Недотепа. Продолжение

  Со временем Вольфганг начал тяготиться работой у Цеппелина. Его уже не удовлетворяли те сугубо технические задачи, которые ему ежедневно приходилось решать. Мысль его рвалась на свободу. Он чувствовал, что за спиной у него вырастают орлиные крылья, а его как дятла заставляли долбить  все в одну и ту же точку. Он ушел от старика и в предместье Кёльна открыл свою собственную лабораторию.
   Вольфганг занимается постройкой мощного передатчика электрической энергии на большие расстояния, создает теорию распространения тока. Его достижения признаны во всем мире. Многие электротехнические общества просят ученого стать их почетным членом. Однажды к нему обратился главный редактор газеты "Нью-Йорк таймс" с просьбой рассказать, как он представляет себе будущее человечества. Вот, что он ответил:

   "Сэр,
   я польщен недостойным мною вниманием с Вашей стороны и постараюсь, по мере моих скромных возможностей, ответить на Ваш вопрос.
   В истории известен случай: когда рота солдат шла через мост, мост неожиданно обвалился. Видимо, причина этого несчастного происшествия заключалась в том, что механические колебания моста, которым подвержены все предметы, случайно совпали с тактом шага солдат. Но этот физический феномен может не только разрушать, он может и созидать.
   Наша планета, как известно, проводит электрический ток, и у нее, как у всякого проводника с током, есть свое электрическое поле, которое колеблется с определенной частотой. Если в недра Земли направить мощный электрический импульс той же частоты, то его можно будет принять и использовать в любой точке планеты.
   Нам удалось создать такие необычные по своей силе передатчики, что они позволяют окутать "электрическим облаком"  всю Землю. Послав ток из своей лаборатории, я могу, например, зажечь фонари на бульварах Парижа или заставить светиться маяк на мысе Доброй Надежды.
   Но для этого нужен мощный источник энергии, то есть нужна электростанция. Если на такой станции котлы топить углем, то в воздух попадает много вредных веществ, которые загрязняют атмосферу. Использовать в качестве топлива нефть также безрассудно, как, скажем, топить печку ассигнациями. На мой взгляд, наилучший источник энергии - это вода. Естественные водопады, такие как Ниагара или Виктория в Африке, с помощью моего метода беспроводной передачи электроэнергии через Землю позволят оросить пустыни и осушить болота, прорыть новые каналы и построить дамбы. По дорогам побегут электромобили и полетят электросамолеты, а люди, как шмели, будут летать по воздуху с пропеллером за спиной.   
   Это - не фантазия, а реальность, которую увидят наши дети и внуки.
   С искренним уважением,
   Ваш Вольфганг Р."

                6
   Ребенком Вольфганг любил бывать в зоопарке. Он, как зачарованный, часами смотрел на проделки веселых обезьянок, на неуклюжих бегемотов, на длинношеих жирафов. В своем детском воображении он представлял себя то мчавшимся на диком мустанге за быстроногой антилопой, то притаившимся в засаде и подкараулившим зубаcтого крокодила, то ловцом ядовитых змей. Африка манила его своей загадочностью. Поэтому, когда встал вопрос, какой из двух самых больших водопадов мира выбрать: Ниагару или Викторию, Вольфганг ни минуты не колебался. Конечно, африканскую Викторию. Надо было поехать и на месте решить, можно ли там строить электростанцию. Но его предупредили, что эта экспедиция таит в себе опасность: местные племена все время враждуют друг с другом. И Вольфганг подготовился к поездке: он не только припас ружья и амуницию, но и захватил с собой необходимую аппаратуру для показа одного экперимента, который всегда вызывал восторг и удивление зрителей...
   Еще за добрый десяток километров до водопада путешественники услышали шум, проникающий до глубины души. Этот шум все нарастал и, наконец, перерос в грохот, словно они приближались к полю боя, где одновременно палили тысячи пушек. И вот, преодолев последний поворот, они увидели величественную картину: из-за водяной завесы сверху вниз низвергалась стена воды. Лучи солнца сотнями радуг играли в висевшей над водой дымке. Путники стояли у подножия водопада и, как бы высоко они не задирали голову, не могли увидеть вершину этой водяной горы. Даже птицы не долетали до нее.
   Вольфганга представили вождю местного племени, окруженного многочисленной свитой. Ему сказали, указывая на Вольфганга: "Белый человек хочет победить водопад". Выражение удивления отразилось на лице вождя. Как может этот маленький, тщедушный человечек в очках, с оттопыренными розовыми ушами победить Бога воды. Видя, что туземец не верит, Вольфганг сказал ему:
   - Соберите ваших людей сегодня вечером во-он на той большой поляне, - и указал рукой на пальмовую рощу у подножия скалы.
   Когда сгустились сумерки и взошла луна, на поляну стали стекаться аборегены: мужчины и женщины, старики и дети. Они зажгли костры, пели и танцевали вокруг огня.
