежной рукой под бежевый пуловер. Есть желающие?

Нельзя не отметить, что наши пристальные взгляды Фальдони почти не волнуют. Он настаивает на своем существовании с удивительной бесцеремонностью. Наши глаза, желающие его изничтожить, не в состоянии даже вызвать раздражение в той степени, в какой это могли бы сделать мухи. Он скоро совсем разбухнет, этот Фальдони. Мало сказать, что он не уменьшается в размерах. Он все собой загромождает. Он не видит никого, кроме себя.

Локто, без сомнения, был менее компактен и менее непроницаем, чем Фальдони. Локто был скорее взбитые сливки, сырное суфле, в нем был ветер, полет. Но он не взлетал. В нем ведь был еще и Фальдони, в достаточной степени, чтобы создать балласт. Но по сравнению с Фальдони Локто был прозрачной водой. Его было видно насквозь. У него не было пластикового пакета. Да, именно так. Он не был человеком скрытным. Коротышкой, да. Но совершенно голым. Целиком открывался взгляду. Весь из слоновой кости. Он от нас ничего не утаивал.

Что в точности мы знаем о Фальдони? Могли бы мы сказать, допустим, что он честный коммерсант? Пожалуй, мы взяли бы на себя слишком много. Но он владелец собственного магазина – это мы засвидетельствовать можем. Его имя красуется на фронтоне его лавки. Тем не менее, мы задаемся вопросом, уж не грязными ли деньгами от какой-нибудь незаконной торговли, начинил он свой пакет. В таком случае мы ничуть не удивимся, если он тайком передаст его в руки сообщника с посеревшим лицом. Будем бдительны. Или, быть может, там голова мадам Фальдони. Голова бедной мадам Фальдони. Упакованная. В то время как мы знаем, что мадам Локто никогда не существовало. Бедная мадам Локто. Ей, однако, очень повезло с этим славным Локто.

За что Фальдони убил свою супругу? Ха! Раскроем ли мы когда-либо тайну Фальдони? Какое проницательное око могло бы пробуравить эту тучную кубатуру до самого сердца? И какое око будет настолько терпеливым, чтобы его исследовать? Какое око пожелало бы отдать ему все свое голубое, все свое черное, и открываться только для него?

Иногда кажется, что мы поймали Фальдони, и вот на тебе. Он ускользает. Настолько представительная особа, кто бы мог подумать? Блуждающий огонек! Дюгонь, ламантин, кашалот, гиппопотам или морж, Фальдони. Вот какие сравнения приходят на ум, предваряемые интенсивным плеском. Это угорь! Вся его толщина это просто жир. Фальдони проскальзывает у нас между пальцев. Все его существо мало-помалу раскачивается - беспрестанное уклонение. Улизывающий Фальдони, неуловимый Фальдони. Из воды, из песка, Фальдони-сновидение, Фальдони-греза. Сейчас мы очнемся ото сна, красные и потные, запутавшиеся в простыне.

Словно моток шерсти под кошачьей лапой. Фальдони. Сто двенадцать кило бежевой или грязно-бежевой ускользающей шерсти. Локто мы могли пожать руку. Пот на сочленениях его пальцев был надежным клеем. Он был у нас в руках. Трудность состояла скорее в том, чтобы вновь вырваться на свободу.

Ах! Но мы хотели бы надавать тумаков этому жиртресту! Фальдони! Он сейчас превратится в дымку, в мимолетное испарение. Посмотрите на этот надменный вид. Эта пресыщенная спесь. Эта бульдожья морда. Это пузо - хотелось бы надавать ему тумаков. Прицелиться в печень Фальдони, в селезенку Фальдони, в желудок Фальдони. Дубасить, дубасить, слева, справа, по салу Фальдони. Уничтожить этого клоуна. Прикончить его. Вспороть это брюхо. Раздавить эту мразь. Разорвать Фальдони. Он все-таки убил свою жену. Простая рабочая гипотеза, пусть так. Но пакет. Пакет-то есть все-таки. Это что, не улика, что ли?

Фальдони делает несколько шагов. Спасибо, что развлекли нас немного. Затем он снова возвращается на свое место. Вот и все действие.

