Собака

Дедок лежал на верхнем ярусе тюремной шконки, непрерывно ворочаясь. Перекрытия были сварены из полос железа шириной сантиметров по пять, между которыми было расстояние по 10 см. Острые холодные края впивались в бока, ноги – лежать на этой поверхности было невозможно. Даже если постелить одеяло. Оставалось сидеть, устроившись поудобнее на своих вещах. Но Дедок пытался заснуть и упорно искал удобное положение.
Этапка не была рассчитана на длительное пребывание в ней. Зеков сюда помещали из всей тюрьмы в ожидании отправки. Но порой бывало, что ожидание это затягивалось надолго, до трех дней. Стекол на окнах не было, морозный ветер задувал в прокуренное мрачное помещение. Кран протекал, канализация была забита. Постепенно скапливающаяся гора фекалий воняла невыносимо. Хорошо, что зимой мало мух.
Вот загремела открываемая дверь и в этапку запустили партию зеков – 10 человек. В помещении уже собралось около 15 заключенных и прибывшие наполнили его до предела. Тут же начались приветствия, вопросы: «из какой хаты», «куда этап». Организовали чифирь и вся этапка расположилась вокруг «чифирбака», стоявшего на полу на постеленной газете, рядом высыпали горсть конфет, бросили пачку сигарет. Чифирь разлили в эмалированную кружку и пустили по кругу. Согласно традиции, каждый делал по два маленьких глотка. Один зек из вновь прибывших, которого звали Порченный, глотнул три раза. Все молча уставились на него. Он сделал удивленный вид и сказал:
- Братва, я с северов, у нас же по три глотка делают. Никак привыкнуть не могу.
Все захохотали, поскольку знали, что ни на каких «северах» Порченный никогда не был. Тут он обратил внимание на Дедка, который не спустился вниз чифирить.
- А что это старый с нами не чифирит? Он порядочный?
- Да не трогай Дедка, пусть отдыхает.
Но Порченный не унимался, он уже нашел себе развлечение.
- Эй, Дедок! Дедок! Да Дедок же!
Дедок недовольно повернулся и спросил:
- Чего тебе?
- Давай с нами чифирить! С карамельками! Разгонишь кровь!
- Не, не буду.
И Дедок отвернулся.
- Ты может, что за собой чувствуешь, а? Или за нами знаешь?
Все снова захохотали над этой стандартной шуткой, которая почему-то пользовалась неизменной популярностью. Авторитетный зек Закеря вступился за Дедка:
- Слышь, Порченный, оставь человека. Доживи сначала до его лет, а потом подкалывай. Понял?
- Да что, пошутить нельзя? А сколько ему лет?
- Да уж под 80.
- А сел-то за что? За убийство, небось?
Все зеки знали одну интересную закономерность. Если за решетку попадал старый человек, то как правило, это было убийство на бытовой почве. Дела их были обычно страшные и курьезные одновременно. Один старик, например, спрятал от своей бабки бутылку чистого спирта. Но она ее нашла и перепрятала. Разгорелся скандал, а когда дед свою бутылку все же нашел, то от злости облил спиртом бабку и поджег.
Тут все снова оживились и начали наперебой рассказывать историю Дедка. Было ему 76 лет и звали Дмитрием Ивановичем. Всю жизнь прожил он в станице, работал в колхозе и пил неумеренно. Здоровье однако, было крепким. Вырастил Дмитрий Иванович двух сыновей и дочь. Все они переехали в город, когда выросли. А когда умерла жена, Дмитрий Иванович стал пить еще сильнее. Характер его, и без того взбаламошенный, к старости и от алкоголя стал вообще невыносимым. Однажды приехал Дмитрий Иванович в гости к старшему сыну в город, благо автобусом ехать было всего два часа. Погостил, с внуками поиграл, с сыном выпил. И под вечер отправился на вокзал на автобус, ехать обратно. Переходя дорогу, хорошо поддатый Дмитрий Иванович вовсе не глядел на светофор, не привык в станице. И его чуть не сбил дорогущий Лексус. Из него выскочил разъяренный водитель и начал орать на Дмитрия Ивановича. Этого делать не стоило. Потому что, во-первых, не на того нарвался, а во-вторых, в руках Дмитрия Ивановича была тяжелая палка, с которой он постоянно ходил. Вот этой-то палкой он и начал крушить дорогой Лексус. Испуганный водитель отбежал на безопасное расстояние и вызвал полицию. Так и попал Дмитрий Иванович на скамью подсудимых. Дали ему аж три года сразу по двум статьям – порча чужого имущества и угроза убийством. Среди его выкриков свидетели и потерпевший явно слышали неоднократно повторяемое «убью, гада». Опьянение же по закону отягчающее обстоятельство. В ютубе ролик разрушения Лексуса долго пользовался огромной популярностью.
