Дневники агента рукпо

    Илона – экзопланета, похожая на нашу Землю. Такие же горы и реки, такие же поля и леса, и люди такие же. Два часа ждал, пока заправят топливом мой космокар. Видите ли, им недостаточно моё удостоверение агента Разведывательного управления космических пространств и объектов, а короче – РУКПО. Им потребовалось радиоэлектронное подтверждение, что я такой-то и имею право на обслуживание космокара.
    – Так, ты, оказывается, из тех самых! – злорадно усмехнулся служитель топливно-заправочного пункта, когда вышел из своей будки, держа в руках электронную ленту с подтверждением моих полномочий.
    – Из каких таких самых? – грозно спросил я его.
    – Ну, как? Тебя выгнали, взашей, из управления по исследованию пространств и миров. И как только тебя допустили в разведку?..
    – Слушай, умник! – оборвал я словоохотливого служителя. – Во-первых, не твоё дело, откуда меня выгнали и куда меня допустили, во-вторых, я жду уже более двух часов, а, в-третьих, моё терпение иссякло!
    Агенты РУКПО пользуются славой крутых парней, невыдержанных, способных на безрассудные действия. Случаев, когда агенты разведки, доведённые до бешенства, уничтожали целые станции наблюдения и пункты заправки, предостаточно, а потому служитель, чтобы не нарваться на неприятности, умолк и занялся своим делом.
    Через полчаса баки космокара были полны, я отдал кредитку, и через пятнадцать минут бороздил космическое пространство, оставив далеко за хвостом моей малютки Илону.
    Но моё успокоение было преждевременным.
    Космокар не преодолел расстояние и в пятую часть астрономической единицы, как основной двигатель вышел из строя. Я включил запасной двигатель, но вскоре и он отказался работать. Остался последний, но его я не стал губить, поняв, что илонский негодяй заправил меня некачественным топливом.
    «Пришибу собаку! – с гневом проговорил я вслух. – Вот только дай, доберусь до тебя!»
    Два месяца я бороздил вселенную по воле магнитных волн и космических ветров. Поначалу, я без отрыва смотрел в экран системы распознавания планет, пригодных для посадки. В правом нижнем углу экрана бегали строчки с наименованиями звёздных систем, известных и неизвестных планет, но ни одна из них не могла быть для меня гостеприимной. Основная причина – отсутствие атмосферы, содержащей необходимое количество кислорода. Но если таковая находилась, то высаживаться на неё было опасно, либо из-за предельно низкой температуры, либо из-за пекла, которое царило на планете, либо из-за отсутствия пригодного кусочка суши, на которую можно было сесть космокару.
    Через неделю мне надоело всматриваться в экран и тешить себя надеждой – приборы работали исправно, когда в поле действия распознавательной системы попадётся пригодная планета, она подаст сигнал.
    Агент РУКПО, убывая на задание, берёт с собой запасы пищи и воды, необходимые для автономного существования в течение двух месяцев. Больше брать не рекомендуется, чтобы не превышать нормы загрузки космокара. Ведь кроме воды и пищи надо взять ещё оружие, а его было предостаточно. В арсенале агента были автоматы и пистолеты для стрельбы обычными патронами, огнемёты, бластеры, лазеры и много всякого другого оружия, в том числе и холодного, начиная с обыкновенного дротика и кончая саблями со спиралевидными лезвиями.
    Если кто-то, насмотревшись и начитавшись фантастики, считает, что достаточно одного громоздкого универсального на все случаи автомата, то вынужден разочаровать: такого оружия не существует. И потом, если допустить, что такое оружие создано, представьте, каково разведчику таскаться с этим громоздким инструментом уничтожения!? Попробуйте-ка сами взять обыкновенный пустой картонный короб больших размеров и побегать с ним хотя бы по ровной дорожке. Уверяю вас, скоро вы избавитесь от короба.
    Я не брал с собой много оружия. Для меня достаточно было одного компактного «Узи», бластера и кинжала. Зато пополнял боезапасы и брал еды на пять месяцев, в том числе ром, коньяк и водку.
    Прекратив изучать экран поисковой системы, я ушёл в комнату отдыха, достал бутылку рому, включил музыку, которая мелодичными звуками заполнила комнату, и загрузил компьютер. Только открылось окно программы для общения, как компьютер мяукнул:
    «Привет!»
    «Привет!» – ответил я.
    «Почему меня не взял с собой?» – снова мяукнул компьютер.
    «Ты же знаешь, что я – космический волк-одиночка».
    «Не захотел меня брать».
    «Со мной опасно».
    «Просто не захотел. И вчера не приходил, а я ждала тебя».
    «Был занят».
    Молчание. Через три минуты компьютер снова мяукнул:
    «О ней думаешь каждый день…»
    «Иди спать. Поздно».
    Я выключил компьютер, налил в бокал ром, откинулся на спинку кресла и наслаждался вкусом крепкого напитка, мелодичными звуками, издаваемые процессором личной памяти и, пьянея, забывался сном.
    И так два месяца.
    Редкие переговоры, ром, еда и сон…
    Вдруг, поисковая система подала сигнал, означавший, что рядом находится пригодная для посадки планета. Я подошёл к экрану, показавший координаты места посадки, скрепя сердце, включил последний двигатель и направил космокар к планете.
    «Только бы не заглох!» – подумал я.
    Нервное напряжение спало лишь тогда, когда космокар мягко сел на ровной площадке. Я отключил двигатель, протёр пот со лба и вышел из кабины.
    Вокруг простиралась равнина, с высохшей коричневой почвой, а справа от меня начинались горы, того же цвета. А за горами – огромного размера шар, окаймлённый кольцами, наподобие колец Сатурна. Вдали виднелся ещё один шар, но меньшего размера. «Надо же, так близко расположены планеты! – подумал я. – Но меня этим не удивишь. Не такого насмотрелся за время службы в разведке».
    Планета оказалась пустынной. По крайней мере, та местность, на которой я оказался. Маловероятно, что планета заселена землянами, а, значит, надеяться на то, чтобы отремонтировать двигатели и заправиться качественным топливом, нет смысла. Но раз уж, мне пришлось высадиться на этой планете, то придётся на ней жить. Только надо выслать сигнал с моими координатами. Кто знает, сочтёт ли руководство управлением выслать помощь? Бывали случаи, когда затерявшегося разведчика не искали. На то были свои причины. Частая из них – невозможность определить место нахождения, а искать агента в космосе, это, то же, что иголку в стоге сена.
    Я отправил сигнал со своими координатами, взял необходимое оружие, в вещмешок положил еды, воды и бутылку рома, боеприпасы, включил магнитно-импульсную защиту космокара, и пошёл строго на юг. Если, конечно, на этой планете, это южное направление. Но я ориентировался по огромному шару с кольцами, решив, что он находится строго на севере. Да и магнитный пульсар горел яркой лампочкой, если я направлял его в сторону этого шара. Решено! Север там, а юг, значит, строго в противоположном направлении. 
    Закинув вещмешок на плечо, я тронулся в путь.
    Пожалуй, я был единственным агентом, пользующийся вещмешком. Что поделаешь? Армейская привычка. Кроме того, очень удобно.
    Вышагивая по засохшему твёрдому грунту, я услышал режущий слух писк, доносившийся сверху. Когда я поднял голову, то увидел два летевших аппарата. Они были небольшого размера, примерно с нашу курицу. Когда же в бинокль рассмотрел их, то это оказались живые птицы, размахивавшие крыльями. За летающий аппарат я их принял потому, что у них были круглые прозрачные головы, внутри которых светился огонёк. Чего только нет во вселенной!
    Птицы летели на юг. Значит, мной правильно выбрано направление – не летели бы птицы туда, где нет условий для жизни.
    Пройдя три километра (надо учитывать, что расстояния я измерял по земным меркам), то увидел полоску, похожую на полоску леса. Когда приблизился, так оно и оказалось. Это был лес. Я углубился в него и вскоре наткнулся на реку. Вода в ней тоже была коричневого цвета, только более светлого. Вообще, всё на этой планете было коричневым: и почва, и лес, и птицы. Даже солнце было коричневым.
    К берегу реки из-за дерева медленно подошло животное, чем-то напоминавшее земного муравьеда. С таким же длинным и узким рылом, с постоянно вздрагивающимися миниатюрными ноздрями. Тело животного покрывал твёрдый панцирь, от которого по бокам и сзади торчали острые наросты.
     «Защита от хищников, – подумал я. – Всюду, жизнь – это борьба! Надо быть осторожным».
     Животное не имело глаз, но оно уверенно двигалось к реке. Подойдя, к берегу, оно опустило в реку своё маленькое рыльце и мелкими глотками всасывало воду. Я наблюдал за ним из-за дерева. Затем, взяв наизготовку «Узи» и проверив, на месте ли бластер (его использовал в крайних случаях: заряд бластера ограничен), я вышел навстречу «муравьеду». Он тут же прекратил пить воду, поднял голову и медленно покинул место водопоя, скрывшись в густом коричневом лесу.
    У меня возникла мысль пристрелить «муравьеда» и уже мёртвого, внимательно осмотреть его. Чтобы знать, с кем имеешь дело, надо его, как следует, изучить. Это очень важно для собственного выживания в незнакомых мирах. Животные никак не желают предоставлять нам возможность для их спокойного осмотра, а потому наилучшим и эффективным способом является его умерщвление, и уже неподвижного и неопасного его исследовать. 
    Как-то я нашёл одну планету, заселённую животными, обладавшими уникальной регенерационной способностью. На месте оторванной ноги, или хвоста, тут же вырастал новый орган, ничем не отличавшийся от утраченного. Учёные называют такую способность живых существ типичной репаративной регенерацией, в отличие от атипичной, когда у головастика, например, на месте утраченного глаза может вырасти антенна.
    Но самым поразительным для меня оказался факт, когда я поймал одно животное, мясо которого обладало превосходным вкусом, отрубил ему голову и только приготовился освежить тушку, как от неё выросла новая, а от основания отрубленной головы восстановилось всё недостающее. Вскоре, вместо одной скотины у меня были две. Изумлённый, я даже не успел вовремя связать их, и они, воспользовавшись моей растерянностью, сбежали. Вот бы наши коровки и свинки обладали такими способностями! Не надо было тратить много времени, чтобы вырастить стадо коров, или пополнить свинарник сотней свиней. Знай себе, руби головы, а к вечеру у тебя стадо бурёнок и сотня свиней визжит – корм просят.
    Подумав, я не стал догонять «муравьеда». Не до него было. Надо обследовать местность, определиться с жильём, кто знает, возможно, планета заселена людьми?
    Многие писатели-фантасты и учёные полагают, что во вселенной существуют различные формы разумной жизни. Но это не так. Моя предыдущая работа в управлении по исследованию параллельных миров убедила меня, что разумом обладают существа похожие на нас, на людей. Мы можем выглядеть красивыми, или уродливыми, как гоблины и трефтоны, но обладаем общими формами тела: руки, ноги, туловище и голова – кладезь разума.
    Источником вселенной был первоначальный взрыв маленькой точки, в которой заключалась вся информация о материи. Создавались новые миры, но все они похожи друг на друга. На какой бы планете не высаживался человек, везде он обнаруживал те же элементы материи, что и на Земле, только с различным количественным содержанием. Представьте себе, что у вас есть хлеб и масло. Какое блюдо вы приготовите? Можно взять кусок хлеба и намазать маслом. Вот вам и бутерброд. Можно поджарить гренки, или сделать тосты. Но всё равно это будет хлеб и масло. То же и во вселенной. За всё время работы агентом УИПМ (управления по исследованию параллельных миров) и в РУКПО, я ни разу не встречал разум в форме какого-нибудь микроба, растения, или вообще бестелесной субстанции. Всюду разумом обладали существа, похожие на нас. Кроме того, наибольшим коэффициентом интеллекта обладали те, которые наиболее похожи на людей.
    Как-то мне, по собственной инициативе, из-за чего меня вышвырнули из УИПМ, пришлось побывать в параллельном мире, в котором существовали люди, эльфы, гоблины, трефтоны, гномы и прочие двуногие существа. Наиболее приспособленными к окружающей среде были люди. Их и в количественном отношении было больше, и они расселялись и расширяли свой ареал существования в отличие от остальных существ, которые ограничивали своё территориальное пространство, не строили городов, жили небольшими группами, не создавали общества и государства. Наиболее близкими к людям я встречал эльфов и эльфанов. Даже мне известен исторический факт создания эльфами собственного государства, которое существовало, пока создатель не умер, да и то вождём был не чистокровный эльф, а с примесью человеческой крови. После его смерти империя тут же распалась, и эльфы снова вернулись к прежнему образу жизни, освободив нишу людям, быстро взявшим под своё влияние континент.
    Когда земляне начали осваивать другие планеты, они опасались, что могут встретиться с враждебным инопланетным разумом. Но всё оказалось проще. Ни на одной планете мы не встретили какого-либо разумного существа, способного противостоять нашей экспансии. Всюду были причудливые растения и животные, но разумом, под стать нашему, они не обладали. Со временем, люди расселились в различных концах нашей галактики, а также селились на других пригодных для жизни планетах, входящих в состав пограничных с нашей галактик.
    Не везде были одинаковые условия жизни, и люди стали меняться, но не на столько, чтобы мы не могли узнать в них потомков наших общих прародителей. Они менялись внешне по цвету кожи, разрезу глаз, по росту, но, ни в коем случае, не изменялись пропорции тела, голова не становилась огромной, а туловище маленьким, на руках и ногах были все десять пальцев, и у женщин не отрастала третья грудь.
    Этот факт больно ударил по тем учёным и фантастам, которые мечтали встретить разум в иной форме. Но они не отступаются, верят в то, что мы ещё мало изучили вселенную, и всё ещё впереди.
    Размышляя об этом, я знал, что, если на этой планете есть разумные существа, то они такие, как и я. А это значит, что я найду здесь и кров и пищу, и, возможно, мне окажут помощь, если это сообщество будет способно её оказать.
    Дело в том, что планета, на которую я совершил вынужденную посадку, хотя и имеется в реестре пригодных для проживания планет, но на ней давно, уж несколько сотен лет не высаживались люди.
    Из истории экспансии, известны случаи, когда какая-нибудь отдалённая планета заселялась небольшой группой людей, но потом, по каким-либо причинам, планета забывалась, и метрополия прекращала оказывать помощь переселенцам. Заселившие планету люди жили долгое время оторванными от остальной части человечества, и развитие общества шло самостоятельным путём. Метрополия забывала о своей колонии, а колония, соответственно, забывала о метрополии вместе с теми научными и техническими достижениями, которыми она обладала. Проходили десятилетия, века, и эта планета открывалась по новой. Метрополия повторно осуществляла её колонизацию, нередко, встречая ожесточённое сопротивление со стороны аборигенов. И солдаты уничтожали своих дальних родственников. А потому не исключено, что и на этой планете, если и есть люди, то они уже давно отпочковались от всего человечества, а так как мы не знаем о их существовании, то, вероятно, их научный прогресс отстал, и мне надеяться на их помощь в устранении неисправностей двигателей и в пополнении топливом, не приходится. Но деваться было некуда. В сложившейся ситуации, самым благоприятным для меня исходом было бы найти людей, в какой бы стадии развития не было их общество. 
    Я вышел на окраину леса и увидел ещё одно присущее местной фауне животное. Оно напоминало наших древних тираннозавров, только, как и у «муравьеда», у него не было глаз, а на месте пасти торчали два огромных плоских клыка. «Тираннозавр» стоял у дерева и всматривался, если можно так сказать, вдаль. С помощью бинокля я увидел на ровной местности стадо пасущихся «муравьедов», за которыми, вероятно, охотился «тираннозавр».
    Наблюдая за стадом его жертв, я увидел летящий воздушный шар. Сердце моё заколотилось от такой удачи. Воздушный шар! Ну, не «муравьеды» с «тираннозавром» запустили его! Значит, недалеко есть люди, и скоро я их встречу.
    «Тираннозавр», по-видимому, заметил меня, он повернул голову в мою сторону, забыв про «муравьедов», и начал двигаться ко мне. Конечно, я для него более лёгкая добыча, на мне нет панциря и шипов, я, по его разумению, совершенно беззащитен. Но это по его разумению. А, по-моему, я совершенно не желал быть обедом для этой скотины, выхватил «Узи» и послал в него две очереди. Однако, «тираннозавр» продолжал двигаться. Из сумки я вытащил магазин с разрывными и зажигательными патронами, заученными движениями мгновенно снял предыдущий и вставил новый. Снова послал несколько очередей в «тираннозавра». Он истекал кровью, видать, несколько пуль задели важные жизненные органы животного и аорту, кровь хлестала из предплечья фонтаном. Глупое животное из последних сил пыталось настигнуть меня, а я продолжал выпускать в него одну за другой очереди. Наконец, силы покинули зверя, и он грохнулся на землю. Его тело продолжало дёргаться в судорогах, а потом застыло навечно.
    Запах крови привлёк пернатых. На деревьях и на земле их собралась тьма тьмущая. Писк, издаваемый птицами, давил на мой слух, и я поспешил покинуть место гибели «тираннозавра», чтобы только подальше уйти от писка и не попасться в лапы другим хищникам, которые обязательно появятся отобедать дармовщиной.
    Быстро покинув место битвы с местным представителем хищников, я шёл по направлению к воздушному шару, неподвижно висевшему в воздухе. «Муравьеды», обеспокоенные шумом выстрелов, быстро забыли о нём и продолжали мирно пастись. Хотя они были травоядными животными, но их также стоило опасаться. Достаточно большие размеры их тела и сильная мускулатура вкупе с непредсказуемостью их действий представляли не меньшую опасность, чем встреча с хищником. Всем известно, что самые опасные животные на Земле являются бегемоты, мирно проводящие весь день в реках. Но попробуйте побеспокоить их, и вы ощутите на себе их гнев, возможно, в последний раз в жизни. Статистика говорит, что наибольшее количество жертв от встречи с бегемотами, чем с любым самым злобным и хитрым хищником.
    Обойдя стадо справа, и непрерывно следя за воздушным шаром, я пересёк равнину и вышел к каменистой местности, в низинах которой было много прудов. На суше росли одинокие деревья, отличавшиеся от виденных мною ранее в лесу своей окраской. Они были не коричневого цвета, а синюшного и без листьев. 
    За каменистой местностью хорошо видна была равнина. Я смело пересёк препятствия и обнаружил группу из пяти человек.
    Как и ожидалось, это были обыкновенные люди, увлечённые запуском воздушного шара. Ничто вокруг для них не существовало, ни стада «муравьедов», ни «тираннозавра», ни я. Наверно, они и выстрелов не слышали.
    Я окликнул их, но они продолжали наблюдение за воздушным шаром и не ответили мне, а что-то оживлённо обсуждали.
    Не похоже, чтобы они были глухими, и я подошёл ближе.
    – Добрый день! Мне нужен моторист и топливо для моего космокара, – обратился я к ним на родном своём языке.
    Четверо мужчин и молодая девушка, наконец, услышали меня. Они прекратили наблюдение за своим объектом и обернулись ко мне. По выражениям их лиц, я понял, что представляю для них диковину. Разумеется, я отличался своей амуницией и набором оружия, которое они могли видеть впервые. Да, и вообще, человек не из нашего круга и даже не из нашего города всегда отличается, и мы безошибочно определяем в нём пришлого.
    – Что молчите!? – возмутился я. – Не видели никогда инопланетян!?
    По сути, я и был для них инопланетянином.
    – Compra no, – ответил мне один из мужчин. Не на надо быть полиглотом, чтобы понять, что он сказал. Не понимают они моего языка.
    – The mechanic and fuel for my space truck is necessary to me, – повторил я на английском тех времён, когда только начиналась эра экспансии.
    –  Compra no,  – снова ответил мне тот же мужчина.
    Мне показалось, что ответ мужчины был на исковерканном французском языке. А потому я повторил своё требование по-французски:
    – Vous retrouvent moi m;canique etcombustible!
    И добавил на английском:
    – Devil take you.
    По-моему, они поняли мой французский. Всё ясно, их предками были франкоговорящие переселенцы. Слава богу! Хоть и с трудом, мы понимали друг друга.
   Кое-как на чистом французском я объяснил, что мне нужно. Кое-как на своём местном диалекте мужчины объяснили, чем могут помочь. От них я узнал, что неподалёку, за невысоким горным перевалом расположен небольшой городок, с населением в пять тысяч жителей, что в нём проживает золотых дел мастер Этьен.
    – Вот он-то Вам поможет, – сказал старший из мужчин, которого звали Гай.
    Гаю было за шестьдесят. Вот уж, как десять лет назад, он стал вдовцом. Его молодая жена страдала неизлечимой болезнью, но успела родить сына и дочь. Он остался верен своей единственной в его жизни женщине. Хотя он был невысокого роста, но правильные черты его лица и умные глаза привлекали женщин. Немало было таких, для которых он мог бы составить удачную партию. Однако Гай остаток своей жизни посвятил воспитанию детей. На первый взгляд, он производил впечатление человека, вечно чем-то недовольного, однако, как выяснилось позже, старик обладал не только философским складом ума, но и широтой души и добротой.
    Гай запомнился мне тем, что всегда носил пальто и шляпу, даже в тёплую погоду.
    Молодой человек по имени Вивьен был сыном Гая. Когда мы впервые встретились с ним, ему было не более двадцати семи лет.
    В наследство от отца ему достался ум, способность к рациональному мышлению, а от матери – практичное отношение к жизни. Его заветной мечтой были космические путешествия. Он грезил звёздами, изучал астрономию и верил, что когда-то ему представится шанс покинуть свою планету, чтобы познать иные миры.
    Запуск воздушного шара была его идеей, которой он заразил не только своих отца и сестру, но и своего друга Жюльена, милого и доброго молодого человека, увлекавшегося живописью и театром. На первый взгляд, Вивьена и Жюльена ничего не могло связывать, если первый был увлечён космосом и обладал математическим складом ума, то второй – больше полагался на чувственное восприятие мира. Ему чужды были точные науки, которые он не мог воспринимать душой. Как-то он мне рассказал, что ещё ребёнком, учась в школе второй ступени, никак не мог понять физику. Если он, изучая географию, тут же мог представить во всех красках описываемые страны и континенты, то физика для него была подобна комнате, в которой есть шкаф, диван, кресло, столик, но как они расположены в комнате, он представить не мог. Такое же отношение было и к математике, и к химии, но, если надо было составить чертёж того же воздушного шара, то он делал это безукоризненно, нанесённые на бумагу линии, сноски, таблицы и цифры, в его исполнении оживали, и обыкновенный чертёж воспринимался, как произведение искусства. Вивьен часто обращался к своему другу за помощью в составлении чертежей, когда его посещала какая-нибудь новая техническая идея. Жюльен никогда не отказывал своему другу. По началу, я воспринимал их отношения, как результат бескорыстной мужской дружбы, но по мере общения с ними заметил причину их сближения. И этой причиной являлась сестра Вивьена – Моник, молодая восемнадцатилетняя девушка.
    Впервые Жюльен встретил её год назад в школе искусств. Моник обладала художественным талантом. Её конёк были портреты. Когда Жюльен увидел её работы, он был несказанно удивлён. За свою учительскую практику он в первый раз встретил одарённого природой портретиста. Моник без проволочек была зачислена в старшую группу начинающих художников. Жюльен уделял особое внимание своей новой ученице, они подолгу задерживались после занятий, обсуждая те или иные картины, направления в живописи, и постепенно Жюльен стал увлекаться девушкой, но уже не как одарённым художником-портретистом, а как женщиной.
    Нельзя сказать, что Моник была красавицей, но она была молода, мила и обаятельна. Её голос звучал, подобно журчанию ручейка, завораживал и привлекал. Её движения были мягкими и плавными, а добрая улыбка мгновенно приковывала к себе внимание, вызывая чувство успокоения и лёгкой радости.   
    И, наконец, пятым участником группы по запуску воздушного шара был Жак, отец Жюльена. Жак также, как и Гай был вдовцом. Как мне показалось при первой встрече, он был моложе Гая, и в отличие от него был весельчаком. Жак легко относился к жизни, его не мучили долгие переживания из-за неудач, он весело жил и не гнушался спиртными напитками и женщинами. Жак был ловеласом, но проявлял свою привлекательность дозировано, только в пределах, необходимых для завоевания женщины.  Как выяснилось позже, он владел своим небольшим бистро, в котором был и поваром, и барменом, и официантом. Ему помогала немолодая приятной наружности женщина, с которой его связывала только работа – он знал, что нельзя сближаться с женщиной-коллегой, особенно, если она по роду службы являлась подчинённой.
    Его присутствие на запуске воздушного шара было случайным. Жюльен пригласил отца на интересное представление, а так как Жак не упускал любой возможности повеселиться, то он оставил бистро на свою помощницу, присоединившись к группе Вивьена. Тут он впервые познакомился с Гаем. Вивьена и Моник он знал раньше, они нередко посещали с его сыном его заведение, где они и познакомились.
    Хотя Гай и Жак были разными по характеру людьми, с совершенно разными интересами и взглядами на жизнь, но впоследствии, между ними возникла дружба, в которой они черпали что-то новое друг для друга. Видать их сблизило то, что они оба были вдовцами и, когда, они вместе проводили вечера в бистро за бутылочкой коньяка, то вспоминали своих почивших жён, по которым и тот, и другой тосковали. 
    – Этьен поможет Вам, – сказал Гай. – Если будет в состоянии подняться с постели.
    – Он болен? – спросил я.
    – Эта болезнь случается с ним раз в месяц, с настойчивой регулярностью. Последний раз это произошло с ним более месяца назад.
    – Что же эта за болезнь.
    – Алкоголь.
    Ещё этого не хватало. Золотых рук мастер – алкоголик. Что он натворит, если его допустить к космокару?
    – А других мастеров, здоровых, нет?
    – К сожалению нет.
    – Может быть в другом городе есть?
    – Возможно, но до другого города более семисот лье. Это ближайший к нам населённый пункт.
    – Чёрт с вами! – согласился я. – Ведите меня к этому алкоголику. Посмотрю, может мне повезло, и он не впал в горячку.
    Пока я вёл разговор с мужчинами, краем глаза обратил внимание на неподдельный интерес, с которым наблюдала за мной Моник.
    Женщин волнуют незнакомые мужчины. Они интересуют женщин. Если мы достойны их внимания, то именно в данный момент наилучший шанс завоевать женщину. Только надо не упустить его, и суметь преподнести себя в лучшем свете, выложить какую-то изюминку, которую она проглотит. Этой изюминкой может быть всё, что угодно. Только надо угадать, попасть в точку, но для этого нужен опыт, знание людей и их психологии.  Лучший вариант, если предоставляется возможность проявить себя на деле. И такая возможность мне представилась, даже две.
    Поднялся ветер, который с неимоверной силой относил воздушный шар ввысь. Канат, державший шар, натянулся, как струна. Мужчины бросились к нему, чтобы спустить шар к земле. Им явно не хватало сил, и я подключился к ним. В этот момент ветер стих, и создалось впечатление, что именно моё участие сыграло главную роль. Шар был спущен и надёжно закреплён.
    Вторую возможность произвести неизгладимое впечатление на девушку представил мне «тираннозавр», появление которого было неожиданным для нас. Видать, он давно наблюдал за нами и, решив, что пора подкрепиться, передвигая своими мощными задними конечностями, двигался к нам. Ощущения от предстоящего превращения в деликатес для хищника, скажу вам, не очень приятные. Перепуганные неожиданным нападением «тираннозавра» мужчины и Моник растерялись, они стояли на месте, как вкопанные, даже не предпринимая попытки спастись бегством.
    Не задумываясь, я выхватил из-за пояса бластер и первым же выстрелом прожёг «тираннозавру» голову. Хищник по инерции сделал несколько прыжков и грохнулся животом на землю всего в нескольких шагах от нас. Запах прожжённого мяса наполнил воздух ужасной вонью, выведшей нас из оцепенения.
    – Хорошее вы выбрали место! – выговорил я новым знакомым, убирая бластер за пояс. Моник смотрела на меня с восхищением и молчала. К ней подошёл Жюльен, и я увидел еле заметное движение девушки, перенёсшей вес своего тела на правую ногу, как бы отдаляясь от Жюльена.
    «Да, уж! – подумал я. – Красноречиво!»
    – Ведите меня к вашему пропойце, – обратился я к мужчинам.
    По принятой классификации, экзопланета, на которую я вынужден был высадиться, обозначалась аббревиатурой ; Aps f (иота Райская птица эф). Первая буква греческого алфавита ; (иота) – это звезда созвездия Aps (Райская птица),  f – название самой экзопланеты.
    Двести семьдесят три года назад на планету высадились первые  переселенцы в составе двадцати четырёх мужчин и восемнадцати женщин. Затем с интервалом в пятнадцать и восемь лет планету заселили ещё более ста человек. Вскоре метрополия махнула рукой на колонию из-за дороговизны обеспечения поселенцев всем необходимым для выживания. Да, и месторасположение планеты в космическом пространстве не представляло важного стратегического значения по причине её удалённости от других звёздных систем и основных космических маршрутов. Для колонии наступили тяжёлые времена, но мужчины и женщины, преодолев трудности, не только выжили, но и дали довольно многочисленное потомство, заселившее планету. Борьба за выживание отняло много сил, а потому были забыты многие технологии и научные достижения метрополии. По своему культурному развитию колония была отброшена на несколько веков назад по сравнению с уровнем развития землян. 
    Переселенцы не могли называть свою планету, используя научную терминологию. Представьте себя на их месте. Вас спрашивают: «С какой Вы планеты?» – а вы отвечаете: «Иота Райская птица эф».  По-научному, ответ верный, но нормальный человеческий слух будет оскорблён таким ответом.
    Поначалу, в обиходе переселенцев было несколько самоназваний, но постепенно утвердилось одно – Сепозита, что с латыни переводится, как «далёкий». К величайшему сожалению сепозитян, метрополия не знала о самоназвании жителей этой экзопланеты, и в классификации она проходила под аббревиатурой ; Aps f.
    – Кстати, меня зовут Пол, – представился я.
    – Поль? – переспросил Гай.
    – Нет. Пол. На конце твёрдое «л».
    – Вы – англичанин?
    Я не был англичанином, но это не играло никакой роли. Агенты РУКПО, как, впрочем, и других управлений Высшего Совета, не имели национальности, а равно, как и своих имён, данных им родителями. Каждому агенту присваивались номер и кличка. Мой номер был MSA02345587422. В удостоверении агента сияла моя фотография, номер и кличка, заверенные печатью управления. И всё. Это был единственный документ, удостоверявший мою личность.
    Четверо мужчин, привязав шест к свободному концу каната и взяв его в руки, потянули воздушный шар. Наконец, мы пошли в город. Я шёл рядом с ними, иногда помогая тащить шар.
    – Пол, – обратился ко мне Гай, – Вы откуда?
    – С Земли, – ответил я, назвав её по латыни – Terra.
    Услышав название планеты – прародительницы всех переселенцев, – мои новые знакомые остановились и с удивлением рассматривали меня, будто только что увидели.
    – Не может быть! – проговорил Гай.
    – Почему?
    – Два столетия на этой планете не было представителей Терры.
    – И не было бы ещё два столетия, если бы один негодяй не заправил мой космокар поганым топливом, и не вышли из строя двигатели, – ответил я.
    Вивьен, узнав, что я космический пришелец, бросил шест.
    – Вы прибыли из космоса!? – с восторгом в глазах спросил он.
    – Да, но это не повод, чтобы не выполнять работу, – ответил я.
    Вивьен, спохватившись, тут же схватил шест, и продолжил вместе с остальными мужчинами тащить воздушный шар.
    – Пол, Вы – настоящая находка! Я давно мечтаю о космических путешествиях. А тут Вы! Как там, в космосе?
    – В космосе тишина.
    У меня не было желания говорить с Вивьеном о космосе. Это, для него космос – экзотика, а для меня – работа. Мой краткий ответ дал понять Вивьену и остальным, что разговор на эту тему и обо мне закончен.
    Мы, молча, преодолели возвышенность, и моему взору открылась панорама городка, в котором проживал золотых дел мастер, страдавший алкоголизмом. Я не очень-то тешил себя надеждой, понимая, что, если воздушный шар являлся в городе верхом авиационной мысли, то, чтобы Этьен помог отремонтировать двигатели – это бред. Но попытка – не пытка. Кто знает? Самородков всюду хватает. Да, и у меня другого выхода не было.    
    Мы подошли к огромному старому деревянному зданию, почти все окна и двери которого были заколочены. Обошли его и с тыльной стороны открыли огромные ворота. Ранее жилое многоэтажное здание, в настоящее время, использовалось в качестве ангара для воздушного шара Вивьена. Мы затащили шар во внутрь и закрыли ворота. Гай с Жаком пошли в бистро выпить по рюмочке коньяка, Жюльен, взяв под руку Моник, увёл её в школу искусств, а Вивьен вызвался проводить меня к Этьену.
    Нам пришлось преодолеть весь городок. Благо, он был небольшим. Через полчаса мы подошли к мастерской.
    Город произвёл на меня удручающее впечатление. Все здания были в аварийном состоянии, многие разрушены, либо вот-вот рухнут. На дорогах зияли впадины и ямы, заполненные водой, остатки брусчатки печально выглядывали среди грязи и воды, мусорные баки, переполненные бытовыми и пищевыми отходами, издавали зловоние, люди, проявлявшие изощрённость в преодолении улиц, с хмурым  озабоченным выражением лиц смотрели на мир отрешёнными глазами.
    – Город пережил интенсивную бомбардировку? – спросил я у Вивьена.
    – Что такое «интенсивная бомбардировка»? – не понял он.
    – Война, – уточнил я.
    – Ах, вот оно что? Нет. У нас нет войн.
    Вот те раз! Нет войн, а разруха полная.
    – В чём же дело? Почему такое запустение?
    – Так было всегда.

    – Этьен, ты опять в запое!? – подойдя к бородатому мужчине, спросил его Вивьен.
    Этьен сидел на скамейке уже поддатый. Рядом со скамейкой стояло три пустых бутылки какого-то алкоголя, а четвёртая, початая, была сжата левой рукой местного мастера.
    – Приветствую вас! – икая и растягивая слова, проговорил Этьен и зачем-то поднял свободную руку вверх, раздвинув два пальца в виде буквы «V».
    Вивьен пытался вразумить мастера, но я не слушал их, отошёл в сторону, сплюнул и осматривал улицу, такую же грязную и зловонную, как и все остальные в этом городе. «Да, не захочешь, а сопьёшься, – мысленно сделал я вывод. – Толку от этого Этьена никакого. Значит, надо отдохнуть и завтра решить, что делать».
    – Вивьен, пошли! – позвал я молодого своего сопровождающего и, не спеша, в раздумьях, пошёл обратно.
    Вскоре Вивьен догнал меня.
    – Не повезло, – проговорил мой товарищ. – Вы не думайте, он отремонтировал бы Ваш космокар.
    – Ничего не думаю, – хмуро ответил я.
    – Нет, правда, через две недели запой закончится, он отремонтирует…
    – Вивьен, – прервал я парня, – веди меня в какое-нибудь заведение, в котором можно выпить и повеселиться.
    – Так, ведь и думать не надо. Пойдём в бистро Жака?
    Снова пройдя весь город, мы оказались в заведении Жака. В отличии от улиц, где царили грязь и зловоние, в бистро было чисто и уютно. В это время оно было пустым, за столиком в углу зала сидели хозяин и Гай и, попивая коньяк, о чём-то вели тихую беседу. Увидев нас, Жак, с доброжелательной улыбкой пригласил меня и Вивьена к столику:
    – Присоединяйтесь к нам!
    Мы уселись. Я положил рядом свой вещмешок, а «Узи» повесил на спинку стула, предварительно вытащив магазин с патронами. Так, на всякий случай.
    – Что будете пить, Пол? – спросил меня Жак. – Коньяк?
    – Не против, – ответил я.
    – Присцила! – позвал свою помощницу Жак. – Принеси нам ещё коньяку.  И что-нибудь перекусить нашим гостям.
    Через минут пятнадцать из комнаты, находившейся за стойкой бара, вышла с красивыми чертами лица и красивой фигурой рыжеволосая женщина в возрасте сорока лет. Было заметно, что женщина следила за своим здоровьем, уделяя, вероятно, этому немалое время. Она принесла нам бутылку коньяка, нарезанный ломтиками сыр, салаты и горячее.
    Жак разлил коньяк и предложил выпить за знакомство.
    Лучше бы я не пил! Это был обыкновенный подкрашенный под коньяк самогон. Сделав первый же глоток, я с негодованием и отвращением сплюнул коньяк на пол.
    – Жак, это же самогон! – возмутился я. – А коньяком тут и не пахнет. Как вы пьёте эту гадость!
    – У меня самый лучший коньяк в городе, – оправдывался Жак. – Можешь спросить у Гая, а он понимает толк в коньяке.
    – У тебя самый лучший подкрашенный самогон! Как можно эту дрянь называть коньяком?
    Я понимал, что обидел хозяина, но подсовывать посетителю подделку! За это на любой другой планете Жака лишили бы права содержать своё бистро, о чём я ему и сказал.
    – Сейчас я угощу вас ромом. Настоящим ромом. А коньяком угощу завтра. Со мной его нет, я оставил его в космокаре.
    С этими словами я вытащил из вещмешка бутылку, открыл её и разлил ром по чистым стаканам, которые попросил Присцилу принести взамен наполненных самогоном.
    Я знал, что всем понравится ром. И Жак, и Гай, и Вивьен были в восторге от напитка. Выпив ещё по глотку, мы забыли недавний спровоцированный мной инцидент. Жак улыбался, смеялся, отпускал шуточки. Порозовели щёки Гая, а Вивьен, не привыкший к алкоголю, качал головой и улыбался.
    В отличие от коньяка, сыр был превосходен на вкус и таял во рту. Не менее вкусным был салат и цыплёнок, поданный на горячее, мясо которого было нежным и легко снималось с косточек. В меру поджаренный небольшими кусочками картофель похрустывал на зубах.
    – Спасибо, Жак. Пища превосходная! – похвалил я его.
    – Это Присцила у меня кудесница! Её хвали, – ответил обрадованный хозяин заведения.
    Насытившись, я откинулся на спинку стула и отдыхал, попивая небольшими глотками ром.
    – Объясните мне, – обратился  я к своим новым друзьям, – почему ваш городок такой неухоженный, кругом грязь, много разрушенных домов. А царящее зловоние!? От такой вони заболеть можно!   
    Вмиг сошла улыбка с лиц моих товарищей. Глаза их погрустнели, Жак прекратил шутить, довольная краска на щеках Гая сменилась краской гнева, а Вивьен продолжал качать головой.
    – Это наша боль, – заявил Гай. – Но об этом говорить нельзя. Можно попасть за решётку.
    В это время в бистро зашёл полицейский. Его осанка говорила, нет, кричала, что тут хозяин он! Знаю я таких служителей закона и правопорядка. Для них зайти в чужой дом ничего не стоит, как будто он прошёлся по улице. Самодовольная улыбка, тупой взгляд, уверенность в своей правоте, превосходстве над остальными – всё было в этом полицейском. Он хозяин, он вершитель судеб! Осознание своей значимости настолько выпячивалось из него, что вызывало отвращение и желание врезать ему по носу и посмотреть, как, вмиг, это низкое существо превратится в жалкого и вызывающего брезгливость человечишку.
    Жак быстро и суетливо соскочил со своего места. Его осанка преобразилась, плечи сузились, спина сгорбилась, и, на полусогнутых в коленях ногах Жак, угодливо улыбаясь,  подскочил к полицейскому.
    Пробегая впереди служителя закону, хозяин бистро подвёл полицейского к стойке бара и налил ему стакан виски. Выпив, полицейский о чем-то спросил Жака, потом протянул руку для пожатия. Я видел, как из руки Жака в руку стража правопорядка перекочевала купюра. Взятка!
    Довольный полицейский пошёл к выходу, Жак проводил его и присоединился к нам.
    Я извинился, намекнув, что мне надо выйти в туалетную комнату, а сам последовал за полицейским. На улице было безлюдно. Пройдя немного за ним, я заметил отходящий от улицы тупик, заканчивающийся ветхим сараем.
    – Господин полицейский! – крикнул я ему. – Беда! Там покойник!
    Он повернулся ко мне и с каменным выражением лица, не сулящим мне ничего хорошего, приказал:
    – Веди!
    Я пошёл впереди, а полицейский за мной. Когда мы зашли за сарай, я с разворота нанёс ему удар кулаком в солнечное сплетение. Полицейский ахнул и согнулся в три погибели. Используя выгодную позицию, я с размаху ударил его кулаком по затылку, одновременно подставив колено, которое разбило в кровь нос. Полицейский упал на бок, всё ещё пытаясь восстановить дыхание. Не давая опомниться, я нанёс ему сильнейший удар ногой в область живота, не теряя ни секунды, вытащил купюру в пятьдесят франков из кармана его брюк. Осмотрев полицейского, по его состоянию понял, что нанёс ему серьёзную травму. «Селезёнка перебита, – подумал я. – Недолго паразиту осталось».
    Покинув место драки, я вернулся к своим друзьям, сел за стол, сделал глоток рома и продолжил с ними прерванный разговор. 
    – Почему ваш город в запустении? – повторил я свой вопрос.
    – Потому что мы сами такие, – ответил Гай.
    – Это общая фраза, ничего не объясняющая, – возразил я. – На улице смрад, но в бистро Жака чистота и порядок. Когда я впервые увидел вас, то не мог предположить, что в городе, в котором вы живёте, такие неухоженные и грязные улицы. Причина в другом…
    Гай немного помолчал, переглянулся с Жаком и продолжил:
    – Когда-то наш город процветал. Улицы были выложены брусчаткой, а по краям росли деревья, в садах было много цветов, этого зловония не было. Год от года жители богатели, мы торговали излишками своих товаров с другими городами, а покупали то, чего сами не производили. В округе было много деревень, небольших сыроварен, даже была маленькая обувная фабрика, и наша обувь славилась на всю планету.
     И всё это благодаря Симону Дюбуа, бессменному нашему губернатору. Но время шло, Симон Дюбуа старел, силы покидали его, и он неоднократно просил жителей города, чтобы избрали нового губернатора, но никто не хотел и слышать об отставке Дюбуа. Так он и оставался губернатором, пока его здоровье, вконец, не ухудшилось. Он пережил инсульт, после которого так и не сумел оправиться.
    Полномочия по управлению городом были переданы его ближайшему помощнику, молодому и энергичному Жоффруа Ру. Последние лет пять он постоянно околачивался рядом с Дюбуа, брался за решение многих вопросов, активно участвовал в жизни города, был напорист, целеустремлён, и никто не мог подумать, что это была лишь маскировка.
    Первое время, до кончины больного губернатора, Жоффруа Ру проводил ту же политику, что и Симон Дюбуа, и мы считали, что у нашего умелого и знающего Дюбуа есть достойная смена, и не о чём не беспокоились.
     И вот, наступил тот день, когда Симон умер. Никто не сомневался в преемнике. На общем собрании города Жоффруа Ру был избран новым губернатором.
     Вскоре начались перемены в жизни города, и не в лучшую сторону. Первое, что сделал Жоффруа, это поменял ещё двух прежних помощников на новых. Уволил трёх администраторов и взял других. Все они были его близкими родственниками.
    Вторым шагом нового губернатора было перенаправление расходов бюджета города. Всё меньше и меньше обращалось внимание на развитие экономики, на благоустройство города, а когда скопившаяся на складах продукция обувной фабрики сгнила из-за нерасторопности администрации, город потерял большой доход. Пришедшая в негодность обувь была выброшена на свалку. Так как затраты на её производство не компенсировались, нечем было платить зарплату мастерам и нечем было расплачиваться за сырьё, фабрика была закрыта. Та же история постигла сыроварни.
     Город беднел, а казна тратилась на строительство особняков для губернатора и членов его семьи.
    Недовольство жителей росло, и Жоффруа Ру понимал, что в какой-то момент их терпение лопнет, и он лишится всего богатства, накопленного за время своего правления городом. Для того, чтобы сохранить власть, он разогнал отряд по поддержанию порядка и создал полицию, в которую лично сам набирал людей. Не надо много объяснять, чтобы понять, кто становился полицейским: это были люди, фанатично преданные губернатору. За их преданность Жоффруа Ру платил им баснословное жалование, поселил  в лучшие дома и дал им огромную власть над людьми.
    Были такие, кто открыто возмущались проделками Жоффруа, но с помощью новой полиции, им быстро заткнули рты. Некоторых из них, мы видели мёртвыми. Жоффруа клятвенно обещал всем, что обязательно найдёт убийц, но его клятвы так и остались только словами.
    Нечего скрывать тот факт, что мы все запуганы. Мы боимся и рта раскрыть. Если станет известно о том, что я рассказал тебе, то я, и ты, и Жак, и Вивьен окажемся за решёткой, откуда не выйдем никогда.
    Гай закончил рассказ, и в это время в бистро вошли Моник и Жюльен. Вивьен приставил к столику два стула, Моник поспешила занять место рядом со мной, а Жюльен уселся справа от неё, рядом с Вивьеном.
    Разумеется, о политике мы разговор прекратили, пили ром, закусывали, шутили и смеялись.
    – Нашли Этьена? – тихо спросила меня Моник.
    – Нашли. Толку от него как от козла молока, – ответил я.
    Присцила подошла к нам, убрала со столика грязную посуду и принесла новые салаты, сыр и чистые стаканы. Так как посетителей не было, Жак пригласил к столу свою помощницу, усадив её напротив меня между собой и Гаем. Мы разлили остатки рома по чистым стаканам, Жак предложил выпить ещё раз за знакомство, мы по глотку выпили и продолжили нашу лёгкую, душевную беседу.
    Я был новым человеком, гостем в этой компании, а потому всеми уделялось мне много внимания. Я, по просьбе моих новых друзей, долго рассказывал о своих путешествиях, о планетах, которые я посетил, о Земле, о жизни людей на ней, о природе и фауне. Многое для них было в диковину, но слушали меня внимательно, перебивая лишь для того, чтобы отхлебнуть ром и дождаться, пока Присцила принесёт новую порцию салатов, фруктов и сыра.
    За разговорами мы не заметили, как закончился день и наступила ночь.
    Гай с сыном покинули заведение, Присцила наводила порядок в бистро, Жюльен с Моник ненадолго задержались, а потом ушли.  Жак предложил мне занять одну из свободных комнат на втором этаже здания, в котором он открыл бистро.
    Мы ещё посидели с Жаком, допили ром, и Жак повёл меня к выходу на второй этаж.
    – Покажу твою комнату, – сказал он мне.
    – Жак, – позвала его Присцила, – идите спать. Вы очень устали. Я уже закончила работу и покажу нашему гостю комнату, если он подождёт меня ещё пять минут.
    – Подождёшь? – спросил меня Жак.
    – Подожду, – ответил я, и Жак удалился.
    Присцилу я ждал не пять минут, а все сорок. Наконец, она освободилась, проверила, закрыты ли двери на замок, и увлекла меня за собой. Мы поднялись по ужасно скрипевшей деревянной лестнице на второй этаж, прошли по тёмному коридору и вошли в комнату. Присцила включила свет, и я увидел аккуратно убранную кровать, зеркало-трюмо, небольшой столик, шкаф и два стула. По висящим трусикам и бюстгальтеру на спинке стула, я понял, что попал в комнату Присцилы.
    Я проснулся. Была глубокая ночь. Лунный свет, по мере своей силы, освещал комнату. Присцила спала рядом, отвернувшись от меня к окну.
    Пролежав некоторое время, я понял, что не усну, и решил встать. Тихо, чтобы не разбудить Присцилу, я оделся и подошёл к двери. Обернувшись, взглянул на спавшую на боку женщину. Одеяло сползло, и Присцила предстала во всей своей привлекательности.
    «Красавица!»  – подумал я, послал ей воздушный поцелуй и вышел из комнаты.
    Спустившись по предательски скрипевшей лестнице на первый этаж и войдя в зал, я был удивлён, когда увидел за одним из столиков Моник и Вивьена, сидевшего ко мне спиной. Моник плакала, а брат успокаивал её. Мы встретились взглядом с Моник, Вивьен обернулся и жестом пригласил присоединиться к ним.
    Я уселся, молчал и наблюдал за ними. Молчали Вивьен и Моник. Моник лишь изредка шмыгала носом. Постепенно её слёзы просохли, и я спросил:
    – Что-то случилось?
    – Да, нет. Ничего особенного, – ответил за сестру Вивьен.
    Видя неловкость молодых людей, я предложил выпить чаю. Моник встала из-за стола, подошла к стойке бара, включила чайник и ждала, когда закипит в нём вода.
    – Вивьен, – обратился я к молодому человеку, – мне нужен автомобиль.
    – Зачем?
    – Попробую найти механика в другом городе.
    Вивьен ничего не ответил. Он о чём-то напряжённо думал. Я надеялся, что он размышляет о том, у кого можно попросить автомобиль, но, когда он начал говорить, я понял, что Вивьен решал другую задачу.
    – А если я попробую отремонтировать двигатели?
    В это время подошла Моник с подносом, на котором стоял небольшой чайник с чаем и три чашки. Мы разлили по чашкам чай и, отхлёбывая по маленьким глоткам, снова погрузились в молчание.
    – Пол, – обратился ко мне Вивьен, – Вы не ответили на мой вопрос.
    – Ты когда-нибудь выдел космические аппараты?
    – Да, видел.
    – На картинках?
    – Нет. В нескольких километрах от города в пустыне потерпел аварию космический корабль. Наверно, это произошло давным-давно. Я часто ходил туда и изучал его. Там были  инструкции на непонятном мне языке, однако я хорошо разбираюсь в чертежах и схемах.
    Сообщение Вивьена заинтересовало меня. Значит, на эту планету за последние двести лет были попытки высадки людей, а, возможно, этот корабль один из тех, что перевозили переселенцев. Чего гадать? Надо взглянуть, тогда всё будет понятно.  Но сначала надо отремонтировать мой космокар.
    – Пойдём, – сказал я Вивьену.
    – Прямо сейчас? – удивился он.
    – Пока дойдём, уже будет светло.
    – И не вздумайте идти, – вступила в разговор Моник. – Ночью опасно. На вас могут напасть хищные звери. Особенно зуары – самые опасные.
    – Кто такие зуары? – поинтересовался я.
    – Те, один из которых напал на нас, когда мы запускали воздушный шар. Для них всё равно, что ночь, что день, они хорошо видят в любое время суток, – объяснил Вивьен.
    – Дождёмся утра, – сказала Моник, – и мы пойдём к Вашему космокару.
    От удивления я приподнял бровь. Кто это «мы»? уж не собирается Моник составить нам компанию? Делать ей нечего. Пусть сидит дома и рисует свои портреты.
    – Я пойду с вами. – Настойчиво заявила Моник. В её словах звучала уверенность, не принимавшая никаких возражений. Женщины умеют до фанатичности добиваться того, чего задумали. Их поступки и действия прямолинейны, если они чего-то решили, то без тени сомнения идут к своей цели, зачастую не понимая, а нужно ли им это. И только, когда достигнут её, задаются вопросом: «Зачем?» И, не дай Бог, если это им действительно не нужно и если рядом мужчина, то он будет виновником в бесполезности авантюры, и стоит ему в оправдание сказать, что я, мол, предупреждал, как, тут же, последует ответ: «Ты должен был меня убедить!»
    А вы пробовали когда-нибудь убеждать женщину? Тем, кто не пытался это делать, скажу – правильно поступали. Вы сэкономили уйму времени. Переубедить женщину невозможно. Легче дать ей самой расшибить лоб о стену, чем потратить зазря время и нервы, объясняя, что стена крепкая, не расшибёшь, будет больно. Но не рассчитывайте на снисхождение. В боли, которую испытает женщина, виноваты будет не она и не стена, а снова её мужчина, который не подсказал, не направил, не убедил и, самое главное, не убрал стену. Пережив нападки женщины, вы успокаиваетесь, в надежде на то, что уж впредь она, получив урок, больше не будет биться лбом о стену. Напрасно успокоились! Пройдёт совсем немного времени, боль исчезнет, и женщина обязательно найдёт новую стену, о которую можно расшибить лоб и не только свой, но и ваш тоже.
    И когда вы скажите ей, что любая стена крепче нашего лба, вы всё равно не убедите женщину. Для неё крепкая стена та, которую она испытала своим, или вашим лбом, но другая стена, не факт, что не выложена из пуха.   
    Есть только один способ предупредить женщину и заставить её не расшибать лоб – это ваша любовь к ней и непререкаемый авторитет. Тогда женщина будет слушать вас. И, как в любой формуле, если a равняется b, то b, в свою очередь, равняется a, и, когда женщина поступает вразрез вашим убеждениям и действиям, то вы не пользуетесь авторитетом и её уважением, а, значит, ваши сомнения в её словах: «Милый, я люблю тебя!» – не беспочвенны.
    Я не стал тратить время на Моник, а отправил её и Вивьена спать, отдав ключи от своей комнаты. Оставшись один, я включил допотопный телевизор с чёрно-белым изображением, пил чай и курил сигару. Я не был заядлым курильщиком. Когда-то курил много, но потом, убедив себя в пагубности этой привычки, бросил. Иногда, правда, позволял себе слабость и закуривал сигару. В запасе у меня всегда было несколько штук.
    Светало, когда в зал вошла Присцила. Она была в халате, молча, зашла за стойку бара и заняла себя, для видимости, работой – протирала шкафы.
    Она была обиженной.
    Я понимал причину её обиды. Нет. Она заключалась не в том, что я не удовлетворил её в постели. Мой опыт общения с женщинами подсказывал, что, как раз, в постели она была довольна мной. Причина заключалась в другом. Я ушёл от неё.
    Протирая стойку бара, Присцила всем своим видом показывала свою обиду и ждала, когда я начну с ней разговор. Но я молчал. Мне-то что? Пусть куксится.
    – Может, ты пожелаешь мне, хотя бы, доброго утра? – не выдержала женщина.
    Я промолчал. Сделал пару затяжек сигары и попросил:
    – Завари мне чай.
    – Хочешь чай, завари сам! – раздражённо ответила мне Присцила, прекратила протирать стойку и направилась к выходу из зала.
    – Я хочу чай! – твёрдым и уверенным голосом потребовал я.         
    Присцила испуганно смотрела на меня. В моём выражении лица она заметила желание утвердить своё превосходство над ней и поняла, что я ни перед чем не остановлюсь для достижения своей цели.  Присцила вернулась за стойку, заварила чай и подала мне. Она стояла рядом, ожидая дальнейших действий. Признаюсь, на мгновение, у меня промелькнула мысль повалить её на столик и задрать её халат. Но я, тут же, отбросил эту мысль.
     Женщина предпочитает ласковое отношение к ней мужчины, особенно, в преддверии близости, но нередко, грубые действия мужчины возбуждают её. И, не дай Бог, если она получит наслаждение! Она запомнит и будет провоцировать истерики и скандалы, чтобы вновь испытать те же ощущения. Это как наркотик, доза которого должна увеличиваться с каждым последующим употреблением.
    – Спасибо. Можешь идти, – ровным голосом сказал я.
    Присцила нервно вздрогнула, отвернулась и быстрым шагом покинула зал.
    Вышел Жак.
    Мы не успели поприветствовать друг друга, как услышали вой полицейской сирены. События разворачивались стремительно. К месту моего конфликта с полицейским подтянулись значительные силы органов правопорядка города. Район был оцеплен. Из всех домов полицейские, применяя грубые методы, выталкивали людей на улицу.
    Как только я услышал вой сирены, сразу понял, в чём причина. Нашли убитого мной прошлым днём полицейского. Я понимал, что неприятности могут быть не только у меня, но и у моих друзей, а потому быстро вскочив из-за стола и заставив Жака не терять времени на расспросы, попросил его разбудить детей и Присцилу и быстро скрыться в безопасное место.
    К моему удивлению, Жак и остальные беспрекословно выполняли мои указания. В доме оказалась потайная дверь, через которую мы вошли в переход и, преодолев его, оказались на противоположной стороне улицы, с домов которой уже были выведены все жильцы. Полицейские, решив, что больше никого нет, с чувством исполненного долга, стояли в оцеплении.
    Через полчаса на автомобиле подъехал Жоффруа Ру. Он остановился перед собранными в кучу людьми, долго выхаживал перед ними взад и вперёд, и, наконец, обратился к ним:
    – Случилось страшное преступление! В вашем районе убит полицейский! Жестоко, цинично!..
    Кто-то выкрикнул из толпы:
    – А мы-то при чём? Ищите убийцу!..
    – Ни свет, ни заря вышвырнули нас из домов!..
    – Пинками!..
    – Как скотину!..   
    Собравшиеся любопытные по другую сторону оцепления также начали выкрикивать в адрес Жоффруа слова возмущения. Как волна нарастал шум, люди начали не только выкрикивать слова недовольства, но призывать разогнать полицию, а самого Жоффруа посадить за решётку.
    Опешив от реакции горожан на свои необдуманные действия Жоффруа и полицейские не знали, что делать. Они, уверовавшие в свою непогрешимость и всесильность, не ожидали, что, как им казалось, их праведный гнев ударит по ним самым.
    Горожане, видя растерянность сил правопорядка и губернатора, осмелели. Кое-где начались потасовки с полицией. Кто-то крикнул: «Бей их! Хватит! Намучались!» – и толпа разом со всех сторон бросилась на полицейских. Жоффруа Ру, ошалевший от страха, сел в свой автомобиль и попытался прорваться сквозь окруживших его плотным кольцом негодующих горожан. Автомобиль набиравший скорость, врезался в толпу и остановился.
    «Убийца!» – раздался крик.
    В одно мгновение от губернатора остались одни клочья.
    Мы не стали ждать, чем закончится стихийный бунт, а, покинув своё хранилище, бросились в толпу. Я даже успел хорошо наподдать двум полицейским, пытавшимся оказать сопротивление, быстро успокоив их несколькими ударами.
    Бунт продолжался недолго. К полудню, к губернаторскому зданию были приведены все пойманные полицейские, их родственники, родственники бывшего губернатора, члены администрации.
    По решению общего собрания Гай был избран временным губернатором. По его предложению были избраны помощники, расформирована полиция и создан отряд по поддержанию правопорядка. Сарай, игравший роль тюрьмы, был битком набит новыми арестантами, участь которых должен был решить избранный Комитет по расследованию преступлений свергнутого губернатора.
    Тело растерзанного Жоффруа Ру в этот же день было предано земле.

    Во власть приходят разные люди: умные и глупые, искренние и лукавые, обладающие государственным мышлением и далёкие от интересов народа. Приходящий во власть человек должен проходить жесточайший отбор, как в части соответствия его биографии общепринятым моральным устоям общества, так и по его личностным характеристикам. Если общество отработало инструменты, позволяющие производить такой отбор, то к власти не будет допущен человек, запятнавший себя неблаговидными поступками, вор и убийца, склонный к жестокости и мстительности, стяжательству и скупости, к власти не придёт человек необразованный, с узким кругозором, не обладающий разносторонними знаниями, широтой и глубиной мышления.
    Как-то, в молодости, я спорил с отцом, почему мы, граждане богатейшей страны, не можем жить достойно и обеспеченно. «Потому что у власти стоят люди, далёкие от интересов народа,» – заключил мой отец. Но как они могут быть близки к народу, когда их мышление ограничено курсами высшей партийной политической школы, в лучшем случае, сельскохозяйственным институтом, испытывавшим на протяжении десятков лет недобор студентов. Если посмотреть на представителей власти других народов, то на высший государственный пост приходили люди с двумя, а то и с тремя дипломами о высшем образовании, магистры и доктора наук, свободно общавшимися на нескольких иностранных языках и, кроме того, умевшими владеть тем или иным музыкальным инструментом. Если общество предоставляет руководить собой таким людям, то оно будет процветать, в противном случае, – погибнет, чему в истории множество примеров.
    Каждый, приходя во власть, должен помнить, что она дана ему не навсегда. Используя силу власти, он может долгое время продержаться в ней, но ничто не вечно, придёт время, когда с властью он должен будет расстаться. И расставшись с ней, он вынужден будет держать ответ перед собственным народом, и оценка будет беспристрастной. Человек, использовавший власть в корыстных целях, потеряет всё, чего он добился. И, даже, если всю жизнь, держа власть в своих руках, он лишился её в связи со смертью, то всё теряют его потомки. Спрашивается, для чего нужна была власть, для чего тратились силы, нервы, годы жизни? Чтобы даже потомки вспоминали недобрым словом?
    Только люди с ограниченным мышлением не понимают этого.
    Кто-то скажет, зато пожил человек в своё удовольствие. Но с такой философией человек не должен быть у власти. Своего материального благополучия он может добиться помимо её.
    Общество, допустившее к власти нечестного и недоброго  человека, не станет процветать, но будет самоуничтожаться, как и нечистоплотный в своих мыслях и поступках человек, получивший от народа власть, чтобы удержать её, вынужден будет обманывать свой народ. Но, таким образом, он приближает тот день, когда вместе с потерей власти он потеряет и то, чего добился, используя её. И тому в истории множество примеров.

    День, когда бунт горожан привёл к смене власти, прошёл на подъёме. Всеобщая радость, гордость за самих себя охватила всех жителей. Стихийно, в разных местах города люди, без чьего-то принуждения, выходили на улицы с лопатами, граблями, мётлами и занялись уборкой и вывозом нечистот на свалку. Подходили подводы с брусчаткой, её тут же укладывали. Сажались деревья и цветы. Царило всеобщее веселье, люди работали легко, с энтузиазмом.      
    Я не участвовал в общей компании по наведению порядка на улицах города. У меня были свои планы и свои проблемы – мой космокар. Я и так потерял два месяца, а мне ещё полгода добираться до планеты, разведку которой я должен был провести по заданию Высшего Совета.
    Я сидел один за столиком в бистро. Посетителей не было. Только Присцила стояла у стойки бара и смотрела телевизор. После утреннего конфликта мы не разговаривали.
    Я ждал Вивьена, обещавшего мне помочь. Но Вивьен, охваченный общим настроением, вместе с горожанами участвовал в уборке улиц.
    – Мы так и будем в молчанку играть? – неожиданно задала вопрос Присцила. – Или то, что было между нами, для тебя ничего не значит?
    Я молчал. Мне не хотелось начинать дискуссию о наших с ней отношениях. Кто она для меня? Очередное любовное приключение. И не более. Я понимал, что Присцила, как любая женщина, желает продолжения отношений с избранным ею мужчиной, надеется на их развитие. Но что толку в моём понимании её устремлений, если она не желает понимать меня. Когда в вашей жизни встречается требовательная женщина, без тени сомнения, держите её на расстоянии. Уверяю, стоит вам только раз уступить, её требования будут возрастать, и незаметно для вас, помимо вашей воли, вы окажетесь в полной её зависимости. И главное, её интересы и желания будут основой ваших отношений, а о своих целях и устремлениях можете забыть.
    – Чего молчишь? – снова она обратилась ко мне.
    – Подай сто грамм окрашенного самогона, – сделал я заказ.
    – Что подать?
    – У вас он называется коньяком.
    Присцила, принесла мне коньяк, спросила, нужна ли закуска. Я ответил, что нет, отхлебнул глоток и продолжал молча ждать Вивьена.
    – Не хочешь говорить со мной, не надо. – Через минут десять проговорила Присцила со слезами на глазах. В ход пошла тяжёлая артиллерия. Но меня слезами не разжалобить. Многие женщины не понимают или не знают, что слёзы не помогают разжалобить мужчину, а наоборот, отвращают его от женщины.
    Тихо поплакав и громко пошмыгав носом, Присцила заявила, сделав последнюю попытку разговорить меня:
    – Ты бесчувственный человек! Как я ошиблась в тебе!..
    Я допил самогон, бросил на столик пятьдесят сепозитских франков, которые забрал у полицейского, и вышел на улицу. Прошёлся и увидел Вивьена, с самозабвением, тащившим сломанное полусгнившее дерево к подводе. Недалеко от него Жюльен с Моник закапывали в землю корни молодых саженцев. Я подошёл к Вивьену, помог дотащить дерево и напомнил о его обещании. Вивьен с минуту думал, а потом, согласившись со мной, пошёл за инструментом. Я пытался удержать его, предупредив, что в космокаре достаточно нужных инструментов, но он, резонно, завил, что и его инструменты не помешают.
    Пока Вивьен отсутствовал, подошла Моник.
    – Вы уходите? – спросила она меня.
    – Да.
    – Я пойду с вами.
    Я не стал спорить – хочет, пусть идёт. Обрадованная Моник побежала за карандашами и бумагой, чтобы делать зарисовки. Ну, а где Моник, там и Жюльен, который тоже выказал готовность следовать с нами.
    Добрались мы без приключений, если не считать встретившихся двух зуаров, по-видимому, самцов, что-то не поделивших и вцепившихся друг с другом в смертной схватке. Вивьен объяснил, что один из них погибнет.
    Когда мы подошли к космокару, то увидели бездыханные тела трёх зуаров и с десяток тушек птиц, погибших от соприкосновения с полем магнитно-импульсной защиты (МИЗ). Защита космокара убивает только в том случае, если попытки проникнуть сквозь неё становятся настойчивыми. Вы можете подойти к защищённому космокару, попасть в поле действия МИЗ, но вас только вытолкнет на безопасное расстояние, не причиняя травм. Но, если вы попытаетесь повторно преодолеть МИЗ, то не ждите снисхождения – повторная попытка будет для вас последней.
    Отключив защиту, я показал Вивьену двигатели, подал ему инструкции и документацию со схемами, таблицами и пояснениями. Приходилось переводить текст и обозначения, так как английским Вивьен не владел.
    Вивьен со схемами крутился вокруг космокара и внутри его, Жюльен и Моник делали зарисовки пейзажей и космокара, а я вытащил бутылку рома из холодильной камеры, уселся поблизости на импровизированный стул из ящика и отдыхал.
    Вивьен периодически подбегал ко мне, чтобы я перевёл очередной текст, и снова убегал к космокару. Полдня Вивьен изучал технику, а потом подошёл ко мне и попросил перевести ещё абзац из инструкции о правилах эксплуатации космокара. В абзаце перечислялись неисправности, устранение которых под силу самому пилоту, либо с помощью профессионального ремонтника.
    Вивьен внимательно выслушал, затем взял инструменты и, к моему ужасу, начал что-то крутить в двигателе. По началу, у меня возникло желание прекратить ремонт, но, поразмыслив, я отдал свою судьбу и судьбу космокара в руки Вивьена.
    Ещё через полтора часа, Вивьен снова подошёл к двигателю, снова что-то там крутил, а потом обратился ко мне:
    – Пол, можно завести двигатель «А»?
    Это был основной двигатель, который первым заглох, как только я покинул Илону.
    Я взобрался в кабину космокара, нажал необходимые кнопки, подготовив двигатель к запуску, а потом нажал на кнопку, с помощью которой производится сам запуск. К моему удивлению, двигатель заработал. Вивьен, тут же подал знак заглушить его.
    – Топливо никудышное, – сказал он.  – Сейчас и второй двигатель будет работать.
    – В чём причина? – спросил я его.
    – Потом, – ответил Вивьен. – Времени мало, уже ночь.
    За последующие полтора часа Вивьен отремонтировал второй двигатель. Но встал вопрос, где найти топливо для космокара? На этой планете не было космических кораблей, а, значит, и не производилось необходимое для них топливо. Надо отдать должное сообразительности Вивьена.
    – Пол, топливо, которое используется для заправки космических аппаратов, сколько времени может храниться?
    – Вечно, – ответил я, – при условии, что не нарушена герметизация резервуаров.
    – При неудачной посадке, резервуары могут разгерметизироваться?
    – В большинстве случаев так происходит.
    – В большинстве, – согласился Вивьен. – Но не во всех. А это означает, что есть шанс воспользоваться топливом космического аппарата, того, который я обнаружил в пустыне.
    Была уже глубокая ночь. Идти в город Моник отказалась наотрез, мотивируя свой отказ опасностью встречи с хищными животными, от которых нет спасения. Что ж? можем переночевать в космокаре, места на всех хватит. Я расположился на месте пилота, раздвинув удобнее кресло, а ребят определил в комнате отдыха: там есть диван и кресло. Включив защиту, я пожелал своим друзьям спокойной ночи и ушёл в кабину пилота. Но я недолго был один. Через полчаса из полудрёмы меня вывел Вивьен.
    – Что надо? – спросил  я его.
    – Пол, я вот, о чём подумал, – запинаясь, проговорил Вивьен, – возьми меня с собой. Я давно мечтаю о космосе. Обещаю, не пожалеешь.
    – Вивьен, самое главное, чем должен обладать астронавт – это самодисциплина. Сейчас позднее время, надо спать. Это, во-первых. А, во-вторых, без топлива космокар не взлетит, а потому рано говорить об исполнении твоей мечты. Иди спать!
    Вивьен ушёл.
    Думаете, молодёжь дала мне спать? Ничего подобного! Только я вновь погрузился в дрёму, как меня разбудила Моник. Она тоже, оказывается, мечтала о космосе. Вот только женщин мне не хватало! Если от Вивьена есть прок, то какой прок от Моник? Её картины? Всё это высказал ей, но, когда из глаз Моник показались слёзы, я выгнал её.
    – И передай, если сейчас заявится Жюльен, я выброшу его за пределы защитного поля и оставлю на съедение зуарам!
    Утром я посадил Вивьена на место второго пилота, завёл третий запасной двигатель, в надежде, что он дотянет на плохом топливе до места катастрофы, перевёл космокар в режим околопланетного пилотирования и с помощью Вивьена, показывавшему путь, направил космокар в пустыню, расположенную в шестидесяти километрах на северо-восток от города.   
    Вивьен сидел, насупившись, не разговаривал со мной, за исключением, когда были необходимы его указания, какой держать курс. «Недоволен мной, – подумал я. – Наверно из-за сестры». Чтобы преодолеть образовавшуюся между нами пропасть, я потребовал:
    – Говори, в чём проблема!
    Он молчал, продолжая, по-мальчишески, дуться.
    – Если ты хочешь бороздить космические океаны со мной, то запомни, мой мальчик, мы – одна команда. Всякое случается, но не должно быть, ни обид, ни недомолвок, ни подозрений. На расстоянии миллионов световых лет, кроме нас, не будет ни одной живой души. Мы должны быть одним целым. И не раз нам придётся спасать друг друга. Обиды нам не помощники. Так много говорю в первый и в последний раз. Больше не жди от меня многословных объяснений.
    Вивьен молчал недолго:
    – Я прошу Вас, Пол, больше не обижать мою сестру. Моник нежное и доброе создание, очень ранимое. Предупреждаю, если Вы ещё раз её обидите, будете дело иметь со мной.
    – По-мужски! – прокомментировал я его слова.
    Когда я посадил космокар недалеко от места катастрофы найденного Вивьеном космолёта, я подошёл к Моник и в присутствии всех обратился к ней:
    – Моник, прости меня за мою грубость. Я был не прав. Но выполнить твою просьбу не могу… Не могу рисковать тобой.
    Я приступил к осмотру космического аппарата. «Hope», таким именем назван космокар, что в переводе на мой родной язык означало «надежду», принадлежал к   четвёртому поколению космических кораблей. Первые их образцы начали бороздить просторы вселенной восемьдесят лет назад, значит, «Hope» потерпел крушение не позднее 2422 года. Хотя можно посмотреть по картотеке, когда был потерян космокар. В отличие от моей «Пантеры», принадлежащей к космическим аппаратам пятого поколения, «Hope» имел один запасной двигатель, был менее экономичным, скорость этого типа аппарата была в полтора раза меньшей, но космокар обладал высокой надёжностью. По какой причине погиб «Hope» – выяснять специалистам, если они успеют прибыть на место катастрофы ещё до того, как от него что-то останется. Вместе с Вивьеном мы проверили отсек, в котором были вмонтированы резервуары с топливом. Все семь были на месте.
    Из специального шкафа моего космокара я достал два комплекта защитного обмундирования, а также ещё два запасных.
    – Топливо крайне ядовито, даже его пары. – Объяснил я своим друзьям и помог облачиться в защиту.
    Затем мы с Вивьеном и Жюльеном вытащили семь топливных резервуаров, пять из семи были полными, что обрадовало меня: этого топлива с лихвой хватит до ближайшего заправочного пункта. Резервуары были проверены на герметичность. Компания по производству комплектующих частей для космокаров выпускала качественную продукцию.
    Пять наполненных резервуаров мы установлены в топливный отсек моего космокара, а пустые убрали в отсек «Hope» – там наиболее надёжное место для их хранения. Конечно, лучший вариант – это захоронить топливо. Но, к сожалению, на Сепозите отсутствовала технология утилизации такого рода веществ, как космическое топливо. Будем надеяться, что санитарная группа прибудет вовремя и примет меры для устранения опасности.
    Когда вся работа была выполнена, я завёл поочерёдно каждый двигатель. Не вызывало сомнения, что топливо качественное, и можно с уверенностью продолжать путь, длиною в сто восемьдесят дней.
    В режиме околопланетного пилотирования, мы летели чуть больше минуты, и я посадил космокар в трёх километрах от города.
    За два дня город преобразился. Я увидел чистые улицы, много деревьев и цветов и, хотя большинство зданий были в разрушенном или ветхом состоянии, но город заметно возрождался.
    Гая я не видел. Он был занят решениями вопросов и проблем, накопившихся за годы правления клики Жоффруа Ру. А проблем накопилось много.
    Мы, как обычно, собрались в бистро Жака. Был уже вечер. Я решил лететь на следующий день, а остаток сегодняшнего посвятить отдыху и прощаниям с новыми друзьями, которые просили меня остаться и погостить на их планете ещё несколько дней, но мне необходимо было наверстать упущенное время, а потому моё решение было непреклонным.
    Вивьен, довольный, что я беру его с собой, весь вечер находился в возбуждённом состоянии. Не теряя время зря, он собирал необходимые вещи, подолгу засиживался за справочниками и инструкциями, изучая технические характеристики космокара, ведь я брал его с собой в качестве механика. Сам я не очень любил ковыряться в технике, я управлял ею, и до настоящего случая не знал проблем. Но, вынужденная посадка на Сепозите несколько изменила моё отношение к рекламе компании по производству космических челноков. Не спорю, они надёжны, но и с ними случаются неполадки.
    В бистро Жака собралось много народу. Произошедшие накануне события взбудоражили весь город, и людям необходима была разрядка, а потому улицы вечернего города и различные питейные заведения были забиты людьми. Ото всюду слышались песни, весёлый гомон, в небо взлетали петарды, рассыпаясь множеством разноцветных огоньков. 
    Жак трудился в поте лица, еле успевая выполнять заказы клиентов. Присцила, помогала Жаку, непрестанно крутилась вокруг столиков, принимала и разносила заказы. Со мной она держалась ровно, без обиды, видимо, поняв, что большего ей от меня не добиться.
    Жюльен и Моник сидели рядом со мной за одним столиком. Мы беседовали, ведя ничего не значащие разговоры, попивали мой ром и коньяк. Как и обещал, Жаку я отдал несколько бутылок каждого напитка, рассчитавшись, таким образом, за те пятьдесят франков, которые забрал у полицейского.
    Моник изъявила желание запечатлеть мой портрет. Я был не против, но наотрез отказался позировать. К концу вечера мой портрет был готов, по-моему, получился не плохо.
    К полуночи народ разошёлся по домам, и в бистро остались только Жак, Присцила, Вивьен, Моник, Жюльен и я. Вскоре к нам присоединился уставший Гай. Но мой ром придал ему бодрость, и он поделился с нами своими планами на следующий день. Работы было много, много накопилось проблем, решение которых нельзя было откладывать. Местная тюрьма была более, чем наполовину, пуста, так как по решению Комитета члены семей бывшего губернатора и его команды были отпущены, но их загородные особняки и земельные участки были реквизированы, так как на их строительство и благоустройство использовались средства городской казны.
    – Как вы решили поступить с реквизированной недвижимостью? – поинтересовался я. – Не пустовать же им?
    – Мы назначим аукцион, – ответил Гай. – Пока особняки и земельные участки будут в ведении города. Но через пару месяцев состоится аукцион, к участию которого мы пригласим не только горожан, но и жителей деревень и других городов планеты. Вырученные средства от аукциона поступят в казну города. Таким образом, мы не только вернём деньги, но и привлечём новых жителей и пополним население Остентауна.
    – Хорошо, – резюмировал я. – Мера правильная. Но где же будут жить выселенные члены семей свергнутых руководителей? Забрав у них особняки, новая власть приобрела себе врагов, но не дав им чего-то взамен, вы приобретаете непримиримых врагов.
    – Мы отправили их в дома, в которых они проживали раньше. Правда, эти дома непригодны для жилья, но мы выделим из казны города средства для ремонта. Мы не собираемся отталкивать этих людей, они жители нашего города, им нужна помощь, и город окажет такую помощь.
    – Какое наказание понесут те, которых Комитет признает виновными?
    – Это решит Комитет, – ответил Гай. – Только ему даны такие полномочия, губернатор не имеет право вмешиваться в деятельность Комитета.
    – Насколько я понял, ты временный губернатор?
    – Да, – подтвердил Гай. – Мой срок ограничен тремя месяцами, по истечении которых, будет избран новый губернатор. За это время мы не только должны решить основные проблемы, но и подготовить в Устав города поправки, которые будут приняты на общем собрании. Одной из определяющих новизну Устава будет поправка, согласно которой, губернатор избирается на один год. По прошествии его полномочий, он обязан будет отчитаться перед народом.
    – Хорошо, – согласился я. – Но, если жители города пожелают, чтобы этот человек оставался на посту губернатора?
    – В Уставе будет положение, по которому одно и то же лицо не может быть губернатором более четырёх лет, независимо от того, как набраны эти четыре года, либо подряд, либо с перерывами.
    Что ж, ограничение сроков пребывания одного и того же человека во власти гарантирует невозможность её узурпации и создаёт условия для процветания общества.
    Отпив глоток рома, Гай вдруг сказал:
    – Ищем того, кто убил полицейского.
    – Для чего? – насторожился я.
    – Он должен быть наказан.
    Вот те раз! Ну, уж дудки! Завтра меня здесь не будет. Чёрта с два, вы меня достанете.
    – Но если бы не было этого случая, то не произошла бы смена власти в вашем городе. И вы продолжали бы жить скотами, – возразил я.
    – Всё это так, – согласился Гай. – В какой-то мере я могу понять того человека, совершившего убийство полицейского. Поведение представителей бывшей власти провоцировало людей на крайние меры. Но убийство человека не только противозаконно, но и противоестественно… 

    Клика, узурпировавшая власть, способна удержать её только с помощью тирании. С каждым годом эта власть становится всё более жестокой. Она не способна вести общество к процветанию и благоденствию. Общество умирает, что вызывает недовольство всё большего количества людей, самых разных по своему социальному положению, мировоззрению, интересам, пристрастиям. В обществе усиливается неприятие к такой власти. И власть это видит. Но она не способна ничего предложить разумного, как издание многочисленных запретительных законов, увеличение аппарата подавления, усиление репрессий против собственного народа, чтобы удержать его в узде. Подобными методами тирания продлевает своё существование, но с упрямой настойчивостью сжимает пружину народного гнева, не оставляя обществу иных, менее болезненных способов, изменить созданную кликой пагубную для неё же самой систему управления. Наступает момент, когда возвратная сила разжимает пружину, которая сокрушает общество, нанося неизлечимые раны. Страдают все: и представители власти, и народ. Получивший выход гнев разрушает до основания общество, судьбы миллионов людей, наступает стагнация, отрицательными результатами которой пользуются пришедшие на смену предыдущим новые узурпаторы. Ограниченные в меру своих способностей, новые узурпаторы, выпестованные из среды предыдущих, обвиняют во всех грехах сметённых народным гневом представителей предшествовавшей власти, жестоко расправляясь с ними, оставляя тот же принцип государственного устройства. Пружина распрямилась, народный гнев, получив выход, испарился, чтобы набраться новых сил для повторного разжатия пружины.
    Общество, находящееся в состоянии перманентного саморазрушения, не способно к развитию, оно умирает. А вместе с ним умирают и те, которые, возглавив его, своими неумелыми действиями ведут общество к пропасти, устраивая попутно за счёт обманутого народа свою личную жизнь. Но в пропасть срываются все. Никому не удастся спастись – толпа потянет за собой.      
    Только в свободном обществе власть имущие могут быть свободными. В противном случае, они, являясь частью общества, загнанного ими же в рамки искусственных запретов и усиливающихся репрессий, становятся жертвами системы, самими же созданной.
    Неразумно!
    Неразумная власть суть неразумности общества.

    Вивьен прощался с Моник и Жюльеном. Рядом стоял автомобиль, водитель которого вызвался довезти нас до космокара.
    Я достал из вещмешка бутылку рома и передал её Жаку, стоявшему на пороге своего бистро.
    – Это компенсация за те пятьдесят франков, которые я забрал у полицейского, – сказал я Жаку.
    Взяв в руки бутылку, Жак поблагодарил меня:
    – Спасибо, Пол.
    Он всё понял. Но я знал, что моя тайна умрёт вместе с ним.
    Усаживаясь в автомобиль, я в последний раз бросил взгляд на своих новых друзей и в окне дома Жака увидел Присцилу, взглядом провожавшую нас…
    Через час космокар относил меня и Вивьена в космическое пространство прочь от Сепозиты.

    На сорок вторые сутки перелёта нам повезло – мы встретили космических пиратов…
    Преодолев гравитацию Сепозиты, космокар был переведён в режим автопилотирования. Я проверил исправность работы приборов управления, и мы с  Вивьеном покинули кабину для пилотов, а время проводили в комнате отдыха.
    Вивьен изучал справочники, документацию, инструкции, схемы и таблицы, а я слушал музыку, пил ром и спал.
    – Вы не слишком много употребляете алкоголь? – Как-то спросил меня Вивьен.
    – Возможно, – неопределённо ответил я ему. – Зато у меня нет проблем, в отличие от тебя.
    Движение во время перелётов ограничено пространством космокара, а потому наш организм испытывает затруднения в исполнении некоторых естественных функций, и,  в этом, ром незаменимый помощник. Постепенно и Вивьен, намучавшись, тоже стал попивать ром.
    За бортом «Пантеры» царила тишина и непроглядная тьма. Казалось, что мы находимся в состоянии абсолютного покоя, и только приборы отсчитывали время и пройдённое расстояние.
    Многие, насмотревшись фильмов про космические путешествия, думают, что взору пилотам открываются таинственные просторы космоса, усеянного светящимися точками из звёзд, стремительно пролетающих мимо, то тут, то там появляются солнечные системы с парадами планет, подобно деревьям по сторонам дорожки парка. А достигнув колец, подобно кольцам Сатурна, корабль рискует столкнуться с множеством космических булыжников. Иногда происходит столкновение, корабль вздрагивает, пилоты деланно пугаются, и продолжается преодоление полосы астероидов. Чушь! На самом деле, вы летите в полнейшей тьме и тишине. И только приближаясь к звезде, вы можете увидеть освещённые ею стороны парочки планет, если повезёт. А, если вы попали в кольцо Сатурна, то не увидите астероидов, но, увидев такой космический булыжник, скорее молитесь Богу за спасение души вашей грешной – столкновение неизбежно – и вы превратитесь в маленькую путешествующую песчинку в бесконечном космическом пространстве.      
    Я находился в состоянии беспокойного сна. Мой мозг, привыкший к долгим перелётам, во время которых ему недоставало активной деятельности, продолжал интенсивно работать, извлекая из глубин памяти различные эпизоды моей жизни, комплектовал их в картинки с причудливым сюжетом и выдавал мне на обозрение, возбуждая нервную систему, заставляя её тревожно волноваться, или успокаивая красочными видениями. Иногда сны были настолько реальными, что просыпаясь, я не сразу сознавал, что это было лишь видение. Иногда перед уходом в мир грёз, пробовал заказать желаемые картинки, но, как правило, мой мозг решал сам, какой сюжет мне преподнести.
    Вдруг, я услышал специфический звук, подаваемый системой оповещения. Сон тут же исчез, мозг, соскучившийся по активной деятельности, активно заработал, кровь хлынула в голову, окрасив моё лицо в специфический красный цвет.
    – Что происходит? – спросил обеспокоенный Вивьен.
    – Тревога, – с каким только можно безразличием ответил я, и мы вошли в кабину управления. Глянув на экран системы опознавания объектов, я увидел, что на небольшом от нас, по космическим меркам, расстоянии обнаружен космический корабль. Я сделал запрос системе о параметрах корабля. На экране появилась таблица и изображение. Хорошо, что корабль имеется в каталоге.
    Это был «Wonderful Valley», пропавший сто двадцать лет назад.
    В прошлом столетии жил крупный землевладелец с Пиренейского полуострова Понкайо Коррото. Ещё подростком он увлёкся женщиной, старше его на полтора десятка лет. Отец Понкайо – Рейнерайо Коррото – потворствовал своему сыну в его любовных приключениях, не ожидая, что увлечение Понкайо Сузэнитой не пройдёт с годами, а перерастёт в любовь. Но, когда до отца семейства дошло, что увлечение сына женщиной, чуть ли не годившейся ему в матери, приобретает серьёзные чувства, Рейнерайо впал в неистовство. Не такой он видел свою невестку. На Понкайо обрушился шквал уговоров, просьб и угроз. Отец даже обещал лишить его наследства, если он не выбросит дурь из головы и не женится на дочери соседа, такого же крупного землевладельца. В конце концов, молодой Коррото уступил требованиям отца. Он женился на наследнице владельца обширных земельных участков Чекуите, молодой девушке, но слабой здоровьем и, как выяснилось впоследствии, неспособной к деторождению. Рейнерайо Коррото посчитал себя обманутым и потребовал от сына, чтобы тот подал на развод. Но сообразительный Понкайо, неожиданно для отца, проявил упрямство, отказавшись разводиться с бесплодной женой. Целый год шла перебранка отца и сына. Наконец, сын уступил отцу, но при условии, что он после развода с Чекуитой женится на Сузэните, на той женщине, которой увлёкся ещё в подростковом возрасте, либо не женится никогда. Отцу ничего не оставалось, как согласиться с условием сына, но предварительно поставил своё: он женится на Сузэните только после того, как она родит наследника, или наследницу.
    Понкайо, обрадованный, немедля встретился с Сузэнитой, объяснил ей требования своего отца, и они, не теряя времени приступили к исполнению воли богатого родителя.
    Вскоре Понкайо официально прекратил брачный союз с Чекуитой. Мировой судья, получив медицинское заключение о состоянии здоровья несчастной жены Понкайо, за несколько минут развёл чету, обязав инициатора бракоразводного процесса выплатить достаточно солидную компенсацию в сто тысяч единых фунтов стерлингов пострадавшей стороне.
    Через восемь месяцев после развода, Понкайо стал отцом замечательной малютки. Радость была омрачена горем – Сузэнита не выдержала первые в своей жизни роды и умерла. Понкайо тяжело переживал уход любимой женщины, до конца своей жизни не женился, а посвятил себя воспитанию дочери – Фортунэте. Он души не чаял в ней, потворствовал её капризам, исполняя любое её желание.
    Когда Фортунэте исполнилось девятнадцать лет, Понкайо подарил ей космический корабль, уважив, таким образом, детскую мечту дочери. Вскоре Фортунэта, набрав команду из друзей, отправилась в космическое путешествие, а через восемь месяцев связь с «Wonderful Valley» была утеряна. Убитый горем отец всю жизнь искал свою дочь, потратив своё состояние на поиски, но умер, так и не найдя её.
    Сведения о «Wonderful Valley» были внесены в каталог утерянных космических кораблей, дважды он попадался в поле зрения, но бесследно исчезал. Найти пропавший корабль в космосе, если он не подаёт о себе сигналов, занятие бесполезное.
    И вот, «Чудная долина» встретилась мне. В третий раз она показался людям за сто двадцать лет своих скитаний.
    На всякий случай, я включил защиту космокара, одновременно выполнив требования инструкции. Конечно, система защиты снижает скорость корабля и повышает расход топлива, но безопасность, прежде всего.
    Вдруг, поступил сигнал, минуту шла его обработка системой дешифровки, и послышался скрипучий голос: «С вами говорит капитан патрульного корабля. Немедленно заглушите двигатели и ждите наших распоряжений!»
    Чёрта с два! Какой патрульный корабль!? Что в этой пустыне патрулировать!? Патрульная служба организовывается около заселённых или имеющих важное стратегическое значение планет. Здесь, в этом участке галактики нет таковых, а значит и патрульных кораблей не должно быть.
    Я, тут же, отправил сообщение в Центр по контролю над искусственными космическими объектами (ЦКИКО) с указанием названия потерянного сто двадцать лет назад корабля, его координатами и предъявленными мне требованиями. Завтра ЦКИКО получит моё сообщение.
    – Пираты, – вслух проговорил я и привёл в боевую позицию сенсорную пушку.
    – Пираты? – удивился Вивьен. – Но они говорят, что это патрульный корабль.
    – Он такой же патрульный корабль, как я – Господь Бог.
    Снова поступил сигнал. Через минуту мы услышали: «Повторяю! Заглушите двигатели! Даём две минуты на исполнение! В случае невыполнения нашего требования, мы вынуждены открыть огонь на поражение!»
    – Они уничтожат нас, – проговорил Вивьен, но спокойным голосом, что было мной отмечено. Не трус, а это хорошо.
    – Не думаю.
    Я ждал атаки, предварительно включив компьютер для расчёта скорости движения снаряда, или чего там у них, может какого-нибудь луча или импульса.
    Через минуту система защиты космокара зафиксировала выпущенный нападавшими атакующий импульс, достигший её границы через минуту и две секунды. Защита выдержала атаку, мы не пострадали.
    Я ждал второго выстрела.
    Чтобы произвести выстрел, необходимо снять защиту корабля, иначе можно уничтожить самого себя. По такому принципу работают все корабли, в том числе и «Чудная долина», превращённая из прогулочного корабля, в боевой. Для того, чтобы снова защита полностью была готова выполнять свою функцию, требуется от десяти до двадцати пяти секунд в зависимости от модели магнитно-импульсной защиты. В этом промежутке времени корабль уязвим. И я ждал, когда «Чудная долина» произведёт второй выстрел. Но чтобы самим не оказаться подстреленными я, используя расчёты компьютера, увеличил скорость, которая даст время, необходимое для приведения защиты космокара в полную готовность к отражению атаки. 
    Долго ждать не пришлось. Приборы дали знать о нападении. Я тут же снял защиту, включил сенсорную пушку и через секунду вновь включил защиту. Через семь секунд «Чудная долина» превратилась в множественные осколки, разлетавшиеся в разные стороны. Ещё через три секунды система защиты космокара сообщила о готовности отразить атаку, а, спустя восемь секунд, она зафиксировала попытку прорвать её атакующим импульсом, не повредившим ни защиту, ни космокар.
    Конфликт исчерпан. Я уточнил наши координаты, снял защиту, перевёл космокар в режим автопилотирования и отправил сообщение в ЦКИКО о том, что «Чудная долина» пыталась атаковать, за что и поплатилась.       
    – А теперь отдыхать, – сказал я Вивьену. – Через сто сорок восемь часов высадимся на Ёркене. Заправим топливом пустые резервуары.