Локто больше двигался. Внимание: Локто тоже не представлял собою интересное зрелище. В Локто тоже была мягкотелость, вялость мускулов и костей. Сознание, оповещаемое весом тела о каждом мгновении. Но иногда веко Локто, бесспорно, помаргивало. Мы несколько раз видели улыбку, ожесточенно прокладывающую себе дорогу в осьминожьей плоти его рта. Мы видели, как его толстые пальцы играют карандашом. Локто был одарен в движении. Тогда как Фальдони смог тоже хорошо все провернуть, увлекаемый наклонной плоскостью. Или приводимый в движение порывом ветра. Затем движение прерывается, чтобы занять свою изначальную позицию здесь, перед нами.

Этого человека родила женщина. Верится с трудом. Был ребенком. Резвился. Фальдони! Как бы то ни было! Фальдони всегда был тут. Это его место. Он слишком хорошо обосновался, чтобы быть здесь мимоходом. Фальдони пребывает в этой точке пространства.

Фальдони – это неровность на поверхности земного шара, вроде горы. Он не состарится, не усохнет, не сморщится. Его кости не из тех, которые кончают в земле. Они уже погребены, напрасно развеянные в Фальдони. Гора. Нет, гора – это когда мечтаешь о вершинах и сернах, касаешься неба… Мы заблудимся в этих высотах. Куча скажет все, что можно сказать о Фальдони. Имя этому куча. Фальдони? Куча. Широкозадый и толстобрюхий, узкоплечий, увенчанный сдувающейся головой Фальдони. Удрученная пирамида. Куча, но куча монолитная, однородная, не куча всего вперемешку, всякой всячины. Один сплошной Фальдони. Здесь навален Фальдони.

Итак, вот Фальдони: завернутый в Фальдони, подбитый Фальдони, фаршированный Фальдони. Никакого другого вещества, другого материала: сто процентов Фальдони. Мы бы поклялись, что даже его карманы набиты Фальдони. Он был глиной, тестом или клеем, запасы которых уже иссякли - истощенная жила. Фальдони высосал все до последней капли, чтобы стать Фальдони. Размышляя над тем, сколько всего полезного можно было бы сделать из этого рыхлого и тягучего материала, мы вывихиваем пальцы. Мы плачем в тишине. Представьте того, кто изъял бы весь каучук. Определенно жаль. Там было бы, чем заставить плясать целый город. Мы снова с этим тучным господином. Покачивающимся слоном.

Мы вдруг понимаем, почему с самого детства мы таскаем этот колчан. Мы понимаем, почему каждую ночь нам снится, как мы упражняемся в метании ножей. И почему мы никогда не сорвали ни одного урока фехтования на саблях, ни одного урока кровожадности. Что-то внутри нас предостерегало. Однажды перед нами должен был возникнуть Фальдони. В один прекрасный день наше крупное дело должно было состояться. Так оно и вышло. Да, мы это предчувствовали. Имя названо. Этому человеку не пришлось появляться внезапно. Он уже был здесь.

Мы открыли глаза, и он был здесь. Фальдони собственной персоной. Даже не Локто. Фальдони. Он был здесь, как шкаф, который стоит здесь. Неизбежно. Набитый Фальдони, покрытый Фальдони. Полный Фальдони до треска по швам. Для кого же все это Фальдони? Для Фальдони! А для кого Фальдони? Горе нам!

Мы этого не хотели. Уж лучше два Локто, чем один Фальдони. С двумя Локто тут, перед нами, еще можно жить. Но представить себе такое с одним Фальдони – уму непостижимо. Уж лучше два Локто из толстого серого бархата, чем вязаный бежевый Фальдони. Лучше три, четыре Локто. Тысяча Локто: хорошо-хорошо, только избавьте нас от Фальдони и его белого пластикового пакета.

Сам он не уйдет. Сделает иногда несколько шагов - будто специально, чтобы дать нам надежду. А потом снова возвращается и врастает тут в землю. Вот один из его секретов: две его ноги это четыре лапы.

Правду сказать, нам теперь кажется, что Фальдони переливается за край Фальдони. Однако это ни извержение, ни паводок. Скорее, просачивание, полужидкая масса Фальдони. Это выпотевание всего его тела. Фальдони выступает каплями, как пот на коже Фальдони, на шерсти Фальдони. Ничего лучшего из голубчика не выйдет. Впрочем, было бы слишком наивно ожидать чего-то другого. Это непрерывное гноеотделение. Уж не кончит ли Фальдони тем, что полностью высочится? Он избавляется от себя самого?

