Созидая Бога 13

                XIII

     Наверху, не попадая зуб на зуб, я нырнул в душевую. Пошарив в темноте, включил горячую воду. Шум льющейся воды разнесся по всему дому. Я посмотрел вверх, над  куполом появилась розовая дымка. Скоро утро. Я не хотел никого будить, поэтому вздрогнул, когда увидел в проёме дверей женский силуэт.
     — Где ты был? – раздался голос Элен, – я не сплю уже два часа.
 Потом в постели я прижался к ней, но всё равно очень долго не мог согреться и унять дрожь. Элен целовала мои руки и пыталась, словно одеялом укрыть меня своим телом. Её грудь и живот были такими горячими, что я поневоле оттаял, а потом и согрелся.
     — Не исчезай, – шептала она, – не делай так больше. Я люблю тебя. Мне всё в тебе нравится: как ты ходишь, как говоришь, как смотришь на меня. Мне даже нравится, как ты молчишь. Ты молчишь не просто так, ты о чём-то думаешь. Но редко обо мне, я это знаю. Ты думаешь о чём-то важном, но я в это важное не вхожу. Иногда я так хочу тебя, что не могу удержаться. Я вижу тогда в твоих глазах испуг. Ты прости меня за это, прости за то, что я такая, какая есть – не в меру пылкая, страстная, но такая я только с тобой, и в этом твоя заслуга. Я не понимаю, что случилось со мной, ведь ещё совсем недавно я была другой. Прошло несколько дней с тех пор, как мы вместе, а я уже не могу без тебя.
     Когда тебя нет, и я сплю одна в родительском доме, со мной всегда твоя футболка. Я нюхаю её, и мне кажется, ты рядом. Иногда я надеваю её вместо ночной рубашки и сплю в ней. Тогда мне кажется, что я в тебе, и ты меня оберегаешь. Ты сделал меня слабой, я не была такой. Я всегда добивалась поставленных целей и была независимой. Теперь мне этого не хочется, я хочу быть слабой, зависеть от тебя, но, главное, чтобы ты всегда был рядом. А ты оставил меня одну и ушёл ночью к океану. Что мне оставалось думать?
     Если ты улетишь в Россию, я полечу за тобой, – продолжила она взволнованно, – и если ты меня не возьмёшь к себе, я буду жить где-нибудь рядом на улице и замёрзну там на вашем холоде.
     Я посмотрел на неё с нежностью, не хотелось думать, что это были только слова…
     Как-то однажды, когда мы уже готовились лечь спать, Элен вдруг замешкалась с расстёгиванием лифчика, что-то случилось с застёжкой. Она попросила меня помочь. Я помог, и расстегнуть его и снять, и мне даже показалось, что с застёжкой всё было в порядке. Просто Элен захотела проверить, полностью ли я в её власти. Но это было излишним, потому что в этом уже не сомневался я сам.
     Я тогда лёг не сразу, а долго стоял и смотрел на неё. Элен, в своей наготе была невероятно прекрасной, настоящей богиней.
     Мне вообще почему-то всегда казалось, что женщина внешне выглядит лучше, чем мужчина. Не в смысле – красивей, красота у каждого пола своя, а как бы – эстетичней, притягательней. На женщину можно смотреть и любоваться. Не зря ведь художники и скульпторы во все времена рисовали и лепили женщин, а не мужчин, и, вдобавок в основном, без одежды. Поэты и писатели не отставали от них и тоже воспевали их красоту.
     Мне и сейчас кажется, что женщина – это необыкновенное создание, призванное украшать нашу жизнь на Земле. Я ещё до сих пор  не отделался от мысли, что их надо добиваться, завоёвывать, что они сами всегда решают, быть им с мужчиной или нет. И мне почему-то никогда не приходило в голову, что женщины тоже хотят телесной близости, и порой больше, чем мы.
     Я уже чувствовал, что скоро начну выполнять все её прихоти. Это станет её раздражать, а там и до расставания недалеко. Я знаю об этом, но всё равно счастлив.