В тюрьме Дмитрий Иванович мгновенно и прочно стал Дедком. Его историю пересказывали с удовольствием и многочисленными комментариями. Сам же Дедок, похоже, от переживаний и внезапного отказа от спиртного немного повредился в уме. Кажется, он даже не совсем понимал, что с ним случилось и где он оказался. Ему было трудно усвоить зоновские понятия, встроиться в ритм тюремной жизни. Обычно такие люди быстро оказываются на дне преступной иерархии – их загоняют к обиженным или делают шнырями. Но выручало то, что дети заботились об отце и передачи шли к Дедку регулярно. Он не был жадным, за что авторитеты его уважали и защищали от таких как Порченный, людей жестоких и беспринципных, радующихся чужому страданию. На общак Дедок «уделеял» щедро.
Уже далеко за полночь, когда поутихли разговоры и зеки задремали, кто как устроившись на неудобных нарах, закутавшись с головой в куртки, снова загремела дверь.
- Выходи по одному! С вещами все в коридор!
Наконец, дождались этапа. Но это означало, что предварительно придется пройти ряд неприятных процедур – обыск в тюрьме, переезд в «воронках», погрузку в «столыпинский вагон», новый обыск уже этапной командой. Этап всегда сопровождался сильным физическим и моральным напряжением. Все нужно было делать быстро, под постоянные окрики, лай собак, угрозу избиения.
Всю этапку загнали в «предбанник», откуда по трое вызывали на «шмон». На оцинкованные столы нужно было выложить все свои вещи, раздеться догола. Одетые в серые халаты сотрудники производили обыск. Делали это иногда тщательно, иногда формально. В этот раз присутствовал начальник тюрьмы, поэтому обыск был жестким. В угол летели запрещенные вещи – металлические ложки, соль, сахар, камуфляжная одежда, лекарства, зажигалки, цветные карандаши, ручки и прочий «запрет». У сигарет с фильтром, которые не были поломаны, фильтры отрывали. При помощи металлоискателя у нескольких человек нашли сотовые телефоны и сим-карты. Их обладателей выводили в соседнее помещение и избивали, впрочем не сильно, чтобы у них не было повода отказаться от этапа и чтобы этапная команда их приняла. Постепенно в углу скапливалась приличная куча. Большая часть этого «добра» на следующий день продавалась в тюрьме осужденными-обслугой или «хозбыками». Вообще «запреты» в тюрьме невероятно прибыльный бизнес. Во время передач за взятку можно было «загнать» многое. Наркотики поступали по особому каналу сбыта. Регулярно проводимые «шмоны» создавали спрос. Только алкоголь производили в самой тюрьме. Из сахаросодержащих продуктов изготовляли брагу, которую либо просто пили, либо гнали самогон. Это была целая наука – изготовить тюремный самогон.
Прошедший обыск быстро одевался под окрики, хватал в охапку оставшиеся вещи и бежал на выход, где его помещали в специальный решетчатый загон во дворе тюрьмы. Он был освещен прожекторами, везде стояла охрана с собаками. Все это создавало тревожную, напряженную обстановку. Но для бывалых зеков это было привычным, хотя и неприятным событием. Они сохраняли спокойствие. Многие умудрились пронести сквозь шмон «запреты» - сказывалось умение и знание психологии охраны.