   Вольфганг вышел на середину поляны; спрятавшийся за пальмой ассистент нажал на кнопку, и тысячи маленьких искр посыпались из тела Вольфганга. Из его спины вырывались яркие вспышки света. Он протягивал руки, и точно светящиеся щупальцы осминога, извиваясь, плясали в темноте. Они тянулись к окружившим его неграм, и электрические разряды с треском ударяли в них. Туземцы в панике побежали прочь, не разбирая дороги и попадая босыми ногами в пламя костров. Со всех сторон слышались крики, плач. Другие упали ниц. Они кричали:
   - Пощади нас, Бог огня! Возьми у нас все, что есть. Пожалей наших детей. Бог огня победит Бога воды!  Прикажи - мы все исполним.
   - Повелеваю, - тонкий голос Вольфганга приобрел торжественную окраску, - повелеваю, чтобы с этого дня ни одна капля вашей крови, крови ваших детей и внуков не упала на землю. Пусть будет мир на этой обетованной земле! Отныне и во веки веков!
   С тех пор и по сей день, говорят, войны между племенами на той земле прекратились.

                7
   Шли годы. Старый, девятнадцатый век с его Наполеонами, Гражданской войной в Америке и Парижской коммуной канул в Лету. Новый, двадцатый, делал только первые шаги по Земле. Люди с тревогой и надеждой смотрели в будущее. Какое оно?
   Вольфгангу уже минуло сорок. Голова заметно облысела, а на висках как бы выпал первый снежок. Его жена, Гертруда, стала солидной дамой. У нее появился второй подбородок; маленькая родинка на левой щеке, которую он когда-то так любил целовать, разрослась вдвое и покрылась черными волосами, а вместо милого пушка над верхней губой выросли усы. Она носила черный парик, локоны которого падали ей на плечи, и напоминала Людовика четырнадцатого на картине художника Рига.
   За столом Вольфганг был также рассеян, как и прежде, коротко отвечал домашним, если его о чем-нибудь спрашивали, и часто невпопад; мог опрокинуть бокал с вином на скатерть. Ему становилось стыдно за свою неловкость, и он густо краснел. При этом его жена не упускала случая и в нос трубила: "Какая же ты все-таки... недотепа".
   Обедали они обычно втроем: он с женой и их младшая дочь, Лиза, семнадцатилетняя девушка с болезненно-бледным лицом. Старшая, Ева, года два тому назад сошлась с эмигрантом из России и уехала с ним в Харьков. На вопрос знакомых: "Зачем ты едешь в Россию? Ведь там так холодно", полушутя, полусерьезно отвечала: "Мы с Мойшей едем делать революцию". Вольфганг не одобрял ее поступка, но сделать ничего не мог. Уже месяца три от нее не было писем, и это его тревожило.
   Последнее время он был целиком поглощен одной идеей. Как-то ночью, сидя в своей лаборатории, ему удалось получить странные сигналы. Они были строго периодическими, имели определенный характер и порядок. Его приборы исключали их случайную природу. Они не могли быть вызваны ни влиянием Солнца, ни северным сиянием, ни токами Земли. Вольфганг отгонял мысль, что это может быть весточка от внеземной цивилизации: она была слишком смела. Но что же это тогда? Может быть, это результат атмосферных возмущений. Полученные сигналы казались ему настолько важными, что Вольфганг решил продолжить эксперименты в горах, где атмосфера более разрежена, и ее влияние не так заметно. Он готовился к экспедиции в Альпы. Но одно чрезвычайное обстоятельство перечеркнуло его планы.
   У Лизы открылась чахотка, и врачи настоятельно советовали ей поехать в Киргизию, на кумыс. (Говорят, что киргизский кумыс творит чудеса.) Ну, что ж, в Киргизию, так в Киргизию. Вольфганг раздобыл карту этой далекой страны. Он увидел, что страна лежит высоко в горах, между Тяньшанем и Памиром. "Не все ли равно, Альпы или Памир. Горы есть горы, - думал про себя Вольфганг. - Работу можно продолжить и там."
   И он отправляется с дочерью в Киргизию.

                8
   Экспедиция состояла из четырех человек. Кроме Вольфганга и его дочери в нее входили еще двое: херр Вайс и херр Кляйн - помощники Вольфганга. Херр Вайс был молодой человек лет тридцати, с вьющимися белокурыми волосами, сидевший на передней лавке четырехместной старой кареты, медленно тащившейся вверх по горной, каменистой дороге. Он нет-нет да невольно бросал взгляд на бледное лицо измученной дорогой Лизы, которая сидела с закрытыми глазами напротив него, рядом с отцом. Он знал о ее недуге и постоянно отгонял не дававшую ему покоя мысль пофлиртовать с нею, как ему казалось, неприличную с его стороны.
   Подле него трясся в карете его коллега, херр Кляйн, человек с желчным лицом старого язвенника, возлагавший большие надежды поправить свое здоровье на киргизском кумысе. На козлах, рядом с возницей - старым киргизом, таким же понурым, как и его кляча, сидел уральский казак, Николай Постнов, лет двадцать тому назад переселившийся сюда с семьей и пустивший здесь корни (его старший сын взял в жены киргизскую девушку по имени Чолпон, а его внуку, Камчибеку, шел уже второй год). Он хорошо знал обычаи и язык киргизов. На него возлагались все хозяйственные заботы; одновременно он был переводчиком при экспедиции. Воспитанный русской мамой Вольфганг не только помнил еще некоторые песни, которые она пела ему в детстве, но хорошо говорил по-русски, и теперь это очень пригодилось.