     В довершение ко всему, мне однажды приснился чудесный сон – яркий, красочный, необыкновенный. Мне приснилась моя первая любовь, самая долгая и безответная. В этом сне она любила меня, а я ничего не мог понять, даже в сонной реальности  я переживал и отчаивался, я всё равно не верил, что такое возможно. Она успокаивала меня, что-то нежно шептала и целовала мои губы. Целовала, целовала и целовала без конца. Всё это длилось долго и никак не могло закончиться. Никогда в жизни я не был так счастлив, как в этом сне. Я и проснулся с улыбкой на лице и с зацелованными губами. Сперва я даже не понял, спал я, или нет. Может быть, это была явь, та явь, которая когда-нибудь исполнится на одой из планет во Вселенной, куда переселится моя неисчезаемая сущность…
     Проснувшись окончательно, я посмотрел по сторонам. Рядом спала Элен. Она улыбалась во сне. Я взглянул вверх, высоко над куполом мерцала голубая звезда.
     — Это Ахернар, – вспомнил я, – здесь он хорошо виден. Надо будет попросить Сергея посмотреть на него в телескоп. Вот только почему он мерцает, если находится прямо над головой. Неужели скоро взорвётся?
     Я почувствовал, что меня что-то связывает с этой звездой, но что именно, вспомнить не мог, счастливый сон заслонил все видения. Я осторожно высвободил руку из-под головы Элен, она не проснулась и продолжала мирно посапывать. Во сне лицо её стало совсем детским, оно улыбалось. За одну эту улыбку хотелось подарить ей всё, сделать что-нибудь необыкновенное, научиться летать… или хотя бы выучить французский, а я…
     Я вдруг заметил, что она уже не спит. Дыхание её по-прежнему было ровным, глаза закрыты, но непроизвольное дёрганье правого века  выдавало её. Во сне так не бывает. И улыбалась она не совсем естественно, а как бы нарочно. Интересно, она хочет, чтобы я догадался, что она проснулась, или нет.
     Я наклонился и поцеловал её в губы. Она страстно ответила на мой поцелуй. Мой счастливый сон, наконец, исполнился и перешёл в явь. Но я чувствовал, явь будет куда как красочнее любых снов. Даже самых необыкновенных.
     — Я хочу тебя, – зашептала Элен, и жар её слов, будто спичка, зажёг меня.
     — Я всё время тебя хочу, даже когда просто лежу рядом. Когда ты только прикасаешься ко мне, я уже улетаю на небо. Я не хочу это опошлить словами, но не могу удержаться и говорю это тебе, потому что только ты знаешь меня всю до донышка, знаешь, куда я улетаю, и сколько раз  это делаю за время нашей близости.  Я, наверное, с катушек слетела, – зашептала она, прижимаясь ко мне, – я нимфоманка, а тебе уже столько лет.
     — Глупенькая, – прошептал я и обнял её. В этот же миг чувство реальности снова меня покинуло...
     Как-то утром, когда Элен собиралась на занятия, я долго думал о нашей любви. Нет, она не только телесная, она ещё и очень душевная. Она радостная и счастливая. Да и как оценить её, пока ты изнутри, как разделить её на части, определяя, какая из них важней. Одна без другой, как душа без тела, и обе эти любви теперь для меня неразделимы.
     Моя Элен, моё счастье, моя Алёнушка... моя ночная музыка любви. Я не хотел отпускать её в то утро, говорил, что нет ничего страшного, если  она пропустит пару занятий, потом всё равно наверстает. Ведь она такая умница. Я крепко держал её за руку, но она была неумолима.
     — Это нужно, – говорила она, – и нужно не из-за того, что я к тебе охладела и больше тебя не хочу. Я просто обещала маме не  пропускать занятий, и тогда она будет смотреть сквозь пальцы на мои ночные отсутствия.
     Что я мог ей сказать. Это её «хочу» мне стало милее, чем люблю, что скоро у меня будет слюна изо рта бежать, как у собаки Павлова, от одного её вида.
     Когда она ушла, у меня началась настоящая  ломка, как у наркомана, хотя наркотиков  я никогда не принимал. Я сидел на постели и думал, как же мне теперь быть, как излечиться от этого сладкого дурмана. Думал, думал и нечаянно уснул. Мне приснилась Элен, голая и смеющаяся. Я потянулся рукой потрогать её, но не успел. Меня разбудил Сергей.
     — Вставай, – закричал он, тряся меня изо всех сил, – хватит дрыхнуть. Две недели прошло, как ты только тем и занят, что ублажаешь свою Элен, а потом дрыхнешь. Сегодня у нас с тобой  дело. Очень важное.