Мечты-мечты, друзья мои. Фальдони выделяет Фальдони. Фальдони счастлив быть Фальдони. И это уже через край. Фальдони воплощает собой радость быть Фальдони. Гордость быть Фальдони. Вся его личность говорит: я Фальдони. И ничего, кроме этого. Он не сказал никогда ничего другого. И без передышки, без устали, бесконечно повторяет одно и то же.

Фальдони
Фальдони Фальдони
Фальдони Фальдони Фальдони
Фальдони Фальдони
Фальдони Фальдони

Кто-то в этом мире радуется тому, что он Фальдони. И это как раз Фальдони. Что нас не устраивает. Фальдони тут перед нами распушил хвост. Урчит от удовольствия. Вы понимаете, о чем я? Это он, Фальдони! Он мечтает о коровьем языке. Шириной с ладонь и длинной с руку. Чтобы всего себя облизать, все свои поверхности. Все извилинки, складочки, дырочки. Фальдони желал бы обсосать себя, как конфетку. Вымокнуть в собственной слюне. Узнать влажную теплую нежность своего рта, колыбели его слизистых. Мы догадываемся, что Фальдони все еще очень жаден до Фальдони. Никогда не наедающийся, никогда не пресыщающийся. Фальдони. Всегда есть место для Фальдони.

Фальдони сразу проглатывает Фальдони. Как змея крысу. Мясистый обвислый Фальдони, придавший свои контуры Фальдони. Увы! Мы чувствуем некоторое сожаление. Фальдони корит себя за прожорливость. Сегодня такого еще не было. Он стал немного гурманом. Каждый день новый маленький кусочек Фальдони. Ломтик Фальдони. Хорошо прожеванный, прижатый языком к нёбу, чтобы выдавить из него весь сок, рюмочку Фальдони. Кусок за куском, вырезка за вырезкой, жилка за жилкой – длить это наслаждение так долго, насколько позволяет сама его жизнь. Вот как сегодня Фальдони смаковал бы Фальдони.

Мы не ошиблись: в Фальдони еще есть чем полакомиться. Не может быть и речи, чтобы набрасываться на это пиршество с вилкой для устриц и десертной ложкой. Фальдони отрастил свои маленькие гадкие острые зубы не просто так. С каким удовольствием он всадил бы их в сало своей ляжки! И с каким остервенением растерзал бы он свои бока! И как он вгрызся бы в свой живот! О, как мясисты его икры!

Фальдони питает видимую страсть к Фальдони. Фальдони обожает Фальдони. Никогда бы Фальдони не полюбил Локто так, как он любит Фальдони, например. Он его Фальдончик, его сладенький Фальдони, его нежно любимый Фальдони. Особенно он любит называть Фальдони моя курочка, мой утеночек. Он себя прозвал Котиком, Малышом. Фальденочком.

Он никогда надолго не выпускает из виду свою лавку. Но это неправильно смотреть по своему усмотрению И никогда не видеть ничего другого, кроме себя самого. Фальдони! Ничто не завораживает его так, как зрелище Фальдони. Физическая невозможность увидеть, что там у него внутри – это настоящая мука для Фальдони. Душевная боль. Нечто нестерпимое. Как скорбь, как разлука. Это бытие, немного обездоленное, лишенное Фальдони. Но мы не в состоянии понять. Фальдони был бы так счастлив созерцать внутренние органы Фальдони. Он бы дорого дал, чтобы взглянуть хоть одним глазком на легкие, печень, желудок и селезенку Фальдони. Он вынужден только угадывать их под бежевой шерстью, как иные исследователи различают гипертрофические, туберкулезные, вспухшие образования. В отличие от нас, тем не менее, у него есть возможность изучить контуры при помощи ладони. Счастливый человек. Он себе в этом не отказывает. Он их ощупывает кончиками пальцев, он их поглаживает. Он их треплет, как детские щечки.

Но Фальдони предпочел бы быть на нашем месте. Наш взгляд охватывает его целиком. Скажем, вернее, что наш взгляд соединяет его в единое целое. (Само не держится). С превеликим удовольствием, с превеликим удовольствием мы уступили бы ему место. Но тогда мы оказались бы на его. И это все равно открыло бы нам панораму Фальдони. Ох, мы все время близки к отчаянию.