   Позади кареты на четырех тяжело нагруженных подводах находилось оборудование, необходимое для проведения экспериментов, провиант и все прочее, что было нужно для жизни в горах в течение нескольких месяцев. Порой из-под копыт лошадей осыпались камни, и они с громким эхом падали в реку, протекавшую по дну ущелья. По другую сторону дороги со скалы, уходившей высоко вверх, то и дело стекали небольшие водопады, проделавшие себе русла и руслица через дорогу и вымывавшие на ней камни. Когда нога лошади случайно попадала на такой камень, он выскальзывал из-под копыта, и лошадь невольно оступалась, рискуя перевернуть экипаж. На бледных лицах путников выступил пот.
   - Ну, кажется, приехали, - со вздохом облегчения сказал Постнов.
   Дорога стала шире; скала как бы отступила в сторону, образовав широкий выступ, поросший травой и низким кустарником. Выглянув в окно кареты, Вольфганг увидел несколько юрт кочевников, над которыми столбами поднимался дым. Подле них бегали полуголые смуглые дети, прячущиеся от посторонних глаз за толстыми тушами баранов. На краю поляны, сгрудившись и жестикулируя, всадники на лошадях, видно споря, что-то громко выкрикивали гортанными голосами.
   Вольфганг и Постнов подошли к ним. Николай сказал обступившим их конникам, что приехали ученые для проведения "эспериментов". Аборегены ничего не поняли, но они знали, что по вековой традиции киргиз должен хорошо принять и угостить гостя. Путешественников пригласили в самую большую юрту, стоявшую посередине поляны.
   В это время Вольфганг заметил, что по дороге к ним приближается телега, на которой двое солдат везли арестанта.
   - Что это? - спросил он у Постнова.
   - Политического в соседний аул на поселение везут. Прошлый год и здесь один стоял да сбег.
   - А далеко это? - осведомился Вольфганг.
   - Да, версты три буде, не боле. А вам-то на что?
   - Да, так просто, - и Вольфганг вошел в юрту.

                9
   Приподняв войлочный полог юрты, он почувствовал резкий запах жареного мяса и лука, и давно дремавшее где-то в желудке чувство голода проснулось в нем с новой силой. Он увидел в середине юрты горящий очаг. Коптящие языки пламени тянулись вверх, к проделанной в центре купола дыре. В столбе солнечного света, прорывающегося снаружи, клубы сизого дыма поднимались к небу. На большой жаровне аппетитно скварчило жарившееся мясо. На фоне огня колебались силуэты женщин, хлопотавших у очага.
   Чуть поодаль, за низким столиком, уже расселись, поджав под себя ноги, хозяева и гости. Вольфганг обратил внимание, что за исключением Лизы все сидевшие были мужчины. Женщины прислуживали за столом. Постнов подвел Вольфганга к старику с лицом, похожим на запеченное яблоко, также сидевшему у столика, и, низко поклонившись, что-то сказал ему. Старик, протянув Вольфгангу свою сухонькую ручку, указал на подушку, лежавшую справа от него. По левую сторону сел Николай.
   Между тем, женщины разливали по пиалам чай. Вольфгангу бросилось в глаза, что над ним склонилось девичье лицо с тонким профилем. Из-под лисьей шапки, низко надвинутой на лоб, на него смотрели русалочьи глаза цвета лазурной волны. От нее повеяло легким ароматом полевых цветов. Но это продолжалось лишь одно мгновение. Налив ему чаю, девушка перешла к другому гостю. Очарованный ее красотой, Вольфганг какое-то время сидел неподвижно. Заметив его замешательство, старик что-то прошамкал, и Постнов перевел: "Это его внучка, Айзура".
   В это время беззубая старуха, распоряжавшаяся у очага, что-то прокаркала своим резким птичьим голосом, и другая женщина, старше, чем Айзура, но тоже красивая, поставила на стол блюдо с только что испеченными, румяными булочками. "Борсок", - показывая на них рукой, сказал старик. Сосед Вольфганга справа, толстый киргиз с узкими глазками на круглом, как блин, лице, набросился на булочки, как голодный зверь, запихивая их в рот целиком, жадно прихлебывая из пиалы чай. Вольфганг хотел было последовать его примеру, но в этот момент до него долетел аромат жареного мяса, и, хотя он был очень голоден с дороги, приостановился и огляделся по сторонам.