    Во времена его детства зимы на Смоленщине были морозными, с большими снегами и вьюгами. С одной стороны рабочего посёлка было проложено железнодорожное полотно, по которому часто проходили поезда. От стука колёс и днём и ночью дрожала земля. С другой стороны посёлка просторное ровное поле упиралось в лес, границей которого была быстрая неширокая речка, без устали бежавшая, чтобы соединиться  с задумчивым Днепром. С наступлением ранних зимних сумерков Пол, десятилетний мальчишка, укутанный мамой в тёплую одежду, вышел в поле. Снег был глубокий. Утопая в нём, Пол набирал его через края валенок, снег тут же таял и обжигал ноги. Но Пол упорно шёл вперёд к твёрдому насту, по которому порывистый колючий ветер разгонял снег. Ветер холодил спину, толкал, чем помогал преодолевать рыхлый участок снежного покрывала.
    Наконец, нога ступила на наст, идти стало легко, и Пол, сделав несколько шагов, лёг на спину и долго смотрел на безоблачное зимнее небо, чуть подкрашенное рано уходившим за горизонт холодным солнцем. Повернув голову, он остановил свой взгляд на гонимые ветром снежинки, закрыл глаза и слушал нарастающий вой усиливавшейся вьюги. «Пол, Пол, – пела вьюга. – Пол, Пол…»
    Издаваемый звук менял свою высоту на более низкую и становился похожим на голос Вивьена.

    – Пол! – сквозь сон я услышал своего напарника и открыл глаза. – Пол, пришёл какой-то сигнал.
    Я внутренне напрягся, сбросил остатки сна, встал и вошёл в кабину пилотов. На экране мелькал специфический зелёный флажок.
    – Пришло сообщение из РУКПО, – пояснил я Вивьену. – Посмотрим, чем хотят нас порадовать.
    Я дал команду, и на экране высветился текст сообщения:
    «Полу, агенту MSA02345587422, срочно.
    По поступившим сведениям, планеты Северного полушария в созвездии Волосы Вероники: 12 Волосы Вероники b,  12 Волосы Вероники d, 16 Волосы Вероники f, заключив между собой сепаратный договор, намерены выйти из состава Великого Межпланетного Союза. Провозгласив независимость, сепаратисты намерены создать Конфедерацию Независимых Планет (КНП).
    Целью КНП являются:
1. Проведение независимой внутренней политики.
2. Проведение независимой межпланетной политики.
3. Расширение границ КНП за счёт неизученных и малоизученных планет, а также за счёт планет Великого Межпланетного Союза, недовольных политикой Центра и желающих выйти из состава Союза.
    Для достижения поставленных целей КНП предпримет следующие действия:
1. Прекратит поставки стратегического сырья и редких металлов для предприятий Союза.
2. Окажет всемерную помощь, в том числе вооружённую, планетам, пожелавшим выйти из состава Союза и присоединиться к Конфедерации.
    В связи с изменением политической обстановки, агенту MSA02345587422 уточняется задание:
    Наряду с имеющимся заданием по проведению разведки планет созвездия Волос Вероники, одновременно внедриться в доверие сепаратистов из так называемой Конфедерации Независимых Планет в целях сбора информации об их дальнейших действиях, силах и возможностях.
    Уточнение задания будет сообщаться дополнительно.
    РУКПО, отдел VII, 7 августа 2502 г. от р.х., 10 час. 32 мин. по Гринвичу.
    PS. Конфедерация Независимых Планет официально объявила о своей независимости  от Великого Межпланетного Союза 6 августа 2502 г. от р.х., 23 час. 10 мин. по Гринвичу.
    Рассылка: РУКПО – Полу, 2502/08/07 от р.х., 10 час. 36 мин. по Гринвичу».

    Я прочёл сообщение Вивьену.
    – Что это значит? – спросил он.
    Не отвечая на вопрос своего напарника, я вышел из пилотской кабины. Отпил из бутылки глоток рома, сел в кресло и приступил к анализу создавшейся ситуации. Моим заданием было проведение разведки двух планет, по мнению учёных Высшего Совета, пригодных для заселения. Эти планеты находились на достаточно большом расстоянии от перечисленных в сообщении VII отдела РУКПО. Я не представлял себе, каким образом возможно совместить дополнительное задание с первоначальным.
    Всё чаще РУКПО допускало накладки в своей работе, но они не были столь существенными и быстро устранялись. Но в данном сообщении новое задание исключало предыдущее, которое не снималось, а лишь подтверждалось. «Ошалели они там что ли? – думал я. – Провозглашение независимости трёх планет ввело Центр в замешательство. Они в растерянности, пытаются взять под контроль ситуацию, но не знают, какие принять меры. Вероятно, в этой части Союза недостаточно агентов, вот и озадачивают тех, кто попадётся под руку».
    А ведь, это война! Это не мелкие стычки с поселенцами забытых планет. В Волосе Вероники группа из десятка планет, находящихся сравнительно близко друг от друга, создали самостоятельную экономическую зону, самодостаточную, с большим потенциалом. Они в состоянии жить без метрополии, и не только существовать, но процветать и оказывать серьёзное сопротивление попыткам Центра вернуть их под своё влияние. А попытки будут, значит, будет война.
    К чему она приведёт? Империя рухнет. Вот к чему она приведёт. Агенты РУКПО настойчиво доводили до сведения руководства о недовольстве политикой Центра поселенцев из разных концов Союза. Но Центр не реагировал на сигналы, а упорно продолжал нещадно эксплуатировать колонии в угоду кучки промышленников и латифундистов.
    Рано или поздно, подобное должно было случиться. Но Центр не желал учитывать интересы колоний, а потому колониям ничего не оставалось, как самим отстаивать свои интересы через провозглашение независимости от метрополии…»
    – Что это значит? – снова задал волнующий вопрос Вивьен.
    – А это значит, что наша задача усложняется, – ответил я. – Будем действовать по обстановке.
    Система оповещения подала сигнал о нахождении в зоне её действия космического корабля.
    Мы снова вошли в кабину пилотов. Экран высветил изображение корабля и его параметры. Это был патрульный космокар модели PS-22 № 648. Мы приблизились к Ёркену – пустынной планете, на которой могли пополнить топливом свободные резервуары.
    Вскоре поступил сигнал патрульного космокара с просьбой выйти на связь. Я активировал систему прямой мобильной космической связи и услышал знакомый голос:
    – Пол, привет! Какими судьбами ты оказался в Богом забытом краю космического пространства?
    Я узнал, кому принадлежал голос.
    Со Свеном де Гроотом мы вместе пришли в разведку, вместе проходили курсы подготовки и вместе практиковались в созвездии Водолея. Потом судьба нас разъединила, и каждый из нас получал самостоятельные задания от руководства.
    Свен был весельчаком, жизнерадостным и не унывающим парнем. Существенная разница в возрасте – он был моложе меня на десять лет – не мешала нашему общению. При каждой встрече, преподносившей нам судьбой, мы подолгу засиживались в каком-нибудь кафе и за бутылочкой рома рассказывали о себе и о своих приключениях.
    Свен, как и я, был женат, но давно покинул свою жену. У него, как и у меня, не было детей. И, если меня угнетало отсутствие наследника, то Свен относился к этому легко и просто, постоянно, повторяя:
    – Нет детей – нет проблем!
    Весёлый нрав Свена привлекал женщин, и он не упускал случая завести какой-нибудь роман. Нельзя сказать, что Свен был красив, его большие надбровные дуги и покатый лоб напоминали неандертальца, но отбоя от женщин у него не было. Он умел привлечь к себе внимание, заинтересовать собой, хорошо разбирался в психологии людей, в том числе, и женщин. При каждой встрече он обязательно рассказывал мне о своих новых любовных приключениях, но не хвастался ими, а, видимо, рассказывая, он вновь переживал приятные моменты.
    Служба Свена в разведке складывалась не совсем удачно. Он часто получал от руководства нарекания, к которым, в силу своего лёгкого характера, относился с юмором.
    – Мне надо заправиться топливом, Свен.
    – Не проблема.  Что, что! А этой ядовитой гадости у нас предостаточно. Вся планета провоняла ею. Даже коньяк попахивает. Ты надолго к нам?
    – Нет. Мне надо срочно лететь по заданию. Я и так потерял два месяца.
    – Ха! Так пару дней погоды не сделают. Сейчас я закажу столик в ресторане и место для тебя в гостинице.
    – Свен, я с напарником.
    – Понял. Всё будет  в порядке. У меня заканчивается смена. Поставим твою «Пантеру» на заправку, а сами посидим, поболтаем. Следуй за мной!
    Ёркен – экзопланета, находящаяся на пересечении главных космических путей. Центром давно было обращено на неё внимание, но использоваться, как промежуточная база, экзопланета стала недавно, всего восемнадцать лет назад. Причиной являлась отсутствие воды. Когда-то, несколько миллиардов лет назад, эта планета была похожа на Землю, но, по каким-то причинам, исчезли реки и моря, погибла растительность, и планета превратилась в пустыню. И только, когда было обнаружено подземное озеро с огромными запасами пресной воды, только тогда была создана база. Сухой климат планеты с атмосферой, содержащей достаточное количество кислорода, позволяло жить на ней людям, а также создать инфраструктуру складов и хранилищ. Прибывший космический корабль мог заправиться топливом, получить соответствующий ремонт, а экипаж и пассажиры – отдохнуть.
    Население Ёркена, численностью около семи тысяч человек, состояло из обслуживающего персонала и членов их семей, если таковые были. На поверхности планеты находились только склады и хранилища, а сам посёлок был оборудован под землёй, так как высокая температура атмосферы и пониженная её влажность не позволяли долгое время без специальных средств защиты находиться на поверхности. Подземный посёлок был оборудован с минимумом удобств, потому что метрополия не желала тратиться на дорогостоящее строительство, а также с учётом того, что на данной планете предоставлялась работа, как правило, служащим различных управлений, в качестве наказания за те или иные проступки.   
    Задержаться нам пришлось на неделю. Мы прибыли на Ёркен на день позже транспортных кораблей, доставивших пополнение запасов материалов, продуктов и топлива. На разгрузку и сортировку груза потребовалось несколько суток.   
   – Выгнали меня из разведки, Пол, – рассказывал Свен в подземном ресторане, сидя напротив меня. – Дали мне задание, рванул я в созвездие Лебедя посмотреть одну планетку. По пути заскочил дозаправиться топливом. Пока мой космокар стоял на заправке, я пошёл в бар коньячку хряпнуть. А там! Такая меня барменша обслуживала – пальчики оближешь. Думаю, что случится, если я на сутки задержусь? Но задержался на тридцать. А тут мне сообщения за сообщениями из РУКПО, я ноль внимания. Не до них мне было. Оказывается, поменялось задание, и мне надо было отправляться за сотни парсеков в обратную сторону, но я не знал. И нет бы, посмотреть, когда я, наконец-то, закончил дела с барменшей, какие мне сообщения пришли. Ничего подобного, я протрезвел только тогда, когда прилетел на планетку. Докладываю, а мне ответ – возвращаться. Вернулся, ознакомился с приказом о том, что я отчислен из РУКПО и направлен на Ёркен отбывать наказание. Но я не жалею, Пол. Конечно, Ёркен – это не Земля и не Илона, но здесь весело. Работа у меня не пыльная. Трое суток на орбите, шесть – в подземелье. Весело здесь. Постоянно в гуще народа, друзья, женщины. Да, и жалованьем не обделён. Зарплата хорошая. Ну, а ты как? Всё в разведке?
    Я вкратце рассказал о себе. На его вопрос, куда держу путь, ответил, что в созвездие Волос Вероники.
    – Не в связи с событиями, которые там происходят? – спросил Свен.
    – С какими?
    – Неужели тебя Центр не ввёл в курс дела?
    Я пожал плечами, а Свен, перейдя на полушёпот, сообщил:
    – Намедни три планеты в созвездии Волоса Вероники объявили о независимости от Союза. Создали Конфедерацию и приглашают присоединиться другие планеты к ним. Неужели не слышал?
    – Нет.
    – Значит, услышишь, – уверил Свен. – У нас, на Ёркене, эта новость не объявлялась. Но ты сам знаешь, что слухи распространяются со скоростью света. Тут такое брожение сейчас. По правде скажу, Ёркен, случись что, тут же войдёт в Конфедерацию. Люди только и ждут, когда первый же корабль конфедератов появится.
    Вдруг грянула громкая музыка, вышли три смуглых танцовщицы и, постукивая по полу каблучками, закружились в ритмичном старинном испанском танце. 
     – Обрати внимание на ту, что в средине, – продолжал безумолку Свен. – Этти – хорошенькая девочка. Недавно заявила мне, что ждёт от меня ребёнка. Пол, представляешь!? Я папой буду, – рассмеялся Свен. – А с той, что слева, предлагаю тебе заняться. Грета. Я давно на неё глаз положил, но Этти мешает. Посмотри, посмотри, как она ножками своими пританцовывает! За трое суток дежурства на орбите я уж соскучился по женщине. Но что такое трое суток по сравнению с месяцами перелётов с одной планеты на другую, когда я служил в разведке? А когда исследуешь какую-нибудь безлюдную планету? На ней ни одной даже завалящей женщины нету. Что ни говори, Пол, а я доволен, что меня вышвырнули из РУКПО. Ты впервые на Ёркене?
    – Да, – ответил я.
    – О, брат, тебе крупно повезло! Погоди, через час ты увидишь, как  ёркенцы умеют веселиться.
    Танцовщицы, сделав последнее па, под одобрительные возгласы посетителей покинули сцену. Двое из танцовщиц скрылись за занавесом, а Этти сошла по ступенькам в зал и приблизилась к нашему столику. Свен помог женщине сесть, познакомил её со мной, разлил по рюмкам коньяк и предложил выпить за знакомство. Этти залпом выпила коньяк, даже не поперхнувшись. Впервые вижу такую манеру пития. Коньяк – не водка, его не пьют, его смакуют, наслаждаясь вкусом.
    – Зови своих подружек, – сказал ей Свен. – Повеселимся.
    – Они не пойдут, – ответила Этти, – у Хеллы сын болеет, она домой побежит, а Грета сегодня не в форме, – расписывала расклад Этти, бросая на меня короткие взгляды.
    Женщины гениальны! Они обладают способностью интуитивно чувствовать нас, оценивать, на что годится заинтересовавший их мужчина. Если мы, мужчины, считаем себя состоявшимися, добившись значимости, уважения и восхищения нами обществом, то состоятельность женщины заключается в семье, в мужчине и ребёнке, которого она мечтает родить. Если для мужчины мир – это вся вселенная, то для женщины мир – это её семья, её мужчина и её ребёнок. Женщина использует мужчину для построения своего мира. Он – фундамент, поверх которого выстраивается здание. Фундамент должен быть прочным и надёжным, а потому за множество миллионов лет эволюции женщина приобрела способность мгновенно оценивать мужчину, его пригодность для возведения здания. Вы скажите, что женщина со своей гениальной способностью нередко ошибается? Ничего подобного! Она не ошибается. Она видит в мужчине потенциал, который он не замечает сам. Она пытается пробудить к жизни этот потенциал, и не её вина, что мужчина, поддавшись сомнительным увлечениям и поставившим призрачные цели, так и не сумел оправдать её надежды, оказался неспособным развить в себе то лучшее, что у него есть.

    Настойчивые требования Свена возымели своё действие, Этти пошла за подругой.
    – Сейчас Грета придёт, – сообщил Свен.
    Посетителей становилось всё больше, почти все столики были заняты. Гомон усиливался, иногда сменялся громкой музыкой, затихал, когда на сцену выходили новые танцоры, или солисты, исполнявшие душевные песни. Многие посетители курили, в том числе и женщины. Исправно работавшая вентиляция вытягивала прокуренный воздух с горьким запахом табака и сладким запахом наркотиков. Опьяневшие от коньяка и накурившиеся мужчины и женщины становились более раскованными, отовсюду раздавался звонкий женский смех, предвещавший бурную весёлую полную удовольствиями ночь.
    – А ты всегда такой молчаливый, Пол? – Задала вопрос Грета, сидевшая рядом, делая робкие попытки прижаться ко мне, как бы ведя разведку моего настроя на быстрые более близкие отношения.
    – Кто? Пол? – воскликнул Свен. – Ты его не знаешь. Познакомься с ним поближе, и ты услышишь истории из его жизни, что твой любимый роман. Когда мы с Полом служили в разведке…
    – Так ты служил в разведке? – удивилась Грета.
    – Он и сейчас служит в разведке, – продолжил Свен. – Летит к конфедератам.
    – Но это же опасно! – заботливо забеспокоились женщины, с интересом рассматривая меня.
    – Для Пола? – задал вопрос Свен. – Да он спокоен, как лёд в зимнюю стужу. Я всегда удивлялся его спокойствию. Даже, когда мы встречались с пиратами, Пол никогда не впадал в панику. Уничтожал их корабли, как будто глоток рома выпивал. Ты так и попиваешь ром?
    Я утвердительно кивнул головой.
    Свен много говорил, шутил, увлекая женщин своей весёлостью и жизнерадостностью. Шум в зале усиливался, публика всё более входила в раж, на поставленный столик посредине зала поочерёдно запрыгивали женщины и под бурные аплодисменты и задорную музыку демонстрировали свои прелести, оголяя ту или иную часть своего тела, дразнили подвыпивших мужчин.
    – Пойдём к нам, – предложила Этти, и мы, покинув ресторан, ушли за кулисы и, пройдя по коридору, очутились в просторной небольшой комнатке, заставленной парочками диванов, креслами, устеленной ковром. Женщины ловкими движениями спрятали в шкафу разбросанное на диванах своё бельё, накрыли стол, и мы продолжили веселье.
    Выпив очередную рюмку коньяку, я почувствовал сильнейшую усталость, накопившуюся за время моего перелёта. Мне захотелось спать, и, попрощавшись со Свеном и женщинами, направился в свою комнату.
    – Может, останешься, Пол? – с надеждой спросил меня Свен.
    – Пусть идёт, – обиженно проговорила Грета…

    Только Вивьен открыл дверь на требовательный стук, как в комнату ввалились трое вооружённых людей, одетых в форму, не принадлежавшей армии Союза. Двое заняли место по бокам у входа, а третий, офицер, обратился к нам:
    – Армия Конфедерации Независимых Планет приносит извинения за предоставленные неудобства, но это вынужденная мера. Прошу предъявить документы!
    Я откинул одеяло, сел на кровать, опустив ноги на пол. Глянул на время, было раннее утро. Подчиняясь вооружённой силе, я достал своё удостоверение и подал офицеру. Надо было видеть, как вытянулось от радостного удивления его лицо. Как же! Такая удача – при обыкновенной проверке документов выявить агента разведуправления Центра! Это тебе не обыкновенный служащий, сосланный отрабатывать за свои проступки на безжизненную планету. Разведчик – это рыбка покрупнее!
    – Ваши документы! – обратился офицер к Вивьену.
    Вивьен дал свой паспорт, который долго изучался офицером, ничего не понявшим, кроме того, что это документ с фотографией.
    – Что это? – спросил офицер Вивьена.
    – Это сепозитский паспорт, – ответил я. – Молодой человек следует со мной.
    – Сепозитский? Впервые слышу.
    – Есть такая планета – Сепозита.  Иота Райская птица эф. 
    Названная планета по общепринятой астрономической номенклатуре заметно успокоила офицера. Он ещё раз просмотрел наши документы и заявил:
    – Предлагаю не покидать помещение до особого разрешения. Вас вызовут.
    Забрав документы, офицер и его подчинённые покинули комнату.
    Появление вооружённого контингента Конфедерации за сотни парсеков от центра мятежа говорило о продуманной подготовке сепаратистов к провозглашению независимости. Ёркен – безжизненная планета, находящаяся на пересечении основных космических маршрутов с огромными материальными запасами – представляла, как для Союза, так и для Конфедерации, важное стратегическое значение. Кто владеет Ёркеном, тот владеет половиной мира. Высадка армии конфедератов на Ёркене – сильнейшая пощёчина Союзу, не предпринявшего меры по усилению охраны и обороны стратегически важных космических объектов. Союз, погрязший в созданной самим бюрократической паутине, не был способен оперативно реагировать на быстро меняющуюся ситуацию. Полное подчинение интересов и жизни человека, целых народов и планет одной цели – получение любой ценой сверхприбылей – породило сращивание крупного финансового, промышленного и земельного капитала с властью, создало условия для её коррумпирования. Служа в разведке, я видел планеты, на которых люди жили в невыносимых условиях, в бедности и нищете, работая круглые сутки на шахтах и рудниках по добыче редких ископаемых, необходимых экономике Союза. Помню, как-то я получил задание, связанное с посещением планеты в созвездии Ориона. Эта планета поставляла метрополии редкий металл – рутений, которым была богата. Цена одного грамма рутения соразмерялась цене сотни килограммов золота. В год планета поставляла метрополии до пятидесяти тонн этого редкого, но необходимого для космического кораблестроения, металла. Продавая рутений по рыночной цене, планета имела бы всё необходимое, чтобы обеспечить достойную жизнь каждому гражданину, и процветать. Но вместо этого, люди недоедали, болели туберкулёзом и цингой, не доживали до сорокалетнего возраста.
    Мной был представлен подробный доклад о состоянии дел на планете, в котором описал не только, в каких условиях живёт население, но причины этому. Однако, мой доклад затерялся в бумагах, так и не дойдя до обсуждения Высшим Советом.
    Скажите, разве не сам Центр создал условия для бунтов и мятежей?

    Через два часа за мной пришли. Лощёный лейтенант проводил меня в одну из комнат на первом этаже гостиницы и оставил наедине с капитаном, с первого же взгляда создававшим впечатление интеллигентного и образованного человека.
    Он предложил сесть в свободное кресло и представился:
    – Меня зовут Отто Нойман. Я представитель внешней контрразведки Управления Госбезопасности Конфедерации Независимых Планет. Вам известно о новой политической и экономической ассоциации планет, вышедших из состава Союза?
    – Да, – подтвердил я.
    Нойман развернул моё удостоверение, бросил на него взгляд и поинтересовался:
    – Пол? Это Ваше настоящее имя?
    – Да, – ответил я.
    – Нам известно, что РУКПО присваивает клички своим агентам.
    – Не всегда. Иногда оставляет имена.
    – Откуда Вы родом?
    – Огден, штат Юта, – соврал я. – Терра.
    – Куда и с каким заданием вы направляетесь?
    – В созвездие Волос Вероники для исследования двух планет двадцать четвёртой звезды.
    – Ваше задание связано с работой в зоне, подконтрольной Конфедерации, – с нескрываемым удивлением сообщил мне Нойман. – Как Вы себе представляете выполнение задания в созвездии, не входящим в юрисдикцию Союза?
    – Двое суток назад я хорошо это представлял, пока не получил от руководства сообщение о самопровозглашении Конфедерации.
    – Ваше руководство не отменило задание?
    – Нет.
    – Почему? Как Вы думаете?
    – Полагаю, что оно не приняло всерьёз изменившуюся ситуацию. Вероятно, Центр рассчитывает, что с Конфедерацией будет покончено значительно раньше, чем я доберусь до цели своего путешествия.
    – Абсурд! – воскликнул Отто Нойман. – Конфедерация не только сумеет отстоять независимость, но расширит свои границы. Двенадцать часов назад к нам присоединились ещё две планеты, и полтора десятка планет изъявили желание в ближайшие сутки порвать с Союзом и войти в состав Конфедерации. И это не предел. С монополией Терры покончено, и она скоро убедится в этом.
    – Наверно так и произойдёт, – подыграл я Нойману. – Но войны не избежать.
    – Мы не сторонники крайних мер, но нас вынуждают.
    – Кто вас вынудил оккупировать Ёркен? – задал я Нойману щекотливый вопрос. – Союз ещё не пришёл в себя, но ваш воинский контингент уже оказался на планете, до которой добираться от Волоса Вероники девяносто земных суток. Интересно, какие ещё планеты оккупированы Конфедерацией? Исходя из логики событий, гражданскую войну инициируете вы. 
    – Повторюсь, – возражая, продолжил отстаивать решение своего руководства Нойман, – это вынужденная мера. Мы не можем ждать, когда в контролируемое Конфедерацией созвездие прибудет армада военных космических кораблей Союза. Вы прекрасно понимаете, что мы окажем сопротивление, в результате конфликта погибнут десятки тысяч, а может и сотни тысяч людей, будет уничтожено большое количество дорогостоящих кораблей, планетные города и инфраструктура. Представляете масштаб жертв. Поэтому Конфедерацией принято решение, во благо всех людей, применить превентивные меры, показав, таким образом, Союзу наши силы и возможности. Союз, убедившись, что имеет дело с серьёзным оппонентом, пойдёт на переговоры. Согласитесь, лучше спорные вопросы решать за столом переговоров, чем современным оружием, способным уничтожать целые планеты и звёздные системы?
    – Во что обошлась высадка воинского контингента Конфедерации на Ёркене? – задал я вопрос Нойману.
    – Она обошлась малой кровью. К сожалению, мы вынуждены были уничтожить орбитальный патрульный корабль и пульт управления защитой планеты.
    – И сколько погибло человек?
    – Восемь, – ответил Нойман. – Но восемь погибших, не идут ни в какое сравнение с сотнями тысяч, а, при расширении конфликта, миллионами жизней.
    Цинизм, возведённый в ранг государственной политики, развращает любую власть. Какими бы благими намерениями она не прикрывалась, ни одна погубленная жизнь не оправдывается общенародными интересами. Принося в жертву надуманным высшим целям десяток жизней, власть покрывает себя кровью. Она превращается в хищника, для которого поддержание жизнедеятельности своего организма требуются всё новые и новые жертвы. А значит, требуются и новые оправдания. Обман, как атрибут циничной власти, становится неотъемлемой её частью. Циничная власть не удовлетворится одной жертвой, будь то биологическая жизнь человека, или его судьба. Такая власть будет выискивать, как хищник, свою жертву, создавать целые порочные структуры, призванные охотиться за человеком, обвинять его в совершённых и несовершённых грехах, нарушениях и преступлениях, с одной лишь целью, чтобы уничтожить его. И незаметно для общества насильственные властные структуры становятся основой государства, они определяют его жизнь и его законы, и само существование общества ставится в угоду этим структурам. Однажды вознесённая на алтарь вымышленных государственных интересов незамеченная жертва превращается в сотни, тысячи и миллионы жертв. Цинизм, возведённый в ранг государственной политики, несёт погибель самому государству. 

    Нойман потратил на меня более часа. Поинтересовался он и Вивьеном, но быстро потерял к нему интерес.
    – Пол, Вы не желаете поступить к нам службу?
    Через полчаса я подписал необходимые документы.
    Я стал двойным агентом. Меня не мучила совесть. Принимая присягу, я клялся верности всему человечеству, а не отдельной его части. Поторговавшись с Отто Нойманом и выбив право беспрепятственного посещения территорий Конфедерации и приличное вознаграждение, я подписал контракт, таким образом, начав выполнять второе задание Центра.
    К концу первого дня оккупации населению Ёркена разрешили свободно передвигаться по городу. Основная масса собиралась в ресторанах, кафе и барах, делилась своими впечатлениями и отношением к происходящему.
    Я с Вивьеном посетил тот же ресторан, в котором накануне состоялась моя встреча со Свеном. Как и ожидалось, он уже был здесь со своей подружкой Этти. Мы присоединились к ним.
    – Ну, что ты думаешь о конфедератах? – спросил меня Свен.
    – Ничем не отличаются от наших, – ответил я.
    – Думаешь?
    – Думать не о чем. Кучка влиятельных в системе планет людей, недовольных распределением барышей, решила оттяпать для себя кусок пирога, чтобы самим его проглотить.
    – Правильно сделали, – заключил Свен.
    В это время стоявший за стойкой бармен попросил тишину, включил телевизор, и диктор местного телевидения объявил о важном сообщении, с которым выступит новый комендант Ёркена Бенедикт Шефер.
    В экране появился обаятельный офицер, с красивыми и мужественными чертами лица, в полевой униформе, и хорошо оттренированным командным голосом обратился к нам. В своём  обращении, похожим на приказ, Бенедикт Шефер призывал жителей Ёркена к спокойствию, убеждал в том, что оккупация планеты – вынужденная мера, оставлял право населению подземного города самим решать свою судьбу, предлагал принять гражданство Конфедерации, выйти всем на работу, а, в заключение, аннулировал наказания для ёркенцев, объяснив, что они не совершили никакого проступка перед Конфедерацией, а потому не виновны перед новой властью. Это заявление коменданта было встречено бурными овациями, но ещё более бурные овации, с возгласами: «Ура, Бенедикту!» – вызвало обещание нового коменданта выделить после разгрузки один транспортный корабль для желающих покинуть Ёркен.   
    – Ну, что я говорил!? – воскликнул Свен. – Смотри, Пол, как радуются люди! Вот увидишь, все примут подданство Конфедерации! Я, сам, завтра же пойду оформлять гражданство и, при первой же возможности, сорвусь с этой планеты.
    – А меня возьмёшь с собой? – спросила Этти.
    – Конечно, моя ласточка, возьму, – ответил без энтузиазма Свен.
    – Ой, мне пора! Скоро мой выход, а я ещё платье не переодела, – спохватилась Этти, обняла за шею Свена, чмокнула его в щёку и, радостная, покинула нас.
    Оставшись одни, мы выпили по рюмочке коньяку, и я обратился к Свену:
    – Вижу, ты не очень-то рад перспективе вместе с Этти улететь с планеты.
    – Не нужна она мне, – ответил Свен. – Нет, Этти хорошая женщина, и заботливая, и добрая, и в постели хороша. А ты знаешь, что это для меня важно. Но, при всём этом, она – не моя женщина. Встречаться можно, но я не представляю совместной жизни с ней.
    – Что же ты ей мозги крутишь? Скажи об этом.
    – Я на такое не способен, – загадочно улыбнулся Свен. – Это ты так только можешь. Переспал с женщиной, а утром отправил её домой. Я так не могу.
    – Ты подаёшь ей надежду. Это нечестная игра.
    – Эх, Пол, чувствую, или я сбегу, или она всё же станет моей женой, – вздохнул Свен.
    – Твоя позиция в отношениях с Этти ведёт к тому. Ты понимаешь, что, при всех её прелестях, радостной семейной жизни не будет. Но упорно играешь в кошки-мышки и не осознаёшь, что твоя роль – мышка…
    Мужчина не может выступать в роли добычи. Он – охотник. За всю историю эволюции, природа наделила мужчину этим свойством неспроста. Отведя ему роль завоевателя, природа оптимизировала условия выживания человечества, она не терпит нарушения созданных ею правил и жестоко наказывает мужчину и женщину, выбравшей из сотен особей мужского рода того, от которого хочет иметь ребёнка и с удивительно нежной настойчивостью добивающейся мужчины, исподволь, а иной раз, не скрывая своих намерений, упорно подводящей его к мысли, что она – единственная партия. Обладая практичным складом ума, женщина понимает душевную незрелость мужчины, замечает его сопротивление, иногда активное, иногда пассивное, но, терпеливо преодолевая преграды, ведёт его под венец. Стерпится – слюбится? Нет, не стерпится и не слюбится. Со свойственной природной ленью мужчина может убедить себя, что все женщины одинаковы, а потому нет никакой разницы, какую женщину взять в свои попутчицы. Чем хуже та, с которой он сейчас, других? Добра, нежна, красива, не глупа. И с тайным сомнением поддаётся её настойчивости. Новизна отношений придаёт новый импульс, но со временем устоявшаяся семейная жизнь с приятной женщиной, с матерью его детей, становится в тягость. Пропадает интерес к женщине и к семье, в целом, а со временем пропадает интерес к работе, развлечениям и всему окружающему. Мужчина, которого природа наделила, в отличие от женщины, способностью воспроизводить потомство до глубокой старости, начинает задумываться, отчего не интересна жизнь, отчего всё чаще его преследуют неудачи и ошибки, и приходит к выводу, что когда-то, поддавшись напору извне, он прекратил поиски своей женщины, лишив себя радости от общения с той, единственной, созданной для него. Сделанные выводы небезошибочны. Только та, которая по своей индивидуальной природе и психике подходит мужчине, способна понимать, направлять и помогать ему полностью раскрыть его возможности. Другая, насколько бы ни была достойна, не в состоянии плодотворно влиять на него. И мужчина, либо сдаётся и соглашается тянуть лямку до конца жизни, либо пускается в поиски, и не сомневайтесь, он найдёт свою женщину, и всему созданному до этой встречи грозит разрушение.

    Свену не суждено было поменять гражданство, равно, как и другим поселенцам Ёркена. Последующие события развивались стремительно.
    На следующий день, в надежде, что жизнь вновь входит в привычное русло, жители подземного города занялись своим делом, в полдень контингент оккупационных сил Конфедерации  был поднят по тревоге, а в небе над базой показалась эскадра боевых космических кораблей Союза.
    Конфедераты не ожидали столь быстрых контрмер противника, а потому не успели в полной мере подготовить противокосмические средства  обороны. Упиваясь успехом и лёгкостью, с какой досталась им планета, командование оккупационного контингента расслабилось, что не замедлило сказаться.
    Союзническая эскадра, не  встретив сопротивления на околопланетной орбите,  без единого выстрела произвела посадку своих военно-транспортных кораблей, взяв контроль над космодромом.
    Часть космических патрульных кораблей Союза бороздили околопланетное пространство, с воздуха поддерживая наземную операцию и, одновременно, ведя наблюдение за конфедератами. Высадившийся десант стройными колоннами, при поддержке боевой техники, организованно и решительно двинулся в направлении базы. Им необходимо было преодолеть расстояние в два-три километра, отделявших пустыней космодром от строений.
    К чести конфедератов, они быстро организовали наземную оборону, обрушив море огня со всех видов имеющегося вооружения. Ряды союзных колонн стремительно стали редеть, что, в свою очередь, остановило наступление. Командование союзников воспользовалось мощным оружием с воздуха.  После получасовой бомбардировки наступление возобновилось, но не надолго. Батальонам не только пришлось остановиться, но и в панике бежать, так как вследствие бомбардировки были взорваны хранилища с боеприпасами и горючим топливом.
    Топливо горело огнём, вздымавшимся ввысь высоким пламенем, от которого на расстоянии до нескольких сот метров плавился песок, рвались боеприпасы, разбрасывая на значительное расстояние куски металла, камня и песок, который тучей покрывал в радиусе на многие километры округу.
    Больше половины оккупационного контингента конфедератов погибло в этой каше из огня, дыма, песка и металла, оставшаяся часть заняла оборону в подземном городе. Пострадали и «союзники». Среди личного состава были убитые, но больше было раненых и обожжённых, пострадала половина военно-транспортных кораблей, а также кораблей, стоявших в ожидании своей очереди под разгрузкой, либо для заправки. К моей радости мой космокар не пострадал, если не считать несколько царапин на корпусе.
    Я находился в подземном городе, когда командование конфедератов приказало всем жителям покинуть улицы и ждать особого разрешения на свободу передвижения. Взрывы хранилищ с боеприпасами гулом отдавались в подземелье, не нанося вреда городу. Одно тревожило, как бы не была повреждена система вентиляции, иначе мы все погибнем от удушья. Но этого, к счастью не произошло.
    Ожидая окончания боя, я со Свеном сидел за столиком в ресторане. В этот день я должен был получить соответствующие документы на право свободного передвижения в той части космического пространства, которое было под юрисдикцией Конфедерации. Однако, начавшаяся атака «союзников» нарушила планы, а потому мне ничего не оставалось, как выжидать.
    В ресторане мы были одни, если не считать бармена, который с ужасом вздрагивал при каждом нараставшем гуле, означавшим очередной взрыв значительной партии боеприпасов. Свен, наблюдая за барменом, смеялся и отпускал в его сторону шутки о том, что ему крупно повезло, по сравнению с теми, которые были над землёй.
    – Их тела превратились в прах и смешались с песком, а ты всего лишь будешь заживо погребён. Даже могилу копать не надо.
    Бледное от страха лицо бармена, становилось ещё белее.
    – Нет, ты посмотри, Пол! Я никогда не видел такого белого лица! – продолжал издеваться Свен над молодым парнем. – Ответь, существует ли предел белизны твоего лица? Ну-ка, неси нам ещё коньяку, да перекусить чего-нибудь. Эй, только коньяк не расплескай! Неси в бутылке! 
    Спустя некоторое время, к нам присоединилась Этти, а затем Вивьен. Грета подошла к нам, когда мы уже заканчивали вторую бутылку коньяка и были изрядно подвыпившими. Грета демонстративно выбрала место рядом с Вивьеном, недвусмысленно давая мне понять, насколько глубока её обида.
    Грета – молодая белокурая женщина, с привлекательными чертами лица и привлекательной фигурой. На Ёркене она оказалась со своим мужем, которого за какое-то незначительное упущение по службе отправили на пустынную планету. В совместном браке они прожили пять лет, но после измены мужа, Грета подала на развод и уже, как два год, жила вместе с Этти в комнате гостиницы, расположенной в одном здании с рестораном. Вскоре на Ёркене появился Свен, который в первое же посещение ресторана обратил внимание на привлекательных танцовщиц и, не откладывая в долгий ящик, завёл с ними знакомство. Хеллу, одну из трёх танцовщиц, он отмёл сразу, и не потому, что она была замужем, но потому, что она дала понять, что такие мужчины, как Свен, её не интересуют. Некоторое время Свен колебался, решая с кого начать любовный роман, то ли с Греты, то ли с Этти. И та, и другая, были достойны его вожделений, но Этти проявила чуть больше инициативы, а потому и стала его подружкой, хотя Свен не терял надежды в отношении Греты, которая усевшись напротив, ни от кого не скрывая, уделяла  повышенное внимание молодому Вивьену.
    Свен крякнул, за что получил пинок по ноге от Этти, и, отпустив очередную шутку в адрес бармена, заказал ещё бутылку коньяку и закуску для вновь прибывших.
    – Пол, – обратился он ко мне, – почему ты на свободе?
    – Где я, по твоему, должен быть?
    – Ты разведчик. А, значит, ты должен был заинтересовать конфедератов.
    – Я больше исследователь, чем разведчик.
    – Если бы я не служил в РУКПО, ты мог бы мне вешать лапшу на уши. Но я-то знаю.
    Я не стал ничего объяснять, долил ему коньяку и предложил выпить. 
    Как можно быстрее, мне надо было покинуть планету. Я должен был выполнять задания Центра. Но в связи с происшедшими событиями, вынужден ждать. Главным препятствием были взрывы складов с боеприпасами и пожары на топливохранилищах. Через этот ад никому не пройти. Я знал только один выход на поверхность, но ни ад, ни конфедераты, ни союзники не дадут им воспользоваться. Конечно, из подземного города были ещё выходы, но и они были закрыты. Вдруг, меня осенило.
    – Свен, наверняка, из подземелья есть выход, о котором многие забыли? – спросил я у своего товарища.
    – Может и есть, но я не знаю о нём, – ответил Свен.
    – Я знаю, – воскликнула Грета.
    Все взглянули на неё, Свен усмехнулся, а Этти спросила:
    – Откуда ты знаешь?
    – Знаю. Какая разница, откуда?
    – Покажешь? – спросил я её.
    – Покажу. Но это далеко отсюда.
    – Неважно, – ответил я. – Важно, куда он выводит.
    – На космодром.
    Лучшего и желать не надо.   

    Грета вела нас закоулками, подальше от главных городских улиц, которые патрулировались конфедератами. Уверенность, с которой Грета вела нас по уличным лабиринтам, подсказывала мне, что женщина не раз пользовалась этим маршрутом.
    – Грета, откуда ты знаешь, куда  идти? – спросила свою подругу Этти.
    – Перед тем, как стать танцовщицей, я вместе со своим бывшим работала в коммунальных службах города. Исходила этот район вдоль и поперёк.
    Достигнув окраины города, мы вошли в тёмный тоннель. Предусмотрительная Грета, перед убытием захватила с собой фонарь, который освещал нам дорогу. Пройдя несколько километров, мы вышли к просторному гроту, заполненному водой.
    – Здесь запасной источник пресной воды, – пояснила нам Грета. – А там, выход на поверхность, к самому космодрому.
    Слышались взрывы и шум огня, пожиравшего всё, что попадалось ему на пути. Жар чувствовался даже здесь, в пещере. Приказав всем оставаться на месте, я вышел из пещеры. Моему взору предстал космодром, забитый множеством кораблей, среди которых были военные корабли-малютки, способные совершать быстрые манёвры и атаковать противника, тяжёлые грузные огромные транспортные корабли, несколько патрульных и мой космокар, стоявший чуть в стороне в напрасном ожидании дозаправки топливом. Несколько транспортных космических кораблей «союзников» горели, рядом стояли пожарные машины пускавшие мощные струи воды с  брандспойта. То тут, то там пылали огнём заброшенные взрывом куски металла, пластика, или дерева. Солдаты союзнических сил скрылись в специальных убежищах, за исключением тех, кто охранял космодром, или участвовал в тушении пожаров.
    Я спустился в тоннель.      
    – Грета, спасибо! – поблагодарил я женщину. – И тебе, Свен, и тебе, Этти. Остальное мы с Вивьеном сделаем сами. Вам нечего рисковать своими жизнями…
    – Постой, Пол! – прервал меня Свен. – Ты хочешь сказать, что мы больше не нужны, и ты прогоняешь нас?
    – Не прогоняю. Но ради чего вам лезть под огонь?
    – Ради чего? Да ради того, что я лечу с тобой! Мне нечего делать на этой планете!
    – И мне, – воскликнула Этти.
    – И я тоже хочу улететь отсюда, – проговорила Грета.
    Я понимал, что спорить с ними бесполезно, да и времени не было. В условиях неразберихи легче всего инкогнито покинуть безжизненный Ёркен, и я хотел воспользоваться моментом. Споры могли затянуться надолго, а терять времени не хотелось. Мой космокар не был предназначен для перевозки такого количества людей, но учитывая, что четыре топливных резервуара пусты, за три с половиной месяца значительно уменьшился запас питания, а, значит, космокар без перегрузок будет работать в обычном режиме. Там видно будет. Оставлю лишних гостей на следующей планете, где придётся сесть для дозаправки топливом. Да, и жаль было оставлять Свена и его женщин на планете, в подземном городе, в котором было небезопасно.
    Жалость не должна определять цели и действия разведчика. Так нас учили на курсах, да и последующая работа доказывала это. Сколько раз, исследуя неизвестные планеты, я, поддавшись жалости, мог бы погибнуть. Помню на одной из планет в созвездии Летучей Рыбы я пожалел запутывавшегося в сетевидных ветках ядовитого дерева маленького пушистого зверька, отдалённо похожего на земного выхухоля, и решил помочь ему спастись. Хорошо, что я стал распутывать сеть кинжалом. Зверёк, полагая, что я его враг, обильным плевком замочил лезвие своей слюной, оказавшейся сильнейшей кислотой, вмиг растворившим металл. Но этого зверьку показалось мало, он несколькими плевками оставил многочисленные отверстия на моём комбинезоне. Одна капля его слюны прожгла мою одежду до кожи, боль была невыносимой, чтобы не испытывать её, я вторым кинжалом, мгновенно, вырезал место, куда попал плевок, таким образом, спас себя от смертельной опасности и заменил ужасную боль на меньшую.
    Нет, жалость разведчику не помощница.
    Оставив Вивьена с женщинами, я и Свен, покинув тоннель, побежали к космокару. По пути, чтобы скрыться от очередного падающего горящего куска металла, вбежали в бункер, вероятно игравшего роль одного из пультов управления. Мы застали нерадостную картину. На полу около стен лежало пятеро человеческих тел, четыре из которых были в униформе Конфедерации, а одно – в гражданском костюме, показавшимся мне знакомым. Я подбежал к телу и перевернул его лицом вверх. Это был Отто Нойман, агент контрразведки, завербовавший меня на службу Конфедерации. Вся его грудь была красной от крови, но он был ещё жив. Когда я переворачивал его, Нойман застонал, но не приходил в сознание. С ним некогда было возиться, и мы со Свеном, дождавшись более благоприятного момента, выскочили из бункера и бегом направились к космокару.
    Осмотрев «Пантеру», мы решили, что она не повреждена. Я включил двигатели, и направил космокар к месту выхода из тоннеля, в котором нас дожидались Вивьен, Этти и Грета. Притормозив у бункера, я приказал Свену принести раненого Ноймана.
    – Зачем он нам? – возмутился Свен.
    – Выполняй!! – Крикнул я Свену, и через шесть минут мы подъехали к тоннелю с ещё одним членом спонтанно собранного экипажа.
    На нас никто не обращал внимание, видимо, считая, что космокар меняет место стоянки. Сама по себе обстановка, царившая на космодроме, позволяла так понимать наши манёвры. Кроме тушения огня, производилась расчистка площадок для стоянки, полос взлёта и посадки, работали тягачи, оттаскивавшие лётную технику, то в одну, то в другую, часть космодрома, а потому двигавшийся самостоятельно мой космокар ни у кого не вызывал подозрения. Но до тех пор, пока мы не приблизились к взлётной полосе, наиболее свободной от залетавшего со стороны складов и хранилищ в результате взрывов мусора.
    Нас пытались задержать, но я не обращал внимания на предупреждающие крики, жесты и прочие знаки, которые подавались мне с требованием остановиться. Космокар набирал скорость и вскоре оторвался от Ёркена и, стремительно набирая высоту, оказался на околопланетной орбите.
    Я полагал, что в космическом пространстве будут предприняты попытки нас задержать, либо уничтожить, но, к моей радости, этого не произошло. По-видимому, было не до нас.
    Я перевёл космокар в режим автопилотирования, похлопал по плечу сидевшего в соседнем кресле Свена и сказал ему:
    – Пойдём в общий отсек.
    В общем отсеке, или в комнате отдыха (так я называл его, когда путешествовал один, но сейчас назвать это место для отдыха невозможно – слишком много собрано пассажиров), на диване лежал Нойман, которому женщины оказали помощь, сняв с него грязную от крови одежду и перевязав рану. Вивьен сидел в кресле и молча наблюдал за происходящим. Во второе кресло уселся я так, чтобы видеть всех. Свен устроился рядом с девицами и лежавшим без сознания Нойманом.
    – Дамы и господа, – осмотрев всех по очереди, обратился я к своим непрошенным гостям, – мы совершаем рейс в зону космического пространства, объявленного Конфедерацией своей территорией. В угоду кому бы то ни било из вас я не намерен менять маршрут, а потому вы летите туда, куда направляюсь и я. На первой ближайшей планете, на которой имеются условия для жизни, ты, Свен, и вы, милые дамы, останетесь. Это, первое, что я хотел вам сказать.
    Второе. У нас складывается космическая команда в составе трёх мужчин…
    – Четырёх, – перебила меня Этти.
    – Предупреждаю, когда говорю я, меня не перебивать, – высказал я всем своё требование. – Команда состоит из трёх мужчин, двух женщин и одного тяжело раненного конфедерата. Распределяю обязанности. Я – командир, чьи приказы и требования должны выполняться беспрекословно. Свен – второй пилот до того момента, пока не будет высажен на пригодной для жизни планете. Вивьен – механик. Женщины – рядовые члены экипажа. Они будут выполнять отдельные мои задания. Третье, – продолжал я, – касается распределения мест каждого члена экипажа на корабле. У меня два места, одно – в пилотской кабине, второе – в общем отсеке кресло, в котором я сижу. Свен, твоё место в кресле второго пилота. Своё место Вивьен уже занял, равно, как и женщины, расположившись на диване. Раненого конфедерата уложите вон на ту полку, места на ней вполне достаточно. Уясните себе – это ваши места для работы и сна.
     Читателю может показаться излишней мелочностью с моей стороны подробный инструктаж, но следует понимать, что «Пантера» была рассчитана на экипаж, максимум, из двух человек, а нас было шестеро. Наше жизненное пространство было ограниченно и крайне мало, а потому каждый член экипажа должен понимать нешуточную ситуацию, в которой оказались мы, парящие в бесконечном космосе, и каждый должен знать своё место не только в космокаре, но и в команде.
    Также я запретил подчинённым заглядывать в рабочие и складские отсеки и ознакомил их с режимом дня и задачами на предстоящие сутки полёта. Вивьену, не понимавшему межпланетного языка, очень схожего с английским, всё сказанное повторил на французском языке времён начала великой экспансии и колонизации планет. Хоть этот язык отличался от того французского, на котором говорили сепозитане, но, за время общения со мной, он вполне сносно понимал его.
    – Два часа – это ваше личное время, а затем спать, – приказал я, взял бутылку рома, сигару и, пригласив с собой Свена, удалился в пилотскую кабину, перед этим ободряюще подмигнув Вивьену.
    Удобно разместившись в кресле, я глотнул ром из бутылки и передал Свену, перебрав пальцами сигару, бросил её на панель, закрыл глаза и тут же впал в дрёму.   
    Мой мозг интенсивно выбирал из памяти картинки моего детства, учёбы на курсах разведчиков, возвращал меня во времена службы в армии, а затем придумывал сюжеты, подобно писателю, корпящему над новым сценарием фильма.

    Сияло яркое летнее солнце, бросавшее на водную поверхность реки свои лучи, которые, отражаясь, слепили глаза. Погружённый всем телом в толщу воды, Пол перебирал руками, плывя к берегу и, одновременно, наслаждаясь мягкими ласками потоков. Когда ноги почувствовали твёрдое дно, Пол встал во весь рост и удивился тому, что был голышом. «Наверно, одежду оставил на берегу», – подумал он во сне и, ступая по песчаному дну, ловил себя на мысли, что соприкосновение ступней с песком доставляло удовольствие. Песчаный берег заканчивался. Пол встал на траву, зелёную, но твёрдую от воздействия горячих солнечных лучей, сделал несколько шагов и, вдруг, увидел её, сидевшей на траве в том самом сочно-голубом платье и смотревшей на него глазами, излучавшими любимые им греховные искорки. «Десять лет прошло, как мы расстались. Откуда она здесь? – задавал Пол себе вопрос и заметил, что инстинктивно прикрыл руками причинное место. «Странно! Я стыжусь её, – подумал Пол. – Чего стыжусь? Она же видела меня. Правда, это было давно, десять лет назад. Но всё равно, она меня знает.» Её губы дрогнули, и прозвучало его имя, но почему-то мужским голосом…

    – Пол! – Услышал я Свена, открыл глаза и повернул голову в его сторону.
    – Зачем мы подобрали Ноймана?
    – Он – наш пропуск… – ответил я, закрыл глаза и провалился в чёрную пропасть сна.
    На вторые сутки полёта Отто Нойман пришёл в себя.
    Я вышел из кабины в общий отсек и встретил бежавшую навстречу Этти. Целеустремлённость её движений, беспокойное выражение глаз говорили о том, что произошло из ряда вон выходящее событие. Что это могло быть? Нас настиг пиратский корабль? Произошла разгерметизация корпуса космокара? Нет. Нойман открыл глаза. Никогда не переставал удивляться женщинам, обладающим способностью из маломальского события создавать явление вселенского масштаба.
    – Пол, Нойман проснулся! – тревожным голосом проговорила Этти.
    – Всего лишь? – вопросом ответил я.
    – Он сказал, что хочет видеть командира корабля.
    – Что ещё он хочет?
    – Он хочет чтобы ты подошёл к нему.
    Этти, пропуская меня, отступила в сторону. Я прошёл мимо кресел и столика, встал рядом с полкой, на которой лежал с закрытыми глазами бледный Нойман, а Грета поправляла тонкое одеяло, укрывавшее его.
    – Нойман, ты слышишь меня? – спросил я.
    Нойман открыл глаза, смотрел на меня, будто вспоминая, где и когда мог видеть стоявшего перед ним человека. Наконец, в глазах контрразведчика блеснула искорка, говорившая о том, что он меня узнал, и слабым голосом спросил:
    – Вы!? Вы – командир корабля?
    – Да.
    – Куда мы летим?
    – В созвездие Волосы Вероники.
    – Давно?
    – Вторые сутки.
    Нойман замолчал и прикрыл глаза. Вновь собравшись силами, проговорил:
    – Держите курс в созвездие Ворон… – и потерял сознание.
    Я взял из запасов очередную бутылку рома и отправился в кабину управления, где ждал меня Свен. Когда я уселся в своё кресло, он спросил:
    – Ну, что там с Нойманом?
    – Спит.
    Я сделал два глотка из бутылки, отдал её Свену, закурил сигару и ушёл в свои мысли, которые, собравшись в пучок, открыли перед моими глазами образ жены. В последний раз я видел её перед тем, как убыл на курсы подготовки агентов РУКПО. Завершив обучение, получил первое своё задание в созвездии Малый Пёс, в котором обследовал планетку, входящую в звёздную систему Гомейсы. Та планета втрое меньше по массе Земли, но обладала б;льшей плотностью, а потому на ней я был на килограммов десять тяжелее, чем на Земле. По этой причине я быстро уставал, но световой день длился вдвое меньше, и я спал вдвое больше. Хотя планета имела свою атмосферу, но была бедна кислородом, а потому могла быть пригодна только в качестве небольшой базы, но не для заселения её людьми. Закончив обследование, я получил новое задание и, не возвращаясь на Землю, убыл в созвездие Гидры, где мне пришлось обследовать две планеты, одну – в системе звезды ; (дзета) и вторую  - в системе звезды ; (кси). И так без перерыва в течение многих лет я мотался от одного созвездия к другому, облетев всё южное полушарие.
    Я редко вспоминал о своей семье. Для этого не было времени, моя работа требовала огромного напряжения, в снятии которого помогал мне ром. Но прибыв на очередную планету, я увлекался её природой, флорой и фауной, и для меня ничего не существовало, кроме объекта моего исследования. Уходя в работу, я забывал свои несчастья, невзгоды и проблемы, оставшиеся далеко позади, как в пространстве, так и во времени. Да и бывшие нередкими ссоры с женой не позволяли моей памяти  возвращаться к семье. Когда обсуждалась какая-либо проблема, она говорила много. Её правильно поставленная, оттренированная в консерватории на занятиях  по актёрскому мастерству и многолетним опытом актёрской работы речь сопровождалась необычайно сильным эмоциональным фоном и словесным потоком, подобно стремительному и шумному потоку горной реки. Приходилось напрягать уйму сил и внимания, чтобы за эмоциями и словами выбрать суть обозначенной проблемы и пути её разрешения. И только она начинала говорить, как всё моё существо противилось, нервы напрягались, как струны, мутнел разум, готовый в любой момент взорваться, что и происходило всякий раз, когда под её давлением я вынужден был её выслушивать…
    – Пол, – вывел меня из задумчивого состояния Свен. – Грета зовёт.
    Я обернулся и увидел в створе двери Грету.
    – Он снова хочет, чтобы ты подошёл.
    – Грета, – возмутился я. – Успокой его. Скажи, что до В;рона нам ещё тридцать двое суток полёта. Успеется.
    Грета ушла.
    Я сделал два глотка рома и, откинувшись на спинку кресла, уснул.
    Нойман выздоравливал. Хотя с трудом, но на двенадцатые сутки полёта он мог продолжительное время вести разговор, не впадая в беспамятство. Вот тогда-то я уделил ему большее внимание, не отвергая просьбы выслушать его.
    – Пол, то, о чём я хочу попросить, никто не должен знать, – сказал мне Нойман. – Ты можешь сделать так, чтобы нас не слышали?
    – Нет. Корабль мал для такого количества экипажа.
    Нойман призадумался, а затем сказал:
    – Нужно попасть на Крепускулум.
    – Что это?
    – Маленькая планета в созвездии В;рона. Эпсилон В;рона де.
    Я знал о существовании этой планеты, находящейся на расстоянии в триста восемьдесят световых лет от Земли. Эпсилон В;рона де являлась одной из первых зкопланет, которая подверглась заселению людей на заре колонизации космоса. У неё было несколько неофициальных названий. По схожести с Землёй её называли Терра-2, были названия Аврора, Прима и множество других. Первые переселенцы начали осваивать Эпсилон В;рона де в конце двадцать первого столетия, но с расширением экспансии планета теряла своё значение, и, как нередко случалось, к ней пропал интерес. С подобной участью планет было предостаточно. В последствии эти планеты часто использовались космическими пиратами в качестве своих баз, или в качестве мест, в которых они могли отсидеться и отдохнуть от преследования. Бытует мнение, что на таких планетах спрятаны сокровища пиратов, и находилось достаточно желающих найти их, но не было известно ни одного случая, чтобы кому-то посчастливилось разбогатеть. Половина из искателей кладов бесследно пропадало в космическом пространстве, а тем, кому удавалось добраться, встречали либо безжизненную планету, и, в лучшем случае, находили разрушенные временем поселения без единой живой души, либо, встречаясь с аборигенами, ассимилировались с ними. Кто-то, потратив более половины жизни на бесплодные поиски, возвращался, так и не приобретя состояния.
    Но что интересовало Ноймана на такой планете?
    – Когда высадимся, я скажу, что надо делать, – пообещал он.
    Такая постановка вопроса меня не удовлетворяла. Значительно отклоняться от намеченного курса я не желал. У меня были свои цели и задачи. Тратить время и топливо не хотелось из-за какого-нибудь пустяка, ничего не значившего для меня и для выполнения задания Центра, а потому я поставил Нойману условие, или он раскрывает свои карты, или мы впредь не возвращаемся к этому разговору.
    – Времени у тебя трое суток, – предупредил я его. – Через трое суток смена траектории полёта космокара будет проблематичной.
    На вторые сутки после откровенного разговора с Нойманом, когда по времени все должны крепко спать и видеть сны, я проснулся от ощущения  дискомфорта. Повернув голову в сторону соседнего кресла, увидел в нём не Свена, а спавшую в неудобной позе Грету.
    «Что за чудеса?» – подумал я и разбудил женщину.
    – Почему ты не на своём месте?
    – Свен попросил меня поменяться, – ответила Грета. – Он сказал, что устал сутками сидеть в кресле.
    «Как бы не так! – не поверил я тому, что Свен устал от кресла. – Наверняка, с Этти развлекается. Потерпеть не может!»
    Не поддаваясь первому желанию незамедлительно восстановить заведённый порядок, я отвернулся от Греты и снова забылся сном, как почувствовал лёгкое прикосновение к своему плечу.
    – Грета! Пойди к Нойману, проверь, не нужна ли ему помощь.
    Женщина ушла, и я уснул, но не надолго. Меня разбудили тихие всхлипывания. Не вызывало сомнений, кто издавал их и по какой причине. Я не стал открывать глаза. «Превращают космокар в космический вертеп!» – Подумал я и вновь уснул, а наутро, если так можно было сказать, находясь в открытом космосе, я собрал всю команду в общем отсеке и сделал внушение троице, вздумавшей использовать мой космокар для развлечений.
    Закончив разгон, я хотел уйти в кабину управления, но меня остановил Нойман.
    – Вы подобрали меня, потому что я Вам нужен, Пол, – начал разговор Нойман. – Вы летите в созвездие Волосы Вероники, а там хозяева мы. Без меня не выполнить задание руководства Союза. 
    – Вы так полагаете? – спросил я.
    – Да, – ответил Нойман. – Только мне известно, что Вы завербованы нашей контрразведкой. Видите ли, я не успел отправить ваше досье. А потому, уже на подступах к пространству Конфедерации, в лучшем случае, Вы тут же будете задержаны, и, что с Вами станется, не известно. В связи с развязанной Союзом войной, не  думаю, что Вам удастся выкрутиться.
    – Что же Вы предлагаете, Нойман? – задал я вопрос.         
    – Сделку.
    – Какую?
    – Мы высаживаемся на  Крепускулуме, и я подтверждаю Ваш переход на работу в контрразведку Конфедерации.
    – Будь по Вашему, – согласился я с Нойманом и ушёл корректировать маршрут космокара.
    Хитёр чёрт! Ну, да ладно. Высадимся на этой Богом забытой планете. Только не думай, Нойман, что ты взял меня в оборот.
     Мы были в пути двадцатые сутки. Команда, ограниченная в бесконечном космосе небольшим пространством космокара, устала. Появились признаки апатии, перемешанные неожиданными вспышками гнева по пустяковым причинам. Надо было что-то предпринять для снятия стресса, и я решил организовать небольшой праздник. Поводом для него я придумал свой день рождения. Женщины приготовили стол из запасов тех продуктов, которые были у меня, я достал бутылку коньяка и бутылку водки. Рассевшись вокруг столика таким образом, что Свен оказался на диване посредине между Этти и Гретой, а я сидел в кресле. Справа от меня была Грета, а слева, во втором кресле  – Вивьен. Нойман, который ещё не мог самостоятельно двигаться, лежал на отведённой ему полке чуть в глубине в хозяйственной части корпуса космокара, тоже принимал участие в веселье. Этти непрестанно ухаживала за ним, подавала, то коньяк, то закуску.
    Я давно не пил водку. Первая выпитая стопка вызвала сокращение диафрагмы, и я начал икать. Моё икание веселило женщин. Свен подал мне стакан воды.
    – Выпей, икота пройдёт.
    Вечеринка продолжалась долго. По уговору женщин и Свена, я достал ещё одну бутылку коньяка – водку никто не пил, кроме меня.
    Я не любитель долгих посиделок, а потому, оставив своих друзей одних, ушёл в пилотскую кабину, уселся в кресло, закурил сигару и отдался своим мыслям.
    Эпсилон В;рона де – вполне пригодная для жизни людей экзопланета. Наверняка, там живут потомки первых переселенцев землян. Через десять суток мы высадимся на Крепускулуме, как называл эту экзопланету Нойман, и я оставлю там Свена с его женщинами в каком-нибудь городе, или посёлке.
    Я включил монитор бортового компьютера и задал параметры звёздного неба, чтобы определить, на какой планете можно дозаправить свой космокар. Не люблю пустые топливные резервуары и, при первой же возможности, заполняю их.         
    Ближайшей планетой, на которой производилось топливо для космических кораблей и имелись его запасы и заправочные пункты, была ; Crt l (фита Чаша эль), или Plagiarius Paradiso (Райская Планета). ; Crt l – единственная из двенадцати планет этой звёздной системы пригодная для жизни людей, со временем, стала использоваться в качестве отдыха для богатеньких землян. Сама природа планеты, мягкий тёплый климат способствовали этому. Множество курортов, увеселительных заведений, наподобие игорных домов, созданная туристическая инфраструктура, приносили планете большой доход.
    Но с началом гражданской войны всё могло измениться.  Райская Планета находилась в сравнительной близости от созвездия Волосы Вероники, объявленной Конфедерацией зоной своих владений. Не приходилось сомневаться, что между Конфедерацией и Союзом, если и не началась драка, то обязательно она будет, и кого я там встречу – конфедератов, или союзников – с точностью прогнозировать не мог, тем более на связь Центр не выходил.
    В кабину ввалился изрядно подвыпивший и весёлый Свен. От него разило коньяком. Немного смутившись, пьяный Свен попросил ещё бутылку. Понимая, что это уже лишнее, я всё же встал и вышел из кабины, чтобы из своих запасов достать питьё. Увидев меня, Этти поменяла привольную форму своего положения на диване и скромно уселась, опираясь подбородком на руку, а Грета молниеносно соскочила с колен Вивьена, присела рядом с Этти и выжидающе смотрела на меня.
    Праздник есть праздник! Пусть веселятся.
    Я подал коньяк Свену, поинтересовался о самочувствии Ноймана и снова ушёл в пилотскую кабину.
    Нойман указал координаты, по которым я должен был посадить космокар на Крепускулуме.  Я выбрал ровную площадку, окружённую холмами, лесами и заболоченными прудами, а вдали виднелись горы, покрытые зеленью. В тех широтах, в которых мы оказались, стоял конец лета, настойчиво намекавшего о скорой передаче своих прав осени. Рядом с нами пролегал луг, на котором без присмотра паслось небольшое стадо коров, ничем не отличавшихся от тех, к которым мы, земляне, привыкли. Они также, как и наши глупые бурёнки, не выказали никакого удивления посадкой инопланетного космического корабля. Отдельные особи, стоя неподвижно, пережёвывали жвачку, изредка отгоняя хвостом, как плёткой, назойливых насекомых. Своим неподвижным глубоко-отсутствующим взглядом коровы наблюдали за нами, их челюсти, создавая впечатление крутящихся жерновов, непрестанно ходили вправо и влево, а ноздри вздрагивали при очередном выдохе животного.    
    Смеркалось.
    – Здесь красивые сумерки, – сказал Нойман.
    – Потому планета так названа?
    – Да. Крепускулум.
    Нойман был прав. На Крепускулуме удивительно красивые сумерки. Они начинались с заходом звезды, игравшей роль нашего Солнца, и продолжались до утра. Как таковой ночи, по привычным понятиям землян, не было. Из-за особенностей магнитного поля планеты, лучи местного солнца, скрывшегося за горизонтом, проникали на неосвещённую сторону планету и, преломляясь в магнитном поле, освещали Крепускулум. Свечение было слабым, оно отдалённо напоминало ночник в спальне, сияло то фиолетовым, то розовым, а иногда нежно-зелёным, светом, в зависимости от интенсивности воздействия магнитного поля планеты. Вся округа выглядела фантастически загадочной. Представьте себе, вы видите фиолетовые горы и леса, реки и поля. С фиолетовым оттенком травы и листва деревьев, цветы и люди. Свет не был мёртвым, он играл, веселился и смеялся, переливался различными оттенками, будто бы плясал, радуясь, только ему одному известному, празднику. А перед рассветом планета на полчаса погружалась в тьму, как будто наступало полное затмение. Небо было чёрным, на нём не светила ни одна самая маломальская звёздочка, всё вокруг было черно, душу охватывала тревога, которую невозможно было отогнать даже с помощью искусственного света. А по прошествии получасовой тьмы, разом, по всей линии  горизонта разноцветные лучи света, ослепляя, разрезали черноту, освещали планету, будто возвращали её из кромешного ада. Незабываемое зрелище!
    Наша высадка не обошлась без происшествия.
    Грета и Этти, проведшие долгие годы в подземном городе на пустынной планете, радостно визжа, выскочили из космокара и бегали по полю, как маленькие девочки, которым строгая гувернантка, снявшая на короткое время запреты в поведении юных воспитанниц, разрешила немного порезвиться. Они пригибались к траве и вдыхали её запах, срывали цветы, разбрасывали их вокруг себя, подбегали к деревьям, обнимали их стволы и застывали, будто пытаясь всем своим телом раствориться в древесной толще.
    – Этти! Этти! Смотри, какие прелестные коровки. Как я давно не видела коров! – Кричала Грета и бегом пустилась к ближайшей бурёнке, тупо наблюдавшей за нами и перемалывавшей челюстями тёмную массу, обильно смоченной слюной и стекавшей зелёной струйкой с её нижней губы.
    – Грета, вернись! – Крикнул я ей, но было уже поздно.
    Откуда не возьмись, появился огромного роста тёмно-бурый бык. Всем своим массивным телом он отрывался от земли и неуклюжими скачками быстро приближался к Грете. Его широкий лоб, окаймлённый длинными острыми рогами, был направлен на врага, в качестве которого, по его мнению, выступала Грета.
    Вивьен и Свен бросились на помощь женщине, сообразившей, что ей грозит опасность, с криком страха, поддерживаемым пронзительным визгом Этти, убегавшей от нагонявшего её быка.
    Ни Вивьен, ни Свен, ни вместе, не могли бы спасти Грету. Полутонное животное могло просто переключить своё внимание на них, но разметало бы и того, и другого в разные стороны, смертельно ранило бы своим грозным оружием, а, напоследок, для пущей уверенности, затоптало бы своими копытами. Эти мысли в доли секунды располосовали мой мозг, и я, по давно приобретённой привычке, не задумываясь, вскинул «Узи» и послал в быка очередь, которая прошлась по его лбу и по левому боку. Животное сделало прыжок, его тело вздрогнуло каким-то причудливым образом вперёд и вправо. Бык, будто споткнувшись, опрокинулся на правый бок, перевернулся и, упираясь ногами, застыл на левом. Его тело дёрнулось в попытке встать, но нанесённые выстрелом раны не давали этого сделать. Силы покидали животное, чувствовавшее стремительно приближавшуюся смерть. От негодования и бессилия бык грозно захрапел, повторил попытку встать, но только потратил последние силы. Он застыл в неподвижности и, вдруг, издал громкое жалобное мычание, заставившее не только всё стадо прекратить жевать траву, но всколыхнувшее наши души и защемившее сердца. Признаюсь, я сожалел, что отнял жизнь у этого молодого и сильного животного, которому, если бы не наше появление, предстояли бы долгие годы водить своё стадо с пастбища на пастбище, защищать его, производить потомство и умереть в старости от рогов повзрослевшего и набравшегося опыта и силы своего же сына, по законам природы, претендовавшего на роль вожака.
    Оправившись от происшествия, мы, по предложению Ноймана, пошли к горам. Предварительно мы взяли с собой запасы еды и питья, я включил защиту космокара, и Нойман повёл нас к месту, где, как он обещал, мы комфортно переночуем.
    Мы растянулись цепочкой по парам.
    Замыкали шествие Свен и Этти. Свен был единственным, кроме меня, вооружённым членом команды. Ещё на ёркенском космодроме он запасся автоматическим пистолетом, когда, по моему приказу, затаскивал на космокар раненого Ноймана, а потому я поставил его замыкающим для охраны наших тылов. Этти же, по праву его близкой подруги, шла рядом. Свен постоянно о чём-то рассказывал, Этти внимательно слушала, задавала вопросы и смеялась шуткам Свена.
    По середине шёл Вивьен, держа за руку Грету, всё ещё не отошедшую от шока. После моего «дня рождения» между Вивьеном и Гретой сложились близкие отношения. Грета изменилась. Она была ещё молодой женщиной, не старше тридцати пяти лет, но сблизившись с Вивьеном, Грета возвратилась в юность, она расцветала, как цветок, обогретый тёплым ласковым солнцем. Заметные морщинки на уголках глаз исчезли, взгляд искрился, в её движениях и поведении появилась уверенность, говорившая сама за себя: «Я – женщина! Я обласкана мужчиной, которому нужна». Наблюдая за Гретой, я замечал, как, закрепившаяся за годы работы танцовщицей в ресторане, раскрепощённость с определённой долей бесцеремонностью и нетерпимостью отступала, а на её место приходила кротость и желание подчиняться мужчине.
    Я и Нойман шли впереди. После ранения Нойман не окончательно выздоровел, а потому мы шли не быстрым шагом и чаще делали привал, чтобы дать ему отдохнуть.
    – F;r, dass der Winkel aus dem Wald ist unsere Nacht. – Как-то на одном из последних привалов сказал мне Нойман.
    – Что? – переспросил я Ноймана, хотя понимал немецкий, но не за чем ему было об этом знать.
    – За тем углом леса, – показывая рукой, повторил Нойман на общепринятом космоанглийском языке, – наш ночлег.
    Как только мы подошли к домику лесника, раздался похожий на каменные раскаты индюшачий клёкот, на шум которого вышел сухощавый в широкополой шляпе старик.
    – Привет, Райн! – приветствовал на немецком Нойман старика.
    – О, Отто! А я-то думал, что ты не появишься. Два месяца жду тебя. Завтра собирался уж возвращаться в Кристаллштадт.
    – Извини, Райн. Пришлось значительно отклониться от курса, – пояснял Нойман. – Совет Конфедерации приказал захватить одну небольшую планетку в созвездии Райская Птица.
    И далее, также на немецком языке, Нойман задал Райну интересный вопрос:
    – Когда начало операции?
    – Через неделю, – ответил Райн.
    – Поздно, – возразил Нойман. – Надо сейчас начинать. Для этого как раз подходящее время.
    – Вот, придём в Кристаллштадт, там всё и объяснишь.
    Нойман, перейдя на язык межпланетного общения, представил нам Райна, пригласившего нас в дом, в котором мы переночевали, а утром продолжили путь в горы.
    Из моей памяти не выходил вопрос, заданный Райну Нойманом о начале какой-то операции. Что это? Какая операция? Исходя из создавшейся в галактике политической ситуации, можно было предположить, что Конфедерация расширяет свою экспансию и делает попытки взять под свой контроль соседние созвездия, используя давно забытые Союзом планеты, как плацдарм. Чем плох Крепускулум? Тем, что находится в стороне от основных космических магистралей? Но, как база, он вполне пригоден для Конфедерации.
    Такие первые выводы я сделал. Но они оказались неверными.
    Эпсилон В;рона де, или Крепускулум, размерами, плотностью и атмосферой очень похож на Землю. Я чувствовал себя на этой планете так же, как если бы я находился на своей Родине. Но то, что нас ожидало впереди, удивляло и поражало меня, хотя считал себя вполне привыкшим к разным космическим неожиданностям. Прилетая на новую планету, мы психологически готовим себя к непривычной нашему восприятию  новизне и, когда встречаемся с чем-то, или с кем-то, выходящих из рамок нашего мироощущения, то принимаем это, как должное. Но, прилетая на новую планету, видя, что она похожа на Землю, или на подобные ей космические объекты, мы начинаем воспринимать планету, как нашу родную, и, когда встречаемся даже с незначительным отличием, мы теряемся, и нам необходимо время для осознания, что всё-таки это не наша Родина, это новый, отличный от нашего привычного, мир.
    Когда мы вышли к реке, бравшей своё начало в горах, нашему взору предстала картина, напомнившая мне описание Эдема из Ветхого Завета. На противоположном берегу реки отдыхало стадо горилл, рядом с ними поедали бамбуковые листья панды, степенно подходили к воде носороги, купались слоны. В отдалении расположился прайд львов, лениво гревших свои животы под солнцем, а, всего в пяти шагах от них паслись косули и антилопы гну, не опасаясь нападения хищников. Мои спутники также, как и я, были поражены увиденным, за исключением, пожалуй, Ноймана и Райна, давно привыкшими к планете и её чудесам. 
    Мы продолжали путь и вышли на окраину леса. Перед нами раскинулась голая долина, разделённая той же рекой, на берегу которой предстала ещё более удивительная картина. Мы увидели людей, вернее, человекоподобных особей мужского и женского рода. Они окружили тушу убитого парнокопытного животного, похожего на один из видов антилоп, освежёвывали её и, тут же, поедали вырванные куски сырого мяса. Тушу разделывали мужские особи, а женские с выводком находились чуть поодаль и пользовались теми кусками пищи, которой им бросали самцы. Группу человекоподобных окружили падальщики из числа птиц и гиен, которых приходилось периодически отгонять.
    Люди, если их так можно было назвать, по внешним признакам походили на нас и имели ту же конституцию тела. Но их череп напоминал, скорее всего известных нам по останкам homo erectus. Но, насколько мне известно, homo erectus  были знакомы с огнём и на нём прожаривали мясо, да и голышом они не ходили.
    Мы прошли мимо «homo erectus», которые не обращали на нас внимания, а продолжали свою трапезу. Когда мы подошли к  каменным валунам, первым признакам начинавшихся гор, то в тени кустарников увидели небольших размеров Jeep. Кое-как взобравшись в него, мы продолжили путь на колёсах.  И, хотя нас непрестанно трясло по бездорожью и бросало из сторону в сторону, но это было лучше, чем преодолевать расстояние до гор пешком. Как говорится, лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
    Преодолев долину, мы оставили джип на сохранение племени аборигенов, состоявших их трёх десятков мужчин и женщин. Это были люди, ничем не отличавшиеся от нас, если не считать, что они находились на уровне развития, аналогичному нашему каменному веку. На них была одежда, сшитая из обработанной кожи добытых животных, они пользовались нехитрыми орудиями труда, на вооружении имели копья, луки и стрелы, жили не в пещерах, а в изготовленных из кожи животных, наподобие палаток, шалашах.
    Аборигены обладали речью, знакомой и Райну. Он коротко переговорил с вождём племени, загнал джип под защиту отвесной скалы, подарил вождю перочинный нож, и мы начали подъём в горы. 
    Восход был не из лёгких. Мне часто приходилось преодолевать горы и в одиночку, и с командой. И, хотя знал, что восхождение – это тяжкий труд, но не предполагал, что на этот раз я с трудом перенесу подъём. С каждым шагом моё тело становилось тяжелее, мышцы сводило, и я, с огромным напряжением воли, преодолевая сумасшедшую боль, заставлял себя идти. С каждым метром подъёма, моё сердце колотилось всё сильнее, лёгкие работали в полную силу до невыносимо колючей боли за грудиной и в районе левой лопатки. Сердце. «Моё бедное сердце,  – думал я. – Как оно ещё работает, не останавливается, не разрывается!»
    Преодолев триста нескончаемых метров, мы оказались на огромном плато, протянувшемся в длину и в ширину на несколько сот метров. По границе плато то там, то тут, были разбросаны здания, предназначенные, вероятно, для каких-то хозяйственных целей.
    Нас ждали. В том месте, на котором мы оказались при восхождение в гору, стояло три готовых к эксплуатации автокара, с навороченной конструкцией, а на четвёртом в красном комбинезоне восседала молодая женщина. Она узнала Райна, соскочила с автокара и, приближаясь к нам, грудным голосом воскликнула:
    – Райн, привет! У меня всё готово. Можем двигаться.
    – Добрый вечер, Ирма, – ответил ей Райн. – Ты права, не будем терять время. Мои друзья устали, им требуется отдых.
    Ирма оглядела нас, остановив свой взгляд на Ноймане, поинтересовалась:
    – А Вас я когда-то видела. Только не помню когда и где.
    – Ирма, это к делу не относится, – ответил ей Нойман и оседлал первый же с краю стоявший автокар. – Грета, садись рядом.
    Остальных распределила Ирма: Свена с Этти, Райна с Вивьеном, – а меня пригласила сесть на свой автокар в качестве пассажира.
    Когда все были готовы, автокары, бесшумно работая, понесли нас к противоположной стороне плато.
    – О, я вспомнила! – Вдруг крикнула Ирма.
    Хочу добавить, что все разговоры совершались на немецком, потому я услышал: «;ber, ich habe mich erinnert!» – и, чуть было, не выдал себя, но мой голос вовремя застрял в горле, и я, мгновенно, сориентировавшись, задал на космоанглийском другой вопрос:
    – Вы что-то сказали? Но я не понял Вас.
    Ирма перешла на межпланетный язык и повторила:
    – Я вспомнила, где видела Ноймана. Это же один из наших руководителей.
    Да, не простая штучка этот  Нойман. Надо бы побольше узнать о нём. Но как? Пока я не имел никакого представления об этом.
    Мы быстро пересекли плато, достигнув противоположной его стороны, въехали в туннель, в конце которого располагалась долина с пирамидами под прозрачным куполом.
    – Вот и Кристаллштадт, – сообщила мне Ирма. – Вы бывали Кристаллштадте?
    – Нет, – ответил я.
    – А что Вас связывает с Нойманом?
    – Кое-какие общие интересы.
    На этом наш диалог завершился, и мы въехали в город, остановившись у одного из многочисленных зданий. Нойман и Райн покинули нас, а Ирма помогла нам расселиться. Она проводила нас в квартиру, расположенной на восемнадцатом этаже. Квартира была просторной, состояла из гостиной, двух небольших комнат, кухни и с помещениями для ванной.
    Ирма быстро объяснила что где находится, чем и как мы можем пользоваться, и, пожелав нам хорошего отдыха, ушла.
    – А я живу в соседней квартире, – сказала она мне, когда я провожал её до выхода.

