летчик Пилюгин и аэроклуб

Когда Пилюгину стукнуло шестнадцать, он отнес документы в аэроклуб.
- Значит, ты теперь летчик? – спросил отец, бережно вешая на бревенчатую стену черную тарелку – громкоговоритель.

- Начал учиться, - сказал Пилюгин.

- А на турнике ты сколько раз подтягиваешься? – отец покрутил ручку – заиграла музыка. Медленный фокстрот «Цветущий май», сладкий, тягучий и волнующий.

- Пока три, а что? - Пилюгин просто ненавидел эти отцовские подковырки.

- Ничего, - сказал отец и сделал музыку погромче.

Пилюгин вышел во двор и подтянулся на ломе, продетом меж ветвей дерева. Опять три раза и больше никак. Ну и черт с ним, с турником.

Пилюгин закончил обучение в аэроклубе до своего восемнадцатилетия и в летное училище не прошел по возрасту. Поэтому он остался в аэроклубе, чтобы не утратить летные навыки.

- Ну что, приняли в училище? – спросил отец, подшивая валенки. Сильные пальцы ловко работали с шилом и дратвой.

- Приняли, - сказал Пилюгин, - в аэроклуб.

- А в летное? – отец посмотрел на Пилюгина поверх очков.

- Нет, - сказал Пилюгин, - пока нет.

- Понятно, - сказал отец и взял другой валенок, - а на танцы ты ходишь?

- А что? - сказал Пилюгин.

- Ничего, - сказал отец и потанцевал валенками, надетыми на руки.

Вечером Пилюгин пошел на танцы. Простоял у стены.

А в самом конце танцев его пригласила взрослая тетка. На губах тетки краснела помада, от вязаной кофты пахло сладкими и тягучими духами, и Пилюгину остро вспомнился волнующий фокстрот «Цветущий май». Тетка тесно прижалась к Пилюгину, и они медленно молча кружились, не обращая внимания на косые взгляды окружающих.

Потом тетка угостила Пилюгина портвейном в буфете. Они вышли покурить на крыльцо клуба и как-то незаметно, за разговорами, дошли до теткиного дома.

Во дворе дома стыла на цепи большая черная собака. Пилюгин замер возле калитки.

- Муж у меня есть, инвалид, - шепнула Пилюгину тетка, -  вернулся без ноги. Какие уж с ним танцы? Ты не бойся, он крепко спит. А мы на лавке ляжем. Она не скрипит.

- Нет, я так не могу, - сказал Пилюгин, глядя на заметенную снегом собаку.

- Хороший мой, ласковый, ты пожалей меня, я же не капризная, - сказала тетка, горячо целуя холодные губы Пилюгина. – Мне же стыдно со взрослым мужиком. А с тобой я смогу. Как будто понарошку, как будто играем. Это же не измена, правда?

- А выпить у тебя есть? – спросил Пилюгин. Он отчетливо понимал, что поступает сейчас неправильно. Неправильно. А как было бы правильно? Кто скажет? У любого человека своя судьба и, если чужие судьбы пересекаются, значит, суждено было.

- Найду я тебе выпивку, сокол, найду, - облегченно выдохнула тетка. Она обняла Пилюгина за плечи и втолкнула в избу.

В сенях Пилюгин махнул кружку холодной водки. И пробрался в теплую темноту избы, мерно тикавшую жестяными ходиками.

Вокруг простиралось туго натянутое ночное небо, прорезанное острым диском красного восхода. Высота набирается от горизонта. На стальных крыльях мерцали звезды. Пилюгин всей грудью вдыхал сладкий и тягучий аромат неба, пьянея от радости полета.

Утром Пилюгина растолкала тетка. Она была умыта, причесана и приветлива. Пилюгин сонно оделся и неловко обняв тетку, вышел во двор. На крыльце тетка сунула Пилюгину завернутый в газету кусок сала.