   На стенах юрты были развешены ковры ярких расцветок. На одном из таких ковров, расстеленном прямо по земле, играли дети. Толстощекий карапуз залез на молодого барашка и, представляя себя лихим всадником на быстром коне, пришпоривал его голыми пятками. Барашек отчаянно блеял и пятился задом. В углу две девочки, похожие друг на друга, обе смуглые с коротко подстриженными черными волосами и с такими же черными глазками, играли с самодельной куклой. За столом гости чинно пили чай, заедая хрустящими булочками-борсок. Скользя глазами по лицам, Вольфганг заметил, что сидевший напротив парень, внешне очень похожий на играющих на полу девочек, не мигая, смотрел на Лизу. В свете огня было видно, как блеснули его азиатские глаза.
   Отцовское сердце ёкнуло. "Этого только не хватало", - подумал про себя Вольфганг, но его тревожные мысли снова были прерваны каркающим голосом старухи. Уже полуопустевшее блюдо с булочками исчезло, и на его месте появился большой поднос с дымящимся мясом, пересыпанном зеленью, и горкой ноздреватых лепешек. Мужчины за столом оживились. "Беш-Бармак", - прокомментировал старик. Взяв в руку лепешку, он ухватил ею хороший кусок мяса и, смакуя, стал не спеша есть. Вольфганг подозвал к себе Вайса и что-то тихо сказал ему. Тот вышел из юрты и минут через десять вернулся, держа в руках ящик с шампанским. Раздались радостные возгласы. Пиршество набирало новые обороты.
   После обильного застолья раскрасневшиеся гости поднялись из-за стола. Праздник выплеснулся наружу. Молодые киргизы хотели показать свою силу. На середину круга вышли двое с обнаженными мускулистыми торсами. В одном из них Вольфганг узнал парня, который с таким интересом смотрел за столом на его дочь. "Мой внук, Тулай, - перехватив его взгляд, с гордостью сказал старик. - Богаты-ырь". Борцы ухватились за пояс друг друга, стараясь повалить противника на землю. Силы оказались примерно равны, и они долго пыхтели, упершись лбами, как бодаются два барана, споря за сердце избранницы. Наконец, одному из них удалось подставить другому подножку, и Тулай упал спиной на траву, придавленный сверху противником. Вольфганг услышал, как стоявшая рядом Лиза громко вскрикнула и прижалась к нему плечом. Но Тулай, как ни в чем не бывало, встал на ноги; все увидели, что с ним ничего не случилось, и она успокоилась.
   К вечеру гостей распределили по юртам. Вольфганг с дочерью остался у старика. Им постелили на ковре, и вскоре они крепко уснули.

                10
   Проснувшись утром, Лиза увидела, что у ее изголовья лежит красивый белый цветок. Разбудив Вольфганга, она показала его отцу. Он вспомнил, как еще в молодости, путешествуя с Гертрудой в Альпах, он дарил точно такие же цветы своей будущей жене. Это был эдельвейс - цветок любви, который горцы дарят своим любимым. Вольфганг вздохнул: "Боже, как давно это было".
   "Но кто же теперь, здесь, мог подарить эдельвейс его дочери?" - недоумевал он про себя, а в глубине души догадывался, кто это мог быть. Интуитивно догадывалась и Лиза, но не хотела верить своей интуиции.
   Однако времени для размышлений у него не было. Сегодня надо было подыскать подходящую площадку для будущих экспериментов. Решили ехать верхом. Неожиданно для всех Тулай вызвался быть проводником: он сказал, что хорошо знает местность. Лиза до этого ни разу не ездила на лошади и боялась. Поэтому Тулай выбрал для нее самую смирную из всего табуна, недавно отелившуюся кобылу по кличке Роза. (Любовь киргизов к лошадям проявлялась и в том, что они часто называли их человеческими именами.)
   Оседлали лошадей. Тулай взял Розу под узцы и пошел вперед. Рядом с ней бежал ее жеребенок. Лиза сидела в седле ни жива, ни мертва, судорожно вцепившись в гриву лошади. Но вскоре равномерное покачивание в седле успокоило ее, и она огляделась вокруг. Узкая горная тропа змейкой поднималась между двумя пологими склонами, густо заросшими хвойным лесом. Выше лежали голые скалы; белоснежные вершины гор искрились в лучах яркого солнца. На горизонте появились развалины какой-то крепости. Путники спешились и наперебой спрашивали: "Was ist das?" ("Что это?" - нем.) Постнов объяснял по-русски, а Вольфганг переводил на немецкий.
   - Раньше эта крепость называлась Кошой-Корган. По преданию ее построил Хан Кошой, родной дядя народного героя, богатыря Манаса. Двадцать девять лет крепость защищала киргизов от врагов, но потом из-за предательства пала.
   Поехали дальше. Послышалось журчание воды, и из-за кустов сирени и можжевельника серебром блеснула река. Лошади потянулись на водопой. В прозрачной, как слеза, воде видны были рыбы, плывущие вверх, против течения, и перескакивающие через пороги. Надо было перейти вброд реку. На середине стремнины Роза споткнулась о камень и, громко заржав, вскинулась на дыбы. Не удержавшись в седле, Лиза с  криком упала в воду. Тулай, нагнувшись над Лизой, бережно поднял ее на руки. С нее ручьями текла вода.