Дедок, как самый медлительный, прошел шмон последним. Его почти не обыскивали. Ждали еще час на морозе прибытия «воронков». Зеки стали замерзать и роптать, требуя, чтобы их отвели в помещение. На эти жалобы охрана не обращала внимания. Такие задержки случались – поезд задержался, «воронки» в пробке стоят, да мало ли что. Но вот, наконец, поползли в стороны створки пятиметровых тюремных ворот и во двор заехали два фургона для перевозки осужденных. Представитель спецчасти вышла вперед и началась ритуальная процедура опознания личности, одинаковая везде, проводимая десятки и сотни раз. Сверяясь с наклейкой на опечатанном деле, капитан называла фамилию, а ее обладатель в ответ должен был быстро, внятно и, главное, правильно, ответить имя-отчество, год рождения, статью, срок, если уже осудили. Затем ответивший бегом направлялся в «воронок», где его помещали в один из двух отсеков. Заполненные «воронки» выезжали за пределы тюрьмы и направлялись к железнодорожному вокзалу, где зеков перегружали в «столыпинский вагон». Рассчитанные не более чем на десять человек, отсеки в «воронках» порой забивали до 30 человек, так что упасть там было невозможно при всем желании. Это даже хорошо, потому что трясло нещадно. Низкий потолок не позволял выпрямится в полный рост. Мгновенно воздух сгустился от дыхания настолько, что с потолка начал капать конденсат. Дышать стало трудно, вентиляция хотя и была предусмотрена, но почему-то никогда не работала. Дедок опять оказался самым последним и охрана его затолкнула в отсек уже пинками, с трудом закрыв дверцу. Даже самые дерзкие «отрицалы» на перевозке обычно не возмущались, не бузили. Знали, что с ними обойдутся крайне жестко, расценивая как попытку к побегу. Все терпели. Впрочем, впереди предстоял еще шмон в «столыпине». Зеки притихли, никто не курил.
По поворотам, остановкам и ускорениям хорошо знавшие город представляли, где они сейчас едут. Прочие же терпеливо ждали, пребывая в неизвестности. Почему-то всегда было легче, если понимаешь, где тебя сейчас везут, хотя какая разница? Прошло около получаса неудобного и утомительного стояния и сидения, когда невозможно поменять положение тела, когда начинают затекать руки и ноги. «Воронок», наконец, подпрыгнул особенно сильно, видно, на рельсах, и остановился. Смутно слышался шум железнодорожной станции – невнятный голос диктора, лязг вагонов. Приехали. Но еще минут сорок стояли. По всей видимости, тюремная охрана передавала этап конвою.
Наконец, двери «воронка» отворились, яркий свет прожектора осветил внутренность темной машины. Поток свежего морозного воздуха хлынул опьяняющей волной. Первый вдох его вызывал подобие небольшого шока. Вместе с ним прорвались звуки этапа – железнодорожной станции, лая собак, урчания двигателей, резких команд.
- По одному на выход! Быстро! Быстро!
Дедок неуклюже сполз с высокой лестницы «воронка», прижимая к себе два больших «баула» - сумок с вещами. Его остановили и поставили рядом со следующим зеком. Им оказался Порченный. Конвойный приковал вместе их руки наручниками, так что идти они могли только парой. Это было очень неудобно при наличии больших сумок. Затем их отвели вперед на несколько метров и остановили. Постепенно собиралась колонна в два ряда. Всех посадили на корточки. Собаки, учуяв зеков, разрывались от лая. Собаководы со своими питомцами стояли во втором кольце оцепления. Первый представлял собой коридор конвоиров, вооруженных газовыми баллончиками и дубинами. Еще дальше стояли автоматчики. На корточках этап сидел, пока по традиции его не приветствовал начальник конвоя. Было видно, что он, равно как и его подчиненные полупьян.
- Вас приветствует вологодский конвой!
По ряду зеков прошел тихий шелест: вологодский конвой! Вологодский конвой! Об этом конвое ходили страшные легенды, которые знал каждый зек. Он славился чрезмерной жестокостью и неподкупностью. Обычно же этапы были местом, где можно было купить водку, наркотики, даже иногда проститутку – конвой подрабатывал. Вологодцы же даже в туалет сутками не выпускали, даже воду порой не давали, курить не разрешали. Избивали до полусмерти за малейшее ослушание, а иногда и без него. Любимым развлечением их было пшикнуть в клетку в вагоне с зеками «черемухой» - слезоточивым газом. Все уже знали, какие следующие «фирменные» слова произнесет начальник.
- Больные, увечные, хромые есть?
Это был риторический вопрос.
- Сейчас будут! Встать! Колонной по двое вперед марш! Не отставать! Не разговаривать! По сторонам не смотреть!
Идти нужно было около трехсот метров по скользкому снегу. Дедок постоянно оскальзывался, поправлял неудобные сумки, чем замедлял общее движение. Порченный тихо матерился, но не делал попыток помочь Дедку, хотя у него была только маленькая сумочка. Никто не смотрел по сторонам, да и видеть там было нечего – ночь, конвойные, вагоны.