    – Милая, объявлено казарменное положение, – кричал Пол в телефонную трубку. – Вечером никак не могу. Только днём.
    – Давай встретимся у парка на конечной остановке трамвая. До встречи, спешу на работу.
    Пол положил трубку и размышлял, как незаметно покинуть территорию штаба. Он не задумывался над тем, каким образом снова оказался на военной службе. Не это было главным. Они не виделись много лет, и вот представился случай. Сама судьба распорядилась так, что она дала ещё один шанс и снова через призыв на военную службу.
    Надо было спешить, надо успеть вовремя к трамвайной остановке. Трудно было бежать, ноги не слушались, еле передвигались, преодолевая метр за метром тропу, двухполосной лентой протянувшуюся между частными домами. Она пролегала через огромную яму, в которую надо было спуститься и вновь подняться, чтобы преодолеть расстояние, отделявшее территорию штаба от места встречи. Конечно, можно было обойти вокруг, но тогда расстояние утроилось бы, а Пол спешил.
    Наконец-то, Пол поднялся в гору и выскочил, скорее выполз, на просторную улицу, окружённую многоэтажными белыми зданиями. Вот парк, а вот и трамвайный путь, а поодаль кольцо для разворота и там же остановка. Далеко ещё. Надо бежать, и Пол снова напрягал мышцы ног, пытаясь ускорить бег, дававшийся с огромным трудом. Показался сдвоенный вагон трамвая, он остановился, выпустил пассажиров и стремительно двинулся к начальной остановке, на которой уже стояла она. «Неужели не успею? – думал Пол. – Надо успеть! Кто знает? Может это единственная возможность встретиться с ней».
    Пассажиры вошли, вошла и она, и вагон тронулся. Пол остановился у трамвайных путей, дождался, когда трамвай сравняется с ним и сходу запрыгнул в открытую дверь. А вот и она, сидит в кресле у самого входа, рядом с кабиной вагоновожатого. Пол подбежал к ней, спустился на колени, склонил голову на её грудь. Она обняла его и шептала:
    – Милый, родной мой! Я истосковалась по тебе! Как долго мы не виделись. Счастье, что ты снова нашёл меня.
    Больше она ничего не говорила, молчал и Пол. Они только, прижавшись, обнимали друг друга, и он чувствовал, как от неё исходили импульсы душевного страдания от долгой вынужденной разлуки, его тело вбирало её чувства и переживания, любовь и безнадёжную тоску, нежность и радость от встречи.
    Через две остановки был её выход. Она передала пакет.
    – Это мой подарок для тебя, – сказала она. – Мне пора.
    – Спасибо, – ответил Пол и пытался ещё, хотя бы на несколько секунд, задержать её.
    – Иди уж, – строго сказала она. – Я могу опоздать.
    И Пол ушёл.
    Когда добрался до места расположения штаба, в разгаре была проверка личного состава. Пол понял, что его не досчитались. Незаметно он встал в строй, дав понять старшему офицеру, что на месте.
    После проверки, старший офицер пригласил Пола в свой кабинет, Пол положил пакет на стол, распаковал, вытащил бутылку коньяка.
    – Война войной, – радостно воскликнул старший офицер, – но отдыхать тоже надо.
    Из ящика стола он вытащил два гранёных стакана, поставил на столешницу, ловко раскупорил бутылку и начал разливать коньяк. Струя тёмно-коричневого напитка долго стекала из бутылки в стакан, звонко шумя. «Когда же наполнится стакан?» – спрашивал себя Пол. Но журчанье коньячной струи продолжалось и с каждой минутой становилось всё сильнее, пока Пол не открыл глаза и не понял, что шум воды раздаётся из кухни…

    Вчера Ирма пришла к нам, когда все уже спали, я собирался последовать примеру остальных.
    – Извините, что поздно, но было много работы. Как устроились? Нужна ли в чём помощь? – Поинтересовалась она с порога.
    Я пригласил её войти и проводил в кухню.
    – Голодна? – спросил я Ирму, усадил её за стол и подал ужин, приготовленный Гретой и Этти.
    – Что выпьешь? Ром, коньяк?
    – Ой, а я никогда не пила ром, – ответила Ирма.
    Я достал из навесного шкафа бутылку и две стопки, разлил ром, и мы вместе выпили. Дыхание женщины перехватило, она покраснела, замахала руками. Я быстро подал ей воды. Отхлебнув пару глотков, Ирма восстановила дыхание.
    – Ух, какая крепкая!
    Ром понравился Ирме. За ужином она выпила вторую стопку, и, хотя попросила ещё, но я уговорил её больше не пить, убедив в том, что этого предостаточно.
    К чаю я подал ей небольшое пирожное, и мы сидели и вели разговоры.
    – Всегда столько много работы? – спросил я.
    – Нет, – ответила Ирма, – сегодня особенный день. Приехал же Нойман. А он у нас, знаешь, какая шишка!? Он руководит комитетом по независимости. В связи с его приездом наконец-то комитет собрался. Долго они там заседали, а мы смертные обслуживали. То чай принеси, то накорми, то принеси какие-то бумаги, то отнеси…
    – И ты носила?
    – Нет. Я развозила. Ждала в комнате для обслуживающего персонала, пока не закончилось заседание. А как закончилось, отвезла одного из комитетчиков домой. Знаешь, что он мне сказал?
    – Нет, не знаю, – ответил я.
    – Только это большая тайна!
    – Не волнуйся Ирма. Не подведу, – заверил я женщину, а для придания формы заинтересованности шёпотом продолжил:
    – Расскажи?
    – Так вот! Крепускулум будет независимой планетой. Скоро наш комитет объявит об этом.
    – Но ведь Союз не оставит вас в покое?
    – Мой пассажир тоже так сказал. Но мы попросим помощи у Конфедерации.
    Так вот оно что! Крепускулум объявляет о своей независимости, как от Союза, так и от Конфедерации. Неплохой расчёт. Пока два тигра дерутся из-за добычи, третий, более слабый хищник, поедает её. Или это тактика действий Конфедерации? Планета объявляет о своей независимости от метрополии, а Конфедерация, имея все основания, защищает её и, таким образом, расширяет своё влияние. Скорее всего так, если исходить из того, что Нойман служит в контрразведке Конфедерации. Но и этот вывод был неверным.
    – Пол, – прервала мои размышления Ирма, – ты с какой планеты?
    – С Терры.
    – Надо же! – воскликнула Ирма. – Неужели с самой Терры!? Так ты, значит, «союзник»? наш враг? – рассмеялась она.
    Она долго расспрашивала меня о планете – прародительнице всего человечества, внимательно слушала, насколько позволял её затуманенный ромом мозг. При случае, в незначительных местах рассказа, я переходил на шёпот, как бы давая понять, что я, якобы, раскрываю тайну, о которой не следует знать никому. Ирма, в свою очередь, преподносила мне сюрпризы, излагая некоторые детали из деятельности комитета. От неё я узнал, что Нойман является руководителем этого комитета, что по его инициативе десять лет назад на Крепускулум прибыла большая группа людей для создания астрономической станции по наблюдению за движениями звёзд и планет. Но на самом деле, их изначальной целью было завоевание планеты и создание независимого сообщества. Крепускулум был выбран не случайно. Во-первых, он находился далеко от основных путей сообщения, во-вторых, был пригоден для жизни людей, в-третьих, уже был заселён, и, в-четвёртых, Крепускулум был забыт метрополией. Но группа одержимых идеей независимости молодых людей столкнулась с неожиданным для себя фактом, а именно: населявшие планету сообщества людей деградировали в своём развитии. С ними невозможно было осуществить корыстные планы. Постигшее разочарование вскоре сменилось не меньшим оптимизмом, когда на планете были обнаружены какие-то редкие металлы и минералы. Тогда-то и началась новая волна её заселения, которая всё больше принимала угрожающие размеры. А потому Нойман, через своих тайных друзей на Терре, протащил закон об ограничении иммиграции, и приток новых переселенцев прекратился. За счёт экспорта редких металлов и минералов Крепускулум процветал. Был отстроен Кристаллштадт, построен космодром, создана собственная полиция и собственный парламент.
    Нойман не терял надежды на независимость Крепускулума. Он мечтал стать верховным главой и, в последующем, собрав вокруг планеты соседние, создать свою империю во главе с самим собой. Хотя его тщеславие не знало границ, но осторожность, терпение и неотступность от раз и навсегда определённой цели помогали ему добиваться своего. Он ждал, когда наступит время, и будут созданы условия для претворения его цели в жизнь. И такие условия были созданы с объявлением независимости нескольких планет в созвездии Волосы Вероники, с самопровозглашением Конфедерации.
    «Скорее всего, – подумал я, слушая Ирму, – Нойман является двойным агентом, если у него есть влиятельные покровители на Терре».
    – А ещё! – добавила Ирма. – Как на Терре, так и в Конфедерации, у Ноймана есть друзья, которые ему помогают стать императором.
    – Ну, это навряд ли, – подзадорил я женщину.
    – Ты мне не веришь?
    – Почему же? Верю. Но сомневаюсь.
    – Так вот! Эрдмут Газенклевер… Ты знаешь Эрдмута Газенклевера?
    – Не учёный ли астроном?
    – Он самый. Так вот, – продолжала Ирма, – этот Эрдмут Газенклевер – ближайший соратник Ноймана.
    – Но мне это не о чём не говорит, – ответил я.
    – Конечно. Мало ли соратников у Ноймана? Главное что он мой муж! – Сказала Ирма голосом, которым рассчитывала сразить меня наповал. На, мол, тебе! Теперь уж ты не будешь сомневаться в том, что я говорю, – Бывший, правда. Он старше меня на восемнадцать лет. Думаешь, как я попала на эту планету? Вместе с ним прилетела, ещё девчонкой. Он так любил меня, что всё мне рассказывал и советовался со мной.
    – Почему он бывший твой муж?
    – Я бросила его.
    – Были веские основания?
    – Ещё какие! Застукала его с секретаршей. И не простила. Хорошо, что не забывает меня. Чем-нибудь да поможет.
    – Надеюсь, ты осталась не одна?
    – Замужем что ли? Нет. Я – свободная женщина! Да и за кого тут выходить? Все мужчины одержимы либо наукой, либо политикой. Скукотища!
    – Ещё чаю заварить? – предложил я.
    – Нет. Твой чай не вкусный, – отрезала Ирма. – Вот у меня чай! Попробуешь – только мой и будешь пить.
    – Хотел бы попробовать твой чай, – принял я вызов женщины. – Не взирая на то, что больше другого в жизни пить не буду.
    – А ромом угостишь?
    – За чай? – улыбнулся я. – Угощу.
    – Тогда бери бутылку, и пойдём…
    Так я проснулся в постели Ирмы от шума вытекавшей из кухонного крана воды. 
    Ирма мыла посуду. Из одежды на ней, кроме трусиков и бюстгальтера, ничего не было, если не считать передника, защищавшего от брызг воды.
    – Доброе утро! – приветствовал я женщину, встретившись взглядом с её отражением в зеркале.
    – Доброе, – ответила мне Ирма, подошла ко мне и подставила своё лицо для поцелуя. – Иди в ванную, – прошептала она мне на ухо, – умойся, а я пока приготовлю завтрак.
    Когда я вернулся, Ирма уже навела порядок на кухне, на столе стоял завтрак, а с динамика портативного радиоприёмника неслась приятная музыка. Мы завтракали, когда передача мелодий прекратилась, и диктор радиостанции объявил о предстоящем важном сообщении. Радиоприёмник несколько секунд пошипел, а затем снова раздался голос диктора, объявившего, что к народу Крепускулума обратится председатель комитета по независимости Отто Нойман.
    Радиоприёмник снова зашипел, и я услышал знакомый голос Ноймана, сообщившего о том, что в сложившейся неопределённой обстановке на всём пространстве бывшего Союза, Крепускулум, в целях своей экономической безопасности, объявляет о независимости. Вся полнота власти на планете переходит к Временному правительству, распускается парламент, упраздняется мэрия, а бывшие органы власти на местах переименовываются в муниципалитеты, которым предписывается осуществлять свою деятельность под надзором специальных представителей Комитета по независимости. Граждан планеты Нойман призвал к спокойствию, а для обеспечения правопорядка в городе, обязал полицию, полностью перешедшую на сторону новой власти, патрулировать улицы. В конце своего обращения Нойман призвал Союз и Конфедерацию признать независимость Крепускулума, установить добрососедские отношения в интересах взаимовыгодного сотрудничества.
    Как показали последующие события, расчёт Ноймана оправдался. Уже к завершению дня независимость Крепускулума была признана Конфедерацией, а Союз последовал примеру своего противника спустя сутки. И та, и другая противоборствующие стороны действовали из собственной логики: Конфедерация считала, чем больше планет объявит о своей независимости, тем скорее ослабнет Союз, который, в свою очередь, решил не распылять силы на подавление бунтов на малозначащих для него планетах, а сосредоточиться на уничтожении главного своего врага – Конфедерации.
    – Ну, что я говорила? – воскликнула Ирма. – Я была права? А ты сомневался.
    Улыбнувшись, я кивком головы подтвердил её правоту.
    Многое из того, что я услышал от Ирмы, уже не имело ценности. Факт объявления Крепускулума о независимости, нивелировало основную часть информации. Но желание Ноймана расширить владения планеты и стать императором, могло быть интересным для РУКПО, а потому, пока я нахожусь на Крепускулуме, мной было принято решение с помощью Ирмы найти наиболее важный и точный источник информации. В последующем, сама судьба предоставила мне такую возможность.
    – Теперь Нойман возьмётся за Чашу и Гидру, – заявила Ирма.
    – Ирма, мне нужна твоя помощь, – обратился я к ней с просьбой.
    – Какая ?
    – Мне надо попасть на мой космокар.
    – Не проблема. Я отвезу тебя на космодром.
    – Мы высадились не на космодроме.
    – Где же? –  удивилась Ирма.
    – Недалеко от домика лесника, в котором нас поджидал Райн.
    – Странно. Почему вы посадили космокар там, а не на космодроме?
    – Понятия не имею. Нойман просил.
    – Хорошо. Я сейчас соберусь.
    Через полчаса мы уже катили на автокаре и через Западные ворота покинули пределы города. Ирма вела автокар не по тому маршруту, по которому накануне мы прибыли в город, то есть не через плато, а огибала возвышенность по просёлочной дороге. Как объяснила Ирма, эта дорога безлюдная, а, если бы мы двигались через плато, то у обслуживающего персонала возникло бы много вопросов к нам.
    – Как я понимаю, тебе ни к чему лишние расспросы. – Усмехнулась Ирма.
    За короткое время знакомства с Ирмой, я несколько раз менял мнение об этой женщине. Поначалу, она показалась мне простушкой, не способной держать язык за зубами, желавшей поднять свою значимость информацией, которой обладала. Встретив незнакомого мужчину, она была готова рассказать всё, что знала, даже то, что можно было бы использовать против неё, в том числе. А прошедший вечер! Стоило выпить пару стопок рома, и её было не остановить, информация, интересная для человека моей профессии, лилась, как из рога изобилия. Впоследствии, я начал убеждаться, что Ирма не настолько глупа, как кажется. Возможно, она была приставлена, чтобы следить за мной. Выдавая некоторую, казалось бы, важную информацию, вскоре оказавшейся не столь значимой, Ирма пыталась завоевать моё доверие, усыпив, таким образом, мою бдительность. Скорее всего, Ирма работала на Ноймана, но зачем ему такие сложности? Владея планетой, он мог бы непосредственно от меня добиться нужной информации, а не приставляя ко мне сотрудника тайной полиции.
    С другой стороны, Нойман не плохо ориентировался в делах РУКПО, а, значит, понимал, что моя изначальная задача была не выведывание тайн противника, которого до самопровозглашения Конфедерации, не существовало, а обыденная разведка новых планет на предмет возможности их использования. Скорее, эта работа напоминала исследовательскую, хотя мне давались и задания разведывательного характера. Неоднократно я прилетал на заселённые планеты, чтобы выведать настроение населения и возможные сепаратистские взгляды руководства.
    О том, что в скоплении планет в созвездии Волосы Вероники местными заинтересованными руководителями при помощи толстосумов культивировались идеи независимости от Союза, было известно давно. Только Центр не придавал этому особого значения, самонадеянно считая, что без него ни одна планета выжить не в состоянии, а потому увлечение сепаратистскими идеями на окраинах Союза воспринималось, как детская игра, пока не грянул гром. В моё первоначальное задание были внесены коррективы. Что это? Битьё по хвостам? Или всё-таки руководство РУКПО предугадывало события, и я был откомандирован в созвездие Волосы Вероники преднамеренно. Моё прибытие планировалось завершить на суток семьдесят раньше, но непредвиденные обстоятельства задержали меня в пути, и я попал в круговорот событий, не добравшись до конечной точки следования. А значит, моё задание должно быть существенно скорректировано, о чём я желал узнать. И немедленно.
    Что же касается Ирмы, я не упускал вероятности того, что она, наблюдая за мной, выполняла задание тайной полиции. Однако, ситуация могла быть до банального простой: женщина, истосковавшаяся по мужчине, пыталась заинтересовать его. А потому делать какие-либо окончательные выводы было рано. Время покажет.
    Дорога петляла, то спускаясь вниз, то поднимаясь вверх, но, в целом, мы заметно снижались. Ирма хорошо владела искусством вождения, но неслась с бешеной скоростью, недопустимой в горных условиях. Практически, не снижая скорости, она, каким-то чудом, вписывалась в крутые повороты, иногда автокар так несло, что он накренялся, либо вправо, либо влево, приподнимаясь одним боком над дорогой. Такая езда была опасной, а попусту рисковать я не любил, потому попросил Ирму вести автокар аккуратнее.
    – Испугался!? – Заразительно рассмеялась Ирма, но скорость убавила. 
    Размеренное движение успокоило меня, и я больше обращал внимание на отвесные скалы, на вершины, стремившиеся ввысь, на горную растительность. За очередным поворотом я увидел переливавшуюся дымку тумана, заполнившего всё пространство. Вскоре мы въехали в туман, и Ирма максимально снизила скорость, так как видимость была незначительной.
    – Красота! – воскликнул я.
    – Хм, интересно, – прокомментировала Ирма.
    – Что интересно? – спросил я её.
    – Не думала, что разведчик может быть романтиком.
    Так, так! Теперь уж интересно стало мне.
    – Почему ты думаешь, что я разведчик?
    – Райн сказал, – ответила Ирма. – Он и приставил меня следить за тобой.
    – Зачем ты мне говоришь об этом?
    – Ну, их! Пол, они так мне все надоели со своей политикой! А мне хочется обыкновенного женского счастья.
    Далее ехали молча. Через час мы преодолели горы и оказались в долине. Проехав небольшое расстояние в сторону леса, увидели небольшую группу полуголых неандертальцев, окруживших огромных размеров оленя и пытавшегося с помощью массивных копий повалить его. Охота была нелёгкой, о чём свидетельствовали два изуродованных рогами оленя трупа. Я решил помочь аборигенам. Вскинул «Узи» и послал очередь в оленя, тут же упавшего замертво. Ирма нажала на газ, и автокар, зарычав, быстро проскочил мимо неандертальцев, вскоре скрывшихся из виду.
    – Не надо было этого делать, – сказала Ирма.
    – Почему? – спросил я.
    – У нас не принято вмешиваться в жизнь туземцев, особенно неандертальцев. Их действия непредсказуемы. Они могли бы напасть и на нас.
    Ещё через час мы подъехали к космокару.
    – Ух ты! – воскликнула Ирма. – Какой корабль! Первый раз вижу такой.
    – Это космокар нового поколения. Он только недавно запущен в производство, – пояснил я.
    – Красавец! – Похвалила Ирма.
    Я снял защиту. Ирма осматривала корабль изнутри, всё более восхищаясь его практичной, но приятной отделкой, расположением отсеков, диваном и креслами, аппаратурой, вошла вместе со мной в пилотскую кабину и уселась в кресло капитана.
    – Кресло удобное! – подтвердила Ирма. – В нём и спать можно.
    – Ирма, мне надо поработать, а потому я хочу, чтобы ты подождала меня в отсеке для отдыха. Открой дверцу «f», там ты найдёшь напитки, можешь выпить чай, или кофе.
    Ирма усмехнулась, но послушно покинула кресло.
    – А ром там есть? – спросила она.
    – Ром пить не рекомендую.
    – А я с кофе.
    – С кофе лучше коньяк.
    – Ладно, работай, – согласилась Ирма. – Только без поцелуя я не уйду.
    Получив от меня желаемое, женщина быстро вышла из пилотской кабины, оставив меня одного.
    За сутки от Центра поступили два десятка сообщений, различной степени важности. Просмотрев наскоро все, я отобрал одно из них, которое представляло особую важность и давало конкретные инструкции моим действиям.
    Мне предписывалось узнать о дальнейших намерениях Ноймана, о его настрое в плане сотрудничества с Союзом и Конфедерацией, о военных возможностей Крепускулума, о составе Временного правительства и прочее.
    Ознакомившись с инструкцией, я передал о Крепускулуме информацию, которой владел на момент отправки сообщения, и открыв на мониторе карту планеты, начал её изучать. Необходимо выбрать укромное место для космокара, желательно поближе к Кристаллштадту.
    В выборе места стоянки помогла Ирма. Мы затащили автокар в грузовой отсек корабля и в бреющем полёте дважды пересекли горы. Я посадил космокар к северу от города. Это была довольно обширная холмистая долина.
    Начались красивые сумерки, а потому я вёл космокар, ориентируясь по приборам, безошибочно определившими наиболее удобное место посадки. Оно было скрыто холмами, вдали виднелась полоса невысоких гор, отделявших нас от города.
    Дальнейший путь мы совершали на автокаре.
    Преодолев долину, мы въехали в лес, через который вела широкая тропа, вполне вместительная для автокара.      
    – Сейчас я тебе что-то покажу, – сказала Ирма и, свернув с главной тропы на более узкую и заросшую травой, подъехала к отвесному берегу горной реки, через которую свисал разрушенный по центру мост, бравший начало от полуразвалившегося каменного здания с высокой лестницей и арками, обозначавшими главный вход.
    По ступенькам мы поднялись к аркам и вошли в здание, противоположная стена которого была разрушена от врезавшегося, в результате катастрофы, небольшого космического корабля, чьи проржавевшие металлические обломки валялись повсюду. Видимо, возник пожар. Наверняка, из разбитых резервуаров вытекло топливо и от удара воспламенилось.
    – Катастрофа произошла днём, когда здесь было много людей, – с грустью в голосе сказала Ирма. – Все погибли. И Сара тоже…
    – Кто такая Сара? – спросил я.
    – Моя сестра.
    – Соболезную.
    – Сара прилетела на эту планету годом раньше меня в составе первой экспедиции. Она была талантливым геофизиком…      
    Мы долго стояли молча. Ирма всплакнула, вытерла слёзы и, сказав: «Пора», – увела меня.
    Продолжать путь становилось труднее из-за сгущавшихся сумерков.    
    – Переночуем здесь, – сказала Ирма, когда мы подъехали к монументальному, хорошо сохранившемуся зданию, со стройными колоннами. – Это бывшее здание мэрии. Когда произошёл взрыв упавшего корабля, ядовитое топливо воспламенилось, часть его разбрызгало по округе, а ядовитый дым травил всё живое. Кто успел спастись, переселись в долину, где был выстроен Кристаллштадт. А теперь бывшая мэрия пустует. Но там всё сохранилось. Мы переночуем в одной из комнат.
    Ирма увела меня в комнату, предназначавшуюся когда-то для отдыха чиновников, указала мне на кресла, а сама вышла.
    Прошло достаточно времени, но она не возвращалась. Обеспокоенный, я вышел на её поиски и обнаружил сидящей на крыльце у входа, с печальным выражением лица и с грустью смотревшей вдаль. Я подсел к ней.
    – Вспоминаешь о Саре? – спросил я.
    Ирма склонила на моё плечо голову, через минуту отпрянула и спросила:
    – Пол, ты, наверно, думаешь, что я спала с тобой по приказу Райна?
    – Думаю, - честно ответил я.
    – Нет, это не так. Поверь мне.
    – Сейчас ты увидишь наш космодром, – сказала Ирма, когда утром мы покинули здание бывшей мэрии и добирались на автокаре до города.
    Наш путь пролегал по лесным тропам. Вокруг высились стволы деревьев. Вместе с лиственными росли сосны и ели. Землянистый покров тропы сменялся каменным, по-видимому, когда-то здесь пролегала рукотворная дорога, но, со временем, после катастрофы, дорога была забыта и поросла травой, а новые выросшие по её бокам деревья сузили до размеров, способных пропускать только один автокар.
    Когда мы проезжали озеро, Ирма остановила автокар, и мы вышли на каменный берег. Поверхность воды была ровной, будто зеркало, и, как зеркало, отражало скалы, камни и сосны, стоявшие вокруг. Ирма прильнула ко мне. Я обнял её, прижав к своей груди, слышал её лёгкое дыхание, тёплой струйкой волнами обдувавшей моё плечо, чувствовал, как её грудь, то поднималась, то опускалась, в унисон дыханию, а от тела женщины исходили импульсы нежности и доверия.
    – Мне кажется, что мы с тобой знакомы давным-давно, – прошептала Ирма, – будто я никогда не была одна, без тебя…
    «Ирма приятная женщина, – думал я, – но, к её сожалению, я не испытываю к ней те же чувства, какие она испытывает ко мне. В конечном итоге, я использую её в своих интересах. Понимаю, что это нечестно, но я должен делать свою работу. А моя работа заключается в сборе информации, и, если работа требует соблазнить женщину, то я не должен этим пренебрегать. Для обыденного нормального человека мой поступок имеет одно название – подлость. Но, когда в интересах государства совершается подлость, она называется работой. А взять солдата! Каждый солдат – это убийца. Но, совершая убийство, он становится героем, когда в мирной жизни, за это его заточат в тюрьму. Нам вдалбливается в голову, что на войне мы убиваем ради защиты самих себя, но суть не меняется. Несовершенство человека позволяет манипулировать им, когда необходимо, объявлять его, то героем, то преступником. Разведчик редко прибегает к крайним мерам физического устранения врага, но он помогает солдату уничтожить, как можно б;льшее количество людей, одураченных высшими интересами иного, но, по сути, такого же государства. А, значит, разведчик причастен к убийству не в меньшей степени, чем солдат, совершивший его. Разведчик не должен мыслить такими категориями, как честность или порядочность, когда они идут в противоречие интересам государства. Для добычи важной информации все средства хороши. И в угоду одной кучки людей, мечтающей о всемирном господстве и богатстве, одно сообщество, пользуясь подачками, старается уничтожить представителей другого сообщества, таких же мужчин и женщин, с одной лишь разницей, что они действуют в угоду другой кучки подонков, также мечтающих о господстве и богатстве…»
    – Нам пора, – прервала мои мысли Ирма.
    Через час нашему взору предстал Кристаллштатдский космодром, раскинувшийся на обширном плато, упиравшееся с противоположной от нас стороны в отвесные скалы, которые, в свою очередь, образовывали на высоте пятнадцати метров от космодрома новое плато, откуда начинался город. Космодром представлял собой ровную площадку с современными хозяйственными постройками, полосами взлёта и посадки, а также терминалами для пассажиров и грузов.
    Ирма вела автокар по одной из полос, предназначенных для посадки космических кораблей. На любой другой планете нахождение посторонних объектов на полосе взлёта или посадки, считалось бы грубым нарушением техники безопасности, но в Кристаллштадте, видать, на такие мелочи не обращали внимания, тем более, как я понял впоследствии, Ирма пользовалась особым положением в городе, как супруга одного из влиятельных людей. И, хотя Ирма ушла от своего мужа, по её рассказам, за его измену, но Эрдмут Газенклевер официально оставался её супругом и не оставлял надежды на то, что будет прощён, и Ирма вернётся к нему.
   Мы вошли в одну из дверей терминала и попали в просторный и светлый зал, в котором увидели большую делегацию из высокопоставленных руководителей города и служащих космодрома. Среди членов делегации выделялся высокий с прямой благородной осанкой пожилой мужчина. Умный живой его взгляд располагал и вызывал к его владельцу чувство доверия и уважения.
    Ирма остановилась, поймала взгляд мужчины. Они кивнули друг другу, и Ирма увела меня из просторного зала в меньший, оказавшимся рестораном. В это время посетителей не было, но обслуживающий персонал находился на своих рабочих местах, и, когда мы вошли, одна из молодых женщин подошла к нам и проводила до столика, за которым мы расположились, заказав воды и кофе.
    – Видел этого важного мужчину? – спросила меня Ирма.
    – Того, с которым ты встретилась взглядом?
    – Да. Это мой муж. Эрдмут Газенклевер.
    – Ему уже под шестьдесят, а ты говорила, что он старше тебя на восемнадцать лет. По-моему ваша разница в возрасте лет под тридцать.
    – Серьёзно? – засмеялась Ирма. – А мне казалось, что он намного моложе.
    – Ты недавно от него ушла? – поинтересовался я.
    – Наверно, год прошёл.
    В это время к нам подошёл один из служащих космодрома и обратился к Ирме:
    – Господин Газенклевер ждёт Вас.
    Ирма встала и кивком головы дала мне понять, чтобы я следовал за ней.
    Мы вошли в небольшой, но уютный кабинет, в котором Газенклевер сидел в кресле и перебирал какие-то бумаги. Увидев Ирму, он указал на свободное кресло, приглашая сесть. Я же занял другое, поодаль от супругов.
     – А ты стал важным, Эрдмут, – бросила реплику Ирма. – Раньше ты вставал, брал меня за руку и усаживал в кресло.
    – Не начинай, Ирма, – попросил Газенклевер.
    – Чего уж! Познакомься. Это Пол, он спас Ноймана.
    Газенклевер посмотрел на меня и представился:
    – Эрдмут Газенклевер. Глава правительства независимого Крепускулума.
    Он позволил себе встать и сделал шаг в мою сторону. Я последовал его примеру, подошёл к нему, мы пожали друг другу руки.
    – Пол, – заявил мне Газенклевер, – Вы совершили подвиг, спасая нашего соратника. Мы Вам признательны.
    Мы заняли свои места, и Газенклевер, обращаясь ко мне, заявил:
    – Нам известно, что Вы являетесь агентом РУКПО. Но Вам беспокоиться не о чем. Независимость Крепускулума признана не только Конфедерацией, но и Союзом. Исходя из создавшихся условий, мы не являемся врагами, а потому на Крепускулуме Вы, Пол, наш гость. Мы окажем Вам любую помощь, в которой Вы будете нуждаться.
    Я поблагодарил Газенклевера. Понимая, что Эрдмут желает остаться наедине с Ирмой, покинул кабинет.
    – Пол, подожди меня, – крикнула вдогонку мне Ирма.
    «Сумасшедшая баба!» – подумал я.         
    Но эта «сумасшедшая баба» оказала мне неоценимую услугу. С её помощью, в последующем, мне была предложена работа в создаваемом Исследовательском Центре (сокращённо – ИЦ). По сути, ИЦ являлся разведывательной структурой. Так как на Крепускулуме не было своих специалистов в области внешней разведки, то с подачи Газенклевера, я оказывал помощь в создании Центра. Независимой планете нужны были своя армия, разведка и контрразведка, а потому я занимался созданием не только структур ИЦ, но и подбором управленцев и агентов, обучением и подготовкой их к непростой работе. Хотя доступ к сугубо секретной информации у меня бел ограничен, но я всё равно получал достаточно информации, интересной для РУКПО. За время работы в ИЦ я не только узнал о предстоящих планах Ноймана, но и хорошо изучил саму планету, её природу и населявших её туземцев.
    По необъяснимым причинам первые переселенцы за какие-то четыреста-пятьсот лет настолько утеряли связь с Террой, что их деградация шла семимильными шагами. Какие особые условия проживания на планете могли повлиять на переселенцев и их потомков, что они из современных когда-то людей превратились в людей, опустившихся на первую ступень эволюционного развития? Я надеялся, что в будущем специалисты найдут ответ на этот вопрос.
    Всякую, маломальскую информацию, добытую мной, я передавал в РУКПО со своего космокара. Через несколько дней после начала работы в ИЦ я перебазировал космокар на космодром, зарезервировав место, с которого наиболее удобно было бы, в случае необходимости, покинуть  планету. Чтобы не вызывать подозрения, частыми посещениями космокара, я периодически совершал на нём путешествия, во время которых производил сеанс передачи секретной информации и получал новые инструкции и задания.
    Руководство планеты взяло курс на усиленную милитаризацию. В разных концах планеты, на которой существовал только один город, создавались блокпосты. Как правило, выбиралось место вблизи залежей редких металлов и минералов. За время моего пребывания на планете было создано два новых поселения с целью развития новых месторождений сырья, продавая которое, планета имела возможность приобретать транспортные и военные космические корабли, а также началось строительство завода по производству своих космических кораблей.
    Рабочей силы на планете не хватало, а потому правительство Крепускулума приняло решение о приглашении рабочих и специалистов с других планет. Незадолго до моего побега, по приглашению Крепускулума прибыла первая партия работников в количестве двенадцати тысяч человек.
   Побег я устроил в то время, когда мне стали известны планы Ноймана совершить первый акт экспансии.
    В соседнем с Вороном созвездии Чаши, ещё на заре начала переселения землян, в звёздной системе ; была обнаружена планета, пригодная для заселения людей. Но, по каким-то причинам, эта планета под буквенной аббревиатурой a, не была заселена. По всем каталогам она проходила, как пригодная, малозначимая для заселения. ; Crt а официально находилась под юрисдикцией Союза, но план Ноймана колонизировать планету, предполагал разрыв дипломатических отношений с Союзом, а, значит, вступление с ним в войну.
    Крепускулум в одиночку не мог противостоять военной мощи Союза, а потому в этой ситуации его естественным союзником оказывалась Конфедерация. Создание коалиции усиливало конфронтацию и расширяло пространство, подпадавшим в зону военных действий.
    Моё положение на планете, как агента Союза, становилось угрожающим. Ведь я, с началом экспансии, переходил в разряд врага со всеми вытекающими отсюда последствиями.         
    Но судьба была ко мне благосклонна.
    Завершив основную работу по созданию структур внешней разведки Крепускулума, я был вызван к Эрдмуту Газенклеверу. Моё посещение главы правительства планеты закончилось тем, что в созданном при моей помощи ИЦ мне были выданы документы, подтверждавшие мои особые полномочия и права неограниченного передвижения в космическом пространстве. С такими документами, выданными от имени правительства Крепускулума, я мог беспрепятственно бороздить пространство, находившегося под юрисдикцией Конфедерации, как дружественной Крепускулуму.
    Ирма, вскоре после начала моей работы в ИЦ, наконец-то, простила Эрдмута и вернулась к нему. Мы редко с ней виделись, но я постоянно чувствовал её участие в моей жизни на Крепускулуме. Моя работа на планете, ставшей в последствии враждебной моей родине, по большому счёту, оказалась успешной благодаря Ирме.
    Свен и Этти приняли решение остаться на Крепускулуме, оформив свои отношения в местной церкви. За полгода нахождения на планете, Этти преобразилась. Она ожидала ребёнка, что внешне и внутренне сказалось на женщине. Этти вместе с обаятельной полнотой приобрела такие новые качества, как рассудительность и спокойствие. Её отношение к происходившим вокруг событиям было ровным, без каких-либо нервных выпадов. Даже проживание в предоставленной по нашему приезду квартире вместе с Гретой и Вивьеном не беспокоило её, удивительным образом она уходила от существовавших неудобств в свой мир, в котором царствует уют. От этого и в квартире, в которой проживали, кроме неё и Свена, ещё двое влюблённых, становилось тепло и комфортно.
    Вивьен не на шутку увлёкся Гретой. Когда я определился с днём отлёта, у нас состоялся разговор.
    – Ты остаёшься, или летишь со мной? – Спросил я его.
    Вивьен выглядел обескураженным от моего вопроса. По-видимому, он не ожидал, что наступит время отлёта. Надеялся, что этого не произойдёт. Но день отлёта приближался, и мне необходимо было знать его планы.
    – Когда лететь? – задал он, в свою очередь, вопрос.
    – Дня через два, – ответил я. – Хочешь остаться?
    – Я даже не знаю, – задумался Вивьен, – и мечту исполнить хочется, и Грету не могу оставить. Вот, если бы её с собой взять?
    – Это исключено, – категорически ответил я.
    Вивьен молчал.
    – Ты любишь Грету? – спросил я его через несколько минут молчания.
    – Пожалуй, люблю.
    – Пожалуй? А точно ответить: да или нет – в состоянии?
    – Я привык к ней, – вздохнув, ответил Вивьен.
    – Привычка – это не любовь, – сказал я. – Два дня даю. Утром, на третий день, я буду на космодроме. Если не успеешь, я улетаю без тебя.
    Вивьен не успел. Я снова был один и не жалел об этом. Через много лет я узнал, что Вивьен опоздал. Когда он появился на космодроме, мой космокар, преодолев гравитацию Крепускулума, находился в тысячи километрах от планеты и держал курс в созвездие Волосы Вероники.
    Наверно, мне следовало подождать ещё немного, и мы вместе продолжили бы путешествие, но, видать, я настолько желал этого, что не дождался, а Вивьен настолько стремился покинуть Грету, что не успел к отлёту.

    Нередко, в течение всей нашей жизни, мы вынуждены принимать судьбоносные решения. Когда мы были детьми, за нас это делали родители, но, пройдя этап детства, мы, как герои из сказок, выходим на распутье, чтобы выбрать свою дорогу, но, в отличие от сказок, в которых любимый герой лишь однажды подвергается мучению при выборе своего пути, реальная жизнь испытывает нас постоянно.
    Так и Вивьен, начавший воплощать свою мечту, вновь встал перед выбором: покинуть Крепускулум и, таким образом, приблизиться к своей цели, или остаться и наслаждаться новыми для него отношениями с женщиной. Он выбрал женщину. Кто знает, что лучше? Но я знаю одно: та женщина, которая вопреки устремлениям мужчины, удерживает его рядом с собой, поступает неразумно. Мужчина, по своей природе, не в состоянии жить прикованным к домашнему очагу, к женщине и детям. И не потому, что он не испытывает чувств любви к ним. Домашний очаг для него – это тихая гавань для корабля, избороздившего моря и океаны, вернувшегося, чтобы отдохнуть и вновь пуститься в плавание. Поставьте корабль на якорь и не трогайте его, но через год вы увидите на его бортах сбитую краску и ржавчину, первый признак умирания, дно корабля покроется морскими полипами и раковинами, а общий его вид будет излучать тоску по морским просторам, и совсем скоро придёт время, когда корабль умрёт, хотя ещё совсем недавно был молод и полон сил. Подобно кораблю, прикованный к женской юбке мужчина тоже умирает, он превращается в аморфное существо в человеческом облике, а память и его мечты останутся далёким маяком, яркий свет которого с годами будет меркнуть, пока не погаснет, и мужчина поймёт, что когда-то под влиянием желаний женщины свернул со своего курса. И поверьте, винить он будет её, свою женщину.  По сути, винить должно себя, но, по слабости человеческой природы, мы готовы винить кого угодно, но только не самих себя. Смысл существования женщины: её мужчина и дети – всё вместе невозможно без своего жизненного пространства, как бы мы его не называли, дом,  шалаш или пещера, в конце концов. Здесь себя женщина чувствует уютно, потому что здесь она воплощает свои мечты и устремления. Тепло для неё, это не только горящий костёр, на котором можно приготовить пищу, но и её любимый мужчина и их дети, которые должны быть рядом. В отсутствии их, женщина чувствует дискомфорт, который наступает быстрее, чем подобное ощущение  у мужчины, когда он надолго покидает, по тем или иным причинам, свою пещеру. Ставя перед собой цель, он достигает её, но, угнетённая долгим отсутствием мужчины женщина пытается ускорить его возвращение, тем самым возбуждая в нём неприятие к самой себе, вместо того, чтобы  быть терпеливой, не отвлекать и не мешать ему. Он вернётся. Наигравшись с судьбой, он вернётся в свою пещеру, согреется у огня, улыбнётся детям, прильнёт к своей женщине, успокоится её любовью и лаской и, когда зов природы вновь увлечёт его, он будет мечтать о ней и стремиться к ней, как стремится вернуться в тихую гавань уставший от дальних морских странствий корабль.

    Я услышал мелодичный звук системы предупреждения о космическом объекте, приближавшегося к космокару, и, тут же, не менее мелодичный сигнал предложил мне выйти на связь с этим объектом. Нажав на кнопку монитора, я отправил обратный сигнал, дававший знать моему визави, что предложение принято.
    В космосе не принято отмалчиваться. Если ты получаешь приглашение к диалогу, то следует принять его. Кто знает, что кроется за этим вызовом? Возможно, что это твои недруги, и, если ты будешь отмалчиваться, то атака последует незамедлительно. Бывают случаи, когда потерявшийся в космосе экипаж испытывает какие-либо затруднения и ему необходима помощь, отказывать в которой неразумно, ведь когда-то и тебе помогут. Но на этот раз, всё обстояло по-другому.
    Одновременно с подачей ответного сигнала, я включил систему опознавания космических объектов. На экране монитора, через две минуты, высветился космический корабль, подобный моему, но принадлежавший третьему поколению космокаров модели ZС-24-58. Космокар являлся частной собственностью Бёргов – состоятельной семьи Илоны, экзопланеты, на которой мой космокар был заправлен некачественным топливом. Интересным было то, что пункт заправки принадлежал Бёргам. «Вот так встреча! – подумал я. – Послать бы вас в преисподнюю!»
    Нас отделяло расстояние в три с половиной часа полёта, если кто-то из нас будет висеть в космосе неподвижно. По космическим меркам мы летели бок о бок.
    – Ты с Терры? – услышал я приятный женский голос.
    – Да.
    – Как тебя зовут?
    – Пол.
    – А меня Клара. Ты – один, или с экипажем?
    – Один.
    Раздался весёлый смех.
    – И я тоже одна. Уже пятьдесят шесть суток в одиночестве. С ума схожу. Куда держишь курс?
    – Волосы Вероники.
    – Интересно. Я тоже туда направляюсь. На какой планете собираешься высадиться?
    –  Это не интересно.
    – Не хочешь – не говори, – согласилась моя собеседница, – а я лечу на Гефест.
    Гефест – экзопланета в звёздной системе 12 Волосы Вероники. Астрономы обозначают её аббревиатурой 12 Волосы Вероники b. Гефест, одна из трёх экзопланет, объявившей независимость от Союза и создавшей Конфедерацию. Именно на ней расположен центр управления новым государственным образованием. Интересно, с какой целью Клара летит на Гефест? Я молчал, но моя новая знакомая, не выдержав долгого молчания, продолжила беседу.
    – Я должна была лететь с мужем, но он заболел, а дела не ждут, поэтому мне пришлось лететь одной.
    – Какие дела? – задал я вопрос, чтобы продолжить разговор.
    – На Гефесте построен принадлежащий нашей семье крупный завод по производству космического топлива и три пункта заправки. Конфедерация с объявлением независимости реквизировала всю собственность Союза, в том числе и наши завод и заправки. Ларс-Йорен, мой муж, вёл переговоры с правительством Конфедерации. Он объяснял, что завод и заправочные пункты не являются собственностью Союза, что это частная собственность. Конфедерация не против того, чтобы оставить наш завод и заправки нам, но своего решения о конфискации не отменила. Ларс-Йорен добился встречи с министром энергетики Конфедерации, но, к сожалению, из-за болезни вылететь не мог, поэтому улаживать спорный вопрос полетела я одна.
    – Пожелаю удачи.
    – Спасибо, – поблагодарила меня Клара. – Пол, а почему бы нам не включить видеоэкран? Что же мы говорим, а друг друга не видим?
    – В следующий раз, – ответил я. – Много дел. Отключаюсь.
    – Так быстро? – разочаровалась Клара. – Что ж! До встречи, – и Клара отключила связь.
    Я проверил показания приборов. Убедившись, что держу верный курс, взял начатую бутылку с ромом и вышел из пилотской кабины в отсек для отдыха. Разместившись в кресле, включил лёгкую музыку, сделал глоток рома и, облокотившись на спинку кресла, уснул.      

    Пол умирал. Врачи делали всё от них зависящее, но полученные в результате автокатастрофы ранения оказались несовместимыми с жизнью. Пол смотрел на себя, перебинтованного с ног до головы, на приборы и трубочки с проводами, протянувшимися от них к его телу, на врачей, окруживших его кровать в реанимационном отделении. Медсёстры по указанию врачей, то отбегали, то снова подбегали с какими-то баночками, инструментами, со шприцами и бинтами. Всё, что ни делали врачи, не помогло –  Пол находился в коме и возвращаться не хотел.
    – У нас ещё две минуты! – сообщил один из врачей.
    – Пульс слабеет, – сказала медсестра и называла цифры. – Пульс сорок два, тридцать четыре, двадцать восемь…
    Пол наблюдал за отточенными действиями врачей и удивлялся, что находится не в своём теле, а вне его, под самым потолком, и спокойно наблюдает за происходящим. Когда ему надоела суета врачей и медсестёр, он осмотрел палату. Она была просторной, с молочно-белыми стенами и потолком, возвышавшимся на высоте более трёх метров над полом, на улицу выходили два окна, рядом с одним стояла кровать с его перебинтованным телом, рядом с другим – кровать, на которой лежал с бледно-зелёным лицом весь перебинтованный, как и Пол, подросток лет двенадцати, а над его изголовьем плакала молодая женщина. 
    – Он умирает, – услышал Пол откуда-то сверху спокойный мужской голос, но, как не пытался, не видел его обладателя.
    – Не ищи меня, – ответил тот же голос, – всё равно не увидишь. А мальчик ведь умирает.
    – Жаль, – ответил Пол. – Эта женщина, которая плачет, кто она?
    – Она плачет по своему умирающему единственному сыну. Он, как и ты, попал в автокатастрофу. Отец погиб сразу, а мальчик жил ещё восемь дней.
    – Бедная женщина! Очень красивая и несчастная, – ответил Пол.
    – Ты можешь переселиться в тело мальчика и будешь жить, – сказал мне мой невидимый собеседник.
    И тут Пол понял, что он – душа, которая покинула своё тело и сверху наблюдает за происходящим в реанимационной палате. «Да, я умираю», – подумал Пол, но его это нисколько не испугало. Он чувствовал лёгкость, умиротворение, граничащее с блаженством, и ему не хотелось возвращаться.
    Всё тот же голос торопил Пола:
    – Решай. Времени осталось мало.
    – Но у мальчика есть своя душа, – воспротивился Пол.
    – Её скоро не будет.
    – Почему?
    – Она исчезнет, растворится…
    – Но так не бывает! – возмутился Пол.
    – Не все души переселяются в иной мир. Некоторые долго задерживаются, но есть и такие, которые исчезают навсегда. Решай! Тело свободное. Пожалей его мать!
    – Будь по-твоему, – сдался на уговоры Пол, и его, вдруг, закружило, перед глазами возник огромный крутящийся круг с разноцветными точками. Сделав несколько вращений, круг исчез, Пол открыл глаза и увидел над собой высокий ослепительно-белый потолок, потом услышал пронзительный надоедливый звук, который доносился справа от него. Пол повернул вправо голову и увидел сидевшую рядом плачущую молодую женщину. 
    – Он умер, – услышал Пол подавленный голос врача. – Выключите же, наконец, этот звук!
    Послышались щелчки выключателя, но аппарат не выключался, а продолжал издавать всё тот же пронзительный угнетающий звук.
    Пол открыл глаза. «Бог мой! – пробежали мысли в его голове. – Кому я нужен? Поспать не дадут!» Пол встал с кресла и вошёл в пилотскую кабину.
   
     Клара соскучилась.
     – Спал? – услышал я голос женщины. – Извини, что разбудила. Но я устала одна. Включай экран, хочу посмотреть на тебя.
    Я включил видеорежим, и на экране появилось изображение красивого женского лица.
    – Почему молчишь? – спросила меня с улыбкой Клара, напряжённо вглядываясь с экрана в мои глаза.
    – Рассматриваю тебя, – ответил я.
    – Что? Не нравлюсь?
    – Почему же? Ты – красивая, – успокоил я Клару, и она, облегчённо вздохнув, благодарно улыбнулась.
    Все сорок суток полёта мы проводили в беседах с перерывами для сна, приёма пищи и для работы, которую необходимо было выполнить.
    Клара оказалась интересным собеседником. Её правильная речь и приятный голос завораживали, и я с удовольствием встречался с ней во время сеансов связи. Она скрашивала моё одиночество, и путь следования казался не столь долгим.
    От Клары я узнал, что она была единственным ребёнком и наследником огромных капиталов Улафа Бёрга. Улаф Бёрг был трудоголиком, часто и надолго покидал планету, на которой поселилась его семья, и мало внимания уделял воспитанию дочери. Мать Клары – Хильде – родилась на Гефесте в многодетной и бедной семье Оле Хансона, завсегдатая кабаков и прочих питейных заведений, в которых он оставлял в угоду зелёному змию весь свой случайный скудный заработок, а когда не хватало денег для очередного запоя, он продавал домашние вещи. Очень часто Улла (бабушка Клары) недосчитывалась то серебряных ложек, доставшихся ей в наследство от покойной матери, то какой-нибудь утвари, а однажды две из восьми её дочерей целый месяц просидели дома, не выходя на улицу, потому что их платья были проданы отцом за гроши, еле хвативших на стакан виски.
    Измученная безденежьем Улла пошла на крайний шаг. Когда старшей дочери, Рикке, исполнилось пятнадцать лет, Улла пристроила её на работу в одном из публичных домов. Хильде помнила ту ночь, когда Рикке плакала, а утром ушла с матерью. Потом Хильде встречалась с сестрой, менявшейся с каждой встречей. Она становилась развязной, вульгарной и пошлой. Через год Рикке выгнали из публичного дома, потому что она, по неосторожности, заболела, а ещё через год её изуродованное тело было найдено бездыханным в одном из кабачных подвалов, в которых небритые и грязные безработные отдавали последние монеты за полученное удовольствие. Таким, как Рикке, женщинам оставалась единственная возможность зарабатывать на пропитание в подвалах подобных заведений. Говорят, что её убил один из отбившихся от своего корабля матросов, отомстивший за награждённую ею болезнь.
    Хильде росла и превращалась в красивую девушку. Она замечала, как мать, спившаяся вместе с отцом, всё чаще поглядывала на дочь, при этом причмокивая губами, повторяла:
    – За такую красоту я получу хорошие деньги. Слышишь, отец! Ну, не мычи! Нам хватит на целый год!
    И Хильде была отдана в один из именитых и богатых публичных домов. Хозяин дома год не давал работы для Хильде, а подготавливал её для богатого клиента. Он зорко следил за девушкой и того же требовал от своих служащих, чтобы, не дай Бог, не испортить дорогой товар.
    Улаф Бёрг, владелец империи заправочных пунктов, уже не молодой мужчина, не имевший семьи и детей, в очередной раз посетил Гефест. Работы было много, но результат превзошёл все ожидания. Был запущен завод по производству космического топлива. Закончив работу, Улаф Бёрг решил отдохнуть. В загородном доме он собрал своих друзей и единомышленников. После финской бани и приёма некоторого количества алкоголя, мужчинам захотелось развлечься более обстоятельно. Никто уже не помнит, чья была идея пригласить молоденьких девушек, которыми располагают известные и надёжные дома для подобных развлечений. Вскоре подъехал автомобиль, из которого вышли четыре молодые девушки. Хозяин, получив плату, удалился до утра, но для Улафа Бёрга порекомендовал Хильде, которая была среди прибывших жриц любви.
    Улаф всю оставшуюся свою жизнь так и не мог объяснить, что произошло с ним, когда он впервые увидел девушку. Её красивые черты лица, формы молодого тела, густые каштановые волосы и взгляд ребёнка, поразили его.
    Когда он вошёл в комнату, в которой его ждала испуганная Хильде, Улаф только и сумел сказать:
    – Я – твой друг…
    И ушёл.
    Утром он выкупил у хозяина девушку и увёз её на Илону.
    На Илоне Улаф Бёрг поселил Хильде в одном из своих особняков, приставил к ней надёжную гувернантку, нанял воспитателей и учителей, а сам на целых два года покинул планету.  Когда он вернулся, то увидел не испуганного ребёнка, а зрелую молодую женщину, ещё более привлекательную. Улаф женился на Хильде, а через год она родила ему дочь – Клару. 
    Клара плохо помнила своего отца, да и мать тоже. Её воспитывала та же гувернантка, что и мать, которая, родив, во время частых и долгих отлётов мужа весело проводила время в кругу своих новых подруг из числа таких же богатых семей, не пропускала ни одного бала, выездов с друзьями за город, увлекалась молодыми мужчинами и не раз прерывала нежелательную беременность.
    Когда Улаф Бёрг прознал о проделках жены, он, как всегда, принял радикальное решение. Оформив развод, отписал Хильде один из своих богатых домов, назначил ей большую пенсию с условием, что она никогда не выйдет замуж, и забрал дочь с собой.
    Для Клары проведённые два года с отцом были самыми счастливыми. Она, ещё  ребёнком, посетила много планет, вместе с отцом бороздила космическое пространство, научилась управлять космокаром, встречалась со многими интересными и умными людьми.
    Но Улаф был уже стар. Однажды у него остановилось сердце, и Клара осиротела. Она тяжело переживала кончину отца. Почти год она молчала. Её показывали разным специалистам, но все они исходили из того, что девушка пережила нервный стресс, а потому ничем медицина помочь не может. Но постепенно Клара выходила из шока и через год, зайдя в кабинет президента заправочной империи Бёрга, твёрдо и уверенно сообщила ему:
    – Вильхельм, ты всегда был верен моему отцу. Научи меня управлять делом. Я хочу быть президентом.
    Когда Кларе исполнилось двадцать один год – возраст совершеннолетия по законам Илоны – она стала президентом компании Бёрга, не забыв с лихвой отблагодарить Вильхельма.
    Через шесть лет Клара вышла замуж. Её мужем стал один из служащих компании, с которым она однажды вылетела в созвездие Гончих Псов на открытие нового завода по производству космического топлива. Ларс-Йорен, хотя и не хватал с неба звёзд, но был добросовестным служащим, точно и вовремя выполнявшим порученные задания, и, как подручный, был незаменим.
    – Сказать, что я люблю его? – задалась вопросом Клара. – Не знаю. Я привыкла к нему. Он добрый, нежный, внимательный. А что мне ещё надо?
    – Дети есть? – спросил я.
    – Пока нет, – ответила Клара. – Работы много. Хотя мне уже тридцать. Пора и о детях всерьёз подумать.
    Бортовой компьютер подал сигнал вызова. Я переключил систему оповещения на приём и услышал: «С Вами говорит капитан патрульного корабля АМ 1526 Ханс Йохан. Вы пересекли границы Конфедерации Независимых Планет. Следуйте за нами!»
    – Пол, – услышал я снова голос Клары, – мы прилетели. Скоро высадимся на Гефест.
     Последнее моё посещение Терпсихоры – столицы Гефеста – было четыре года назад, тогда, когда был отстроен новый космодром по последнему слову науки, техники и новым веяниям архитектуры. Космодром располагался на самой окраине города, а потому бесчисленное множество взлетавших и садившихся космических кораблей, космокаров и различной летательной техники создавали непрекращающийся круглосуточный шум, к которому невозможно было привыкнуть. И только, покинув городские улицы и скрывшись в номере гостиницы, можно было отдохнуть от шума, издаваемого мощными двигателями летательных аппаратов.
    На Гефесте было утро, когда я посадил свой космокар. В сопровождении вооружённого конфедерата, я прибыл в пункт досмотра. Конфедерат проводил меня в одну из служебных комнат, в которой уже была Клара. Мой конвоир передал меня охраннику, и я присоединился к Кларе, сев в кресло, стоявшее рядом с ней.   
    Мы долго ждали, пока не раздался телефонный звонок, и охранник не пригласил меня в кабинет инспектора по делам несанкционированно прибывших на планету. Я недолго был у инспектора, лениво восседавшего за своим столом, упираясь огромным животом в столешницу. Создавалось впечатление, что накопившийся от неумеренного переедания жир поднимался от живота, где ему было тесно, обволакивал грудь и шею инспектора, поднимался выше, наполнял щёки, которые снизу прикрывали глаза. Инспектор тяжело дышал, его лёгкие не справлялись с обменом отработанного кислорода на новый. От жары на лбу и на щеках инспектора выступали огромные капли пота, которые, через равномерные интервалы, ручейками скатывались и падали с подбородка на форменную рубашку с галстуком, закрывавшие жирную грудь.
    Инспектор протянул свою пухлую с узелками руку:
    – Ваши документы!
    Я подал ему сложенный вдвое лист бумаги, напичканный водяными гербами Конфедерации с рекомендательным текстом, подписью и личной печатью Ноймана. Я и предположить не мог, какое действие окажет этот листок бумаги на служителя космодрома. Инспектор вдруг собрался, быстро, как только было возможно для его грузного тела, встал на ноги, вернул мне документ, извинился за предоставленные неудобства и, по-пингвиньи переваливаясь, проводил меня до двери.
    – Извините, служба наша такая.
    Открыв дверь и пропустив меня, инспектор крикнул охраннику:
    – Капрал, вызовите лейтенанта Лундрупа, – и, обращаясь ко мне, добавил, – Лейтенант Лундруп поможет Вам устроиться в нашем городе.
    Я ждал недолго. Через минуту появился лейтенант Лундруп. Когда я увидел его, я не мог удержаться от смеха. Лейтенант был полной противоположностью инспектора: невысокого роста, худой, с узкими плечами, впалой грудью и тонкими руками. На фоне тщедушного тела выделялись его большие раскосые голубые глаза с длинными и ровными на зависть женской половине человечества ресницами. Казалось, что даже козырёк форменной фуражки не мог соперничать с их длиной.
    Смущённый моим смехом лейтенант неуверенно проговорил:
    – Чем могу помочь Вам, господин?
    В это время к инспектору пригласили Клару, и я обратился к ней:
    – Клара, тебя подождать?
    Женщина пожала плечами и ответила:   
    – У тебя важные дела. Я не могу злоупотреблять твоим вниманием, – и скрылась в кабинете инспектора.
    Первое, о чём я попросил лейтенанта Лундрупа, это, чтобы был прекращён обыск моего космокара и освобождено место для него в секторе «L», из которого удобно покинуть планету в случае необходимости.
    Когда мы подъехали на автокаре к моему космокару, нас встретил капрал группы досмотра. Он доложил Лундрупу о прекращении досмотра, вернул мне пульт управления космокаром и вместе со своей группой удалился.
    Я, сопровождаемый лейтенантом, перегнал космокар в сектор «L», взял необходимые вещи, включил защиту и, усевшись в автокар рядом с Лундрупом, выехал за пределы космодрома. Поблагодарив лейтенанта, я на такси добрался до «Райской Птицы», одной из лучших гостиниц Терпсихоры.
    Только, когда  вошёл в свой просторный номер, я почувствовал усталость от долгого перелёта, за время которого получил от Центра множество инструкций, отменявших одна другую, но, в конце концов, определивших моё окончательное задание.   
    «Сегодня – отдых, – сказал я себе, – а завтра начнём работать».
    Успокоив свою совесть, я принял душ, не одеваясь, плюхнулся на широкую, в меру мягкую, кровать и уснул.
    Я спал долго. Когда меня разбудил телефонный звонок, было темно. За окном стояла ночь. Тяжело соображая, я протянул руку и взял трубку, которая женским голосом вопрошала: «Алло! Алло!»
    – Слушаю, – хриплым от сна голосом проговорил я.
    – Пол! Это я, Клара.
    – Какая Клара? – недоумённо спросил я и тут же вспомнил.
    «Господи! Какой же я чурбан!»
    – Ах, да! Клара! – начал я оправдываться. – Да. Клара, я слушаю тебя. Извини.
    – Ты что? Опять спал? Напился своего рома? – засмеялась моя новая знакомая. – А я тоже поселилась в «Райской Птице», в двести семьдесят четвёртом номере. Только что. Ох, и замучили меня проверками! Думала, что так и останусь ночевать у инспектора.
    – Но все вопросы решены?
    – Да, всё решила. Хочу принять душ.
    – Каким образом узнала, где я поселился?
    – Всё очень просто. Я всегда останавливаюсь в этой гостинице.  Когда проходила регистрацию, подошёл солидный мужчина и передал для тебя письмо менеджеру. Так я и узнала, что ты тоже тут. Как насчёт ужина? Может, вместе поужинаем?   
    – Хорошо, – согласился я, – вместе веселее…
    – Я только душ приму и приведу себя в порядок.
    Я тоже пошёл в ванную. Долго стоял под тонкими струями душа и наслаждался их точечными ударами по плечам. Я просыпался и, когда почувствовал бодрость, выключил воду и услышал настойчивый трезвон телефона. Обвернув бёдра полотенцем, я вышел из ванной, подошёл к телефону, быстро вытер полотенцем от воды руки и взял трубку:
    – Да.
    – Пол, – услышал я голос Клары, – я заказала ужин в номер. Жду тебя. Помнишь, какой номер?
    – Двести семьдесят четыре, – ответил я.
    – Молодец! Приходи…
    – Приду через сорок минут.
    – Ok! – весело ответила Клара.
    Закончив разговор, я перезвонил менеджеру гостиницы и попросил его прислать консьержа с письмом и букетом цветов.
    В номер я вошёл без стука. Когда я легко толкнул дверь, она была не заперта, значит, меня ждут и предупреждение о приходе излишне.
    Номер был просторный и богато убран под стать богатству проживавшей в нём клиентки. Выключенный свет компенсировала яркая луна в окне и огонь в камине. Клара, одетая в вечернее платье, с подобранными назад густыми волосами, сидела в кресле вполоборота ко мне. Напротив её стояло свободное кресло, по-видимому, предназначенное мне. Я подошёл к нему, присел и протянул Кларе букет. С улыбкой она приняла мой подарок.
    – Спасибо, – поблагодарила меня Клара. – Красивый букет, – прикрыла им подбородок и губы, вдохнула цветочный аромат и, держа букет в руках, томным голосом попросила:
    – Пол, налей вина.
    Я взял со столика, стоявшего справа от окна, бутылку с «Предгорьями илонских Альп»  – одного из лучших во вселенной вин с ароматом винограда, произраставшего только на склонах Альп Илоны и нигде больше, – наполнил два бокала, один из которых подал Кларе.
    Мы отпили по паре глотков и, держа бокалы в руках, неотрывно смотрели в глаза друг друга. Первым не выдержал я.
    – Клара, ты, наверно, голодна?
    – Я так сегодня устала, – тихо ответила она, – что совершенно потеряла аппетит. Но ты не стесняйся, поужинай.
    Я снова встал, подошёл к тому же столику, на котором стояла закрытая крышками посуда с яствами, пододвинул столик ближе к нашим креслам, предложил выпить, и мы, немного охмелев от вина, а потому осмелев, разговорились. Так, сидя в креслах, пробуя вино и закуски, при поддержке лунного света чуть ли не до утра вели беседу, греясь теплом от камина.
    Бывает, когда впервые встречаешься с человеком, сразу возникает чувство духовной близости с ним. Обмолвишься несколькими словами, услышишь ответ и понимаешь, что этот человек родной тебе. С ним легко и уютно. Ты не задумываешься над словами и над правильным построением речи, ты слушаешь его, и его голос проникает в твою душу, его мысли переплетаются с твоими и становятся их частью, ты предугадываешь его взгляд, его улыбку и движения рук, и  не надо слов –  ты не слышишь их, ты их чувствуешь.
    За всю свою долгую жизнь я встречал двух таких людей: в школьные годы это был мой одноклассник, а в зрелые – женщина. Но школьный мой товарищ безвременно погиб, а женщина ушла от меня на долгие десятилетия. Так я остался один.
    То, что у меня больше не было такого друга среди лиц мужеского пола, меня никогда не волновало. Я сам мужчина, и моего мужского мне достаточно. Но не хватало моего второго «я» в образе женщины, милой и нежной, кроткой и терпеливой, понимающей меня и воспринимающей таким, каким я есть. Так сложилось в моей жизни, что я упустил время и не встретил такую женщину, а встретив, не удержал её.
    В жизни каждого человека важно отыскать свою половину, дополняющую его и делающую его полноценным. И чем раньше к каждому из нас придёт понимание этого природного явления, тем успешнее мы будем в своих поисках, тем удачнее будет наша жизнь. Каждого из нас необходимо учить этому сызмальства, не надеясь, что всё придёт само собой, мол, от природы не уйдёшь, она сама подскажет. Но попробуйте пятилетнему ребёнку рассказать о биноме Ньютона. Он услышит знакомые и незнакомые слова и выражения, но ничего не поймёт. А если обучать его поступательно от простого к сложному, то, когда он вновь встретится с формулой для «разложения на отдельные слагаемые целой неотрицательной степени суммы двух переменных», у него и сомнения не возникнет, что это Ньютонов бином. Так и во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной.
    Что ждёт ребёнка в его взрослой жизни, если он не испытал родительской ласки и не видел проявлений нежного отношения между отцом и матерью? Его ждут разочарования из-за неудач, потому что он не впитал в свою душу, не осознал, что отношения между мужчиной и женщиной – это особого рода отношения. Они, либо уничтожают нас по причине неумелого их построения, либо продлевают нашу жизнь, если мужчина и женщина две родственные души, с годами совместного проживания врастающие друг в друга, преобразующие мужское и женское тела и мысли в единое неразрывное целое.   
    Что ждёт подрастающего мальчика, когда отец внушает ему, что женщина – существо второго сорта? Юноша, превратившийся в мужчину, не будет пользоваться успехом у женщин, а, значит, его шансы на радостную семейную, а, равно, и всю жизнь, приближаются к нулю, пока не поймёт, что мы: и мужчины, и женщины – неразрывные равные части одного целого – человечества. Обратите внимание – равные части. Не будь они равными, человечество не состоялось бы. Мы часто аргументируем расхожим мифом, что мужчины и женщины по-разному видят мир. Подведите того и другую к дому и спросите их, что это? И мужчина, и женщина ответят – дом. Они оба одинаково видят мир, иначе, как они могли бы совместно существовать, и не только существовать, но и созидать. Восприятие мира? Возможно. Мужчина видит дом, насколько он прочен и функционален, женщина же, в первую очередь, обратит внимание, насколько дом уютен и комфортен для её мужчины, детей и её самой. А теперь сложите два восприятия: мужское и женское – и мы имеем полное представление о доме, в котором можно жить, рожать и растить детей. Мы дополняем друг друга, вместе мы быстрее познаём мир, а, значит, вместе мы более жизнеспособны. И кто из нас существо второго сорта – вопрос для невежд.

    До утра мы с Кларой наслаждались беседой. Когда уже начали слипаться наши глаза, мы расстались.
    – У тебя сегодня много дел? – спросила перед моим уходом Клара.
    – Достаточно, – ответил я.
    – Но ты не спал почти всю ночь. По моей вине.
    – Мне было приятно провести с тобой время. А это лучший отдых. Спасибо, Клара.
    Через минуту я был в своём номере.
    Я вышел из гостиницы в часов девять, решив пройтись по улицам города, посмотреть на людей, на изменения, которые произошли в облике столицы за прошедшие четыре года после последнего моего посещения Терпсихоры и понять настроение людей и их отношение к объявленной независимости.
    Я держал путь в Центральное управление внешней разведки (ЦУВР). Согласно данному мне предписанию сторонниками Ноймана, я должен был встретиться с начальником третьего отдела ЦУВР неким Соломоном. Наверняка, это не настоящее имя, а данная сотруднику разведки кличка. Но это было несущественным, главное для меня было узнать, в каком качестве собираются меня использовать мои, по сути, враги и собрать как можно больше информации о структуре ЦУВР и его сотрудниках.
    Ближайшая дорога к зданию управления пролегала мимо главного городского рынка, и я не преминул возможностью пройтись по его узким улочкам.
    Светило яркое солнце, но общее настроение горожан не вызывало восторга. Лица людей были хмурыми с печатью глубокой задумчивости. А задуматься было над чем. Объявленная независимость Гефеста от Союза принесла с собой не только чувство свободы, но и омрачавшую его росшую дороговизну, инфляцию, безработицу. Ведение боевых действий с союзной армией требовало всё больше средств, необходимых для строительства новых кораблей, разработки новых вооружений и людских ресурсов. В космических битвах терялось много молодых и здоровых парней, ведь только на одном подбитом военном космическом корабле погибало до нескольких десятков тысяч воинов. Но пополнение выбывших требовало мобилизацию новых солдат.
    Правительство Гефеста скрывало от народа истинные масштабы потерь, но усиленный призыв в армию говорил сам за себя.
    На улицах было много полиции и вооружённых людей, что также говорило о непростой военной ситуации. Держа народ в страхе, власть пыталась укрепить своё положение. Вооружённые полицейские и солдаты были истинными хозяевами улиц. Толпа расступалась, если мимо неё проходили полицейские или солдаты, которые ходили группами не менее трёх-четырёх человек, что также наводило на грустные размышления – армия и органы правопорядка не пользовались у народа популярностью, их не любили, но боялись, как боялись народ вооружённые представители силовых структур.
    Проходя мимо торговых рядов, я наблюдал такую сцену, когда недовольный требованиям продавца заплатить за товар, солдат в образе здоровенного накаченного детины схватил за грудки торговца и швырнул его в дверной проём здания, опрокинув при этом корзины с фруктами и овощами. Никто не вступился за старика, а рядом стоявшие товарищи вооружённого детины весело смеялись, наблюдая, как старик со всего лёту больно ударился спиной о косяк двери и скрылся в подъезде, оставив снаружи свои босые ноги с покрытыми толстой мозолью пятками.
    Наблюдавший за беспределом народ застыл в страхе, но не предпринял никаких мер отомстить обидчикам. Я лишь услышал за спиной тихий мужской голос: «Ничего, скоро отольются вам наши слёзы!»   
    Через час я был в управлении. После небольших проволочек, дежурный офицер проводил меня на седьмой этаж, который занимал VI отдел ЦУВР. Сдав меня секретарю, дежурный офицер покинул приёмную Соломона, принявшего меня сразу после доклада секретаря о моём прибытии. 
    В кабинете меня встретил мужчина лет пятидесяти. Он был в старомодном костюме, под стать костюма были его старомодная причёска и галстук в клеточку. Соломон пригласил меня сесть в свободное кресло, а сам занял другое. Нас разделял журнальный столик.
    – Предпочитаете виски, коньяк? – спросил мелодичным голосом Соломон.
    – Обычно в это время суток предпочитаю кофе, но сегодня выпью виски, – ответил я, и Соломон наполнил до половины два хрустальных стакана, стоявших тут же на столике вместе в бутылками Чивас Рэйджел и Бискюи.
    – Мы о Вас всё знаем, – тем же мелодичным голосом неожиданно заявил Соломон, отхлебнув глоток виски. – Недельку отдохните… Вы бывали ранее в Терпсихоре?
    – Да, – ответил я. – Четыре года назад.
    – О, за это время наш город изменился. Он стал краше и интереснее. А с объявлением независимости и созданием Конфедерации, Терпсихора стала столицей нового свободного сообщества планет и, вскоре, станет столицей новой галактической империи, в которой в полной мере раскроется потенциал её свободных граждан.
    – Не сомневаюсь, а потому и принял решение служить новому планетному сообществу, позволяющему в полной мере раскрыть потенциал некоторых её граждан,
– подыграл я своему собеседнику, вспомнив недавний случай свободной расправы здорового молодого солдата над немощным стариком, не согласившимся отдать свой товар без получения вознаграждения за труд.
    – Вы поступили разумно, – подтвердил Соломон, не заметив сарказма в моих словах. – В настоящее время Вы выполняете задание РУКПО. Не в наших интересах менять планы. Вы продолжите выполнение задания. Кстати, в чём оно заключается, напомните мне, пожалуйста?
    – Я должен исследовать две планеты в звёздных системах 40 и 5 Волосы Вероники.
    – Сколько понадобится для этого времени?
    – Около ста восьмидесяти суток.
    – Многовато, – задумался Соломон. – Мы хотели бы скорее использовать Вас в наших интересах. Но и задание РУКПО тоже на руку Конфедерации. Нам не известны эти планеты, а потому Ваше исследование полезно и для нас. Если эти планеты пригодны для жизни, то мы колонизируем их. Союзу не отдадим.
    Отпив ещё два глотка виски, Соломон заключил:
    – Думаю, мы все вопросы решили. Мой секретарь выдаст необходимые документы и некоторую сумму денег, чтобы Вам хватило на время отдыха. Через неделю Вы можете отправляться.
    Мы встали, попрощались, я, получив необходимые документы и деньги от секретаря, покинул здание.
    На Гефесте я, как и предложили мне, провёл неделю. Я отдыхал, не забывая со своего космокара отправлять донесения в РУКПО, которое утвердило мои действия и планы. Я не заводил новых знакомств, вёл уединённый образ жизни, изучал город, посещал театры и злачные места. С Кларой я не встречался, но утром в день отлёта понял, по какой причине.
    Когда я уже был готов покинуть номер, услышал требовательный стук в дверь.
    – Дверь не заперта, – крикнул я, – заходите.
    Вошли двое молодых мужчин, в чёрных костюмах и в чёрных очках. Манера их поведения выдавала сотрудников службы безопасности одной из крупных компаний.
    – Чем могу быть полезен, молодые люди? – спросил я.
    –  Мы из службы безопасности империи Бёрга, – гордо произнёс один из них, который был на полголовы выше своего напарника.
    – Присаживайтесь, – предложил я непрошенным гостям, не обратив внимания на их горделивую осанку и самоуверенный вид. – Ром?
    – Мы на службе, – ответил тот, который на полголовы выше.
    И продолжил:
    – Мы знаем, что Вы последний, кто выдел Клару Бёрг. Вы должны ответить на некоторые вопросы.
    Должен? Никогда не любил, если мне говорили, что я чего-то кому-то должен. Не знаю, почему, но эти два молодчика вывели меня из состояния покоя и умиротворённости. Наверно, я слишком засиделся без дела, и мой организм, уставший от отдыха, требовал экстравагантных действий. Я молниеносными ударами ребром ладони ввёл самоуверенную парочку в состояние беспомощности, усадил их обмякшие тела в кресла, обыскал, вытащил из их карманов документы, деньги, браслеты, то есть наручники, которыми не замедлил воспользоваться, надев на их руки, а ключи выбросил в окно. Они даже были вооружены – их пистолеты я вытащил из скрытых под мышками кобур.
    Через двадцать минут ребятки пришли в себя. Их удивило то, что не они являются хозяевами положения, но, осознав, что они в моих руках, успокоились.
    Я некоторое время молча наблюдал за ними, а потом начал разговор:
    – Вот что, засранцы! Я задаю вопросы, а вы отвечаете. Что произошло? Эй, ты, разговорчивый, шевели языком!
    Тот, который неосторожно заявил, что я ему что-то должен, не стал испытывать моё терпение, а сразу же начал говорить:
    – Клара Бёрг прибыла на Гефест по делам компании. Семь дней назад, она должна была посетить головной офис, но в тот день не явилась. Мы ждали её на второй день, но, когда она не пришла и в этот раз, мы начали беспокоиться и позвонили в гостиницу. Нам ответили, что Клара Бёрг днём раньше с утра в одиночку покинула гостиницу и больше не появлялась. Мы обыскали весь город, все гостиницы, больницы и даже морги, но нигде о ней ничего не знали. Потом нам стало известно, что последний раз её видели на космодроме в обществе двух мужчин. Одновременно мы узнали, что Вы с Кларой провели ночь в её номере, а потому решили, что Вы причастны к исчезновению Клары, и, по нашему мнению, были одним из тех, кто сопровождал её к космокару, улетевшему в неизвестном направлении. Мы были удивлены, что Вы остались и все эти дни наблюдали за Вами, а сегодня хотели с Вашей помощью выяснить, куда же подевалась президент компании. Вот и всё, пожалуй.
    Я обдумывал сложившуюся ситуацию, потом взял свои вещи и вышел из номера.
     – Отдохните с часок. Не шумите.
    Менеджеру гостиницы я отдал ключи. Глянув на его бейдж, прочитал: «Гостиница «Райская птица». Старший менеджер Педер».
    «Ну, и имечко,» – подумал я, а ему сказал:
    – Mr. Педер, я попрошу Вас, никого не пускайте в мой номер в течение часа, – и подал ему пачку кредиток, в которых, как мне тогда казалось, не будет необходимости, а через час я в космокаре бороздил просторы вселенной.

    Шестьдесят восемь долгих суток в одиночестве мне, как всегда, помогли преодолеть ром и сон. Когда, в очередной раз, я забылся во сне, прозвучал сигнал системы опознавания, сообщившей мне о том, что рядом конечный пункт перелёта.
    Это была экзопланета, значащаяся в каталоге Астрономического управления (АУ) как 40 Волосы Вероники b, и по данным АУ, как неосвоенной. Её изучение с помощью всевозможных методов, придуманных учёными, говорило о том, что она пригодна для заселения её людьми. Но, прежде, чем принять решение об освоении экзопланеты, необходимо предварительное её исследование разведчиками РУКПО. Только, когда разведчик передаст сообщение с планеты, доказав фактом своего существования пригодность планеты для заселения, тогда высылается группа исследователей, задачей которых является определение, насколько планета полезна для Союза. Если же она богата полезными ископаемыми, природными источниками пресной воды, то принималось решение о её колонизации.
    Однако, в последние двести лет разведчики нередко сталкивались со случаями, когда экзопланета, значащаяся, как незаселённая, оказывалась давно освоенной людьми. Подобные случаи возникали по причине того, что когда-то по собственной инициативе какая-нибудь планета, входящая в состав Союза, направляла несанкционированные экспедиции на ближайшие, по астрономическим меркам, планеты. Но на освоение планет требовалось привлечение огромных ресурсов, которыми обладал лишь Союз, а потому, попавшие на экзопланету люди подвергались риску, не всем удавалось выжить в новых для них условиях. Но выжившие и преодолевшие трудности первопроходцы давали начало новой ветви цивилизации, нередко, теряя, при этом, связь с остальным человечеством.
    Высадившись на экзопланету 40 Волосы Вероники b, я, в очередной раз, столкнулся с фактом, что на этой планете проживают люди. Кто являлись их предками, мне так и не удалось выяснить за время моего пребывания на планете.
    Я посадил космокар на скалистом берегу моря. Прежде, чем совершить посадку, осмотрел с воздуха берег, и с помощью приборов нашёл вполне приемлемую площадку, возвышавшуюся над морем. Рядом с площадкой ещё с воздуха я увидел полуразрушенную крепостную стену.
    Когда я покинул космокар, то почувствовал, что за мной следят. Мои чувства подсказывали: тот, кто наблюдает за мной, не опасен, в чём я вскоре убедился, увидев двух скрывавшихся за кустами мальчиков, привлечённых моим спускавшимся космокаром и прекратившим купание.
    Не обращая на них внимание, я начал выносить из космокара необходимые вещи, давая мальчикам время, чтобы они привыкли к моему присутствию. Когда я вытащил палатку, то мне потребовалась их помощь, и я спокойным голосом позвал их:
    – Ребята, помогите палатку установить?
    Мальчишки, всё ещё проявляя осторожность, медленно вышли из-за кустов и приблизились ко мне. Бросив на них мгновенный взгляд, я сумел рассмотреть их. Это были подростки лет тринадцати. Один из них был укутан рубашкой вокруг бёдер, а второй – совершенно без одежды. Не мешкая, я тут же сказал, что каждому следует делать, и мы за десять минут установили палатку. Затем я, используя грелку на солнечных батарейках, разогрел консервированную гречневую кашу с мясом и предложил мальчишкам присоединиться к обеду. Поначалу, они отказались, по видимому, опасаясь необычному для них способу приготовления пищи, но, после того, как я сам попробовал еду, мальчишки с аппетитом ели вместе со мной. За обедом я узнал, что одного из них, с голубыми глазами, зовут Тадеус, а второго, который так и оставался без одежды, – Магнус.
    Тадеус и Магнус были друзьями, они проживали в Урбе – городе, расположенном на побережье моря, а сюда, к развалинам крепости, они часто убегали, чтобы остаться наедине со своими мальчишескими играми, купанием и загоранием на солнце.
    Отец Тадеуса был портным и шил одежду по заказам состоятельных горожан, а отец его товарища, Магнуса, – имел свою лодку, ежедневно выходил в море ловить рыбу, от продажи которой существовала его большая семья.
    От мальчишек я узнал, что Урб не единственный город на побережье. В одиннадцати тысячах крусах (мера длины, принятая на планете и равная примерно полутора метрам) располагался ещё один город, который был по своим размерам крупнее Урба. Всего же по побережью было разбросано около двух десятков городов, собранных в одно государственное объединение  во главе с городом Целестисом – столицей, по словам мальчишек, непобедимой империи. Когда же я спросил, есть ли ещё известные им города, то мальчишки ответили, что больше городов нет, а их империю, с одноимённым названием со столицей, окружают многочисленные племена варваров, с которыми солдатам Целестиса часто приходиться вступать в бой, чтобы защитить империю, привести новых рабов и собрать дань с подчинённых племён.
    Когда наша дружба укрепилась, мальчишки, по большому секрету, рассказали мне, что в тридцати днях пути, в горах есть город странных людей, прилетающих с неба. Никто никогда не видел этого города и, говорят, что люди, которые проживают в нём, редко контактируют с коренными жителями планеты. Как я не пытался, но более подробную информацию об этом городе выудить не мог, да и мальчишки располагали только слухами и рассказами редких очевидцев, и то эти рассказы, переходя из уст в уста, обрастали новыми выдуманными деталями, не имевшими ничего общего с реальностью. Можно было усомниться в правдивости ребят, но я не стал сбрасывать со счетов возможное существование города в горах, а решил подробнее разузнать о нём от других жителей империи.
    Отдохнув, мальчишки покинули меня, чтобы снова искупаться в море, а я передал первую информацию о планете в РУКПО и ждал, когда появится с уловом отец Магнуса. Я хотел воспользоваться им – ведь надо было где-то остановиться на первых порах, да и в город лучше прийти в сопровождении взрослого мужчины, не вызывая особого подозрения среди жителей своим появлением.
    Вечером в сопровождение мальчиков и отца Магнуса я вошёл в город. Урб и его жители напоминали мне картинки городов древних Греции и Рима.
    Посреди города протекал рукотворный канал, деливший Урб на две части. На одном, низменном, берегу канала располагались хилые хижины бедняков, на другом, горном, берегу канала виднелись монументальные известняковые постройки богачей.  Жители города одевались в одежды непривычные нашему взору, они напоминали туники. Одежда была важнейшим атрибутом принадлежности к тому или иному сословию. Если зажиточный горожанин обязан был одеваться в платье, приличествующему его положению, то бедняки одевались просто и незамысловато, а рабы и дети бедняков прикрывались лишь набедренной повязкой, а, нередко, и вовсе ходили по городу голышом, что не вызывало у остальных горожан недоумения. Недоумение и интерес вызывала моя одежда, разительно отличавшаяся от общепринятой на этой планете.
    Цайтус, отец Магнуса, проживал со своей семьёй в бедной части города. Его жена Рапиата родила ему семерых детей, из которых старшим ребёнком была дочь Солита, вполне оформившаяся девушка лет пятнадцати-шестнадцати, с красивыми чертами лица, длинными густыми чёрными волосами, закреплёнными ярко-красной лентой вокруг головы. Остальные шестеро детей были мальчиками в возрасте от трёх до тринадцати лет. Увидев Рапиату, я понял, что вскоре следует ждать прибавление в семье.
    Семья Цайтуса, хоть и жила бедно, но была очень гостеприимной. Несмотря на небольшую хижину, и для меня в ней нашлось место. Вечером, перед сном, я поинтересовался у Цайтуса, почему дети отправляются так рано спать – на улице только начало смеркаться.
    – Мы живём бедно, – ответил Цайтус. – Еды у нас мало. Мы только утром едим и в полдень, а чтобы не чувствовать голод и быстрее дожить до утра, мы рано ложимся.
    Я достал из своего вещмешка несколько банок с консервами различных завтраков: каши с мясом, курицей, салаты, – а также овощи, фрукты, шоколад, кофе и пять пачек с хлебцами. Попросил большой чан у Рапиаты, ссыпал в него содержимое консервированных каш и поставил на огонь.
    – Через двадцать минут будет готово. – Сказал я смотрящим на меня с удивлением Цайтусу и Рапиате и всему их выводку. Только Магнус, знавший, что означают мои действия, глотая слюну с нетерпением ждал ужина.
    Пока ассорти из каш и мяса грелось на огне, я расставил на столе банки с консервированными овощами и фруктами. Шоколад я предусмотрительно оставил не распакованным. Когда каши разогрелись, я попросил Рапиату вскипятить воду для кофе.
    Все вместе мы уселись за стол и умяли большой чан с едой мгновенно. Затем я каждому из детей подал шоколад, который, по началу, они восприняли с подозрением, но распробовав его, умяли за милую душу. А вот кофе семье пришлось не по вкусу. Вместо него глава семьи и остальные пили виноградное вино. Даже Рапиата, хоть и была на сносях, не отказывала себе в вине.
    Плотно поужинав, мы тут же в комнате на расстеленных по полу шкурах улеглись спать, чтобы утром пойти всей семьёй на великий праздник богов, которого все ожидали и рассказывали о нём с восторгом.
    С утра настроение в городе уже было праздничным. К храму, стоявшему на вершине горы, примыкавшей к городу шли нескончаемые вереницы людей, как горожан, так и деревенских жителей, ведущих с собой коров, овец, баранов, кто был победнее, тот нёс кур или гусей. Как я узнал от Магнуса, эти несчастные животные предназначались в жертву богам.
    В Целестисе господствовала религия, основанная на политеизме. Каждой природной стихии, каждому виду деятельности соответствовало своё божество. Их было порядка пяти десятков и разделялись на три основные группы: боги стихий, ремёсел и боги, отвечающие за чувства и устремления людей. Все группы богов были равностепенными и среди них не было чёткой иерархии. Но главными богами были: Сол, бог Солнца, и его супруга – Селения, олицетворявшая Луну.
    Главный праздник проходил раз в году в конце восьмого месяца. Обязательным атрибутом праздника богов являлось приношение жертв, чтобы умилостивить богов и призвать их к помощи в человеческих делах. И хотя боги были равностепенными, жертвы им приносились неравномерные. Каким-то богам доставались куры и гуси, каким-то бараны и овцы, более почитаемым богам в жертву приносили коров, но главным богам Солу и Селении в жертву приносили людей из числа молодых и красивых юношей и девушек, отобранных среди рабов или пленников из соседних племён. Считалось, что животные предназначались для того, чтобы удовлетворить неуёмный аппетит богов. Все боги, которым в жертву, путём сожжения, достались животные, обязаны поделиться с главным богом и его женой, а погубленные несчастные юноши и девушки доставлялись в забаву Солу и Селении, после того, как они вместе с остальными богами насытятся на своём небесном пиру. 
    Об этом варварском обычае я узнал от того же Магнуса. По пути к жертвенному храму он рассказывал о предстоящих человеческих жертвоприношениях с предвкушением неописуемого зрелища. Он прищёлкивал языком и повторял:
    – Это самое интересное!
    – Убийство людей? –  переспросил я.
    –  Это же рабы! – удивлённо воскликнул Магнус.
    –  А если бы ты был рабом? И тебя принесли в жертву на забаву богам? Что скажешь на это?
    –  Я не раб! Я свободный гражданин! – Гордо заявил Магнус.
    Продолжая шествие к жертвенному храму, я наблюдал за радостными лицами людей, а Магнус продолжал рассказывать о празднике, расписывая весь его сценарий.
    – А ещё, – не замолкал мой юный друг, – после того, как главный жрец сообщит о том, что боги довольны нашими подарками, состоятся гладиаторские бои. Но, к сожалению, меня не пустят.
    – Почему?
    – Потому что туда допускаются только богатые, а мы бедные. Но так хотелось бы посмотреть!!!
    – На то, как несчастные рабы убивают друг друга?
    – Пол, я не понимаю, почему ты так беспокоишься о рабах? Ведь они – рабы! Ты же не жалеешь овцу или курицу, когда убиваешь их, чтобы утолить голод?
    – Почему же? – ответил я Магнусу. – Но раб – это не овца, не курица… Раб – человек, и вы убиваете его ради прихоти богов и для своего развлечения. Это недопустимо.
    – Я не понимаю тебя, Пол.
    Больше мы не затрагивали эту тему.
    Праздник продолжался весь день. Когда голова последнего юноши-раба, принесённого в жертву похотливой Селении, слетела с плеч, а тело было брошено в огонь, вышел главный жрец и объявил, что боги довольны подарками, а значит состоятся гладиаторские бои. С радостными восклицаниями жители начали расходиться: богатые горожане направились к месту проведения гладиаторских боёв, а простой люд по своим домам.
    Мне тоже привелось присутствовать на боях гладиаторов. Меня пригласил один из именитых горожан, который подошёл ко мне во время проведения актов сжигания животных и рабов. Им оказался один из приближённых наместника императора. Слух обо мне давно разнёсся по городу, поэтому  я не был удивлён тому, что, рано или поздно, мной заинтересуются власть имущие. Солид, так звали этого немолодого с сединой на висках мужчину, предложил мне посетить гладиаторские бои, во время которых меня хотел бы узреть наместник императора. Отказываться было неразумно, и я дал согласие.
    Но эти бои оказались совсем не такими, какими я их знал из истории нашего Древнего Рима. Дело в том, что в них участвовали не мужчины-воины, а женщины, с накаченной мускулатурой. Их на поводке выводили всадники. Служители освобождали воительниц от ремней, забирали их накидки, раздавался гонг, и обнажённые женщины-воины, с изуродованными мускулатурой телами, вступали в схватку друг с другом. Сценарий боёв состоял их трёх актов. В первом акте дерущиеся женщины были без какого-либо оружия, а использовали только руки и ноги, но и без оружия они умудрялись наносить серьёзные увечья друг другу. Ни одна из участниц не покинула площадку без какой-либо раны, либо с разорванной губой, либо со сломанными руками, или перебитыми ключицами и рёбрами, а две женщины погибли – им просто свернули шеи.
    Во втором акте амазонки, как я прозвал их про себя, выходили с оружием. Разумеется, жертв и крови было больше. Третий акт, в отличие от первого и второго, в которых женщины дрались каждая сама за себя и против всех, проводился с участием двух команд вооружённых амазонок. А чтобы воительницы в пылу боя, ненароком, не убили члена своей команды, на их головах были повязки синего и красного цвета. В этот раз победу одержала команда синих повязок – две из тридцати амазонок синих остались в живых, а среди женщин с красными повязками двадцать семь было убито, а три тяжело раненые были добиты воительницами синей команды.
    Ещё до начала боёв Солид представил меня наместнику.
    – Не забывайте обращаться к нему – «Ваша честь». – Наставлял меня Солид.
    Пургариус стал наместником императора в Урбе три года назад. Он обладал острым умом, талантом организатора, был бесстрашен, иногда сам вместе с расквартированным близ города военным отрядом делал вылазки за пределы империи и участвовал в боях с варварами. На вид я давал ему не больше тридцати пяти, но, как узнал позже, ему было уже более пятидесяти – критический возраст. В империи средняя продолжительность жизни мужчин не превышала пятидесяти двух лет.
    – Ты похож на людей из города в горах, – сказал мне наместник.
    – Нет, я не из этого города, – ответил я. – Мне казалось, что такого города не существует, что это легенда, миф.
    – Да, – сказал Пургариус. – О городе и горных людях много говорят, но никто их не видел.
    – Мне кажется, Ваша честь, что Вам приходилось встречаться с этими людьми. – Заявил прямо я наместнику, прищурившему в ответ глаза и пристально рассматривавшего меня. Видать, моя догадка не совсем пришлась ему по душе, однако, он указал рукой на место рядом с собой.
    «Наместник просит Вас сесть, – шепнул мне Солид. – Садитесь».
    Так, сидя рядом с наместником, я наблюдал за боем гладиаторов, вернее гладиаторш, если существует такое слово. Пургариус, как и подобает представителю императора, надменно восседал в своём кресле, вид его был беспристрастен, хотя желваки дёргались, руки то сжимались в кулаки, то разжимались, несколько раз он пытался вскочить и заорать вместе с публикой, но сдерживался.
    Когда закончился последний акт кровавого представления, Пургариус обратился ко мне:
    – Не хотел бы увидеть город в горах?
    – Это путешествие было бы интересным, Ваша честь.
    – Завтра же и отправляйся. Солид даст тебе инструкции.
    Инструкции Солида заключались в карте, на которой был отмечен маршрут движения, и в небольшой из бараньей кожи сумке, в которой лежало что-то тяжёлое.
    – Передашь это человеку по имени Ингвар. – Сказал мне Солид, и я отправился к Цайтусу, простому рыбаку, приютившему меня на этой интересной, по большому счёту, планете.
    Когда я пришёл, все уже спали. Не спала только Солита.
    – Я тебя ждала, – сказала она мне. – Знала, что придёшь и тебя надо накормить и уложить спать.
    – Спасибо, Солита, – поблагодарил я девушку. – Я справился бы сам. Но всё равно, благодарю тебя за заботу.
    Девушка улыбнулась и, довольная, ловко пройдя мимо спящих на полу и обёрнутых шкурами членов семьи, подала мне ужин из варёной рыбы и горсть винограда. И, хотя я не хотел есть, но не стал обижать Солиту, а с аппетитом ел рыбу, попросив девушку помочь мне. Она сначала отказывалась, но всё-таки согласилась, и мы поделили мой ужин.
    Когда рыбы и винограда не осталось, Солита указала мне моё место для сна рядом с единственным маленьким окном хижины.
    Я улёгся на расстеленную для меня шкуру и, тут же, впал в дрёму, которую прервала Солита, заботливо укрывая меня другой шкурой.
    – К утру станет прохладно, – шёпотом сказала мне девушка.
    – Спасибо, Солита. – Поблагодарил я её и мгновенно уснул.