   Он вынес ее на берег и положил на горячий от солнца обломок скалы. Лиза больно ударила левую ляжку, не могла до нее дотронуться и в то же время стеснялась показать место ушиба. Вольфганг распорол ножом ее левую брючину, а Тулай приносил из реки холодные круглые камни, и она прикладывала их к ушибленному месту. В прореху он видел ее голую ногу, и кровь закипала у него в жилах.
   Вскоре боль утихла, одежда на ней обсохла; тонко срезанными с ольхи лозинками удалось на скорую руку заштопать дыру в ее брюках, и путники продолжили путь.

                11
   Дорога забирала все круче и круче вверх и, наконец, вывела путешественников на альпийский луг. От многоцветья трав у них зарябило в глазах. Казалось, природа разбрызгала здесь всю палитру своих красок. Алыми каплями крови горели в траве цветы мака. Тихо на ветру покачивался белоснежный эдельвейс. Раскрывшиеся бутоны обнажили пурпурно-красные и желтые цветы тюльпанов. Там и здесь пестрели сиреневые, бледно-лиловые и белые астры, как бы стесняясь своей наготы, прижавшиеся к земле. Особенно поразили путников своей красотой доселе неизвестные им нежно-оранжевые цветы. Лиза наклонилась, чтобы сорвать один, но Тулай остановил ее: "Эти цветы священны. Их нельзя трогать". И он поведал легенду о "цветке Айгуль":
   - У хана была единственная дочь. Ее звали Айгуль. Она полюбила военноначальника хана, Козулан. Но его убили в бою. Солдаты принесли ей его сердце. Она не выдержала горя и бросилась с вершины горы. Там, куда попали брызги ее крови, выросли красивые цветы. Их семена созревают, пролежав в земле семь лет, а затем нужно еще семь лет прежде чем покажутся тонкие травинки. Цветы расцветают, когда на небо взойдет полная луна. Первый год появляется только один цветок. Через год на этом месте вырастают два. Еще через три года на один больше.
   Слушатели молчали, очарованные легендой...
   К полудню путешественники выехали на плато Атбаши. Вольфганг видел перед собой только безбрежный небесный океан и над головой огненный шар солнца. Сзади на горизонте в мареве жаркого дня виднелись сахарные вершины гор. Казалось, стоит только расправить руки-крылья, и ты подобно орлам, парящим в небе, долетишь до солнца - так близко оно было. Здесь легко дышалось. Глаз стал зорче; слух обострился. Лучшего места для экспериментов нельзя было желать. Выбор сделан. Можно было возвращаться "домой".
   По дороге назад Лиза вспоминала события сегодняшнего дня, с благодарностью глядя на круглую стриженую голову Тулая, и загадочная улыбка играла на ее лице.

                12
   Прошла неделя. На рабочую площадку на лошадях перевезли все оборудование. Часть приборов была уже смонтирована и отрегулирована. Подготовка к экспериментам шла полным ходом. Лиза охотно помогала отцу, и Тулай вызвался быть их добровольным помощником. Он оказался неглупым парнем, выполнял несложные поручения и скорее интуитивно догадывался, что от него хотят.
   Как-то Вольфганг сидел на раскладном низком стульчике в тени скалы и, насвистывая себе под нос какую-то нехитрую мелодию, юстировал один из приборов. Вдруг прямо над его ухом раздались два выстрела. От неожиданности он упал со стула и инстинктивно прикрыл руками голову. Он услышал рядом глухой удар о землю, словно с пожарной каланчи сбросили мешок с мукой. Потом все стихло. Вольфганг открыл глаза и к своему ужасу увидел прямо перед собой большие желтые уже остекленевшие глаза. Они принадлежали огромной кошке с красивым белым с черной искрой мехом. Из-под тела животного вытекала струйка крови.
   Вольфганг приподнялся на колени и заметил спешившего к нему молодого человека с двустволкой в руке и с охотничьей сумкой, перекинутой через плечо.
   - Вы не ранены? - спросил он по-русски.
   - Нет, слава Богу, - также по-русски ответил Вольфганг.
   - Разрешите представиться, Моисей Соболь.
   Еще дрожавшей от волнения рукой Вольфганг почувствовал крепкое рукопожатие незнакомца.
   - А это - снежный барс, - указал Соболь рукой на умирающее животное. - Он сидел вот на этой скале, за вашей спиной, и приготовился прыгнуть на вас. Если бы я вовремя не подоспел, плохо бы вам пришлось.
   Вольфганг живо себе представил, что было бы, если б Соболь вовремя не пришел ему на помощь, и холодок ужаса пробежал у него по спине.
   Они разговорились. Соболь рассказал, что он - политический ссыльный, тот самый, которого Вольфганг видел в телеге с двумя солдатами.
   - А вы не боитесь со мной общаться? А то люди, когда узнают, что я - "политический", бегут от меня, как от чумы, - рассмеялся Соболь.
   - Отнюдь. Я - немец, ученый; и до политике мне нет никакого дела.
   - Какое совпадение. Моя жена, то есть еще пока не жена, - замялся Соболь, - тоже немка, лютеранка.