Стывшая собака по-прежнему стояла возле будки. Пилюгин смутился её немигающего взгляда, открыл калитку и оглянулся. Тетки на крыльце не было.

Дома не спали, отец поил мать валерьянкой.

- Где ты был? – спросила мать, прижимая руку к груди.

- В аэроклубе, - сказал Пилюгин. – У нас были ночные полеты.

- Ты вырос, - сказал отец, мельком взглянув в глаза Пилюгина.

 Утром Пилюгин пришел в аэроклуб на полчаса раньше. Он курил возле своего учебного «По-2» и ждал инструктора.

- У тебя шестой вылет, - сказал инструктор и посмотрел на Пилюгина оценивающим взглядом, - сегодня полетишь один.

- Как один? – не понял Пилюгин. – А вы?

- От меня пора отвыкать, - сказал инструктор. – Сделаешь все, как обычно. Взлет – посадка, потом пилотаж в зоне. Петля, боевые развороты, виражи.

Пилюгин кивнул и стал забираться в кабину.

- Погоди, - сказал инструктор, прихватив Пилюгина за носок валенка, - это же спарка, забыл?

- И что?

- А то, что поставь мешок с песком на мое место, - инструктор похлопал по фюзеляжу, - чтобы центровка не менялась.

Весной сорок первого из летного училища приехали щеголеватые преподаватели. Они посмотрели личный состав аэроклуба и отобрали для училища лучших. Пилюгин был среди лучших, ему сказали, что классно летал.

В училище Пилюгину поручили полутораплан "И-15" с неравными по длине крыльями. Неубирающееся шасси и хвостовая опора. Сварной фюзеляж из труб.

- Это хорошая машина, - сказал Пилюгину лысый инструктор училища. – Как легкий штурмовик годится. Если установить на него четыре максима.

- Разрешите попробовать? – Пилюгин поправил новенький планшет.

- Отставить. Спарок  «И-15» у нас нет, - сказал инструктор, погладив себя по лысине. – А без инструктора одному пока не положено.

- У меня десять самостоятельных вылетов в аэроклубе, - сказал Пилюгин. – Можно одному?

- Тут не аэроклуб, - сказал инструктор и приказал снять с крыльев истребителя обшивку. Чтобы нельзя было взлететь. – Вот теперь тренируйся.

И пару дней Пилюгин рулил по бетону, учась идти на взлет со снятой обшивкой, как серый гусь с подрезанными крыльями.

Война для Пилюгина началась днем. Аэродром отдыхал. Тихо, в спокойном синем небе появился самолет. И начал кидать бомбы с полутора тысяч метров. Бомбы падали на стоявшие самолеты и взрывались. Пилюгин не понял, почему летящие бомбы так громко свистели.

- Они свистульки на стабилизатор вешают, - пояснил лысый инструктор.

- Зачем? – спросил Пилюгин. Ему нужно было что-то спросить, чтобы услышать свой собственный голос.

- Для страха, - сказал инструктор. – Тебе страшно?

- Нет, - сказал Пилюгин, - как в кино сижу.

- Ясно, - сказал инструктор, - твое сознание не может впустить в себя всю эту реальность, это пройдет.

- Насмешничаете? - спросил Пилюгин.

- Нет, я сам такой, - сказал лысый. – Меня моя жена бросила. Двадцать лет вместе жили и вот такая, брат, реальность. Не впускает в себя эту реальность моё сознание, Пилюгин. Никак! И мне ужасно охота выйти сейчас из укрытия прямо под бомбежку, чтобы реальность ко мне вернулась. Только это не та реальность, Пилюгин, потому что к бомбежкам-то я давно привык. Бомбежка ерунда, их много, а жена у меня одна-единственная была. А знаешь, почему она меня бросила?

- Из-за лысины, наверное, – сказал Пилюгин, глядя на горящие самолеты.

- Может и так, - лысый вытащил из кармана помятое письмо. – Это последнее от жены, оно пахнет её духами. Хочешь понюхать?