    Его машина сломалась, он еле дотянул до станции техобслуживания и сдал свой автомобиль, а взамен сервис предложил ему маленькую «Оку».
    «Ока», состарившаяся за свою недолгую жизнь от издевательств множества нерадивых хозяев, дрожала всем своим больным корпусом, свистела и щёлкала, то ревела маломощным двигателем, то готова была в любой момент заглохнуть. Как упрямый ослик, «Ока» норовила остановиться в самый неподходящий момент и в самое неподходящее время, но, как всё тот же трудолюбивый ослик, не спеша двигалась по трассе, иногда выпуская из выхлопной трубы столб белого пара, ту же рассеивавшегося в атмосфере.
    «Ничего, милая, – мысленно обратился Пол к «старушке», – не жалели тебя, маленькую, но мы с тобой ещё поездим. Я не буду издеваться над тобой, и мы спокойно сделаем все дела».
    «Ока», как будто услышав ласковые слова Пола, от радости взревела и с девичьей лёгкостью помчалась по трассе, набирая скорость.
    «Нет, нет, моя хорошая, – снова мысленно обратился Пол к малютке, – не надо так быстро. Давай-ка сбавим скорость. Нам, главное дело сделать, а скорость нам не к чему».
    По пути к месту назначения, вдоль трассы раскинулся небольшой городок, состоявший, в основном, из небольших двориков с деревянными домами, построенными ещё пять десятков лет назад дедами и отцами ныне проживающих в них хозяев. Пол свернул с трассы на грунтовую дорогу, пролегавшую между дворами. Он быстро нашёл нужный ему дом, остановил «Оку» рядом со стоявшим на приколе мотоциклом известной советской марки «ИЖ», заглушил двигатель и направился к незапертым воротам.
    Его приход никого не удивил. Три девушки сидели за столом, сколоченным на скорую руку хозяином дома, и весело о чём-то болтали. Увидев гостя, одна из девушек обратилась к Полу:
    – Здравствуйте. Мама дома, я сейчас её позову. – И, легко вскочив с табуретки, скрылась в доме.
    Вскоре вышла её мама в сопровождении позвавшей её дочери и какого-то молодого мужчины с белёсыми волосами и маленькой козлиной бородкой.
    – Как ты не вовремя! – сказала женщина Полу, с голосом, полным грусти и неприкрытого неудовольствия.
    – Я не надолго, – ответил Пол. – Немного отдохну и продолжу путь. Меня ждёт работа.
    В это время во двор вошли трое полицейских. Старший офицер с присущей служителям закону развязностью обратился к мужчинам:
    – Чьи стоят на улице мотоцикл и машина?
    – Мотоцикл мой. – Ответил молодой белёсый мужчина с козлиной бородкой и предъявил свои документы.
    Офицер, просмотрев документы, вернул их владельцу, а Полу сказал:
    – Вы поставили машину посреди улицы. Уберите её, – и покинул двор вместе со своими товарищами.
    «Никому она не мешает, – подумал Пол. – Улица достаточно широкая, да я скоро уеду».
    Встретившись взглядом с женщиной, Пол молча попрощался с ней и вышел за ворота, оставив её с дочерями и обладателем смешной маленькой козлиной бородки.
    К вечеру следующего дня Пол возвращался той же дорогой. Работа была выполнена, но на душе было неспокойно.
    «Почему она всегда прогоняет меня? – думал Пол. – Говорит, что любит, но я всегда, по её мнению, появляюсь не вовремя, всегда мешаю ей. Почему?»
    Он остановил «Оку» у того же дома. Во дворе никого не было. Пол вошёл в дом и увидел сидевшую на кровати ту самую девушку, позвавшую маму при первом его приезде.
    Пол присел рядом.
    – Мама где?
    – Она на работе, – ответила девушка, продолжавшая сосредоточенно завязывать нитку в узлы. – И папы тоже нет, – продолжала девушка, – он ещё вчера уехал на съёмки. Сказал, что вернётся сегодня вечером.
    Пол почти не слушал девушку. Он был в своих думах, а девушка продолжала говорить:
    – Но мама не любит быть одна. Помните мужчину с бородкой? Вы вчера его видели.
    – Да, помню, – ответил Пол.
    – Он у нас ночевал сегодня. Он спал вместе с мамой.
    В это время в комнату в весёлом настроении ввалился тот самый мужчина со смешной бородкой.
    – Мама ещё не пришла? – спросил он девушку.
    – Нет, но она скоро будет.
    Мужчина с бородкой подошёл к ведру, стоявшему у печи, взял алюминиевую кружку, зачерпнул воду и долго пил её.
    Пол встал, вышел из дому, пересёк двор и, когда оказался на улице, увидел спешащую женщину. Она мелкими шажками приближалась к дому, её глаза были опущены вниз, брови собрались у переносицы – явный признак того, что женщина о чём-то сосредоточенно задумалась.
    Приблизившись к Полу, она остановилась. Пол увидел в её глазах печаль, грусть и необъяснимые мысли, терзавшие её женскую душу.
    – Я снова не вовремя? – спросил он её.
    Женщина тяжело вздохнула и ответила:
    – Пошли.
    Вместе они вошли в дом, в котором женщина увидела мужчину с бородкой. Её взгляд на мгновение засиял, а затем покрылся пеленой. Ничего не говоря мужчине, женщина положила на стул сумку и ушла в соседнюю комнату. Мужчина попрощался с Полом и девушкой и вышел из дому. Через минуту послышалось тарахтение заведённого мотоцикла, а ещё через минуту шум растворился.
    Пол, посмотрев на девушку, встретился с её задумчивым взглядом, излучавшим чувство сожаления, но о чём, было непонятно. Ничего не говоря, Пол двинулся к комнате, в которой скрылась женщина.
    Она сидела на кровати.
    «Одни кровати кругом». – Подумал Пол и уселся рядом.
    Они долго молчали, а затем Пол обнял женщину и осыпал её лицо поцелуями. Она не сопротивлялась, а наоборот, будто ждала этого, обняла Пола за шею и увлекла за собой, улёгшись на спину. Пол продолжал целовать её губы, глаза, носик и, вдруг, вспомнил о её муже и о том мужчине, с бородкой. Ревность и гнев охватили его душу. Он чуть приподнялся, схватил с силой её плечи и начал трясти её. Женщина молча и терпеливо переносила вспышку его гнева.
    Когда послышался голос девушки: «Папа пришёл!» – Пол отпустил женщину, и они, оба, вскочили с постели. Они ещё поправляли свою одежду, когда в комнату вошёл её муж. Он посмотрел на них, обратил внимание, как женщина поправляла свою юбку, а Пол застёгивал ширинку брюк.
    – Сейчас будут снимать наш сад. Подготовься как следует! Жена! – Сказал ей муж и вышел из комнаты.
    Пол увидел её мужа, разлёгшегося на гамаке перед фонтаном, жидким ручейком выпускавшим воду, лениво растекавшейся по земле. Работала кинокамера, тускло освещали пространство прожекторы, суетились режиссёр, оператор, ассистенты. Пол прошёлся около фонтана. Влажная земля вызывала отвращение, грязная трава наводила грусть. Всё вокруг: и сад, и дом и даже забор были в запустении, к ним давно не притрагивались хозяйские мужские руки. «И что тут снимать? – подумал Пол. – Эту грязь, неухоженный сад, полуразвалившийся дом?»
    Фонтан прекратил выпускать воду, земля вокруг него быстро высохла, чуть приподнялась, образовав пригорок, на который взошёл хозяин. Прожекторы пытались набрать мощность, чтобы ярким светом выделить хозяина для съёмки, но сколько осветители не старались, ничего не получалось: свет был тусклым и безрадостным.
    – Ну, где она!? – возмущённо крикнул хозяин. – Жена! Где тебя черти носят!? Вечно ждать надо! Тоже мне принцесса!
    И появилась жена. Вдруг сами по себе, ярко засветили прожекторы, и Пол увидел молодую женщину, с молочно-белыми волосами, в белом платье и белых туфельках.
    «Она красивая!» – Подумал Пол, открыл глаза и, тут же, зажмурился от яркого утреннего солнечного света, проникшего в маленькое оконце хижины…

     Меня разбудило яркое солнце, проникшее в единственное маленькое оконце в хижине Цайтуса. Никого не было. Удивило, что такая большая семья, проснувшись утром, без шума покинула дом. А может, я так крепко спал, что меня не мог разбудить никакой шум, но солнцу это удалось.
    С улицы доносился какой-то странный шум. Вбежал Магнус с расширенными удивлённо-восторженными и испуганными, одновременно, зрачками глаз.
    – Пол! Пол! – еле проговорил Магнус. – Тебя спрашивает премиум-ассистент Солид!
    И в этот момент в хижину вошёл сам Солид вместе с молодым юношей, по одежде которого я определил, что он является рабом, но на особом положении.
    – Салют, Пол! – приветствовал меня Солид. – Я решил дать своего раба. Его зовут Обед. Он хорошо знает дорогу в город горных людей и проводит тебя.
    – Спасибо, Солид. – Поблагодарил я премиум-ассистента, сидя на шкурах, расстеленных на полу. По выражению лица Солида было заметно его недовольство моим неуважением к его сану. Наверно, я должен был встать и, стоя, вести с ним беседу. Но я преднамеренно вёл себя вызывающе. Если второе лицо в городе терпит, значит, я им нужен. Но для чего? С какой целью наместник послал меня в город странных горных людей?
    Я не спешил. Пока собирался, наблюдал за Солидом. Было заметно, что он нервничал, но молчал и терпеливо ждал моего ухода. Наконец, я собрал свои вещи и вместе с рабом отправился сначала к своему космокару. По карте и с помощью раба я определил более удобное место, где можно было оставить космокар, прежде, чем уйти навстречу с горными людьми. Мне долго приходилось уговаривать раба, чтобы он летел со мной. Обед сопротивлялся и наотрез отказался войти в космокар. «Чего с ним церемониться?» – Подумал я и ударом ребром ладони по сонной артерии усыпил его. В таком состоянии я занёс его, а, чтобы он не натворил с испугу бед, перевязал, если очнётся во время полёта.
    Но раб спал. Я посадил свою малютку, вышел из пилотской кабины и, видя, что Обед ещё в беспамятстве, решил узнать, что находится в тубусе, с которым раб не расставался.
    В тубусе я обнаружил пергамент с текстом, похожим на латынь. Это было письмо Солида. Оно предназначалось Ингвару, с которым я должен был встретиться. В нём говорилось и обо мне:
    «Досточтимый Ингвар!
    Посланный мной раб привёл, как Вы и просили, пришельца из космоса по имени Пол. Тот ли это человек, или нет, я не могу знать, но считаю, что я выполнил Ваш приказ, за что должен получить поощрение. Пришелец передаст вам пакет с рыбой вольтариус. Её ядовитые иглы готовы к использованию, но не следует пренебрегать некоторыми правилами.
    Во-первых, укол иглы вызывает сильные галлюцинации, делающего человека невменяемым, агрессивным, склонным к убийству любого попавшегося ему на глаза человека, будь то мужчина, женщина или ребёнок.
    Во-вторых, иглы хранятся в теле самой рыбы, но закопчённой, в течение двадцати восьми дней. Если учесть, что к моменту передачи моей посылки пройдёт двенадцать дней, то у Вас останется шестнадцать дней, в течение которых иглы вызовут желаемое действие.
    В-третьих, использовать иглы, изъятые из тела рыбы, возможно в течение одной-двух минут, после чего галлюциноген испаряется.
    В-четвертых, рыба издаёт специфический сладковатый запах, а потому, во избежание разоблачения, её следует хранить обвёрнутой в несколько слоёв в специально обработанной овечьей шкуре.
    Ингвар, прошу через моего раба передать мне плату за мои труды 1000 империалов за доставленного пришельца, а также 1000 империалов за рыбу и, кроме того, 1000 империалов должные мне за исполнение Вашего последнего приказа.
    Преданный Вам премиум-ассистент наместника города Урб Солид».
    Прочитав пергамент, я убрал его в тубус. Пока Обед находился в отключке, я собрал в вещмешок консервы, хлебцы, не забыл про патроны для моего «Узи», прихватил на всякий случай пару гранат, обладавших большой взрывной силой, и вытащил Обеда из космокара. Включил защиту и ждал, когда раб очнётся.
    Когда же Обед пришёл в себя, он даже не обиделся, а спокойно сказал мне, что теперь ему грозит смерть.
    – Почему? – спросил.
    – Нам, рабам, нельзя летать на таких птицах. Мой хозяин, когда узнает, прикажет отрубить мне голову.
    – Он не узнает, – постарался успокоить я Обеда.
    – Узнает, – твердил своё раб.
    – Я не скажу, а кроме меня, никто не знает, что ты летал на космокаре.
    – Я должен ему сказать, – спокойным голосом обречённого ответил раб. В этом голосе я не заметил ни страха, ни возмущения своей несправедливой судьбой.
    – Зачем же ты будешь говорить об этом своему хозяину, если из-за твоего признания ты лишишься жизни?
    – Я должен, – упрямо повторил раб.
    «Что ж, должен так должен, – подумал я. – Говори и умирай».
    И мы двинулись в путь.
    Нет ничего страшнее рабской психологии. Общество, построенное на рабском подчинении одних другими, не в состоянии процветать, какие бы формы не приобретало рабство. Это может быть прямое всепоглощающее подчинение одного человека другому. Раб – вещь, которой владеют наравне с домом, землёй, скотом, утварью и прочими предметами. Раб может быть продан, может быть убит в угоду хозяину, или принесён в жертву богам. И никто не понесёт за это ответственность, и ни у кого, даже у самого раба, не возникнет протест против несправедливого устройства общества, а только сожаление о том, что судьба к рабу неблагосклонна.
    Рабство может принимать иные формы, более изощрённые, скрытые от восприятия, а потому наиболее опасные. Раба не называют рабом, он свободный человек, с правом собственности и правом голоса. Но, в силу, исторического хода развития общества, психология раба никуда не девается, она остаётся, а потому якобы свободный человек, оставаясь рабом по своей сути, ищет хозяина, которому он должен принадлежать. Им может быть его начальник в период выполнения трудовых обязанностей, мэр города, чиновник, к которому обращается раб за помощью, полицейский, судья, любой, наделённый властью человек. В редких случаях, проявив недовольство несправедливостью, раб безропотно исполняет чужую волю, не задумываясь о том, куда его ведёт эта воля, даже если она ведёт в пропасть. «Так устроен мир, – думает раб, считая себя свободным человеком. – Я ничего не могу изменить», – и бросается в пропасть.
    Раб, получивший хоть какую-то власть над другими рабами, по-рабски управляет ими. Он укрепляет систему общественного устройства, при которой за ним остаётся право решать судьбы людей, а равно, за счёт них создавать своё благополучие, убеждая каждого, что такая, не иная, система устройства жизни верная, оптимальная, не требующая реформ и изменений. Пугает остальных, что какое-либо вмешательство лишь усугубит положение каждого. Для укрепления своей власти ему нужны враги, и он начинает их искать, как внутри собственного социума, так и извне, и пугает ими, таким образом, сохраняя свою власть.
    Народ, вышедший из рабства, не ропщет, а воспринимает своего нового хозяина – другого нет, но кто-то должен заменить его, – а ропщущих топчет по указанию нового хозяина, под радостные и весёлые улюлюканья, или, как злобные псы, испуганно бросаются на недовольных. Народ, вышедший из рабства, нуждается в страхе, и новый хозяин дарит ему этот страх.
    Народ, вышедший из рабства, – больной народ, нуждающийся в лечении. И, как всякий больной, потерявший надежду на выздоровленье, ждёт своей смерти. Ему нужно только одно, чтобы его не трогали. И, когда к нему приходит врач, способный излечить, он отвергает его, но верит тому, который своим неверным лечением, или бездействием, довёл его до безнадёжного состояния. Больной сопротивляется новому врачу, а прежнего призывает. Результат известен – больного ждёт смерть, как ждёт исчезновение больного рабством народа, не желающего и не пытающегося лечиться у профессиональных врачей, а верящего в чудо быстрого исцеления, предлагаемого шарлатанами, действующими из корыстных побуждений.

    Восемь дней вёл меня Обед по горным тропам. Мы, то поднимались ввысь, то спускались в долины, пройдя которые, вновь размеренным шагом покоряли горные высоты. Наконец, преодолев последнюю вершину, мы увидели вросшие в горы странные постройки, напомнившие мне буддистские храмы из далёкого прошлого. Это был тот самый город, о котором я впервые услышал от Магнуса. К воротам города вела единственная дорога, обрамлённая по краям пропастью.   
    Ворота имели три входа, но только у одного мы увидели стражу. То были ничем не отличавшиеся ни по одежде, ни по выражению лиц и взгляду, люди, к которым я привык. То не были ни экстравагантные воины из романов и повестей в жанре фэнтези, ни воины, которые встречались мне в Урбе, то были обыкновенные люди в цивилизованной одежде, своим поведением и речью доказывавшие, что они принадлежат к нашей цивилизации, с которой не потеряли связь.
    К нам подошёл один из охранников и тут же обратился к Обеду:
    – Давненько ты к нам не заглядывал. Опять что-то Солод затевает.
    – Мой хозяин послал меня к Ингвару, – ответил ему Обед.
    – Не сомневаюсь, – сказал охранник. – Идите за мной!
    Мы вошли в ворота, над которыми в камне было высечено, как я понял, название города – FESTUNGBERGENSCHTADT, – а под ним изречение: «Jeder hierher Eingehende erkennt den Sinn des Daseins» [Всяк сюда входящий познает смысл бытия (нем.) – перевод автора]. Охранник проводил нас в просторную комнату и приказал:
    – Ждите здесь!
    Мы ждали полчаса. В комнату вошёл другой охранник и потребовал следовать за ним. Выйдя на улицу, мы сели в автокар.
    Я с интересом рассматривал город. Улицы были неширокими, но вполне просторными, ухоженными и чистыми. Покрытие было из булыжников, однако, нас не трясло, как обычно это бывает, когда едешь на автомобиле по такой дороге. Архитектура напоминала тот же буддистский стиль, с причудливыми, лодочками, крышами. На зданиях, у входов различными шрифтами выделялась неоновая реклама, наименования магазинов, аптек, ресторанов, кафе и прочих заведений. Однако, народу на улицах было мало, нам редко встречались, как прохожие, так и автомобили. 
    Вскоре мы попали в район, который разительно отличался от того, который мы пересекли. Здания этого района города были выдержаны в строгой административной архитектуре. Когда мы подъехали к одному из таких зданий, сопровождавший нас охранник остановил автокар и взмахом руки дал понять, чтобы мы следовали за ним.
    Мы вошли не в главный вход здания, а в другой, с торца, со скромным козырьком и скромной металлической дверью. Мы ещё не успели дойти до входа, как дверь открылась, и нам на встречу вышел  служащий, который отвёл нас в одну из небольших комнат. Пригласив сесть на стоявшие в комнате стулья, поднял трубку телефона и кратко сообщил в неё:
    – Они здесь.
    Положив трубку, служащий обратился к нам:
    – Ждите! – И оставил нас одних.
    Вскоре в комнату вошёл молодой, лет тридцати пяти, мужчина, с короткой аккуратной бородкой и с такими же усами, соединявшимися с бородкой тонкой линией растительностью, пробегавшейся   по уголкам губ. Ростом мужчина был среднего, чуть ниже меня. Одет просто, в не первой свежести тёмно-синий костюм, но ухоженный и чистый, без галстука воротник его рубашки был расстегнут на одну пуговицу. 
    Мужчина обладал, можно сказать, красивыми чертами лица. Аккуратно уложенные чёрные волосы, высокий лоб, широко расставленные умные чёрные глаза, прямой нос и волевой подбородок выдавали в нём профессионального разведчика, что показалось мне странным: с подобным запоминающимся лицом быть разведчиком нелегко.
    – Вы – Пол? – обратился ко мне мужчина.
    – Да, – ответил я.
    – Я – Ингвар. – Представился мужчина и взял переданный ему Солодом пакет.
    Затем Ингвар взял у раба тубус, вытащил из него пергамент, быстро взглянул в него, сложил в несколько раз и убрал во внутренний карман пиджака. В освободившийся тубус вложил принесённый с собой увесистый рулон, передал тубус рабу и попросил служащего проводить раба к воротам города.
    Больше я с Обедом не встречался. 
    Ингвар проводил меня коридорами в свой кабинет, небольшой, но уютный.            
    – Ром, коньяк, виски? – спросил меня Ингвар и предложил сесть в кресло.
    – Ром. – Попросил я.
    Наш разговор был продолжительным, по моему подсчёту, он занял более двух часов.
    Ингвар больше молчал, задавал вопросы, а я рассказывал о своём путешествии, начиная с пустынного Ёркена. Рассказал о высадке десанта Конфедерации, о встрече с Нойманом, о том, как мы покинули планету и прибыли на Крепускулум, объявившем о своей независимости, о Гефесте и Терпсихоре. Когда я рассказывал о столице Конфедерации, Ингвар вздохнул.
    – Давно я не был в Терпсихоре. Этот город, где я родился и вырос.
    Воспользовавшись ностальгическими переживаниями Ингвара, я  взял на себя роль слушателя. Но, видать, Ингвар был умудрённым разведчиком, он быстро прекратил нашу встречу.
    – Отдохнёте три дня. Будете жить в таверне. Мой подчинённый проводит Вас. Отдохнёте, а через три дня зайдите. Для Вас будет интересное задание.
    – Как Вы называете эту планету? – спросил я, покидая Ингвара.
    – Гефест-II.
    Поселился я в таверне «Весёлый Джек». Моя комната располагалась на втором этаже, как раз, над общим вестибюлем. Днём я гулял по городу, осматривая и изучая его, а вечера проводил, либо за стойкой бара, ведя беседы с барменом за стаканом виски, либо отдыхал в своём номере. Если днём таверну посещала почтенная публика: мамы или гувернантки с детьми, угощаясь ягодными напитками и мороженным, деловые люди для согласования и подписания договоров, пожилые и старички, чтобы отдохнуть и поиграть в шахматы, – то вечера были довольно шумными. Молодые девушки и парни развлекались, танцуя под громкую музыку, раздавался постоянный звонкий женский и глухой мужской смех. Молодёжь расходилась за полночь, и эстафету шума перенимал публичный дом, расположившийся на противоположной стороне улицы за моими окнами.
    Заведение представляло интерес. Архитектура дома, как и остальных зданий неадминистративной части города, была выдержана в стиле кумогата хидзики. Но ни это было главным. До самого утра заведение со свободными нравами посещали любители платной любви разных возрастов. Окна не зашторивались и из наполненных светом комнатах можно было наблюдать веселье мужчин со жрицами любви. Доносились громкая музыка, отдельные фразы, смех, а иногда плач. Когда же определялись пары, то они скрывались за шторами. Освободившееся место занимали новые посетители и новые путаны. И так всю ночь, до самого утра. Если бы я был мальчишкой, то, вероятно, бессонная ночь, проведённая за созерцанием тайной жизни, была бы для меня приятной. Но я был уже не молод, и меня ничуть не привлекала чужая интимная жизнь. Что в ней интересного, если ты не являешься её непосредственным участником?
    Утром, невыспавшийся, я решил прогуляться по городу. В этот раз я встречал гораздо больше людей на улицах, чем в предыдущий день, когда прибыл в город. Погода была солнечной и тёплой. Я обратил внимание на то, что многие женщины были в платьях, напоминавших мне моду античного Рима. В такие же платья наряжались и женщины из состоятельных семей в Урбе. Интересно, чьё на кого влияние? То ли принятой моды урбчан на моду жителей Фештунгбергенштадта, то ли наоборот?
    Праздное шатание горожан не было хаотичным, а просматривался определённый маршрут, по которому шли многие, и я последовал по тому же маршруту и оказался в месте для всеобщего гуляния. Оно напоминало парковую зону, заполненную в строгом порядке рассаженными деревьями, клумбами, кустарником.  Парк пересекали аллеи, вдоль которых располагались деревянные скамейки, большинство которых были свободными. Народу в парке было не много, но больше, чем на улицах города.
    Я прогуливался вдоль одной из множества аллей, наслаждался солнцем, тёплым лёгким ветерком, как обратил внимание, что за мной пристально наблюдает женщина бальзаковского возраста, красивая, с золотыми волосами, одетая в платье по моде Древнего Рима. Она сидела на скамейке, облокотясь на её деревянную спинку. Пристальный взгляд её изумрудных глаз и чуть подёрнутые вверх уголки губ недвусмысленно предлагали сделать первым шаг к знакомству.   
    Что мне оставалось? Не обижать же женщину? И я подошёл к клумбе. Не обращая внимания на табличку, запрещавшую рвать цветы, сорвал жёлтую герберу и преподнёс женщине. Она благодарно улыбнулась и весёлым голосом сказала:
    – Спасибо. А цветы запрещено срывать. Разве Вы не видели табличку? Вас могут арестовать!
    – Лишь миг наслаждения красотой, какой обладаете Вы, затмевает ужасы самого ада! – ответил я женщине.
    – О! – воскликнула она. – А Вы красноречивы!
    – Прошу прощения, но Вы глубоко заблуждаетесь, - продолжал я велеречиво. – На самом деле, я молчун, а если начинаю говорить, то разлетаются птицы, потому что их тонкий музыкальный слух не в состоянии переносить мою нескладную речь.      
    – Однако же птицы не разлетаются, – не терялась женщина. – Но продолжают исполнять свои песни. Только не могу понять,  то ли они подпевают Вам, то ли Вы им?
    – Они, как и я, ослеплены Вашей красотой, затмевающей свет солнца. – И, чтобы прекратить назревавшее словесное соревнование, я представился:
    – Меня зовут Пол.
    – А я – Катрина Магдалена. Но можете звать меня Катриной, как зовёт меня мой муж.
    Вот так! На тебе! Да, под дых! Ох, уж эти женщины! Умеют! Умеют они одной фразой, будто бы ничего не значащей, но сразить наповал. Катрина смотрела на меня заинтересованным и, одновременно, ждущим моего ответа взглядом, как бы говорила: «Ну, чем ответишь ты?» – и мне надо было ответить, но ответить так, чтобы ко мне не был потерян интерес, и чтобы мой ответ заставил женщину сдаться.
    – Я с уважением отношусь к Вашему мужу, но, если Вы позволите, я буду обращаться к Вам по имени Магдалена.
    – Позволю, – с улыбкой ответила женщина. – Второе имя мне нравится не меньше, чем первое.
    Дуэль выиграна! Но кем? Мной? Сомневаюсь. Мы оказались достойными друг другу противниками, разумеется, в переносном смысле этого слова. Женщина заинтересовалась мной и пожелала, чтобы я ответил тем же. Она добилась этого. Женщина пожелала узнать, не потеряет ли она мою заинтересованность ею, если она чуть приоткроет тайную завесу своего социального положения, и убедилась, что беспокоиться не о чем. А убедившись, сделала первой шаг к примирению, и из противников, мы превратились в союзников, а, значит, мы оба выиграли, как подобает союзникам.
    Я присел на краешек скамейки, и мы продолжили разговор.
    – Вы с Терпсихоры? – спросила меня Магдалена.
    – Да, – ответил я, – но как Вы догадались?
    – Наш городок небольшой. Мы уже пригляделись друг другу. А Вы человек новый. Сразу заметно. А ещё заметно, что у Вас нет постоянного места, Вы наверно много путешествуете.
    Да, не отказать в прозорливости! И я начал рассказ о себе. Разумеется, я не говорил о своей профессии, но долго рассказывал о своих путешествиях, о планетах, которые посещал, о людях, проживающих на них, о флоре и фауне, об опасностях, каким я подвергался, и о многих смешных случаях, происходивших со мной. Магдалена слушала меня внимательно, с неподдельным интересом.
    Когда я закончил рассказ, женщина вздохнула и сказала:
    – А я всю жизнь прожила на этой планете. Так хочется куда-нибудь слетать, на какую-нибудь планету! Мой муж обещает взять меня в Терпсихору, но он сам не может вылететь.
    – Почему?
    – Работа не даёт. Ему необходимо находиться здесь, – ответила Магдалена. – Хотя сам он не коренной житель, как я, а родом с Терпсихоры.
    – Значит, Вы коренная жительница  Фештунгбергенштадта?
    – О, нет, – засмеялась Магдалена, – я родом из Целестисы. Бывшая рабыня. Я не помню ни свою мать, ни своего отца. Родившегося у рабыни ребёнка отнимают от матери, только она прекращает кормить его грудью. Так поступили со мной и отдали другой рабыни, которая воспитывала меня. А когда я стала превращаться в девушку меня продали другому хозяину. Никогда не забуду позор, какой я испытала на торгах. Меня заставили раздеться и показывать своё юное тело мужчинам, которые с вожделением осматривали меня. Не скрою, уже в юном возрасте я была красавицей, но не знала, что меня ожидало в будущем. У нового хозяина я прожила недолго, он перепродал меня за большие деньги священникам. Не скажу, что моя жизнь в качестве рабыни была тяжёлой, меня хорошо кормили, одевали, обучали. Я научилась грамоте, знала счёт, читала много философских трудов и выросла не только красивой женщиной, но и образованной. Проходя обучение у священников, я уже тогда поняла, что я буду гетерой для забавы сильным мира сего.
    Моим первым мужчиной был Фортис. Он командовал воинским гарнизоном Целестисы. Хотя я и знала, для чего готовили меня священники, но, когда я пришла впервые к мужчине, меня охватила паника. Вам, мужчинам, не понять, что чувствует девушка, когда ей предстоит лишиться юности, тем более, когда это происходит помимо её желания. Но Фортис оказался добрым и внимательным мужчиной, и, хотя в первый раз я, кроме дискомфорта, не испытала наслаждения, но в последующем я полюбила Фортиса и стала его постоянной гетерой. Мы даже решили стать мужем и женой. Фортис готов был выкупить меня, но священники не торопились отдавать меня ему. А через год Фортис погиб во время похода на варваров. Я была убита горем. Надо отдать должное моему хозяину, он дал время успокоиться и, когда посчитал, что я пришла в норму, отправил меня на новую встречу, после которой моя жизнь круто изменилась…
    На этом месте повествования мы услышали радостные детские крики:
    – Мама! Мама!
    И я увидел бегущих к нам двух малышей в сопровождении немолодой женщины, по-видимому, гувернантки. Магдалена встала навстречу детям, присела на корточки и, с милой, присущей матерям улыбкой, обняла детей. Дети наперебой рассказывали маме о своих впечатлениях от прогулки, а Магдалена смеялась вместе с ними, раскрывая всю полноту материнской любви.
    – Это мои детки, – рассказала она мне. – Петер и Кристина.
    Гувернантка с любопытством наблюдала за мной, но было видно, что она верна своей хозяйке, а её любопытство ограничивалось лишь желанием узнать о новом человеке, и в связи с чем произошла встреча этого мужчины с её хозяйкой.
    Обыкновенное человеческое любопытство.
    – Герда, веди малышей, – попросила гувернантку Магдалена. – Я вас догоню.
   И, когда Герда с детьми отошли на достаточное расстояние, Магдалена обратилась ко мне:
    – Спасибо, Пол. Приятно было с Вами познакомиться. Послезавтра мы снова будем здесь отдыхать. Приходите…
    – Мне также приятна с Вами встреча. Приду…
    Женщина ускоренным шагом удалялась, а я продолжил гулять по аллее. Ко мне подошёл пожилой мужчина.
    – Простите, что вмешиваюсь, – сказал он мне. – Вы знаете, кто эта женщина?
    – Да, – ответил я. – Красавица!
    – Эта красавица – жена Ингвара. Вы слышали о нём?
    – Нет, – соврал я.
    – Скоро услышите. Это страшный человек…
    Встреча с Магдаленой состоялась раньше.
    Весь следующий день я провёл в безделье. Проснулся поздно, да ещё повалялся с час в постели. Затем принял душ и вышел в общий зал. Пообедал и решил прогуляться по городу. Ничего особенного не происходило. Город начал уже надоедать мне и я направил свои стопы к таверне, в которой поселился. Не доходя пару кварталов, наткнулся на ночной клуб. И, хотя ещё светило солнце, но раздавалась музыка, и у входа собиралась молодёжь. Когда я поравнялся со входом, двери клуба открылись, и молодые парни и девушки ринулись во внутрь. Вдруг услышал приятный женский голос:
    – Чего раздумываете? Заходите!
    Я обернулся на голос и увидел молодую женщину, которая с улыбкой на лице, смотрела на меня.
    – Я уже стар, чтобы ходить по подобным заведениям.
    – Будет Вам! – ответила девушка. – Вы ещё ничего.
    – Спасибо. Но ночные клубы для вас, молодых, а мне там делать нечего.
    – Но, может тогда проводите меня? – попросила девушка. – Если я пойду с парнем, то меня пропустят бесплатно.
    Молодая женщина взяла меня под руку, и мы последовали за толпой. Плату взяли только с меня, моя же партнёрша прошла бесплатно.
    Внутри ночной клуб представлял из себя огромный зал, одна половина которого была свободной для танцев, а вторая – заставлена столиками, за которыми размещались посетители. Молодые официантки уже бегали вокруг столиков, принимали заказы на вина и фрукты, парни и девушки группировались по интересам и симпатиям, стоял невообразимый шум из множества глухих мужских и звонких женских голосов – все ждали начала танцев. Наконец, на площадку вышел оркестр и зазвучала весёлая задорная музыка, под ритм которой вышли три молодых танцовщицы, обладавшие довольно крупными телесами, но стройные, с удивительно тонкой талией и с привлекавшими внимание глаз широкими бёдрами. Из одежды на них были бюстгальтеры, прикрывавшие полностью грудь, трусики, не те, которые обозначают их нахождение на теле, а такие, которые в меру узки, но достаточные, чтобы скрыть женскую стыдливость и ягодицы.
    Танцовщицы двигались под музыку слаженно, весело и задорно, крутя бёдрами, плечами, их движения были пристойными и не вызывающими, но вызывали неподдельный восторг, особенно у мужской части, и разогревали публику. Как только танцовщицы закончили своё выступление, грянула новая мелодия, под звуки которой парни и  девушки высыпали на свободное место зала и задёргались, кто во что горазд, в танце.
    Моя партнёрша уже выпила вина, её глазки блестели от алкоголя и всеобщего веселья, и она, задорно взглянув на меня, крикнула:
    – Пойдёмте танцевать!
    – Нет, я лучше посижу и понаблюдаю, а ты иди, танцуй! – Тоже кричал я, так как из-за громкой музыки иначе невозможно было донести слова до собеседника.
    Девушка встала, виляя бёдрами, прошлась мимо меня и скрылась в общей толпе танцевавших парней и девчат.
    Музыка непрерывно продолжалась в течение получаса. Затем оркестр замолк, и через минуты две вновь грянула громкая музыка, из-за которой у меня уже начала шуметь голова. Подбежала моя девушка, разгорячённая от алкоголя и танцев, обняла мою шею, нагнулась к моему уху и прокричала:
    – У меня чулок расстегнулся! Помогите мне!
    Девушка подняла ногу и, опираясь ею о мой стул, откинула юбку. Я нашёл отцепившуюся лямку пояса, пристегнул её к чулкам, и довольная девушка вновь скрылась в толпе.
    Через полчаса музыка стихла, оркестр уже отдыхал в течение четверти часа. Вернулась на своё место моя компаньонка и попросила налить вина.
    – Почему Вы не танцуете? – обратилась она ко мне.
    – Не хочу, – ответил, улыбаясь, я. – Да, и пора мне.
    – Как!? Вы уходите!? Останьтесь! Прошу Вас!
    – Нет, милая, эти мероприятия не для меня.
    Я подозвал официантку и попросил счёт.
    – Паулина! Привет! – Услышал я женский голос, и в это время моя партнёрша вскочила со стула и бросилась в объятие своей подруги, оказавшейся рядом с нашим столиком.
    Подружки, поцеловались и уселись за столик. Подошла официантка со счётом, я, тут же, рассчитался, дал официантке на чай и задаток на вечер моим новым знакомым. Попрощавшись с девушками, я покинул клуб.
    Уже стемнело, когда я оказался в своём номере. Включил телевизор, чтобы не чувствовать одиночество, переоделся в халат и уселся в кресло. Завтра Ингвар даст мне новое задание, и я, наконец, буду при делах. Отдых мне изрядно надоел. Я начал впадать в дрёму, а потому решил принять душ.
    Освежённый я снова занял уютное место в кресле, предварительно выключил свет, и только телевизор слабо освещал мой номер.
    По-моему, я уснул, сидя в кресле. Да, так и было. Но проснулся от ощущения, что в номере кто-то посторонний. Мои мышцы напряглись, слух обострился. Так и есть, я не один. Я слышал тихое дыхание другого человека. Сосредоточившись, определил, что этот кто-то находится в двух шагах от меня, но не предпринимал никаких действий.   
    Я выжидал. Прошла минута, другая, но посторонний стоял неподвижно. Не слышался ни шорох одежды, ни шагов. Лишь одно дыхание. Если он готов выстрелить в меня, то почему этого не делает? Если он вооружён холодным оружием, то ему надо сделать два шага, чтобы приблизиться ко мне. Этого времени вполне достаточно для моей ответной реакции. Значит, он вооружён огнестрельным оружием, но не стреляет. Почему? Потому что убийство не является целью его проникновения в мой номер. Ждёт, пока я проснусь? Но какой смысл долго ждать, стоя неподвижно?
    – Вы можете присесть в свободное кресло, – как возможно спокойным голосом сказал я своему непрошенному гостю, – если уж вошли. Присаживайтесь.      
    – Пол, это я! Катрина! – услышал я знакомый женский голос.
    Моему удивлению не было предела. Катрина Магдалена! Зачем она пришла ко мне? Нет, это не спроста. Что же произошло?
    Я со скоростью пули вскочил с кресла.
    – Только свет не включай, – попросила она.
    – Магдалена, что случилось?
    – Случилась.
    Магдалена откинула капюшон чёрного плаща, прошла к свободному креслу, уселась в него и обратилась ко мне:
    – Садись, Пол. Ты правильно понял, что я не взбалмошная женщина, и мой рискованный визит имеет более серьёзные основания. Тебе грозит опасность.
    – Магдалена, – спросил я, занимая своё кресло, – вчера твои волосы были золотыми, но сейчас, даже при слабом освещении экрана телевизора, я вижу, что они чёрного цвета?
    – Я покрасила волосы, – ответила женщина. – Так надо. Хотя бы чем-то измениться, чтоб не быть узнанной. Не будем терять времени. Слушай, что я узнала.
    – Слушаю.
    – Пол, тебе известно, кто мой муж?
    – Да. Ингвар.
    – И чем он занимается, знаешь?
    – Он руководит разведкой на планете.
   Магдалена вздохнула и продолжила.
    – Мне не нравится его работа. Но я не вмешиваюсь в дела мужа. Ингвара боятся. И я знаю об этом. Он принадлежит к тому типу людей, которые рьяно исполняют свои обязанности. Даже через чур. Он бездушен к судьбам людей. И, если в интересах дела возникает необходимость в применении насилия, то Ингвар не остановится ни перед чем. Мне страшно. Иногда меня охватывает паника, как только представлю, что когда-то ему отомстят за его дела. Но я ничего не могу поделать. У нас семья, двое детей. Ингвар любит меня, он предупредителен, заботлив. Обеспечивает семью. Без ума от детей. Когда он бывает дома, что большая редкость, он меняется. Он совсем другой человек. Даже не верится, что его боятся и ненавидят. Но не для того я пришла, чтобы посетовать на свою жизнь. В целом, я довольна. А пришла я, чтобы предупредить тебя.
    – Предупреждая меня, ты действуешь наперекор своему мужу, – заметил я.
    – Я всё понимаю. Но сначала выслушай меня. Не перебивай, пожалуйста. Хочется пить, подай воды?
    Я налил воду в стакан и подал Магдалене. Она сделала два небольших глотка и продолжила:
    – Вчера был тот самый редкий случай, когда муж рано пришёл домой. Обычно он приходит поздно, а, нередко, ночует на службе. Он сразу вошёл в свой кабинет и попросил не тревожить его, так как много работы. Ингвар предупредил, что подойдут двое его товарищей по службе. Когда они пришли, Ингвар попросил принести фруктовые напитки. Я сама приготовила сок и сама понесла его. Подойдя к кабинету, к своему удивлению, я заметила, что дверь приоткрыта. Муж никогда не допускал таких оплошностей. Я остановилась и услышала голос мужа, который инструктировал своих подчинённых. Правда, я слышала только обрывки фраз, но то, что я услышала повергло меня в шок. Пол, они говорили о тебе!
    – Магдалена, ты можешь воспроизвести разговор по памяти? Хотя бы то, что слышала? – попросил я.
    – Постараюсь.
    Женщина призадумалась и через минуту начала говорить:
    – Когда я подошла к двери, то слышала следующее:
    «…Когда вы высадитесь на острове, – говорил муж, – пропустите к выходу из космокара первым Пола. И только затем выходите сами. Существенная деталь: Пол должен быть вооружён. Вы должны следовать за ним, а Пол идти впереди…»
    «Это будет сделать нелегко», – сказал один из подчинённых.
    «А вы постарайтесь, если хотите вернуться, – продолжал муж. – И не забудьте взять иглы!»
    «Наверно, их заранее надо вытащить из рыбы?» – спросил тот же голос.
    «Ни в коем случае! – это уже был голос мужа. – Действие яда вытащенной из рыбы иглы не более минуты. А потому, вы это должны сделать непосредственно, когда операция подойдёт к своей кульминации. Как только Пол увидит женщину, ты, Раймон, вытаскиваешь иглу из рыбы и всаживаешь в шею Полу. Действие галлюциногена мгновенное, а потому вы тут же возвращаетесь в космокар. И, Боже вас упаси, попасться на глаза Полу!»
    Мой муж замолчал, и я поняла, что нельзя задерживаться, и вошла.
    Вот всё, что я слышала.
    – Спасибо, Магда, – поблагодарил я женщину спокойным голосом.
    – Пол! Ты не понимаешь! Они что-то задумали страшное! Тебя подставляют! Неужели ты не понял! Тебе надо скрыться! Убежать! Нельзя быть таким бестолковым!
    – Успокойся, Магда, – попросил я её. – Не надо так волноваться. Если я скроюсь, то это будет не лучшим выходом из ситуации. Время есть всё обдумать и принять правильное решение.
    – У тебя есть что-нибудь выпить?
    – Ром.
    – Давай ром.
    Я достал бутылку, открыл, отлил ром в два стакана и один подал Магдалене. Она залпом выпила. Даже в темноте было видно, как покраснело её лицо. Магдалена сумела лишь вдохнуть воздух, и её дыхание остановилось. Расширенными глазами она смотрела на меня, её рука дёрнулась к шее. Я быстро открыл бутылку с водой и поднёс к её губам. Когда Магдалена отпила немного воды, дыхание её начало восстанавливаться, зрачки глаз сузились, краска постепенно спадала с лица.
    – Боже! Какой крепкий напиток! Налей ещё? – попросила Магдалена.
    На этот раз женщина легче реагировала на ром. Магдалена начала успокаиваться, её дыхание было ровное, глаза затуманились и томно смотрели на меня.
    – Тебе надо возвращаться, – сказал я Магдалене.
    – Ещё есть время. Помоги мне снять плащ.
    Она встала ко мне спиной и сбросила плащ в мои руки. Я не успел сделать ни одного движения, как Магдалена повернулась лицом, обняла меня за шею и прильнула своими губами к моим.
    Надо признать, что обучение, которое женщина прошла в юные годы, не пропало даром. Её поцелуй свёл меня с ума. Сказать, что он волшебный, это, значит, не сказать ничего. Магдалена ловким движением сбросила свою одежду и направилась к кровати. Всё она проделывала молча, не спеша, без тени сомнения в том, что эта ночь и этот мужчина, то есть я, принадлежат ей.
    – Снимай халат и иди ко мне, – тихим голосом проговорила бывшая гетера, ныне мужнина жена и мать двоих детей.
    Магдалена покинула меня ещё затемно. Она решительно отказалась, чтобы я проводил её.
    – Не беспокойся за меня. Обещаю, со мной ничего не случится.
    В полдень я был в кабинете Ингвара. Кроме меня, присутствовали двое молодых мужчин: Раймон и Грегориос – вероятно те, которые посещали дом Ингвара в тот  вечер, в который Магдалена подслушала их. Это были рослые, под два метра, парни, накаченные, с каменным выражением лица. Раймон даже был подстрижен под машинку. Зачем? Для крутизны? Но дело его, меня это меньше всего интересовало.
    – Пол, – говорил Ингвар, – Вы являетесь специалистом по исследованию неизвестных планет. Мы хотели бы использовать Ваш опыт. Суть задания, поручаемого Вам, заключается в исследовании одного острова. До него Вы доберётесь на космокаре. Космокар снабжён всем необходимым. Погружены различные приборы и оборудование, которые могут пригодиться. С Вами отправятся Раймон и Грегориос. Они помогут Вам. Космокаром будет управлять экипаж из двух человек.
    Остров, который необходимо исследовать, вызывает у нас тревогу. На нём происходят различные аномалии наподобие искажения магнитных волн, остров, то исчезает, то возникает вновь. С чем это связано, мы не знаем. Мы уже посылали две группы исследователей, но одна исчезла бесследно, а члены второй группы лишились рассудка.
    Задание сложное. Мы отдаём себе отчёт, что вам всем грозит опасность. Но нам необходимо принять решение, есть ли смысл осваивать планету, если на ней существует подобные аномалии, насколько это опасно для нас, есть ли на планете аналогичные объекты с аналогичными природными отклонениями.
    В этом суть задания, которое мы поручаем Вам, Пол.
    Оговорюсь, Ваша работа будет щедро оплачена. Нашим банком Вам открыт счёт, на который перечислена кругленькая сумма. Вот, возьмите карту банка. На ней пять тысяч империалов, которыми Вы можете уже пользоваться.
    Задание ясно? Вопросы есть?
    Я пожал плечами и ответил, что всё понятно, и я готов приступить к выполнению задания.
    – В таком случае, нет смысла затягивать, – продолжал Ингвар. – У ворот стоит автомобиль. Мой водитель доставит вас на космодром. Там вас ждут. Космокар готов к вылету.
    Удачи!
    Мы встали и пошли к выходу.
    – Пол, – окликнул меня Ингвар.
    Я остановился и обернулся к нему. Ингвар подошёл ко мне, протянул руку для пожатия.
    – Пол, мы очень надеемся на Вас, – сказал мне Ингвар.
    И добавил:   
    – Катрина беспокоится за Вас.      
    «Так, ты всё знаешь, чертяга! – подумал я. – За собой хвоста я не замечал. За женой следишь? А нервишки твои сдали! Недопустимо для разведчика! Тем более твоего ранга».
    Его взгляд излучал злобу, не ту, которую мы видим у людей с менее низким мыслительным уровнем, злоба которых подобна звериной, бездумной и необузданной. Злоба в глазах Ингвара была осмысленной. Он не будет бросаться на меня, лишь бы вцепиться зубами в шею и насладиться кровью. Он использует меня с необъяснимой пока для меня целью, отомстит, и будет наслаждаться не моей скорой смерти, но злорадствовать, видя, как я умираю медленно и мучительно, осознавая, что смерть неминуема, и, как милостыню, прося о её скорейшем приходе.
    Я ничего не ответил ему. Я старался выглядеть понятливым, но лишь до такой степени, чтобы он мог сказать: «Ничего ты не понял, Пол! Но, когда поймёшь, будет поздно».
    Мы ещё раз пожали друг другу руки, и я молча покинул кабинет.   
    Космодром располагался в двух часах езды по горному серпантину. Эта была небольшая площадка, на которой стояли три средних размеров космических корабля. У ворот на космодром было одноэтажное административное здание, в стороне на расстоянии восьмисот метров располагалась заправочная станция, при въезде на взлётную полосу нас ждал космокар третьего поколения.
    Не задерживаясь у ворот, мы сразу подъехали к космокару. Нас поприветствовал экипаж, и мы, заняв свои места, выехали на взлётную полосу и начали взлёт.
    Космокар быстро набрал необходимую высоту. Он парил над планетой, не выходя в открытый космос. Использовать космокар в качестве летательного средства для перемещения с одного пункта планеты в другой – неэффективно. Всё-таки он предназначен для межпланетных перелётов.
    Как только мы вошли в космокар, экипаж сразу занял место в пилотской кабине. Дверь закрылась, и раздался характерный щелчок, по которому было понятно, что экипаж заблокировал вход в кабину. Войти к ним без их желания не представлялось возможности. Это обстоятельство было мной отмечено.
    Я, Раймон и Грегориос сидели в общем отсеке рядом с кабиной экипажа. Раймон и Грегориос вместе, а я напротив их. Остальное пространство отсека было заполнено оборудованием, необходимым для изучения местности. Всё сделано для того, чтобы у меня не было подозрений об истинной цели перелёта, занявшего три с половиной часа. В иллюминаторе я наблюдал картинки гор, затем равнинной местности, закончившейся обширными лесными массивами, за которыми до горизонта разлились воды океана. Иногда попадались небольшие островки, одни из них были голыми, другие – зелёными, с густой растительностью.
    Раймон и Грегориос, опираясь спиной о внутреннюю обшивку космокара, спали. Их глаза были закрыты, но на самом ли деле они спали, я не знал. В данный момент меня это не интересовало. Если бы экипаж не принял меры предосторожности и не заблокировал дверь в пилотскую кабину, то можно было бы овладеть космокаром. Но обезвредив двух моих сопровождавших, я поставил бы себя в ещё более сложную ситуацию, так как не мог войти в кабину экипажа. Пилоты быстро приняли бы решение доставить меня обратно и сдать властям. А потому мне приходилось выжидать.
    Наконец, космокар начал снижение. Командир экипажа объявил по радио, что мы прибыли к месту назначения и через пятнадцать минут совершим посадку.   
    Сверху остров напоминал подкову, посреди которой был залив. Остров был покрыт лесом, с небольшими жёлтыми песчаными пятнами по берегу. На одном таком пятне космокар произвёл посадку. Экипаж оставался в кабине, а мы втроём – я, Раймон и Грегориос покинули космокар.
    Я огляделся. Светило яркое солнце. По его расположению в небе я приблизительно определил, что на этих широтах ещё только полдень. Значит, мы летели в западном направлении по отношению от первоначального пункта. На этой планете, как и на Земле, солнце начинало свой восход на востоке. А если учесть скорость и время полёта, то мы преодолели более трёх тысяч километров.
    – Каков план наших действий? – спросил я у своих рослых компаньонов.
    – Проводить исследования, – ответил Раймон.
    – Но, с чего-то надо начать, – сказал я и ввёл в замешательство парней.
    «Да, – подумал я, – а сообразительностью вы, ребята, не отличаетесь».
    Район и Грегориос молчали. Если то, что мне рассказала Магдалена, верно, то им надо, чтобы я шёл в нужном направлении, а они следовали за мной. Я решил помочь им. Надо было отвести их подальше от космокара и узнать, с кем мне готовили встречу.
    – Куда идти, – спросил я их.
    – Туда! – Указал рукой Раймон в направлении вдоль берега, по которому в трёхстах метрах от нас начинался лес.
    Ничего не говоря, я двинулся вперёд, куда указал Раймон. За плечами я нёс свой вещмешок с традиционным для меня набором консервов, ромом и патронов, в кобуре слева на поясе висел бластер, а правое плечо пересекал ремень «Узи». Я шёл размеренным неспешным шагом, за мной в шагах трёх шли мои великовозрастные оболтусы. Ингвару не жалко было их. Видать, Раймон и Грегориос не представляли особой ценности для него. Если с ними что-то случится, то для Ингвара это было бы небольшой потерей. Но то, что он задумал, надо было бы поручить более сообразительным ребятам, а не им. Как вы думаете? Если мы прошли всего несколько шагов, до леса было ещё почти триста метров, а я уже почувствовал характерный сладкий запах, издаваемый копчённой рыбой с галлюциногенными иглами. Значит, то, о чём рассказала мне Магдалена, верно.   
    «Рановато вы развернули рыбку, ребята, – мысленно оценивал я обстановку. – Ещё одна оплошность Ингвара. Надо более подробно и тщательно инструктировать своих подчинённых».
    На слух я определял расстояние между мной и следовавшими за мной парнями и старался идти с такой скоростью, чтобы это расстояние было не менее трёх шагов. Кто знает, как они поведут себя? Укол иглой я должен получить лишь тогда, когда увижу какую-то женщину. Действие яда мгновенное. Я стану агрессивным, и что мне привидится, не знаю. Скорее всего, действие яда вызовет галлюцинации, мой мозг примет их за опасность, которую надо уничтожить. Вероятно, та женщина и является тем самым объектом, должным стать для моего отравленного мозга опасным, и я, чтобы защититься, всеми доступными средствами буду устранять опасность. Таким образом, женщина будет убита, а меня обвинят в убийстве. Но для чего это нужно Ингвару, в тот момент я не мог себе объяснить.      
    Когда я подошёл к первому дереву, я поднял руку, давая понять сопровождающим, чтобы они остановились. Они мгновенно выполнили моё требование. Хорошо, что в них заложена дисциплина. Раймон и Грегориос остановились за мной на расстоянии в необходимых для меня трёх шагах. Прежде, чем продолжать путь, я осмотрелся. Очень было бы нежелательно, если бы ту женщину я увидел неожиданно для себя. Моё положение стало бы более невыгодным. А потому я шёл медленно, постоянно всматриваясь вглубь леса, насколько это было возможным, одновременно прислушиваясь, не сократилось ли расстояние между мной и парнями, следовавшими за мной. Источавшийся рыбой сладкий запах становился всё более терпким.   
    Так, не спеша, мы пробирались сквозь зарослей леса. Мы прошли почти с километр, когда за деревьями я увидел проблески более яркого света и воды. Мои нервы напряглись, мозг работал быстро и чётко. Скорее всего мы достигли цели. Я снова поднял руку, мой слух уловил, что парни остановились. Не опуская руку, давая понять им, чтобы они не двигались, я сделал два шага к последнему дереву, отодвинул ветви и увидел жёлтый берег, плещущие воды океана, лодку, на борту которой сидела женщина, опустив одну ногу в воду, а вторую поджав под себя. Она нас не видела. Я вгляделся в женщину… Мой Бог! Это была Клара Бёрг!
    Моя реакция была мгновенной. Я отскочил в сторону, упал на землю, одновременно вытащил из кобуры бластер. Мои действия чуть запоздали. Раймон с иглой наготове был совсем рядом со мной. Но он не ожидал моих действий, а потому, не встретив препятствие, которым бы должен быть я, он поскользнулся, упал и уронил иглу, затерявшуюся в зелёной траве. Я видел растерянное выражение лица Раймона. Через мгновение Раймон придёт в себя, но мне было достаточно этого мгновения, чтобы переключиться на Грегориоса, державшего в руке тухлую рыбу. Я выстрелил, и рослый детина, тут же, рухнул на землю. Вы видели, как рушится старый дом от направленного взрыва? Он не разлетается в сторону, а оседает. Так и Грегориос, как дом, разом упал. Меня развеселило это сравнение. Но я не забывал о Раймоне. Он пытался вытащить из под пиджака пистолет, но не  успел. С прожжённой в груди дырой от луча бластера тело Раймона обмякло и осталось неподвижным.
    Я встал, отряхнулся и посмотрел в сторону моря. Клара оставалась на прежнем месте. Выстрел бластера бесшумный, а потому она не знала, что происходило в лесу всего в сотне метрах от неё.
    Первым делом я обшарил карманы Раймона и Грегориоса, реквизировал их оружие, а рыбу сжёг лучом бластера. Затем направился к космокару, пересёк лес и, вскоре, оказался на песчаном берегу, от которого мы втроём начали путь, а вернулся я один.
    Пилот и его помощник покинули космокар и пили пиво, сидя на вынесенных складных стульях. Перед ними был такой же складной столик, заставленный едой и напитками. Экипаж отдыхал. Они издали увидели меня, но ничего не подозревая, продолжали наслаждаться отдыхом. Мои расчёты оказались верными. Ни пилот, ни его помощник не были осведомлены о цели операции, а потому моё возвращение не вызвало у них удивления. Приблизившись к ним на достаточно близкое расстояние, я привёл «Узи» в боевое положение и короткой очередью выстрелил в них. Они замертво упали на песок, из опрокинутых бутылок вытекало недопитое пиво, замолкнувшие от выстрела птицы успокоились и вновь продолжили своё беззаботное пение.
    Трупы я оттащил в море на съедение рыбам, стулья и столик вместе с сохранившимися напитками и банками с консервами побросал на борт корабля, включил систему защиты, предварительно отключив компьютеры и средства связи, и отправился к Кларе.
    У меня в запасе минимум три часа, надо многое успеть.

    – Это жестоко, Пол! – сказала мне Клара, когда мы покинули бунгало, в котором я нашёл её и оставил связанными двух мулатов, приставленных к Кларе. – Оставить людей беспомощными – это жестоко!
    – Ты предлагаешь их пристрелить?
    – Пол! – остановилась Клара. – Я боюсь тебя.
    – Бойся тех, кто выкрал тебя. Нам следует поторопиться. Иначе пристрелят нас обоих.
    Я схватил Клару за руку и потащил за собой. Поначалу, женщина сопротивлялась, но потом сдалась и бежала за мной. Вскоре мы оказались у космокара. Я усадил Клару в кресло помощника пилота, завёл двигатель, минут двадцать разогревал его, а затем дал команду компьютеру на вертикальный взлёт.
    Четыре часа блужданий над океаном, и мы нашли безлюдный остров, на котором решили переждать, собраться мыслями и решить, как поступить дальше.
    Салон космокара мы освободили от ненужного нам оборудования, выбросив его рядом с кораблём, и у нас появилось достаточно места, где можно было отдыхать. Уже смеркалось, наступала ночь. Мы приготовили ужин, разложили столик, выпив рома и вина, приступили к приёму пищи. За ужином Клара рассказала о своих злоключениях с того момента, как я покинул её номер в «Райской птице» в Терпсихоре.
    – Когда ты ушёл, – рассказывала Клара, – я уснула, сидя в кресле, а проснулась, когда было уже восемь часов утра. Быстро приняла душ, привела себя в порядок, надела деловое платье и вышла из гостиницы. У входа стояло такси, и я попросила водителя отвезти меня в офис дочерней компании на Гефесте. Сначала я не обращала внимания, какой дорогой идёт такси. Но когда увидела, что мы едем непривычным для меня маршрутом, я забеспокоилась и спросила водителя, куда он едет. Водитель не отвечал, а продолжал движение. Я потребовала остановить машину, что, к моему удовлетворению, было исполнено. Такси остановилось на обочине у тротуара рядом с двумя мужчинами которые, тут же, влетели в машину, водитель держал меня за руку, а другой мужчина, который находился на заднем сиденье, схватил меня за волосы и сильно дёрнул мою голову назад. Я только увидела его руку с белой тряпкой, и потеряла сознание. Очнулась я в какой-то комнате, сидя в кресле. Оглядела себя, успокоилась, когда убедилась, что всё на месте, а руки и ноги не связаны. Я поняла, что меня похитили, но если ещё жива, значит, целью похищения  является не моё физическое устранение, а, наверно, выкуп, учитывая моё богатство. Из соседней комнаты появилось двое мужчин. Я пыталась узнать, с какой целью меня силой держат, но они молчали, взяли меня за руки и повели к выходу. Только один из них потребовал, чтобы я вела себя тихо и выполняла все указания, а то им придётся вколоть сильный депрессант, и показал приготовленный в руке шприц с толстенной иглой. Я поймала себя на мысли, что испугалась не депрессанта, а толстенной иглы и боли, какой мне предстояло бы испытать. Мы прошли коридором, вышли в просторный зал, и я поняла, что нахожусь на космодроме. Тогда блеснула надежда, что меня просто хотят выдворить за пределы Конфедерации. Посадили в космокар, и, когда мы уже оказались в космосе, надежда моя укрепилась. Около семидесяти суток мы были в полёте. Но высадили меня на эту незнакомую мне планету на том острове, на котором ты нашёл меня. Пробыла я на нём больше двух недель. За мной присматривали и ухаживали два мулата. Я пыталась заговорить с ними, но за всё время они не сказали ни слова. От заточения и молчания я чуть не сошла с ума. Но тут появился ты.
    Никак не пойму, зачем меня похитили? Из-за выкупа? Но прошло столько времени, а со мной никто не заговорил, ничего не предложил, даже не заставил связаться с мужем, не угрожал, не применял силу. До сих пор не могу понять, в чём смысл похищения.
    Я выслушал Клару, рассказал о своих приключениях и как оказался на острове, на котором встретил Клару.
    – Странно всё! – констатировала женщина. – Ничего не могу понять. А при чём тут ты?
    – Видишь ли, Клара, – начал я излагать своё видение сучившегося с ней и моей роли во всей этой интриге, – вся причина в твоей собственности на Гефесте и на других планетах, вошедших в состав Конфедерации. Сколько предприятий и заправочных пунктов принадлежат тебе? Наверняка, их доля солидная.
    – Более двадцати процентов, – уточнила Клара.
    – В том и дело – это куш! Данные предприятия производят достаточное количество космического топлива, чтобы обеспечить топливом имеющиеся в распоряжении Конфедерации космические корабли. А значит, твоя собственность не только представляет из себя лакомый кусочек пирога, но имеет стратегическое значение для Конфедерации. Потому и была она реквизирована.
    – Но ведь министерство энергетики Конфедерации согласилось вернуть мне мою собственность. Для того я и прилетела в Терпсихору, чтобы юридически оформить возврат принадлежащего мне и согласовать вопросы функционирования моих предприятий на территории Конфедерации. Зачем же надо было меня похищать?
    – Как не печально, но Конфедерация не собиралась возвращать твою собственность.
    – Да, нет же, Пол! – Возразила Клара. – У нас есть подписанные соглашения о намерениях сторон. Согласно соглашениям правительство Конфедерации гарантировало возврат и разрешение всех спорных вопросов.
    – На словах, да! Намерения – да! Но задача состояла в том, чтобы не отдать.
    – В таком случае, объясни мне, провидец! Зачем меня пригласили в Терпсихору?
    – Чтобы похитить тебя.
    – А не проще было бы просто отказать мне в моём праве? И дело с концом!
    – Не проще. Отказать могли, но право оставалось бы всё равно за тобой. Не думаю, что ты прекратила бы попытки вернуть свою собственность.
    – Могли предложить выкуп.
    – Значит, не могли. Или не хотели. Зачем тратиться, если можно отобрать?
    – Похитив меня?
    – И не только.
    – Что ещё? – насторожилась Клара.
    – Физическое устранение единственного собственника.
    – Убить?
    – Да.
    – Но тогда, право на мою собственность имело государство.
    – В том-то и дело. А вся собственность Союза на территории Конфедерации согласно принятому меморандуму отчуждается в пользу Конфедерации.
    – Но если меня убивают, то Конфедерация лишается юридического права реквизировать мою собственность, автоматически перешедшую Союзу, – рассуждала Клара.
    – В любом случае, Конфедерация не вернула бы тебе твоё, даже в случае твоей смерти. Но войны когда-то кончаются. Стороны садятся за стол переговоров. И экономический аспект переговоров занял бы своё достойное место. Если Конфедерация устраняет тебя, то шансы на закрепление твоей собственности за ней равнялись бы нулю при проведении переговоров.
    – Заколдованный круг, – сказала Клара. – Они что там, дураки!
    – А вот и нет, – ответил я. – Чтобы забрать собственность, надо тебя устранить! Так?
    – Ну, так! – согласилась Клара.
    – Тебя устраняют, кому переходит собственность?
    – Государству, – ответила Клара.
    – Какому?
    – Юридически – Союзу.
    – Правильно. А чтобы перешло Конфедерации, а не Союзу, что надо сделать?
    – Устранить Союз? – рассмеялась Клара. – Но это пока Конфедерации не под силу.
    – Надо сделать так, чтобы в юридическом и моральном аспекте Конфедерация имела право на твою собственность. А для этого надо спровоцировать убийство, в котором вина Союза. И тут спецслужбам Конфедерации встретился я, как раз кстати.
    – Боже! Пол! Так ты – мой убийца!?
    – Должен был быть им. Но у них ничего не вышло. Я вовремя, конечно, не без помощи друзей, раскрыл всю эту хитроумную комбинацию. Меня направили на остров, чтобы изучить его. Но это было лишь прикрытие. По плану спецслужб Конфедерации, в тот момент, когда я должен тебя увидеть, меня отравляют галлюциногеном, вызывающим агрессию и желание убить любого, попавшегося мне на глаза. Этим попавшимся должна быть ты. В конце концов, действие галлюциногена прекращается, меня арестовывают, обвиняют в убийстве по заказу спецслужб Союза, а твоя собственность безболезненно переходит Конфедерации. И на переговорах, Конфедерация имеет полное право отстаивать её, как свою, полученную на законных основаниях.
    Клара долго молчала, осмысливая услышанное, а затем спросила:
    – Что же дальше, Пол?

    Спали мы в салоне космокара, я – по правому борту, Клара – по левому. И, хотя лежанки были не столь удобны, как в моём космокаре, но вполне пригодными для сна. Как только я принял горизонтальное положение, тут же уснул. Сквозь сон я слышал, как Клара ворочалась с одного бока на другой. Это вам не будуары в роскошных дворцах! Но за три месяца нежеланных перелётов пора привыкнуть.
    Положение Клары было незавидным. Она оказалась заложником своего богатства, которого через чур много, как кому-то подумалось. А отдавать своё Клара не хотела. Правильно делала. Топливная империя Бёргов создавалась столетиями, её прадеды и деды непосильным трудом дни и ночи, недосыпая, создавали его. Почему же, Клара должна была отдать то, что ей принадлежит по праву?
    В истории человечества множество примеров, когда власть имущие потворствуют, а нередко, и сами выступают непосредственными заинтересованными в отъёме чужой собственности, мотивируя данный акт высшими государственными целями, маскируя, таким образом, свою алчность и неспособность к созиданию. Какими высшими государственными целями и интересами можно оправдать откровенный грабёж, кем бы от не был произведён, либо бандитом с большой дороги, либо наделёнными властью людьми? И те, и другие – преступники, судьбу которых должно решать правосудие.
    Богатство, созданное трудом, преумножается, но приобретённое грабежом – расточается.
    Наступило утро. Клара ещё спала, когда я вышел из салона космокара и направился к берегу моря. Светило яркое солнце, своими лучами серебрило тихую водную рябь, сквозь которую просматривалось песчаное дно и неподвижные косяки гревшихся утренним солнцем рыбёшек. Я прошёл вдоль берега и нашёл небольшую заводь, скрытую деревьями. Здесь вода была такой же прозрачной, часть её поверхности была тёмной от теней деревьев, другая часть играла блёстками с солнечным светом. Рассмотрев через прозрачную воду дно и определив, что оно достаточно глубокое, я сбросил одежду и плюхнулся в уже нагретую воду. Утреннее купание взбодрило меня. Вволю насладившись чистой водой, я направился к берегу и обратил внимание на какой-то странный надрез на ветке дерева, под которым оставил свою одежду. Надрез мне показался искусственным, нанесённым острым металлическим предметом. Необходимо было его как следует рассмотреть и определить, как давно он был оставлен. Если надрез свежий, то рядом могут быть люди,  а, значит, следует принять необходимые меры предосторожности.
    Я подпрыгнул, схватил руками ветвь и начал спускать её, углубляясь в воду. Когда же высота ветви была достаточной, я, держа её руками, стоя голышом почти по колено в воде, начал изучать надрез. Мои опасения оказались напрасными. То было углубление, оставленное, либо каким-то насекомым, питающимся древесиной, либо по другим неизвестным мне природным причинам. Я так увлёкся изучением ветки, что не заметил, как подошла Клара. Я тут же отпустил ветвь, она с шумом подпрыгнула вверх.
    – Ты меня смущаешь.
    –  На этом острове, кроме нас, никого нет, – заявила Клара, сняла одежду и, по моему примеру, голышом, вошла в воду.
    «Эти бабы – сумасшедшие! – подумал я, подходя к своей одежде. – Что барменши, что гетеры, что владелицы богатого состояния! Все они чертовки!»
    Я оделся и пошёл к космокару. Уходя, обернулся и увидел сидящую у противоположного берега на плоском огромном булыжнике Клару. Она расположилась на камне ко мне спиной и поправляла волосы.
    – Клара! – окликнул я её. – Я иду к космокару. Не задерживайся.
    Клара повернула ко мне голову лицом, продолжала придерживать волосы одной рукой и улыбалась.
    – Да, и ещё, – добавил я, – не сиди на голом камне. Заболеешь. – А про себя обозвал её: «Бестия!»      
    Ещё подходя к космокару, я вспомнил про специальный ящик в кабине пилотов. Такой ящик был только в космокарах третьего поколения, ни до, ни после его не устраивали под сиденьем пилота. Я ещё подумал, почему мне в голову раньше не пришла мысль осмотреть его. И, первое, что я сделал, это заглянул туда. Там лежала кипа всяких бумаг, не представлявших интереса, так как это была личная переписка пилота с дамами его сердца. Из нескольких писем я узнал, что Ирвинг, так звали старшего пилота, был женат и имел двоих детей, но это не мешало ему встречаться со множеством других женщин и вести с ними переписку. Как я сказал ранее, меня мало интересовали его письма, а потому я, на всякий случай, перебирал листок за листком, в надежде обнаружить что-нибудь нужное. Мои поиски увенчались успехом – среди большой кипы личных писем затерялась сложенная вдвое карта планеты.
    Что это была карта планеты, не вызывало сомнений. Вся суша представляла собой один континент, окружённый океаном, занимавшим чуть более половины всей поверхности планеты. Суша, кроме одного континента, состояла из множества мелких островов, разбросанных по всему океану. По форме континент представлял собой перевёрнутый сапог. По западному побережью располагалась полоской империя Целестиса, в горах, к востоку от Урба – Фештунгбергенштадт. Горы занимали середину континента и протянулись с севера на юг. Также моё внимание привлёк город Туеру, расположенный на восточном побережье на самой южной оконечности континента. Также на карте я нашёл остров в виде подковы. Он был единственным, и я понял, что это тот самый остров, на котором держали Клару после похищения. Когда же я включил навигационные приборы космокара, то по указанным координатам определил наше местонахождение. Это был одинокий остров в полутора тысячах километрах от континента.         
    В это время, в салон вошла Клара.
    – Почему ты оставил меня одну? – с лёгким разочарованием спросила меня женщина.
    Я ничего не ответил ей, а потребовал, чтобы она заняла место помощника пилота.
    – Но я хочу кофе, – закапризничала Клара. Разительная перемена произошла с ней. Из деловой, решительной женщины она предстала передо мной беззащитным и упрямым ребёнком. Что это? Женщина, привыкшая к самостоятельным действиям, решавшая судьбу бизнеса и людей, вдруг обратилась в обыкновенную женщину, с присущими ей слабостями и беззаботностью.
    Я закрыл дверь в салон, кивком головы указал Кларе следовать в пилотскую кабину, занял своё место, включил двигатель, дал ему прогреться и начал взлёт.
    – Куда мы летим?
    – В Туеру.
    – Где находится эта планета?
    – Это город на юге континента.
    – А не лучше ли нам покинуть эту планету, пока не поздно.
    – Топлива недостаточно. Да и на этом космокаре много не налетаешь.
    Когда мы набрали достаточную высоту и выровняли курс, я обратился к Кларе:
    – Теперь можешь заварить кофе. Я тоже не откажусь. И приготовь завтрак.
    Клара безропотно отстегнула ремни безопасности и вышла в салон. Через двадцать минут она принесла кофе.
    Через полтора часа мы высадились на восточном побережья континента, в нескольких десятках километрах от Туеру.

    К востоку от нас шумело море, на западе – высились горы, на север простиралась прибрежная степь, а на юге раскинулись леса, которые нам необходимо было преодолеть, чтобы добраться до города. Я не знал, то ли Туеру – свободный город, то ли подвластен Целестисе.
    – Какой твой план? – спросила Клара, когда мы вышли из космокара.
    – Мой план – это убраться подальше от этой чёртовой планеты и, вообще, из зоны, контролируемой Конфедерацией, – ответил я ей.
    – А где твой космокар?
    – В надёжном месте.
    Ещё отдыхая в Фештунгбергенштатде, я переместил свой космокар в другое место, на случай, если раб Обед развяжет язык.
    – В каком? – переспросила Клара.
    Я не стал отвечать, а задумался над тем, стоит ли нам идти в Туеру, или направить свои стопы к космокару. И тот, и другой вариант действий имели свои основания для осуществления. Но, какой из них наиболее благоприятный, я не мог решить.
    – Может нам на этом космокаре добраться до твоего? – снова оторвала меня от размышлений Клара.
    Почему женщины не дают нам спокойно обдумать ситуацию и спокойно принять решение? Почему женщины всегда вмешиваются в наши размышления? Разве Клара не видит, что мне не до неё и не до её вопросов? Что это? Искреннее желание помочь? Но лучшая помощь в данный момент – это её молчание. Мне всегда казалось, что женщина мнит себя центром мироздания. И всё, что вокруг неё, должно вокруг неё кружиться. Не имеет значение, что это называется простым словом – хаос. Главное, что этот хаос вращается вокруг неё. Что будет потом, не столь важно. И если, хоть одна составляющая этого хаоса, прекратила своё движение вокруг женщины, но выбирает свой курс, то женщина всеми возможными способами и хитростями пытается вернуть отбившуюся составляющую в созданный ею хаос.
    – Понимаю, – обиженно проговорила Клара. – Мы же такие крутые! Да лучше бы ты не спасал меня! Я бы сама как-нибудь… Без таких управилась бы.
    Она меня довела! Сказать ей, что благодаря её я был втянуть в эту интригу, что благодаря её я сам вишу на волоске и рискую собой не меньше, что благодаря этой магнатше я не могу выполнить задание Центра, значит, окончательно рассориться с Кларой. Но ссора не нужна, и скандал я устраивать не желал, а потому сделал два глубоких вдоха и попытался объяснить, чтобы, в конце концов, успокоить женщину, и чтобы она не мешала мне.
    Когда я пришёл в норму, то объяснил:
    – На этом чёртовом космокаре закончилось топливо, мы еле дотянули до берега. На моём космокаре недостаточно топлива, чтобы покинуть эту чёртову планету с её чёртовой империей и не менее чёртовым Ингваром, заварившим эту чёртову кашу, – пытался говорить я спокойно. – Предвосхищаю твой вопрос: мы не могли высадиться, как можно ближе, к моему космокару, чтобы не быть замеченными радарными установками Фештунгбергенштадта, а потому мы здесь. И нам лучше добираться пешком. Горами, а не степями, где нас увидят за километры. Но, чтобы добираться горами, нужен проводник. Сами мы погибнем в горах. А проводника мы можем найти в Туере, если нам повезёт. А повезёт нам, если Туеру не является составной частью Целестисы, имеющей тесные контакты с Фештунгбергенштадтом. Рассчитывать на то, что Туеру не имеет каких-либо отношений с людьми с гор, не приходится, но всегда есть люди, которые помогут нам. Вот их надо найти. Единственная возможность найти их в Туеру, расположенной далеко на юге, оторванной от остальной планетной цивилизации на многие расстояния, а, значит, только в Туеру у нас есть шанс.
    Клара молча слушала меня с широко открытыми от удивления глазами. Когда я закончил свой монолог, Клара с минуту молчала, а потом высказалась:
    – А ты не мог мне сразу всё объяснить?
    Мог, но не хотел. Объяснил бы потом, но не сейчас. Мало женщин, которые понимают эту особенность мужской психологии. Мужчина не всегда хочет включать женщину в ход своих размышлений. Это отвлекает. Он сначала подумает сам, потом расскажет женщине. И не для того, чтобы услышать совет, а для того, чтобы вслух проверить свои мысли и выводы и удостовериться в верности принятого решения. И, если нужен будет совет, мужчина спросит, обязательно попросит помочь. Та женщина, которая умеет ждать и выслушать мужчину, дать ненавязчивый совет, та будет им желанной.
    Наполнив свой вещмешок необходимым, я включил защиту космокара. Он не представлял для меня никакой ценности, но я слишком любил космическую технику и не хотел, чтобы она калечилась варварами.
    Мы пошли на юг, в Туеру. Я спешил, так как хотел быстрее дойти до леса и скрыться под кронами деревьев – нет сомнений, что нас разыскивали, а в степи мы хорошо просматривались, в том числе и с воздуха.
    Клара молча шла за мной. Весь её вид говорил, что она вынуждена следовать со мной, в других обстоятельствах, она бы бросила меня, забыв навеки. Её молчание и покорность меня устраивала.
    Мы прошли достаточно, когда впереди показалась тёмная полоска леса и перед ней стойбище кочевников. Я проверил готовность своего оружия, и, не сбавляя шаг, мы шли по намеченному маршруту.
    Стойбище кочевников состояло из десятка юрт, двух десятков мужчин и женщин с детьми и отары баранов. Все мужчины, в том числе и подростки, были вооружены копьями и луками. Но мы не вызвали явного интереса. Разумеется, нас заметили, но их сдержанность вызывала восхищение.
    К нам подошли два воина и проводили в одну из юрт, в которой восседал старейшина в окружении двух вооружённых охранников. Без лишних церемоний старейшина начал с расспросов.
    – Кто вы будете и куда держите путь? – спросил он нас.
    – Мы из города в горах, – ответил я, – наш космокар израсходовал топливо, и мы вынуждены были сделать посадку недалеко от гор.
    – Что такое космокар? – поинтересовался старейшина.
    «Что такое космокар он не знает, – подумал я, – а город в горах ему известен».
    – Аппарат, который летает, – попробовал я ему объяснить.
    – Железная птица, – понял старик. – И куда же вы направляетесь?
    – Мы хотим попасть  в Туеру, может там мы найдём топливо для космокара.
    – Туеру не дружит с горными людьми. Они не помогут вам. И если вы скажите, откуда вы, вам будет грозить опасность.
    «Гладко всё получается, – промелькнула мысль, – уж очень всё гладко. Подозрительно».
    – Мы могли бы сами добраться до города в горах, но мы не знаем дороги. Нам нужен проводник.
    – Мы рады помочь, – ответил старик, – но наш народ в горы не ходит. Мы люди степей. Степь наш дом. Если вы надеетесь найти проводника в Туеру, то пусть вам помогут боги. Вы устали с дороги, а путь до города не близкий. Оставайтесь у нас. А завтра, как первый луч упадёт на степь, продолжите свой путь.
    Отказываться от гостеприимства не было смысла.
    Через два часа кочевники собрались у юрты старейшины, поставили огромного размера чан наполненный бараньим жиром, в котором плавало разбухшее зерно какого-то растения и огромные куски мяса. Каждый подходил, брал кусок мяса и варёные зёрна, отходил на своё место в образовавшемся кругу и наслаждался пищей. Мы с Кларой последовали примеру всех, и не только насытились, но перепачкали лицо, руки и одежду жиром. Трапеза закончилась, когда уже было темно. Старейшина подозвал двух воинов, одному поручил увести меня в свою юрту, а Клара ушла в юрту к другому воину.
    В юрте моего хозяина меня встретила его жена и отвела на место, покрытое шкурой. Это была моя постель. Сытый и довольный я улёгся. Хозяин с женой улеглись у выхода, а их дети – напротив выхода из юрты. Уснул я быстро, но сквозь сон слышал, как ко мне прислонилось женское тело. Женщина прижалась к моей спине, рукой гладила мою грудь. Я проснулся. Притворяться не имело смысла. Скажу честно, мне не хотелось что-либо иметь общего с аборигенкой. Но у каждого народа свои обычаи, и, если ты гость, и гость уважаемый, тебя не только накормят, но и подарят на ночь женщину. Отказывать нельзя. Нанесённая обида может обернуться опасностью для жизни. Но меня спас пронзительный крик Клары.
    Я мгновенно выскочил из юрты и оказался в той, из которой доносился крик. Увидев меня, Клара бросилась ко мне.
    – Этот негодяй пытается меня изнасиловать! – в слезах прокричала мне Клара.
    Как я говорил ранее, у каждого народа свои обычаи. Некоторые из них для нас неприемлемы. Но, когда попадаешь в такую ситуацию, разумнее соблюдать нравы, если не хочешь быть изгоем, или, что хуже, умереть. По обычаям кочевников, у которых мы остановились, гостю предлагают женщину. Но, если ты пришёл со своей женщиной, то, в знак уважения, должен ею поделиться. Объяснять, что Клара не является моей женщиной, неразумно. Последствия для неё могли оказаться ещё хуже. В глазах кочевников она была бы ничьей женщиной, а значит достанется тому, кому будет нужна. И моя защита будет бессмысленной.
    Я попытался объяснить старейшине, что моя женщина не должна спать с его воином, так как она очень больна, а её болезнь настолько опасна, что любой мужчина, овладевший ею, тут же умрёт в конвульсиях и с пеной изо рта. Её крик был крик не страха, или нежелания подчиниться воле воина, а предупреждение воину, чтобы он не трогал её для своего же блага. В знак примирения, я вытащил из вещмешка две бутылки рома, одну отдал вождю, а другую – мужчине, у которого я забрал Клару. Ром пришёлся по душе кочевникам. От одного глотка они уже были пьяны, а когда опустошили две бутылки, то уснули там, где стояли. Как после побоища, тела валялись в разных невообразимых позах. Чтобы не искушать судьбу, я взял за руку Клару и увёл её подальше от стойбища. Кто знает, как поведут себя наши гостеприимные хозяева с похмелья?
    – Я не больная! – обиженно проговорила Клара, когда мы ушли на достаточно безопасное расстояние. – Променял меня на две бутылки рома!
    – Можешь вернуться, – предложил я.
    Когда начало рассветать, мы достигли леса. Я построил небольшой шалаш, в котором мы проспали до полудня.

     Мужчина и женщина.
    Мужчина прощается, не говорит женщине, что любит её. Не поцеловал. И женщину одолевают сомнения: «Почему не поцеловал, почему не сказал: «Люблю!» Неужто разлюбил?»
    Внешние проявления любви играют важную роль в взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. И нельзя об этом забывать. Если мужчина любит, при прощании он скажет об этом. Но если его чувства остыли, ему трудно вымолвить это слово. Такова его природа. И сомнения женщины обоснованы. Её беспокойства имеют под собой почву. Как я могу сказать женщине, что люблю её, если моё сердце холодно к ней? Это же каким надо обладать цинизмом и быть лицемерным, чтобы наперекор своей природе говорить женщине слова, не отражающие истинные чувства к ней?
    Если женщина забывает говорить мужчине о своей к нему любви, то мужчине тоже следует призадуматься. Никакие иные мысли и заботы не заставят женщину забыть своего любимого. Он – основа её жизни! А значит, чтобы с ней не происходило, она всегда будет помнить своего мужчину, думать о нём, и при всяком случае скажет, что любит его.
    Над нами может довлеть груз проблем, мы в круговороте жизни не успеваем ориентироваться, к какому берегу пристать, но если мы любим, то мы никогда не забудем свою любимую, или любимого. И мы вновь и вновь непрестанно будем повторять слова любви, проявлять нежность, а не искать оправданий своему невниманию и нежеланию задержаться хоть на несколько мгновений, чтобы рассказать о своих чувствах, ещё раз дотронуться до рук любимой или любимого, погладить его или её волосы и неотрывно смотреть в глаза, самые тёплые и самые глубокие, ища в них подтверждение своим чувствам. 
    Когда чувства остыли, мужчина и женщина оправдываются множеством причин, существенных и несущественных, чтобы, как можно, реже встречаться, а если встреча произошла, то сводят её к минимуму, объяснив своей усталостью, загруженностью заботами, плохим самочувствием. И чем чаще нам подаются эти причины, тем ближе день, когда в объяснениях уже не будет необходимости.
    Любящая женщина никогда не разорвёт своих чувств между детьми и любимым человеком. В душе любящей женщины наступает гармония, в ней хватит место для любви к детям, к своим родителям и своему мужчине. Ей не в тягость уделить внимание всем, кто составляет суть её жизни, потому что и дети, и родители, и любимый – это тот остров, с твёрдой надёжной почвой, на которой она стоит, и никакие бури и штормы не собьют её, потому что то, чего ради она живёт, с ней. С ней её дети, самые красивые, с ней её мама и папа, самые добрые, с ней – её любимый, самый сильный и умный.
    Любящий мужчина никогда не забудет сказать своей женщине, что она его душа, его сердце и мысли. Что она – смысл его существования. И никакая работа или служба не заберут его от любимой, потому что то, чем бы не занимался мужчина, всё он делает, в конечном итоге, для неё и для благополучия своей семьи. И чем бы он не был занят, будь то тяжёлым физическим трудом или исследованием космических пространств, он всегда будет помнить о своей женщине и найдёт время, чтобы на всю Вселенную во весь голос крикнуть: «Милая, я люблю тебя!»

