Письма Бориса Пастернака

Перечитываю письма Бориса Пастернака.
С неизбывной благодарностью Кулиев вспоминал, какой опорой, утешением, спасением стали для него эти письма в самые его трагические годы.
Они ошеломляют красотой и величием Поступка, отваги.
В них вызов людской трусости, злобе, распада, торжествующих вокруг самого Пастернака и которые как бы отодвинулись в сопоставлении с формой и масштабом трагедии Кулиева, окаменевшего от метода жертвоприношения своего народа «Сатурну, пожирающему не только своих детей», но уже самого себя. И Пастернак, отмахнувшись от осторожности, от собственных и мучительных обстоятельств, пишет сосланному поэту письма. Каждое - памятник мужеству духа в истории культуры.
Бесстрашие Пастернака, вступившего в переписку со спецпереселенцем, особенно изумляет на фоне даты - 1947 год. Он один из самых мрачных, безвоздушных и опасных во внешней биографии поэта.
В этом году резко усилилась критика его творчества Сурковым, Фадеевым, изъят и уничтожен уже набранный сборник стихов.
Постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 года возвещало о новом усилении идеологического шабаша, ждановщины.
...Письма Пастернака интересны степенью понимания сути дарования Кулиева, его характера и судьбы. Правда, слова Пастернака : “ Кулиев должен знать, что нынешние его злоключения такая же ничтожная и преходящая условность, какою могло бы быть его начинавшееся тогда благополучие… Ничего не пропадет, ни о чем не надо жалеть, ничего не надо бояться” не совсем верны. То, что переживалось Кулиевым в 1947-ом году было не условностью и ничего общего не имело с отсутствием личного благополучия.
При глубоких, все захватывающих личных событиях, погруженности в новый роман, роман двойной - «Доктор Живаго» и Ольга Ивинская, при цейтноте времени, в котором он «покупая двадцать пятые часы суток», мог работать только для себя и уходить в свое, при мрачной антиреальности вокруг Пастернак пишет малознакомому человеку так, как будто знает его давно, знает все, угадывает в нем главное и повторяет: «Очень люблю Вас и верю в Вас».
Получив ряд подстрочников Кулиева, он пишет о потрясенном восхищении ими, и не потому, что среди них было одно посвящено ему.
Б. Пастернаку -К.Кулиев
О больших поэтах хорошо говорить
Утром, когда идет снег.
Они приходят в мир так же,
Как приходит снег.
О больших поэтах хорошо говорить,
Когда идешь в горах.
Они, как горы, радость высоты
Дают людям…
Первым прискакавшим на скачках
Конем мне кажется он.
Видящим с высоты даже червяка на земле
Орлом мне кажется он…
Словно найдя и открыв какую-то
Новую землю, смотрит на нее
С горы, вдыхая новый аромат,
Так он смотрит на мир…
     (подстрочный перевод с балкарского)
Просто, прозрачно, зримо, точно.
«Все это очень, очень хорошо. Это не только выношено и выражено с большой покоряющей силой, это каждый раз изображение самой этой силы, хмурой, грустящей, плененной, это каждый раз ее новый образ в той или иной форме прометеевой скованности и неволи.
Стихи, которые Вы написали в день Вашего рождения, и стихи, написанные мне, - они хорошо сверхъестественно, но я ставлю рядом и «Я хочу, чтобы было так», «Вечером, когда листья падают» и «Видя, как идет дождь».
Между прочим, несмотря на лучшие наши и гетевские переводы персидской и арабской лирики, несмотря на Саади, Омара Хайяма и пр., на Ваших примерах я впервые в жизни понял, открыл, испытал на себе действие и природу этих газелеобразных возвращений и повторений, трагическую естественность и победоносность этой формы, так сказать, роковой, заклятый ее ход. Все это крупно и бесподобно».
Мимоходом Пастернак обозначает одну и значительную стилистическую особенность в поэтике Кулиева - возвращение и повторение...
Приведу одно письмо:
Борис Пастернак - Кайсыну Кулиеву
25 нояб. 1948
Дорогой Кайсын!
Спасибо Вам за Ваше порывистое горячее письмо. Вы пользуетесь полною моею взаимностью. У меня есть мысли о Вас, которые я мог бы сейчас же сообщить Вам, или записать для памяти, но у меня нет времени, и я их все равно не забуду. Или вот они в двух словах. Вы из тех немногих, которых природа создает, чтобы они были счастливыми в любом положении, даже в горе. Тот, кто очень рано или при рождении получает от нее несколько, все равно каких, нравственных, душевных или физических задатков, но выраженных до конца и не оставляющих сомнения, тот в завидном положении вот почему. На примере самого себя (а это ведь очень удоб¬но: каждый всегда под рукой у себя), на примере самого себя, на примере именно этих выступающих, определенных качеств рано убеждается он, как хорошо и в мире все законченное, недвусмысленное, исправное и образцовое, и на всю жизнь пристращается к самосовершенствованию и охватывается тягой к совершенству. Прирожденный талант конечно есть путь к будущей производительности и победе. Но не этим поразителен талант. Поразительно то, что прирожденный талант есть детская модель вселенной, заложенная с малых лет в ваше сердце, школьное учебное пособие для постижения мира изнутри с его лучшей и наиболее ошеломляющей стороны. Дарование учит чести и бесстрашию потому что оно открывает, как сказочно много вносит честь в общедраматический замысел существования. Одаренный человек знает, как много выигрывает жизнь при полном и правильном освещении и как проигрывает в полутьме. Личная заинтересованность побуждает его быть гордым и стремиться к правде. Это выгодная и счастливая позиция в жизни может быть и трагедией, это второстепенно. В Вас есть эта породистость струны или натянутой тетивы, и это счастье. Про это я Вам и хотел написать, но таких вещей не пишут с кондачка и на фуфу, жалко что я это скомкал.
Я просил дочь Марины Цветаевой послать Вам и Елене Дмитриевне* (как она, и во Фрунзе ли?) рукопись романа из Рязани, где она живет, но она не хочет. Дело только откладывается, я Вам пошлю, когда освободится мой экземпляр. До этого не пишите мне (тяжело и неприятно не отвечать), потом напишите сразу.
Ваш Б. Пастернак