   - А как ее зовут? - скорее из вежливости, чем из любопытства спросил Вольфганг.
   - Ева.
   Он навострил уши.
   - А фамилия?
   Когда в ответ он услышал свою фамилию, то снова чуть не упал со стула. Его вдруг осенило! Так это же...
   Вольфганг вспомнил, как перед отъездом в Россию Ева шутила: "Мы с Мойшей едем делать революцию". Он никогда до этого не видел избранника своей дочери. Дело в том, что Моисей был еврей и не хотел переходить в протестанство. Поэтому они с Евой не могли венчаться в кирхе.
   Вольфганг не был набожен. Но в их доме всегда справляли Рождество и Пасху, говели в Пост, и Ева не решалась представить Моисея своим родителям.
   Она же со своей стороны отказывалась принимать иудейскую веру, и они не могли бракосочетаться в синагоге. Вольфганг не одобрял выбора дочери, но, зная ее упрямый характер, только махнул рукой. "В конце концов, она уже взрослая, и пусть сама решает свою судьбу", - рассудил он.
   Все эти мысли в течение мгновения пронеслись в его голове. Он признался, что Ева - его дочь. Соболь стоял молча, не зная, что сказать.
   - И сколько вам дали?
   - Три года.
   - А где теперь Ева? - допытывался Вольфганг.
   - Две недели назад, сразу после суда, она с Давидом уехала на родину.
   - С кем? - приподнявшись со стула, переспросил Вольфганг.
   - С Давидом, нашим сыном. Ему уже третий месяц пошел, - с гордостью ответил Соболь.
   "Оказывается, я уже дед!"
   - А его, что, крестили? - с надеждой в голосе спросил Вольганг.
   - Нет. Он не крещеный и не обрезанный. А так, вне религии, - пожал плечами Моисей.
   - Ну, это никуда не годится.
   В это время к нему подбежала возбужденная Лиза.
   - Папа, можно я поеду с Тулаем за цветами?
   По ее глазам он понял, что снежный ком уже покатился под горку, и ему его не остановить.
   "И эта тоже уже вылетела из отцовского гнезда", - подумал про нее Вольфганг.
   - Поезжай, - вздохнул он.

                13
   Увидев Лизу, бегущую ему навстречу, Тулай вскочил на коня, на ходу подхватил ее с земли, пришпорил Мунарбека, и через мгновение они скрылись за ближайшей скалой. Вскоре конь вынес их на альпийский луг. Тулай, отпустив поводья, несколько раз ударил пятками под брюхо коня, и Мунарбек, опьяненный свободой, бросился грудью навстречу колышащемуся на ветру пестрому морю цветов. Он мчался, как стрела, выпущенная из лука, раздувая ноздри и кося большим черным глазом на седаков. Лиза, прижавшись щекой к шее коня и крепко обхватив ее обеими руками, замерла от страха и восторга. Тулай, обняв сзади девушку, припал к ней всей грудью; он чувствовал на своем лице ее горячее дыхание. Тулай увидел, что они мчатся к обрыву. Он схватил отпущенные поводья и резко потянул их на себя. Мунарбек, захрапев, поднялся высоко на дыбы и остановился как вкопанный на самом краю пропасти. Молодые, не удержавшись, упали на землю. Вдруг Лиза вскочила на ноги и, не оглядываясь, побежала вдоль обрыва. Высокая трава била ее по пылающим щекам, по груди, плечам, цеплялась за ноги, как бы стараясь удержать ее. За спиной она слышала частое дыхание догоняющего ее Тулая. Наконец, он настиг ее. Они упали в траву, и цветы склонились над ними, защищая от постороннего взгляда...
   Когда Вольфганг вновь увидел их, шагом подъезжающих к нему на коне, по лучившимся глазам дочери он понял, что она счастлива.
   Он только спросил:
   - А где же цветы?

                14
   Наконец, начались эксперименты. Условия высокогорья оказались удивительно благоприятны. Вольфганг получил результаты, опрокидывающие самые смелые ожидания. Если в своей лаборатории в Германии он наблюдал искровые разряды длиной лишь метр - два, то здесь искусственные молнии достигали тридцати - сорока метров с напряжением до пятидесяти миллионов вольт.
   Вольфганг со своими помощниками смог довести приборы до такого совершенства, что они позволяли измерить самые малые  изменения электрического поля Земли, иными словами, как бы чувствовали "пульс планеты".
   Но самое интересное было не это. Ему снова удалось уловить загадочные сигналы, которые он уже однажды наблюдал. Но теперь они были более ярко выражены, более стабильны. Три сигнала, разные по продолжительности и силе, периодически повторялись все в той же последовательности. Они не могли быть вызваны ни влиянием Солнца, ни токами Земли. Атмосферные возмущения теперь тоже исключались. Ни он сам, ни его помощники, как ни бились, не могли понять их смысла. Но Вольфганг чувствовал, что он стоит на пороге величайшего открытия, которое положит конец одиночеству человеческого разума во вселеной.