- Я бы его порвал, - сказал Пилюгин. – Порвал и забыл.

- А я не могу, - лысый прижал письмо к глазам — это самое последнее, что у меня осталось от мирной жизни. Человек не может жить только войной, Пилюгин.

- Я могу, - сказал Пилюгин.

- Не привыкай, - отозвался лысый, - не отпустит.

- Вы когда мне в небо разрешите? – мягко перебил Пилюгин.

- Прямо завтра, на "И-16", - сказал лысый, - моноплан с восьмимиллиметровой бронеспинкой сиденья.

- И со сдвижным фонарем? – спросил Пилюгин.

- Нет, уже новый, - сказал лысый. – Потолок – четыре тысячи. Ладно, Пилюгин, немец отбомбился, пошли на поле.

Бомбы упали на рулежку. Все самолеты сгорели. И только разнокрылый «И-15» Пилюгина остался цел. Он стоял одинокий, с ободранной обшивкой и стертой от рулежки резиной - но живой.

Первый боевой день Пилюгина был неудачным. Он было погнался за одиноким юнкерсом, но от перехвата немец ушел. Легко. На хорошей скорости.

Пилюгин вернулся на аэродром. При посадке едва не свалился в штопор.

- Как летал? – спросил лысый инструктор.

- Нормально, - сказал Пилюгин, решив не вспоминать про ускользнувшего немца.

- Аккуратнее при посадке, - сказал инструктор, дружелюбно глядя на Пилюгина, - запомни, что «ишачки» садятся на критических углах атаки. Чуть ручку переберешь – валится на крыло.

- Я знаю, – сказал Пилюгин, - мне говорили в аэроклубе.

- В аэроклубах этому не учат, - сказал лысый и нырнул прямо-сжатой кистью в воздух, – вот смотри сюда, если запаздываешь из штопора, переходи в пикирование. И выходи уже из него. А вообще, ты молодец. Жаль будет с тобой расставаться.

- Мне тоже, - сказал Пилюгин.

- Вот, держи на память, - лысый протянул Пилюгину пару новых хромовых сапог. – Пока ты свои заработаешь, летай в этих. Летчики – это элита. Помни об этом. Обещаешь, Пилюгин?

- Обещаю, - Пилюгин примерил сапоги, прямо в пору. – А вы как же?

- На учебном можно и в ботинках, есть у меня пара довоенных с обмотками - улыбнулся лысый и понюхал письмо жены, - остаюсь я, Пилюгин, в мирной жизни.

У лысого оказалась очень красивая улыбка. Бывает же.

Вскоре после выпуска, Пилюгин уже сидел в военном автобусе. Возле ног, затянутых в щеголеватый хром, стоял фибровый чемоданчик. Вошел водитель и сказал, что только что разбилась спарка. Пилюгин почему-то подумал про лысого инструктора.

Да, это был именно он. Водитель размахивал руками и оживленно говорил. Ему нравилось, что его слушают летчики. Они – герои, а лысый инструктор - полный тюфяк. Он обкатывал новую спарку и пилотировал в старорежимных ботинках с обмотками, тоже додумался. Понятно, что обмотка размоталась и попала в рули.

- Кто же в кабину с обмотками лезет, - зло усмехнулся водитель и закрыл дверь автобуса. – А сапоги его где? Небось, жене отправил. В подарок новому ухажеру?

Все молчали.

Тогда Пилюгин встал и окликнул водителя. А когда тот обернулся, Пилюгин с силой ударил его в лицо. Нос хрустнул, на лобовое стекло брызнули капли крови. Пока открывали дверь, несли снег и прикладывали к носу матерящегося водителя, Пилюгин с тоской смотрел в небо, потом смахнул слезинку и сел на свое место.
Автобус с молодыми летчиками шел на фронт, а они тревожно вглядывались вперед, в свое будущее за лобовым стеклом с подсохшими капельками крови.