    Пол сидел над обрывом одного из рукавов дельты большой реки, впадающей  в океан. Впереди виднелась полоска горизонта, а справа в долине по берегу одной из лент дельты раскинулся Туеру. Уже вечерело. Весь день они с Кларой преодолевали лес. Клара устала, а до города надо было идти ещё несколько километров, и Пол решил сделать привал до утра. Как и в предыдущий день, он построил небольшой шалаш и, когда Клара уснула, он вышел к обрыву, любовался красивым закатом, и разные мысли сами по себе откуда-то изнутри его существа, сменяя друг друга, открывали картинки его долгой жизни. Он был уже не молод, позади была вся жизнь, полная интересных событий, радостей и огорчений. Посеребрённая голова, редкие волосы на лобной её части, тяжёлые морщины говорили о том, что ему многое пришлось пережить, но он так и не сумел найти своё пристанище, чтобы жить спокойной жизнью и наслаждаться умиротворённостью. Вся его жизнь – это бесконечные поиски, а чего, он сам не знал. Возможно, под влиянием своей неугомонной натуры, он попал на службу, сначала по исследованию параллельных миров, откуда был уволен за самовольное вмешательство в ход исторических событий, но был замечен руководством разведывательного управлением, и перешёл на службу по исследованию новых планет. Но в этом была только часть его работы, а другая – это разведка, добывание информации об обществах, населявших планеты огромного Союза. И, хотя ему больше нравилось изучать новые незаселённые планеты, но служба есть служба, и Пол выполнял задания с присущей ему добросовестностью, не скрывая самые мелкие детали, не приукрашивая их, и в своих докладах нередко вводил в шок руководство выводами, обвинявшими бездеятельность или преднамеренные действия правительства, толкавшего людей на бунты. После очередной взбучки от руководства, он снова получал новое задание и отправлялся в ведомые и неведомые миры. Его угнетали долгие перелёты, на которые тратилось, нередко, больше времени, чем на выполнение самого задания. Но постепенно Пол привык к этим перелётам и использовал их для своих размышлений, чтобы разобраться в своей жизни, понять, когда и какие ошибки он совершил, и, если он приходил к выводу, что есть возможность что-либо исправить, то, по возвращению, предпринимал действия для исправления допущенных ранее ошибок. Но, как подсказывал его жизненный опыт, исправление ошибок не всегда давало ожидаемый результат. А потому он меньше стал тратить своё время на подобные эксперименты, оставлял всё так, как есть. Что произошло, то произошло. Не лучше ли потратить отпущенное ему Богом время на то, чтобы просто наслаждаться жизнью, таковой, каковой она является?
    За свою долгую жизнь Пол встречал немало женщин: красивых и не очень, умных и глупых, достойных и развратных. В молодости он мечтал встретить свою единственную и неповторимую, но какой она есть, он не знал. Встречаясь с женщинами, он находил в них множество недостатков и, с присущей молодости максимализмом, тут же отвергал их. Но молодость сменяется зрелостью, появляются терпимость и рассудительность, умение прощать недостатки других и снисходительное к ним отношение. Встречаясь с женщинами, он начинал понимать их психологию, интересы, цели и устремления. Он мог предугадывать их поведение, мог заинтересовать их, или, наоборот, оттолкнуть от себя, не нанося им душевной травмы. Одного он не мог – не привлекать их внимания.
    Ещё, учась в Military School, Пол услышал слова умудрённого жизнью профессора, когда однажды тот сказал своим подопечным:
    – Сейчас вы молоды, неоперившиеся юнцы. Вам приходится тратить много энергии, чтобы завладеть вниманием женщин. Но не за горами то время, когда вы будете меньше нуждаться во внимании прекрасной половины человечества, чем они – в вашем. Таков ход жизни. Вы будете нужнее им, чем они вам. А потому не тратьте время на бестолковую беготню, а направьте свои усилия на обучение и овладение профессией.
    И вскоре Пол убедился в правоте профессора.
    В его жизни было много женщин, но однажды он встретил единственную. Он понял, что та женщина была его женщиной, его половиной, его вторым я. Но, к огорчению Пола, женщина была мужниной женой и матерью мужниного ребёнка.
    Думаете, Пол отступился? Ничего подобного! Его не интересовали общественные моральные устои, с которыми он вёл постоянную внутреннюю борьбу. Для него мораль любви была и оставалась наивысшею моралью. И Пол боролся за свою любовь, за право быть любимым и быть рядом с его женщиной, рождённой для него. Но он потерпел поражение, и они расстались на долгие и долгие десятилетия. Пол не забывал её, потому что та женщина была единственной из многих миллиардов женщин. Единственной, для которой родился он, и которая пришла в этот мир для него.
    После долгой разлуки они вновь встретились. С новой силой вспыхнули чувства и влечения. Они понимали, что созданы друг для друга, но ничего изменить не могли. Упущено время, упущены возможности. Совершённые глупости в молодости не исправить старостью, только молодость может исправить свои ошибки.
    – Ты любила меня всю жизнь, – говорил ей Пол, – но почему же, любя меня, ты обхаживала другого, грела ему постель и рожала ему детей? Но любя меня, ты оставила меня одного, без семейной радости, в холодной постели, без детей, лишив меня возможности продлить мой род? Почему?
    – Я была молода и многого не понимала.
    – Это попытка оправдать себя.
    Пол так и не дождался ответа.
    Щемящую боль в сердце от напрасно прожитой жизни Пол заглушал службой и ромом, впадая в забытье, отвлекаясь от тяжёлых дум.
    Только рассвело, мы с Кларой отправились в город. Нам пришлось спускаться с гор, что заняло много времени. Природа, окружавшая нас, была великолепной, чистый лесной воздух легко вдыхался грудью, щебетанье птиц ласкало слух, а Клара капризничала.
    – Когда же мы придём в город? Там есть гостиницы? Я давно не принимала душ! И во что превратилось моё платье!
    Я шёл, поддерживая её за руку, и молчал.
    – Я не могу дальше идти! Мне больно! Я натёрла мозоли!
    Мы спустились к лесной реке, у которой мирно паслись олени с оленятами. Увидев нас, стадо бросилось наутёк. Через мгновение олени скрылись за деревьями.
    Усадив Клару у берега, я снял её истоптанные туфли, промыл чистой водой раны, из аптечки достал мазь, смазал её ступни, перевязал бинтом. Так как туфли надеть было невозможно, я разорвал свою рубашку, сделав из неё наподобие портянок, обвязал ими ноги Клары, закрепил скотчем.
    – Вставай! – приказал я Кларе. – А теперь иди!
    Клара сделала несколько шагов, удостоверившись, что мозоли не доставляют боли, продолжила путь, предварительно потребовав от меня забрать туфли, которые я выбросил за ненадобностью.
    – Что ты сделал? Это мои любимые туфли! Знал бы ты сколько они стоят!? Да, ты никогда таких денег в жизни в руках не держал! – Возмущалась Клара.
    Не обращая на неё внимание, я шёл вперёд. Кларе ничего не оставалось, как идти за мной. Её осанка, выражение лица и глаз говорило, что она готова была простить мне всё, но выброшенные туфли она никогда мне не простит. Что ж? Я приобрёл ещё одного «врага».
    Вскоре мы вышли на равнинную местность. И нашему взору предстала парочка. Женщина с пышными формами и полураскрытой большой белой грудью сидела, облокотившись на вязанку дров, а у неё на коленях разлёгся с не менее пышными формами мужчина, опираясь ногами о землю. Рядом с ними на расстеленной котомке  стоял глиняный кувшин с водой и валялись крошки хлеба и кости от съеденной дичи. Поодаль воткнутым в поваленное дерево торчал топор. Спрятавшись за дубом, я приказал жестом Кларе молчать, а сам прислушался к разговору тучной парочки.
    – Джилрой, мне пора, – сказала женщина.
    – Айне, дорогая, останься ещё на часок? – просил её мужчина.
    – Не могу, милый. Мой муж, наверно, спохватился. Надо идти.
    – Ну, ещё чуток? – Умолял Джилрой и, повернув лицо к женщине, уткнулся в её пышную грудь. Женщина засмеялась и мягко отталкивала мужчину.
    – Джилрой! Джилрой! Ну, хватит, мой ненасытный!
    Мужчина остановился, а женщина быстро и ловко для её форм и веса вскочила на ноги. Джилрой последовал её примеру. Айне собрала котомку, уложила в неё кувшин и сказала:
    – Принесёшь нашу вязанку, когда стемнеет. Муж будет в пабе. Он там сидит до утра, вся ночь будет наша.
    – Приду, моя Айне. – Заверил дровосек, обнял женщину, поцеловал её щёки, а, когда она отвернулась, чтобы уйти, шлёпнул её по широкому заду. Я впервые видел, чтобы женский зад так долго мог качаться.
    Айне улыбнулась и пошла прочь.
    Когда она скрылась, мы вышли из-за дерева и подошли к мужчине, готовому продолжить свой труд по заготовке дров.
    – Добрый день! – приветствовал я его. – Мы идём в город. Не подскажите, мы сумеем найти проводника через горы.
    – Добрый день! – ответил Джилрой, внимательно рассматривая нас. – Я – дровосек. Если вы подождёте меня, когда я закончу работу, и поможете донести вязанки, я отведу вас к человеку, который хорошо знает все горы к северу от города в горах.
    Впоследствии я узнал, что тем человеком был муж Айне.
    – А у вас гостиницы есть? – вопрошала Клара у Джилроя, когда вязанки были собраны, и мы втроём: Джилрой и я – каждый со своим грузом –  и Клара – шли в город.
    – Какие гостиницы? – переспросил Джилрой.
    – Трактиры, таверны… – уточнил я.
    – Ну этого добра у нас навалом, – ответил Джилрой.
    – А душ там есть? – не отставала Клара.
    – Душ есть ли, не знаю, – отвечал дровосек, поправив огромную вязанку дров, – а вот погулять и вина напиться там можно вволю. Правда, если деньги есть.
    – А где же я могу помыться? – недоумённо воскликнула Клара.
    – В бане. Как раз сегодня женский день. Вот там и помоешься.
    – В бане? – возмутилась Клара. – Я никогда в своей жизни не была в бане! И не собираюсь мыться вместе с бабами!
    – Ха! – ухмыльнулся Джилрой. – Но в мужской день тебя в баню не пустят. А вот завтра будет общий день, но, – вновь усмехнулся Джилрой, – там и бабы будут мыться, не только мужики.
    И дровосек залился задорным хохотом.
    – Идиот! – Констатировала Клара и отошла от хохочущего Джилроя. 
    К городу мы подошли, когда стемнело. Но в сам город не вошли, а свернули в одну из множеств деревень, расположенных вокруг. Пройдя полдеревни, мы остановились у одной из хат, во дворе которой стояла лошадь, запряжённая в двухколёсную тележку для перевозки молока. Извозчик переносил бидоны, наполненные молоком, в дом.
    – Эй, хозяин! – крикнул Джилрой, – забирай свою вязанку!
    Извозчик поставил бидон на землю, подошёл к нам и попросил показать его вязанку. Джилрой обернулся ко мне:
    – Дай.
    Я передал вязанку, мужчина внимательно осматривал её, пробовал на вес.
    – Уно, ты что? Сомневаешься? – начал уговаривать его Джилрой. – Ты же знаешь меня! Мои вязанки лучше всех, а дровишки печь греть будут неделю, твоя супружница закормит вкусными обедами.
    – Знаю, Джил, – ответил Уно. – Сверху-то дровишки хороши, а вот внутри!.. А эту вязанку ты кому несёшь?
    – Пекарю Бакстеру. Он тоже заказывал дров. Ему много надо. Каждый день ношу ему.
    – Это-то я понимаю, – вторил ему Уно. – Бакстеру дров надо много. Только что видел, как он в город уехал со своими булочками. Наверно, все дрова сжёг. Бедной Айне и печь растопить нечем. Иди скорей, а то ведь, неровен час, совсем баба замёрзнет.
    – Так что? Оставлять дрова? – спросил Джилрой.
    – Оставляй, не буду держать тебя, – усмехнулся Уно, – беги к Айне, а за молоком завтра придёшь. Твой бидон в леднике стоять будет.
    Оставив вязанку, мы направились дальше вдоль деревенской улицы. Чем ближе мы подходили к дому Айне, тем насыщеннее был запах свежеиспечённых булочек. Сам по себе этот запах приятен, но, когда его через чур, то он начинает вызывать лёгкую тошноту. Когда мы подошли к дому Айне, Джилрой, как и в предыдущий раз, крикнул:
    – Эй, хозяин! Забирай свою вязанку!
    Дверь отворилась, и на крыльцо вышла дородная Айне.
    – Чего орёшь, чёрт горластый! – смеясь, громко ответила женщина. – Неси вязанку в сарай. Будто сам не знаешь, что делать надо.
    Посмотрев на нас, Айне спросила:
    – Джилрой, а это кого ты привёл?
    – Помощь им нужна, – ответил дровосек. – Принимай гостей, накорми их, напои. А где твой муж?
    – Так он в город уж подался. На продажу. Только утром вернётся.
    – Изводишь ты его, Айне, – шутил Джилрой. – Работает круглые сутки, да ещё и такую пышку обхаживать надо. Совсем уж его не видать, весь высох.
    – Да ты за него не беспокойся, – смеялась Айне. – За себя подумай! Ха, ха!
    И обратилась к нам:
    – Заходите, гости дорогие. Сейчас я накормлю вас.
    Мы вошли в дом. Одна половина дома была занята под пекарню, а вторая состояла из жилых комнат.
    – Ой, батюшки! – вдруг воскликнула Айне, оглядывая Клару. – Что ж это за обувка такая?
    – Выбросили мы обувку, – ответил я за Клару. – Мозоли натёрла, да так, что еле дошла.
    – И правильно сделали, – согласилась Айне. – Обувь должна быть удобной и неболезненной. Ну-ка, сними свои тряпки, дай гляну, что с ножками твоими точёными, – обратилась она уже к Кларе.
    Клара послушно сбросила грязные от ходьбы тряпки, оголила ступни. Возмущению Айне не было предела.
    – Наши городские барышни тоже всё модничают, такие тесные туфли одевают, чтоб ножки поменьше смотрелись, а потом, хоть топором отрубай… Вот что, красавица, давай-ка, полечим твои ножки?
    – Ей бы помыться… – добавил я. – В баньке бы…
    – Ну, баньки у нас нет, а вот помыться мы помоемся. Лучше чем в любой баньке. Сейчас я всё сделаю. Подожди, красавица.
    Мы ждали не долго. В это время вошёл Джилрой, заняв собой полкомнаты, уселся на стул, который жалобно заскрипел под его весом, и спросил меня:
    – Когда вам надо в горы идти?
    – Чем раньше, тем лучше. Но видать, придётся задержаться, – и я взглядом указал на причину задержки.
    Джилрой внимательно взглянул на ступни Клары, которая стеснительно пыталась прикрыть их друг дружкой, и, вздохнув, сделал своё заключение:
    – Да, дня три, однако, придётся подождать.
    Вошла Айне.
    – Ну, что красавица! Пойдём купаться! – позвала она Клару. – А вы, – обратилась она к нам, – пока поешьте. Там, на кухне.
    Стол был уже накрыт. Картошка варёная в чугунке, средних размеров кусок сала, лук перьевой, огурцы, помидоры, яйца, хлеб и бутыль с прозрачной жидкостью, наверняка с самогоном. По-деревенски, по-простому, но вкусно и сытно.
    Джилрой налил из бутыли самогон в кружки до краёв и со словами: «Благодарю тебя, Боже!» – в три глотка опустошил кружку и тут же взялся за еду. Ел он с аппетитом, не спеша, размеренно, со знанием дела, тщательно пережёвывая пищу, не забывая пополнять кружки самогоном. Пил он много, но не пьянел. Я же пил мало, но Джилрой даже виду не подал, что я отстаю от него, а спокойно поедал сало с картошкой, напирая на лук и помидоры.
    Через полчаса стол был пустой. Джилрой, на правах желанного гостя, слазил в погребок, принёс колбасы, сало, лук, помидоры, бурак, картофель, который помыл и в мундире поставил варить. Не забыл принести и новый бутыль самогона.
    Когда стол по новой был накрыт, и сварился картофель, вошли женщины.
    Клара изменилась. После мытья она посвежела, усталость и капризное выражение лица сняло, как рукой. Глаза блестели, щёки румянились, уголки губ были приподняты в улыбке.
    – Представляешь, Пол, – весёлым и звонким голосом она проговорила, – Айне на мои ноги наложила тесто! Оно такое мягкое!.. Так приятно!..
    – Это тесто не простое, – пояснила Айне, – а лечебное. Ночь поспишь, а утром я новое наложу, а потом вечером ещё, и так три дня, и ножки твои, Кларочка, станут, как новенькие, как у младенца.    
    Женщины присели к столу. Джилрой наполнил кружки, как обычно до краёв, самогоном, со словами: «Поблагодарим Бога за то, что он нам даёт!» – предложил выпить.
   Просидев ещё примерно с час, мы начали расходиться. Айне отвела меня и Клару в спальню, в которой была одна кровать с мягкой толстой периной, свежими простынями и огромными подушками. Поверх лежало пуховое одеяло. Айне пожелала нам спокойной ночи и удалилась.
    – Пол, если бы ты знал, как я хочу спать! – зевая, сказала мне Клара и, сбросив платье, улеглась в постель.
    «Ничего против не имею,» – подумал я, улёгся рядом с Кларой и тут же забылся сном.

    Наверно, каждый испытывал состояние, когда просыпался среди ночи, и казалось, что выспался, и пора вставать, хотя вовсю царствует ночь, а до утра ещё, как минимум, четыре часа. Но организм бодр, ясно работает мозг, а тело не  состоянии оставаться в горизонтальном положении.
    Так произошло и со мной в эту ночь. Клара сладко спала, а я встал, стараясь не шуметь, вышел из комнаты и услышал шум в другой половине дома, где располагалась пекарня.
    Когда я вошёл, увидел Айне, которая вытаскивала из жерла печи свежие, только что испечённые булочки, а на очереди были заготовки новых, расставленных вдоль стены на вместительном большом столе. Я смотрел на Айне и удивлялся её лёгким, быстрым и отточенным движениям. Своими пышным телом она заняла больше половины помещения, но ловко раскладывала готовые булочки на второй стол, а с первого с такой же лёгкостью собирала сырые формочки и укладывала в  печь. Признаюсь, я был очарован, наблюдая за работой женщины.
    Когда Айне закрыла печь, она обернулась ко мне. С весёлыми искорками в глазах, с румянцем на щеке, улыбаясь, спросила меня:
    – Не спится?
    – Нет, – ответил я.
    – Я бы поспала, но надо работать. К утру булочки должны быть готовы и надо везти их в город на продажу. Горяченькими и свеженькими.
    – Где твой муж?
    – Ой, так он в пабе сидит, пиво пьёт. Он всегда по четвергам уходит в город на вечернюю распродажу, а на вырученные деньги всю ночь в пабе веселится. Вот продам утренние булочки, уложу его на тележку и домой привезу. День отсыпаться будет.
    Тут же Айне вытащила из печи готовые булочки, разложила их на столе, укрыла лёгкой тканью, а новую партию заготовленных форм разложила в печи. На всё ушло не более пяти минут.
    – Ну, вот! Ещё две закладки остались. А потом пойду в город.
    – Если ты не против, я могу помочь, – предложил я, и не потому, что горел желанием оказать помощь женщине – мне хотелось попасть в город, а вместе добираться до него веселее, да и при деле был бы, булочки везу, что было бы на руку – одинокий путник всегда привлекает лишнее внимание.      
    – Так, по мне без разницы. Хочешь – пойдём вместе.
    Когда Айне вытащила из печи готовую партию, я помог ей уложить товар на тележку, больше похожую на арбу. Укладка производилась в определённом порядке.
    – Эти булочки идут на заказ в магазины и трактиры, а вот эти будем продавать прохожим. – Пояснила Айне.
    Уже светало, и мы с Айне размеренным шагом шли в город, таща за собой арбу. По дороге, занявшей не более часа, мы вели беседу. Айне интересовалась, кто мы с Кларой такие, откуда мы и что нам нужно в городе горных людей. Я пытался дать исчерпывающие ответы, но, разумеется, выдавал информацию, которую можно было довести до Айне.
    По мере приближения к городу, вереница сельских жителей увеличивалась: все шли в город, каждый со своим товаром, чтобы выручить хоть какую-то мелочь.
     Я не ожидал, но мы быстро развезли булочки по магазинам и трактирам, и, когда осталась последняя партия, мы пришли в паб, к последнему заказчику. Паб был пусть, за исключением одного посетителя, который опираясь спиной о спинку стула, а локтем поддерживая голову, спал. Это был маленький тщедушного вида мужчина, уже не молодой, с сединой и в кепке. Его усы не просохли от пива, мокрыми завитушками свисали книзу.
    Айне передала хозяину заказ, получила деньги и подошла к спящему мужчине.
    – Эй, просыпайся! Уже утро!
    Мужчина медленно поднял отяжелевшие от пива веки, некоторое время смотрел на Айне, как бы не узнавая её, а потом что-то промычал и снова закрыл глаза.
    – Ну, хорошо ты поддал. Где выручка? – спросила его Айне и, понимая, что от него не добиться вразумительных объяснений, начала шарить по карманам. Она быстро нашла мешочек, набитый золотыми и серебряными монетами. По весу определила выручку, осталась довольной и обратилась к хозяину паба:
    – Джоки, пусть мой муж поспит, пока я сбегаю в банк.
    – Да пусть себе спит, мне он не мешает, – согласился Джоки.
    – И за моей тележкой присмотри.
    – Кому она нужна? Оставляй.
    – Со мной пойдёшь? – обратилась ко мне Айне.
    Я согласился, и мы пошли в банк.
    Полчаса мы ходили по улицам города. Уже ярко светило утреннее солнце, постепенно согревая каменные мостовые и дома. День предстоял жаркий.
    Город представлял собой нагромождение крепостных стен. Создавалось впечатление, что в ранние времена феодалы, будто сговорившись, понастроили в этом месте замки, но потом объединили свои владения в один город. Куда не бросишь взгляд, всюду высились башни с яйцеобразными куполами. Надо отдать должное властям, город содержался в чистоте, своевременно производился ремонт стен и зданий. Так как Туеру располагался в дельте реки и на возвышенности, то мы часто встречали небольшие водопады, которые производили непрестанный шум падающих вод.   Архитекторы и градостроители удачно использовали местность, а потому город гармонично вписывался в окружающую его природу. 
    Мы поднялись по многоступенчатой лестнице и вышли на широкую улицу, пройдя вдоль которой, вскоре оказались у дверей банка.
    Айне подошла к одному из служителей и попросила зачислить вечернюю и утреннюю выручку на её счёт. Служитель выписал какой-то документ и направил женщину к кассе, у которой она долго стояла, пока кассир пересчитывал деньги.
    В это время из директорского кабинета вышла парочка. Мужчина своим видом выдавал в себе директора банка. Он был не молод, но полон сил и здоровья. Стоявшая рядом с ним женщина, невысокого роста, черноволосая, богато одетая, с бриллиантовыми кольцами на руках, с дорогими серёжками, браслетами из золота и цепочкой на шее, мило смотрела в глаза мужчине и что-то тихо ему говорила. Мужчина с улыбкой смотрел в её глаза, в знак согласия кивал головой и повторял: «Да, милая! Да! Я всё сделаю! Да, да, сегодня приду пораньше. Обещаю, милая! Я помню, помню…»
    Их разговор продолжался, когда освободившаяся Айне подошла ко мне и тихо прошептала:
    – Это директор банка. А женщина, которая рядом с ним, – его жена.
    Наконец, женщина закончила наставления, положила свои руки на грудь директора банка, подставила свои губы для поцелуя и, когда получила желаемое, что-то сказала мужчине, повернулась и пошла к выходу. Проходя мимо нас, она бросила короткий, но полный неподдельного интереса, взгляд на меня.
    – Ай-яй! – воскликнула Айне. – А она тебя заметила! – и лукаво посмотрела на меня.
    Я ничего не ответил.
    Покинув банк, мы той же дорогой вернулись в паб. Я помог загрузить беспомощного от изрядно выпитого пива мужа Айне на арбу.
    – Я хотел бы познакомиться с городом, – сказал я Айне. – Простишь, если я оставлю тебя?
    – Боже мой! Если хочешь – смотри город. Я сама управлюсь.
    Я не сомневался. Когда я перетаскивал хмельного Бакстера, то неожиданно был удивлён лёгким весом его тела. Мне казалось, что Айне без особых усилий могла принести своего мужа домой и на своих плечах.
    – Поухаживай за Кларой, – попросил я Айне.
    – Не переживай, – заверила меня Айне. – Я присмотрю за ней.
    Айне увозила мужа, её широкая спина долго виднелась, пока не скрылась за углом улицы, а я продолжил прогулку по городу. Как отмечал ранее, улицы были вычищены, я видел много дворников, которые не только собирали мусор, но и мыли мостовые с использованием какого-то порошка. Чистота на улицах поддерживалась не только специальными для этого службами, а сами горожане не позволяли себе выбросить какую-то ненужную вещь, а использовали для этого специальные ящички для мусора, вокруг которых всегда было чисто. Мусор мимо ящичков не собирался. Кроме того, я обратил внимание, что хозяевам каждого заведения, будь то паб, трактир или торговая точка, вменялось в обязанность содержать в чистоте прилегающую территорию, и я наблюдал, как работник заведения периодически выходил с метлой на улицу и убирал вокруг тротуар и мостовую. Да, по улицам такого города можно босиком ходить.
    К полудню я вышел к одному из рукавов дельты. Берега были настолько далеко расположены друг от друга, что казалось, будто я вышел к морю, но это была ещё река, своими протоками, как щупальцами, охватившая город. Река была судоходной, я видел несколько небольших галер и множество маленьких лодок для прогулок. Все они медленно катились по водам, а пассажиры отдыхая, пили вина, закусывали виноградом, при встрече кивали друг другу в знак приветствия, а некоторые лодки задерживались для продолжительной беседы отдыхающих хозяев.
    Я долго любовался этой идиллической картиной и, вдруг, в одной из лодок заметил знакомое женское лицо. Да, это была та самая женщина, которую я встретил сегодня в банке, когда Айне сдавала выручку. Да, это была супруга директора банка.  Она была в лёгком белого цвета платье, богатое ожерелье свисало на её грудь, в правой руке она держала веер, а левой – придерживала лукошко с какими-то фруктами. Она, сидя, наблюдала за проплывающими мимо галерами, а слуга медленно грёб веслом.
    На мгновение женщина оторвала взгляд от галер и взглянула на берег. Мне показалось, что она тоже заметила меня и даже улыбнулась. Женщина что-то сказала своему слуге, и тот стал разворачивать лодку к берегу. Лодка приближалась и, когда она оказалась на достаточно близком расстоянии от берега в том месте, где стоял я, женщина, улыбнувшись, обратилась ко мне:
    – Вы любите водные прогулки?
    «Смелая!» – подумал я и ответил:
    – В обществе приятной женщины, невозможно не любить прогулки, и не только водные.
    Мой комплимент пришёлся женщине по душе, и она предложила мне:
    – Прыгайте в лодку! Составите мне общество.
    И я прыгнул.
    Лодка отошла от берега и направилась вдоль по течению.
    Я сидел напротив женщины, она предложила мне вина. Я взял плетёный кувшин, налил в бокалы вина себе и женщине, мы подмигнули друг другу, приподняв бокалы, и моя спутница предложила тост за знакомство. Мы оба рассмеялись – ведь мы даже не представились.
    – Меня зовут Пол.
    – А я – Кайса.
    Мы выпили. Я убрал бокалы, Кайса предложила мне хурму. Я не любил этот плод из-за терпкого вкуса, но не стал отказываться.
    – Пол, – обратилась ко мне Кайса, – расскажите о себе.
    И я рассказал, что прилетел с далёкой планеты по названию Илона. Почему я назвал эту планету, не знаю. Вероятно сыграла привычка разведчика – не говорить всю правду, а только часть её. Рассказал о своих путешествиях, приключениях, как оказался на этой планете, что на моём космокаре закончилось топливо, но надо идти через горы в город горных людей, чтобы заправить космокар.
    – Но, это же очень далеко, – заметила Кайса. – Как же Вы заправите топливом свой космокар? Не понесёте же его в руках?
    – Нет, конечно, но можно воспользоваться другим космокаром, и переставить один бак в мой.
    Кайса поняла высказанную мной идею. Но для неё всё равно было странным такое решение проблемы.
    В свою очередь Кайса рассказала о городе, о своей усадьбе, в которой она живёт со своим мужем Уэйлиным и девятилетним сыном Шугом.
    Кайса родилась в Туеру в богатой семье. Её отец – Фаркухер – был торговцем, часто на галерах отправлялся в Целестису, где продавал товар, произведённый в Туеру, а из Целестисы привозил новый товар. Он имел несколько своих усадьб, расположенных по берегу моря, много слуг, и две галеры. По меркам жителей Туеру, владеть одной галерой мог не только состоятельный, но очень богатый горожанин. Фаркухер, хоть и был уже стар, но полон сил и здоровья. Правда, он реже стал ходить с товаром, но продолжал своё дело, в котором ему помогал муж Кайсы.    
    – Скоро Уэйлин должен отбыть в Целестису за новым товаром, – сказала мне Кайса. – А сегодня моему сыну исполнилось девять лет. Мы будем отмечать эту дату. Ведь цифра «9» - у нас считается счастливой.
    Лодка свернула в один из рукавов дельты, и мы приблизились к арке, возвышавшейся над водой. Это было монументальное и красивое сооружение. Оно вызывало восхищение и трепет, говоря о процветании города и его мощи.
    – Это морские ворота в Туеру, – пояснила Кайса, – за ними начинается море.
    Осмотрев арку, мы повернули в обратную сторону. Меня высадили на том же месте, с которого я спрыгнул в лодку.
    – Наша усадьба находится на берегу Длинного рукава, – сказал мне Кайса. – Спросите, где живёт директор банка, Вам скажут. Уэйлина все знают.
    Я попрощался с Кайсой и продолжил прогулку по городу. Оставшиеся полдня я провёл в пабе, небольшом и уютном, пил вкусное пиво и вкусно пообедал. У хозяина паба я узнал, как пройти к Длинному рукаву.
    – О, это красивейшие места. Там усадьбы самых богатых людей города, – добавил хозяин и рассказал, как попасть туда. – Но будьте осторожны. Сильные мира сего не жалуют незнакомцев.
    Я ухмыльнулся и отправился к Длинному рукаву.
    Не ожидая, что быстро найду его, я действительно восхищался красотой, которой обладали берега, усеянные усадьбами и зеленью. Деревья давали тень и защищали от жаркого солнца. Создавалось впечатление, что я попал в рай.
    Пройдя несколько усадьб, я услышал весёлый и звонкий смех ребёнка. Седьмое чувство подсказало мне, что это был сын Кайсы, и я приблизился к решётчатой ограде и заглянул внутрь усадьбы. На мраморной скамейке в тени деревьев сидела, обнявшись со своим супругом Кайса, а её сын из лука выпускал стрелы в прикреплённую к дереву цель. На дощечке, игравшей роль цели, была изображена голова какого-то варвара, которого и расстреливал из своего лука мальчик. Он всё время оглядывался на отца и спрашивал, меткие ли его выстрелы. Отец, загоревшись игрой, взял второй лук, приладил стрелу…
    В это время, туман застлал мои глаза, и как я оказался прикованным цепями к стене в тёмной и сырой комнате, не помнил.
    Голова раскалывалась. Тупая боль начиналась с затылка, дробилась на отдельные лучи, которые, как острые стрелы, пронзали голову к лобной части, а один луч проходил вниз через шейные позвонки и останавливался в груди, вызывая тошноту. Боль сопровождалась головокружением. Стоило мне подняться с холодного каменного пола и опереться о такую же холодную и сырую стену, как перед глазами возникали радужные круги, мерцали, лопались подобно мыльным пузырям, а на их месте возникали новые лиловые, синие и зелёные, вращались с бешеной скоростью, росли, лопались, и так повторялось, пока я не поднял колено, не опёрся о него рукой и не положил голову на ладонь. Постепенно круги меркли и исчезали, пока их не сменила серая темнота и какие-то маленькие чёрточки, похожие на прыгавших, то вверх и вниз, то вправо и влево, тоненьких червячков.
    Тошнота, то нарастала, то успокаивалась. Во рту пересохло и хотелось пить. Я поднял тяжёлые веки. Комната, в которой я находился, освещалась лунным светом, проникавшим в маленькое зарешечённое оконце, расположившегося в двух с половиной метрах под потолком. Болезненным взглядом я осмотрел место своего заключения: вполне просторная камера, размерами пять метров в длину и ширину, в противоположной от меня стене – дверь, – а рядом со мной – кувшин.
    «Вода!» – мелькнула мысль, и я ещё острее почувствовал жажду. Протянув трясущуюся руку, я взял кувшин, поднёс к своим губам и только сделал несколько глотков воды, как приступ тошноты выплеснул её из меня. Но я всё равно получил облегчение. Аккуратно поставив кувшин с водой в угол камеры, я спиной навалился на стену, придерживая одной рукой затылок, на котором нащупал большую шишку и слипшиеся от крови волосы. Я начал вспоминать, что со мной произошло, но тут же потерял сознание, но оно снова вернулось, когда моё неконтролируемое сознанием тело повалилось на пол. Я успел опереться рукой о пол, и новая боль резкой вспышкой раскололо мою голову. Я долго находился в полунаклонённом положении. Боль немного утихла, и я медленно принял сидячее положение. Тошнота непрестанно преследовала меня и доставляла мучительные испытания. Медленными движениями я снял куртку, сложил её и положил на пол. Потом медленно наклонился, лёг правым боком, а голову положил на сложенную куртку. Я снова попытался вспомнить, что со мной произошло, и как я очутился в этой камере, но тут же потерял сознание. Сколько времени я находился в таком состоянии, не помню. Но, как только я приходил в себя и вновь пытался вспомнить о происшедшем, как снова терял сознание.
    Прошло, наверно, много времени. Моё сознание, то возвращалось, то вновь покидало меня, а потому я не мог определить, ни который час, ни какой день. По сути, время для меня остановилось.
    Очнулся я от тяжёлого скрипа открываемой двери. Хотел открыть глаза, но мои веки не слушались, каждое малейшее движение вызывало нестерпимую головную боль, и я решил лежать без движения. Мой слух улавливал лёгкие шаги, приближавшиеся ко мне. Я слышал дыхание и чётко различал, что в камере находятся трое человек: двое из них стояли у двери, а обладатель лёгких шагов приближался ко мне, специфический шелест одежды выдавал в нём женщину. Ну, не будет же мужчина одевать женское платье! И ещё одна мысль проскочила в моей голове: если я по слуху могу что-то определять, значит, не всё потеряно.
    Женщина остановилась рядом со мной, наклонилась и, вероятно, осматривала меня. Я слышал её дыхание. Когда она закончила осмотр, я услышал знакомый голос, но кому он принадлежал, вспомнить не мог.
    – Аонгас, принесите брезент! – Дала кому-то указание женщина.
    Я снова ушёл в забытье, а вернулся из него, когда почувствовал, как две пары крепких мужских рук взяли меня за руки и ноги и перетащили на принесённый брезент. Если бы вы знали, какую я испытывал боль, когда они меня перетаскивали! По-моему, даже застонал.
    – Белфоер, Аонгас, аккуратнее! – проговорил тот же женский голос. – Ему больно!
    Меня куда-то переносили. Мои глаза были закрыты, но сквозь веки пробивался дневной свет. По-видимому, мы были на улице. Я слышал шелест листвы, ощущал запах цветочных ароматов и тряску, доставлявшую мне не только боль, но и усиливавшуюся тошноту.
    Затем дневной свет померк – мы оказались в каком-то помещении. Меня уложили на кровать.
    – Аонгас, пригласите доктора. – Отдавал приказы всё то же женский голос, а я, разумеется, снова впал в беспамятство, и очнулся, когда женский голос кому-то говорил:
    – Барклай, помогите этому человеку.
    Тяжело дышавший Барклай присел рядом, осмотрел меня, мягкими движениями пальцев приоткрыл веко правого моего глаза, а затем левого.
    – Сильная боль? – приятным скрипучим голосом спросил меня Барклай. – Не открывайте глаза. Но Вам придётся немного помучиться. Я должен осмотреть Вашу рану. Давайте, помогу сесть?
    Меня усадили, и я с трудом открыл глаза. Доктор осматривал рану, а женщина сидела на стуле чуть поодаль и наблюдала за действиями Барклая.
    Доктор обратился к ней:
    – Кайса, нужна тёплая вода, ножницы, чистые тряпки.
    Кайса тут же приказала служанке принести требуемое для моего лечения.
    – Вот что, дорогой мой, – сказал мне Барклай, – дам я Вам порошок. Понимаю, что тошнит, но Вы должны выпить. Это лекарство облегчит страдания.
    Барклай взял рядом стоявшую кружку, налил в неё воды, из своей сумки достал небольшую коробочку, открыл её, плоской ложечкой набрал порошка и поднёс к моему рту.
    – Ну, чего ждёте? Открывайте рот, – тем же приятным скрипучим голосом попросил меня доктор.
    Я через силу открыл рот, и Барклай ловко высыпал на мой язык порошок и дал выпить воды.
    – Пейте, пейте. Даже через силу, но выпейте. Вам полегчает.
    Да, мне доставило огромного труда выпить воду вместе с порошком – рвотная реакция была сильной. Я тяжело дышал, мой желудок, возмущённый насильственным действием, начал усиленно сокращаться, пытаясь вернуть наружу воду и порошок. Усилием воли в сопровождении с сильной головной болью, я всё-таки заставил себя и свой желудок успокоиться.
    – Ну, вот, и хорошо! Сейчас Вам станет легче, – проскрипел Барклай, и в это время служанка принесла небольшой таз, кувшин с водой, ножницы и чистые тряпки.
    Доктор ножницами остриг волосы в месте, где была рана, промыл её тёплой водой, намазал какой-то мазью, а потом закрутил мою голову полосками тряпки.
    Во время этой процедуры мне стало легче. Лечебный порошок оказывал своё действие. Боль отступала, сначала она покинула лобную часть, а потом всю голову, сосредоточившись маленьким пучком в затылке. Прекратился глухой шум в ушах, но осталось лёгкое чувство тошноты. Я почувствовал себя счастливым, и, когда доктор помог мне лечь, я стал погружаться в лёгкий сон, сквозь который слышал приглушённый разговор Барклая и Кайсы.
     – Насколько серьёзна рана? – спросила женщина.            
     – Удар был очень сильным, но, к счастью, перелома затылочной кости нет, хотя повреждения костной ткани налицо, – объяснял доктор. – Удар вызвал перемещение мозговой жидкости, от того он испытывает сильную боль и тошноту.
    – Он выздоровеет? – с беспокойством в голосе спросила Кайса.
    – При правильном лечении и соблюдении режима. Я оставлю Вам лечебный порошок. Будете давать два раза в день: утром и вечером. Обеспечьте больному постельный режим, спокойствие. Чем больше он будет спать, тем быстрее излечится. Три раза в день давайте ему тёплой воды, чуть подслащённой мёдом, и больше ничего. Через два дня я приду его осмотреть. Если больному будет хуже, зовите меня…
    Больше я ничего из их разговора не слышал. Я спал.   

    Утреннее южное солнце направило свой горячий луч на его лицо. Пол открыл глаза, прикрыв их рукой. Повернул голову. Рядом безмятежно спала его любимая. Пол улыбнулся. «Как всегда! – подумал он. – Опять всё одеяло на мне!»
    Зная о её чутком сне, он как можно медленно и аккуратно, соскользнул с постели, тихими и осторожными шагами направился к двери комнаты. Медленно открыл дверь и вышел.
    На кухне он нашёл турку, насыпал три чайных ложки с вечера перемолотого кофе, залил водой, зажёг газовую конфорку и поставил заваривать кофе. Через три минуты собравшаяся сверху воды кофейная кашица начала подниматься. Пол приподнял над огнём турку, подождал, пока кашица опустится, и вновь поставил турку на огонь. Кашица начала свой подъём, и Пол пару раз повторил прежнее действие. «Потомим тебя немножко,» – шёпотом сказал Пол.
    Когда кофе был готов, он легко потряс турку, чтобы кофейная  кашица скрылась под водой, и поставил турку на металлическую подставку, прикрыв сверху блюдцем. Подождал несколько минут и, прихватив две чашки, понёс кофе в спальню.
    Он старался идти бесшумно, и ему это удалось.
    Он вошёл в спальню и увидел спящую на спине свою любимую, закинувшую руки за голову. Одеяло валялось на полу. Пол остановился и, зачарованный, смотрел на голое тело любимой. Тёплая волна пробежала внутри его, он смотрел и наслаждался красотой женского тела, линиями плеч, заманчивыми изгибами, белизной и исходящим от тела ароматом, перебивавшим аромат кофе. Пол всегда восхищался женским телом. Оно совершенно, в нём нет изъянов, в нём одни достоинства.
    Любимая открыла глаза.
    – Боже! – проговорила она, и уголки её губ приподнялись в улыбке. – Какой запах! Ты принёс мне кофе в постель?
    – Да, моё солнышко. – Подтвердил Пол.
    Солнышко ещё раз улыбнулось и протянуло руки, приглашая Пола в объятия. Пол поставил турку и чашки на столик и подсел к женщине. Она обвила руки вокруг его шеи и нежно прижала мужчину к себе.
    – Я люблю тебя, родной! – прошептала она ему на ухо, и начала гладить его голову. Когда её рука коснулась затылка, Пол вздрогнул от боли…
   Вдруг, боль пропала, и Пол оказался в лодке посреди моря. Он был один, а вокруг только волны, они, набиравшие силы, росли, и навстречу Полу поднялась огромная волна. Она стеной стремительно приближалась и, разом, накрыла его вместе с лодкой. Пол не чувствовал страха, он даже удивился, что, находясь в толще воды, продолжал дышать. 
    Подхваченный водами, он ощущал плавное, но быстрое движение. Наконец, он выплыл на поверхность, и новая волна подбросила его и с силой швырнула вперёд на берег откуда-то взявшегося острова. При падении он ударился головой, и снова его лицо исказилось от страшной боли, исходившей от затылка…
    Пол проснулся.
    Перед ним стояла Кайса, держа в руках кружку и лечебный порошок…

    Прошло восемь дней.
    Кайса сидела в кресле, смотрелась в зеркало, держа его в руке, и рассказывала:
    – В тот самый день, когда моему сыну исполнилось девять лет, я со своим мужем отдыхала в нашем саду. Подошёл Белфоер и доложил, что пойман вор. Уэйлин, мой муж, приказал привести вора. Белфоер удалился, и вскоре вместе с  Аонгасом притащил Вас. Вы были без сознания, бледным, как смерть, а голова была в крови.
    «Что с ним?» – спросил Белфоера мой муж.
    «Да, это я, дубинкой, когда он подсматривал за вами,» – ответил Белфоер.
    «Ты не убил его?» – поинтересовался Уэйлин. Он осмотрел тебя и заметил, что ты не из Туеру, а, наверно, из Горного города. Уэйлин приказал забрать Ваши вещи, которые отнёс их в свой шкаф, а Вас бросить в темницу. На следующий день он убыл в Целестису по делам торговли и сказал, что, когда вернётся, примет решение, как с Вами поступить.
    После отплытия Уэйлина, я приказала Белфоеру открыть дверь в подвальной камере, где Вы, прикованный цепями, спали на полу. Ваш вид испугал меня. Я подумала, что вы умерли. Когда осмотрела Вас, поняла, что Вы живы, но очень больны, и я решила забрать Вас из сырой камеры и отнести в свободную комнату прислуги.
    Белфоер сначала сопротивлялся, говорил, что хозяин, то есть мой муж, будет очень огорчён моим поведением. Но он больше боялся за себя, а не за меня. Уэйлин жестоко расправляется со слугами за неисполнительность и неподчинение. Я настояла на своём, объяснив Белфоеру, что хозяин будет взбешён, если по приезду найдёт бездыханное тело вора. Но я-то знала, что Вы никакой не вор. По сути, во всём, виновата я. Ведь это я пригласила Вас. И я искренне сожалею, что с Вами произошла такая неприятная история.
    Барклай, наш доктор, обработал рану, дал лечебные порошки, и Вы стали поправляться. К счастью, Вы уже выздоравливаете. Сегодня смотритесь молодцом. Только вот ещё очень бледны. Барклай сказал, что от удара у Вас произошло смещение мозговой жидкости. А это очень опасно. Вас надо наблюдать ещё три месяца. Доктор говорил, что подобные болезни часто встречались в его практике, люди даже теряли память. А некоторые, казалось бы, уже излечились, но через два-три месяца у них начиналось нервное расстройство и они умирали.
    Я очень боюсь за Вас, Пол! Вы в опасности.
    Мой муж считает, что Вы из тех людей, которые живут в горах, в Горном городе. А мы не жалуем их. От них все беды. Когда их не было, наши народы жили в мире и дружбе. Но, когда они появились, то началась вражда.
    Я слушал Кайсу, её служанки приносили нам напитки и фрукты, светило тёплое летнее солнце, шумел сад, пели птицы, сын Кайсы был занят игрой со служанками, которые постоянно искали мальчика, убегавшего от них и с задорным хохотом выражавшего свою радость, когда они не могли его найти.
    Гефест-II был заселён людьми много столетий назад без санкции Центра. Это были переселенцы с планет, в последствии, инициаторы создания независимой Конфедерации. Но без участия Центра содержать колонистов – дорогостоящее мероприятие, – а потому постепенно колонисты были брошены на произвол судьбы. Однако, заселившие планету люди, используя благоприятные природные условия, быстро адаптировались, расселились по всему единственному континенту, начали образовываться отдельные племена и этносы. Каждое последующее поколение первых поселенцев, потерявших связь с метрополией, теряло те знания, которыми обладало человечество, однако, приобретало новые, помогавшие не только выжить, но создать свою самобытную цивилизацию. Часть многочисленных потомков первых переселенцев нашли своё место на континенте в качестве кочевников, или отдельных оседлых групп, но другая часть начала создавать общества со своей постоянно закреплённой за ними территорией. Возникали города. Каждый город был самостоятельной единицей, со своими законами, устоями и обычаями. Иногда между ними возникали трения, но новой угрозой для них стали кочевые племена. Кочевники, видя процветание городов и богатства, которыми города обладали, не теряли надежду с применением силы завладеть этими богатствами. Перед общей угрозой, города объединялись, создавая государство. Центром объединения стал наиболее мощный город – Целестиса. Таким образом, начала создаваться империя с одноимённым названием. Империя Целестиса протянулась тонкой полоской по восточному берегу континента и включила в свой состав такие города, как Аурум, Литиус, Урб, Аурумкоаст и Мареаре. Совместными усилиями они защищались от варваров, населявших остальную территорию континента, создали для этого единую армию, систему управления и прочие атрибуты государства. Империя процветала.
    Туеру никогда не входил в состав империи, но между Целестисой и Туеру укреплялись торговые связи, а иногда, в случае опасности, они оказывали друг другу военную помощь.
    За тридцать лет до моего прибытия на Гефесте-II появились небесные люди, как называли их жители планеты. Но я-то знал, что эти люди прибыли с планеты Гефест. Они быстро освоились, построили город в горах и стали вмешиваться в жизнь планеты: натравливали варваров на Целестису, ссорили города между собой. Их целью, вероятно, было раздробить империю, чтобы впоследствии создать новую колонию на её развалинах. Правители Урба попали под влияние небесных людей и вели активную деятельность за создание империи на юге континента. Фактически бывшая империя Целестисы раздробилась на две части: северную и южную. И, хотя всё ещё сохранялась видимость единого государства, но Урб фактически правил южной частью империи, ревностно относясь к вмешательству Целестисы.
    Правители Туеру понимали происходящее и пытались воспрепятствовать разрушению империи, что неминуемо приведёт к бедствиям. Небесные люди пытались взять под своё влияние Туеру, но им это не удалось. В конце концов между Туеру и Горным городом установилась вражда.
    Муж Кайсы отправился в Целестису не только по торговым делам, но также для проведения переговоров с императором и сенатом, чтобы выработать единую позицию по политическим вопросам и договориться о совместных действиях, чтобы воспрепятствовать небесным людям разрушить устоявшуюся веками жизнь на планете.
    Учитывая отношение Туеру к Фештунгбергенштадту, моё положение было незавидным. Как рассказала мне Кайса, небесные люди давно не посещают Туеру. Последний раз они были в городе три года назад. Трое посланцев Горного города были заточены в темницу городской тюрьмы, в которой находятся до настоящего времени.
    – Я с содроганием в сердце думаю о том, что произойдёт с Вами, Пол, когда вернётся мой муж, – сказала в заключение Кайса. – Пол, Вам надо скрыться.
    – Но пострадаете Вы и Ваши слуги.
    –  Я не могу так! – настаивала Кайса. – Из-за меня Вы попали в беду, а, значит, я должна Вам помочь. А обо мне не беспокойтесь.
    – Нет, Кайса! – твёрдо стоял я на своём. – Никуда мне бежать не надо. Единственное, что я попрошу Вас, это дать мне возможность посетить моих друзей. Они живут в деревне за городом.
    – Разумеется, Пол. Когда Вам угодно.
    – В таком случае, я хотел бы пойти сейчас. Но мне нужны мои вещи. Не беспокойтесь, я вернусь и оставлю их снова в шкафу Вашего мужа.
    Кайса проводила меня в комнату мужа, открыла шкаф, похожий на металлический сейф, я забрал бластер, «Узи», открыл вещмешок и убедился, что всё на месте, и, попрощавшись с  Кайсой, ушёл навестить Айне и Клару. Я надеялся, что Клара не сбежала, а ждёт меня. И я не ошибся.
    Мы сидели за столом: я, Клара, Айне и её муж Бакстер. Попивая самогон и закусывая деревенской пищей, я рассказывал, что со мной случилось, а Клара, Айне и Бакстер слушали меня. Когда я закончил рассказ, Клара сказала:
    – Пол, надо бежать. И чем скорее, тем лучше.
    – Да, – поддержала её Айне, – я дам вам на дорогу еды, а Бакстер проводит через горы.
    – Нет, дорогие мои друзья! – отверг я их идею. – Этого делать ни в коем случае нельзя.
    – Но почему? – спросила Клара. – Ты хочешь, чтобы тебя снова заточили в темницу, и чтобы ты там сгинул?
    – Во-первых, если мы убежим, то подведём Кайсу. Её муж не простит ей самовольство. Во-вторых, в горах нас ждут наши враги, и я не уверен, что мы благополучно в одиночку с ними справимся. В-третьих, Туеру и Фештунгбергенштадт враждуют, а это даёт нам шансы приобрести друзей среди влиятельных людей Туеру и с их помощью достичь наши цели. По крайней мере, мы будем не одиноки.
    В дом с шумом вошёл Джилрой.
    – Всем доброго дня! – поприветствовал нас дровосек, усаживаясь рядом с Кларой. – Хозяин, – обратился он к Бакстеру, – дрова я оставил в сарае. А ты где пропадал? – этот вопрос уже относился ко мне.
    – В городе, – ответил я.
    От моего взгляда не скрылось лёгкое, чуть заметное движение плеч Клары к Джилрою, напряжённый взгляд ревности Айне и поворот головы Бакстера сначала в сторону Джилроя и Клары, а затем в сторону своей супружницы. Взгляд Бакстера выражал всё вместе: и ревность, и облегчение, и надежду. Без слов мне стало понятно, что Бакстер знал об отношениях его жены и дровосека, но он принадлежал к тому типу мужчин, которые безропотно переносили своё горе, не вмешивались в события, а с надеждой ждали, когда судьба сама расставит всё на свои места. Они переживали тихо, отвлекаясь от горя работой и заливая её алкоголем.
    Ревность. Что это? Говорят, когда ревнуют – любят. Я не раз замечал, когда женщина сомневается в любви к ней её мужчины, если тот не проявляет чувства ревности к ней. Я знал об этом и, иногда, ревновал свою партнёршу, но только лишь для того, чтобы успокоить её. Я никогда не ревновал свою жену, но любовницу ревновал до исступления. Это чувство не давало покоя, выворачивало тело изнутри, нервы напрягались, кровь, подобно лаве из жерла вулкана, растекалась по венам и, подобно горячей лаве, вдаряла в мозг, который вскипал, горел, пылал пламенем одновременно. Стоило услышать от любимой ласковое слово, как лава останавливалась, остывала, нервы расслаблялись, наступало умиротворение, и чувство тихой радости овладевало всем телом.
    Психологи утверждают, что чувство ревности не имеет ничего общего с любовью. В доказательство приводят результаты исследований, говорящих о том, что вызывающий чувство ревности центр мозга расположен рядом с центрами, отвечающими за чувство собственности, агрессии, злобы, в отличие от центров, которые возбуждают в нас чувства голода, жажды и любви. Но верен ли этот довод? Homo sapiens – существо, обладающее высокоорганизованной психикой и высокочувствительной нервной системой. Инстинкты голода, жажды, любви, агрессии и ревности не действуют сами по себе, но они взаимодействуют с разумом человека. Ревность не возникает вдруг, из ничего. Человек видит окружающий мир, оценивает его и реагирует на него, сделав соответствующие выводы из происходящих вокруг явлений и событий. И какие бы аргументы не приводила вторая половина о том, что ревность беспочвенна, но и явные действия партнёра, доказывающие его измену, и неявные проявления отсутствия любви, невнимание, равнодушие, вызывают чувство неудовлетворённости, нередко перерастающие в ревность.
    Само по себе чувство ревности не является признаком несовершенства человеческой натуры, если оно не превращается в патологию, в болезнь, которая наносит вред. Это подобно перееданию. Если мы приняли пищу в количестве, достаточном для функционирования нашего организма, то мы здоровы, но, если употребление пищи чрезмерно, то мы больны. То же и с чувством ревности.
    Природа мудра. Она созидает не напрасно. Представьте себе мужчину, самца homo sapiens, начисто лишённого чувства ревности. Сумеет ли он защитить свою пещеру, свою женщину, своих детей? Сумеет ли он передать свой геном последующему поколению? Его шансы стремятся к нулю, и из поколения в поколение его геном исчезнет, а человечество обеднеет, лишившись того геномного набора, необходимого для дальнейшей эволюции человека, как вида. И кто знает, возможно, при определённом изменении природных условий, именно этого набора генома будет не хватать для приспособления человека и его выживания.
    И представьте женщину, которая не испытывает ревность. Сумеет ли она сохранить семью, вырастить детей? Заверяю, и её шансы исполнить свой жизненный долг также стремятся к нулю.
    При отсутствии ревности человечество, как вид, многое потеряет в своей эволюции, оно ослабнет и станет менее жизнеспособным.

    Вскоре я покинул гостеприимную семью Бакстера, предупредив Клару, чтобы она не влезала во взаимоотношения между дровосеком и Айне.
    – Что ты, Пол!? – была первая реакция Клары. – С чего ты взял, что между нами…
    – Клара, ты не глупая женщина, – прервал я готовящуюся тираду слов в оправдание неприглядного поведения, – но и меня не считай идиотом. На этой планете у нас достаточно врагов, не следует увеличивать их количество.
    Больше я ничего не сказал. Что я могу изменить? Если между Кларой и Джилроем возникла симпатия, то, чтобы я не говорил, ничего изменить не смог бы. Только предупредить, и не более.
    Когда я уже закрывал калитку, выбежала Айне с обвёрнутыми в белую материю булочками, приготовленными для меня.
    – Пол, это для тебя, – и, чуть покраснев, добавила, – Приходите к нам.
    Мир людей! Это сумасшедший мир!
    В Туеру я вернулся во второй половине дня. Увидев меня, Кайса была удивлена.
    – Зачем Вы вернулись? – спросила меня Кайса. – Я надеялась, что Вы…
    – Нет, Кайса. Я обещал вернуться.
    – Не пойму я Вас.               
    Её понимание мне не требовалось. У меня были свои планы, которые я надеялся осуществить.
    – У меня гостят мои подруги. Мы принимаем баню, – сказала мне Кайса, ведя меня по ухоженной дорожке меж деревьев куда-то в глубину. – Вам не лишним было бы тоже принять баню, Пол.
    Разве я был против? После случая с моим пленением, я даже не искупался в какой-нибудь речке. Моё тело требовало чистоты, а потому я был даже рад предложению Кайсы. Представляю, какой от меня прёт запах немытого тела!
    – У вас своя баня? – поинтересовался я.
    – Да, – ответила Кайса. – Каждая состоятельная семья имеет свою баню. Мы часто гостим у друзей, либо они у нас, и баня является одним из важных атрибутов времяпрепровождения. В Туеру есть общественная баня. Но туда ходят те, кто не имеет своих бань – это простые горожане.    
    Когда мы подошли к бане, я увидел бассейн, окружённый инкрустированным полом из мрамора. Рядом стояло сооружение с колоннами и разрисованными стенами на тему чистоты и здоровья. Также перед моим взором предстало семь полураздетых барышень, двое из которых расположились на ложе в виде мраморных скамеек, одна из женщин поправляла гирлянду из цветов, трое находились у самого края бассейна и вели какой-то разговор с дамой, принимавшей водные процедуры.
    Мне показалось неразумным наличие мрамора. Это холодный камень. Если это баня, то, как мне показалось, мрамор был не уместен. Но впоследствии я узнал, что вода в бассейне и каменный пол подогревались паром, проходящим под ними и в стенах бассейна по проведённым трубам из рядом стоявшего сооружения, в котором была специальная печь. Её обслуживали двое слуг, следившими за перебойной подачей горячего пара. В результате и пол, и мраморные скамейки, и стены бассейна, и сама вода имели необходимую температуру для приёма оздоровительных процедур.
    Ни одна из женщин не обратила на меня внимания, не высказала возмущение присутствием мужчины, что меня несколько удивило.
    – Кайса, Вы предлагаете принять баню вместе с Вашими подругами? – спросил я её.
    – Вас это смущает? – ответила вопросом на вопрос Кайса.
    – На Терре не принято принимать бани женщинам вместе с мужчинами.
    И, вот тут, женщины обратили на меня внимание.
    – Вы с Терры? – спросила одна из подруг Кайсы.
    – Но это же мифическая планета! – утверждала вторая.
    – Да, там живут боги, которые создали нашу планету, – вторила третья.
    Я подождал, пока каждая из женщин высказалась и попытался объяснить:
    – Терра – не мифическая планета, а реально существующая. И живут там не боги, а обыкновенные люди, такие как и вы. Во мне вы видите типичного представителя землян. Когда-то, давным-давно, наши предки начали освоение вселенной. И я, и вы, и люди, проживающие на других планетах - являемся их потомками.   
    Женщины пригласили меня к себе, усадили на одну из мраморных скамеек, окружили меня, и я рассказывал им о Терре, о других планетах, о людях, проживающих на них, их обычаях и традициях.   
    – Милые мои подруги, – наконец, вмешалась Кайса, – Пол хотел принять баню, а вы своими расспросами не позволяете ему.
    – Да, да, – защебетали женщины.
    – Нет, нет, милые дамы! – запротестовал я. – Наслаждайтесь без меня, а я приму водные процедуры после вас.
    – Почему? – удивились женщины.
    – Я уже говорил, что в нашем обществе не принято совместное мытьё мужчин и женщин, если, они не являются супругами, или любящими друг друга людьми. В противном случае, это – отступление от морали.
    Еле отделавшись от настойчивых женщин, я удалился.
    Я искупался в бассейне, но когда был один. От моего внимания не ускользнуло, что женщины скрытно наблюдали за мной. Я понимал, что причина не в похоти, а в любопытстве: что же представляет из себя «бог» с мифической планеты Терра. Конечно, я чувствовал себя несколько скованно, но, поверьте мне, я не мог не воспользоваться возможностью насладиться водой, а потому я тщательно вымылся и чувствовал себя на верху блаженства.
    Кайса не только ограничилась внешним наблюдением за «богом», но решила пойти дальше в удовлетворении своего любопытства.
    Эту ночь я провёл не один.   
    Прошла ещё неделя, когда вернулся Уэйлин, муж Кайсы. Он был возмущён предоставленной мне свободе, но Кайса быстро успокоила мужа. Однако, причина некоторого успокоения Уэйлина была в другом.
    После приёма бани и небольшого отдыха, Уэйлин приказал своим слугам привести меня к нему.
    Я отдыхал в саду под тенью деревьев, когда ко мне подошли Белфоер и Аонгас.
    – Тебя требует хозяин! – Сказал мне Аонгас, готовый в любую минуту вместе с Белфоером наброситься на меня и применить силу. Вместе с тем, я заметил неуверенность в поведении слуг – они не знали, как поступать со мной, как ко мне относиться: либо, как к гостю, либо, как к пленнику, стоящему ступенькой ниже их на социальной лестнице.
    Не давая им ни малейшего повода для применения силы, я безропотно последовал за ними. Вскоре мы оказались у того бассейна, в котором я принимал банные процедуры. Уэйлин возлежал на одной из скамеек, рядом с ним сидела Кайса.
    Отправив слуг, Уэйлин обратился ко мне:
    – До меня дошли сведения, что ты не с Горного города, а, якобы, с Терры. Так ли это?
    – Да, это так! – подтвердил я.
    – Но Терры не существует. Это мифическая легенда, выдуманная для того, чтобы объяснить появление мира и нас, людей. И чтобы держать в покорности простой люд и слуг.
    – Согласитесь со мной, что любой миф не возникает сам по себе.
    – Но у нас нет доказательств, что Терра существует.
    – Есть. И не одно.
    – Какие?
    – Первое – это Фештунгбергенштадт, который вы называете Горным городом, и люди, проживающие в нём. Хотя они уроженцы Гефеста, но они могут подтвердить вам существование Терры. Второе доказательство – это я, житель Терры.
    – Чем ты можешь это доказать?
    – Своим существованием, моими вещами, которые хранятся у Вас. Я могу показать свой космокар, с помощью которого могу совершать космические перелёты, однако, в данный момент, космокар находится далеко отсюда, но на этой планете.
    – Допустим, что Терра существует. Допустим, что ты являешься жителем Терры, – продолжал Уэйлин свой допрос, – в таком случае, объясни, с какой целью ты на нашей планете?
    – Я являюсь агентом разведуправления Терры и нахожусь здесь по его заданию.
    – В чём заключается смысл задания?
    – Исследование неизвестных планет, но пригодных к заселению.
    – Не хочешь ли ты сказать, что, если планета пригодна для жизни, а наша планета таковой является, то жители с Терры начнут заселять нашу планету?
    – Я понимаю Ваше беспокойство. Но дело в том, что я пока не сообщил на Терру, что ваша планета пригодна к заселению. Могу дать ложную информацию о том, что планета неблагоприятна для жизни людей. Но это ничего не изменит. Рано, или поздно, планета будет заселяться жителями Терры и других планет, входящих в Великий Межпланетный Союз, в составе которой, до недавнего времени, был Гефест, но объявивший вместе с несколькими планетами о своей независимости от Союза, и самостоятельно осваивающий вашу планету. Доказательством этого является Горный город. 
    – Значит… –но я не дал Уэйлину договорить.
    – Прошу прощения, что перебиваю Вас, но я хотел бы довести свою мысль до конца, – я брал инициативу в диалоге на себя. – Гефест, объявивший о своей независимости от Союза и создавший Конфедерацию Независимых Планет, считает вашу планету сферой своего влияния. Насколько мне известна политика Конфедерации и её отношение к планетам, когда-то заселёнными людьми, создавшими на них свою цивилизацию, то с уверенностью могу сказать, что вмешательство Конфедерации для вас будет трагичным. Они уничтожат вашу цивилизацию, подобно варварам, но более изощрёнными методами. Думаю, что вы уже начинаете испытывать на себе неблагоприятное влияние Горного города. В создавшейся ситуации у вас два пути: либо подчиниться, либо быть уничтоженными. И тот, и другой путь приведут к одному результату: к концу вашей цивилизации и, в конечном итоге, к истреблению жителей планеты, с целью освободить пространство для новых переселенцев.
    В отличие от Конфедерации, Союз, осваивая новые планеты, не уничтожает создавшиеся на них независимые цивилизации, не вмешивается в их ход истории. Нам известно достаточно планет, которые нами не заселяются по этой причине, но, по желанию, жителей планеты, мы активно взаимодействуем, осуществляя культурный и товарный обмен, что идёт на пользу, как Терре, так и новой для нас планете.
    Я врал безбожно, но настолько уверенно, что это было заметно по меняющемуся выражению лица Уэйлина, от высокомерного и недоверчивого, до внимательного и дружелюбного. Своей речью я хотел добиться, чтобы Уэйлин стал моим союзником и помог мне завладеть моим космокаром и убыть на Терру. Вместе с тем, я понимал, что мой собеседник также желал бы воспользоваться мной, как мостиком, через который можно было бы войти в союз с Террой и, таким образом, продлить привычный образ жизни, сложившийся на планете. Да, к сожалению, только продлить. Пока продолжается война между Союзом и Конфедерацией, Гефест-II может ещё протянуть некоторое время, но не более. В любом случае, либо Конфедерация, либо Союз, уничтожат местную цивилизацию. Но надежда умирает последней, и тот враг страшен, который рядом, но далёкий может показаться другом.   
    Уэйлин попросил меня, наконец, присесть на свободную тумбу, стоявшей рядом со скамейкой, Кайса разлила вино по кружкам, и мы выпили, дав, таким образом, начало нашему союзу. Встретившись незаметно для Уэйлина взглядом с Кайсой, я увидел в её глазах радость и удовлетворение зарождающейся дружбой между мной и её мужем.
    После второй кружки вина, Уэйлин спросил меня:
     – Ты знаком с Ингваром?
    «Ого, – подумал я, – не зря задан мне этот вопрос! Интересно!»
    – Да.
    – Он разыскивает преступника, который убил четверых его людей, и ещё ищет одну женщину, сбежавшую вместе с ним. Ингвар обратился за помощью к Целестисе и Урбу. Урб активно оказывает помощь. Какой-то раб рассказал про летающую птицу, вероятно имел ввиду космокар, который оставил в предгорьях преступник, но космокар на том месте, которое указал раб, не был обнаружен, за что рабу отрубили голову. Император Целестисы дал согласие Ингвару в розыске преступника, но, в связи с назревающей войной, ему не до какого-нибудь беглеца, тем более, если этот беглец не нанёс никакого ущерба императору и его империи.
    – Вы обмолвились о войне. Могу ли я узнать, к какой войне готовится император Целестисы? – поинтересовался я у Уэйлина.
    – Для усмирения мятежного Урба и его союзников.
    – Какова позиция Туеру в споре между севером и югом империи?
    – Мы держим нейтралитет, – ответил Уэйлин, – но наши симпатии принадлежат Целестисе, так как мы одинаковы во взгляде на роль Горного города в нашем мире. И Целестиса, и Туеру хотят, если уж не уничтожить Горный город, то хотя бы ослабить его влияние.
    – И каковы шансы Целестисы покорить Урб?
    – Велики.
    – Не кажется ли Вам, что покорив Урб, империя возьмётся за Туеру? Аппетиты агрессоров растут после каждого удачного похода.
    – В нашем Сенате мы обсуждали эти вопросы, и пришли к единому мнению, что после успешного военного похода на юг, усмирив Урб, император двинет свою армию на Горный город. Ему не выгодно лишаться союзника в нашем лице. Иначе он один на один останется с враждебным городом.
    Я знал, что уничтожить Фештунгбергенштадт не удастся. Империя идёт на усмирение мятежных городов, потому что прекрасно понимает, что время играет против неё. Дав время мятежникам, Целестиса даёт возможность окрепнуть Урбу и ставит своё существование под угрозу. Но даст ли Фештунгбергенштадт расправиться с Урбом, со своим главным союзником? Я глубоко сомневался.
    Во всяком случае, мне необходимо, как можно скорее добраться до своего космокара, и не только для того, чтобы смотаться с этой планеты, но, чтобы передать важную информацию Центру. В той войне, которая ведётся Союзом и Конфедерацией за сферы влияния в космосе, любая, даже, пусть самая незначительная информация, может сыграть важную роль.
    Мы вели беседу на различные темы, и я многое почерпнул из разговора с Уэйлином, обещавшим мне помощь в возврате космокара. Расстались мы, когда уже солнце ушло за горы. Кайса приказала старшей служанке, подготовить для меня лучшую комнату для гостей. Когда было доложено об исполнении приказания Кайсы, старшая служанка отвела меня в мои апартаменты. Перед прощанием с Уэйлином и его женой, мой новый друг предложил на ночь одну из молодых служанок.
    – Благодарю тебя, Уэйлин, но я хочу выспаться, – вежливо отказался я, за что был вознаграждён благодарным взглядом Кайсы.
    Утром меня разбудила Кайса, когда я почувствовал её рядом с собой в постели.
    – Не волнуйся, – услышал я её шёпот, – мужа нет. Он ушёл на заседание городского сената.
    Освободился я только к полудню, и как раз вовремя: прибежал посыльный, чтобы объявить мне о приглашении сената.   
    Посыльный проводил меня. В просторном зале находилось восемнадцать самых богатых и влиятельных граждан города. Главный вопрос, который вызывал множество споров, – это начало похода армии Целестисы на Урб, по сути, начало гражданской войны. Утром сенат принял двух послов: одного – от императора, другого – от мятежного Урба. И тому, и другому сенат пообещал не вмешиваться в дела двух враждующих сторон, но заверил посла императора о своей моральной поддержке Целестисе, а посла Урба, что не допустит разорения города армией империи. Послы требовали непосредственного вмешательства Туеру на их стороне, но сенат счёл невозможным своё участие, так как армия Туеру недостаточно велика, она занята обороной города от нашествия варваров, и армии необходим длительный отдых, чтобы подготовиться к походу. Сенат надеется, что к исходу тридцатого дня армия Туеру будет готова выступить на стороне великой державы. Посол императора считал великой державой Целестису, а посол мятежных городов – Урб, а потому оба убыли, чтобы скорее довести до своих полководцев радостную весть.
    Сенат долго обсуждал создавшуюся новую политическую ситуацию на континенте. Многие выступавшие сенаторы высказывали идею вступить в войну на стороне Целестисы, так как она наиболее мощная, а быть в союзе лучше с сильным, а не со слабым. Если Туеру поможет императору, то, таким образом, город избежит собственное разорение, если, вдруг, разыграются аппетиты Целестисы. Как отмечалось ранее, и Целестиса, и Туеру желали уничтожить город пришлых из космоса людей, а это значит, что совместными усилиями, пополнив армии уцелевшими воинами побеждённого Урба, возможно осуществление плана по уничтожению Фештунгбергенштадта.
    Слушая сенаторов, я понимал, что эти люди ещё не сталкивались с технической мощью более высокой по уровню развития цивилизации. Что может сделать армия, вооружённая копьями и стрелами против современного вооружения, каким обладает человечество? Только имеющимся на моём космокаре оружием, можно уничтожить половину армии Целестисы. И я не думаю, что подобным оружием не обладает Фештунгбергенштадт, который не останется безучастным к судьбе своего союзника – Урба. Наверняка, Фештунгбергенштадт вмешается, и уже на подходе к Урбу уничтожит армию Целестисы, если не посчитает нужным дать возможность обеим враждующим сторонам обескровить друг друга, а затем вмешаться и задать по первое число и тем и другим, взяв под своё влияние как Целестису, так и Урб. А уж с Туеру разговор будет коротким.
    Всё это я высказал сенату, когда мне дали слово.
    Моя речь произвела на сенаторов удручающее впечатление. В зале стояла гробовая тишина, пока кто-то из членов сената не задал мне вопрос:
    – Вы не вводите нас в заблуждение, что Горный город обладает таким сверхоружием? Если Вы намеренно нагоняете на нас страх, ты будете казнены!
    – Мне нет смысла обманывать вас, – ответил я на вопрос сенатора. – Мало того, я могу сегодня же продемонстрировать мощь подобного оружия.
    Для демонстрации возможностей имевшегося в распоряжении Фештунгбергенштадта оружия я решил использовать выкраденный космокар, который оставил в предгорьях, севернее Туеру.
    К месту мы прибыли, когда уже стемнело, что было мне на руку, так как эффект должен быть более впечатляющим. Прибывшие сенаторы, каждый на своей колеснице, вначале с интересом и опаской рассматривали космокар. Затем я попросил их встать поодаль, а сам уселся в кабине за пультом управления. Завёл двигатели, переместил космокар на более удобную позицию. Двигатели я не выключал, так как их шум создавал необходимый фон при демонстрации оружия. Дело в том, что вооружение космокара состояло из лучевой пушки, что-то наподобие лазерной установки, но она бесшумна, а я хотел произвести наибольшие впечатление на сенаторов.
    Цель мной была выбрана произвольно. Это была впереди возвышавшаяся пологая гора с густой растительностью. Я сделал пару залпов, и лес вспыхнул огнём, моментально распространившемуся по всему горизонту. Более быстрые животные повыскакивали из лесу. Я видел двух оленей, нашедших спасение посреди неглубокой реки.
    Результат демонстрации превзошёл все мои ожидания. Ошеломлённые сенаторы, тут же, на месте, под шум пожарища, приняли решение выделить для меня проводника через горы и небольшую группу воинов для охраны, чтобы я мог, как можно, скорее добраться до своего космокара. Помощь в возвращении космокара была моим обязательным условием взамен на обеспечение защиты Туеру.   
    В поход мы выдвинулись утром следующего дня. К вечеру мы прошли место, где я прошедшим вечером демонстрировал силу современного оружия. Кроме леса, я сжёг в огне одно из кочевых племён, разбивших стан в предгорьях.
    Обгоревшие тела кочевников вызвали неподдельный восторг и радость у сопровождавших меня воинов. Аластар, командир отряда, высказал мне, что с таким вооружением мы навеки подчиним варваров, а кто не захочет подчинятся, тот будет уничтожен. Я промолчал – неприятное ощущение, быть невольным убийцей. Сказать, что я очень переживал из-за гибели целого племени, нельзя. Я забыл о нём, как только мы покинули сожжённое вместе с людьми предгорье. В моей жизни смерть встречалась не единожды, и я привык к ней, как к чему-то само собой разумеющемуся, но то были случаи, когда смерть имела те, или иные оправдательные причины, но в том, что я повинен в бессмысленной смерти целого племени, это меня удручало. Ради чего люди погибли? Ради того, чтобы другие, стоящие у власти, убедились в мощи моего оружия? Ради того, чтобы привлечь на свою сторону сильных мира сего и заставить их поступать в моих интересах? Нелепое стечение обстоятельств. Этим я и объяснил себе происшедшее. И успокоился. Мне необходим мой космокар – это главное!
    В поход я собирался почти всю ночь. Сначала перегнал завоёванный в честном бою вражеский космокар к окраине Туеру. Даже если он будет обнаружен людьми Ингвара, город не отдаст им корабль. Разумеется, я включил систему защиты, чтобы ни одно живое существо не проникло в космокар, в том числе и люди. Сенаторам я продемонстрировал силу защиты, несколько раз бросив в сторону космокара средних размеров булыжник. Первый раз магнитно-импульсная система отбросила камень на почтительное расстояние, во второй раз, она просто его расплавила. Надеюсь, что горожане после увиденного не посмеют подвергать себя опасности.
    Клару я оставил на попечение дровосека и Айне. Предупредил о том, чтобы она через два месяца была готова к отлёту, а также предупредил, чтобы прекратила шашни с Джилроем.
    – Клара, меня удивляет, как в тебе совмещаются две женщины: одна – деловая и успешная, – и вторая – похотливая и легкомысленная.
    – Ничего ты не знаешь о женщинах! – ответила мне Клара. – Каждая из нас – загадка!
    – Смотри, как бы из-за твоей загадки тебе голову не свернули.
    Добросердечная Айне приготовила мне в дорогу еды. Как и все женщины, обладающими пышными формами, она нагрузила котомку разными яствами, там были и огромный шмат сала, и два круга колбасы, и разнообразные овощи, и, конечно же, её вкусные булочки. Не забыла Айне и вложить два больших бутыля с самогоном.
    – Спасибо, Айне, но тут хватит на три десятка человек, – благодарно улыбнувшись, сказал я ей.
    – Ну, вот и хорошо. Угостишь своих друзей.
    Я ещё раз поблагодарил Айне. Она обняла меня своими полными руками и прильнула к моим губам. Поцелуй был восхитительным, чего я не ожидал. И очень чувственным.
    – Ты вернёшься? – спросила Айне томным голосом.
    – Да.
    – Возвращайся. Я буду тебя ждать.
    Она с надеждой смотрела в мои глаза. Я понимал, что надо дать ответ, и ответ должен быть утвердительным. Что я мог ответить? Приходится учитывать сложившуюся ситуацию: Айне, пусть на время, но потеряла своего любовника. Она не думала о том, что Клара покинет планету, и Джилрой снова вернётся к ней. Так далеко люди, как правило, не думают, когда боль утраты снедает в настоящее время. Разочарование в своём любовнике подтолкнуло женщину на поиски нового партнёра. Муж был не в счёт, а остальные мужчины, проживавшие в деревне, по-видимому, не интересовали Айне в качестве любовников. А тут другой новый мужчина. Интересный. Красив собой и умён. Нет, я не хвастаюсь. Я давно вышел из того возраста, в котором молодые мужчины беспокоятся о достаточности собственных качеств, привлекательных для женщин. Я хорошо знал свою цену, знал, что интересен женщинам, но относился к этому без хвастовства и без высокомерия, видя в каждой женщине свою красоту и уникальность. Потеря любовника больно ударила по самолюбию Айне и её самооценке. В таком состоянии женщина способна на многие глупости, и ладно, если эти глупости касаются её самой и никого больше, но я опасался, что основанные на эмоциональном взрыве действия могут навредить мне и Кларе, а это было не к чему. Надо успокоить женщину, и я успокоил:
    – Я вернусь, Айне. Обязательно вернусь, – заверил я женщину.
    Мои слова можно было истолковать по-разному, но, согласитесь со мной, я ничего не обещал женщине в плане любви. Её глаза засветились радостью и надеждой. И я тоже успокоился.   
     Первая часть нашего пути проходила через гряду Южных гор. Преодолев за неделю горы, мы вышли к лесу. Прошла ещё неделя, и пред нами открылась ровная, как столешница степь, которая на западе заканчивалась морем, а на востоке её подпирали горы, тянувшиеся с юга на север.
     Степь разнообразила наш поход. Воины  Аластара встретили небольшую группу воинов Урба. Произошла короткая стычка, и один из урбских воинов был пленён.
    От него мы узнали, что его отряд был послан на поиски какого-то преступника. Они прошли горы и уже более двух недель плутали по степи. Сначала отряд состоял из двадцати воинов, но в нескольких стычках с кочевниками от отряда осталась половина, а теперь только он один.
    Аластар спросил пленённого воина о начале войны между Целестисой и Урбом, но воин ничего об этом не знал, ответив, что, когда они покинули Урб, никакой войны не было.
    Разузнав всё, что мог рассказать захваченный в плен воин, Аластар предложил ему присоединиться к его отряду, на что воин с готовностью дал своё согласие.
    Аластар умел ценить каждую жизнь.
    Прошла ещё неделя нашего пути, и мы столкнулись с воинами кочевников.
     Их появление оказалось неожиданным для нас. Хотя вокруг была степь, которая просматривалась вокруг до горизонта, но вовремя заметить опасность мы не сумели. Надо отдать должное жителям степей: живя испокон веков на равнинной местности, они научились не только выживать в неблагоприятных условиях, но и выработали особую тактику внезапного и молниеносного нападения на врагов. Сопровождавшие меня воины даже не успели принять боевой строй, когда две враждующие стороны сцепились в смертной схватке.
    Аластар был умелым полководцем, но и ему с большим трудом удалось собрать уцелевших воинов вокруг себя, если быть точным, вокруг меня. Моя жизнь представляла большую ценность для Туеру, а потому и задача сохранения моей жизни, во что бы то ни стало, была главной для Аластара.
    Воины приняли круговую защиту, прикрывшись щитами и выставив вперёд длинные копья. Кочевники кружили вокруг, размахивая своими саблями, выкрикивая боевые возгласы. Рано, или поздно, они сумели бы разбить оборонительный строй туерских воинов, а результат был бы один – мы все погибли бы.
     В этой ситуации я решил применить бластер. Я попросил Аластара, чтобы он предупредил своих воинов держать строй, четверо воинов окружили меня и защищали своими щитами, но таким образом, чтобы не мешать мне. Я подготовил бластер и произвёл первый выпуск невидимого луча, проведя его по ограниченному сектору окруживших нас кочевников. Спрятавшись за защищавшими меня воинами, я снова подготовил бластер на продолжительный выпуск смертоносного луча, принял удобную боевую позицию и выпустил луч по новому сектору вражеского круга. Я сделал ещё два выстрела. Ряды кочевников заметно поредели. Их строй нарушился, боевой дух снизился. Недоумённые их взгляды начали выражать страх. Чтобы закрепить успех, я сделал ещё пару выстрелов, после которых кочевники обратились в бегство.
    На поле брани остались лежать несколько десятков с прожжённой грудью, или головой, кочевников, несколько их лошадей, а также двенадцать наших воинов, погибших в самом начале внезапного нападения.
    После боя мой авторитет среди туерцев возрос до небывалых высот. Каждый считал своим долгом обеспечить мою защиту, даже ценой своей жизни.
    Пока мы добирались до места, в каком я спрятал космокар, мы пережили ещё две стычки с кочевниками. Однако, на этот раз для нас они закончились бескровно, но мой бластер уже требовал подзарядки. К счастью, больше нам никто не встречался, и мы благополучно подошли к космокару. Он находился на том же месте, где я его оставил, под собственной защитой. Прежде, чем приблизиться к нему, Аластар послал на разведку нескольких своих воинов, осмотревших местность вокруг. Кто знает, может Ингвару удалось обнаружить мой космокар, и он мог оставить засаду. Не исключено.
    Когда разведчики доложили об отсутствии засады, и тут осторожный Аластар сначала отправил к космокару группу своих воинов, а затем оставшуюся, с которой прибыл и я.
    Я осмотрел космокар, включил поочерёдно каждый двигатель, чтобы проверить их работу, и, убедившись в исправности всех систем, попрощался с Аластаром и с его отрядом и вывел космокар на околопланетную орбиту. Полёт продолжался около трёх часов. За это время я отправил пространное сообщение в Центр. На его составление ушло более полутора часов. Мной подробно были изложены произошедшие со мной события за последние два месяца, моя характеристика их, выводы, предложения и тому подобное. Завтра мой доклад поступит в информационный отдел РУКПО, пару дней уйдёт на его анализ, ещё день, как минимум, на принятие решения, и понадобятся ещё сутки, пока Центр сформулирует задачу и вышлет мне. Ждать придётся не меньше семи-восьми суток.
    Возможно, когда-то кто-то прочтёт мои дневники, и, наверно, у него возникнет вопрос, почему я оставил Аластара с его отрядом, а не взял с собой. Да, я преднамеренно оставил отряд, хотя каждый из его воинов рисковал своей жизнью, защищая меня. Некоторые из них отдали её. С моральной точки зрения, моё решение было, мягко говоря, недостойным. Но не следует забывать, что я был агентом РУКПО, и, в первую очередь, я должен был соблюдать интересы службы, разведывательного управления, моей Родины. Не в последнюю очередь, мои действия подчинялись целям моей же безопасности. Я не был уверен в искренности властвующей группировки в Туеру. Да, разве можно верить тем, кто у власти? В высших кругах власти своя мораль, её заменяют политические интересы. Я отдавал себе отчёт, что сенат Туеру не менее опасался меня, чем Фештунгбергенштадт. Я обладал мощным оружием, в действии которого сенат убедился. Скажите, какая власть, имея сильного союзника, будет спокойна? Пока я необходим, я - друг. Но стоит измениться политической ситуации, и я, тут же, превращусь во врага, и опасного врага, от которого необходимо будет избавиться. Где гарантия, что за время моего похода, не изменились намерения сената? Её нет, и взять на борт своих охранников я не желал. И кто знает, какое задание получил Аластар от сената? А потому предоставил ему и его отряду возможность самим добираться домой.
    Мне не нужны конвоиры.
    Через три с небольшим часа я совершил посадку у окраин Туеру на той же площадке, где покоился космокар Фештунгбергенштадта.
    По прибытию в Туеру, уже на месте посадки, я обратил внимание на некоторые детали, вызвавшие у меня чувство тревоги.
    Пока я перетаскивал контейнеры с топливом с вражеского космокара в свой, место моей посадки было окружено многочисленным воинским отрядом.
    Я успел включить защиту обоих космокаров, а самому остаться внутри защиты своего. По крайней мере, в это время я был в безопасности. Из-за плотного строя солдат Туеру вышел Уэйлин в сопровождении трёх воинов, двое шли на два шага сзади сенатора, а один рядом с ним. Видимо, это был командир вооружённого отряда, или более высокопоставленный полководец.
    Когда до меня осталось около десяти шагов, я воскликнул:
    – Уэйлин, стой! Мой космокар под защитой. Стоит вам сделать ещё пару шагов, и вы будете уничтожены!
    Уэйлин и трое воинов немедленно выполнили моё требование. Когда они замерли на месте, я спросил:
    – Уэйлин, объясни, что это всё значит?
    – По решению сената, ты арестован! В подтверждение я имею письменное решение, – и он протянул в мою сторону свиток, который держал в левой руке.
    – Уэйлин, плевать я хотел на решение сената!
    – Ты обязан подчиниться! – пытался вразумить меня сенатор.
    – Я не являюсь гражданином Туеру, а потому не считаю себя обязанным подчиняться его законам.
    В это время из-за строя воинов, окруживших меня, вышел мужчина в одежде, отличной от одежды туерцев. Он был в современном костюме. Моему удивлению не было предела – это был Ингвар.
    Он подошёл к Уэйлину и обратился ко мне:
    – Пол, ты разумный человек! Ты прекрасно понимаешь, что своим упрямством только усугубляешь свою участь.
    – Ингвар, что с Кларой? – спросил я его.
    – Она находится в надёжном месте. Вместе с твоими друзьями.
    – В Фештунгбергенштадте?
    – В Туеру, – ответил Ингвар, – пока в Туеру.
    – Ты намерен до конца выполнить задуманный план?
    Ингвар попросил Уэйлина и сопровождавших его воинов оставить нас одних. Когда сенатор и воины отошли к строю, Ингвар продолжил:
    – Не считаю необходимым скрывать от тебя. Да, задуманный план будет доведён до конца. Для нас уже не имеет значения, кто будет главным исполнителем: ты, или кто-то другой. Даже, если тебе удастся покинуть планету, мы всё равно обвиним тебя. За тобой начнётся охота по всему космосу. Ты будешь изгоем, Пол. Любой встреченный в космосе корабль будет для тебя опасностью. Ты не сумеешь высадиться ни на одну планету: и Союз, и Конфедерация будут считать тебя преступником. Когда-то топливо закончится, и твой космокар будет неуправляем. Рано, или поздно, тебя арестуют, или мы, или твои хозяева. Это уже не имеет значения. Хороша перспектива!?
    – Надеюсь, ты не настолько глуп, чтобы заявить о выполнении задания? – я просчитывал варианты. Ведь, Ингвар мог доложить своему руководству, что Клара убита, Пол убийца. Конфедерация доводит до сведения Союза, предоставляет документальные доказательства, Союз глотает дезу и объявляет меня в розыск. Если же Ингвар не доложил о выполнении задания, и Клара жива, то он, вероятно, что-то мне предложит взамен моего согласия. Или легче меня убить, чтоб не болтал лишнего?
    – У меня нет привычки опережать события, – ответил Ингвар.
    – Что я получу взамен?
    – Вот это уже мне нравится, Пол, – обрадовался Ингвар. – Мы объявляем тебя виновником в смерти Клары. А также объявляем, что ты сумел скрыться. Но взамен предоставляем тебе работу в Фештунгбергенштадте. Меняем тебе имя, легенду, вплоть до изменения внешности. Ты – профессиональный разведчик, а мы не намерены разбрасываться людьми. Конфедерация нуждается в профессионалах.
    – Мне необходимо всё обдумать.
    – Сколько времени тебе нужно на обдумывание?
    – Неделя.
    – Это много, Пол!
    – Неделя! – безапелляционно заявил я.
    – Это много, Пол, – вновь настаивал на своём Ингвар.
    – Я остаюсь со своим космокаром. Под его защитой. Предупреждаю, я уничтожу любого, кто попытается приблизиться на километр по сфере.
    Ингвар задумался. Через минуту он согласился с моим требованием. Ингвар знал, что мой космокар пятого поколения, знал о его возможностях, знал о том, что захватить космокар он не сможет.
    – Пол, через неделю я жду ответа. Если ответа не будет, Айне будет казнена, как пособница преступникам. Затем очередь настанет её мужа и её любовника. Я не шучу, Пол.
    – Не зарывайся, Ингвар! – ответил я ему. – Облизывай заложников. Если с кто-то из них пострадает, даже случайно, я уничтожу Фештунгбергенштадт. А чтобы я был уверен, ты приведёшь Клару, дровосека, Айне и Бакстера. Они будут у меня на виду всю неделю.
    – Зарываешься ты, Пол.
    – Подожди пару минут.
    Я вошёл в салон космокара, занял место пилота, включил компьютер, задал необходимые параметры и произвёл выстрел в выбранную цель. Ею являлся Уэйлин с тремя воинами. Затем вышел из салона и сказал ошеломлённому Ингвару:
    – Я предупредил…
    Через два часа, в километре от моего космокара, была разбита палатка, в которой семь суток жили Клара и мои новые друзья.

