Малена

          Малена – шведское имя; один из вариантов перевода – «вдохновение»


           «Цок-цок-цок», - звонко, отрывисто стучали каблучки по грязной лестнице. Девушка в невесомом опрятном платье, в кокетливой шляпке с наполовину развязавшейся лентой почти летела по ступеням на четвертый этаж.

          Ее звали Малена. Она была в приподнятом настроении и временами усмехалась собственным мыслям.

          И быстро шла, едва не срываясь на бег.

          Расступись, тьма! Оставь свое пристанище, мрак петербургских «колодцев»! В квартиру на четвертом этаже мчится само Вдохновение!

          Там жила семья – художник с тремя сестрами. Как славно они когда-то впятером проводили время вместе! Казалось, столько солнца за все годы существования не видел Петербург, сколько было в их радостной жизни. Сестры смеялись, наслаждались настоящим и мечтали о самом прекрасном будущем. А он – улыбался. Он часто улыбался. И часто писал восхитительные картины, и никогда не расставался с ней, ни на минуту не выпускал ее руки.

          Малене очень нравились Творцы. Она подолгу могла слушать скрипача, играющего мелодию собственного сочинения, или внимать поэту, декламирующему свои стихи. А его руками во время работы – нет, Творения! – она просто любовалась. Красками он совершал настоящие чудеса, воплощал на холсте любую свою прихоть. Или ее.

          Она очень давно у них не была. Сама не помнила, когда приходила в последний раз. И отчего и когда ушла, тоже не помнила. А спроси она себя, почему теперь бежит к нему, - она и на этот вопрос не нашла бы ответа. «В голову взбрела причуда, сейчас эта причуда – Вы, так и радуйтесь, милый друг, чего ж Вам больше?»

          Дверь подалась сама – уже это насторожило Малену. И тишина. Слишком тихо, непривычно тихо было в квартире, в которую она шагнула.

          Впрочем, звуки очень скоро начали проявляться. Жужжание мухи, кружащей над стаканом. Скрип стула под женщиной, сгорбившейся над рукоделием, рядом с кроватью. Горячечное бормотание девушки, совсем еще девочки, лежащей в этой постели у стены.

          Только мужчина, спавший у окна, опустив голову на сложенные на столе руки, был безмолвен.

          В худой, измученной женщине, мерно покачивавшейся вперед-назад и сосредоточенно вышивавшей что-то при свете тусклой лампы, с трудом угадывалась Вера – старшая из сестер и из всех детей в семье. Больную девочку можно было узнать разве что по длинной косе на подушке – это Люба, младшая. А мужчина… Кому это еще быть, как не ему?

           «Жив ли?» - невольно подумалось Малене. Жив. Художник был жив. Правда, уже не первый (увы, далеко не первый!) день пьян.

          -Костя…

          Он не отозвался. Зато Вера, наконец, заметила гостью: испуганно повернула к ней лицо, сверкнула глазами. Сжала добела губы. Узнала.

          -Пришла-таки, - слова можно было бы назвать шипением, если бы женщина не просипела их, словно горло ее было сдавлено. Должно быть, Вера долго молчала. Или, напротив, громкие крики боли и горя лишили ее голоса.

          Малена растерянно посмотрела на нее, но не ответила. Она снова повернулась к столу, заваленному мусором:

          -Костя…

          Он тяжело поднял голову. Пьяный угар, наверное, не настолько овладел художником, чтобы он не мог различать лица и потерял способность говорить. Во всяком случае, трезвости его уму хватило на то, чтобы направить взгляд на посетительницу и сказать:

          -Малена…

          -Что… Что здесь у вас?

          -А ты не видишь? – пробормотал художник с горькой усмешкой. – Обнищал, опустился, спился. Люба вот заболела… Ей недолго, Малена… На Верочке одной все и держимся, да где же ей столько сил взять. Извели мы ее…

          Со стороны стула, где не оставляла мерных раскачиваний Вера, донеслось всхлипывание.

          -А Надя где?

          -Умерла наша Наденька, - прослезился художник. – Первой и умерла. Она, знаешь, до конца тебя ждала. Все улыбалась, все говорила, что придешь. «Вот увидишь, братик, вот увидишь, вот увидишь…». А сама меня обнимает, а я чувствую, что у нее руки слабеют! Чувствую! А она: «Вот увидишь»!

          Художник судорожно обхватил себя руками, будто попытался поймать в объятия тень умершей девушки, и не хуже старшей сестры начал раскачиваться вперед-назад.

          -А почему не работал? Ведь с твоими полотнами можно было семью прокормить. Да и квартиру содержать, - на лице Малены мелькнула брезгливость. В ту же минуту она устыдилась этого чувства, и долго еще мысленно корила себя. Удивительно тонкое, изящное, хорошенькое создание в дорогих тканях и украшениях, наполненное раскаянием, в этом разоренном жилище.

          -Не работал? Не писал, хочешь сказать? А не работалось вот! Без тебя… А ты ушла. Просто ушла.

          Гостья молчала.

          -Кто он на этот раз, а, Малена? – зло ухмыльнувшись, продолжил художник. – Поэт? Писатель? Музыкант? Всегда удивлялся: как этим холеным красавцам хватало силенок подмять тебя под себя? Ах да! Что это я! Какое там «подмять»! Ты ведь у нас всегда «снисходишь»! Дрррянь! – раскатисто заключил он.

          Малену передернуло скорее от злобы, с которой он говорил с ней, чем от оскорбительного смысла его слов.

          -Зачем ты с ней говоришь?! Чего ты хочешь? Пусть уходит туда, откуда пришла! Она бросила тебя, бросила, бросила! – Вера внезапно забилась в истерике, зарыдала.

          С удивительной для хмельного расторопностью Константин бросился к стулу, на котором сидела сестра. Он обхватил Веру за плечи, обнял, начал гладить по голове, говорить что-то успокаивающее сквозь стиснутые от отчаяния зубы.

          -Если бы здесь была мама! – с горечью воскликнула Вера.

          Но мамы не было. Как не было Надежды. Как несколькими минутами ранее не было в квартире и самой Малены.

          У стены заплакала Люба. Должно быть, от боли или кошмара, привидевшегося в бреду: едва ли она понимала, о чем ведется разговор рядом с ее постелью. Малена подошла к ней, приложила ладонь ко лбу. Девочка пылала, но от холодного прикосновения ей на мгновение стало легче – она утихла.

          Все стихло. Вера, обессиленная слезами, задремала в объятьях брата. Художник уснул, по-прежнему обнимая ее – лишь ослабил руки во сне и сполз к коленям сестры.

          «Какие они славные люди. И как они любят друг друга», - подумала Малена. – «Полубезумная сестра продолжает, как может, держать на себе семью и дом. Безработный брат бережет, как величайшее сокровище, двух несчастных больных. И они неразлучны с ним: не уходят ни из дома, ни из жизни».

          Что было бы сейчас, если бы и она не покинула их? Царил бы в этом доме свет, как и прежде? Стал бы он великим художником? Остались бы они живы и здоровы?

          Виновата ли она?...

          Обитатели квартиры на четвертом этаже безмолвствовали. От них бессмысленно было ждать ответов. И потом, быть может, именно в эту минуту так славно играет скрипач в доме на Невском…

          Ветреница оставила у лампы надушенную записку с обещанием непременно вернуться и вышла за порог.