                Глава VI  Основная.   
                Часть I  Мироздание.

     — Какие две недели? – спросил я, стряхивая с себя остатки сна, – что значит, две недели?
     — Столько времени ты живёшь у меня, – уточнил Сергей, – quinze jours, кянз жур, пятнадцать дней, как говорят французы.
     — Странный счёт у этих французов, – сказал я недовольно, чувствуя, что окончательно просыпаюсь, – неделя у них восемь дней, две недели – пятнадцать, а число девяносто семь произносится, как четыре по двадцать, плюс десять, плюс семь ( quatre-vingt-dix-sept, кятро ванн ди сэт). Вроде математики у них сильные, Лагранж, Лаплас, Пуанкаре, а считают они неважно.
     — Математики, да, сильные. Но счёт – это арифметика, – уточнил Сергей, –  вот ты, я знаю, в уме считаешь хорошо, но это не мешает торговкам на рынке постоянно тебя обсчитывать и обвешивать. Но ты на меня не обижайся, я это не для того говорю, чтобы задеть твоё самолюбие, я знаю – для тебя это не главное.
     Главное у нас произойдёт утром послезавтрашнего дня, (le matin apres-demain  лё матан апрэ дёман ), – Сергей произнёс это торжественно, глядя мне в лицо, – послезавтра состоится твоё посвящение в Созидающие. Думаю, ты готов, но всё произойдёт не здесь, не на Таити, а на острове Райатеа на священной горе. Собирайся, поедем прямо сейчас.
     — Я готов, – ответил я и сделал руки по швам, – на чём поедем?
     — На теплоходе, поэтому скорее поплывём, чем поедем или, как говорят флотские, – пойдём. Я уже и билеты купил. И ещё, перед посвящением ты должен быть чист, духовно. Для этого тебе надо исповедаться. Правда православного священника у меня нет, но он нам и не понадобится. Исповедоваться будешь мне, я буду задавать тебе вопросы, а ты будешь отвечать мне на них «как на духу», всё без утайки. Вопросов будет немного, всего четыре, я тебе их сейчас озвучу, и пока мы будем идти до порта, ты обо всём подумаешь. Я постараюсь по дороге тебе не мешать. Итак, вопросы следующие.
        Первый – о Мироздании.
        Второй – о твоём месте в нём.
        Третий – о бытии Божьем.
        И, четвертый – что ты думаешь о душе?
     Отвечать можешь не по порядку, главное, чтобы «как на духу».
Этим ты подготовишь почву для своего посвящения, и потом на Райатеа, на священной горе всё будет не так сложно.
     Тебе всё понятно? – уточнил Сергей.
     — Абсолютно, – ответил я и прибавил, – самое удивительное то, что я сам никогда не переставал думать об этих вопросах.
     — Я знаю, – тихо ответил он, – поэтому ты здесь.
     Через час мы были на пристани. Там уже стоял теплоход, отправлявшийся на Райатеа, и группа отдыхающих туристов прогуливалась по набережной. Страждущих отправиться в путешествие было немного. Когда объявили посадку, все разместились на верхней палубе, за исключением нескольких человек, спустившихся вниз к стойке бара.
     Отдали швартовы, и теплоход плавно отошёл от берега. Сначала дал задний ход, потом поманеврировав слегка и, развернувшись, вышел в открытый океан. Впереди по курсу показался остров, своей округлой раздвоенной формой здорово напоминавший женскую попу. Мы взяли чуть левее. Было раннее утро, около девяти часов по местному времени. Мы стояли на палубе, и свежий встречный ветерок обдувал наши лица. Он забирался мне в уши и нашёптывал заветные слова.
     — Скоро всё сбудется, всё исполнится. Не дрейфь!
     И я не дрейфил. Наблюдая за выраставшим перед нами из воды попа-островом, я вдруг вспомнил, как впервые попал в Таиланд. До этого я работал в Надыме на газопроводе, строил компрессорные станции. Шестьдесят пятая параллель, девять месяцев в году зима – остальное лето. Приближались сроки сдачи объекта, а мы, как всегда, опаздывали. Приходилось дневать и ночевать на компрессорной. Пусконаладочные работы были в самом разгаре. От постоянного недосыпа и нервных нагрузок,  перешедших в нервное истощение, я покрылся аллергической сыпью, которая ночью зудела и не давала мне спать. Местами тело покрылось коростой, и я не знал, что делать. Мне было непонятно, зачем такие героические усилия, и что изменится, если мы не уложимся в срок. Понемногу я стал задумываться не только о своей работе и о сроках сдачи объектов, но и многом другом, а именно, – о смысле моей жизни!
     И вот как-то однажды, проверяя маслобак турбины на чистоту перед заливкой масла, и, находясь в нём в  абсолютной темноте, а он представлял из себя небольшое замкнутое пространство, вроде цистерны из-под бензина, мне вдруг привиделась моя мечта. Я вдруг понял, что мне незамедлительно, прямо сейчас, необходимо улететь из этого кошмара куда-нибудь на край земли.  И не просто улететь, а чтобы здешний холод лютой зимы, как по мановению волшебной палочки, сменился бы на жаркое тропическое лето. Эта мысль захватила меня полностью и поразила будто молния. Через минуту я вылез из маслобака другим человеком. Теперь у меня появилась мечта, заветная. Я носился с ней, как с писаной торбой.  Постоянно думал и представлял, как приду однажды с компрессорной, брошу грязные вещи в угол моего балка, переоденусь во всё чистое и уеду в аэропорт. Там сначала посижу в кафе, отдохну в удобном кресле, пообедаю и только после этого куплю билет на самолёт. Потом сяду в него и буду долго-долго лететь в счастливое тёплое лето. Надо сказать, что после случившегося в турбинном чреве, жизнь моя внешне никак не изменилась, я по-прежнему работал как вол, мёрз на зимниках, ругался с генподрядчиком и заказчиком, увольнял за пьянки нерадивых работников, таких на Севере тоже хватало, но внутренне теперь меня согревала моя мечта. Я перестал чесаться, успокоился и даже бросил курить. Я ждал одного – осуществления моей мечты.

      http://www.proza.ru/2016/06/05/510