   В РУКПО меня называли везунчиком. Однажды на приёме руководитель управления сказал мне:
    – Пол, у Вас фатальная способность попадать в переделки, но всякий раз Вам везёт. Старайтесь не испытывать судьбу. Когда-то Ваш ангел хранитель не сумеет помочь.
    Я вспомнил об этом разговоре, пока ждал ответа из Центра.
    «Наверно, – размышлял я, – наступил тот случай, когда мой ангел хранитель бессилен что-либо для меня сделать».
    Ожидание было томительным. Конечно, я мог бы улететь с планеты, но это не решило бы проблемы, а только усугубило бы её. Поэтому мне нужен был ответ Центра.
    В своём космокаре я был, как у себя дома. Это придавало мне уверенности. Иногда я выходил из салона, наблюдал за своими друзьями. Три раза в день им подносили пищу и воду. В общем, они, исходя из сложившейся ситуации, чувствовали себя вполне сносно. Пару раз их навещал Ингвар, посматривая в мою сторону в надежде, что мной уже принято решение. Однако, я всем своим видом давал понять, что срок не вышел, и его надежды напрасны. Он торопился, это было заметно.
    Утром на четвёртый день моего добровольного заточения меня разбудил сигнал компьютера. Я не поверил своим ушам. Не может быть! Ответ Центра!? Так быстро!? Сон, как рукой, сняло. Я вскочил с дивана и опрометью бросился в кабину пилота. Дал компьютеру команду, и на экране высветился текст сообщения:

    «Полу, агенту MSA02345587422
    Центр доверяет Вам.
    Благодарим за подробное сообщение.
    Раздел 1. Конфедерация не оставляет попытки экспансии и расширения космической зоны влияния. Активными боевыми действиями охвачены созвездия Чаша, Ворон, Гидра. К Конфедерации присоединились заселённые планеты созвездий Змееносец, Геркулес. Двенадцать планет созвездий Змея, Дева, Лев и Малый Лев объявили о своей независимости, что на руку Конфедерации. Основные воинские силы Союза сосредоточиваются в созвездии Волосы Вероники.
    Раздел 2. Центр одобряет Ваши действия по спасению Клары Бёрг и рассчитывает на Ваше умение выходить из самой сложной ситуации. К Гефесту-II направлены три транспортных корабля с вооружённым десантом. На третьи сутки от сегодняшнего дня они прибудут к цели. Два корабля произведут высадку в Фештунгбергенштадте, один корабль высадится в Туеру. Цель высадки – взять планету под контроль Союза.
    Раздел 3. Срочно свяжитесь с командиром десанта, направленного на Гефест-II. Его позывные координаты: Ястреб-42, частота EIМS – RLV-120. Центр предоставляет Вам полную свободу в координации совместных действий с Ястребом-42.
    Раздел 4. Центр требует сделать всё возможное и невозможное для спасения Клары Бёрг. Любое Ваше действие заранее одобрено Центром.
    Раздел 5. Время связи – ежедневно, начиная с 28 февраля 2503 г. от р.х., в 19.00 по Гринвичу. Дополнительное время – на следующий день в 7.00 по Гринвичу.
    РУКПО, отдел VII, 27 февраля 2503 г. от р.х., 07 час. 19 мин. по Гринвичу.   
    Рассылка: РУКПО – Полу, 2503/02/27 от р.х., 07 час. 23 мин. по Гринвичу».
   
    Надо выждать. Через двое суток высадится десант Союза, и я буду свободен. Мои нервы были напряжены, но получив сообщение от Центра, я начал успокаиваться. Включил музыку, достал из своих запасов бутылку рома, сделал два глотка из горлышка и, сидя на своём любимом диване в отсеке для отдыха, отключил свой мозг от тяжёлых дум. Мне была необходима разрядка, и я снова выпил рома, но не из бутылки, а из стакана. И так весь вечер. Музыка прибавляла мне весёлости, незаметно опорожнялась бутылка, и я знал, что утром буду болеть, но всё равно продолжал пить, и, чем больше пьянел, тем легче становилось на душе. Я танцевал, говорил сам с собой, или с представляемыми собеседниками, смеялся, пел песни…

    Десант прибыл тютелька в тютельку через двое суток. В течение этих двух суток Ингвар предпринимал неоднократные попытки моего ареста, но натыкался на моё ожесточённое сопротивление, потеряв два своих космокара. Каким образом я, в пьяном бреду, сумел их уничтожить, не помню. Вероятно, отработанные годами навыки помогли. Что ж, мастерство не пропьёшь. Несколько раз мне приходилось поднимать в воздух свой космокар, демонстрируя угрозу для Туеру и Фештунгбергенштадта, когда с поля моего зрения вдруг исчезали Клара и мои друзья.
    Ингвар нервничал. Это было заметно, даже, по тем необдуманным его действиям, приведшим к потере космокаров. Он торопился. Я нет. Я ждал десант. Но, чтобы время летело быстрее и незаметно, постоянно прикладывался к рому, которого оставалось всё меньше. К концу моего ожидания осталось всего две бутылки. Зато коньяка и виски ещё было вдоволь.
    За шесть часов до прибытия десанта на связь вышел Ястреб-42: 
    – Пол! Пол! Я – Ястреб-42… Вы слышите меня?
    – Слышу Вас, Ястреб, – спьяну ответил я, – Вы где находитесь?
    – Мы в шестидесяти тысячах километрах от планеты со стороны зенита. Сообщите координаты целей.
    Я сообщил ему координаты всех городов континента, в том числе Фештунгбергенштадта, космодрома, где могут высадиться основные силы десанта и попросил быть осторожным с мирным населением, особенно с женщинами Фештунгбергенштадта.
    Ястреб рассмеялся.
    – Опиши свою зазнобушку, и мы её не тронем.
    – Она – жена Ингвара.
    – Знаю такую…
    Я не стану подробно описывать оккупацию планеты десантом Союза. Она прошла быстро и слаженно. Тому были две главные причины: коренные жители Гефеста-II, в силу своего уровня экономического развития, не могли оказать сопротивления, а Фештунгбергенштадт не был подготовлен для такого рода ведения боевых действий.
    Перед тем, как перебраться из Туеру в Фештунгбергенштадт, я посетил осиротевшую семью Уэйлина. Овдовевшая Кайса приказала своим слугам не принимать меня. Когда я ждал за воротами её усадьбы, ко мне подошёл один из привратников и сообщил:
    – Госпожа приказала передать, что Вы являетесь нежеланным гостем в её доме.
    Я ничего не ответил и, молча, ушёл.
    Через час я вернулся к своему космокару, у которого меня ждали Клара, Айне со своим мужем Бакстером и любовником Джилроем.
    – Нам пора лететь в Фештунгбергенштадт, – сказал я своим друзьям.
    – Может задержитесь? – попросила Айне. – Погостите у нас, я напеку вам на дорогу пирожков, соберу еды…
    Мне не хотелось обижать гостеприимную Айне, но надо, как можно, быстрее встретиться с командиром десанта, получить новые указания и инструкции от Центра и отправиться на выполнение задания, да и, честно говоря, мне уже порядком надоела эта планета. Не скрою, мне хотелось встретиться с женой Ингвара, арестованного при взятии Туеру, и, если была необходима моя помощь, оказать её в благодарность за помощь Магдалены.
    Попрощавшись с семьёй Айне и дровосеком, мы с Кларой вылетели в Фештунгбергенштадт. Через полтора часа совершили посадку на горном космодроме, а ещё через час я встретился с командиром десанта полковником Райеном Хартом.
    Райен Харт, высокий худощавый мужчина, в возрасте около сорока лет, встретил меня в полевой форме, предназначенной для ведения боя в условиях жаркого климата – на нём вместо галифе были шорты – а поверх кителя того же защитного цвета висел бинокль. Мужественные черты лица выдавали в нём волевого человека, способного добиваться беспрекословного повиновения, а озорные карие глаза говорили о недюжинном уме владельца, обладавшим чувством юмора.
    – Полковник Харт, – представился командир десанта.
    – Пол, – в свою очередь, представился я.
    Мы пожали друг другу руки, Харт поблагодарил меня за помощь и тут же познакомил с представителем разведки Томасом Вайтом, интеллигентного вида молодым человеком тридцати-тридцати пяти лет, с заросшим щетиной лицом, усами, спускавшимися двумя ручейками вниз к подбородку, и в очках.
    – Вам есть о чём поговорить, – сказал Харт и покинул нас.
    – Где Клара Бёрг? – задал первый вопрос Вайт.
    – В космокаре, – ответил я.
    – Я могу её увидеть?
    – Да, – сказал я и проводил Вайта в свой космокар.
    Я представил их друг другу. Томас Вайт попросил меня покинуть космокар и оставить его с Кларой наедине.
    – За пределами космокара достаточно мест для уединения. Я не позволю вам остаться здесь, – ответил я на его бестактность голосом, не терпящим возражений.
    Вайт проглотил пилюлю и выпроводил Клару. Через десять минут они скрылись в административном здании космодрома. Я же, включив защиту космокара, пришёл на стоянку автокаров, выбрал один из них и отправился в город в надежде встретиться с Магдаленой. Я недолго искал её дом и был рад, что застал её. Магдалена незамедлительно приняла меня, и, как только я вошёл в комнату, она вспорхнула с кресла, лёгким быстрым шагом подошла ко мне и с обеспокоенным взглядом поинтересовалась о своём муже:
    – Пол, ты что-то знаешь об Ингваре? Я в неведении. Мне никто ничего не может толком объяснить. Где он? Что с ним? Ты можешь мне ответить?
    – Не волнуйся, Магда. Он арестован.
    – Боже! – воскликнула женщина. – Его расстреляют!?
    – Таких, как Ингвар, не расстреливают, – ответил я, – они представляют ценность для разведки.
    – Что с ним будет? Ты можешь мне сказать?
    – Самое худшее – это пожизненное заключение. Если же он даст согласие сотрудничать с разведкой Союза, то будет свободен.
    – Господи! – облегчённо вздохнула Магдалена. – Хоть бы он согласился…
    – Согласится.
    – Почему ты так уверен?
    – Все соглашаются. Разведчик подобен гетере. Он сотрудничает с теми, кто ему платит.
    – Но его же могут убить свои за предательство.
    – Могут. Но это навряд ли. Он не менее ценен для своих, как и для чужих. Перевербованный агент может представлять интерес для всех.
    Я не стал подробно объяснять Магдалене, что всё зависит от самого Ингвара, как он сумеет заинтересовать свою разведку и враждебную. Только от него будет зависеть его дальнейшая судьба. Сумеет поставить себя так, что станет интересен всем – его все буду охранять, не сумеет – будет уничтожен своими из-за опасения, что он много знает, а чужими – за ненадобностью.
    Магдалена понемногу успокаивалась, и постепенно наш разговор менял тему.
   – Пол, я очень рада, что ты цел и невредим. Расскажи, что задумал мой муж, и как ты вышел из трудной ситуации? – попросила Магда.
   Я кратко рассказал о том, что произошло. Магдалена слушала меня с неподдельным интересом, иногда прерывая меня, чтобы задать уточняющие вопросы.
    – Где сейчас Клара Бёрг? – спросила Магдалена.
    – Последний раз я видел, как она скрылась вместе с Вайтом в здании космодрома.
    – У вас было с ней что-нибудь?
    – Что ты имеешь в виду? – переспросил я.
    – Ну… что у нас с тобой…
    – Нет, – ответил я.
    Магдалена облегчённо вздохнула и предложила мне поужинать вместе с ней. Уже вечерело. Горячее солнце быстро скрывалось за горами. Свежело. Магдалена включила свет и, вызвав служанку, приказала накрыть стол в гостиной на двоих.
    Ужин был предлогом для того, чтобы я остался. Мы допоздна сидели за столом, говорили на различные темы, часто возвращаясь к Ингвару. Магдалена нет-нет, да вновь спрашивала меня о судьбе своего мужа. Её беспокойство было понятным, а потому я терпеливо успокаивал женщину, убеждая в том, что с её мужем ничего страшного не произойдёт. Сколько времени его продержат под арестом, будет зависеть от той информации, которой он владеет и от полноты и дозировки её выдачи. Ингвар опытный разведчик, а потому для сохранения своей жизни он сумеет правильно вести себя на допросах.
    – Я зажгу свечи. – Сказала Магдалена после очередной волны переживаний за мужа. Встала из-за стола, подошла к тумбе, на которой стоял канделябр с пятью свечами, и медленно, одну за другой, поджигала свечи. Не давая отчёта своим действиям, я тоже встал из-за стола, подошёл к Магде и обнял из-за спины её плечи. Она запрокинула голову, щекоча своими волосами мои губы и подбородок. Я поцеловал её волосы.
    – Примешь душ? – спросила меня Магдалена…

   – Ты интересный мужчина, Пол, – сказала Магдалена, когда мы, отдыхая, лежали в постели. Она целовала мою грудь, её растрёпанные волосы свисали, добавляя к поцелуям свои ласки.
    – Ты интересный мужчина, Пол.
    – В чём?
    Она приподняла голову и, глядя в мои глаза, продолжила:
    – Работа твоя интересная. Много приключений, опасностей, из которых ты выходишь с достоинством. И в постели ты неотразим. Настоящий мужчина!
    Я молчал.
    Магдалена положила голову на мою грудь и пальцем проводила по моему животу, описывая им восьмёрки. Мы молчали продолжительное время. Затем Магдалена, вдруг, подняла голову, вновь взглянула в мои глаза и спросила:
    – Пол, можно спасти Ингвара?
    – Каким образом?
    – Ну, не знаю… Может освободить его из плена?
    – Ты хочешь, чтобы я помог?
    – О! Это было бы замечательно! – воскликнула Магдалена. – Я бы и сама, если бы умела, спасла Ингвара. Но не знаю как.
    Я ничего не ответил.
    – Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь…
    – О чём?
    – Ну… хотя бы о том, как ты думаешь можно спасти Ингвара.
    – В принципе, это не сложно. Он же не в тюрьме, где заключённые строго охраняются.
    – Так, если не сложно, помоги.
    – Хм, – ухмыльнулся я.
    – Что хм?..
    – Интересно.
    – Что интересно?
    – Ночь проводишь с другим мужчиной, а говоришь о муже…
    – Если тебе неприятно, то забудь о том, о чём я тебя просила, – с обидой в голосе проговорила Магдалена и встала с постели. Она подошла к окну, замерла, опираясь руками о раму и вглядываясь в ночной город, который освещался пробивавшимися ранними утренними лучами звезды, заменявшей на Гефесте-II наше солнце.
    Я смотрел на Магдалену, на её голое тело и не мог не отметить, что оно было прекрасно. Господь – талантливый творец! Создавая женщину, он вложил в неё всю красоту мира, аромат цветов, вкус мёда и притягательную силу волшебства.
    – Так, ты поможешь? – вдруг, спросила Магдалена.
    – Рекомендую не торопить события. Ингвара рано или поздно освободят. Он сам сделает всё необходимое для этого.
    – Хорошо, если рано. А если поздно? Я вся изведусь! Ты не понимаешь, как тяжело ожидание неизвестного.
    «И в то же время встречаться с другим мужчиной, – подумал я, – и отдавать себя, чтобы он помог. Странные создания – женщины! Хотя… Женщина слаба. Главное её оружие – она сама». 
    – Лучший выход из сложившейся ситуации, когда Ингвар сам себе поможет. В противном случае, он станет изгоем, как для своих, так и для Союза, и ему придётся скрываться всю жизнь и от тех и от других. Не думаю, что Ингвар пойдёт на это. Он достаточно умён, чтобы так рисковать собой и семьёй, – пытался я объяснить Магдалене.
    Но женщины упрямы. Если ими овладели какие-то идеи, то они, не взирая ни на какие доводы за и против, упрямо движутся к цели. Так и Магда. Она, во что бы то не стоило, хочет освободить мужа, а я должен помочь претворить её цель в жизнь. Ну, уж нет! Я встал и начал собираться.
    – Ты куда? – заволновалась Магда.
    – Пойду. Пора уже.
    – Не уходи…
    – Надо обдумать план спасения Ингвара, – соврал я.
    – Ведь ты обманываешь меня!
    – Я говорю правду.
    – Не уходи, – ещё раз попросила Магда и выхватила из моих рук одежду. Затем толкнула меня, и, так как я не ожидал от неё таких действий, я не устоял на ногах и упал на кровать. Магдалена тут же уселась на меня верхом…   
    От Магды я ушёл, когда совсем рассвело, пообещав исполнить её просьбу. Но выполнять обещание я не собирался…
    Вопреки моим желаниям покинуть планету, я задержался более, чем на месяц. Центр ещё не решил, как использовать меня, а потому предложил отдохнуть до особого распоряжения. Предыдущие задания были отменены. Мне ничего не оставалось, как проводить время за бутылкой коньяка – две оставшиеся бутылки рома я решил поберечь. Но и это занятие мне вскоре надоело, и я решил посетить своих друзей в Туеру.
    Как-то с утра, я приехал на космодром. Мой космокар стоял на месте, где я его оставил, заправил его топливом, которое получил по распоряжению Томаса Вайта, попросил бригадира механиков осмотреть свой корабль, на что потребовался целый день, а, чтобы скоротать время, зашёл в кафе, расположенное в здании космодрома, заказал пиво и какие-то сушёные морепродукты из непонятной мне местной морской фауны, но оказавшейся довольно приятной на вкус и вполне подходившей к пиву.
    После третьей кружки в кафе вошла Клара в сопровождении какого-то офицера. Она сразу же обратила на меня внимание, о чём-то пошепталась с офицером, и они направились к моему столику.
    – Привет, Пол! – воскликнула Клара. – Где ты пропадал? Я уж думала, что не увижу тебя больше.
    – Привет! – ответил я Кларе. – Сижу на этой проклятущей планете до особого распоряжения Центра.
    – Можно к тебе присоединиться? – попросила Клара.
    Я разрешил. Офицер усадил Клару за мой столик, попрощался с нами и покинул зал. Я заказал для Клары кружку пива и завтрак, для себя – морепродуктов.
    – Чем думаешь занять себя? – спросила Клара.
    – Хочу посетить Айне и её мужа.
    – Здорово! – обрадовалась Клара. – Меня возьмёшь с собой?
    – Механики посмотрят космокар, и можем лететь в Туеру.
    – Пол, ты помнишь, что оставил на острове двух мулатов, которые охраняли меня? Ты связал их. Я волнуюсь за них…
    – Не стоит, – ответил я, – они и без нас давно освободились.
    – А если нет?
    – Времени прошло достаточно. Наверно их уже нет в живых.
    – Боже! Ты так спокойно говоришь об этом! Ты пугаешь меня своим равнодушием.
    – Они охраняли тебя для того, чтобы тебя убили, вернее, чтобы я убил тебя. Не пойму, почему ты жалеешь их.
    – Но они выполняли чужую волю. Не их вина. Может они и не знали, для чего держали меня на острове.
    – Что ты сделаешь с вражеским кораблём, который угрожает твоей жизни? – спросил я её.
    – Попытаюсь уничтожить его.
    – Но ведь корабль не виноват в том, что им управляют твои враги.
    – Но уничтожив корабль, я уничтожу своих врагов и останусь жива.
    – Мулаты – тот же вражеский корабль. Они, в принципе, ничего не имеют против тебя, ты им безразлична, но ими управляли твои враги.
    – Мулаты – люди, а не бездушный корабль.
    – Корабль тоже имеет душу… – возразил я. – Если ты хочешь посмотреть на останки мулатов, то делай это без меня. И не смотри на меня, как Ленин на буржуазию. Заверяю тебя, что они давно сами освободились. Ничего с ними страшного не произошло. Живут себе на острове, или уже давно его покинули.
    – Откуда такая уверенность?
    – Связаны они были только для того, чтобы у нас было время скрыться. В хижине осталось достаточно острых предметов, которыми они в тот же день перерезали верёвки.
    По-моему, Клара успокоилась.
    – Кто такой Ленин?
    – Долго рассказывать…
    Осмотр космокара продолжался до вечера. Мы сидели в кафе и вели разговоры на разные темы. От Клары я узнал, что она вынуждена ожидать целый месяц отлёта транспортного корабля, чтобы вернуться на свою планету. Клара была рада, что встретила меня, обречённого на безделье, и она рассчитывала, что вместе со мной не будет скучать. Немного призадумавшись, она заявила, что составит программу нашего времяпрепровождения.
    – Мы организуем экскурсию по городам планеты и интересным местам. Посмотрим природу, познакомимся с новыми людьми.
    Я промолчал. Вообще-то, я не был против. Делать-то всё равно нечего.
    – Ты где остановился?
    – Нигде.
    – Тогда можешь поселиться у  меня. Здесь, в здании, на втором этаже, есть жилые помещения. Мне выделили отдельную комнату, вполне подходящую.
    – Посмотрим, – ответил я.
    – Как! Ты разве не рад? Нет, посмотрите-ка на него! Женщина предлагает ему жильё, а он ещё раздумывает! Пол, ты меня удивляешь…
    «Почему женщины считают, – размышлял я, – если они выбрали для себя партию, то мужчина непременно согласится? Почему мужчина, выделив из сотен женщин одну, пожелавшую её, терзается в сомнениях, а будет ли принято его предложение? Женщина же нисколько не сомневается, что её предложение будет принято мужчиной безоговорочно. И искренне возмущается, если получает отпор. Почему в её голове нет даже мысли о том, что она не обязательно является лакомым кусочком для любого мужчины, конфеткой, которую он с удовольствием проглотит?»
    – Посмотрим, – ответил я Кларе, и в это время в зале появился Томас Вайт. Он сразу же направился к нашему столику, приветствовал нас и бесцеремонно уселся рядом.
    – Хорошо, что я застал Вас здесь, Пол, – обратился он ко мне. – От Центра я получил сообщение, в котором мне предлагается воспользоваться Вашим опытом в разведывательной работе, если, конечно, Вы будете не против.
    – Предположим, что я против, – ответил я Вайту.
    – Это ничего не меняет. Вы поступаете в моё распоряжение. Таково решение Центра.
    – Что я должен делать?
    – Во-первых, не бриться несколько дней.
    – Во-вторых?
    – Ходить в одежде коренных жителей.
    – Чтобы привыкнуть?
    – Не только. Необходимо добиться схожести с коренными жителями. Вжиться в роль.
    – Вжился. Далее?
    – Отправишься в Целестису. По нашим сведениям, в Целестисе скрываются некоторые руководители Фештунгбергенштадта. Вместе с императором, симпатизирующим нашим врагам, они замышляют организовать сопротивление оккупационному корпусу Союза, создание плацдарма для высадки десанта Конфедерации и захвата планеты. Твоя задача выведать организаторов и обеспечить их арест, или уничтожение.
    – А не проще уничтожить императора и посадить на престол марионетку?
    – Не всё так просто. По обычаям Целестисы, императором может стать старший его сын, поддержанный общим голосованием Сената, состоящего из богатейших граждан города. В случае устранения императора, мы навлекаем на себя гнев граждан империи. Нам это не выгодно.
    – Каким образом, я сумею внедриться к бунтовщикам, если я буду всего лишь одним из тысяч местных жителей?
    – Сначала, в качестве простого гражданина, путешествующего по континенту, понаблюдаешь за городом, за жителями, поищешь выходы к бунтовщикам. Затем, по обстоятельствам, сменишь свою оболочку.
    – Хорошо.
    – Предупреждаю, с собой ничего не брать, что может выдать тебя, в том числе оружие.
    «Чёрта с два! Хоть бластер, но я возьму с собой», – подумал я.
    – Но меня могут обратить в раба, в таком случае я ничего не сумею сделать.
    – У Вас будет подписанный лично императором документ, подтверждающий Ваш статус свободного гражданина. С этим документом можете быть спокойны – никто Вас не тронет.
    – Как интересно! – вмешалась в разговор Клара. – Томас, можно я тоже пойду с Полом? Пол, ты разрешишь?
    – А что? Хорошая идея! – констатировал Вайт. – Так и поступим. Будете супружеской парой. Решено! На подготовку даю вам пять дней. Всё необходимое получите завтра в кабинете 251, в здании космодрома. Сегодня отдыхайте, а завтра приступим к выполнению задания.
    Попрощавшись с нами, Вайт оставил нас одних.

    – А ты колючий, – прошептала Клара, сидя на моих коленях.
    Весь день, предшествовавший этой ночи, мы провели в кафе. Когда стемнело, Клара, возбуждённая предстоящими приключениями, увлекла меня за собой в свою комнату на втором этаже административного здания космодрома. Выделенная Кларе комната походила на номер люкс гостиницы. Тут была прихожая, гостиная, спальня, ванная и отдельная комнатка для туалета. Вполне прилично для временного проживания.
    – Мы – муж и жена. Значит, будем жить вместе. Надо вживаться в роль, – рассмеялась Клара. – А чтобы это произошло быстрее, пойдём примем душ. Вместе. И спать будем вместе.
    После душа, не одеваясь, мы сели на диванчик, стоявший посредине гостиной перед телевизором, и Клара, ничего не говоря, уселась на мои колени лицом к моему, закрыла глаза, наклонила голову и слилась со мной в поцелуе.
    – Знаешь, – продолжала Клара, – мне нравится, что ты колючий.

    Через пять дней я, достаточно обросший щетиной, и Клара вышли из Фештунгбергенштадта. Наш путь лежал в Целестису, в которой, по мнению Вайта, скрывались заговорщики. Нас нарядили в какое-то тряпьё, предоставили проводника, и, когда мы вышли на равнинную местность, проводник покинул нас, и мы остались одни.
    С собой я прихватил котомку, в которой валялись пару подсохших калачей, три вяленых рыбины, издававшие специфический неприятный запах, но вполне пригодных в пищу, за спиной висел бурдюк с небольшим запасом воды.
    Во время осмотра содержимого котомки Вайт изъял две бутылки с виски, которые я хотел прихватить с собой.
    – Они тебе ни к чему, – сказал Вайт. – Надеюсь, оружие оставил?
    – Может, мне раздеться до гола? – предложил я ему.
    – Нет, не надо. Ну, с Богом! – Пожелал нам Вайт и предоставил нас проводнику.
    Надо сказать, что две бутылки виски я положил в котомку, предполагая, что Вайт проверит её содержимое прежде, чем отправить нас на задание. Но бутылки с виски были отвлекающим манёвром – бутылку с ромом и Узи я спрятал под одеждой, если можно так назвать то, что на мне было.
    Наш путь лежал сначала в Урб, а затем по берегу моря мы решили перейти из Урба в Целестису. Конечно, можно было идти напрямую, через степи, но мы могли наткнуться на кочевников, и кто знает, чем закончилась бы эта встреча. Поэтому Вайт определил нам маршрут и строго наказал придерживаться его.
    – Если с вами что-то случиться, я хотя бы знать буду, где искать вас. – Заявил Вайт.
    Так я ему и поверил, что он будет искать и вызволять нас из беды. Наверняка, кроме нас он отправил ещё парочку завербованных агентов. 
    Как и всякая империя, Целестиса преодолела пик своего расцвета. Уже во время моего пребывания на этой планете, империя раскололась на два государственных образования: собственно Целестису, в составе которой остались города Литиус и Аурум, и южную часть бывшей империи в составе Урба, Аурумкоаста и Мореаре. Однако, на этом процесс распада не завершился. Если Целестиса ещё держала в покорности северные области, то Урб стремительно терял влияние на южную часть бывшей империи. Как Аурумкоаст, так и Мореаре, всё чаще проявляли признаки неподчинения и требовали для себя всё больше особых прав и свобод. Было ясно, что Урбу вскоре придётся уступить, и появятся ещё, минимум, два независимых государства.
    На фоне развала империи оживились набеги на города кочевых племён. Их привлекали богатство городов и лёгкая добыча. Разобщённые, иногда находящиеся в раздоре друг с другом, города не спешили оказывать помощь в отражении набегов кочевников на соседей, а, зачастую, сами вступали в союз с одним или другим племенем и вместе с ними грабили бывших своих соотечественников.
    Туеру, всю свою историю жившее обособленно от империи, давно приспособился к окружению многочисленных кочевых племён. Используя ослабление империи, Туеру начал расширять свои владения: вначале, за счёт свободных южных земель континента, а затем, объединяя вокруг себя племена, направлял их на южные города, таким образом, отвлекая силы враждебных племён от себя, сохраняя свою армию и ослабляя обломки бывшей великой империи Целестисы.
    Если руководители Фештунгбергенштадта активно влияли на политическую ситуацию континента, прибегая, зачастую, к силе, чтобы защитить тот, или иной город, либо подчинить своему влиянию, то оккупационный корпус Союза не вмешивался в закономерные процессы, происходившие на планете и на единственном её континенте, ограничившись лишь защитой самого себя и наблюдением за происходящим. Задачей оккупационного контингента состояла в том, чтобы сохранить плацдарм для новых сил Союза. В целом, Гефест-II имел важное стратегическое значение. Если Союз успеет закрепить его за собой, то Конфедерация будет ограничена в своих перемещениях по космическому пространству, а это значит, что стратегическое положение космических вооружённых сил Союза будет значительно выгодным, чем Конфедерации.
    Мы отклонились от маршрута.
    Дело в том, что Урб построен на реке с одноимённым названием, в которую впадает не менее полноводный Белый Урб. Почему он назван Белым – не знаю. Вода в нём по своему цвету далека от белого.
    Проводник вывел нас к устью Белого Урба. Когда он скрылся, я направился на север к устью Урба.
    – Зачем ты изменил маршрут? – поинтересовалась Клара. – Мы нарушаем приказ Вайта.
    – Я привык полагаться только на себя, – постарался объяснить я Кларе. – Кто знает, что задумал Вайт.
    – Ты не доверяешь ему?
    – Я никому не доверяю.
    – И мне тоже?
    – Тебе доверяю, – успокоил я женщину.
    Клара улыбнулась. Мой ответ явно пришёлся ей по душе.
    Я служил в разведке и привык никому не доверять. И Клара не была исключением.
    За день мы прошли почти половину пути в междуречье и организовали ночлег под открытым небом. Когда Клара уснула, я проверил её вещи. К моему удовлетворению я не обнаружил никаких приборов и маячков. Значит, Вайт не отслеживал наш путь. Да, и зачем? Он мог обнаружить нас с космоса, хотя на это ушло бы гораздо больше времени.
    Утром мы продолжили путь и к полудню приблизились к реке Урб, берег которой зарос камышами и возвышавшимися на ними ивняком. В камышах мы увидели двух девушек, принимавших водные процедуры. Я спрятался за кустом ивы и наблюдал за ними. Девушки стояли ко мне спиной вполоборота, не замечая меня. На них не было одежды, и они предстали передо мной во всей своей юной женской красоте. Клара стояла сзади меня и постоянно дёргала мою руку, но я не обращал на неё внимания. Наконец, она с силой схватила меня за пальцы и потащила прочь.
    Когда мы отошли на достаточное расстояние, Клара дала волю своему негодованию.
    – Тебе не стыдно!?
    – В чём?
    – Не притворяйся! Ты прекрасно понимаешь, что я имею ввиду.
    Я промолчал. Мне не хотелось объяснять Кларе, что наблюдал за девушками не из-за похоти. Я любовался их молодостью, красотой их юных женских тел, гармонично слившихся с красотой окружающей природы, с тихим шумом камышей, тайным шёпотом ив и зеркальной гладью реки. Но Клара, как любая женщина, однажды испытав близость с мужчиной, ревнует его. Так и в этот раз. Ей невдомёк моё лирическое состояние души, она воспринимала мои действия, как покушение на состоявшиеся наши отношения. Я уже стал её мужчиной, а, значит, должен уделять внимание только ей – остальные женщины для меня не существуют. В молодости я часто недоумевал, испытывая ревностное отношение к себе со стороны женщины, с которой, хоть однажды, был близок. Мне была не понятна их ревность – у меня и в мыслях не было, что она стала моей женщиной. Для меня она была лишь объектом удовлетворения требований природы, и не более того. Получив сполна от неё, я терял к женщине интерес, но женщина не желала останавливаться на единичной встрече, она желала продолжения отношений и доведения их до логического завершения, то есть создание семьи и рождение детей. Отвергнутая женщина испытывала ко мне ненависть. Как же! Я обманул её надежды! Использовал её! Получил удовольствие и исчез! Но разве она не получала удовольствия? И кто кого использовал – ещё вопрос! Со временем, различное восприятие отношений со стороны мужчин и женщин я стал принимать, как должное. Мы так устроены, а, значит, необходимо учитывать женское понимание и её интерес к мужчине, и стараться выстраивать отношения таким образом, чтобы не ранить женскую душу.   
    Клара ещё долго негодовала, потом замолчала, и так, молча, мы до самого вечера шли вдоль берега реки, пока не вышли к тому месту где река сужалась. Дорога вела через маленький мостик без перил к чьему-то дому, похожему на теремок. 
    Мы прошли по дорожке мимо двух мирно покоящихся у берега лодок и пасущейся лошади. На крыльцо вышел старик, видимо, давно заметивший нас.
    – Добрый вечер! – обратился я к старику на английском.
    – Добрый вечер! – ответил он мне, к моему удивлению, на том же языке.
    Дом, сам старик, его одежда внешне отличались от коренных жителей планеты, поведение которых и стиль одежды напоминали эпоху Древнего Рима или Древней Греции. Дом, в котором жил старик, по своей архитектуре больше напоминал времена начала Великого Переселения, того же покрова была одежда, в которую был одет старик. Вдобавок к этому, он говорил на чистом английском языке, на котором говорили в своё время члены королевской семьи Англии и их подданные. Эти мысли мгновенно прокрутились в моём мозгу, но я не стал выяснять, в чём причина отличия старика от коренных жителей.
    – Нам необходим ночлег. Не разрешите ли переночевать у вас? – попросил я старика.
    В это время на крыльцо вышла женщина лет семидесяти, но выглядевшая бодрой и полной здоровья для её возраста.
    – А чего ж не разрешить? Места хватит для всех, – ответила она за старика. – Заходите в дом. У нас как раз ужин готов. Разделите вместе с нами.
    Старик повернулся к нам спиной и вошёл в дом, показывая своим видом, что приглашает нас. Женщина вошла после того, как мы с Кларой переступили порог.
    – У нас банька готова, – продолжала свою речь женщина. – Не желаете баньку принять? С дороги.
    И не дождавшись нашего ответа, она обратилась к старику:
    – Дед, проводи гостей.
    Старик молча проводил нас в баню, выстроенную за домом из сруба, показал, где что расположено и оставил нас одних.
    – Пол, – обратилась ко мне Клара, – ты плохо выглядишь. Ты не болен?
    – Маловероятно, – ответил я, хотя чувствовал себя неважно. Всё моё тело ныло. Дыхание было тяжёлым, не хватало воздуха, мышцы и суставы ломало, особенно икры ног, а в области желудка ощущалась тяжесть, будто я проглотил камень.
    – Это переутомление, – объяснил я Кларе, – стоит отдохнуть, и я буду чувствовать себя хорошо.
    Клара помогла мне раздеться, отвела в парную, хорошо отхлестала меня берёзовым веником, затем обмыла меня и оставила в предбаннике, в котором было немного прохладнее и легче дышалось. Сама же надолго покинула меня в парной, откуда появилась вся красная, как рак.
    – Ох, как хорошо! – воскликнула Клара. – Давно я так не парилась. Как ты себя чувствуешь, Пол?
    Я кивнул головой, давая понять, что беспокоиться не о чем, а самому хотелось спать, и я терпеливо ждал того момента, когда моё тело примет покой в мягкой постели.
    Как прошёл ужин, я не помню. Помню только, как хозяйка отвела нас с Кларой в комнату, расположенной на втором этаже дома, показала нам кровать, застеленную свежими белыми простынями, и две таких же чистых и свежих белых ночных рубашки. Когда мы остались одни, Клара помогла мне одеть рубашку, уложила в постель, затушила свечу. В свете луны я видел, как она переодевалась в свою ночную рубашку. Мной ещё было отмечено, что Клара обладает красивым телом, на большее я уже не был способен, и погрузился в крепкий сон.

    Идти было тяжело. Пол с трудом передвигал ноги. Болели колени, и боль переходила в икры и в передние большеберцовые мышцы, которые нещадно ныли, заставляя сердце останавливаться. Мозг тут же посылал сигнал тревоги, и сердце начинало работать, разгоняя кровь по всему телу. Мышцы, будто сопротивляясь интенсивному потоку крови, вновь начинали ныть, но с утроенной силой.
    Когда-то, в молодости, Пол получил ранение в переднюю большеберцовую мышцу левой ноги. К счастью, ранение пришлось вдоль мышцы, а не поперёк, иначе Пол мог потерять способность ходить без помощи костылей. Рана осталась, до сих пор, если потрогать пальцем мышцу, то легко можно почувствовать ямку, делящую её пополам. Часто мышца болела. Боль была настолько невыносимой, что будила Пола по ночам, и он не мог уснуть до утра. Иногда помогали мази, но ненадолго.
    Пол передвигался по улицам разрушенного города. То ли стихийное бедствие, то ли военные действия, превратили когда-то процветавший город в груду камней. Кое-где стояли чудом сохранившиеся здания и столбы с электрическими фонарями, но уже не светившими, потому что самих фонарей не было, да и электричества тоже. Стояли с пообгоревшими стволами голые деревья, то там, то тут печально покоились останки автомобилей. Редкие прохожие останавливались и молча оттаскивали в сторону камни, что-то ища под ними.
    Каждый шаг давался Полу тяжело. Он поднял с земли подходящую ветку, оторванную от дерева, очистил её от лишних отростков и приспособил в качестве клюки. Опираясь на неё, Пол продолжал преодолевать завалы. Вдруг он почувствовал нестерпимую боль в ногах. Боль была настолько сильной, что он застонал.
    – Пол, что с тобой? – услышал он рядом женский голос.
    – Икры нестерпимо болят, – ответил он.
    – Давай, я сделаю массаж? – предложил тот же женский голос, и чьи-то мягкие руки начали нежно гладить его ноги. Боль утихала, и Пол увидел себя маленьким мальчиком, облокотившемся на стог сена и прижавшим к груди плюшевого мишку. Затем он отбросил игрушку в сторону, встал и вышел к реке. Её берега были крутыми, по краям росли с густыми кронами деревья. Вдалеке виднелся мост, к которому от берега вела деревянная полуразрушенная лестница. Вода в реке, берега, деревья и их кроны, а также мост и лестница были коричневого цвета. Даже небо и солнце были коричневыми. Это напоминало Сепозиту, первую планету, на которую Пол совершил вынужденную посадку, после того, как отказали двигатели космокара из-за некачественного топлива, заправленного на Илоне.
    «Почему я на Сепозите? – спросил себя Пол. – Я давно покинул эту планету, и не должен на её возвращаться. А того заправщика я достану. Он тысячу раз пожалеет, что заправил мой космокар некачественным топливом».
    Чтобы дойти до лестницы и подняться на мост, необходимо было перейти вброд реку. Пол ступил в воду. Дно оказалось скользким, и Пол, не удержав равновесия, всем телом плюхнулся в реку, промокнув до нитки. Вода оказала освежающее действие, и Пол, довольный, встал и продолжал идти к лестнице.
    Наконец, он добрался до неё, поднялся, перешёл мост и на другом берегу реки увидел дом. Пол вошёл в него, и перед его взором предстала большая пустая комната, посредине которой сидела девочка в одной коротенькой джинсовой юбочке и читала книгу, лежавшую на стуле. Стул был единственным предметом мебели в комнате. 
    – Ты кто? – спросил её Пол.
    – Я – девочка, – ответила его собеседница, оторвавшись от чтения и внимательно рассматривая Пола.
    – Интересная книга? – спросил Пол.
    – Да, интересная. А ты весь мокрый, – заявила девочка.
    – Я упал в реку.
    – Я тоже часто падаю в реку. Там дно скользкое. У нас тут почва глинистая, поэтому скользко.
    – Это заметно, – согласился Пол и, вдруг вспомнив про Сепозиту, спросил:
    – Как называется эта планета?
    – Сепозита, – ответила девочка, подтвердив, таким образом, догадку Пола.
    – Где я могу найти Вивьена? Он мне нужен.
    – Иди в город… Он там…
    Вдруг, в комнате появилась мебель, и Пол увидел сидевшую на диване девушку. Почему-то она была в костюме балерины.
    – Кто ты? – задал ей вопрос Пол.
    – Разве ты не узнал меня? Я та самая девочка, которая читала книгу.
    – Но та девочка только что была маленькой, а ты уже взрослая девушка.
    – Но я ведь расту, – ответила девушка. – А ты весь мокрый. С тебя пот ручьём течёт.
    – Это не пот, – возразил Пол, – а вода. Я упал в реку.
    – Нет же, это пот, – не согласилась девушка. – Иди ко мне, я вытру его.
    Пол подошёл к девушке, она взяла чистую простыню и начала интенсивно вытирать с Пола пот.
    – У тебя вся одежда мокрая. Снимай её, – и помогла Полу раздеться.
    Вытерев тело Пола досуха, девушка уложила его на диван, укрыла свежей простынёй, легла рядом с ним, обняла и сказала:
    – Ты болен…
    Через мгновение появилось яркое солнце. Пол оказался на баллоне посреди реки. Он отдыхал. Вокруг была чистая прозрачная вода, а на берегу сидели две девушки, только что вышедшие из воды и обсыхавшие на солнце.
    Полу, вдруг, стало очень жарко. Наверно, он уснул, и солнце, поднявшееся в зените, нещадно пекло его тело. Жар был нестерпимый, и Пол, в полудрёме, соскользнул с баллона в воду. Когда он снова взобрался на баллон, солнце новь стало обжигать его. Не выдержав, Пол подплыл к берегу, чтобы спрятаться в тени деревьев от палящего солнца.
    – Он весь горит! – воскликнули девушки и бросились к нему.
    Девушки обмакнули полотенца в воду и обтирали Пола.
    – Весь мокрый, – воскликнула одна из девушек. – Возьми сухое полотенце, – сказала она подруге, – и оботри его…
    Когда Пол открыл глаза, он увидел сидевшую рядом с его постелью Клару, поправлявшую влажное полотенце, уложенное на его голову…

    – Я испугалась, – рассказывала мне Клара, подавая кружку с водой. – Сначала ты стонал, потом обливался потом, а к утру у тебя начался жар. Фэй помогала мне ухаживать за тобой…
    – Кто такая Фэй? – спросил я у Клары.
    – Жена Нила, хозяина этого дома.
    Постепенно я вспомнил, что мы остановились переночевать в доме неразговорчивого старика.
    – Это те старик со старухой, у которых мы остановились на ночлег?
    – Да.
    – Сколько прошло времени?
    – Сутки. Вчера мы пришли к этому месту, всю ночь ты был в бреду, а утром, наконец, уснул и спокойно спал весь день.
    Что ж, сутки – это не долго. Для выполнения порученного задания вынужденная остановка незначительная, но я был слаб, и, когда я буду здоров, я не знал. Возможно, придётся задержаться ещё на три дня. Тем лучше. Отдыхать тоже надо.
    На следующий день мне стало лучше, но мышцы ещё болели, продолжалось головокружение, а желудок отказывался принимать пищу. Я чувствовал голод, но пища казалась мне не вкусной, и я налегал, в основном, на воду из колодца, находящегося рядом с домом. Вода была чистой и приятной на вкус, она освежала и легко усваивалась моим организмом.
    – Ты так и будешь голодать? – спросила меня Клара к исходу второго дня нашего вынужденного отдыха. – Надо что-нибудь поесть, Пол.
    – Не хочу, – кратко ответил я.
    Фэй расправляла скатерть на небольшом столе, вынесенного во двор. Затем она, вместе с Кларой, расставила на столе тарелки, вилки, ножи, маленький чугунный чан с варёным и очищенным от кожуры картофелем, отдельные миски с огурцами, помидорами и зеленью. Посередине стола была водружена глубокая сковорода, доверху наполненная обжаренными бараньими рёбрышками.    
    – Прошу всех к столу, – сказала Фэй, и мы уселись на рядом стоявшие табуреты.
    – Где Нил? – спросила у Фэй Клара.
    – В подвале, – ответила Фэй. – Хочет угостить своим виски.
    Вскоре на крыльце дома показался Нил с полуторалитровой с вытянутым горлышком бутылкой, наполненной чуть мутноватой белесой жидкостью.
    – Попробуем моё виски, – сказал Нил и уселся за стол.
    Он ловким движением руки откупорил бутылку и разлил мутную жидкость в наши стаканы. Моя болезнь не позволяла достойно оценить виски. Любая пища, в том числе горячительные напитки, казались мне безвкусными, и отторгались организмом. Но, чтобы не обидеть приютивших нас хозяев, я через силу отпил половину налитого в мой стакан пития, оказавшегося обыкновенным деревенским самогоном, очень крепким и, наверно, достаточно качественным, чего из-за своего болезненного состояния я не мог определить.
    – Ну, как виски? – ожидая похвалу, спросил Нил.
    – Замечательный напиток! – Ответил я, а выступившие на моих глазах слёзы и вдарившая в лицо краска подтвердили мои слова и успокоили Нила, тут же, долившего до верху в мой стакан самогон.
    Я пил и ел мало. Фей с беспокойством поглядывала на меня, боясь, что приготовленный ею ужин мне не по вкусу. Я не хотел обидеть её, но не мог принимать пищу. Когда, пересилив себя, я попробовал одно из бараньих рёбер, почувствовал, как мой желудок запротестовал, но, будто бы не желая также обидеть меня, всё-таки принял пищу, но дал понять, что больше уступать не намерен. Отвратительное состояние. Не впервой я испытывал подобное, и всегда это было связано с переутомлением. Но чтобы я испытывал жар и обильное потовыделение, такого ещё не было. Я попытался успокоить хозяев, заявив, что из-за своей болезни у меня напрочь исчез аппетит, но чтобы мне оставили самогон и рёбрышки, а завтра, когда я буду чувствовать себя нормально, всё выпью и съем, да ещё попрошу добавки.
    Хотя я был болен, но меня преследовал вопрос, каким образом Нил и Фэй оказались на этой планете. По их внешнему виду и образу жизни и мышления, они разительно отличались от жителей планеты, а, значит, не были её уроженцами. Когда наступил подходящий момент, я задал этот вопрос Нилу.
    Нил, достаточно опьяневший, охотно ответил:
    – Мы с планеты Терра Вириди. Эта планета находится в созвездии Большого Пса в системе звезды Сириус…
    Я знал эту планету. Семь лет назад я посетил её по заданию Центра, обеспокоенного угрожающими размерами эмиграции, а потому моим заданием было наблюдение за жизнью на этой планете и выявлению причин, почему население покидает её.
    Терра Вириди – красивая планета. Три четвертых её площади покрыты океаном, суша состоит из трёх материков и многочисленных больших и малых островов. Четыре пятых части суши покрыты девственными лесами с богатой и разнообразной фауной и флорой. В недрах планеты неисчерпаемые запасы металлов, угля, нефти и газа, что предопределило её, как сырьевой придаток Союза. Основа экономики Терры Вириди – экспорт леса, металлов, энергоресурсов и пушнины. Будучи сырьевым придатком, планета имела небольшие предприятия лёгкой и пищевой промышленности, а также несколько заводов по обогащению руды и переработке нефти для собственных нужд.
    Я прибыл в столицу Терры Вириди – Виридисити – в начале весны и поселился в одной из небогатых гостиниц, в которой прожил около полугода.
    Днём я посещал магазины, театры, бродил по улицам, паркам и прислушивался к тому, о чём говорят люди. При любом удобном случае, заводил короткие знакомства с мужчинами и женщинами и в разговоре с ними пытался понять их жизнь и образ мышления. Несколько раз я наблюдал многотысячные демонстрации протеста, которые жестоко разгонялись полицией, так как участвовавшие в шествиях люди требовали изменений в жизни планеты, что было возможно лишь с устранением от власти группировки во главе с президентом Маллсоном.
    Власть жестоко подавляла любое исходившие от людей несогласие с существующим режимом. Суды были завалены процессами. Среди обвиняемых были общественные и политические деятели, а также обыкновенные граждане, сделавшие попытку высказать своё мнение о жизни на планете, но мнение, оказавшееся отличным официальной линии власти. Во время моего пребывания в Виридисити я наблюдал судилище над группой музыкантов, позволивших себе выступить на главной площади столицы с песней, в припеве которой были слова: «Маллсон уходи!» – молодые парни и девушки были осуждены на семь лет лишения свободы. Через неделю после окончания суда президент Маллсон, выступив по телевидению, попросил суд изменить своё слишком, на его взгляд, суровое наказание на более лёгкое. Однако не преминул сказать, что очень недоволен поведением молодых людей, заявив, что на любой другой планете они были бы растерзаны жителями на месте исполнения подобной песни, а на Терре Вириди полиция успела взять под свою защиту несчастных музыкантов.
    Невооружённым взглядом было заметно разительное отличие уровня жизни небольшой группы людей во главе с президентом, узурпировавших всю политическую и экономическую власть на планете, и остального населения. Существующая власть, ориентированная на экспорт природных ископаемых и получавшая баснословные прибыли, могла создать сносные условия жизни для четверти населения, занятого в добыче металлов и энергоресурсов, остальная часть населения довольствовалась крохами, еле сводила концы с концами.
    Власть, погрязшая в коррупции, завела экономику планеты в тупик. Понимая, что она не вечна, власть не решала социальные проблемы, ничего не делала для создания инфраструктуры экономики, а жила за счёт сырья, обогащалась, увеличивая пропасть между собой и населением.
    Вечерами я просматривал телевизионные программы. Множество каналов были заполнены дешёвыми фильмами и сериалами, иногда транслировались передачи, в которых, якобы, поднимались проблемы общества, но они сводились к болтовне и ничем не могли помочь в разрешении проблем.
    На каждом канале вечерами транслировались передачи, связанные с мистикой, потусторонними силами, привидениями и прочей чепухой. Однажды меня заинтересовала передача, в которой доказывалось, что несколько тысячелетий назад планету посетили разумные существа в образе пресмыкающихся, в венах которых, как известно науке, течёт голубая кровь. Проводя эксперименты над людьми, они вживали свои гены в их ДНК, а, когда покинули планету, то люди, над которыми проводились эксперименты, создали свою династию с невероятными организаторскими способностями, благодаря вживлённым генам от пришельцев. Основным внешним отличием их от остальных являлось то, что у них кровь была менее красной, а с оттенком голубизны. Именно эти люди были способны руководить и создавать государства, они обладали всем необходимым, чтобы управлять людьми. Приводились множество псевдодоказательств из истории королевских династий и даже избранных когда-то президентов. У всех у них в ДНК обнаруживался вживлённый когда-то ген голубой крови. Таких людей, оказывается, всего пять процентов от общего количества населения. И даже у нынешнего президента Маллсона выявлен такой ген, а, значит, ему самой природой предопределено быть президентом. Ну, а что же остальным досталось? Тем, у кого не оказалось гена голубой крови? Разве не понятно? Им предопределено подчиняться и не роптать.
    Интересно, а у Маллсона не выявили ген посредственности и тупости, алчности и воровства? Или такая задача не ставилась учёным? И почему пропагандисты голубой крови ничего не придумали про ген, вызывающий гнев народа. Если взять все королевские династии и многих президентов, то, в конце концов, они попадали в немилость народа. Кто-то заканчивал свою жизнь на гильотине, кто-то на виселице, как обыкновенный разбойник, а везунчики отделывались пожизненным заключением. И лишь небольшая часть королей и президентов спокойно покидали свои посты, оставаясь в памяти народов, как образец государственника. И выдуманный ген голубой крови тут не причём. Когда к власти приходит вор и грабитель, его конец предопределён самим ходом исторического развития – его ждёт гнев и месть народа. Но, чтобы доказать не случайность своих властных полномочий, глупый и алчный король или президент будут выдумывать лженаучное обоснование своей роли, потому что ничего другого они предложить обществу не могут в силу своей посредственности.