   Единственный, с кем он еще мог поделиться своими мыслями, был Соболь. "Моисей, кажется, парень с головой, да к тому же хорошо образован", - думал про него Вольфганг. И он едет к нему в аул. Он застал Соболя за работой: тот вырезал ножом из дерева кораблики для окруживших его ребят. Вольфганг все ему рассказал, показал записанные сигналы. Минуты две Соболь молчал.
   - Знаете что, - наконец, прервал он свое молчание, - в нашей подпольной организации я был шифровальщиком, выдумывал разные коды. Дайте мне время подумать. Может быть, я смогу вам помочь.
   Недели через две он приехал к Вольфгангу верхом.
   - Телегу, черти, не дали, - жаловался он. - Сказали, самим позарез нужна.
   Примостившись на поваленном во время грозы дереве, Соболь достал из кармана какие-то бумажки, пересыпанные табаком.
   - Кажется, мне удалось найти ключ к вашей загадке, - начал было он, но тут его прервала подбежавшая к ним Лиза.
   - Папа, можно я поеду с Тулаем за цветами?
   В знак согласия Вольфганг кивнул головой.
   - Только на этот раз без цветов не возвращайтесь, - пошутил он.
   Моисея поразила перемена, происшедшая в ней. Глаза девушки искрились счастьем. Ровный загар покрыл ее лицо, шею, руки. На щеках играл легкий румянец. Но это не был багровый румянец, столь характерный для чахоточных больных. Это был румянец здорового человека.
   - Как похорошела ваша дочь, - не удержался от похвалы Соболь.
   - Не говорите. Кумыс творит чудеса. И кашляет теперь меньше. Так о чем же мы?
   - Ах, да, - вспомнил Соболь, - мне, кажется, удалось разгадать тайну космических сигналов.
   Вольфганг недоверчиво посмотрел на него.
   - Первые два сигнала можно принять за цифры "1" и "2". Но третий сигнал не похож на цифру "3". Скорее это длины сторон в треугольнике Пифагора, который знали еще древние, - и он показал Вольфгангу рисунок на бумаге. - Вот посмотрите, одна сторона равна единице, другая - двум, а третья, самая большая, - квадратному корню из пяти. Это и есть третий сигнал. Но затем должен последовать четвертый сигнал, который будет естественным продолжением первых трех. Это число "пси". Оно лежит в основе геометрии египетских пирамид. Я где-то читал, кажется, у одного француза, что геометрии древних египтян научили пришельцы из космоса. Поэтому ничего удивительного, что они ждут от вас ответа - зашифрованного в сигнале числа "пси".
   Вольфганг был поражен услышанным.
   - Как вы думаете, откуда могут быть посланы эти сигналы? - спросил у него Соболь.
   - Не знаю. Может быть, с Марса или из созвездия "Гончих псов".
   Расставались они не только, как люди, связанные одной кровью, но как сообщники, связанные страшной тайной. А эта связь была для Вольфганга намного важней.
   Он казался уставшим; был рассеян. Ему хотелось побыть одному; так много мыслей роилось у него в голове. Поэтому он не удерживал Соболя, когда тот стал прощаться. Вольфганг обошел его лошадь сзади, чтобы еще раз пожать ему руку. (Моисей уже сидел в седле.) В это время Сайра взбрыкнулась; удар левой ногой опрокинул Вольфганга на землю, и он потерял сознание.

                15
   Очнувшись, в тусклом свете, проникающем через дыру в крыше юрты, он увидел заплаканное лицо Лизы. Рядом с ней стоял Тулай.
   - Папа, ты жив? - сквозь слезы спросила его дочь.
   - Жив.
   Вольфганг посмотрел на свои руки, потом на ноги. Пошевелил пальцами. Все, кажется, цело. Но каждое движение, каждый вздох или сказанное им слово отдавались острой болью в груди. "Наверное, переломаны ребра, - подумал про себя Вольфганг. - Ах, как некстати. И именно сейчас, когда столько планов, столько еще нужно сделать", - и он снова закрыл глаза.
   - Папа, ты не волнуйся, - услышал он голос Лизы. - Мы с Тулаем будем за тобой ухаживать.
   К своему удивлению и к большой радости он узнал, что Айзура, внучка старика, вызвалась им помочь. Из дальнего уголка его памяти выплыл ее очаровательный профиль, и ему стало тепло на сердце.
   Беззубая старуха, жена старика, посоветовала позвать шамана, жившего в соседнем ауле, который, по ее словам, лечит любую хворь. Но Вольфганг, человек цивилизованный, наотрез отказался.
   По совету старухи Айзура растопила на огне бараний жир, смочила в нем компресс и приложила его на грудь Вольфгангу. От прикосновения ее нежных пальцев боль в груди замерла, и блаженная улыбка растеклась у него по лицу. Когда она поила его, как маленького, из пиалы настоем из лечебных трав, он старался как бы невзначай дотронуться до ее руки. При этом она опускала глаза, словно стыдясь его неловкости.
   Вольфганг попросил Лизу (пока он сам не мог этого делать) брить его каждый день, обтирать мокрым полотенцем и менять белье.