Впереди показался «столыпинский вагон». Возле него стояло особенно много охраны. Уже почти подойдя к лестнице, по которой нужно взбираться наверх, Дедок все же поскользнулся и упал, потянув за собой Порченного. Один из баулов отлетел под колеса вагона. Дедок рванулся за ним и ухватил-таки, но баул зацепился за что-то и не поддавался. Конвойный заорал:
- Назад!!! Встать!!! Встать!!!
Но Дедок не обращал на это внимания, пытаясь освободить свои вещи. Порченный уже матерился во весь голос, предчувствуя, что сейчас их будут бить. Один из конвойных ударил ногой Дедка в плечо, пытаясь его отшвырнуть из-под вагона, но тот уцепился в эту ногу и конвойный упал. Реакция последовала незамедлительно.
- Всем упасть лицом вниз!!! Не шевелиться!!!
Зеки послушно плюхнулись в снег. Конвойные окружили их и продолжали орать:
- Молчать! Лежать! Не смотреть!
Пару раз кого-то приложили дубиной. Подбежал начальник конвоя. Его перекосило от ярости. Он начал бить ногами Дедка и Порченного. Затем скомандовал:
- Всех остальных назад, в воронок!
Их быстро подняли, развернули и увели. Начальник же, схватив у одного из конвойных дубину, начал избивать Дедка и Порченного. Бил расчётливо и умело, чтобы растянуть удовольствие подольше. Доставалось больше всего рукам, ногам, ягодицам, плечам. Дедок выл дурным голосом, Порченный продолжал материться. Начальник, утолив первую ярость, немного передохнул. Эстафету принял один из конвоиров.
Зеки тем временем были возвращены в «воронок». Все были в подавленном состоянии, знали, что избиения им не избежать. Прошло 10 минут, 15. Все понимали, что Дедка и Порченного сейчас нещадно избивают. И, наконец, напряженное ожидание прорвалось отвагой отчаянья. Катализатором стал тот самый авторитет, который заступился за Дедка, Закеря.
- Слышь, мужики! Качаем «воронок»! У кого есть «мойки» и хватит духу, режьте животы и вены! Вологодская мразь старика до смерти забьет!
Его расчет заключался в том, что конвою придется применять намного более масштабные и жесткие меры по усмирению бунта. Это обязательно привлечет внимание контролирующих органов, например, прокуратуры. И даст повод отказаться от этапа, написать коллективную жалобу. Это был проверенный способ борьбы с администрацией, которые использовали блатные для того, чтобы отвоевать себе привилегии. Зеки навалились на стену кузова, раскачивая его, начали кричать.
Начальник конвоя в это время продолжал «наказывать» Дедка и Порченного. Их били, чтобы причинить боль и унизить, а не для того, чтобы покалечить. Поэтому «процедура» обещала затянуться надолго. В это время к начальнику конвоя подбежал прапорщик:
- Зеки в «воронке» бунтуют»! Раскачивают!
Лицо начальника перекосилось еще больше. Он явно терял над собой контроль.
- Я им, б… сейчас устрою!
Повернувшись к Дедку, он особенно сильно ударил того по уху сверху вниз скользящим ударом. Потекла кровь, Дедок стал заваливаться на бок. Порченный корчился, спрятав голову под скрещенными руками.
Еще в начале экзекуции одна из караульных собак стала вести себя беспокойно. Она не рвалась, не лаяла. Она переминалась с лапы на лапу и повизгивала. Поэтому ее вожатый упустил момент рывка. Собака резко кинулась в сторону вагона, опрокинув хозяина и протащив его несколько метров, пока поводок не выскользнул из его руки. С рычанием она подбежала к Дедку и Порченному, и, развернувшись к начальнику, загородила их. Она яростно лаяла и рычала на него, не давая больше избивать зеков. От испуга начальник конвоя попятился и, поскользнувшись, рухнул в снег. Все оторопели и подались назад. В повисшем молчании слышался только собачий лай. Подбежал вожатый служебной собаки, но она не подпускала и его.
Это привело в чувство начальника конвоя. Он повернулся и пошел в свой вагон, кинув помощнику:
- Все, грузите этап. Да успокойте эту псину! И зеков тоже. Скажите, что проблем больше не будет, пусть прекратят. Этим двоим водки налейте.