    – Мы отправились на двух кораблях, – продолжал свой рассказ Нил, – но экипаж второго корабля решил высадиться на планете в созвездии Райская Птица с системе звезды йота. Последнее сообщение мы получили, когда он подлетал к планете f. Больше мы ничего о нём не знаем…
    «Так это же Сепозита! – вспомнил я. – Кажется, я видел этот корабль. Его топливом я воспользовался, чтобы поменять на тот, которым меня заправили на Илоне».
    Я ничего не сказал Нилу и Фэй про найденный корабль. Не желал расстраивать стариков.
    – …Мы высадились на Гефесте-II. Нас было два десятка мужчин и женщин, из которых в живых остались мы с Фэй. Остальные, кто погиб от кочевников, кто умер от болезней или по старости. А мы с Фэй доживаем свой век в уединении. К сожалению, детей у нас нет, и мечтам нашим о создании колонии, в которой люди жили бы свободно, не суждено было сбыться. Здесь царит такая же несправедливость, как и на Терра Вириди.
    – Как вы ухитряетесь жить одни? – спросил я Нила. – В степях кочевники, а у моря – Урб. Почему вас никто не трогает?
    – Кому мы нужны? – ответил Нил. – Пока Бог миловал.
    – Оставайтесь с нами, – вдруг, предложила Фэй. – Вы хорошие люди. И нам будет веселее да надёжнее.
    Клара положила руку на руку Фэй, улыбнулась ей и сказала, что остаться мы не можем, у нас есть свои дела, как только мы завершим их, обязательно навестим стариков. «Вот только надо, чтобы Пол побыстрее пришёл в норму, – смотря на меня влюблёнными глазами, сказала Клара, – его состояние очень меня беспокоит».
    Ужин продолжался до поздней ночи. Мы не скучали, рассказывали друг другу о себе, прерывая беседы новыми порциями виски и закуской. К полуночи я почувствовал сильную усталость, извинился и попросил разрешения у моих компаньонов покинуть их. Понимая моё состояние, никто не протестовал, и я отправился в выделенную для нас с Кларой спальню. Только коснулся головой подушки, я сразу же забылся сном.
    Я проснулся, когда пришла Клара. Прошло, наверно, часа два. Сквозь сон я слышал, как Клара старясь не шуметь, чтобы не разбудить меня, переоделась в ночную рубашку, предоставленную ей Фэй, тихо подошла к кровати, откинула одеяло и легла рядом ко мне спиной.
    Учуяв запах женского тела, я стремительно начал отходить от сна, а моё тело, сдобренное алкоголем, начало наполняться желанием. Сердце учащённо забилось, и я, протянув руку, дотронулся до плеча Клары и уложил её на спину. Ничего не говоря, я обнял женщину, она молча приняла меня. Обессилив, я откинулся на спину. Мной овладевал сон, я стремительно погружался в него, но тут мысль о том, что надо, в благодарность, хотя бы поцеловать Клару, разбудила меня. Сделать какое-то движение мне было не под силу, мои мышцы сковало, и я не мог пошевелиться. Лишь повернув голову в её сторону, я прошептал:
    – Ты – замечательная женщина! Спасибо, Клара…
    Мне показалось, что Клара затаила дыхание, но ненадолго. Затем я услышал:
    – Пол, можно я повернусь к тебе спиной? Ты не обидишься?
    – Конечно, нет. Ложись, как тебе удобно, – согласился я.
    – Ты обнимешь меня?
    – Да, милая…
    Не помню, как у меня хватило сил повернуться к Кларе, обнять её и прижать к себе, я помнил только удивительный запах её густых волос и их лёгкое щекотание моего лица.
    Ещё утром я чувствовал в теле болезненность, но к полудню мне стало легче, болезненные ощущения исчезли, и я был здоров.
    – Завтра выдвигаемся, – сказал я Кларе, помогавшей Фэй по хозяйству.
    Клара молчала. По её виду я понял, что первоначальный запал от предстоящих приключений исчез.
    – Мы можем не выполнить задание? – спросила меня Клара.
    – Ты можешь остаться, я – нет, – ответил я, – это моя работа. Я обязан выполнить задание.
    – Знаешь, Пол? – продолжала Клара. – Я бы хотела остаться здесь с Фэй и Нилом.
    – Оставайся, – согласился я с ней. – Это будет лучший вариант. Всё-таки задание опасное, как и любое задание, которое получает агент РУКПО.
    – Ты не понимаешь, Пол. Я хочу остаться вместе с тобой.
    – Это невозможно.
    – Почему?
    – Потому что я должен выполнить свою работу.
    – Но, когда ты выполнишь свою работу, ты можешь остаться?
    – Нет.
    – Почему? – настаивала Клара. – Ты выполнишь задание, вернёшься ко мне, и мы будем жить вместе с Фэй и Нилом.
    – Как же твоё дело? Неужели ты готова бросить его? – В свою очередь я задал вопрос Кларе, пытаясь напомнить, что у неё есть свои обязанности перед огромной империей заправок, созданной её дедом и отцом, ответственность перед людьми, которые работают на эту империю, в конце концов, у неё есть семья.
    Но Клара, не задумываясь, ответила:
    – С тобой я готова на всё…
    Утром следующего дня я ушёл один. По обыкновению, я проснулся рано. Клара сладко спала. Я не пытался вставать тихо, а встал, как обычно, будто собираясь ненадолго выйти и вернуться. Клара, спавшая ко мне спиной на правом боку, потревоженная мной, повернулась на левой бок и продолжала спать, как ни в чём не бывало. Я оделся, взял свои вещи, приготовленные с вечера, и вышел из дома.
    Солнце только начинало всходить, но Фэй уже не спала, а занималась по хозяйству. Увидев меня, она поинтересовалась, почему я так рано встал, и, узнав причину, спросила:
    – Клара разве не идёт с тобой?
    – Нет, – ответил я, – она остаётся у вас, если вы не против.
    – Мы не будем против, – сказала Фэй, – я и Нил будем только рады.
    Фэй дала мне на дорогу еды, и я отправился в путь.
    – Возвращайся, – услышал я последние её слова.
    Дорога пролегал вдоль реки. Я решил изменить первоначальный маршрут, который определил перед нашим отправлением Вайт. Тот маршрут пролегал через степи, я же решил идти сначала в Урб, а затем из Урба направиться на север в Целестису. Выбранная мной дорога представлялась мне менее безопасной, так как она пересекала местность, освоенную более цивилизованным населением Урба, ставшего после распада империи отдельным государственным образованием. На моём пути встречались многочисленные небольшие деревни, заселёнными крестьянами, на берегу реки расположились маленькие военные гарнизоны, задачей которых была защита границ Урба от нападения степных кочевников, всегда готовых поживиться за счёт более богатых соседей.
    Первую ночь я провёл в разрушенной одинокой избе. Когда-то на этом месте стояла деревня, тут жили люди. Но по каким-то причинам, то ли из-за засухи, то ли из-за набегов кочевников, от деревни осталась лишь одна изба и рядом с ней недостроенный дом. Всё говорило о том, что люди в спешке покинули эти места, расположенные далеко от Урба, а, значит, недостаточно защищённые его армией. Только утром я понял в чём причина исчезновения деревни. Виной тому кочевники. По остовам бывших хижин, я насчитал двадцать восемь дворов. Если учесть, что крестьянские семьи большие, никак не меньше около десятка человек, включая дедов и детей, то в деревне проживало не менее трёхсот человек, а к моему приходу не было ни деревни, ни её жителей.
    Кое-как переночевав в единственной избе в окружении крыс, мышей, жуков и мошек, утром я продолжил путь.
    Весь день светило солнце, к полудню оно наполнило природу жаром. Пекло нещадно. Даже трава и деревья, в густых кронах которых я пытался отдохнуть от солнечных лучей, устали. Им не хватало влаги и свежести. Только растущей по берегу реки растительности была нипочём летняя жара. Трава сияла своей сочной зеленью, кустарники играли с ветерком, а птицы ловко охотились на всяких жучков и летающих насекомых.    
    К исходу дня я подошёл ко  второй деревне. К моей радости деревня оказалась не заброшенной, хотя по внешнему виду полусгнивших хат было видно, что нелегко приходится её жителям.
    Дорога, которая привела меня к деревне, пересекала узкую речушку, впадавшую в полноводный Урб. Деревня начиналась за деревянным, таким же как и хаты, полусгнившем мостиком и вдавалась в лес. Между речкой и первыми домами пролегал луг, на котором паслись коровы и овцы, несколько кур во главе красавца петуха что-то активно выискивали в земле, а на берегу реки две женщины поласкали бельё.
    Заметив меня, женщины прекратили свою работу и внимательно рассматривали меня. В их взглядах не было ни намёка на страх, а лишь одно любопытство. Я подошёл ближе и спросил их:
    – Добрый вечер, красавицы! Мой путь долог. Могу ли я рассчитывать на ночлег в вашей деревне?
    Одна из женщин, выглядевшей старше, ответила:
    – Здравствуй, если с добром к нам пришёл! На ночлег можешь надеяться. Скоро наши мужчины с поля придут, вот, с ними и договаривайся.
    – А водицы дадите напиться?
    В это время из первого дома, с которого начиналась деревня, вышла ещё одна женщина, остановилась у ворот и, как первые две, начала с любопытством рассматривать меня.
    – Фрагана! – обратилась к ней та, с которой я вёл разговор. – Дай воды молодцу! – и, переключив своё внимание снова ко мне, направила меня к Фрагане.
    До прихода мужчин, я отдыхал в тени деревьев. Уже смеркалось, когда вся деревня была в сборе. Фрагана, посоветовавшись с мужем, впустила меня в свой дом. Ужинал я вместе с её семьёй. Как и полагалось, всё семейство собралось вокруг стола, стоявшего посреди комнаты, игравшей роль прихожей, кухни и гостиной. Сначала за стол уселся хозяин, затем трое его старших сыновей, занявших места по правую руку отца. Фрагана заняла место напротив мужа, а слева от неё расположились трёхлетний сын, пятилетняя и шестнадцатилетняя дочери. Моё место было слева от хозяина.
    Ужин был небогатый: варёный картофель, яйца и овощи. В мою честь, муж Фраганы принёс из чулана початую бутыль с самогоном. Мы выпили, закусили, и, вдруг, хозяин спросил:
    – Звать-то как тебя?
    – Пол, – ответил я.
    – С каких мест будешь?
    – С Туеру? – соврал я.
    – Дальний путь! – констатировал хозяин.
    И, разлив ещё самогон по кружкам, предложил выпить. Опрокинув питьё в своё горло, закусив огурцом, он представил своё семейство:
    – Жену мою, Фрагану, ты уже знаешь. Мои старшие сыновья – Ольер, Маорис, Раффиг, младший – Риваль, дочери: Женовефа и Невена. Ну, а я – Волькан, – представив всех, Волькан продолжил расспросы. – Куда путь держишь?
    – В Урб.
    – По делам, или от безделья маешься?
    – По делам.
    – Семья твоя где?
    – Я один.
    – Детей тоже нет?
    – Нет.
    Волькан замолчал, чтобы выпить ещё кружку самогону и закусить.
    – Оставайся у нас, – предложил он.
    – Я не приучен к деревенской работе, – ответил я на предложение Волькана.
    – Вижу, что не приучен. Но нам нужны воины. Кочевники домогают, а пока армия придёт, так всё вражины спалят и ограбят до нитки.
    – Почему ты считаешь, что я могу сойти за воина? И что я один могу сделать против полчищ кочевников.
    – Ну, воина я сразу запримечу. Неужто не отличу крестьянина от горожанина, и их вместе от воина? По тебе вижу, что не мирной ты профессии человек. А что один, так ведь лиха беда начало. Подберём молодых парней, благо, наши бабы не разучились рожать, научишь, вот, и будет своя деревенская армия. Не только от кочевников защита нам нужна, но и от своих, что хуже варваров бывают порой. Так оберут, что до следующего урожая одну солому едим. Ну, так как?
    – Нет, не могу. У меня свои дела, – ответил я Валькану.
    – Что ж, вольному – воля, – заключил Волькан. – А теперь спать. Завтра ни свет ни заря в поле идти…
    Утром я встал рано вместе с хозяевами. Мужчины и Фрагана с маленьким сыночком собирались в поле. По хозяйству в доме оставались дочери, сегодня была их очередь.
    Фрагана собрала мне немного продуктов на дорогу, Волькан пожертвовал недопитой бутылью самогона, и я, попрощавшись с приютившим меня семейством, отправился в дорогу.
    – Впереди несколько деревень будет, – сказал перед прощанием Волькан, – пропусти их, а иди прямо по широкой дороге, никуда не сворачивай. Дойдёшь до Стореоппгьёра, там можешь остановиться на ночлег, а от туда и до Урба рукой подать. Стореоппгьёр – большой посёлок, там трактир есть. Хозяин трактира, Мадс – мой двоюродный брат. Скажешь, от меня, он пустит на ночлег.
    Через два километра пути равнина заканчивалась и началась холмистая местность. Мне приходилось то подниматься вверх, то спускаться вниз. И берега реки менялись. Если мой берег был пологий и покрыт зеленью, то противоположный – был скалистым. Пройдя ещё пару километров, я увидел деревню, расположенную тонким рядом домов у самого берега, а на противоположном берегу в расщелине между каменных скал я увидел виселицу с двумя повешенными. В поле работали мужчины и женщины, а дети, что были младше и не могли принимать участие в тяжёлом крестьянском труде, развлекались играми на ровной площадке у берега реки. Один из мальчиков, увлёкшись игрой, поскользнулся и упал. Падение было неловким, результатом чего у него произошёл вывих плеча. К моему удивлению, мальчик не проронил ни слезинки, но на его бледном лице застыла гримаса от боли. Остальные мальчики и девочки окружили его, не зная как, пытались помочь своему другу. Я подошёл и, удостоверившись в том, что травма связана с вывихом, усадил мальчика, выправил плечо. Мальчик вскрикнул от боли, которая тут же прошла. Благодарные дети смотрели на меня с восхищением, я же, в свою очередь, спросил их о двух повешенных.
    – Они не хотели отдавать солдатам еду, – ответил старший из детей.
    – У них есть семьи?
    – Есть, – ответил тот же мальчик.
    – Как они теперь?
    – Их увели солдаты. Я слышал, как взрослые сказали, что их продадут в рабство…
    Путь до Стореоппгьёра оказался не столь близок, как мне показалось со слов Волькана, а потому, с наступлением ночи, мне пришлось переночевать в  поле под открытым небом. Конечно, я мог вернуться в деревню с повешенными крестьянами, но, во-первых, не было никакого желания провести ночь рядом с мертвецами, и, во-вторых, не хотелось возвращаться, а утром преодолевать одно и то же расстояние. Ночь, к счастью, была тёплой, дождей не ожидалось, а потому я, соорудив что-то наподобие шалаша, проспал в нём до утра. Утром искупавшись в реке, перекусив тем, что мне дала в дорогу Фрагана, я продолжил свой путь.
    К полудню, перевалив через очередной холм, я увидел расположенный в низине Стореоппгьёр.  Мне предстояло спуститься, пройти поле, на котором паслись без присмотра овцы, что меня не мало удивило. Насколько мне было известно, овцы не та скотина, которую можно оставлять без пастуха – разбредутся, кто куда, не найдёшь. Я ещё раз внимательно окинул окрестности, но так и не обнаружил кого-то, хоть мало-мальски походившего на пастуха. Овцы паслись одни.
    Деревня с вершины холма выглядела ухоженной, с добротными домами, а за ними располагались поля, засеянные злаками. По всем признакам, наконец-то, я попал в благополучное селение, в котором проживали зажиточные крестьяне. Впоследствии, мой вывод оказался верным.
    Я мог бы идти напрямую через поле, на котором паслись овцы, но решил идти по дороге, которая вела меня вдоль берега реки чуть в сторону от деревни. Пройдя с полкилометра, я повстречался с пару десятками женщин, поласкавших в реке стиранное бельё. «Наверно, в Урбе любят стиркой заниматься,» – подумал я и подошёл к двум к ближним ко мне женщинам. Они прервали свою работу и с любопытством разглядывали меня.
    – Добрый день! – обратился я к женщинам. – Не подскажите, как мне найти дорогу к трактиру?
    – Подскажем, – приветливо ответила мне одна из них, – и не только подскажем, но и покажем. Только тебе придётся нас подождать. Закончим работу и проводим тебя до самого трактира.
    Я не был против, и потому расположился рядом с ними, усевшись на мягкую зелёную траву. Женщины продолжили поласкать бельё, искоса поглядывая на меня.
    Моё появление не осталось незамеченным и для остальных женщин. Каждая из них, прерывая на минуту стирку, поглядывала в мою сторону, с интересом рассматривая меня. В это время вдоль реки проходил военный патруль в составе трёх солдат. Шли они молча, не обращая внимания на женщин. Мне показалось это странным. Крепкие, здоровые, молодые мужчины шли мимо таких же молодых, здоровых, с заманчивыми пышными телесами женщин и даже не обмолвились с ними ни словом. Свою молодость я провёл в армии и хорошо знал психологию военного человека. Будь я на месте патрульных, не прошёл бы мимо стольких женщин, отпустил бы пару шуток в их адрес, а там видно было бы, глядишь какая-то и заинтересовалась бы мной. Но патруль шёл молча, целеустремлённо направляясь ко мне. Когда солдаты подошли на достаточно близкое расстояние, двое патрульных остановились в стороне и осматривали окрестности, а один, по-видимому, старший патруля, грозно спросил меня:
    – Кто будешь!? Встань, когда с тобой разговаривают!
    Не обращая внимания на грозный вид патрульного, я, сидя, достал из котомки императорский пергамент, защищавший мои права свободного гражданина, и подал его солдату. Патрульный, увидев личную печать императора, смягчился и уже более спокойным голосом задал мне очередной вопрос:
    – Куда идёшь?
    – Уже пришёл, – ответил я.
    Одна из женщин, прекратив работу, подошла к нам и обратилась к солдату:
    – Дидрик, оставь в покое моего брата. Он пришёл издалека, из самого Туеру, навестить меня. Разве ты не видишь, он совершенно безобиден?
    – Не вмешивайся, Мартина! Я исполняю свой долг.
    – Да, будет тебе. Успокойся. Никто не мешает тебе исполнять долг.
    – Назови имя твоего брата? – Дидрик не придумал ничего умнее, как проверить достоверность слов Мартины.
    – Кристиан, – не задумываясь ответила Мартина.
    Дидрик сосредоточенно смотрел в пергамент, давая таким образом понять, что в нём прописано моё имя. Я знал, что в пергаменте моё имя не указано, но, зато, описана моя внешность.
    Что ж, буду Кристианом.         
    – Мартина, – обратился я к женщине, – не думал я, что Дидрик тебе не доверяет. А ты ведь рассказывала, что он любит тебя.
    Я попал в точку. По тому, как Дидрик смотрел на Мартину, было заметно, что она ему не безразлична, и он давно добивается расположения женщины.
    Дидрик, наконец-то, успокоился, отдал мне пергамент и переключил внимание на Мартину.
    – Тина, завтра мне дадут выходной. Давай встретимся. Можно мне прийти к тебе в гости?
    – А чего ж нельзя? – ответила Мартина. – Заходи. Только не рано утром и не поздно вечером. Приходи днём.
    Обрадованный Дидрик попрощался с Мартиной и продолжил исполнять долг, скрывшись со своими товарищами за холмом.
    Вскоре Мартина ловко водрузила на плечо собранное в деревянную кадку бельё и кивком головы дала мне понять, чтобы я следовал за ней.
    – Зачем тебе трактир? – спросила она меня.
    – Мне нужен ночлег, – ответил я.
    – Всего лишь? Не думаю, что ты отдохнёшь. В трактире Мадса шумно до поздней ночи, да и комнат у него всего две. Они могут быть заняты. Даже, если и будет свободная комната, до утра тебя клопы заедят. Идём ко мне. Я и вкусно накормлю тебя, да баньку хорошую для тебя согрею. С дороги ведь, видать путь твой долгий. Откуда идёшь?
    – Ты угадала, когда защищала меня от Дидрика.
    – Вот как! – засмеялась Мартина. – Может и с именем угадала?
    – Почти, – ответил я.
    – У нас останешься, или дальше пойдёшь?
    – Отдохну и пойду в Урб.
    – Там у тебя родственники? Или по делам?
    – Давай помогу нести бельё, – предложил я Мартине, – сама кадка, наверняка, весит не меньше, чем её содержимое?
    – Нет, – отклонила моё предложение Мартина, – я привычная. Бельё таскать – это женская работа, а у нас не принято перекладывать женскую работу на мужчин.
    Пышногрудая, статная, высокая Мартина обладала недюжинной физической силой, несвойственной женщинам. Она легко несла тяжёлую ношу, держа прямо осанку, уверенно ступая босыми ногами по пыльной дороге, ведущей от реки в деревню. В её силе я ещё раз убедился, когда она колола дрова для печи, носила воду, или переставляла с места на место тяжёлые вещи. Всё это она делала без видимого напряжения усилий. Мои предложения о помощи отвергались. «Ты с дороги. Отдыхай». – Говорила она мне.
    Работа спорилась в руках Мартины. Довольно быстро она и печь растопила, и приготовила ужин, нагрела воду для мытья, успела загнать в загон гусей, в хлев корову, надоить молока и за шестилетней дочерью присмотреть. Домашние дела она исполняла без суеты и лишних телодвижений.
    Когда она успевала содержать свой дом в хорошем состоянии и в чистоте, самому Богу известно. По всему было видно, что Мартина живёт одна без мужа. Почему Мартина одна, я не спрашивал, чтобы, ненароком, не обидеть женщину. Надо, сама расскажет.
    Когда все дела были переделаны и нагрета вода для мытья, наступил вечер. Повеяло свежестью, откуда ни возьмись налетели полчища надоедливых мошек, несколько раз промычала корова и наступила вечерняя тишина, прерываемая стрёкотом сверчков, редким лаем собак и поднявшимся шумом ветра.
    – Наверно, дождь будет, – сказала, подойдя ко мне, Мартина, – вон, как свежестью потянуло, да и небо облаками затянуло. Бельё сниму. Заходи в дом. Подожди меня. Я дочурку уложу спать, а потом и мы с тобой поужинаем.
    Я вошёл в дом. Анита – дочь Мартины – играла сделанной из тряпок, наполненной соломой, куклой, не обращая на меня никакого внимания. Она укладывала куклу спать и пела для неё колыбельные песни. Когда Анита решила, что её кукла уснула, тогда она подошла ко мне.
    – Как тебя зовут? – спросила девочка.
    – Кристиан, – ответил я.
    – Ты будешь моим папой?
    – Я не могу быть твоим папой.
    – Почему?
    – Потому что у каждой девочки есть только один папа.
    – А вот и неправда! У меня был папа. Его на войне убили. Сейчас у меня ещё есть папа Дидрик. Но я его не люблю.
    – Почему?
    – Потому что мама сказала, что он злой.
    В это время в дом вошла Мартина, неся огромную стопку полувысушенного белья. Дочь тут же звонко сообщила ей:
    – Мама, дядя Кристиан сказал, что у девочек бывает только один папа! Скажи ему, что у меня был папа, а теперь есть папа Дидрик!
    Мартина бросила на меня смущённый взгляд, а затем попросила дочь, чтобы она помогла развесить в доме бельё. Анита, забыв про пап, с радостью принялась помогать матери. Закончив с бельём, Мартина накормила дочь, в соседней комнате умыла её в кадке с водой и уложила спать.
    – Наконец-то все дела переделала, – сказала Мартина, войдя в комнату, в которой я терпеливо ожидал её. – Не надоело тебе. Я вся в делах, ни минуты не было уделить тебе внимания. Ну, теперь-то уж я свободна. Сейчас приготовлю воды, пойди умойся.
    В той же комнате, в которой Мартина мыла дочь, я принял, так называемую, ванну, если учесть, что роль ванны играла огромная кадка с горячей водой. Мартина подала мне свежую чистую одежду, наверно, оставшуюся от мужа, а мою забрала.
    – Завтра постираю, – сказал она и вышла из комнаты, оставив меня одного.
    Освежённый после мытья, я вышел к Мартине, ждавшей меня за уже накрытым ужином столом. Посредине стояла бутылка с мутной жидкостью. «Что ж, попробуем и твоего самогона, Мартина,» – подумал я и уселся за стол.
    Я разлил по кружкам самогон. Мартина залпом выпила и принялась закусывать. Она взяла большую овечью грудинку и вместе с огурцом и каким-то длинным толстым варёным корнем, по вкусу напоминавшего картофель, активно поедала пищу.
    – Не отставай, – сделав мне замечание, Мартина продолжала отдирать зубами от кости куски мяса.
    Её манера приёма пищи была грубоватой для женщины, но не вульгарной. Ела она много, да и выпила достаточно. Однако, от принятого количества самогона Мартина не пьянела, а чуть захмелела. Её щёки порозовели, глаза испускали весёлые огоньки, но движения её рук были уверенными, язык при разговоре не заплетался, только она чаще стала улыбаться и задорно смеяться.
    За ужином мы вели пустые разговоры, пока Мартина не задала мне вопрос:
    – Кристиан, у тебя семья есть?
    – Нет, – ответил я.
    – И никогда не было?
    – Была.
    – С твоей семьёй что-то случилось? – тревожно спросила Мартина.
    – Ничего не случилось. Просто её не стало.
    – Дети есть?
    – Нет.
    – Почему?
    – Так получилось.
    – А новой семьёй не пытался обзавестись?
    – Не представилось случая.
    – Но ведь ты уже далеко не молод… – Мартина осеклась, но, тут же, сделала попытку исправить свою оплошность. – Нет, выглядишь ты хорошо. Даже очень хорошо…
    И переведя разговор на другую тему, продолжала:
    – Я наблюдала за тобой. Ты какой-то не такой…
    – В каком смысле?
    – Ты отличаешься от других. Как-будто с другой планеты.
    В точку попала. Надо хорошенько над собой поработать, а то мне не выполнить моего задания. Если обыкновенная крестьянка увидела во мне инопланетянина, то уж целестисские зубры, подавно, меня разоблачат.
    – Вероятно, сказываются мои скитания по белу свету, – попытался я развеять догадку Мартины, – большую часть времени один, много повидал, со многими людьми встречался…
    – Наверно, – согласилась Мартина.
    Когда пища и самогон были уничтожены, Мартина отвела меня в спальню. Широкая с толстой периной кровать уже была готова.
    – Ложись. Я умоюсь и приду… – Сказала Мартина и покинула спальню.
    Я разделся, улёгся на мягкую перину и укрылся тёплым одеялом. Моё умытое тело получало наслаждение от прикосновения со свежим постельным бельём, оно расслаблялось, и я, незаметно для себя, погрузился в глубокий сон, из которого меня вернула Мартина, улёгшись рядом со мной. Приятный запах её пышного тела быстро испарил остатки сна, и я, повернувшись на бок лицом к Мартине, обнял её. Женщина, прерывисто дыша, прижались ко мне. Я чувствовал дрожание её колен, сердце моё усиленно билось, направляя потоки крови к низу живота, и я уткнулся лицом в её большие тёплые груди…
    Как обычно, я проснулся рано. Наступал рассвет. Мартина лежала рядом. Она спала, положив голову на моё плечо и еле слышно дыша. Её бедро покоилось на моём животе чуть ниже пояса, а рука обнимала меня. Я сделал попытку встать, чтобы не разбудить Мартину. Осторожно приподнял её руку и отодвинул в сторону. Мартина во сне повернулась на спину, таким образом освободив меня. Я встал. И тут я почувствовал, как болят мои мышцы плеч и спины. Мартина, соскучившись по мужчине, полночи тискала меня со всей не свойственной женщине силой. Порой она настолько сильно прижимала меня к себе, что я чуть было не задыхался от нехватки воздуха, так как не мог дышать. Наступил момент, когда я испугался, сумею ли выжить в эту ночь. Голод женщины по мужской ласке был настолько велик, что я начал опасаться, хватит ли у меня сил. Но, к моей радости, Мартина успокоилась, получив удовлетворение. Обнявшись, мы тут же уснули.   
    Стоя посредине комнаты и натягивая на себя бельё, я бросил взгляд на Мартину. Она спала, лёжа на спине, прикрыв одеялом живот. Пышные формы тела нисколько не портили Мартину, а наоборот, благодаря правильным пропорциям, делали женщину красивой и привлекательной. Насладившись приятным зрелищем, одевшись, я вышел из комнаты.
    Я сидел у окна в той комнате, в которой мы с Мартиной ужинали. Первые солнечные лучи робко пробивали ночную мглу, завывал ветер, шумели листвой деревья, редкие капли начинающегося дождя били по оконному стеклу, будто предупреждали о ненастьи. Дождь не заставил себя ждать, редкие удары капель перешли сначала в частую барабанную дробь, а затем, разом, хлынула с небес вода.
    Ночь отступала. Мне захотелось выпить кофе. Но печь остыла, а разжигать её для пары чашек кофе не хотелось. Из котомки я достал небольшую спиртовую грелку и пакет с заранее молотым кофе. Это был мой любимый кофе. Его зёрна произрастали только на единственной планете, пригодной для жизни людей, в созвездии Лебедя. Кофе был очень дорогим, обладал удивительным горько-сладковатым вкусом, неповторимым ароматом, одной его чашки было достаточно, чтобы весь день чувствовать себя бодрым.
    Запах заваренного кофе стремительно распространился по комнате, вызывая лёгкое головокружение. Я разлил кофе в две кружки и направился в спальню к Мартине.
    – Что это за странный запах? – спросила меня разбуженная кофейным ароматом Мартина.
    – Это кофе, – ответил я. – Попробуй.
    Мартина взяла поданную мной кружку, подозрительно рассматривала чёрную густую жидкость, принюхивалась, но пить не решалась.
    – Пей, – сказал я ей, и сам сделал глоток из своей кружки. – Это бодрящий напиток. Снимает усталость и сонливость.
    Мартина отпила из кружки кофе маленьким глоточком.
    – Какой-то странный вкус! И горький, и сладкий. Не пойму.
    В конце концов, напиток пришёлся по вкусу Мартине, и она с удовольствием допила свою порцию.
    – Ты давно встал?
    – С час назад.
    – Почему не спишь?
    – Не хочу. Я мало сплю. Бывает не сплю ночами.
    – Это, потому что ты неприкаянный, – сделала свой вывод Мартина. – Каждый человек должен иметь свой дом, семью, чтобы встретить спокойную старость в окружении детей и внуков. Ты же мыкаешься по белу свету, ни дома, ни семьи, ни детей. А ведь старость не за горами.
    – Ты права, Тина, – согласился я с ней. – Так большинство людей устраивает свою жизнь. Но не всем везёт. Кто-то погибает на войне, будучи молодым, кто-то попадает в такие жизненные переделки, что ему уж не до семьи и детей, а кому-то судьба выпадает служить Родине и отдавать себя ей полностью.
    – Крис, ты хочешь сказать, что твоя служба Родине не позволила тебе иметь своё место, дом, семью? Но где эта Родина? Была империя, огромная, сильная. Потом её не стало. И что мы сейчас видим? Император Целестисы нас грабил, теперь нас грабит император Урба. Скажи, зачем нам такая Родина? Мне было бы интересно знать, какой ты Родине служишь? Целестисе, Урбу, Туеру?
    Что я мог ответить? Не мог же я рассказать Мартине всю правду о себе, а потому я обнял её и поцеловал в губы, прекратив, таким образом, разговоры на серьёзные темы, да ещё с раннего утра.
    – Подожди, Крис, – освободившись от моих объятий, проговорила Мартина. – Скажи, зачем ты идёшь в Урб? Какие там у тебя дела? Или тебя ждёт женщина?
    – Успокойся, Тина. Никто меня не ждёт. Я недолго буду в Урбе, затем мне надо идти дальше на север, в Целестису.
    – А в Целестисе что будешь делать?
    Я знал, что женщина может до бесконечности задавать вопросы. Ответив на один, вы тут же услышите пару-тройку вытекающих из вашего ответа вопросов. И так до бесконечности. Чтобы прервать нежелательный для меня разговор, я попросил Мартину накормить меня завтраком, сославшись на то, что я проголодался.
    Мартина, тут же, встала с кровати, оделась в платье, и мы вместе вышли из спальни, в комнату, в которой стояла печь. Я помог разжечь её, чтобы Мартина могла приготовить пищу. Пока печь разогревалась, Мартина успела накормить скотину, передать корову пастуху, собрать снесённые несушками яйца.
    – Крис, яичницу будешь?
    – Да.
    Дождь, то усиливался, то стихал, чтобы обрушиться с новой силой. Вдруг, сверкнула молния, разорвала мрачные, тугие облака и ослепила ярким светом, тут же раздался гром, оглушая своим грохотом. Мартина перекрестилась, её лицо побледнело, а в глазах читался испуг перед силами природной стихии.
    – Мне страшно, – прошептала Мартина.
    – Не бойся, – пытался успокоить я женщину.
    – Какой ужасный гром!
    – Как раз грома не стоит бояться. Это всего лишь шум. Опасна сама молния, но не грохот, сопровождающий прохождение электрических зарядов… Яичница не пригорит? – отвлёк я Мартину от молнии.
    Она, спохватившись, сняла сковороду с плиты и поставила на стол.
     – Дождь усиливается, – проговорила Мартина, – хотела сегодня постирать твою одежду, но, видать стирка откладывается. Придётся подождать, может завтра будет солнечная погода.
    – Я не могу ждать. Мне надо идти.
    – Не будь сумасшедшим, – возмутилась Мартина. – Посмотри, что творится. Переждёшь непогоду у меня, потом пойдёшь.
    В её словах была правда. Идти в ливень неразумно, и я согласился.
    Наступило утро. Из-за наплывших облаков и дождя оно было мрачным и сырым. Но в деревне жизнь не замирает ни в солнечную погоду, не в ненастье. Мартина хлопотала по хозяйству, её дочь сидела в доме и играла со своей куклой, а я, чтобы не быть иждивенцем, попытался помочь Мартине, но моя помощь была отклонена по причине того, что мужчине не приличествует заниматься женской работой.
    – Надеюсь, колоть дрова – это мужская работа? – спросил я Мартину.
    – Мужская, но как ты в дождь будешь работать?
    Но к полудню дождь утих. Лишь моросил, с небольшими перерывами. Однажды из-за облаков выглянуло солнце, но тут же спряталось за ними.
    Я вышел во двор, взял колун и начал заготавливать дрова. Работал я примерно с час, когда у калитки показался Дидрик.
    – Мартина дома? – обратился он ко мне. – Или мне путь уже заказан?
    – Не говори глупостей, – ответил я Дидрику, – заходи.
    Дидрик и не собирался уходить, он решительно пересёк двор и вошёл в дом. Я продолжал колоть дрова. Когда образовалась огромная куча чурок, я начал укладывать их, в это время на крыльцо вышла Мартина и пригласила меня к столу.
    – Крис, обед готов.
    – Но я ещё не закончил.
    – Мы ждём тебя. Потом продолжишь.
    Поначалу мы молча принимали пищу. Дидрик изредка бросал на нас подозрительные взгляды. Если он смотрел на меня, то в его глазах горели искорки ненависти, но, когда он направлял взгляд на Мартину, то в его глазах читались любовь и ревность. Тишина становилась тягостной, но никто не решался начать разговор. Отдельные реплики Мартины не возымели действия, я и Дидрик молчали, и разговор не клеился. Я не предпринимал попыток разрядить ситуацию, предоставляя право определиться с темой Дидрику.
    Когда Дидрик обглодал кость баранины и запил съеденное водой, наконец произнёс слова, которые дали начало продолжительной беседе:
    – Скоро выступаем в поход.
    – Как скоро? – поддержала Дидрика Мартина своим вопросом.
    – Нам дали три дня на подготовку.
    – Неужели опять война? – спросила Мартина.
    – Нет, как таковой войны не будет. Вам волноваться нет оснований. Мы идём на восток вдоль Урба, а затем на север. Кочевники одолели. Всё чаще и чаще стали нападать на наши поселения. Недавно их отряды видели даже недалеко от столицы. Обнаглели совсем. Император решил уничтожить их, а их земли взять под своё влияние.
    – Опять начнётся резня!? – вставила реплику Мартина.
    – Какая резня? Никакой резни не будет. Те племена, которые согласятся жить с нами в мире, отделаются данью, но а те, что не захотят – будут полностью уничтожены, чтобы даже в памяти людей не остались.
    – Знаю я всё, – сказала Мартина.
    – Что ты знаешь?
    – Мой покойный муж рассказывал. Однажды он вернулся с похода, принёс всякого барахла, в том числе и золото, и хвастался, как они наткнулись на беззащитное стойбище кочевников, в котором, кроме детей, стариков и женщин, никого не было. Когда наши воины выяснили, что мужчины кочевников отсутствуют, то напали на стойбище и повырезали всех, не жалели даже детей. Я, как услышала такое, то всё золото вместе со шкурами выбросила. Вот так вы воюете.
    – Обижаешь Тина! – не согласился с ней Дидрик. – Мы воюем с их воинами. Но война есть война. Иногда приходится совершать не очень-то приятные вещи. А что касается золота и прочего барахла, то уж это называется добычей. Должны же мы компенсировать чем-то свой риск. Это, как награда за наши подвиги…
    – Да, чтобы убивать и грабить беззащитных стариков и женщин.
    – А ты не подумала, Тина, о том, как они обращаются с нашим народом. Сколько я видел сожжённых деревень и убитых наших крестьян, между прочим и женщин, и детей, и стариков. А скольких женщин и детей они уводят в рабство? Ты никогда об этом не задумывалась? Так почему мы должны жалеть их?
    – Я считаю, что воевать должны воины! – утвердила свою позицию Мартину. – И я нисколько не оправдываю ни наших солдат, ни воинов кочевников, когда и те и другие убивают беззащитных людей. Виноваты все!
    – Так, вы идёте на север? – вмешался я в спор.
    – Да, – ответил Дидрик. – Но сначала мы пойдём на восток. Наша армия – вдоль реки Верхний Урб, а вторая – вдоль Нижнего Урба. Мы закрепимся на этих двух великих реках. А затем мы двинемся на север, чтобы не дать Целестисе расширить свои границы за счёт свободных земель, закрепиться на них и подойти вплотную к нашим землям.
    – Выходит, что главная задача армий Урба не защита своих земель от кочевников, а не дать Целестисе подойти близко к вашим землям? – спросил я Дидрика.
    – Кристиан, ты неправильно меня понял. Как нам объявил наш император, главная задача взять под надёжную охрану наших крестьян, заселивших земли далее к востоку. Они же совершенно беззащитны! Там нет наших постоянных форпостов, и кочевники пользуются этим.
    – Ваши крестьяне заселили земли, принадлежащие кочевникам, – констатировал я. – Кочевники вынуждены защищать право на свои земли. Вы собираетесь идти на восток, отвоевать земли, вам не принадлежащие, загоняя кочевые племена в степи и горы. Но и этого мало. Вы пойдёте на север, чтобы степи, в которые вы загнали кочевников, также отобрать. Но племена будут защищаться, а, значит, Урбу, как и Целестисе, остаётся одно: уничтожить кочевые племена. Попросту, вырезать их. Нет племени, нет проблемы.
    – Ты, Кристиан, говоришь крамолу! За такие речи тебе надо отрубить голову, или повесить тебя на суку первого же дерева! Я не задумываюсь над тем, чьи земли и кому они принадлежат. Эти земли хочет наш император, великий Пургариус, и я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы то, что хочет наш император, принадлежало ему.
    – Дидрик, а какая нам от этого польза? – спросила молчавшая до сих пор Мартина. – Только поборы увеличатся. Мы и так еле сводим концы с концами. Мне вон дочку растить надо. А тут придут императорские сборщики и начнут отбирать всё под чистую.
    – Армию кормить надо, – заявил Дидрик, – чтобы она могла защищать вас.
    – Зачем мне такая защита? С голоду чтобы умереть? Ты вот пойдёшь на войну, будешь жизнью своей рисковать за императора, которому захотелось править миром. Тебе-то это зачем? Император твоего родного брата казнил! А ты за императора жизни совей не жалеешь.
    Мартина замолчала, а Дидрик, задетый за живое продолжал:
    – Мой брат сам виноват!
    – За что был казнён твой брат? – спросил я.
    – Он был торговцем тканей. У него были самые лучшие ткани во всём Урбе, да что там в Урбе, на всём западном побережье. Однажды он купил новую большую партию. Пришёл императорский коллектор и потребовал отдать императору эту партию тканей. Мой брат вместо того, чтобы гордиться, что его товар понравился императору, набросился с кинжалом на коллектора. Благо, коллектора солдаты сопровождали. Они быстро обезоружили моего брата и арестовали, а на следующий день его повесили на главной площади города. И я считаю, что император правильно сделал! Мой брат предал его, за что и поплатился.
    Дидрик замолчал. Молчали и мы с Мартиной.
    В истории человечества часты случаи, когда брат предаёт брата, сын отца, а отец сына. Под влиянием окружающей среды, созданной диктатором, нарушаются родственные связи, что ведёт общество к гибели.
    Империи возникают и исчезают, императоры приходят и уходят, а вместе с ними уходят и созданные ими и в угоду их нормы, регламентирующие повседневную жизнь простых людей. Но общечеловеческие ценности остаются.
    Любому императору необходимо почитание народа, он становится для каждого отдельного гражданина своей империи отцом и братом, для которого живёт и созидает его народ. Его капризы, возведённые в ранг государственной политики, становятся законом для общества, нормой и моралью в противовес общечеловеческим ценностям таким, как любовь к ближнему, доброта и всепрощение.
    Всегда найдётся достаточное количество приверженцев диктатора, либо из-за корыстных целей, либо из-за нежелания задуматься и сопротивляться антиморальному натиску со стороны власти, либо из-за обыкновенного страха за себя и своих близких. И эта, достаточно большая группа людей, при любом удобном случае восхваляет императора, а остальные, по своей природной трусости, подхватывают хвалу, в лучшем случае, молчат. Создаётся видимость всенародного почитания, а император, не встречающий сопротивления, требует всё большей жертвы от своего народа, и последней жертвой становятся родственные узы, когда для отца и матери безразлична судьба их детей, а дети забывают своих отца и мать, братьев и сестёр, когда глумление императора над их близкими, вызывает чувство ненависти, но направленное не на самого императора, а на своих же родных людей, когда оправдывается узурпатор, но обвиняется его жертва.
    Можно оправдать трусость, предательство родины, но оправдать предательство своих отцов, матерей, сыновей, дочерей, братьев и сестёр невозможно. И какими бы высшими интересами не руководствовалось государство, будь то политическими или экономическими, моральными или этическими, приветствовать предательство близких и родных людей оно не должно. Как только государство и общество преступает эту черту, они обречены на гибель.
    Дидрик долго гостил у Мартины. Я, отобедав, покинул их и продолжил заготавливать дрова. Через с час с небольшим работа была закончена. Часть заготовленных чурок я перенёс в пристроек к дому, игравшего роль хлева. Тут содержались корова, куры, овцы, и было отдельное отгороженное место для свиньи и её потомства, которое довольно повизгивало, сося материнское молоко.
    Я нашёл свободное место для укладки дров, но заметил, что с крыши протекает вода. Я залез на крышу, чтобы убедиться, что она покрыта дранкой. Нашёл, в каком месте покрытие прохудилось, снял прогнившую пластины и заменил её новой. Благо, Мартина была запасливой женщиной, и того количества дранки, которое хранилось в хлеву, было вполне достаточно.
    Завершив работу по ремонту крыши и укладки дров, я вышел во двор, закурил одну из своих сигар. Моросил дождь. И, хотя моя одежда была сырая, мне было не холодно, и я чувствовал себя вполне комфортно.
    Вечерело. Тёмные тучи сгущались, дождь усиливался. Дидрик в сопровождении Мартины вышел, попрощался со мной и покинул двор. Мы остались одни.
    – Крис, что ты делаешь? – спросила меня Мартина, обратив внимание на мою сигару.
    – Курю, – ответил я.
    – Что такое курить?
    Жителям планеты не был известен табак, а потому для Мартины сигара представлялась диковиной. Она попросила попробовать, надеясь, что это также приятно, как выпить кофе, которым я угостил её утром. Я отказал в её просьбе.
    – Не стоит этого делать. Ничего хорошего в курении табака нет.
    – Тогда, почему ты его куришь?
    – Захотелось.
    – Странно, – заявила Мартина, – ничего хорошего нет, а ты куришь! Ладно, – закончила разговор о табаке покладистая Мартина, – нечего стоять под дождём, пошли в дом.
    В это время в деревню с пастбищ возвращалось стадо коров, овец, баранов и коз. Я помог Мартине загнать её скотину в хлев. Закрыв последний загон, моя хозяйка обратила внимание на сложенные дрова в углу хлева.
    – Крис, но там крыша протекает. Дрова сгниют.
    – Я отремонтировал крышу.
    Мартина проверила, убедилась, что крыша не протекает, улыбнулась мне, поблагодарила и увлекла меня в дом. Она приказала мне снять сырую от дождя одежду и переодеться в сухую, а сама вышла доить корову. Пока Мартина занималась по хозяйству, я уделил внимание её дочери – Аните.
    Мартина закончила домашние дела, когда совсем стемнело и наступила ночь. Анита уснула, а мы с Мартиной уединились в комнате, в которой стояла растопленная печь. От неё шло тепло, создававшее домашний уют. При свечах, Мартина, штопала, гладила выстиранную одежду, зашивала на ней дырки, штопала носки, а я сидел рядом за столом и наблюдал за ней. Мы не молчали, но постоянно о чём-то говорили. Слово за слово, и разговор постепенно перешёл на тему о жизни Мартины.
    – Я родилась в соседней деревне в большой семье, – рассказывала Мартина. – Кроме меня, у моих отца и матери было ещё две дочери и три сына. Я была шестым ребёнком. Через два года мама родила ещё сына. Жили мы, как и все, ни бедно, ни богато. Бывало иногда так, что по нескольку дней мы питались только албусом и запивали водой…
    – Что такое албус? – прервал я Мартину.
    – Овощ такой. Ты ел его вчера. Длинный и толстый корень, белого цвета. Из него можно готовить всякие блюда. Растёт в любую погоду, неприхотлив и в хранении. Албус – основной продукт, которым мы питаемся.
    Мартина прервала рассказ, чтобы уложить поглаженное бельё в шкаф, а, когда вернулась, уселась за стол напротив меня и продолжила:
    – У нас не принято девочкам учиться. Мои старшие братья ходили в школу, и то для того, чтобы научиться читать и считать. Как я говорила, семья у нас была большая, её надо было кормить, а потому мы, дети, с утра до вечера помогали отцу и матери по хозяйству, ухаживали за скотиной, работали в поле. Я была любопытной девочкой и, с помощью моих братьев, выучила буквы и цифры и научилась читать и считать. Потом наступило десятилетие страшной засухи. Урожаи были низкими, скотина вымирала, и нам, как многим крестьянам, было нечего есть. Снова нас спасал албус, который рос и в засушливую погоду, правда, урожаи были недостаточными, чтобы прокормить большую семью. Подросли мои сёстры, и их отец выдал замуж. Стало немного легче, но голод продолжался.
    Я росла здоровым ребёнком, никогда не болела. А вот мой старший брат был болезненным ребёнком. Недоедание сильно сказалось на его здоровье, и он умер в одном из засушливом году. Это горе подорвало здоровье матери. Она не могла пережить смерть сына. Но беда не приходит одна. Вскоре умер и младший брат. Мама не выдержала смертей двух её сыновей, и через полгода, как умер младший, умерла и мама. Мы остались вчетвером: отец, два брата и я. Мужчины днями пропадали в поле, а я заменяла мать. Содержала дом, готовила обеды, занималась стиркой, уходом за оставшимися курами и гусями.
    Бог одарил меня недюжинной силой. Я могла соперничать с парнями по подъёму тяжестей. Иногда я на спор поднимала над головой целый мешок с мукой. Правда, отец ругал меня за это, но мне самой было интересно. Однажды я остановила разъярённого соседского быка, схватив его за рога и прижав его голову к земле. Никто не мог с ним справиться, а я справилась. После этого случая, на меня обратил внимание соседский мальчишка, который был старше меня всего на пару лет. Он был высоким парнем и не дурён собой. Когда мне исполнилось семнадцать лет, его отец заслал сватов. И вскоре я вышла замуж. Нам выделили землю, помогли построить дом, подарили корову, пару гусей, петуха и к нему три курицы. С этого «богатства» и началась наша семейная жизнь.
    Бартош, мой муж, был хозяйственным мужиком. Неразговорчивым, скуповатым. Жили мы дружно, вместе занимались хозяйством, работали в поле. Когда наступили благоприятные урожайные года, у нас появились излишки продуктов, которые предприимчивый Бартош продавал заезжим купцам. В общем, жили мы в достатке.
    Сказать, что я любила его, было бы неправдой. Я была ещё девчонкой, когда меня выдали за него замуж. Конечно, я, как любая девушка, мечтала о любви, о семье и детях. Но мне по-другому представлялась моя жизнь. Слишком много было романтики. Когда же я столкнулась с реальностью, то она мне показалась слишком серой и обыденной. Мы много работали, чтобы выжить, потом много работали, чтобы жить в достатке. Какая уж тут любовь? Не до неё было. Мы прожили вместе три года, но у нас не было детей. И мой отец, и его родители и родственники надоедали нам, задавая один и тот же вопрос, когда будет прибавление семьи.
    Конечно, у нас были свои ночи, не частые: мы очень уставали за день, а когда приходила ночь, то обессиленные работой, укладывались в кровать и тут же засыпали.
    Нашей целью была – умножение богатства. Потом уж заводить детей, а, когда мы достигли достатка, то почему-то детей родить не могли. Родственники Бартоша всё чаще стали обвинять меня. Да и мой отец однажды высказал, что это результат моих споров с парнями, когда я таскала тяжести. Но я не могла согласиться с отцом, потому что знала, мне не составляло никакого труда поднимать мешки с мукой. Я делала это играючи.
    Родственники со стороны мужа проявляли ко мне холодность, что сказалось на наших отношениях с Бартошом, он стал обвинять меня в том, что у нас нет детей,  начались ссоры и скандалы. Я очень переживала. Однажды одна из ссор перешла в драку. Первым меня ударил Бартош. Я не могла стерпеть такого и отвесила ему такую оплеуху, что он свалился с ног. Больше Бартош не поднимал на меня руку, но пропасть между нами увеличивалась. Мы даже стали спать отдельно.
    Прошёл ещё год. Мы работали в поле. Жара была невыносимой, закончилась вода, и я взяла кувшин и пошла к реке, чтобы набрать воды. Берег был крутым, я спускалась и неосторожно оступилась, задела торчащий от дерева сук и сильно поранила ногу…
    На этом месте Мартина прервала рассказ, чтобы показать оставшийся на память шрам, располосовавший левую икроножную мышцу. Когда Мартина опустила подол юбки, закрыв ноги, мы снова уселись на свои места, и я внимательно слушал продолжение рассказа.
    – … Я не могла идти. Рана была глубокой и большой, как ты мог убедиться, увидев шрам. Боли я почти не чувствовала. Я сидела на берегу и не могла встать. В это время к реке спускался Грегер. В его руках тоже был кувшин.
    Грегер жил в семье отца за десять дворов от нас. Он был невысокого роста, щуплый, выделялся среди других парней бледностью лица и белёсыми редкими волосами. Он слыл у нас тихоней. Никогда не ввязывался в драки, даже если требовалось отстоять свою правоту. У девчат не пользовался успехом. Как-то он сделал попытку взять в жёны одну из наших деревенских девчонок, но та лишь рассмеялась и сказала, что такой муж ей не нужен. Конечно, если бы её отец решил выдать свою дочь замуж, никуда бы она не делась, но и отец той девушки не видел в Грегере удачной партии для дочери, а потому сваты ушли ни с чем. После этого случая Грегер больше не делал попыток обзавестись семьёй.
    Грегер увидел меня. Он, недолго раздумывая, снял рубашку, оторвал нужного размера кусок ткани и перевязал мою ногу. Не знаю отчего, то ли от того, что была в таком состоянии, то ли от того, что давно не испытывала прикосновений мужских рук, но, когда Грегер перевязывал мою ногу, я забыла о боли. Закончив, Грегер глянул на меня, и наши взгляды встретились, и тут я увидела живые искорки его глаз. Они, как звёздочки на ночном небе играли, светились, соревнуясь между собой в яркости. Никогда не думала, что человеческие глаза могут обладать таким свойством.
    Грегер набрал мой и свой кувшины водой и помог мне дойти до нашего участка поля. Я поблагодарила его, и он ушёл.
    Вечером я взяла одну из мужниных рубашек, нитки, иголку и занялась работой. Бартош не преминул спросить:
    – Что ты делаешь?
    – Ушиваю твою рубашку, – ответила я.
    – Разве она велика мне?
    – Хочу отдать её Грегеру.
    – Зачем?
    – Он разорвал свою, чтобы перевязать мою рану. Поэтому я хочу отдать ему твою.
    – Обойдётся! Нечего раздавать добро!
    – Успокойся, Барт! – строго сказала я мужу. – Нехорошо, если мы не отдадим ему рубашку. Ведь он разорвал свою, чтобы помочь мне.
    – Никто его не просил об этом.
    – Отстань! – ответила я Бартошу и продолжила работу.
    Когда утром Бартош собирался в поле, я попросила его передать рубашку Грегеру.
    – Если тебе надо, сама отнеси.
    Я не могла ходить. Кое-как доковыляв до калитки, я ждала, когда будут проходить Грегер с отцом и братьями. Каждое утро они проходили мимо нашего дома в поле, а вечером этим же путём возвращались.
    Ждала я недолго. Когда увидела семью Грегера, подозвала парня. Он подошёл, и я отдала ему рубашку.
    – Мартина, – смутился Грегер, – незачем было этого делать. У меня есть ещё. Но всё равно, спасибо тебе.
    И снова я увидела эти забавные живые искорки его глаз. Они завораживали меня, и моё сердце забилось, будто готово было выскочить из груди.
    – Как твоя рана? Не беспокоит? – спросил Грегер.
    – Немного беспокоит, – ответила я. – Но это не страшно. Правда, ходить тяжело. Спасибо тебе, Грегер.
    – Не стоит благодарности. Выздоравливай. Ну, я пошёл?
    – Да, Грегер. Иди. Удачи тебе.
    В поле я не вышла, а осталась дома и занималась, по  мере возможности, домашними делами. Весь день я думала о Грегере. Его глаза не давали мне покоя, а ночью он мне приснился. Во сне я была с ним. Это было так волнительно, что я даже проснулась среди ночи, а сердце моё бешено колотилось. Только к утру я успокоилась и поняла, что влюбилась. Это чувство было для меня новым.
    Я говорила тебе, Крис, что вышла замуж без любви, и никогда не испытывала этого чувства, а тут такое наваждение! Я пыталась отогнать мысли о Грегере, но у меня ничего не получалось. Всю неделю, пока я оставалась дома, только и думала о нём. Каждое утро и каждый вечер я тайком наблюдала за ним, когда он уходил в поле и возвращался домой. Я еле сдерживалась, чтобы не выскочить из дома и не позвать Грегера. Так мне хотелось ещё раз хоть парой слов с ним обмолвиться. Я даже мечтала о встрече с Грегером, пусть даже единственной, а там будь, что будет…
    Мартина прервала рассказ и со словами: «Горло пересохло,» – выпила воды и спросила меня:
    – Не утомила я тебя?
    – Нет, мне интересно. Продолжай, – попросил я, и Мартина продолжила рассказ:
    – …На мне раны заживают, как на собаке. Через неделю я могла сносно ходить и вместе с Бартошом вышла в поле. Я помогала мужу, а сама украдкой наблюдала за Грегером. Участок поля его семьи был соседним с нашим. Не представляешь, Крис, сколько было радости в моей душе, что Грегер был совсем рядом. И сколько сил было у меня! Сама диву давалась. Работа спорилась, усталости не было. Я видела Грегера, слышала его голос, когда он переговаривался со своими братьями. Всё в нём было прекрасно: и его осанка, его белёсые волосы, бледность лица. А как он ловко работал! Его движения были отточенными, правильными и красивыми. Я восхищалась им!
    Наступило время обеденного перерыва. Я расстелила скатерть, которую всегда брала с собой в поле, разложила продукты, и тут, вдруг, в мою голову пришла удачная мысль. Все крестьяне, работавшие в поле, одновременно прерывались для приёма пищи. Стоило одной семье прекратить работу и начать готовиться к обеду, как все остальные, тут же следовали их примеру.
    Когда я разложила еду на скатерти, глянула в сторону Грегера. Его отец и братья тоже готовились к обеду. Вот тут-то и пришла ко мне хорошая мысль. Я крикнула отцу Грегера:
    – Йохан, присоединяйтесь к нам! Вместе пообедаем…
    Моя идея пришлась по душе всем. Сыновья Йохана принесли свои продукты, и я разложила их на скатерти. Мы разместились вокруг неё, а я, будто невзначай, оказалась рядом с Грегером.
    Пообедав, мы решили вместе и поужинать, когда вернёмся с поля.
    Собрались мы в доме Йохана. Я помогла его жене накрыть стол. Йохан поставил на стол бутыль самогона, мы уселись, и снова получилось так, что Грегер был рядом со мной.
    Нам было весело, мы выпивали, ели, вели разговоры, смеялись и даже пели песни. Компания была дружной и весёлой. Я радовалась тому, что вижу Грегера, что он сидит рядом со мной, я испытывала что-то, похожее на счастье. А когда наши колени, случайно, коснулись друг друга, моё сердце замерло. Грегер, смутившись, тут же отвёл своё колено, но я, будто желая удобнее поставить свой стул, только ближе придвинулась к Грегеру, и Грегер не отпрянул, а только плотнее прижался ко мне. Не представляешь, Крис, какая радость охватила меня! Тепло волной прошлось по всему моему телу.
    Выпитой бутылки самогона оказалось мало. Йохан попросил Грегера принести вторую, а Лайла – жена Йохана – захватить из чулана салаты. Я воспользовалась случаем и предложила свою помощь Грегеру, и мы вместе с ним, встав из-за стола, вышли. В чулане Грегер стал выбирать салаты и передавать мне. То ли из-за недостаточной освещённости, то ли из-за волнения, Грегер уронил кувшин, он упал и разбился, а содержимое оказалось на полу. Мы, будто сговорившись, одновременно наклонились и ударились головами, да так больно, что не устояли на ногах, а оба плюхнулись на пол. Мы сидели рядом и смеялись над нашей неуклюжестью. Потом вместе разом замолчали, и какая-то неведомая сила, притягивая нас друг к другу, объединила в объятия, и мы поцеловались…
    Мартина замолчала. По выражению её лица, я видел, что она заново переживает радостные мгновения, подаренные ей первым поцелуем с любимым мужчиной.
    – Что же было потом? – прервал я её воспоминания.
    – …Потом? – переспросила меня Мартина, выходя из задумчивого состояния, – потом, Крис, у нас была первая встреча. Через неделю, собрав урожай и подсчитав излишки, мой муж решил отвезти их в соседнюю деревню для продажи скупщикам. Он сказал, что заночует там и вернётся утром. Скажи, разве я могла упустить такой случай? Как только муж скрылся за горизонтом, я тут же пошла к Йохансонам. Не помню, какую я придумала причину, но я пришла будто бы к Лайле. При первой же возможности, я сообщила Грегеру, что буду одна, и пригласила его.
   С нетерпением я ждала когда стемнеет, быстрее обычного закончила все домашние дела, умылась, села у окна и высматривала Грегера, а его всё не было. Я вся изнервничалась. В любом позднем прохожем я видела Грегера, в каждом блике луны мне казалось, что идёт он. Но время шло, а Грегер не приходил. Не помню, как закрылись мои глаза, и я уснула, сидя на стуле. Вдруг, услышала тихое постукивание в окно. Сначала я испугалась, потом вспомнила, что я ждала Грегера, вскочила, подбежала к двери и, не спрашивая, кто стучится, открыла. Это был Грегер, в руках он держал небольшой букетик цветов. У меня, аж, дыхание задержалось. «Неужели, цветы для меня!?» – подумала я. Мне никогда не дарили цветов. Единственный раз в своей жизни у меня было много цветов, когда я выходила замуж, ни до, ни после свадьбы ни один мужчина, ни мой муж, никогда не дарили мне цветов.
    Грегер протянул букет со словами:
    – Это для тебя…
    Я взяла цветы, закрыла дверь и увела Грегера в кухню. Предложила поужинать, но он отказался, сославшись на то, что сыт. Мы стояли посреди комнаты, оба смущённые, и не знали, что делать. Грегер подошёл ко мне, дрожащими от волнения руками обнял меня за талию и робко привлёк к себе, я не сопротивлялась, обняла его шею, и мы слились в поцелуе.
    Поцелуй был долгим, наши сердца бешено бились, не хватало воздуха. Грегер приподнял мою юбку. Я была не против, а наоборот, была полна желаний отдаться ему, но не здесь.
    – Грегер, милый, не здесь, – попросила я.
    Он отдёрнул руку от моей юбки, и я увела его за собой в спальню, в которой уже была готова кровать.
    Никогда не думала, что мужчины могут быть такими нежными. У нас, у женщин, сложился стереотип, что мужчины, по своей природе, существа грубые, и с этим остаётся только мириться. Но Грегер был очень ласков, я чувствовала, как он бережно ко мне относился, прикосновения его рук были мягкими и нежными, сопровождались тысячами иголочек, которые покалывали мою кожу, вызывая приятную дрожь во всём теле.
    Уже потом, когда утром Грегер ушёл, я вновь, мысленно, переживала прошедшую ночь, понимала, насколько Бартош неумелый в любви мужчина. От Грегера только за одну эту ночь я услышала столько ласковых слов, сколько не слышала от мужа за все три с половиной года нашей совместной жизни. Мои стереотипы о мужчинах рушились, как карточный домик. Я начинала понимать, что все мужчины разные: одни способны на чувства, другим этого не дано…
    – Ты не учла одно очень важное обстоятельство, – вставил я свою реплику. – Ты не любила своего мужа, да и Бартош, вероятно, не испытывал этого чувства к тебе. А между тобой и Грегером возникло чувство любви, которое подсказывало вам и подталкивало вас на их проявление и практические действия. Хотя не следуют сбрасывать со счетов и воспитание, и отсутствие опыта в этих делах. Ты и Бартош создавали семью, потому, что все так живут, все женятся и выходят замуж, а вы, внешне, составляете друг другу неплохую партию, то почему бы вам и не жить вместе. В основе вашего союза был расчёт, но не было любви. В этом, как мне кажется, кроется причина отсутствия ласки и нежности к тебе со стороны Бартоша. Признайся честно, ты ведь тоже не особо проявляла чувства к нему? Согласись, в отношениях между тобой и Бартошом, тобой и Грегером, есть существенная разница.
    – Поэтому, Крис, – ответила мне Мартина, – я никогда не выйду замуж без любви. Пусть я одна проживу всю жизнь, но выйду снова замуж только, если новый муж будет любить меня, и я его тоже.
    – Надеюсь, что ваша встреча с Грегером была не последней? – спросил я у Мартины. Меня заинтересовала история её жизни, и хотелось дослушать до конца.
    – А ты не устал?
    – Нет.
    – Ничего, что я рассказываю такие подробности?
    – Ничего, – улыбнувшись ответил я. – Мне интересно. Хотелось бы услышать продолжение, – попросил я Мартину.
    – Понимаешь, Крис, мне некому выложить душу. Так много накипело, и хочется кому-то высказаться. Я даже с Патрисией, с моей лучшей подругой, ты видел её вчера у реки, мы вместе с ней полоскали бельё, не делюсь. А тебе, сама не знаю почему, доверилась.
    И Мартина продолжила свой рассказ:
    – Слушай…
    Бартош не вернулся, как обещал, на следующий день. Не было его и во второй, и в третий день. Я была увлечена Грегером, а потому не очень волновалась из-за отсутствия мужа. На четвёртый день после отъезда Бартоша, я пошла на реку полоскать бельё. Патрисия, моя подруга, была уже там. Как обычно, я расположилась рядом с ней. Прополоскав бельё, мы вместе пошли в деревню, и Патрисия рассказала мне:
    – Ина, не хотела говорить, но не могу не сказать, что я слышала от людей о твоём Бартоше. Даже не знаю, стоит ли говорить об этом? Может, это всё пустые разговоры.
    – Говори, если уж начала, – сказала я подруге, а сама всё высматривала Грегера – мы, как раз, проходили мимо дома, в котором он жил со своей семьёй.
    Патрисия ещё немного сомневалась, а потом всё-таки начала рассказывать:
    – Мой отец два дня назад вернулся из Виладжиханделя. Торговля была удачной, он приехал с хорошей выручкой. Довольный, он отсыпался весь день, а вечером, когда все уснули, он и моя мама сидели на крылечке, и отец рассказывал ей о своей удачной торговле.
    Мне не спалось. Было душно, и я решила выйти на улицу подышать свежим ночным воздухом. Когда я подошла к двери, то и услышала, как мой отец говорил о твоём Бартоше. Он сказал маме, что видел Бартоша с какой-то зазнобушкой. Видать, в Виладжиханделе у него есть другая женщина. Мне очень жаль, Ина. Может не надо было об этом рассказывать?
    – Я не верю, что у Бартоша есть другая женщина, – ответила я Патрисии, – мы любим друг друга, у нас крепкая семья, живём мы в достатке. Зачем Бартошу искать женщин на стороне, если у него есть я?
    – Но об этом знает вся деревня. Только и говорят о том, что твой Бартош тебе изменяет.
    – Я впервые такое о Бартоше слышу от тебя.
    – Потому что я твоя подруга. Другие будут злословить, но никто тебе не скажет.
    – Патри, прекратим этот разговор. Мне не интересно, – ответила я, когда мы уже подошли к дому Патрисии. Мы попрощались, и я пошла одна.
    Во мне внутри всё кипело, я была задета за живое. Вот, почему Бартош не возвращается! Значит, нашёл себе другую и развлекается с ней. С мрачными мыслями я подошла к своему дому и увидела Грегера, который поджидал меня. Начав с приветствия, он попросил одолжить мешок муки.
    – Отец только завтра вернётся с мельницы, – сообщил мне Грегер, – а мука у нас кончилась. Завтра мы вернём два мешка.
    Мой муж нередко давал соседям в долг, но при возврате долга он требовал вдвойне, а потом излишки продавал скупщикам. А потому я, без проволочек, пригласила Грегера в амбар и указала ему, какой мешок с мукой он может взять.
    Грегер смотрел на меня, но его взгляд был каким-то странным. Наконец, он спросил:
    – Тина, что случилось?
    – Ничего не случилось, Грег.
    – Нет, – не согласился со мной Грегер, – ты не такая, как всегда. Я же вижу, твою душу что-то гложет…
    Если сказать честно, мне понравилось участие Грегера. Я, в самом деле, была расстроена тем, что мне рассказала Патрисия. Бартош никогда не нарушал своего слова, если он говорил, что вернётся в такой-то день, то так и было. В этот раз он впервые задержался, даже не передав ни с кем весточку о причине задержки. Видать, так и есть, как рассказала мне подруга: нашёл себе другую и развлекается с ней, а обо мне забыл. Буря гнева поднималась в моей душе. Вот почему он ко мне-то не дотрагивается. Не нужна я ему. Ну, паразит, только вернётся домой, задам я ему!
    А тут Грегер проявляет ко мне внимание! Глянула я на него, а он смотрит на меня своими искристыми глазами, полными любви и нежности, у меня и отлегло на сердце. «И чего я, глупая, из-за Бартоша расстраиваюсь? – подумала я. – Вот же рядом мой любимый Грегер! Волнуется за меня! Переживает!»
    Села я на мешок с мукой и, не знаю почему, расплакалась. Грегер заволновался, присел рядом, нежно обнял меня и давай успокаивать, а я уткнулась ему в грудь, так и сидели мы, пока я не выплакалась. Я немного успокоилась, и между нами произошло то, что происходит между влюблёнными мужчинами и женщинами.
    Когда Грегер уходил, неся мешок на плече, я сказала ему, что возвращать долг не надо. Он уходил, а я смотрела ему вслед и видела, как тяжело ему нести мешок. Грегер не был силачом, он даже был ниже  меня ростом, но я любила его, и он казался мне красавцем.
    А ночью пришла беда.
    Я проснулась от диких мужских криков и громкого женского плача. Быстро соскочила с кровати, выглянула в окно и увидела множество всадников, убивающих без разбора мужчин, женщин, детей и стариков, сжигающих наши дома и грабящих наше добро. Это были воины кочевников.
    Не одеваясь в платье, в одной сорочке, я выскочила из дому и незаметно, пробираясь между дворами, убежала в лес. Уже в лесу, по приближающемуся топоту лошадиных копыт, я услышала, как меня нагоняет один из воинов. Моё сердце сжалось от страха. Не видя дороги, я ускорила бег, но оступилась и упала. Всадник нагнал меня. Сидя верхом на лошади, он остановился рядом, и в блике луны я увидела его горящие похотью глаза. Когда я упала, то порвала рубашку. Всадник видел мою наготу, не сдерживая себя, соскочил с лошади и набросился на меня. Всей своей тушей он прижал меня к земле, его руки больно сжимали мои груди. Боже, как мне было противно! Я со всей силы ударила гада по голове. Он оторопел, и я, воспользовавшись моментом, сбросила его с себя, уселась сверху и обеими руками схватила его за шею. Отпустила я его тогда, когда почувствовала, как обмякло тело кочевника. Я поняла, что он был мёртв. Ещё больший страх овладел мной. Я вскочила на ноги и бежала, не соображая, куда бегу. Мне просто хотелось, как можно дальше оказаться от этого места…
    Мартина зажгла новую свечку, погасила огарок и продолжила рассказа о своей жизни:
    – …До вечера я скрывалась в лесу. Когда сгустились сумерки, я решила вернуться в деревню, в надежде, что кочевники покинули её. Немного поблуждав по лесу, я вышла на знакомую тропинку и вскоре оказалась рядом с деревней. От неё ничего не осталось. Одни пожарища и трупы мужчин, женщин, детей и стариков. Мной охватил ужас. Я будто потеряла рассудок. Ходила по улицам от одного пепелища к другому, ничего не соображая. Вдруг, меня пронзила мысль: «Грегер! Где Грегер?»
    Я тут же бросилась к месту, где ещё вчера был двор Йохансонов. Как и все дома, так и дом Йохансонов был сожжён, только одинокая печь напоминала, что здесь когда-то стоял особняк, в котором жила большая дружная семья. На земле валялись в разных позах трупы самого Йохана, рядом его жены Лайлы, поодаль – сыновей и дочерей. Я искала Грегера, надеялась, что найду его живым. Обошла весь бывший двор, но Грегера не нашла. «Если его нет, значит, он жив, – радостно подумала я. – Боже милостивый, сделай так, чтобы Грегер был жив!»
    Я, обрадованная, стала в голос звать: «Грегер! Грегер! Где ты? Отзовись! Это я – Тина!» Но никто мне не отвечал. Я уж покидала двор, когда из мусорной канавы, находившейся сзади бывшего двора Йохансонов, увидела торчащие ноги. «Неужели, это Грегер!?» – подумала я. Мне страшно было подойти, я боялась, что моя надежда, что он жив, не оправдается. Немного постояв, я, всё-таки, решила подойти.
    Когда я за ноги вытащила из ямы тело, мной овладел ужас. Тело было без головы, и оно принадлежало Грегеру. Сомнений не было. На оголённом животе, ниже пупка я увидела большую родинку. Такая была у Грегера. Мои ноги подкосились, я села рядом с телом, и так долго сидела, ничего не видя вокруг, не помня сколько прошло времени. «Голова! Голова! – новая мысль вывела меня из оцепенения. – Надо найти голову». Я встала, подошла к яме, но там ничего, кроме мусора, не было. Я обошла яму вокруг, потом осмотрелась по сторонам и рядом с небольшим бугорком увидела голову. Я подбежала, схватила её, прижала к своей груди, гладила волосы и, вдруг, в голос зарыдала. В этот миг жизнь для меня кончилась. «Зачем жить! – кричала я. – Какой смысл в ней, если единственный мужчина, любивший меня, тот, кого любила я, ушёл!»
    Проплакавшись, я немного успокоилась и решила похоронить Грегера. Нашла обгоревшее одеяло, завернула тело и голову Грегера в него, потом нашла лопату, отошла подальше к  лесу и выкопала могилу. Затем оттащила завёрнутого в одеяло Грегера к яме, осторожно опустила его на дно, попрощалась с ним и закопала. Получился невысокий холмик. Я огляделась вокруг, чтобы запомнить место, в котором был похоронен мой любимый. Уселась рядом с холмом могилы и, не смыкая глаз, провела с Грегером всю ночь. К утру я уснула, а проснулась от того, что солнце обжигала моё плечо. Был уже полдень.
    Я встала и пошла, не зная почему, по дороге, прочь от спалённой деревни, в сторону Виладжиханделя. Шла долго, не чувствуя усталости. Я не о чём не думала, у меня не было никакой цели, а просто шла и шла. Не знаю, какое я прошла расстояние, когда вдали увидела катившуюся навстречу повозку, а рядом с лошадью контуры мужчины. Я сразу догадалась, что это Бартош возвращался из Виладжиханделя. Радость наполнила мою грудь. «Господи! Бартош! Какое счастье! – думала я. – Я не одна! Какое счастье!»
    Я ускорила шаг. Когда приблизилась к Бартошу, увидела его удивлённые глаза и только тогда поняла, что я не одета, на мне только одна рваная ночная сорочка. И Бартош, поражённый моим видом, возмущённым голосом спросил:
    – Ина, ты с ума сошла!? Что за вид у тебя!? Почему голая разгуливаешь!? Что случилось!?
    Я всё ему рассказала.
    Бартош не пожалел меня, не обнял, не приласкал. Его волновало другое. Когда он услышал о том, что произошло с нашей деревней, первый вопрос, который он мне задал, был:
    – Наш-то дом цел?
    – Всё сгорело, – ответила я. – Ничего не осталось.
    Бартош был в гневе. Он заорал на меня:
    – А ты-то чем занималась!? Почему не сохранила добро!? Столько лет копили, копили, столько труда было вложено! Стоило мне на несколько дней уехать, как ты всё проворонила! Какой с тебя толк!? Сгорело!!! Хоть что-то ты спасла!?
    Я ничего не ответила. Мне было не по себе. Вместо того, чтобы радоваться, что жена осталась жива, он ещё набросился на меня с обвинениями. Не я была в его жизни на первом месте, а его богатство.
    Бартош, накричавшись, успокоился, приказал сесть мне на телегу, щёлкнул хлыстом по крупу лошади, и мы вскачь возвращались в деревню.
    – Там, в котомке, – сказал мне Бартош, – платье. Купил тебе новое платье. Только вижу, что напрасно, не заслужила. Оденься, развратница!
    В деревню я не пошла. Мы подъехали к берегу реки, вдоль которой дорога сворачивала направо, а там уже была и наша деревня. Я сказала Бартошу, что буду ждать его здесь, взяла платье и соскочила с телеги. Бартош скрылся за поворотом, а я искупалась в реке, постирала сорочку, оделась в новое платье и ждала мужа.
    Он возвратился, когда уже стемнело. Телега была нагружена уцелевшим скарбом, которое нашёл Бартош в сожжённой деревне. Видать, всё облазил.
    – Заночуем здесь, а утром поедем в Стореоппгьёр, – сказал Бартош.
    – Почему в Стореоппгьёр, а не в Виладжихандель? Он же ближе! – спросила я.
    – В Стореоппгьёре живёт мой родной дядька. Он поможет нам.
    Так мы обосновались в Стореоппгьёре. Дядька оказался таким же скупердяем, как и Бартош. Чем он помог, так это только тем, что на месяц впустил нас жить в хлев, вместе с коровами и свиньями.
    Надо было построить дом, но вырученных на продаже излишков денег явно не хватало. На них мы могли только купить себе чего-нибудь поесть. Староста деревни выделил нам землю. Бартош сделал землянку, в которой мы прожили ещё месяц. Мы не могли даже приобрести плуг, чтобы вспахать землю. С каждым днём надежды на то, что мы выкарабкаемся из нужды, становилось всё меньше и меньше. Бартош нервничал, злился, а свою злобу срывал на мне.
    Однажды он рано ушёл, а вернулся только к вечеру.
    – Мне нечем накормить тебя, Барт, – сказала я, – денег у меня нет, чтобы купить продукты. Я поменяла лопату на полбулки хлеба. Это всё, что есть у нас на ужин.
    Бартош бросил на стол полную котомку, вытащил из неё хлеб, масло, куль крупы, увесистый кусок говяжьей филейки.
    – Вот, – гордо заявил он мне, – готовь кашу, да масла в неё побольше, мясо чтоб было!
    – Откуда это всё!? – удивилась я.
    Бартош уселся на табурет и сказал:
    – Я записался в военный легион…
    На окраине Стореоппгьёра располагается военный гарнизон для охраны границ империи. Солдаты часто бывают в походе, но возвращаются не все, а потому необходимо постоянное пополнение. Либо по принудительному призыву, либо по добровольному, восполняются немалые потери. Из-за нужды Бартош решил добровольно записаться в военный легион. Правду скажу, я с уважением в тот момент отнеслась к мужу, но и испугалась за него. Ведь на войне убивают.
    – …Завтра получу подъёмные пять золотых целестинов. Этого нам хватит и дом построить, и скотину купить, обзавестись кое-каким скарбом, и ещё некоторое время жить безбедно, – продолжал говорить Бартош. – Мне дают отпуск на один месяц, чтобы я построил дом и обзавёлся хозяйством. Потом будут какие-то манёвры. Так что с завтрашнего дня начинаем строить дом. Что? рада, жена? Вижу, как глаза-то твои светятся!
    – Рада, – ответила я Бартошу.
    Но глаза мои светились не от удачи, которой не обделил нас Бог. Конечно, жить впроголодь в землянке мучительно, решение Бартоша записаться в военный легион спасало нас от нищеты. Глаза мои светились от того, что в этот день я узнала, что ношу под сердцем ребёнка моего Грегера. Мою душу переполняла радость, а вместе с ней и печаль, потому что Грегер никогда не узнает о своём дитя. Радость была от того, что я сохранила частичку своего любимого, и мой Грегер на всю жизнь останется со мной, радовалась тому, что я здоровая женщина и способна рожать детей, что причина нашей бездетности не во мне, а в Бартоше, которого мне было немного жаль. Я не боялась мужа. Скоро подойдёт время, и он поймёт, что я беременна и не от него, ведь мы уже больше года не спали вместе. Я знала, что, скрепя сердце, но он примет моего ребёнка и будет считать его своим.
    Вот как получается, Крис, в один день наша жизнь вновь стала налаживаться.
    – Что же было потом? – спросил я Мартину.
    – Расскажу, – пообещала мне Мартина. – Не хочешь чаю?
    – Можно.
    Мартина встала из-за стола, набрала в чайник воды. Я в это время разжёг в печи огонь. Вода быстро вскипела. Мартина заварила чай, разлила его по кружкам и поставила на стол блюдце из дерева со сладостями, похожими на пастилу. Отхлебнув глоток чая, Мартина продолжила свой рассказ.
    –…Бартош работал день и ночь, как проклятый. Он хотел за месяц успеть наладить хозяйство, и у него это получилось. Я тоже ему помогала, хотя очень уставала. За месяц, который ему дали, он построил дом, вспахал поле, обзавёлся скотиной. В общем, к тому времени, когда ему надо было возвращаться в легион, у нас всё было. Конечно, нам помогали нанятые работники. Одни бы мы не успели всё сделать.
     Отпуск Бартоша закончился, и он дни и ночи пропадал на манёврах, изредка приходил домой, отдыхал, а потом снова я не видела его неделями.
     Время шло. Мой живот рос, и Бартош всё чаще стал обращать на него внимание. Его глаза горели злобой, со мной он мало говорил, ворчал, становился замкнутым и задумчивым. Так долго не могло продолжаться, и я решила в следующий его приход поговорить. Ждать пришлось недолго. Отряд легиона, в составе которого был Бартош, должен был выдвигаться в поход, а потому солдатам дали два дня провести со своими родными. Вот тогда-то я и решила поговорить с мужем.
    Когда мы пообедали, я убрала стол и села напротив мужа, который с задумчивым видом молча пил чай.
    – Барт, – обратилась я к нему, – я беременна.
    – Вижу, – ответил он. – От кого нагуляла?
    И я всё ему рассказала.
    Бартош слушал меня внимательно, не перебивая. Когда я закончила, он схватил голову руками и проговорил:
    – Значит, причина во мне?
    – Получается так, – ответила я.
    Держа голову руками, Бартош долго молчал, а потом спросил:
    – Что будем делать?
    – Барт, не переживай так, – как можно мягко сказала я ему. – Много семей не могут иметь детей. Причины разные. Никого не надо винить. И мы должны поступить разумно. Ты только подумай, у нас будет ребёнок! Это же какая радость! Никто ни о чём не узнает. А ребёнок будет тебя называть папой. Ведь, помнишь, как ты хотел сына? А теперь у нас будет сын, а ты будешь его папой.
    – Но он – не мой! – вскликнул Бартош.
    – Он – твой, Барт! Я очень хотела родить от тебя ребёнка. И, если ты помнишь, я старалась, всё делала для этого. Успокойся, милый. Прими всё, как есть.
    – Что ты говоришь, глупая женщина! – вдруг взревел Бартош. – Понять не могу, чем так привлёк тебя этот недоносок! Что!? в деревне не было других парней!? Возьми хотя бы Сиверта! Или Ульрика! Красавцы! Здоровяки! Я бы тебя понял. Но Грегер!!! Этот прыщ! Да он у тебя на одной титьке вместится, а за другой спрячется!..
    Странные эти мужчины! Он мог бы меня простить, если бы я переспала с мужчиной, который под стать ему, такой же здоровяк! Но невысокого и незаметного Грегера он простить не мог! Нет, вы, мужчины, ненормальные. При чём тут рост, физическая сила? Почему вы не берёте в расчёт чувства? А нежность? А ласки? А красивые слова? Где ваше восхищение любимой женщиной? Что толку от мужика, не умеющего восторгаться женщиной, её красотой, умом, умением любить? А Грегер ценил меня, он был со мной нежен и ласков. Вот, что нужно женщине. И она пойдёт с таким мужчиной, хоть на край света.
    Ну, ладно! Поговорили мы и до вечера играли в молчанку. Спать легли, как всегда, по разным кроватям. Следующий день провели, занимаясь каждый своим делом, а на третий день Бартош, не попрощавшись со мной, ушёл. В походе его отряд был недели две.
    Через две неделе Бартош вернулся с большой охапкой барахла и с парочкой золотых вещиц, которые солдаты награбили у кочевников. Как рассказал мне Бартош, они долго охотились на кочевников, но так и не могли их найти, но к концу похода наткнулись на их стоянку, в которой были одни женщины, старики и дети. А их мужчин не было. Вот эту стоянку они и ограбили. Бартош сказал, что поубивали всех, кто там был, их добро забрали в качестве трофеев, а остальное, что не нужно, или невозможно было унести, сожгли вместе с убитыми жителями.
    – И ты тоже убивал? – спросила я его.
    – Да. Я мстил за наших.
    – Ты убивал беззащитных женщин, стариков и детей?
    – Но они тоже так делают! – не понимал меня Бартош. – Око за око, зуб за зуб! Ты сама на себе всё испытала…
    В том-то и дело, что я сама пережила такое. Мне было противно. Бартош всё хвастался награбленным, но я даже не смотрела на одежду, украшения, шкуры и золото. На них были отметины страданий и горя людей. Удивлённый Бартош собрал свой трофей и спрятал в чулане. Потом я нашла и всё выбросила.
    Через десять дней Бартош снова отправился в поход. Он был чем-то удручён, но ничего не сказал мне о причине, а я не осмеливалась спросить.
    – Прощай, Тина, – сказал он мне, – береги себя… и ребёнка…
    – И ты себя береги, Барт, – ответила я ему, – не лезь на рожон. Помни, ты нам нужен, и мы тебя ждём. А за нас не беспокойся…
    Бартош приблизился ко мне, как-то, неуверенно, обнял и ушёл. Я перекрестила его и долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом. Это было наше последнее прощание. Когда отряд возвратился с похода, Бартоша с ним не было. Как рассказали мне солдаты, Бартош погиб в первой же схватке с кочевниками. Отряд пересекал лес и попал в засаду, первая пущенная воином кочевников стрела настигла Бартоша. Его похоронили где-то там, в лесу. Убитых солдат хоронят, где придётся, их не приносят, чтобы родственники могли похоронить погибших согласно обычаям.
    Так я осталась одна. А вскоре родилась Анита…               
    – Красивая девочка, – сказал я.
    – Да, очень красивая, – улыбнулась Мартина. – На Грегера похожа… Крис! Уже светает, а мы заболтались с тобой. Давно уж спать пора.
    – Ничего страшного. Мне очень понравился рассказ о твоей жизни. Спасибо.
    – И тебе спасибо, что терпеливо выслушал меня. Давно я так не выговаривалась…
    – Тина, почему ты не замужем? Ты нравишься мужчинам…
    – Не встретила ещё того, за кого замуж захотела бы.
    – А Дидрик? Он любит тебя.
    – Дидрик – злой человек. А я опасаюсь злых людей. Ну, хватит разговоры говорить. Пора спать. Иди ложись, я скоро приду. Только, вот, уберу со стола.
    Я лежал в постели, когда в спальню вошла Мартина. Ловкими движениями рук она сняла через голову платье. Я рассматривал её тело, охваченное начинающимся рассветом, не выдержал и прошептал:
    – Тина, ты очень красивая женщина.
    – Спасибо, Крис. Да, я – красавица.
    – Ты красивая не только телом, но и душа твоя красивая.
    Мартина накинула ночную рубашку, улеглась рядом и прижалась ко мне…
    Мартина встала рано. Мне показалось, что она так и не уснула до утра. Я же проспал до полудня, и то меня разбудила маленькая Анита.
    Ярко светило солнце. Два дождливых дня насытили землю влагой, которая под воздействием солнечных лучей интенсивно испарялась. Воздух становился тяжёлым, дышалось трудно, а тело покрывалось испариной.
    Я оделся, вышел во двор, который Мартина приводила в порядок.
    – Выспался? – увидев меня, спросила Мартина. – А у меня уже обед готов. Пойдём, накормлю тебя.
    – Спасибо, Тина, – поблагодарил я хозяйку, – но я пока не хочу есть. Хочешь, заварю кофе?
    – Это тот самый чёрный напиток? Не откажусь.
    Мы вместе вошли в дом. Я достал кофе, залил его водой в поданной Мартиной глиняной кружке и продержал на огне до кипения. Когда кофе настоялся, я угостил им Мартину.
    – Приходил Дидрик, – сообщила она мне. – Их отряд выступил в поход. Попрощался. Про тебя спрашивал.
    – Что его интересовало?
    – Да, ничего особенного.
    – Ревнует, – заключил я.
    – Это меня не касается. Пусть себе ревнует.
    – Мне надо уходить, Тина.
    – Дела?
    – Да.
    – Твои дела могут подождать?
    – Нет. Я и так задержался.
    – Уже полдень. К вечеру не успеешь. До Урба целый день идти.
    – Ничего. Заночую где-нибудь.
    – Не моё дело, конечно, Кристиан, но ты можешь уйти завтра утром…
    Вбежала возбуждённая Анита и с радостно-удивлённым выражением лица прокричала:
    – Мама, мама! Какие-то странные солдаты идут.
    Мартина не на шутку испугалась.
    – Кого там черти несут? Неужели, кочевники?
    – Кочевники прискакали бы на лошадях, – попытался успокоить я женщину, – а эти идут. Пойдём, глянем.
    Мы вышли на улицу. Вся деревня осталась небезучастной. Жители, кто из окон домов, кто с крыльца, а кто вышел, как и мы, во двор, наблюдали за прохождением пехотинцев в два ряда по обоим сторонам улицы.
    Это был передовой отряд армии Союза. Знакомый с военной тактикой, я знал, что за ним подойдут основные армейские подразделения. Для жителей деревни появление солдат союзнической армии было в диковину. Форма, оружие, спокойное поведение солдат, которые не грабят и не убивают, вводило в замешательство людей. Каждый незнакомый воин всегда представлял опасность, а тут, отряд из тридцати человек проходит по улицам деревни мимо домов и не предпринимают никаких действий. Просто идут. Наблюдавшие за ними крестьяне не знали, как поступить, то ли спасаться, то ли не обращать на солдат внимания.
    Отряд приблизился к дому Мартины и остановился. Офицер подошёл к нам и на английском спросил меня:
    – Good day! Where do we find the village elder?    
    – Офицер спрашивает, где найти старосту, – передал я Мартине заданный командиром отряда вопрос.
    Мартина рассказала мне, как найти старосту, и я перевёл офицеру:
    – Пройдёте улицу, свернёте направо. Через три двора с левой стороны будет особняк старосты. Крыша его дома покрыта красной черепицей.
    – Благодарю вас – поблагодарил меня офицер, махнул своим подчинённым рукой, и отряд продолжил движение. – Хозяин, – вновь обратился ко мне командир отряда, – не дадите ли воды напиться?
    Пока Мартина ходила за водой, я спросил:
    – Лейтенант, с какой целью здесь союзническая армия?
    – О, Вам известно о Союзе! – воскликнул офицер. – Я сразу, как только Вас увидел, понял, что Вы не местный житель, и не только не житель этой деревни, но и не с этой планеты. Вы Пол?
    – Он самый.
    – Вас ищут Ваши друзья.
    – Кто они? Можете назвать их?
    – Свен и Клара. Они подойдут с основными силами.
    В это время Мартина принесла кувшин с водой, офицер напился, поблагодарил и продолжил путь со своим отрядом.
    – В Целестисе высадился десант Конфедерации. Предстоит хорошая драка, – на прощание сообщил мне лейтенант.
    Отряд скрылся за поворотом. Мартина спросила меня:   
    – Что сказал тебе солдат?
    – Война будет.
    – Ну, у нас без войны и дня не проходит. Одной больше, одной меньше, ничего не меняется.
    – Эта не та война, такой вы ещё не видели. Пострашнее набега кочевников будет.
    – Крис, почему эти солдаты какие-то странные. И одежда у них странная, и какие-то железные штуки носят с собой? И разговаривают как-то странно, ничего не поймёшь, а ты говорил с этим солдатом. Откуда они?
    Я пригласил Мартину в дом. Достал из своей котомки карту вселенной, расстелил её на столе и начал рассказывать Мартине о созвездиях, о планетах, о Терре, откуда человечество расселилось на многие далёкие планеты. Я рассказал ей о том, что многие потомки расселившихся с Терры людей, затерялись в космосе на других планетах, потеряли связь с прародиной всего человечества, как это произошло на Гефесте-II, на котором мы находимся в настоящее время. 
    Рассказал о том, что все планеты до недавнего времени входили в Союз, но некоторые планеты не пожелали жить вместе с Союзом, а создали свою Конфедерацию, что Союз не хочет лишаться вышедших из его состава богатых планет, а потому началась война, в которой применяются современное вооружение и военная техника. Достаточно одного выстрела пушки, чтобы сжечь дотла весь Стореоппгьёр вместе с жителями, и от них останется один пепел. Объяснил и причину надвигавшейся страшной для жителей Гефеста-II войны.
    – Так, ты пришелец с другой планеты? – спросила внимательно слушавшая меня Мартина.
    – Да.
    – Но как ты сумел добраться? У тебя же нет крыльев, как у птиц.
    – Но у мены есть космокар, на котором я прилетел.
    – А наши солдаты могут защитить нас?
    – Нет.
    – Почему? Ведь у нас самая сильная в мире армия!
    – На Гефесте-II, до недавнего времени, возможно так и было, но с приходом странных, как ты говоришь, солдат, ваша армия не сумеет с ними соперничать. В войне между Союзом и Конфедерацией ни армии всех городов вашей планеты, ни империи не берутся в расчёт. Вас, как бы, нет. Мы решаем свои противоречия. Наши цивилизации настолько ушли вперёд, что жители империй Гефеста-II  не принимаются в расчёт при разрешении нашего конфликта. Вам остаётся только ждать своей участи и молиться Богу.
    – Страшно! Но может всё обойдётся?
    – Скорее всего, пострадают большие города и их население. Под угрозой деревни, расположенные вблизи городов. Такие, как Стореоппгьёр, деревни, которые находятся на более отдалённом расстоянии от большого города, если пострадают, то в меньшей степени, чем города.
    – Ну, что ж! Будем уповать на милость Бога.
    Наша беседа была прервана окриком:
    – Мартина! Выйди во двор!
    – Ой, это староста! – воскликнула Мартина и выскочила из дому. Я последовал за ней.
    За невысоким забором у входа во двор стояли четверо военных: один в чине полковника союзнической армии, один майор и двое капитанов. С ними был пожилого вида толстобрюхий житель деревни, он и оказался старостой.
    – Мартина, – обратился староста к женщине, – в твоём доме будут жить солдаты. Примешь, как полагается, выделишь комнату. Корми их, обстирывай. Командование обещает выплатить компенсацию за доставленные неудобства.
    Один из капитанов, что-то записал в блокнот, и вся компания двинулась к соседнему двору.
    Через часа два пришли квартиранты: пять офицеров и одна женщина. Пятым был Свен. Кем была женщина, не трудно догадаться. Это была Клара…

    – Почему ты бросил меня? – возмущалась Клара, когда мы остались одни.
    Свен и четверо офицеров союзнической армии вместе с Мартиной вошли в дом, оставив нас с Кларой во дворе.
    – Задание опасное, я не хотел рисковать тобой, – ответил я Кларе.
    – Вижу, какое оно опасное, – саркастически рассмеялась Клара. – Сколько дней ты уже живёшь с Мартиной?
    – У Мартины я живу третий день. Странно, откуда здесь взялся Свен? Каким образом вы встретились с ним? – сделал я попытку перевести разговор на другую тему. Но Клару не интересовал Свен, ею руководили ревность и обида.
    – Значит, бросил меня, нашёл другую. Если я надоела тебе, так и сказал бы. Я не стала бы навязываться.
    Во время моей молодости у меня был друг, любитель женщин. Он не мог пропустить ни одной юбки. Ему нравилась любая женщина, которая, по его разумению, не задумываясь, шла в постель к мужчине. Он не был сторонником продолжительных отношений с женщинами. Переспав с одной, он терял к ней интерес и уже охотился за другой. Но странным для меня было то, что, когда какая-нибудь очередная его пассия добивалась новой встречи с ним, он не мог открыто и прямо отказать ей, чем, вероятно, вводил женщину в заблуждение и давал ей надежду на новые встречи. На мой вопрос, почему он не скажет прямо, что не желает больше встречаться, мой друг ответил: «Я не могу так. Это ты можешь быть невнимательным к женщине, когда она тебе не нужна, а я так не могу». Но мне кажется дело было в другом: ему нравилась эта игра, когда женщина добивалась его – это повышало его самооценку.
    В отношении с Кларой я решил применить давно излюбленную мной тактику: не женщина должна решать, какими будут наши отношения, решать должен я. Если предоставить право женщине, то, попадая под её влияние, уже не сумеешь правильно планировать свою жизнь. Чтобы не допускать этого, необходимо с самого начала завязывающихся отношений, дать чётко понять женщине, что ей отводится роль ведомой, но предоставить право выбора: либо она согласна на эту роль и следует за мужчиной, либо не согласна и пусть оставит его в покое.
    – Клара, прекратим этот разговор, – строго ответил я ей. – Я поступаю так, как считаю нужным и возможным. Лучше расскажи, как вы встретились со Свеном.
    Клара бросила на меня ненавидящий взгляд, отвернулась и быстрыми шагами направилась к дому. Вскоре она скрылась за дверью, а я остался один, что меня вполне устраивало.
    Во дворе на зелёной лужайке паслись гуси. Гусак важно расхаживал вокруг гусынь, иногда гогоча, наводя только ему ведомый порядок. Гусыни не обращали на него внимания, а продолжали щипать траву и что-то подбирали своими красными клювами с земли. Одна из гусынь, проглотив какую-то букашку, довольная, направилась к небольшой луже напиться воды. Другие гусыни, по её примеру, тоже, разом, захотели испить свежей дождевой водички и последовали примеру своей подружки. Гусак величаво гоготнул, давая понять всем, что идея утолить жажду пришла именно ему, и присоединился к своей стае. Глотнув воды, он медленно подошёл к одной из гусынь, на мгновение остановился рядом и, вдруг, запрыгнул на неё. Недовольная гусыня, схваченная клювом похотливого гусака за шею, прекратила пить воду, видимо, полагая, что разумнее уступить, чем тратить время на сопротивление. Гусак быстро освободил гусыню, соскочил с неё и с чувством исполненного долга гордо вышагивал вокруг своей стаи, смешно переваливаясь с боку на бок, а гусыня вытянула вниз к луже шею, набрала воды в клюв, а потом запрокинула голову вверх, долго ждала с закрытыми глазами, пока вода стекала по её длинной глотке.
    У крыльца маленькая Анита играла со своей куклой, сшитой из разноцветных тряпок, наполненных соломой. Она что-то рассказывала своей кукольной дочке, то ругала её за какую-то провинность, то укладывала спать, то укутывала в тряпочки, как грудного ребёнка. Оставив куклу на верхней ступеньке крыльца, Анита направилась к другому концу двора. Её путь пролегал мимо той самой лужицы, из которой гуси пили воду. Ни одна из гусынь не обратила внимания на Аниту, но гусак угрожающе вытянул шею, расправил крылья и с шипением бросился на девочку. К моему удивлению, Анита не испугалась, не побежала с криком прочь, а спокойно схватила гусака за шею, протащила несколько шагов и отпустила, продолжая идти по ранее выбранному направлению.
    Униженный и оскорблённый неуважением гусак с минуту молча постоял, а затем вернулся к своей стае, набросившись на одну из гусынь. Он немного потрепал своим клювом оперенье гусыни, излив на неё обиду, только что нанесённую его самолюбию.   
    Я подошёл к крыльцу, когда из-за дверей показался Свен с радостной улыбкой на лице.
    – Пол, дружище, привет! – воскликнул он. – Рад, очень рад тебя видеть! – и полез обниматься.
    Закончив приветствия, мы отошли к забору, к тому месту, где могли спокойно поговорить, зная, что нас никто не услышит.
    – А у тебя губа не дура! – заявил Свен. – Давно пристроился к этой пышечке? Ох, хороша женщина! Завидую тебе!
   – Брось, – прервал я восторг Свена, – лучше расскажи, какие черти занесли тебя на Гефест?

    – …Ты сбежал, Пол, – говорил Свен, – и такая скучища наступила! Не с кем даже было словом обмолвиться, коньячку попить, да просто посидеть и душой отдохнуть. Работы у меня не было. На Крепускулуме такое творилось! Они же объявили о своей независимости, как ты знаешь. Ну, и начали претворять свои идеи в жизнь. Усиленно готовились к войне. Создавали армию, увеличивали полицию, строили космические военные корабли. Не ссорились ни с Союзом, ни с Конфедерацией, а доили их, продавая свои природные богатства.
    Пробовал устроиться на работу, ведь Этти родила, надо было кормить семью, сына растить. Но я, как разведчик, не устраивал новые власти Крепускулума, не нужен был и в качестве пилота.
    Когда Этти родила, Ирма предоставила нам свою квартиру. Если ты знаешь, она снова вернулась к своему мужу и жила с ним, а потому её квартира оказалась свободной.
    С утра и до вечера я искал работу, иногда мне везло, и я нанимался на часа два-три, а то на целый день на разгрузку кораблей, или подметать улицы. Но разве эта работа по мне? Да и платили гроши. Этого нам на жизнь не хватало. А тут Этти меня доставала. Жили впроголодь, а ей малыша кормить надо. Все продукты, которые я мог купить на случайный заработок, отдавал ей. Сам перебивался, как мог. Пробовал устроиться в полицию, но туда меня не взяли по подозрению в связях с Союзом. Решил пойти в их армию.
    Однажды зашёл на призывной пункт, заполнил анкету, и мне сказали, чтобы ждал результата. Через месяц приходит повестка, я радостный бегу на призывной пункт, жду своей очереди, когда меня пригласят в кабинет, в котором заседала отборочная комиссия. Ждал почти целый день. Наконец, меня вызывают. Сидят десяток мужиков с суровым взглядом, изучают мою анкету, задают вопросы. Смутило их, что я служил в РУКПО. Попросили меня выйти и ждать решения.
    Прождал два часа, и меня снова пригласили в кабинет. Стою я перед комиссией, а мне сообщают, что могут призвать меня на военную службу только в качестве простого пехотинца. Муторно мне стало на душе. Я-то рассчитывал, что мне присвоят моё офицерское звание, будут использовать мой военный опыт, а тут – обыкновенным рядовым пехотинцем! Что мне было делать? Голод не тётка. Я согласился. Выдали мне форму, выплатили подъёмное пособие. Не ахти, какие деньги, но я таких денег давно уж не видел. Всё-таки жить уже можно. Дали мне день на сборы и отпустили.
    По пути домой, сбегал в магазин, накупил продуктов, взял бутылочку коньяку и удручённый предстал перед Этти. Она давай расспрашивать, что да как. Я всё рассказал. Этти облегчённо вздохнула, приготовила ужин, и мы вместе с ней немного выпили коньячку за то, чтобы жизнь наша наладилась.
    К моему удивлению, Этти сразу изменилась. Она стала ласковой ко мне и приветливой. Конечно, я устроился в этой жизни, хотя не так, как хотелось бы, но всё-таки появилась какая-то уверенность. Еда есть, деньги есть, а что ещё надо нищему? День мы провели вместе, а на следующий я убыл на сборочный пункт. Там нас, призывников, распределили по подразделениям, и начались обыкновенные военные будни: учёба, манёвры, стрельбы, строевая подготовка. Вечером я возвращался домой, а утром снова шёл на службу. Так продолжалось полтора месяца, пока в одну ночь на Крепускулум не высадился экспедиционный военный корпус Союза.
    Всё произошло очень быстро, без единого выстрела. За одну ночь Крепускулум потерял свою независимость и снова вошёл в состав Союза. Правительство планеты было арестовано вместе с Нойманом и утром отправлено на Терру. Арестовали и мужа Ирмы. Она как-то пришла к нам и весь вечер плакалась, проклиная свою судьбу.
    Командование экспедиционного корпуса быстро разобралось со мной. Поначалу, оно с подозрением отнеслось к тому, что я пошёл на службу в армию Крепускулума, но, когда я объяснил, что вынужден был так поступить из-за нужды, ко мне отнеслись с пониманием, восстановили моё офицерское звание, а в наказание за то, что я сбежал с Ёркена, зачислили не на пилотскую службу, а в пехоту.
    Через месяц нас сменил другой корпус, а мы, получив новое задание, отправились на неизвестную нам планету, для защиты её от конфедератов. Что эта за планета, мы не знали, за исключением нашего командования. Проведя достаточное время в космическом пространстве, неделю назад мы высадились в Фештунгбергенштатде. Так я оказался на Гефесте-II.
    Как только мы высадились, меня вызвал местный контрразведчик. Вайт. Ты знаешь его. Вайт, осведомлённый о том, что я служил в РУКПО, снова завербовал меня, восстановив в этой организации, но не в отделе разведки, а в контрразведке, и поручил мне найти тебя, чтобы сообщить о новом задании. Прежнее отменяется в связи с тем, что изменилась обстановка.
    – В чём заключается новое задание? – спросил я Свена.
    Свен вытащил из планшета небольшого размера запечатанный пластиковый конверт и передал мне. Я спрятал конверт за пазухой.
    – Благодарю. А как вы встретились с Кларой?
    – Нашему батальону было дано задание расквартироваться в Стореоппгьёре. С гор мы спустились в составе четырёх батальонов. Мы останемся здесь, а три – продолжат маршрут дальше, на Урб. Они составят первый эшелон, мы же в составе второго эшелона.
    Когда мы вышли в долину, то набрели на одинокий дом Нила и Фей. Интересные старички! Там я и встретил Клару. Вайт говорил мне, что ты ушёл на задание вместе с ней, и я обрадовался, что так быстро нашёл вас, но, как оказалось, за четыре дня до нашего прибытия ты уже сбежал. Как всегда, – рассмеялся Свен. – Клара убеждала меня, что ты пошёл в Целестису через степь, по маршруту, заданному Вайтом. Но я-то знаю тебя не один год! Чтобы Пол скрупулёзно следовал указаниям начальства – да такого не бывает! Ты становишься предсказуемым!
    – Да, старею… – согласился я со Свеном.
    – Я забрал с собой Клару, и, вот, мы нашли тебя здесь, с Мартиной. Хороша женщина? – смеясь, поинтересовался Свен.
    – Как там, на Крепускулуме, поживает Вивьен? – в свою очередь, спросил я его.
    – В день твоего побега Вивьен возвратился с космодрома и сообщил нам, что ты уже улетел. Он остался на Крепускулуме, живёт с Гретой в квартире, по соседству с нами. Нашёл какую-то работёнку, курьером в конструкторском бюро. Мне кажется, что живут они не дружно, часто ссорятся. А что он хотел? Ведь Грета старше его на десять лет, запросы её велики. Она устроилась танцовщицей в одном из сомнительных заведений, частенько не ночует дома. Как-то я видел её  обществе троих молодых людей – она с ними куда-то уехала на автокаре. Было это в два часа ночи после закрытия развлекательного заведения. Вивьен говорил мне, что Грета беременна, но он не верит, что это его ребёнок. Вот такая у него жизнь. Ничего хорошего. Больше я о нём ничего не знаю.
    Свен закончил рассказ о себе. Я достал из-за пазухи пластиковый пакет, раскрыл и  присутствии Свена прочёл послание Вайта, давая таким образом понять своему другу, что я доверяю ему.
    Мне предписывалось добраться в Целестису, внедриться в доверие командования десанта Конфедерации, выявить среди знати и простых граждан недовольных политикой императора и действиями войск захватчиков, из их числа завербовать помощников. Целью моего задания было – выявление планов командования десанта, их возможностей, выявление настроений среди офицеров и солдат в отношении политиков Конфедерации и командования, а также коренного населения, и пр. Связь с Вайтом предлагалось держать через Свена, используя сенсорно-магнитный передатчик, один из которых будет находиться у меня, а второй – у Свена. Клару предлагалось отправить при первой же возможности в Фештунгбергенштадт. Правительство Союза дорожит владелицей империи заправок и считает необходимым обеспечить её безопасность. С этой целью Вайту было приказано организовать перелёт Клары на её родную Илону. Так как мне разрешалось использовать Свена для выполнения задания, я решил ему доставить Клару в Харттаун, а там пусть у Вайта голова болит, как отправить её на Илону.
    Сенсорно-магнитный передатчик имел малые размеры, этот прибор умещался в ладони и больше смахивал на портативный компьютер. Введённый текст он шифровал, присваивая словам, буквам и целым фразам свой код случайной подборкой цифр и знаков, передавал приёмнику, запрограммированного с теми же кодами шифра, и приёмник выдавал уже первоначальный текст. Перехваченное противником сообщение практически невозможно было дешифровать, если в руках врага не было приёмника с той же программой кодов.
    Меня обрадовало решение отправить Клару в Фештунгбергенштадт, и я тут же поручил Свену утром следующего дня определить Клару в экипаж первого же транспорта, направлявшегося в тыл.
    К моему удивлению, Клара спокойно восприняла новость, касавшейся её. Когда Свен объявил ей об отправке, она вместе с Мартиной готовила ужин для постояльцев. За готовкой обе женщины мило вели беседу, резали овощи, варили суп и что-то жарили на огромной сковороде, прикрытой крышкой. Готовившаяся пища издавала аппетитные запахи, а если учесть, что я за весь день ничего не ел, кроме того, что выпил в полдень четверть кружки кофе, то под языком я ощущал, как интенсивно собиралась слюна сладковато-металлического вкуса, а мой желудок спазматически сокращался, требуя немедленного приёма пищи.
    На сообщение Свена Клара умиротворённо ответила:
    – Хотя я не призвана в армию и не состою на службе в вашей организации, но я подчинюсь приказу Вайта, – и не обращая на нас внимания, продолжила милую беседу с Мартиной.
    Я обратился к Мартине:
    – Тина, я голоден. Можно хотя бы маленький кусочек мяса, заморить червячка?
    – Потерпишь, – вставила Клара, – все ждут, и ты жди. Не умрёшь.
    Но Мартина отрезала солидный кусок хлеба, положила на него из сковороды солидный кусок почти готового мяса и подала мне. Мы со Свеном тут же скрылись за дверью. Разместившись на крыльце, Свен достал из грудного кармана кителя плоскую фляжку с коньяком, подал мне, а потом сделал пару глотков сам. Мы по-братски разделили нашу закуску.
    Пока мы отпивали из фляжки глоток за глотком и за разговорами вспоминали наши былые годы, к нам присоединились другие четверо постояльцев. Они были молодыми лейтенантами, впервые отправившимися в космические странствия на военных кораблях. На Крепускулуме они в первый раз вступили в бой, которого как такового не было, но в скором времени им предстояло испытать настоящие ужасы войны. То, что на Гефесте-II будет жестокая бойня, не у кого не вызывало сомнений. Каждый из лейтенантов по-своему переживал будущее. Двое товарищей были через чур веселы и только говорили о предстоящих сражениях, сожалея о том, что их батальон определён во второй эшелон, один молчал весь вечер и даже за ужином мало ел, а четвёртый был бледен, как белый лист бумаги. На это обратил внимание и Свен, тихо сказав мне:
    – Трусоват парень.
    Уже вечерело, когда женщины пригласили нас за накрытый стол. Мартина сбегала в кладовку и принесла двухлитровую бутылку самогона, которого нам не хватило, и пришлось сбегать ещё за одной.
    Ужин прошёл весело. Свен был, как всегда, в ударе. Он шутил, рассказывал разные смешные истории из своей жизни, анекдоты, которые теряли свою пристойность с каждой выпитой очередной кружкой самогона, но женщины не только не осуждали Свена, но под воздействием алкоголя задорно смеялись, и чем анекдот был откровеннее по смыслу, тем звонче был их смех.
    Закончили мы трапезу за полночь и разошлись по своим комнатам. Мне и Свену была отведена комната на втором этаже дома. Когда я шёл в свою спальню, то проходил мимо комнаты Клары. Дверь была приоткрыта, я заглянул в образованную щель и увидел Клару, стоявшую спиной к двери и снимавшую через голову рубашку. Я задержал взгляд на обнажавшемся её красивом теле, и мной начало овладевать подогретое самогоном влечение, которое с трудом переборол.
    Стореоппгьёр я покинул рано утром, когда все постояльцы ещё спали, а Мартина накормила меня завтраком. Когда я управился с едой, она подала мне чай, налила чай в свою кружку и присоединилась ко мне, усевшись напротив.
    – Тина, при необходимости можешь обращаться к Свену, – сказал я ей. – Он балабол, но добрый человек. В помощи не откажет.
    – У Свена есть семья? – спросила она.
    – Есть.
    – Где она?
    – Далеко. На Крепускулуме.
    – Дети тоже есть? Наверно, уже большие.
    – Есть. Сын. Недавно родился.
    – Это его первый ребёнок? – удивлённо спросила Мартина.
    – Да, первый.
    – Но Свен ещё молодой. Он наверно лет на десять тебя моложе.
    – Угадала. Он ещё молод.
    – Как зовут его жену?
    – Этти.
    – Бедная Этти! – вздохнула Мартина.
    – Почему?
    – Ждать мужа с войны… Это очень тяжело.
    – Ничего не поделаешь. У каждого своя судьба.
    – Ты-то сам когда семьёй обзаведёшься? Ведь жизнь проходит…
    Я ничего не ответил.
    Мартина встала из-за стола, расстелила чистый белый кусок ткани, положила еды, свернула ткань, ловко завязала узлы и передала мне. Я уложил еду в котомку.
    – Мне пора, Тина.
    – С Богом!
    – Спасибо тебе.
    – И тебе тоже, Крис. Береги себя. Будешь в наших краях – заходи.
    Мы обнялись, поцеловались в губы, немного постояли, прижавшись друг к другу, и Мартина отправила меня в дорогу:
    – Иди. Пора. Петрус уж заждался.
    Петрус был хозяином одного из многочисленных дворов Стореоппгьёра. Он отправлялся по своим делам в Урб, и я решил воспользоваться этим обстоятельством. Всё-таки лучше ехать, а не идти пешком, да и с попутчиком дорога короче. Когда мы пили чай, его повозка подошла к двору Мартины. Петрус терпеливо ждал, пока мы прощались. Жизнь деревенских жителей размеренна. Нет той суеты и нервозности, присущие городу, в котором люди куда-то спешат, торопятся, будто живут последний день, и надо успеть сделать все дела, с лихвой хвативших на несколько лет жизни. Когда попадаешь из города в сельскую местность, отдыхаешь душой, отвлекаешься от множества проблем, которые становятся малозначительными в атмосфере деревенской жизни. Начинаешь понимать, что настоящая жизнь не там, в большом и шумном городе, а здесь, в деревенской тишине, прерываемой лаем собак, пением петухов и коротким мычанием в хлеву коров, напоминающим, что пора отправлять их на пастбище.
    Я сел в повозку, оглянулся в последний раз и увидел облокотившуюся к забору Мартину. Она молча наблюдала за нами. Моё сердце ёкнуло. Я в последний раз видел удивительную женщину, с нежной душой и необыкновенной физической силой, которой обладает далеко не каждый мужчина. На всю жизнь в моей памяти сохранился её задумчивый и добрый взгляд, милые черты лица и еле заметное движение губ: «Прощай, Крис».
  Петрусу давно перевалило за сорок. Сухопарый, медлительный, угрюмый, он молча сидел на облучке и погонял ленивых волов, запряжённых в повозку, которую хозяин умело оборудовал во что-то похожее на кибитку, поставив опоры и накрыв плотной тканью, наподобие брезента. Некоторое время я сидел рядом с Петрусом, но постепенно меня начал одолевать сон. Я соскочил с повозки, прошёлся рядом. Сон развеялся, но утреннее солнце, поднимаясь всё выше и выше, припекало, и я скрылся от него под брезентом, улёгшись на заранее подготовленную солому.
    Мерное покачивание повозки убаюкало меня, и я, незаметно для себя, уснул. Проснулся от знакомого характерного гула, издаваемого космокаром класса «Планета – Космос». Гул от работы двигателей слышался совсем рядом, и я, открыв глаза, прислушался и определил, что космокар находится над нами, на очень низкой высоте. Я соскочил с повозки, глянул вверх и увидел, как и ожидал, боевой космокар, принадлежавший армии Союза, что меня успокоило. Я перестал обращать на него внимание: пилоты, проводившие разведку местности, обнаружили одинокую повозку и решили проверить, не исходит ли от неё какая-нибудь опасность. Пусть рассматривают, если уж для них это так необходимо. Для нас они не представляют опасности – повисят над нами и улетят по своим делам, Но я не мог обнаружить Петруса. Для жителей планеты летательные аппараты были в диковину и, как всякое неизвестное, могло наводить на них ужас. Вот так и Петрус: бросил своё имущество и скрылся. Наверно, забился куда-то в укромное место и дрожит от страха.
    Волы стояли. Их не беспокоил космокар и издаваемый им шум. Лишь изредка они помахивали хвостами, отгоняя назойливых мошек. Им надоело стоять на месте, и они решили воспользоваться удачно представившимся случаем. Разом, нога в ногу, как натренированные солдаты, они начали движение к краю дорогу, где росла трава, открыв, таким образом, лежавшего и уткнувшегося лицом в землю Петруса. Он прикрыл голову руками, по его телу пробегала дрожь, выдавая испытываемый крестьянином страх.
    – Петрус! – громко окликнул я его.
    Петрус повернул голову в мою сторону и заметил, что над ним нет повозки, бывшей для него укрытием от воображаемой опасности. Петрус повертел головой в разные стороны и обнаружил повозку, вскочил на карачки и, перебирая руками и ногами, направился в сторону самодельной кибитки, чтобы укрыться под ней. Он настолько быстро преодолевал расстояние, отделявшее его от волов, что оказавшийся рядом жук, видать, от скуки решивший посоревноваться в скорости, засеменил шестью лапками, продвигаясь параллельным с Петрусом курсом. Куда там! Не пройдя и половины расстояния, жук потерял из виду Петруса, скрывшегося под повозкой. Растерявшись, жук остановился, пошевелил усами и, не найдя неожиданно пропавшего соперника, резко развернулся и вернулся на прежнее место. Тут он снова пошевелил усами и недоумённый залез под лежавший на дороге одинокий камень.
    Космокар, потерявший к нам интерес, молниеносно скрылся. Вновь наступила тишина, прерываемая пением птиц, стрёкотом сверчков и еле слышным дуновением ветерка.
    Я подошёл к повозке.
    – Петрус, ты ещё жив? – спросил я его. – Вылазь. Космокар улетел.
    Сначала показалась его голова. Петрус осмотрелся и, когда убедился, что опасность миновала, медленно покинул своё укрытие. Он долго отряхивал с одежды пыль, потом уселся на своё место в повозке и, когда волы тронулись, пробурчал:
    – Какие только напасти черти не придумают!? Только, чтобы извести человека!
    – Это космокар. Его не следовало бояться. Мы не представляем для него никакого интереса.
    – А чего же он? – спросил Петрус.
    – По-видимому, он осуществляет разведку местности. Заметил твою повозку, посмотрел, улетел и, тут же, о нас забыл, как ты, проходя мимо сидящей на траве букашки, останавливаешься, бросаешь на неё взгляд, а потом проходишь мимо, не вспоминая о ней.         
    – Вот, вот! И люди – букашки. Наступят, раздавят и не заметят.
    – Почему так мрачно? – отреагировал я на реплику Петруса.
    – Хочешь сказать, что я не прав?
    – Доля правды в твоих словах есть, но не так всё безнадёжно.
    – Вот, еду сейчас в Урб, – продолжил Петрус. – Император издал новый закон, по которому каждая семья должна отправить в армию мужчину. Такой закон и раньше был, но сейчас оказывается достаточно в семье трёх мужчин. Если у меня восемь сыновей и я, то с нашего двора в армию должны пойти шестеро. Но двое моих старших сыновей, Каспар и Никлас, имеют свои семьи с малыми детьми. Значит, у нас осталось вместе со мной семь мужчин. Я уже старик, какой из меня вояка? Самым старшим из  оставшихся сыновей: Хагену – восемнадцать лет, Раймону – семнадцать. Молоды они ещё воевать. Но, по закону, считают всех мужчин, проживающих на одном дворе, и, хочешь, не хочешь, шестеро из нас должны пойти в солдаты, даже Тобиас, которому всего-то десять лет. Издал император закон, а я теперь ломай голову, как его исполнить…
    Петрус долго рассуждал на эту тему. В Урбе он хочет встретиться с самим императором, попросить у него защиты от произвола чиновников. Пожелает ли император встречаться с каким-то крестьянином из Стореоппгьёра, вызывает сомнение. Ему нужна армия, а как крестьянин будет жить, что будет с его сыновьями, это императора не волнует. Необдуманные законы не только толкают людей на их нарушение, плодя, таким образом, невольных преступников, но вызывают негодование, ставящем под угрозу само существование государства.
    – …У отца и матери нас было девять сыновей и три дочери, – вдруг, без всякого перехода, начал рассказывать о себе Петрус, – я был самым старшим. Детство моё было полно всяких безобразий. Неслухом я был. И доставалось мне отца по первое число. Суровым он был мужиком. Много не говорил, врежет оплеуху – на неделю хватало. Как только я подрос, стал меня отец брать в поле. Но я не любил работать. Всё норовил сбежать, то к речке, то к друзьям. Или в лес убегу и представляю, что я воин, и воюю с каждым деревом, заменявшим в моём воображении какого-нибудь злодея. Драться любил. Часто приходил с синяками и ссадинами, за что ещё и от отца получал, в придачу, парочку оплеух. Однажды в засушливое лето чуть деревню не спалил. Вместе с братом, на год меня моложе, поджёг сарай. Этот сарай был полуразвалившимся, мы давно хотели его разобрать, но у отца руки до него не доходили. А мы с Людвигом, моим братом, играли в сарае. Принесли туда уголёк, который стащили из печи, пока мать отвлеклась, и устроили казнь иноверцам, в качестве которых выступали пойманные нами жуки. Мы представляли, что это пленённые кочевники, насаживали их на тонкую веточку, углём поджигали пучок соломы, и поджаривали наших врагов. Как получилось, что маленький горевший пучок соломы вдруг разгорелся в большой костёр, а потом охватил пламенем весь сарай, до сих пор понять не могу. Вся деревня сбежалась, носили воду и поливали наш дом и соседние, чтобы огонь на них не перешёл. Пока старый сарай не сгорел, никто не успокоился, и ещё долго поливали пепелище, закончили, когда опасность миновала. Ну, и получили мы от отца, особенно мне досталось, как старшему.
    Я рос. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, начал интересоваться девчатами. Нет, мне и раньше нравилась какая-нибудь девочка, но тут появилось что-то новое. Другое совсем. За несколько дворов от нас жила семья Хаггенсов. У Хаггенса была дочь – Бенедикта, одногодка мне. Красивая такая девчонка! Кожа белая, белая, а глазки так и сверкали! Положил на неё я глаз и всячески пытался привлечь её внимание. То за прядь её дёрну, не больно, конечно, то какую-нибудь шишечку подарю, то цветочек. Поначалу, она относилась к моим попыткам равнодушно, но вскоре стала отвечать мне улыбкой. В общем, видать я тоже пришёлся ей по душе.
    Когда работали в поле, то я, нет-нет, да взгляну в её сторону. Мой отец тоже обратил на это внимание и смотрел на меня суровым, но добрым взглядом. Впервые я видел такой взгляд у отца.
    Через год как-то я рассказал Бенедикте, что видел в реке огромного сома, который головой доставал один берег, а хвостом – другой. Бенни заинтересовалась сомом и захотела, чтобы я показал его, и мы решили ночью сбежать из дому, пойти на реку.
    Ночь была светлой, круглая луна хорошо освещала землю. Мы встретились на окраине деревни и пошли к реке. Как ты понимаешь, никакого сома мы не нашли. Долго бродили вдоль берега, заходили в реку, но сома и в помине не было.
    – Наверно, он спит, – сказал я Бенедикте, и тут нам самим захотелось спать.
    Во время поисков сома мы, незаметно для себя, далеко отошли от деревни, а на горизонте уже забрезжила заря. Если бы мы возвращались в деревню, то пришли бы как раз к утру, а нам уж спать хотелось, аж невмоготу. В поле, раскинувшемся рядом с рекой, стояли стога скошенной травы. Вот, мы и взобрались на один из таких стогов.               
    Улеглись мы, и у меня сон, как рукой сняло. Бенедикта рядом, а от неё такой запах исходит! Всё в нём было: и аромат цветов, и терпкий вкус мёда, и даже луной от неё пахло. Сердце готово было из груди выскочить, так оно билось! Повернул я голову к Бенедикте, вижу, тоже не спит. Она, в свою очередь, повернула голову ко мне, наши взгляды встретились, и мы первый раз поцеловались. В голове такой туман был, что ничего не помню, что было после поцелуя, помню только, как Бенедикта  от боли вскрикнула, а больше ничего.
    После этого случая я неделю избегал её, то ли стыдно мне было, то ли страшно, не могу понять. А через неделю Бенедикта сама ко мне подошла. Работали мы в поле. Я старался не смотреть в сторону участка Хаггенсов. А тут что-то меня заставило оглянуться. Вижу, к нам идёт Бенедикта с большим кувшином в руках. Я сбежать хотел, так мне стало страшно! Но как тут сбежишь? Потом я такую от отца оплеуху получил бы, что уж лучше остаться.
    Подходит Бенедикта и обращается к моему отцу:
    – Гудмар, – так отца моего звали, – можно, Петрус поможет мне воды принести?
    Отец, эдак, с хитрецой в глазах глянул на Бенедикту, потом на меня, снова на Бенедикту и говорит:   
    – Что ж, пусть поможет. Заодно, и нам воды принесёт.
    Такая обида у меня на отца взяла! Нет бы сказать: «Нечего ему отлынивать, пусть работает!» – а тут нате вам: «Пусть поможет». Ничего не оставалось, как взять наш кувшин и идти к реке.
    Я набираю воду, а Бенедикта спрашивает:
    – Петрус, почему ты избегаешь меня?
    Я молчал, но Бенедикта, нисколько не смущаясь, продолжала:
    – Я хотела бы увидеть того сома, о котором ты рассказывал. Ведь тогда он спал.
    Я молчал.
    – Так, ты покажешь мне сома? – настаивала Бенедикта.
    – Покажу, – буркнул я, и, когда кувшины были полны, мы пошли к нашим участкам. Поставив кувшин на указанное моей подружкой место, я собрался уйти, как Бенедикта подскочила ко мне, чмокнула в щёку, отвернулась и быстрым шагом, захватив грабли, отправилась на помощь своей семье. Пройдя несколько шагов, она повернулась ко мне, махнула рукой и сказала:
    – До вечера…
    Потом у нас было много встреч. Нам они нравились, мы не задумывались о последствиях. В общем, забрюхатела девчонка. Закончилась уборка урожая, наступили дни праздников, и в один из таких дней приходят к нам отец и мать Бенедикты. Я, как только увидел их, сразу понял, в чём дело. Такой страх меня охватил, что я, не помня себя, пустился наутёк и оказался на берегу реки в кругу своих друзей. Встреча с друзьями отвлекла меня от тяжёлых мыслей про Бенедикту, её родителей и предстоящих разборок в моей семье. Только поздней ночью я вернулся домой.
    Подхожу, а во дворе отец – меня ждал.
    – Заходи! – строго сказал отец.
    Я зашёл, закрыл за собой калитку и остановился напротив отца. Он со всего размаху выдал мне такую оплеуху, что я отлетел в сторону, больно ударившись о забор.
    Отец поднялся на крыльцо, открыл дверь, повернулся ко мне и сурово сказал:
    – Через неделю свадьба, – и скрылся за дверью.
    Наши обычаи суровые, но правильные. Испортил девчонку – женись. В деревне все про всё быстро узнают. Кто бы взял Бенедикту в жёны, когда она уже порченой стала? Никто. Она мне говорила, что родит. Я же был ещё слишком молод. Это девчата у нас в пятнадцать лет замуж выходят, а ребята в этом возрасте ещё недозрелые, им ещё лет пяток ждать надо. Не задумывался я о том, что натворил, а когда уже невозможно было скрыть последствия наших встреч, вмешались родители, и я должен был жениться, или позор на нашу семью лёг бы несмываемый – пришлось бы переселяться куда-нибудь подальше, в другую деревню.
    Я долго не решался войти в дом. В голове гудело от отцовской оплеухи, мысли путались, страх овладел всем моим телом. Наконец, во двор вышла мать. В противоположность отцу, она была доброй женщиной. Позвала меня, накормила и отвела в баню, ещё с тёплой водой.
    – Раздевайся, сынок, – сказала мне мама, – умою я тебя, как маленького когда-то, в последний раз. Скоро ты не моим будешь…
    Видать, я был в шоке после встречи с отцом, а потому, не чувствуя стыда перед матерью, разделся, она умыла меня, вытерла полотенцем, подала чистую одежду, и тут я расплакался, уткнувшись в материнскую грудь. Мама обняла меня, гладила мои волосы и успокаивала:
    – Ребёнок ты ещё, а уж скоро сам отцом будешь. Не плач, сынок. Твои переживания скоро пройдут. Повзрослеешь и по-другому на всё посмотришь. Помяни мои слова, ещё радоваться будешь. Бенедикта – хорошая девушка. Я спокойна за тебя.
    Свадьба, как и сказал отец, состоялась через неделю. Вся деревня веселилась, а я сбежать хотел. Отец понял моё настроение, подошёл и на ухо прошептал:
    – Сбежишь, из-под земли достану. Пришибу тебя, сукиного сына.      
    А ведь, так и сделал бы. Ничего мне не оставалось, как просидеть до донца.
    Наша семья пополнилась – Бенедикта поселилась у нас.
    Не воспринимал я себя в качестве мужа. Был холоден к жене, спали мы спиной к спине, практически не разговаривали. Какой-то чужой она мне стала. Если раньше она была моей подружкой, и я даже гордился, что встречаюсь с одной из красавиц в деревне, но, женившись, я не мог принять её душой. Участились ссоры, иногда до драк доходило. А когда родился сын, то уж тут я и вовсе возненавидел Бенедикту.
    Так долго продолжаться не могло, и я, решившись на отчаянный поступок, сбежал. Мимо деревни проходил отряд солдат, они отправились в поход мстить кочевникам. Как только они скрылись из виду, я опрометью побежал за ними. Нагнал их тогда, когда я уже был далеко от деревни, там, где начинались степи – земли, принадлежавшие кочевникам.
    Весь день я брёл за ними, – продолжал Петрус. – Никто не обращал на меня внимания. Шли они быстро, и я, чтобы не отстать, чуть ли не бежал. Устал, как собака. Даже мысль появилась, не зря ли я покинул деревню? Когда начало смеркаться, командир отряда приказал остановиться на ночлег. Солдаты разбрелись по группам, разложили свои походные мешки, разожгли костры и начали готовить еду. Распространившийся запах готовившейся пищи вызвал в моём животе спазмы – так я оголодал. И тут, один из солдат крикнул мне:
    – Эй, пацан, иди, каши солдатской поешь!
    Я подошёл, уселся рядом с группой солдат, они подали мне котелок с горячей кашей, и я, обжигаясь, быстро поглощал её.
    – Не спеши, – сказал мне тот же солдат, который позвал меня, – только обожжёшься, а не наешься. Ешь медленно, собирай ложкой по краю, где каша уже остыла.
    За ужином солдаты задавали мне вопросы, кто я, откуда, как зовут, по какой причине ушёл за ними.
    – И что же ты собираешься делать? – спросил один из них.
    – Буду вместе с вами кочевников убивать, – ответил я.
    Солдаты рассмеялись, а кто-то спросил:
    – И чем же ты их убивать будешь? У тебя же оружия нет.
    – Добуду, – ответил я.
    – Но ты ведь оружием пользоваться не умеешь. Этому учиться надо, – сказал тот солдат, который дал мне каши. – А ты, кроме как вилы, в руках ничего держать не умеешь.
    – Научусь, – не унимался я.
    Так, за разговорами наступила ночь, и мы улеглись спать. Всё тот же солдат расстелил плащ и уложил меня рядом с собой, а утром отряд снова двинулся в путь.
    Через день мы набрели на стойбище кочевников и атаковали их. Меня оставил при себе командир отряда.
    – Будешь выполнять мои поручения, – сказал он мне. – Следи за боем, чтобы знал, куда посылать тебя буду.
    Несколько раз я бегал по приказу командира, чтобы передать ту или иную его команду. Все ноги мои были в ранах, я уж стоять на них не мог. И чего, думаю, я мучаюсь? Поймал одну из отбившихся лошадей кочевников, оседлал её – слава богу, с лошадьми я умею управляться – и скакал на ней, куда меня командир посылал.
    Кочевники были застигнуты врасплох, а потому не могли оказать организованного сопротивления. К полудню всё было закончено. От стойбища остались одни сожжённые юрты да трупы женщин, детей и мужчин.
    Солдаты собирали убитых и раненых своих товарищей. Я поймал ещё двух коней, нашёл сохранившуюся повозку кочевников, запряг в неё коней и предложил командиру уложить раненых бойцов на неё – тех, кто не мог идти. Командиру моё предложение пришлось по нраву да и остальным солдатам тоже. В общем, при деле я был. Пока мы продолжали поход, я управлял лошадьми, ухаживал за ранеными. Из восьми раненых солдат, трое умерли и были похоронены. Я хотел взять их оружие, но мне не разрешили, потому что, по обычаю, убитых солдат хоронили с их оружием, чтобы в новом мире они могли заниматься своим ремеслом.
    За две недели мы разорили ещё два стойбища. Когда мы напали на третье, то командир разрешил солдатам не убивать всех женщин, а выбрать некоторых для развлечений. Он дал солдатам отдых на три дня. Мы остановились у небольшой речушки и разбили лагерь. Я продолжал исполнять свои обязанности конюха и санитара. Кормил и перевязывал раненых солдат, помыл в реке лошадей, а остальные солдаты ночью забавлялись с пленёнными женщинами. Когда отдых подошёл к концу, этих женщин зарезали и закопали тут же, рядом с бывшем лагерем. Честно скажу, когда убивали женщин и детей во время разорения стойбища, я не чувствовал угрызений совести, что являлся участником убийства, но, когда убивали пленных женщин, с которыми солдаты забавлялись три ночи, я плакал, и какое-то чувство противления ко всему, что делают солдаты, возникло во мне. Неправильно всё это.
    Женщин, по одной выводили в созданный солдатами круг. Желающий подходил и, оттачивая мастерство убийцы, под дружное одобрение своих товарищей, отрубал несчастной голову. Очередной жертвой была молодая девушка. Она еле дошла до средины круга, из последних сил стояла на ногах – так её измучили! Её взгляд был отрешённый. Она смирилась со своей судьбой и, видать, желала скорейшей смерти, чтобы завершились все её мучения. Наши взгляды, вдруг, встретились, и я увидел в её глазах блеснувший лучик надежды, что я помогу ей, спасу. Но в это время к ней быстро подошёл солдат, резко взмахнул мечом, и срубленная голова девушки покатилась по земле, лишённое головы тело обмякло и свалилось набок. На всю жизнь в моей памяти запечатлелся её взгляд, полный мучений и надежды. Иногда по ночам он мне снится, и я просыпаюсь в поту и долго потом не могу уснуть.   
    После всего увиденного и пережитого я без особого рвения исполнял свои обязанности. Для чего я ухаживаю за ранеными, чтобы, излечившись, они продолжали убивать? В общем, у меня появилось желание убежать. И вскоре такой случай мне представился.
    Мы продолжали поход в поисках новых стойбищ, и в один из дней на нас напал большой отряд кочевников. Хотя мы были готовы к бою, но силы были явно неравными. Кочевников было очень много, все они были на лошадях, а потому могли быстро менять своё место расположения. Отряд встал в каре, в центре которого был я вместе с повозками и ранеными солдатами на них.
    Каре успешно отбивало одну за другой атаки кочевников, оставляя вокруг себя мёртвых всадников, но и само несло потери, хотя не такие значительные, как кочевники, которые непрерывно продолжали атаковать и, в конце концов, всё чаще стали пробивать бреши в обороне солдат, пока не добились своего. Справа от меня каре под натиском кочевником ослабло, в образовавшуюся брешь ворвались всадники и давай рубить солдат изнутри обороны. Один из воинов кочевников поскакал на меня с готовностью разрубить саблей. Я мгновенно соскочил с телеги и спрятался под ней. Кочевник не унимался, он пытался достать меня из-под телеги, но в это время кто-то из наших солдат убил его. Я, воспользовавшись суматохой, покинул место боя и спрятался за небольшой горкой. Просидел я там до конца боя, продолжавшегося весь день.
    Кочевники, разбив организованную оборону солдат на малые группы, успешно уничтожали одну за другой. Убив последнего солдата, кочевники собрали оружие и, ускакав, бросили трупы на съедение степным хищникам. Они даже не собрали убитых соплеменников. Меня поразил этот факт, но у каждого народа свои обычаи.
    Когда кочевники скрылись, я покинул убежище и попытался найти, хотя бы одного выжившего солдата. Все были мертвы. Я прекратил поиски, как обнаружил того самого солдата, который в первый день угостил меня кашей. Его окровавленная голова упиралась о тело убитого товарища, а из распоротого живота вывалились внутренности. Ужасное зрелище! Но что было более ужасным, что этот солдат ещё не умер. Я слышал его тяжёлое дыхание, подошёл к нему, протёр тряпкой его лицо от крови. Он открыл глаза, и по их выражению я понял, что он узнал меня.
    – Петрус, – тяжело проговорил он, – бой закончился?
    – Да, – ответил я, – кочевники ускакали.
    – Как закончился бой?
    – Никого нет в живых…
    Солдат вздохнул и снова заговорил:
    – Я умираю, Петрус. Не оставляй моё тело на съедение волкам. Закопай меня…
    И солдат умер.      
    Я расплакался, слёзы душили меня. Рыдая, я кое-как выкопал яму с помощью найденного меча, оттащил солдата и закопал его.
    В степи я был один, и мне было страшно. Окружавшая меня среда была мне не знакома, а потому я опасался за свою жизнь, хотя не терял надежды выжить.
    Я подобрал кое-какую одежду, чтобы укрываться от холода и дождей, и, ориентируясь ночью по звёздам, а днём по солнцу, держал путь на северо-восток, чтобы попасть в Целестису. Мне повезло. Во время моего пути не попадались кочевники, а хищников я боялся меньше, чем людей. Как-то я набрёл на стаю степных волков, но, к моему удивлению, быстро отбился от них. Да и стая не проявила настойчивости. По-видимому, они были сыты. Ведь они возвращались от туда, где был бой. Десять дней я добирался до первой деревни. Оголодал, ослаб, питался, чем придётся, в степи мало пищи, но я выдержал…