На площади вокруг Фальдони разгуливают голуби. Они похожи на него. Это то же семейство увальней, пузанов, мямлей. Более брюхоногих, чем сами брюхоногие. Нам приходят на память устрицы и слизни на тонких ножках.

Фальдони по-быстрому приоткрывает свой белый пластиковый пакет. Проверяет, на месте ли предмет. Бедная мадам Фальдони! Мы знаем, этот обыкновенный пакет из белого пластика не введет нас в заблуждение: Фальдони кое-что скрывает от нас. Еще один вопрос: что находится позади Фальдони? Мы должны были видеть то, что он у нас украл сегодня. Это было так давно. Памятник? Океан? Открытый горизонт? Мы позабыли. Фальдони – наш единственный пейзаж. Он слева, он справа, он в центре всего. Сверх того, иногда у него на лице появляется довольная улыбочка.

Локто не был настолько захватывающим. Несомненно, что Локто занимал место. Ему тоже случалось загораживать нам обзор. Он оставлял нам небо. Мы испытываем к Локто нежное и ироничное сострадание. Про себя мы смеемся над чрезмерной выпуклостью его детородного прибора в штанах. Когда сделают вскрытие его трупа, то обнаружат одну кость, в том месте, - шутил Поммар. Это довольно ужасно. В этом смысле, Фальдони не настолько эффектен. Его короткие штаны широки, а выдающийся живот все зарывает. Мало что видно. Стоит ли, однако, опасаться наличия потомства? Популяции юных Фальдони, производящей, в свою очередь, новых Фальдони. Можно ли в это поверить? Мальчики и девочки – девочки! – всех возрастов, сложенные по образцу своего папаши. Бедная мадам Фальдони!

В то же время, места для двух Фальдони нет. Нет, мы, правда, не представляем себе, как другой Фальдони мог бы здесь поместиться, рядом с Фальдони. Надо ли этому радоваться? Они могли бы восстать друг против друга. Братоубийственная война, которая решила бы наши проблемы. Они бы ослабляли друг друга. Возможно, они убили бы друг друга. Представьте, какой пеленой неги и радости мы покрыли бы тела двух Фальдони, распростертых на мостовой. Однако лучше будет, если они не подерутся, а поженятся. Поцелуются взасос своими брюхами. Нет, все-таки лучше, если они не сольются воедино. Фальдони плюс Фальдони. Двойная задница Фальдони, двойное пузо Фальдони, двойная голова Фальдони. Удвоенный двойной жир. Двойное проклятье. Помилуйте!

Полиция бездействует, армия бездействует, церковь бездействует, медицина бездействует. Дровосеки бездействуют, мусорщики бездействуют, землекопы бездействуют. Фальдони остается на месте: неувядаемый, нетленный. Здесь, перед нами. Время от времени дряблая статуя слегка вздрагивает на своем постаменте. Возможно, ее приводит в движение внутренний хохот. Фальдони едва уловимо трепещет. Он над нами издевается? Его веселят мысли о содержимом пакета? Съестные припасы к ужину или что-то еще? Что? Кондитерские изделия? Скобяные товары? Белье? Мысль о мадам Фальдони, друзья.

Фальдони втягивает, вдыхает, поглощает все вокруг. Если мы поднимемся, чтобы уйти, он может нас всосать. Переварить. В конце концов, мы с ним сольемся. Рискованно, если мы не сможем убежать, не правда ли? При мысли об этом отвратительном смешении в нас все протестует. Эта мысль вызывает отвращение. Уж лучше навеки остаться здесь. Без движения, до самого конца. С собой, Фальдони.

Когда же это кончится? Мы уже приближаемся к концу? Не потому ли мы приближаемся к нему, что Фальдони здесь? Фальдони - это и будет нашим концом? Нет ничего за Фальдони, после Фальдони? Впервые наш взгляд встречается с его взглядом. Мы не ошиблись. Об этом свидетельствует жестокая улыбка. Нам не хватает духу отвернуться. Позади нас уже тоже стоит Фальдони. Ни степей, ни пустыни без Фальдони. Закрыть глаза? Даже не думайте об этом! Тогда он заползет под ваши веки. Вся масса Фальдони целиком осела в вашем черепе. Лучше смотреть ему в лицо. И молчать. Как мы не додумались до этого прежде? Может быть, Фальдони исчезнет, если мы замолчим? Нужно все испробовать. Попытаем счастья.


2009