   Со временем боль в груди утихла, он мог уже сидеть на подушках и, опираясь на чужое плечо, выходил из юрты. Однажды Вольфганг, сидя на раскладном стуле, любовался закатом солнца. Айзура сидела рядом. Вдруг она, до сих пор не сказавшая ему ни единого слова, показала на себя пальцем и произнесла: "Айзуль". Он обрадовался, указал на себя пальцем: "Вольфганг", и они оба рассмеялись. Ее смех показался ему похожим на журчание воды в горном ручье. Он сжал в своей теплой ладони ее маленькую смуглую руку (она не стала вырываться), и они долго еще так сидели, рука в руке, провожая взглядом малиново-красный шар заходящего за Тяньшанский хребет солнца.
   Опираясь на палку, из юрты вышла старуха, и Айзуль, порывисто вскочив на ноги, убежала в юрту.
   Ночью Вольфганг долго не мог заснуть. Он вспомнил, как его мать рассказывала ему в детстве, что примерно при таких же обстоятельствах она познакомилась с его отцом и, влюбившись в него, убежала из дома. А что, если?.. Но эту мысль он отгонял, как сумашедшую. В его-то годы, да в его положении. Вольфганг представил себе жену, Гертруду, и комок ненависти подступил к горлу.
   Он мучился, не зная, как поступить. Он мог увезти Айзуль с собой (если б, конечно, она согласилась). Вольфганг чувствовал, что, будь он настойчив, она в конце концов согласилась бы. "Но это все равно, как, например, вырвать с корнем эдельвейс из его родной земли, - размышлял Вольфганг, - и пересадить цветок на городскую клумбу. Он непременно погибнет". К тому же его время было расписано по минутам, порой он не успевал даже поесть. Он не жалел ни себя, ни других. Вольфганг самозабвенно любил дело, которым занимался; а скорее он любил его за то, что именно ОН им занимался.
   "Бросить все к чертям собачьим и укатить с нею куда-нибудь на Мальвийские острова". Вольфганг глубоко вздохнул - такой роскоши он позволить себе не мог. Тогда, что же делать? "Бежать! И как можно скорее. Наступить на горло собственной любви и, как только позволит здоровье, бежать!" - решил он окончательно.

                16
   Вольфганг страдал от раздвоенности своего положения. С одной стороны, он чувствовал, что любит Айзуль, и ему казалось,что и она его полюбила. Но с другой стороны, внутренний голос говорил ему: "Пора кончать. Не мучай ни себя, ни ее".
   Через две недели Вольфганг объявил всем, что надо возвращаться домой. Якобы, его ждут неотложные дела. Его спутники реагировали на это известие по-разному. Вайс и Кляйн были рады этому: они уже третий месяц работали в горах и соскучились по своим семьям. Реакция же Лизы была для Вольфганга неожиданной: она как-то сразу сникла, глаза ее потухли, а уголки рта опустились. На вопрос отца: "Ты не заболела, дочка?" она отвечала: "Нет, я здорова", хотя Вольфганг видел, что с ней что-то неладно.
   Он старался избегать встреч с Айзуль: он боялся посмотреть ей в глаза.
   В день отъезда проводить их приехал Соболь. Все уже было готово к отъезду: багаж упакован и уложен на телеги, сытые лошади в нетерпении позвякивали сбруей, а его помощники, Вайс и Кляйн, уже сидели в карете. Лишь Лиза замешкалась и не торопилась, как-будто что-то выжидая.
   - Иди переоденься и собери вещи, - увидев дочь в обычном платье, сказал ей Вольфганг. - Скоро ехать.
   - Я сейчас, - ответила Лиза и вошла в юрту.
   Пришло время расставаться. Сердечно поблагодарив стариков за гостеприимство, Вольфганг обратился к Соболю:
   - Что мне передать Еве?
   - Поцелуйте ее от меня. А это - Давиду, - и он разжал кулак. У него в руке лежал серебряный "Маген Давид" с цепочкой.
   Вольфганг отрицательно покачал головой.
   Он подошел к Айзуль, стоявшей, низко опустив голову, вынул из кармана маленький золотой медальон на шелковом шнурке и хотел повесить его ей на шею, но она вырвалась и убежала от него. Тяжело вздохнув, Вольфганг оглянулся, услышав сзади чьи-то шаги. К нему приближалась Лиза, ведя за руку Тулая.
   - Папа... я остаюсь, - сказала она прерывающимся от волнения голосом и нежно посмотрела на Тулая.
   У нее под грудью уже билось сердце его ребенка.
   Вольфганг все понял. Расцеловав их, он перекрестил обоих и, круто развернувшись, быстрым шагом пошел к ожидавшей его карете.
   По лицу у него текли слезы.
   Уже открыв дверцу кареты, он оглянулся.
   - Вы не могли бы мне дать эту... штуковину? - не найдя нужного слова, громко спросил Соболя Вольфганг.
   Моисей подбежал и протянул ему "Звезду Давида". Вольфганг повесил ее себе на грудь и сел в карету.