    Я увлёкся рассказом Петруса. И, хотя волы неспешно катили нашу повозку, дорога казалась не утомительной. К полудню мы вошли в небольшую деревню Лавекентаа, расположившейся по середине пути от Стореоппгьёра к Урбу.
    Петрус подогнал волов к трактиру, заплатил хозяину за корм и воду для животных и предложил мне тоже немного отдохнуть, выпить вина и перекусить.
    Посетителей, кроме нас с Петрусом, не было. Зал был пустой. Все крестьяне находились в поле. Как объяснил мне Петрус, по вечерам, после дневной работы, здесь собирается много народу, чтобы отдохнуть от полевых работ, выпить вина, развлечься.
    За стойкой стоял хозяин трактира и принимал от Петруса заказ. Жена хозяина занималась уборкой, а дочь – молодая девушка, – выслушав, указания отца отправилась на кухню, чтобы приготовить нам обед.
    На приём пищи у нас ушёл час, и мы продолжили свой путь. Нещадно палило солнце, от которого нас спасала тень от козырька самодельной кибитки. Петрус молчал, думая о чём-то своём. Время тянулось медленно, под стать медленному шагу волов и протяжному назойливому скрипу правого заднего колеса повозки. Скрип становился всё более невыносимым. Петрус остановил волов, попросил меня помочь снять колесо, смазал ось каким-то вязким веществом коричневого цвета, поставил колесо на место и вновь молча управлял волами. Скрип прекратился, но солнце палило всё сильнее. К моей радости, дорога, преодолев равнинную открытую местность, скрылась в лесу, где было свежо и легко дышалось.
    – Петрус, – обратился я к крестьянину, – что же было потом, когда ты добрался до деревни?
    Петрус не сразу начал говорить. Он молчал, собираясь с мыслями, и, когда я уже отчаялся ждать и забыл про свой вопрос, он, вдруг, издал первый звук:
    – Что было потом? – проговорил в нос Петрус, – а потом закончилась степь и начиналась холмистая местность, появилась зелёная трава, всё чаще на моём пути начали встречаться деревья, и я, обессиленный долгой дорогой, голодный, страдающий от жажды, брёл под влиянием какого-то седьмого чувства, приведшего меня к реке. Я бросил все вещи, бегом бросился к воде и пил, пил, пил. Никогда мне вода не казалось такой вкусной, как в тот раз. Мне казалось, что я пил не воду, а божественный нектар. С каждым глотком моё тело набирало силу. Наконец, я напился. Вышел из реки, поднялся на высокий холм, чтобы осмотреться, и увидел далеко за рекой дома. То был Виладжо ля Монтето – большая деревня на пути к Целестисе. Деревня располагалась в окружении высоких холмов и высоких деревьев, дороги и дворы были чистыми и ухоженными. Все дома были добротными, с белыми стенами и крышами, покрытыми красной черепицей. Немало было домов с двумя этажами. Всё говорило о том, что здесь живут в достатке.
    Я подошёл к первому дому. Во дворе стоял хозяин, одетый в богатую, по нашим меркам, одежду. На его голове красовалась с высокой тульей шляпа, а в зубах он держал трубку. Иногда из его рта выходил дым. Тогда я не понимал, что хозяин курил табак. Для меня это было в диковину.
    Я стоял у невысокого забора, не зная, как обратиться к  Флориану, так звали хозяина, и попросить у него еды. Жажду я утолил, но голод мучил меня до спазматических болей в животе. Флориан долго смотрел на меня, попыхивая трубкой. Наконец, он сказал:
    – Я накормлю тебя, но ты должен будешь отработать.
    – Согласен, – в спешке ответил я ему, и боль в животе усилилась.
    Флориан пригласил меня во двор, позвал свою жену и распорядился, чтобы меня накормили. Николетта отвела меня в открытую постройку, посредине которой стоял большой стол, а по бокам его восемнадцать стульев. На один из них она усадила меня и скрылась в соседней постройке. Пока я ждал, я осматривал двор, окружённый восемью зданиями. По их внешнему виду я догадался, что два здания служат для жилья, а остальные являлись хозяйственными постройками, одни из них предназначались для содержания домашнего скота, другие – для хранения крестьянской утвари. Двор был замощён камнем, вокруг было чисто и пусто, за исключением трёх повозок, одна из которых была пустая, а две – нагружены большими бочками. Во дворе я был один, никого из семьи хозяина не было.
    Семья Флориана и Николетты состояла из двенадцати детей: пять сыновей и семь дочерей. Самой старшей была Якобина, в то время ей было шестнадцать лет, а через две недели её выдали замуж за отпрыска такой богатой семьи, как и семья Флориана. Самым младшим ребёнком была Велхелмина, в то время ей исполнилось всего четыре годика. 
    Ещё у Флориана было восемь работников, которые жили вместе со своими семьями в жилом здании меньшего размера, чем дом самого хозяина.
    Все члены семьи, в том числе и работники, находились в поле. В тот день, когда я пришёл в деревню, в имении Флориана остались лишь он, его жена, старшая и младшая дочери. Полевыми работами, как правило, руководил старший пятнадцатилетний сын Флориана – Ксандер, крепкого телосложения подросток. Он был незаменимым помощником отца, доверявшем Ксандеру во всём.
    Пока я осматривал двор, из той двери, за которой скрылась Николетта, вышла Якобина. Она несла в руках большой глиняный горшок, закрытый крышкой. Подойдя к столу, она поставила горшок  передо мной, открыла крышку, и из горшка повалил пар, а вместе с ним аппетитный запах жаркого из албуса, мяса баранина и грибов. Якобина подала ложку, уселась напротив и наблюдала за мной, как я с жадностью, обжигаясь, поглощаю пищу.         
    – Не спеши, – сказала девушка, – ешь медленно, а то не наешься.
    Я не обращал на неё внимания, а наполнял свой желудок. Затолкнув пищу в рот, я тут же проглотил её, до слёз обжог все внутренности. Якобина поспешила подать мне воды. Я сделал несколько глотков и продолжил есть, но уже более осмотрительно, чтобы вновь не обжечься. Когда я опустошил горшок, Якобина встала из-за стола и сказала:
    – А теперь за работу! У нас никто не бездельничает. Сегодня поработаешь во дворе, а завтра пойдёшь вместе со всеми в поле.
    Она отвела меня в хлев, где содержались коровы, подала вилы, и я вместе с Якобиной наводил чистоту в хлеву, пока коровы паслись на пастбище.
    Так, я остался у Флориана. Работал в поле вместе с детьми хозяина и работниками. И зачем я сбежал о отца? Моё положение было не лучше, чем у раба. Если работники могли в любой день уйти, то я не мог. Кроме того, они знали за что работали: им с урожая причиталась их доля. Со мной же рассчитывались едой. Наработавшись днём в поле, ночью меня могли поднять в любое время и дать другую работу по дому. У меня не было ни одного свободного дня. Даже в праздники мне поручалась какая-нибудь работа.
    Через два месяца я начал подумывать о побеге. Но на моё несчастье, я сломал ногу. Как-то ночью, после трудового дня в поле, меня разбудил Ксандер, чтобы я поменял колёса в телеге, на которой утром собирались отвозить урожай на продажу. Я, сонный, спускался по лестнице, оступился и покатился вниз кубарем. Когда мой полёт закончился, я заорал от сумасшедшей боли в голени. Прибежал недовольный Флориан, его жена, сыновья и дочери. Когда Флориан разобрался в чём дело, его возмущению не было предела. Как только он не называл меня: и лодырем, и бездельником, и дармоедом – а тут ещё и лечить надо. И толку от меня никакого, только одни убытки.
    Полгода я провёл в постели, пока срасталась кость. Ещё два месяца учился заново ходить. Когда же я полностью выздоровел, Флориан запряг коня и взял меня с собой в Целестису. Не знал я, что для меня приготовила эта гнида. Даже сейчас, встретился бы он мне, прибил бы собаку!
    Приехали мы в Целестису после полудня. Город поразил меня своей красотой, высокими каменными зданиями, мощёнными булыжником улицами, шумом и суетливостью. Столько много людей, одетых в разные по богатству одежды, я в своей жизни не видел. И все куда-то шли, спешили.
    Неожиданно для меня, мы свернули на узкую улочку, значительно уступавшей своей респектабельностью тому проспекту, по которому мы только что проезжали. Улочка была настолько узка, что нашей повозке еле удавалось проехать между тротуарами, по которым, как сонные мухи, ходили в простых одеждах мужчины и женщины, всюду бегали и громко кричали дети, то тут, то там стояли повозки, над головой висело сохнувшее после стирки бельё на переброшенных между домами верёвках.
    Мы долго колесили, пока не остановились у харчевни. Флориан привязал лошадей к стоявшей вертикально жерди и скрылся за дверью, приказав мне ждать его в повозке. 
    Вернулся он через час в сопровождении двух здоровенных мужчин, по своей одежде отличавшихся от остальных жителей. Сразу было видно, что они не проживают на этой бедной улице.
    – Пойдёшь с ними, – сказал мне Флориан, – выполняй всё, что они скажут. Я буду ждать тебя здесь.
    Я почувствовал что-то неладное, но не мог ослушаться своего хозяина и пошёл вместе с этими мужчинами. Один шёл впереди меня, второй – сзади. Мы долго петляли по улицам, пока не свернули в какой-то проулок, и тут в моих глазах потемнело. Я помню только широкую спину шедшего впереди меня мужчины.
    Очнулся я в какой-то комнате. Единственный свет исходил от огарка, стоявшего на грязном столе. За столом сидел бородатый верзила, пил что-то из бутылки. Я был прикован цепями к деревянной стене, голова моя раскалывалась от боли. Удивительным было то, что комната мерно качалась. Сначала я думал, что это мне так кажется: качается не комната, а моя голова от полученного сильного удара.   
    Как только я открыл глаза, сидевший за столом верзила, ухмыльнулся и спросил:
    – Ну, что? Пришёл в себя?
    – Где я?
    Верзила отпил какую-то жидкость из бутылки, усмехнулся и ответил:
    – На корабле, – и продолжил. – Голова болит? Ничего, сосунок, скоро пройдёт, некогда будет болеть.
    – Почему я на корабле? Где Флориан? – спросил я.
    Верзила ничего мне не ответил, встал из-за стола, отстегнул мои цепи от стены и приказал следовать к выходу. Я еле шёл, голова кружилась вместе с качкой корабля, я шёл, спотыкался, чуть не падая. Мы поднялись по трапу и моему взору предстала палуба, а в углублении двумя рядами сидело около полусотни гребцов, прикованных к своим местам, и по команде надсмотрщика гребли огромными вёслами, приводя в движение корабль. По проходу между рядами прохаживались четверо мужчин с плётками и периодически награждали кого-нибудь из прикованных к вёслам.
    Меня подвели к одному из свободных мест, усадили, приковали цепями, огрели плёткой и заставили работать веслом, за которым сидело ещё пятеро таких же несчастных, как и я.
    Флориан просто-напросто продал меня, как раба, на корабль. По сути, я стал рабом. И моё положение было незавидным. Гребцы не умирали своей смертью: обессиленные от тяжёлого труда принимали её, либо за веслом, а труп, тут же, сбрасывался в море, либо во время кораблекрушений, так как выжить не было возможности – никто не будет спасать несчастного раба, а он, прикованный цепями, сам освободиться не мог. За два года моего рабства, поменялось более половины гребцов. Кормили нас плохо, я никогда не испытывал чувства сытости, постоянно мучила жажда. Единственное, что делал для нас капитан корабля, так это приказывал натянуть над нами ткань, чтобы она закрывала нас от палящего морского солнца.
    День и ночь мы проводили на своих местах, даже тогда, когда корабль стоял на рейде, мы и спали так, сидя, прикованные цепями. А чтобы наши ноги и зады не затекали, надсмотрщик через равные промежутки времени подавал команду: «Встать!» – и  мы все делали специальные упражнения. Даже в это время плётки не забывали наши спины.
    Два года я был рабом. И все два года мечтал о побеге. Но, как тут убежишь? Цепи не давали. За нами внимательно следили и, если кто-то из гребцов, даже на мгновение,  отвлекался от работы, тут же получал хлёсткий удар плетью. Мне тоже доставалось. Плеть оставляла на спине кровавые раны, в которые попадал морской воздух, насыщенный солью. Раны долго заживали. Легче становилось, когда мы уходили из моря в реку. Пары пресной речной воды не содержали столько солей, а потому наши раны быстро зарубцовывались. Постепенно я научился работать так, чтобы не получать наказание плетью.
    Бежать мне предоставил один случай. Хотя, – призадумался Петрус, – я мог тогда и погибнуть, утонуть, как и все находившиеся на корабле. Мы часто перевозили какие-то грузы, реже солдат, в разные концы империи, в том числе и в Туеру, всегда остававшемся свободным городом. В этот раз корабль был битком набит солдатами, которых отправляли на юг империи усмирять восстание рабов. В море мы вышли рано утром, только начало светать.
    За два года своего рабства я превратился из подростка в мужчину. Тяжёлый физический труд натренировал мои руки, придал им силу.
    Пройдя фарватер, корабль вышел в открытое море. Через пару часов начал усиливаться ветер, волны становились всё круче и круче, начался шторм. Растущие и приобретавшие силу волны бросали корабль, как щепку, возвращая его снова к берегу. Как не старался капитан и его команда, корабль не слушался, а полностью отдался силам стихии. Скалистый берег приближался с неимоверной скоростью, и очередная огромная волна ударила корабль о скалы. Послышался ужасающий треск, корабль рассыпался, деревянные куски основы корабля поубивали много людей. Слава Богу, что они хоть не мучились перед смертью. Тем, кому повезло после удара корабля о скалы остаться в живых, тоже не позавидуешь, их либо затянула пучина, либо волной убило о скалы. О гребцах и говорить не приходилось. Нас, прикованных, потянуло ко дну. Я только успел глотнуть воздуху, как очутился под водой. И что странно, я спокойно воспринимал свою смерть. Даже поблагодарил судьбу за то, что она представила мне шанс прекратить все мои мучения.
    Мы были прикованы к огромной балке, специально прилаженной к устройству корабля для того, чтобы к ней закреплять цепи. На ней было несколько металлических скоб, через которые проходила основная цепь, а от неё шли звенья с крепежами для рук и ног гребца. От удара корабля о скалы, балка разломилась на несколько кусков, от которых свисали на своих цепях одиннадцать бездыханных тел, тянувших меня ко дну вместе с тяжёлыми металлическими цепями. Я обратил внимание, что одно из звеньев моей цепи было треснутым. Я тут же схватил руками повреждённое звено и, что есть силы, начал раздвигать разорванные концы. И мне удалось освободиться. Я, тут же, замахал руками и ногами и выплыл на поверхность бушевавшего моря. Только я глотнул свежего воздуха, как меня накрыла новая волна. Я долго боролся с морем, совсем обессилил и полностью отдал себя волнам. Но мне снова повезло. Очередная волна вытолкнула меня на поверхность, подбросила вверх, а потом стремительно пошла вниз, а я очутился на скалах. Удар был сильным. Я потерял сознание. Когда очнулся, на море был штиль, светило яркое солнце. Всё моё тело было в синяках и ссадинах, но, к моему счастью, кости были целы.
    Я попытался встать, но закружилась голова и подступила тошнота. Еле переставляя ноги и звеня цепями, я, с трудом, сделал первые шаги дальше от моря. Шёл я медленно, спотыкаясь и падая, вставал и снова шёл всё дальше и дальше вглубь материка. Сколько я прошёл, не помню. Когда уже не видно было моря, кругом была степь, я потерял сознание. Очнулся, солнце скрывалось за горизонтом, а по направлению ко мне шли на конях кочевники. Не поверишь, Кристиан, я обрадовался, что встретил кочевников, а не людей из города. Если бы меня нашли они, то приняли бы за каторжанина, либо за сбежавшего раба, и передали бы властям. Что было бы со мной, не знаю, но ничего хорошего. Поэтому я, что есть силы, встал и начал звать всадников. Двое отделились от общей группы и поскакали ко мне. Приблизившись, они рассматривали меня, а я просил:
    – Воды! Дайте воды! Я хочу пить! – и жестами показывал, о чём просил их.
    Но всадники, вместо того, чтобы помочь, стали плетьми подгонять меня к остальным, пока я не остановился перед их старшим воином.
    – Ты сбежал с каторги? – спросил он, говоря на языке, которым владели жители Целестисы.
    – Нет. Я не каторжанин. Я был гребцом на корабле, который вчера попал в шторм и разбился о скалы. В живых остался я один. Очень хочу пить. Дайте воды.
    Старший воин не обратил внимания на мою просьбу, а продолжал расспрашивать:
    – Значит, ты раб?
    – Нет, я не раб. Я свободный гражданин империи.
    – Свободных граждан империи не сажают на цепь к вёслам.
    – Три года назад я ушёл из своей деревни, нанялся на работу к фермеру, проживавшему недалеко от Целестисы, но он обманом продал меня в рабство, на галеры.
    Больше он меня ни о чём не расспрашивал, а приказал одному из воинов погонять меня за всадниками.
    Я говорил, что всё моё тело болело от полученных ссадин, голова кружилась. Я не мог долго идти и снова упал в беспамятстве. Тогда меня перекинули через спину лошади и, таким образом, доставили на стоянку. Местный кузнец снял металлические цепи, но свободу я не получил. Меня заперли в деревянной клетке. Так я оказался пленником кочевников.
    Клетка была достаточно просторной. Ночью я мёрз от холода, а днём страдал от жары. Но в первую ночь, выпив воды, которую мне подали, я уснул. Через неделю я стал чувствовать себя лучше и начал думать о новом побеге. Но клетка была сооружена на совесть. Как не присматривался я, как не искал слабые места в клетке, найти не мог.
    Часто днём меня допекали мальчишки. Они собирали лошадиные комки, смешивали их с сухой травой, скатывали шары и бросали в меня. Они даже устраивали соревнования между собой, кто из них наиболее метко бросит в меня лошадиный навоз. Однажды, когда я задремал, мальчишки поймали ядовитую змею, длиной с локоть, и подбросили ко мне в клетку. Она плашмя упала на мою грудь. Я проснулся и, увидев змею, замер от страха. Змея зашипела, раскрыв свою пасть, показывая два ядовитых зуба, потом успокоившись, свернулась калачиком на моей груди и отдыхала после мучений, доставленных ей мальчишками. Так, я долго лежал без движения, еле дыша и покрываясь от страха потом. Детвора собралась вокруг клетки и весело смеялась. Вскоре им надоело наблюдать за уснувшей змеёй, и один из маленьких гадёнышей бросил в неё комок навоза. Потревоженная змея, с испугу нанесла мне два ядовитых укуса, один в грудь, другой в плечо, и быстро уползла к краю клетки, упала на землю и скрылась в траве.
    Веселью мальчишек не было предела. Они покатывались от смеха. Взрослые никогда не запрещали детям издеваться надо мной, но в этот раз один из воинов отогнал мальчишек и поднял тревогу. Вокруг моей клетки собрались мужчины и женщины. Мне с каждой минутой становилось всё хуже: не хватало воздуха, вокруг мест укуса кожа быстро краснела, я терял сознание.
    Внутрь клетки вошла шаманка, присела рядом и начала высасывать яд из раны на груди. Её помощница делала то же из раны на плече. Затем двое воинов перенесли меня в юрту к шаманке и уложили на ковёр. Шаманка накрыла меня шкурой, приготовила какой-то горький отвар и напоила им, после чего она вытащила из одной из множеств висячих сумок, сшитых из кожи животных, какую-то траву, подожгла её и поместила на глиняной посудине у моего изголовья. Трава дымилась и выделяла странный сладковатый запах. Вдыхая его, я терял способность реального восприятия мира и уходил в какой-то странный мир видений и галлюцинаций.
    Болел я долго. Всё моё тело ослабло, было похоже на вату, я даже не мог пошевелить конечностями. Я постоянно бредил, что-то говорил и кричал, с кем-то воевал, от кого-то убегал, плакал и смеялся. По-видимому, это было результатом вдыхаемого дыма тлеющей травы, в совокупности с укусами змеи дым расстроил моё сознание, которое наполнялось странными видениями.
    Постепенно мой организм справился с ядом, и через месяц я был здоров. Шаманка решила оставить меня при себе, и я вместе с молодой женщиной помогал шаманке собирать лекарственные травы, разжигал костры во время мистических ритуалов, помогал по хозяйству.
    Мысль о побеге не оставляла меня, но удобного случая не наступало. Куда было бежать? В степь, где меня могли настигнуть хищники? Я плохо знал степь, если бы и сбежал, то снова был бы пойман, и как потом распорядились бы моей жизнью – неизвестно. Я не хотел снова оказаться в клетке. Жизнь рядом с шаманкой была значительно лучше. Я был относительно свободен, мог передвигаться один, но мне нельзя было выходить за линию крайних юрт. Мне это сразу дали понять. И хотя рядом со мной не было специально приставленного охранника, но я постоянно находился в поле зрения всего племени, стоило мне предпринять какие-либо действия, по разумению кочевников, не укладывавшихся в негласные рамки поведения, как тут же кто-либо из мужчин или женщин предупреждал меня. В общем, за мной постоянно вели наблюдение несколько сотен пар глаз.
    Если кочевники наблюдали за мной, то я тоже не терял время даром – я наблюдал за ними. Кроме того, что я перенимал знания шаманки в лечении болезней и ритуальных таинств, я также изучал быт и нравы племени. С самого начала я обратил внимание, что женщин в племени было значительно меньше, чем мужчин, хотя их больше погибало во время набегов на города и деревни империи, а также при столкновениях с солдатами и с воинами других племён, но потеря мужского населения с лихвой пополнялась за счёт рождения большего количества мальчиков. Половина мужчин племени не имело своих семей, их основным занятием было охрана племени и войны.
    Семьи были многочисленными. Каждая семья имела не менее десяти детей. До шестилетнего возраста ребёнку позволялось делать всё, чего он не пожелает. Ни разу я не слышал запретов в адрес детей. Ребёнок на собственном опыте постигал жизнь, если он хотел взять в руки тлеющую щепу, никто ему не запрещал, не остерегал, а молча наблюдали за реакцией ребёнка. После такого опыта, ребёнок осознавал опасность огня, если к нему не относиться с уважением.
    Когда мальчику исполнялось шесть лет, он вступал во взрослую жизнь. Вместе со взрослыми мужчинами он обучался езде на лошади, искусству владения оружием, охоте, умению выживать в степи. Девочек с этого возраста приобщали к ведению хозяйства, их учили собирать юрты, разводить костёр, готовить пищу, ухаживать за детьми.
    Семейные пары создавались на всю жизнь. Порицались и осуждались измены супругов друг другу. Да их и не было. За пять лет жизни в племени я лишь один раз наблюдал наказание женщины, изменившей своему супругу с одним из воинов. Супруг прилюдно отхлестал свою жену плетью, нанеся сто ударов по её оголённой спине, а воина, позарившегося на чужую жену, прилюдно оскопили. Операция прошла неудачно, и воин, истекая кровью, умер. Похороны были торжественными, со всеми приличествующими ритуалами при похоронах погибшего в бою воина. Приняв смерь, воин полностью искупил свою вину, а, значит, в памяти племени остался героем. Смешно? Не правда ли? – обратился ко мне Петрус и сам же ответил:
    – Дикари! Что с них возьмёшь? – и продолжал рассказ:
    – Интересно ещё, что женщины племени сами выбирали себе мужей. Это был целый ритуал. По весне, когда появлялась свежая зелёная трава и цвели первые цветы, на выбранной шаманкой площадке я разводил костёр, помощница приносила заранее просушенные травы, поджигала их, затем тушила пламень и тлеющую траву передавала шаманке. Та ходила кругами вокруг костра и шептала только ей понятные заклинания. Закончив с заклинаниями, она по очереди подходила к женихам, собравшимся по одну строну костра, и давала нюхать тлеющую траву, затем переходила на другую сторону костра и то же самое давала делать невестам. Нанюхавшись дыма, девушки и женихи становились весёлыми, их глаза горели, они с нетерпением ждали, когда их оставят одних, чтобы выбрать себе пары. Я тушил костёр, шаманка что-то вскрикивала, и всё племя оставляло молодых наедине друг с другом…
    На этом месте рассказа Петрус рассмеялся. Его лицо преобразилось, а в глазах засверкали множество весёлых искорок.
    – …Ты представить не можешь, что происходило потом! – Отсмеявшись, продолжил рассказывать Петрус. – Мужчины раздевались догола и демонстрировали свои достоинства невестам, а те внимательно рассматривали и выбирали себе жениха. Избранник брал невесту на руки и относил её за холм. Что там происходило, не трудно догадаться. Бывало так, что невесте не нравился жених, и она, отвергнув его, заново выбирала себе другого. Дикари!
    К концу дня выбор женихов заканчивался. Шаманка выходила из своей юрты, взмахивала руками, пела какие-то заклинания, во время которых ещё можно было выбирать пару, но с завершением пения, завершался ритуал выбора женихов.
    Пожалуй, этот день был единственным днём в жизни женщины, когда ей предоставлялось право решать свою судьбу. Затем она снова попадала в подчинение мужчины, только отец заменялся мужем. Но женщина никогда не оставалась одинокой. В случае смерти мужа или его гибели, женщина становилась женой одного из свободных братьев мужа. А таковых было предостаточно. Если же все братья умершего её мужа имели свои семьи, то женщина могла выбрать себе мужа из числа любого свободного мужчины. Отказ в выборе женщины не допускался.
    Если же раньше умирала жена, то мужчина дожидался весны и выставлял себя на торги. Как ни странно, но они были более успешными претендентами, чем их юные соперники.
    Бывали случаи, когда мужчина после смерти не мог привести новую жену. Тогда он переходил в разряд свободных воинов, а его имущество и дети распределялись среди родных братьев.
     На следующий день после выбора женихов начинались свадьбы. Они сопровождались ритуальными соревнованиями, на которых воины демонстрировали свою силу, ловкость, умение обращаться с оружием и управлять лошадьми. Одним из самых азартных соревнований было соревнование по меткости стрельбы из лука. Воины седлали лошадей, отходили на почтительное расстояние, разгонялись и на полном скаку должны были попасть в развешанные мешки, плотно набитые соломой. Всадники совершали множество кругов, и чьи стрелы больше всего поразили цели, а стрелы должны были оставаться в мешках, если же стрела падала, или сбивалась стрелой другого воина, то цель считалась не поражённой, тому воину доставался приз из числа молодых девушек, которая становилась его женой.
    Запомнилось мне соревнование в силе. А причиной тому было то, что однажды мне самому пришлось участвовать в нём.
    Я уже три года жил вместе с этим племенем. Помогал шаманке в её колдовских действах, также осуществлял работы по хозяйству, собирал травы, разводил ритуальные костры, бил в бубен, в общем, делал то, что приказывала мне шаманка. Однажды, когда над степью воцарилась ночь, шаманка, её помощница и я сидели в юрте вокруг догоравшей лучины, шаманка курила трубку и рассказывала нам одну из давних историй из жизни племени. Она рассказывала про одного воина, пришлого человека из города людей. Этот воин был очень сильным и смелым. Его стрелы всегда достигали цели. Потом он стал вождём племени, при нём племя процветало. Было это очень давно. Об этом воине шаманка узнала из рассказов свой прабабки. Рассказав историю, шаманка замолчала, несколько раз втянула дым из трубки, а потом заявила, обращаясь ко мне:
    – Ты должен стать воином.
    – Но как? Я даже не умею владеть оружием. И кто мне разрешит?
    – Скоро наступит весна, – продолжала шаманка, не обращая внимания на мои вопросы, – ты должен участвовать в испытаниях силы. У тебя получится. Ты сильный мужчина…
    Отпив воды из бутыля, Петрус продолжил рассказ:
    – …Наступила весна, а с нею свадьбы и праздники. Племя веселилось. До начала праздников воины племени совершили ряд удачных набегов, увеличилось поголовье скота, все были сытыми и довольными. В день весеннего равноденствия состоялись испытания силой. В круг, образованный наблюдавшими, выходило двое борцов, сходились и начинали борьбу. Победителем считался тот, то мог сбить своего соперника с ног.
    Постепенно выявлялся самый сильный воин, который сумел уложить семерых противников. Он гордо вышагивал по кругу, демонстрируя свои мышцы, и вызывал очередного соперника, но никто не желал больше оспаривать его преимущество. Воин уже сделал несколько кругов, но никто не выходил. Объявить самого сильного воина должен, по традиции, вождь, однако он не спешил. Он внимательно осмотрел толпу, нашёл в ней меня и пальцем указал, чтобы я вышел в круг. Решение вождя – закон. Никто не может ослушаться и перечить ему, а потому я, нехотя, вышел в круг, оголился до пояса и сцепился со своим соперником. К моему удивлению, он оказался не настолько силён, как представлялось. Я с лёгкостью схватил его за пояс, приподнял и бросил на землю. Он ударился спиной и долго корчился от боли. Племя разделилось на два лагеря. Одни смотрели на меня враждебно, другие выкрикивали восторженные возгласы.       
    Вождь, видя, что не всем пришлась по душе моя лёгкая победа, не решался объявить меня самым сильным воином племени. Да и воином я не был. Вождь решил выйти из создавшегося трудного положения следующим образом.
    В племени был один молодой мужчина высокого роста, он вдвое был выше и шире меня в плечах. С огромным животом и с толстыми ляжками ему трудно было передвигаться, поэтому он не участвовал ни в войнах, ни в играх. В испытаниях силой он также не участвовал, так как его преимущество было неоспоримым. По сути, племени от него было мало толку, но его почитали за необыкновенно высокий рост и силу. Он был талисманом племени.
    С помощью этого силача вождь решил замять сложившуюся щекотливую ситуацию. Он послал одного из мужчин за ним, и вскоре в круг вошла глыба мяса. Я смотрел на него снизу вверх и прикидывал в уме. Нет, мне не одолеть его. Он меня задавит одним своим весом. Удары ему будут не почём, он их даже не почувствует – толстый слой жира защитит его. Со страху я хотел покинуть круг, но мне не позволили этого сделать. Когда эта гора начала приближаться, мной овладела паника. Ну, всё, думаю, задавит он меня насмерть. И тут пришла правильная мысль: надо нанести один удар, но такой, который его сразу отключит. Я решил нанести этот удар в переносицу – это слабое место у всех людей, в том числе и у этого детины. Я отступал. Так как мой противник был менее поворотлив, то я успевал уходить от его редких ударов. Мне необходимо было достать до переносицы, а для этого он должен был стать ниже, а как это сделать, я решал, пока бегал вокруг него. Наконец, я изловчился и пнул детину по коленной чашечке. От боли мой соперник согнулся в поясе и весь раскрылся, держась за колено руками. Вот он, удобный случай. Недолго раздумывая, я со всего размаху нанёс удар в переносицу, в этот удар я вложил всю свою силу и ненависть к противнику.
    Глыба на мгновение застыла, а потом шмякнулась лицом в землю. Наступила гробовая тишина. Талисман племени не двигался. В круг вошла шаманка, осмотрела поверженного соперника и сказала:
    – Он мёртв.
    Нараставший шум возмущённой толпы, готовой растерзать меня, был остановлен одним взмахом руки вождя. Он дождался, пока шум утих и начал свою короткую речь:
    – То провидение богов! Наш Великий Воин отдал свою жизнь в честной борьбе с пришлым человеком, передав ему свою силу и наказав ему охранять от бед и несчастий наше племя. Великий Воин не только отдал ему свою силу, но и отдал своё имя. Теперь пришлый человек будет носить имя Великого Воина.
    Так, в очередной раз, судьба оказалась ко мне благосклонна. Я стал Великим Воином. Я быстро постигал военную науку, учился пользоваться оружием, а скакать на лошади я умел с детства.
    Но не всё было так просто. Хотя вождь и призвал своё племя к почитанию нового Великого Воина, но не все согласились с ним. У меня появились смертельно опасные враги. Несколько раз я чудом избегал смерти, когда при очередных набегов на деревни империи, мимо меня пролетала стрела, пущенная каким-нибудь воином племени. Жизнь моя осложнилась. Я не мог спокойно спать по ночам, боясь за свою жизнь, днём нередко ловил на себе враждебные взгляды, а во время вылазок мне надо было быть очень внимательным, чтобы меня не сразила чья-нибудь стрела.
    Моё положение в племени ещё более ухудшилось со смертью старого вождя и избранием молодого, больше всех ненавидевшего меня. Я был лишён имени Великого Воина, права носить оружие, и у меня отобрали коня. Старая шаманка пыталась воздействовать на молодого вождя, но он даже слушать её не хотел…
    Петрус замолчал.
    Мы преодолели лес и вышли на равнинную местность. Наши степенные волы неспешно тянули повозку по грунтовой дороге вдоль засеянных полей. То там, то тут встречались отдельные дворы крестьян, или небольшие деревни. Мы приближались к Урбу.
    Солнце давно уж преодолело свой зенит и клонилось к западу, посылая на землю косые лучи, которые уже не жгли нас, но всё ещё слепили наши глаза. Вот-вот начнёт смеркаться.
    Петрус молчал. Я не мешал ему. В свои молодые годы крестьянину пришлось столько пережить, что хватило бы на несколько жизней. Его рассказ заинтересовал меня, я хотел услышать финал, но терпеливо ждал, когда Петрус сам посчитает нужным продолжить.
    Снова послышался скрип колеса, но переднего, справа от меня. Как и в прошлый раз, я помог Петрусу снять его, смазать коричневой массой и поставить на место. Скрип прекратился, и мы, всё так же молча, сидели на облучке, а волы, не спеша, тянули повозку.
    – … Спасла меня шаманка, – неожиданно продолжил рассказ Петрус. – Однажды она отправила свою помощницу за травами. Обычно я уходил вместе с ней, но на этот раз шаманка категорически потребовала от меня, чтобы я остался. Когда помощница ушла, шаманка пригласила меня в юрту, посадила напротив, закурила трубку и начала говорить:
    – Наступают тяжёлые времена. Боги оставляют нас. Молодой вождь пошёл против воли ушедшего к богам старого вождя. Боги не прощают такого. Я вижу горе и слёзы, кровь и смерть. Я обращалась к богам, они сказали мне, что я скоро умру, но прежде, я должна спасти тебя. Ты должен уйти. Уйти к своим людям. Вернуться в свою семью. Твой путь будет долгим и трудным, но я помогу тебе. Когда солнце скроется за морем, ты пойдёшь к горам, откуда оно вернётся к нам утром. Как покажутся горы, ты должен свернуть и идти, чтобы солнце было слева от тебя. Идти до большой реки, она укажет тебе путь в твою юрту.
    Шаманка несколько раз попыхтела трубкой и приказала мне:
    – Путь твой долгий. Ты должен отдохнуть и набраться сил. Сегодня я освобождаю тебя от работы. Будешь спать. Чтобы сон твой был крепким, выпей сонного отвара. Ночью ты проснёшься и пойдёшь. Так велят боги…
    Спал я весь день, а ночью, как обещала шаманка, я проснулся. Она дала мне свёрток.
    – Здесь тридцать лепёшек, на каждый день твоего пути. Я дам тебе жевательных листьев. Они помогут тебе поддерживать силу. Ты не будешь спать, тебя не будет мучить голод. Но, запомни, ты должен каждый день съедать по одной лепёшке, даже, если ты не будешь чувствовать голода.
    Шаманка проводила меня. Когда юрты скрылись из виду, она указала направление, в каком я должен идти.
    Шаманка была права: шёл я тридцать дней. Последнюю лепёшку съел за день до того, в котором вернулся домой. Спал мало, жевал листья, которые дала мне шаманка. Они поддерживали мои силы, но есть не хотелось, лепёшки съедал через силу, чтобы не умереть с голоду.
    Не буду рассказывать о том, как я возвращался. За время моего пути ничего особенного не происходило. Я не встретил ни одного стойбища кочевников, ни хищников, ни врагов. Наверно, шаманка не зря указала мне этот путь, самый безопасный. Только тоскливо было одному, не с кем было словом перекинуться. Одно меня поддерживало, что я возвращаюсь домой, к своим родным, после стольких лет странствий и мытарств. Вспоминал Бенедикту. Очень хотел её увидеть. Как она там без меня? Может, меня уже похоронили, всё-таки восемь лет прошло, а это много, и Бенедикта вышла замуж. Девка видная, одна, без мужа… Обязательно, кто-то, да позарился на неё.
    Прошло восемь лет, как я сбежал из дому. За эти годы я повзрослел, возмужал, превратился из подростка в мужчину, и на многое, что со мной произошло, я смотрел другими глазами, в том числе и к Бенедикте моё отношение изменилось. Я жалел о том, что покинул её. Глупо было с моей стороны. Но тогда я ещё был ребёнком. Я думал об одном, если Бенедикта ждала меня, то никогда уже её не брошу, на руках носить буду, но, а если не дождалась, то, видать, судьба такая.
    Моё сердце бешено колотилось в груди от волнения, когда я увидел свою деревню. За время моего отсутствия она разрослась, появилось много новых дворов, новых улочек. Я безошибочно шёл к отчиму дому. На улицах играли дети, да старички иногда выходили. Все они смотрели на меня, изучали нового человека. Старики не узнавали меня, и не мудрено, столько времени прошло!
    Я подошёл к дому и увидел маму, подметавшую двор. Как она изменилась! Мама похудела, на лице появилось много морщин, сутулая, она казалась мне ниже ростом, чем была до моего побега.
    Я долго стоял и наблюдал за ней из-за забора. Жалость пронзила моё сердце, на глазах выступили слёзы. «Какой же я был дурак! – думалось мне. – Моя глупость забрала десятки лет жизни у моей мамы. Никогда себе этого не прощу!»
    – Мама! – наконец, я окликнул её.
    Старушка прекратила работу, посмотрела в мою сторону, закрыв от солнца глаза ладошкой, игравшей роль козырька, и какое-то время присматривалась ко мне.
    – Петрус! – тихо проговорила мама и схватилась рукой за сердце. Больше она ничего не могла сказать, а только ноги её подкосились, и она медленно опустилась на землю.
    Я перескочил через забор и, в одно мгновение, оказался рядом. Подхватил маму на руки и усадил на крыльцо. Мама плакала, слёзы душили её. И я не мог сдержать слёз. Так, обнявшись, мы, сидя на крыльце, долго вместе плакали.
    – А отца-то уже второй год, как нет! – проговорила мама. – Жарко было в поле. Пошёл на речку искупаться, прыгнул в воду, а сердце-то не выдержало. Так и утонул…
    И мама снова разрыдалась.
    Наплакавшись, мама рассказала, что все мои братья и сестры живы и здоровы, обзавелись семьями, своими домами и детьми. Живут, слава Богу, хорошо. Мать не забывают, помогают. Каждый вечер, кто-нибудь зайдёт проведать. Внуков много, тоже не дают скучать.
    – Ой, сынок! – воскликнула мама. – Самое главное и не сказала. Бенедикта твоя! Всё тебя ждёт. Столько сватов к ней приходило, всех отвадила. Говорит: «Своего Петрусю ждать буду!» – и сколько уж ей не пели, что тебя в живых нету. Не верит она. Вся деревня тебя уж похоронила, даже братья твои. А она нет! «Пусть, – всем говорила, – не дождусь! Но от мужа не откажусь!» – а сыночек-то твой, Каспар, уж совсем большой. Что ж ты сидишь? Беги к ним! Бенедикта захворала, сегодня в поле не вышла, дома сидит. Дом у неё свой, твои братья отстроили. Беги к мельнице, напротив и дом твой…
    – А ты-то как, мама? – беспокоился я за её состояние.
    – За меня не волнуйся. Мне уже хорошо. Радость-то какая! Ты вернулся! Иди, сынок, иди…
    Я оставил маму и быстрым шагом направился в сторону мельницы. Вскоре я был у дома, в котором жила Бенедикта. Она, держа за руку Каспара, отгоняла гусей подальше от дома, вглубь двора, где была зелёная трава.
    Лицо её было бледным из-за болезни, но она была такой же красавицей, как и восемь лет назад, когда я покинул её.
    – Бенедикта! – крикнул я.
    Она оглянулась, мгновение смотрела на меня, её взгляд менялся от подозрительного до удивлённо-радостного. Узнав меня, Бенедикта, вскрикнула:
    – Петрус!!! – и, мигом, оказалась рядом со мной.
    Я не успел даже войти во двор, как Бенедикта через забор обняла меня за шею, прижав мою голову к себе. Она гладила мои волосы, целовала моё лицо и всё повторяла:
    – Петрус! Родной! Милый! Наконец-то, ты вернулся. Я знала, я знала, что ты вернёшься ко мне. Петрус, родной мой!
    Она ещё долго обнимала и целовала меня, а потом, вдруг спохватившись, отпустила и позвала сына:
    – Каспар, сыночек, что же ты ждёшь!? Иди к нам! Это же папа твой! А ты чего не заходишь во двор!? – обратилась она ко мне, – не стой за забором. Заходи. Это же твой дом, наш дом.
   На этом месте своего рассказа Петрус замолчал. Когда он рассказывал о встрече с женой и сыном, его голос дрожал, было заметно, что он вновь переживал ту встречу. Нелегко пришлось ему в молодые годы. Взглянув на Петруса, я увидел, как одна маленькая слезинка пробежала по его щеке вниз. Он быстро смахнул её.
    –  Да, – продолжил Петрус, – волнений было много. Весть о моём возвращении быстро облетела деревню. И не только деревню, работавшие в поле крестьяне тоже узнали об этой новости. Какая уж тут работа? Вскоре у нашего двора собрались все жители. Каждому было интересно посмотреть на меня. Кто-то притащил самогон и с криком: «Такое же отметить надо!» – начал всех угощать. Как-то само по себе начали накрываться столы. Все не могли вместиться на нашем одном дворе, но это никого не смутило. Почти каждый двор до поздней ночи праздновал моё возвращение домой.
    Когда гости разошлись, Бенедикта отвела меня в баню, отмыла и уложила в мягкую покрытую свежими вкусно пахнущими простынями. Давно я не спал на чистых простынях, на мягкой перине, не укрывался тёплым одеялом. Восемь лет…
    Уснули мы к утру. Перед сном Бенедикта обняла меня, поцеловала и сказала: «Больше я тебя никогда никуда не отпущу».
    Умница моя Бенедикта! И какой же я был дурак, что столько времени заставил её страдать! После моего возвращения мы прожили вместе больше двадцати лет, и живём душа в душу. С каждым годом наша любовь только крепнет. Моя Бенедикта родила мне ещё семерых сыновей и двух дочек. Старшие сыновья уже имеют свои семьи и нарожали нам внуков. Вот такая моя большая семья!
    Петрус закончил рассказ, а впереди показался Урб.

    Армии Союза и Конфедерации готовились к активным военным действиям. Каждая из враждующих сторон пичкала планету всё новыми и новыми прибывающими из космоса отрядами солдат, техникой и вооружением. Конфедераты закрепились на северо-востоке континента, взяв под контроль города Целестису, Литиус и Аурум, армия Союза – в центре континента вдоль реки Урб. И императоры Целестисы и Урба, и знать двух осколков империи проявляли видимую лояльность к новым хозяевам.
    Что касается других городов-государств, таких, как Аурумкоаст и Мореаре, то они придерживались нейтралитета, за исключением Туеру, который с появлением войск Союза открыто встал на сторону новой для них силы, используя выгодную ситуацию для расширения своих границ на юге континента.
    В целом, коренное население планеты жило своей обыденной жизнью: императоры и цари правили своими империями и государствами, знать богатела за счёт своего народа, крестьяне работали в поте лица, кочевники пасли скот и, при любом удобном случае, совершали набеги на маленькие городки и деревни. Неудобством для крестьян были частые полёты патрульных воздушных кораблей, пугавших их самих и их скот, но вскоре и люди, и животные привыкли к ним и не обращали внимания на шум, издаваемый патрульными кораблями. Ещё одним неудобством были многочисленные блокпосты, расставленные у каждого города и по основным дорогам. Частые задержки мешали населению свободно передвигаться из одного города в другой, из деревни в деревню. Но был и положительный фактор: реже стали набеги кочевников на населённые пункты, а по дорогам стало безопаснее передвигаться.      
    Я и Петрус приближались к Урбу. Мы проехали несколько блокпостов, на каждом из которых скапливались крестьянские повозки, нагруженные мешками с зерном, овощами и фруктами, предназначенными для продажи. Крестьяне вели в город коров и лошадей, в клетках везли свиней, кур, уток и гусей. Чем ближе мы подъезжали к Урбу, тем теснее становилось на дороге. Колонна из крестьянских повозок скрипела плохо смазанными колёсами, визжала, мычала, кукарекала и гоготала голосами скота и птиц, раздавались недовольные медленным продвижением высказывания крестьян, однако роптание никого не останавливало, и, хотя медленно, но колонна продвигалась вперёд.
    У последнего перед городом блокпоста колонна остановилась. Солдаты тщательно проверяли документы каждого прибывающего, осматривали повозки и, если крестьянин и его товар не вызывали подозрений, выдавали пропуск. Через полтора часа дошла очередь до нас. Петрус и я подали наши документы солдату, более молодой напарник которого осматривал повозку. Документы Петруса не вызвали никаких подозрений, но на мне солдат остановил свой взгляд, после непродолжительной паузы предложил следовать за ним. Когда мы подошли к палатке, солдат передал меня лейтенанту. Тот долго изучал мои документы, после чего попросил меня подождать и скрылся в палатке.
    Хотя уже был вечер, но накопившаяся за день духота, поддерживаемая заходящим за горизонт солнцем, не спадала.
    Ждал я недолго. Показался лейтенант и пригласил меня в палатку. Я вошёл, и меня сразу обдал свежий и приятный холодок, вырабатываемый кондиционером. В палатке, в которой можно было стоять во весь рост, находились три шкафа из несгораемого органического материала и два стола, за одним из которых в кресле сидела молодая женщина в форме первого лейтенанта. Она бросила на меня изучающий взгляд и пригласила занять такое же вертящееся кресло, стоявшее у стола напротив неё.
    Когда я занял предложенное место, молодая женщина обратилась ко мне:
    – Кто Вы и откуда?
    – Моё имя – Айстайн. Родом я из Фьёрнт Фьёлловергангена. Это маленькая деревушка у самого устья Большого Урба. Два года назад нашу деревню сожгли кочевники, вырезали всех жителей. В живых я остался один, и то по счастливой случайности: меня не было в тот день в деревне… Кстати, в моём документе указаны все необходимые данные.
    – Имя Пол Вам ни о чём не говорит? – спросила женщина, глядя на меня своими чёрными глазами.
    Отпираться не было смысла. Обо мне знают. Блокпост был предупреждён о моём возможном появлении. Меня ждали.
    – Зачем я Вам понадобился? – в свою очередь, спросил я.
    – У меня приказ: доставить Вас в Урб представителю разведки. Моё дежурство заканчивается утром. Вы переночуете здесь и завтра вместе со мной отправитесь в город.
    Валери Нэш, так звали первого лейтенанта, встала из-за стола и проводила меня за ширму, за которой моему взору открылся отдельный отсек, предназначенный для отдыха личного состава блокпоста. Три кровати были свободными, а на двух –  отдыхали после ночного дежурства двое молодых солдат.
    – Вы можете занять любую свободную кровать, кроме той, – заявила Валери, – эта кровать моя. Отдыхайте.
    Я вышел из палатки, нашёл Петруса, терпеливо дожидавшегося меня, объяснил ему новую ситуацию и мы попрощались. Петрус погнал свою повозку в Урб, а я остался.
    Делать мне было нечего, и я решил попусту не тратить время, а использовать представившиеся мне свободные часы для сна. Я вошёл в палатку. Валери сидела за своим столом и просматривала какие-то документы. На мгновение взглянув на меня, она продолжила свою работу, а я прошёл в спальный отсек, улёгся на одну из свободных кроватей и быстро уснул.
    Проснулся я от шума воды. Спальный отсек был соединён ещё с одним, предназначенным для принятия душа личным составом блокпоста. Я поймал себя на мысли, что не прочь тоже принять душ. В отсеке никого не было, кроме меня. Под потолком палатки висела лампочка, испускавшая тусклый свет, которого вполне хватало, работал кондиционер, освежавший воздух, а над моим ухом пищал комар. Когда писк закончился, я выждал, а, когда почувствовал характерный зуд от укуса, резким ударом ладони убил насекомое. В это время из душевого отсека вышла Валери. Нисколько не смущаясь присутствия мужчины, она нагой встала перед зеркалом и поправляла свою причёску из густых чёрных волос. Разумеется, Валери думала, что я сплю, иначе она не позволила бы себе такую вольность. Да и совместная военная служба мужчин и женщин, ежеминутно рискующих жизнью, несколько стирает грани половой принадлежности, снижает уровень стыдливости. Это как у актёров, находящихся на выезде со своими спектаклями в деревенском клубе, в котором нет отдельных уборных, а все актёры, мужчины и женщины, переодеваются в костюмы тут же, за кулисами. Какая стыдливость? Работа есть работа. Некогда думать об этических нормах.
    Валери почувствовала мой взгляд, обернулась, спокойно взяла полотенце и укрылась им.
    – Я думала, Вы не спите. – Смутилась Валери и подошла к столику, налила себе заранее заваренный чай, уселась и с отсутствующим взглядом, размеренно, маленькими глоточками, пила.
    – Я бы что-нибудь выпила покрепче, – вдруг промолвила Валери.
    – Выпейте, – предложил я, лёжа на спине на кровати и продолжая наблюдать за женщиной.
    – Ничего нет. Мужчины уже всё выпили.
    – У меня есть ром.
    – С удовольствием, – согласилась Валери.
    Я встал, достал из вещмешка бутылку, подошёл к столу, разлил ром по стаканам, и мы вместе сделали по глотку.
    – Я приму душ, а ты наливай, если захочешь ещё.
    – Нет, я Вас подожду, – ответила Валери.
    – Хорошо. Я скоро.
    Пятнадцать минут душа освежили меня.
    Валери сидела за столом, курила сигарету и о чём-то думала. Я подсел и разглядывал молодую женщину. В её взгляде читалась печаль. О чём? Или о ком?
    – Почему Вы смотрите на меня? – спросила Валери, стряхнув с сигареты длинный столбик пепла.
    – Ты красивая, – ответил с улыбкой я.
    – Спасибо.
    Не сговариваясь, мы взяли наши стаканы и сделали ещё по глотку рома.
    – Как я поняла, Вы всё время один? – спросила меня Валери.
    – В каком смысле?
    – Ну, Вы постоянно выполняете задания РУКПО. Мне известно, что агенты, как правило, на долгое время остаются одни.
    – Да.
    – Вам не бывает тоскливо? Одному с ума можно сойти. Я бы не смогла так.
    – Бывает.
    – И как же Вы выдерживаете одиночество.
    – По разному. При перелёте помогает ром. Когда высаживаешься на незнакомой планете, про тоску забываешь. Не до неё. Если планета заселена людьми, то новые знакомства привносят разнообразие.
    – У Вас семья есть?
    – Нет.
    – И никогда не была?
    – Была. Сейчас нет.
    – Почему?
    – Так получилось.
    – А дети?
    – Детей нет.
    – Почему!?
    – Так получилось.
    – Не хотите отвечать? Ваше право.
    Мы выпили ещё рома. Валери закурила вторую сигарету.
    – О чём печалишься? – попытался я продолжить разговор, переведя его на другую тему.
    Валери призадумалась.
    – Мой жених тоже служит в армии. Их направили в созвездие Волопас. Волнуюсь я за него.
    – В следующем году вы встретитесь. У вас будет крепкая семья. Потерпи.
    – Вы так уверенно говорите! Откуда Вам известно?
    – Верь мне. Будет так, как я сказал.
    – Спасибо, Пол, за поддержку, – улыбнулась Валери. – Наверно, пора спать.
    Молодая женщина встала из-за стола, а когда подошла к кровати, повернула голову в мою сторону и попросила:
    – Отвернитесь.
    Я улёгся на свою кровать спиной к Валери.       
    – Спокойной ночи, – пожелала она мне.
    – Спокойной ночи, – ответил я, но раскатистый храп Валери не дал уснуть до утра.
    Утром вместе со сменой приехал Свен.
    – Вот ты где, чертяга! – Выйдя из кабины автокара, с улыбкой направился Свен прямёхонько ко мне.
    Мы пожали друг другу руки, похлопали друг друга по плечу, Свен успел поблагодарить Валери за выполненное задание и отвёл меня в сторону.
    – Твоё задание отменяется, – сообщил Свен. – Поступаешь в моё распоряжение. Будем вместе организовывать службу контрразведки в Урбе. С руководством РУКПО согласовано. Насчёт этого можешь быть спокоен. Хватить тебе в одиночестве бороздить космические дали. Пора поделиться своим опытом. Я очень рад, что мы будем работать вместе…
    Через час мы были уже в Урбе. Свен привёл меня в свой кабинет, вытащил из походного холодильника бутылку виски, кусок свиного сала, хлеб, парочку помидоров, разлил виски по стаканам и предложил:
    – Выпьем за нашу новую работу!
    Затем снова разлил виски и со словами: «Между первой и второй промежуток небольшой. За неё! За удачу!» – предложил выпить. Но и на этом он не остановился. Свен наполнил стаканы по третьему разу, приподнял свой, произнося дежурный тост: «За него! За успех!» – опрокинул содержимое и одним глотком проглотил виски.
    Я не гонялся за Свеном. Сделав всего пару глотков, я принялся поедать сало и хлеб. Честно говоря, я был голоден, а пить на голодный желудок не любил, зная, чем это может закончиться. Свен не настаивал, а помог мне уничтожить закуску, затем открыл сейф и вытащил оттуда шифрограмму. Он дал мне ознакомиться с ней. В шифрограмме, предназначенной для меня, руководство РУКПО предлагало мне до новых указаний поступить в распоряжение контрразведки космической эскадры и оказывать всемерную помощь в обеспечении безопасности. О получении данной шифрограммы руководство РУКПО просило сообщить.
    – Свен, мне нужен мой космокар.
    – Не проблема, Пол. Где ты его оставил.
    – В Фештунгбергенштадте.
    – Завтра заберём, а сегодня день отдыха и сюрпризов.
    – Каких сюрпризов?
    – Не спеши. Скоро сам увидишь.

    С семнадцати лет я бреюсь каждое утро. Казалось бы, что в этом удивительного? Ничего. Но в это утро процесс был неудачным. Только на подбородке я нанёс три небольших кровоточащих ранки, не считая верхнюю губу, и ещё умудрился поранить шею и левую щеку.
    По обыкновению, я встал рано. Клара спала. Она лишь на мгновение открыла глаза и спросила: «Ты куда?» – и вновь уснула, как только услышала мой ответ: «Я вернусь».
    Клара была тем самым сюрпризом, о котором говорил Свен. Когда мы прибыли в Урб, Свен сначала привёл меня в свой небольшой кабинет в огромном здании, в котором расположился штаб союзнической группировки войск. Он снова налил мне коньяк, выпил сам. От небольшой дозы напитка щёки Свена покрылись красными пятнами, а на глазах выступили слёзы. Нехороший признак.
    – На твоём месте я бы воздержался от алкоголя, – сказал я Свену.
    – Это почему же?
    – Есть такая болезнь - алкоголизм.
    – Ха! – Рассмеялся Свен. – Ты же знаешь, что я пью всю свою сознательную жизнь. Мне она не грозит.
    – Она грозит всем. И ты не исключение. 
    Свен ввёл меня в курс дел. Ему поручено создать особый отдел контрразведки при урбанской группировке войск, а для этого необходимо набрать штат сотрудников из офицеров, которым когда-то приходилось служить в контрразведке и родственных ей службах. Я оказался в числе тех, на кого пал его выбор.
    – Будем работать вместе. Отправлю на тебя представление и пойдём. Твоему удивлению не будет предела.
    Свен отправил представление, кому-то позвонил по телефону, спросил, всё ли готово, и, услышав, вероятно, положительный ответ, сказал: «Мы идём».
    Во дворе здания штаба стояло около двух десятков автокаров. Свен подошёл к одному из них.
    – Мне даже служебный транспорт выделили, – с гордостью заявил он. – Да, жизнь начинает налаживаться.
    Свен уселся за руль, я рядом – на пассажирское место, и мы тронулись. Проехали несколько кварталов и через пять минут выехали к каналу, отходившему от реки, деливший город надвое.
    Мы остановились у одной из беседок, с крыши которой свисали зелёные ветви незнакомого мне растения.    
    – Это моя резиденция, – пояснил Свен.
    Беседка была довольно просторная. Посреди неё стоял покрытый белой скатертью стол, на котором расположились бутылки с вином и коньяком, лёгкая закуска, состоявшая из фруктов и сладостей.
    Но главное было не в беседке и алкоголе с фруктами, а в том, что нас ждала Клара.
    – В этом заключается твой сюрприз? – спросил я Свена.
    – Ты не рад?
    – Клара должна была уже преодолеть половину пути до Илоны.
    – Присаживайтесь, – пригласила нас Клара к столу.
    Мы уселись. Свен налил в бокал Клары вино, а нам – коньяку.
    Сделав глоток, я попросил:   
    – Рассказывайте, что произошло, по какой причине ты осталась на Гефесте, а ты, – я бросил короткий взгляд на Свена, – не выполнил приказ?
    – Свен тут не при чём, – сказала Клара. – Я сбежала. Как только вы с Петрусом отправились, я нашла командира батальона, договорилась с ним, переоделась в форму солдата и вместе с батальоном последовала за тобой в Урб.
    – Талант! – воскликнул Свен. – Правда, мне досталось от начальства, но я убедил руководство, что Клара прирождённый разведчик, и взял её на службу в свою команду. Так что, Пол, мы теперь будем работать вместе, в одной связке. А для начала, – продолжил Свен, – я объясню задачи, которые определены нашему отделу. Главная из них: выявление шпионов, как среди наших военнослужащих, так и среди местного населения. Для этого, нам необходимо разделить направления, по которым каждый из нас будет работать. Я думаю так, что мне, кроме организации работы отдела, надо взять на себя работу среди личного состава группировки, а ты, Пол, и ты, Клара, будете проводить работу среди местного населения. Что вам для этого надо сделать? Для успешной работы нужно найти осведомителей. Так как это направление подобно чистому листу бумаги, вы будете работать вместе…
    Свен ещё долго говорил, ставил перед нами задачи, не забывая глотать коньяк. Когда изрядное количество алкоголя было им употреблено, его бессвязная речь превращалась в бессмыслицу, язык начал заплетаться, и Свен, засыпая, стал клевать носом. В конце концов, нам надоело его слушать, мы подхватили его под руки, посадили в автокар и отвезли в штаб, в здании которого были выделены отдельные помещения для проживания офицеров. Проводив Свена до его комнаты, мы уложили его в кровать, и он, воскликнув: «Смерть шпионам!» – тут же уснул.
    – Вот такой у нас начальник! – Резюмировала Клара.
    Я направился к выходу, Клара пошла за мной.
    – Что будем делать? – Спросила она меня.
    – Работать.
    – Как ты себе это представляешь?
    Я не ответил. Мой взгляд упал на картонные ящики, стоявшие у окна. Как я и предполагал, в них был набор походных пайков. Захватив с собой недельный запас продуктов, я пошёл к выходу, Клара последовала за мной. Воспользовавшись автокаром Свена, мы выехали с территории штаба и направились к реке.
    – Куда мы едем? – спросила Клара.
    – К моим друзьям.
    – У тебя есть друзья в Урбе? – удивилась она.
    – Да.
    – Когда ты успел?
    – Когда ты отдыхала на острове.
    Мы подъехали к переправе – к мосту через реку. Он был недостаточной ширины и прочности, чтобы по нему можно было передвигаться на автокаре, а потому мы оставили его на берегу и направились к противоположному пешком.
    Пройдя несколько кварталов с хаотично расставленными хижинами бедняков, мы вошли, наконец, в проулок, в котором стоял дом Цайтуса. Самого Цайтуса не было – он рыбачил в море. Не было и его сына, того самого Магнуса, одного из мальчиков, с которыми я познакомился, впервые высадившись на Гефесте-II. Как сообщила нам Рапиата, он вместе с отцом вышел в море. Парень уже вполне взрослый, пора помогать зарабатывать на пропитание.
    – Но скоро они вернутся, – говорила нам Рапиата. – Солнце идёт к закату. Вы уж простите меня, но мне нечем вас угостить, поэтому не приглашаю за стол. Вернётся Цайтус с уловом, тогда угощу вас свежей рыбой.
    Я отдал Рапиате несколько пакетов походного пайка и попросил Клару помочь приготовить ужин, чтобы поспеть к возвращению Цайтуса и Магнуса, а сам в это время остался во дворе с Солитой, качавшей в люльке сестру.
    Когда я познакомился с семьёй Цайтуса, его жена была на сносях. За то время, за которое мы не виделись, Рапиата разрешилась от бремени, родив дочь.
    Заложенный от рождения инстинкт материнства проявлялся в Солите в полной мере. Выражение её лица, интонация голоса, движения рук во время ухаживания за своей сестрой-малюткой – всё выдавало в молодой девушке готовность самой стать матерью. Солита ворковала над ребёнком, поправляла одежду, размеренно качала люльку, пела на непонятном мне языке колыбельные песни. Весь мир для неё сосредоточился в этом маленьком существе, беспомощном, но, по законам природы, сумевшим заставить своих домочадцев любить её и оберегать.
    Рапиата и Клара скрылись в хижине, я сел на стоявший во дворе чурбан, служивший, по видимому, подставкой для колки дров, и закурил сигару. Солита прекратила петь колыбельную, а когда наши взгляды встретились, я заметил весёлые огоньки её глаз. Улыбнувшись, она сказала:
    – Я знала, что ты вернёшься к нам.
    Улыбнувшись в ответ девушке, я ничего не ответил, но продолжал курить сигару.
    – Кто эта женщина, которая пришла с тобой? Твоя жена? – спросила меня Солита.
    – Нет. Мы работаем вместе.
    – Красивая женщина! Мне кажется, она влюблена в тебя.
    – Тебе это просто кажется. Мы вместе делаем одну работу, и не более.
    – Нет, нет. Она, правда, влюблена в тебя. Уж поверь мне.
    – Почему ты так решила?
    – Ой, а что тут решать? Это и так ясно. Женское сердце не обманешь.
    «Надо поговорить с Кларой, – подумал я, – чтобы она сдерживала свои эмоции. Если ребёнку всё видно, то уж взрослый человек и подавно заметит. В нашей работе не следует выказывать свои чувства».
    – А я выхожу замуж, – сообщила, вдруг, мне Солита. Но в её голосе я не заметил радости, присущей девушке, собирающейся создавать свою семью. Голос Солиты был обыденным, будто выйти замуж – это заведённый порядок вещей, как утром умыться и почистить зубы, или выпить воды.
    – Кто твой жених?
    – Телефос. Сын двоюродного брата моего отца. Они живут с нами по соседству.
    Родственные браки. В данном случае родство не столь близко, однако, следовало бы опасаться за потомство. Хотя, я в этом мало разбираюсь. В истории человечества много примеров, когда родственные браки вели к вырождению рода, но много примеров обратного. Взять, например, случай, когда моряки мятежного «Баунти» высадились на далёком острове в Тихом океане, прихватив по пути к нему туземных женщин. На Питкерне в течение трёх столетий из поколения в поколение совершались родственные браки, однако о вырождении и нет речи.
    – По своей воле выходишь замуж? – спросил я Солиту.
    – Не знаю, – ответила девушка.
    – Не знаешь, хочешь выйти замуж, или нет?
    – Замуж хочу, – улыбнувшись, ответила Солита.
    – Но не за Телефоса?
    – Моего желания никто не спрашивал… Как и Телефоса тоже.
    – Вас решили поженить родители?
    – Да. Ещё до нашего рождения.
    Я не задавал больше вопросов, а молча продолжал курить сигару.
    – О чём думаешь? – не выдержав молчания, спросила Солита.
    – Ни о чём.
    – Пол, скажи, что происходит? В городе появилось много странных людей, какие-то странные железные повозки без лошадей, в небе летают большие железные птицы? Мой папа говорит, что боги спустились к нам с небес, и ничего хорошего ждать не придётся.
    – Мы не боги. Мы такие же люди, как и вы. Мы прилетели с других планет. А вот то, что ничего хорошего вам от нашего прилёта не будет, тут твой отец прав. 
    – Зачем вы к нам прилетели?
    – Долго рассказывать, Соли. Наблюдай за событиями, и ты сама многое поймёшь.
    Я долго, слишком долго задержался на этой планете. Я сидел на выбранном чурбане, молчал и невесёлые мысли посещали меня. Когда-то я вылетел на задание в созвездие Волосы Вероники, когда-то меня заправили некачественным топливом. Ни это ли событие сыграло свою роль в том, что со мной произошло за последний год моих странствий? Есть классическое изречение: на одном конце земного шара бабочка взмахнула крылышками, а на другом – происходит землетрясение. Казалось бы, что значит лёгкий взмах крылышек? Но в мире ничего не происходит случайно, и все события и явления взаимосвязаны между собой.
    В молодости я увлекался творчеством Марка Твена. Мной были перечитаны множество его очерков, рассказов и повестей. Но более всего меня впечатлил его «Таинственный незнакомец». Сатана меняет линию жизни одного из героев рассказа – Николауса. Ночью он просыпается от шума дождя. По прежней линии жизни Николаус переворачивается и вновь засыпает, но по новой, изменённой Сатаной линии, мальчик встаёт и закрывает окно. Казалось бы, как может такое незначительное событие поменять жизнь? Однако, Николаус просыпается утром на пару минут позже и ничего, что должно было случиться, уже не случается. По прежней линии жизни Николаусу суждено было спасти Лизу, красивую и ласковую девочку, любимицу всей деревни. Но, проснувшись на две минуты позже, Николаус на четыре минуты позже бросается в реку, чтобы спасти Лизу, которую течением отнесло далеко в глубокое место, и Николаус, и Лиза тонут. Не встав ночью, чтобы закрыть окно, Николаус утром проснулся бы раньше всего на две минуты, река не успела бы далеко отнести Лизу от берега, и Лиза была бы спасена. Но, что ожидало бы их? Николауса – болезнь и паралич, который до самой смерти приковал бы его к постели, а Лизу – преступная жизнь и смерть от рук палача в тридцатишестилетнем возрасте. Сатана перебрал ещё миллиард линий жизни несчастных, но они оказались ещё страшнее.
    Всё в нашей Вселенной подчинено эффекту бабочки, который я называю эффектом закрытого окна. А закроет ли мальчик окно!?
    Не заправился бы я некачественным топливом на Илоне, не пришлось бы совершать аварийную посадку на Сепозите. Не высадившись на Сепозите, не произошли бы события по устранению от власти Жоффруа Ру, Вивьен так и остался бы на совей родной планете, я не повстречался бы со Свеном, не было бы в моей жизни ни Ноймана, ни Ингвара, ни Клары и прочих персонажей.
    Из задумчивого состояния меня вывела Клара, когда вдвоём с Рапиатой они вышли во двор.
    – Что случилось, Пол? О чём задумался? – спросила обеспокоенная Клара.
    – Так, пустое, – ответил я.
    Но Клара задала мне те же вопросы, когда мы уже вернулись к месту расположения штаба урбанской группировки союзнической армии, поселились в предназначенной для нас и оборудованной для жилья комнате.
    – Пол, – сказала Клара, выслушав мой рассказ об эффекте закрытого окна, – ты должен изменить свою жизнь.
    – Каким образом? – поинтересовался я.
    – Не знаю, но ты уже не молод. Пора подумать о другом занятии. Твоя нынешняя работа для молодых.
    – Но я больше ничего делать не умею.
    – Не правда. Ты образован, умён, деловит. Ты много, чего можешь.
    – Что же ты предлагаешь?
    – Я могу предложить тебе работу в своей компании. Ты будешь обеспечен. Я куплю тебе дом. У тебя будет всё, что ты захочешь. Соглашайся, Пол, – просила меня Клара. – Мы будем с тобой встречаться, – с милой улыбкой добавила она.
    – Как на это посмотрит твой муж? Не думаю, что ему понравится.
    – Нас ничего не связывает. Лишь общая работа и официальный брак. Выплачу ему отступные, и он будет доволен.
    – Пройдёт время, ты встретишь молодого мужчину. Зачем я тебе?
    – Нет, Пол. Ты мне нужен. Я люблю тебя.
    – Клара, милая, я стар для тебя…
    – Не говори глупостей.
    – Я говорю верные слова. Ты годишься мне в дочери. Молодые должны быть с молодыми. Это закон природы. А природа не любит шуток. Пройдёт немного времени, ты начнёшь засматриваться на молодых мужчин, а я буду мешать, буду тебе в тягость. Ни мне, ни тебе эти проблемы не нужны.
    – Ты мне мешать не будешь. И в тягость не будешь, – не соглашалась Клара.
    – Лет через пять я превращусь в старика, и кто знает, сколько мне ещё осталось жить на этом свете? Может через те же пять лет я уйду.
    –  Пусть! – не унималась Клара. – Пусть пять лет счастья! Разве этого мало!?
    Что я мог ещё сказать? Женщину невозможно переспорить. Она упрямо будет стоять на своём. И муж не проблема, если она любит другого и решила с ним связать свою жизнь. Существует разница в поведении мужчин и женщин в подобных ситуациях. Мужчине, в моральном смысле, сложнее порвать с прежней семьёй ради другой женщины, насколько бы сильным не было влечение к ней. Он чувствует себя виноватым в предательстве, и это обстоятельство, зачастую, непреодолимо для начала новой жизни. Для влюблённой женщины, решившей порвать семейные узы ради другого мужчины, препятствий не существует. Она смело рушит прежнюю жизнь и уходит. И никакие доводы и трудности её не остановят.      
    Утром я и Клара уговорили Свена командировать нас по делам службы в Фештунгбергенштадт. Нам нужен был мой космокар, чтобы покинуть планету. На следующий день, заправив космокар топливом под завязку, мы покинули Гефест-II. Через девяносто земных суток совершили посадку на Илоне, но не на планетном космодроме, а принадлежащем семье Бёргов. Меня ждали, чтобы взять под арест по обвинению в дезертирстве, но в имении Клары я был под защитой. Право частной собственности на Илоне соблюдалась неукоснительно. В течение моего вынужденного заточения я подвергался почти ежедневным допросам армейскими следователями, допущенными Кларой в своё имение, но отдавать меня в руки правосудия Клара категорически отказалась, и сама присутствовала на каждом моём допросе. Используя своё влияние, многочисленные знакомства и богатство, Клара уладила мои дела, и через месяц я получил официальное уведомление военной полиции о прекращении преследования в связи с достижением мной пенсионного возраста – агенты РУКПО отправлялись на отдых в сорокапятилетнем возрасте, в военное время – на два года позже. Мне же в день вылета из зоны военных действий исполнилось сорок девять.
    Два года я прожил на Илоне. Клара, как и обещала, купила мне дом, даже не дом, а целый особняк, вокруг которого рос сад, от ворот в металлическом ограждении до особняка простилалась дорожка, которая каждое утро посыпалась специальным песком из крупных гранул. За садом ухаживал садовник, проживавший вместе со своей семьёй в небольшом флигеле в глубине сада. За домом смотрели многочисленные служащие, был у меня и свой повар, который готовил вкусные завтраки, обеды и ужины.
    Чтобы не скучать, Клара дала мне работу аналитика в своей компании. Хотя я добросовестно выполнял свои обязанности, но работа меня тяготила, и мной всё больше овладевала тоска по космическим перелётам, по новым планетам и новым встречам. Когда мне становилось совсем невмоготу, я заливал тоску ромом. Всё чаще я стал подумывать о побеге – благо у меня был новый космокар, который был выкуплен Кларой.
    Клара, развелась со своим мужем, а когда она родила девочку, мы оформили наши отношения официально. Мой особняк за ненадобностью был продан, и я переселился к Кларе. Как жена, она меня вполне устраивала, но на работе была ко мне придирчива. Это бесило меня, и у нас участились ссоры, которые мы переносили домой. Благо, что наши ссоры не видела дочь – мы благоразумно оберегали её. Чтобы прекратить ссоры, я уволился и проводил время дома, но это не помогло. Клара чаще стала задерживаться на работе, а потом не появлялась дома по нескольку суток. Я понимал причину её отсутствия. Личный водитель Клары жил на территории нашего особняка, в отдельном доме для прислуги. Всё чаще по вечерам он стал возвращаться один, а однажды утром Клару подвёз молодой мужчина – директор одной из дочерних компаний. Я украдкой наблюдал за их прощанием. Короткий поцелуй, подаренный ему Кларой говорил о многом.
    И я решил бежать. Через неделю представился удобный случай. Клару ждал её водитель. Уходя, она мимоходом сообщила мне:
     – Пол, сегодня не ждите меня… Я уезжаю в командировку на Терру по делам компании. Вернусь через два месяца. Слуг я предупредила ещё вчера. Ну, пока, не скучай… – И Клара подставила щёку для поцелуя.
    Когда автомобиль скрылся, я зашёл в свой кабинет, не спеша собрал необходимые вещи, набросал короткую записку Кларе, сложил листок вдвое и запечатал в конверте. Сделав пометку: «Для Клары», – я оставил конверт на столе.
    До космодрома я добрался на своём автомобиле за сорок пять минут. Мой космокар стоял на месте, я отключил систему защиты, уселся в кресло, включил двигатели и систему управления космокаром. По компьютеру я определил свободные воздушные коридоры и дал команду на взлёт по одному из выбранных коридоров.
    Более двух месяцев я находился в космическом пространстве. Космокар в режиме автопилота держал курс на ; Эридан a – экзопланету, одной из первых освоенных человечеством. В настоящее время она не представляла интереса. На планете не было обнаружено редких минералов, а, значит, власть предержащие не спешили вкладываться в неё. Население было немногочисленным. Всё, что необходимо для сносной жизни, производилось самостоятельно.
    Семь лет назад по заданию РУКПО я посещал эту планету, и теперь я приближался к ней, когда услышал сигнал бортового компьютера.
    – Пол, почему ты ушёл? И мне ничего не сказал, – услышал я голос Клары. – Прошу тебя, вернись!
    Я отключил компьютер, вышел в комнату отдыха, сделал глоток рома, улёгся на диван и забылся сном.