Дорога

Поезд увёз багаж –
Прожитых лет тираж …
Из песни



Поезд шел на Запад. Изгибаясь будто змея, он глотал километры, пытаясь убежать от ползущей с Востока угрозы. Я сидел в пустом купе плацкартного вагона. Мыслей не было. Сознание периодически затягивал какой-то туман.
 
Эвакуация, как и любое бегство, происходила в обстановке хаоса. Память не подсказывала, почему и как я оказался один в этом вагоне, да я и не старался найти ответы. Преобладало лишь ощущение неотвратимой смертельной опасности, отсюда и судорожные попытки её избежать.

Мы бежали за уходящим днём, спасаясь от неумолимо надвигающейся ночи. За окном тянулся однообразный, зачумленный пейзаж, будто кадры чёрно-белого кино.

Периодически по проходу перемещались какие-то серые личности с узлами и коробками. Видимо, это были торговцы, которые никому ничего не предлагали, считая, что кому надо – сами обратятся. Ощущение подвешенности, неопределенности давило. Хотелось хоть какого-нибудь конца.

И вдруг, в проходе появилась Люда. Я сразу её узнал, хотя она и была в необычном бледно-лиловом платье, а волосы прихватила такого же цвета лентой. Она уверенно направилась к моему купе. Широко открытые светло-голубые глаза и ослепительная улыбка, которую не портило даже отсутствие некоторых зубов, подтверждали – она также узнала меня.

Люда протянула руку и, когда её длинные музыкальные пальцы оказались в моей ладони, сердце моё подпрыгнуло к самому горлу, а затем провалилось куда-то к диафрагме.

«Как ты здесь оказалась?» – не удержался я от вопроса.
«Я здесь танцую» – ответила она, и устало прилегла на нижнюю полку.

Всеобщие невзгоды, видимо, коснулись и её. Какие ещё могут быть вопросы, если врач высокой квалификации зарабатывает на жизнь танцами в вагоне-ресторане? Не в силах произнести ни слова, я присел рядом и замер, будто цепной пёс.

Внезапно поезд дёрнуло и, он остановился. Лицо Людмилы исказила гримаса боли, она вытянулась на полке, её била дрожь.

«Судороги!», – едва произнесла она сквозь стиснутые зубы.
«Нужен препарат …», – сложное название было мне незнакомо, но оно тотчас впечаталось в память.

Схватив какие-то деньги, я выскочил из вагона на перрон станции. Аптечный киоск оказался рядом со зданием вокзала, но длинная очередь, выстроившаяся к нему, почти не двигалась. Мои попытки протиснуться к окошку киоска окончились ничем. Все мои аргументы наталкивались на глухое равнодушие, либо мрачную агрессивность стоявших в очереди людей. Я не находил ни намёка на понимание или участие в этом ряду каменных, серых лиц.

Наконец, очередь двинулась. Всё моё внимание сосредоточилось на маленьком спасительном окошке, и надежда росла по мере его приближения. Мысли мои разбегались, словно испуганные мыши. Сосредоточиться мешали какой-то всё учащающийся стук и отдающие в колени толчки вокзальной платформы.

Из ступора меня вывел оглушительный гудок тепловоза. Рванувшись к краю платформы, я увидел тающий в дымном облаке силуэт последнего вагона. Поздно, уже не догнать, да и к ногам как будто привязали пудовые гири.

Поезд уносил нуждавшегося в моей помощи человека, дорогие воспоминания, не осуществившиеся мечты, памятные вещи, документы, средства к существованию.

«Ты один – ты один – ты один – ты один …» – выводил затухающий стук вагонных колес.

Как не силился, я не мог вспомнить ни номера поезда, ни номера вагона. К тому же я не знал и конечного пункта назначения. Лишь самое общее направление – на Запад.

Беспомощно оглянувшись, я обнаружил, что стою на пустынном перроне, в футболке, трусах и шлепанцах, зажав в кулаке ничтожную сумму денег.

Надо было искать кого-нибудь из администрации.

Неприветливое здание вокзала казалось монолитным, выточенным из сплошной глыбы серого камня. Наконец я обнаружил вход, но мои поиски хоть какого-нибудь ответственного лица были тщетны. Кругом царили пыль и запустение.

На мои вопросы, стоявший у входа охранник, вместо ответа, молча ткнул пальцем в сторону лестницы, ведущей в полуподвал. Спустившись в цокольный этаж, я попал в довольно чистый, хорошо освещенный коридор, по обе стороны которого тянулась вереница дверей. Все двери были одинаково безлики и наглухо заперты, лишь в самом конце коридора на одной из них белела какая-то вывеска. Приблизившись, я прочитал: «Миграционный центр».

Топтавшиеся у двери представители бывших союзных республик, удивленно посторонились. В ответ на мой стук, из-за двери послышалось неопределенное мычание, расценив его как разрешающий сигнал, я вошел.

В тесной комнате без окон, за компьютером сидел смуглый оператор, отчётливо азиатской внешности. В отличие от толпившихся в очереди мигрантов, он не выказал никакого удивления. Но едва я открыл рот он, опередив меня на долю секунды, сообщил: «все услуги нашего Центра – платные». Отдав последние деньги и изложив суть своих проблем, я терпеливо ждал, когда оператор откопает в сети хоть что-нибудь обнадеживающее.

Наконец щелканье клавиш прекратилось. Чёрные глаза оператора масляно блестели, улыбка лучилась золотом зубов: «Вы – гражданин страны пребывания, а мы обеспечиваем проезд и проживание только не гражданам, то есть настоящим мигрантам. Вот если бы Вас лишили гражданства, или Вы сами от него отказались…». Глаза опера-тора хитро сощурились.

Я шел по коридору, сжимая в руке четвертинку листа – отпечатанную на принтере справку о том, что я действительно отстал от поезда. Это был мой единственный документ – «вид на жительство». Калейдоскоп мыслей никак не выдавал стройной картины. Я – гражданин этой страны, но не граждане – в гораздо лучших условиях.

Погруженный в невесёлые мысли, я не заметил, как оказался в сводчатом туннеле. Холод, который я прежде не ощущал на фоне переживаний, стал пробирать до самых костей. Вдоль стены стоял ряд больших пластиковых контейнеров, похожих на мусорные, плотно закрытых крышками. Не из любопытства, а из-за отсутствия каких-либо альтернатив, я стал открывать контейнеры один за другим. В них оказались вещи, от которых избавились мигранты, чтобы следовать дальше налегке.

Подавляя отвращение, я выбрал кое-что из одежды, отдав предпочтение прочным спортивным вещам, почище. В одном из контейнеров оказался даже вполне приличный чемодан на колёсах, который я наполнил нужными в дороге предметами.

У выхода из туннеля путь мне преградил массивный мужик, похожий на цыгана. Чёрные нечесаные кудри торчали во все стороны из-под низко надвинутой кепки. Засаленный пиджак был надет на голое тело.

«Ну что, прибарахлился?», – оскалил стальные зубы «цыган», – «надо поделиться!».
«А Вы, собственно, кто?», – спросил я, пытаясь оттянуть момент неумолимо приближавшейся развязки.
«А мы, собственно, охрана!», – «цыган» выпятил волосатую грудь, на которой болталась, подвешенная на ботиночном шнурке старая советская кокарда рядового состава.
 
Я уже понял, что «цыган» из числа «шакалов», грабивших безответных мигрантов. Не вынимая рук из карманов, он приближался, стараясь оттеснить меня вглубь туннеля.

В последнюю секунду я боком выскользнул в оставшуюся щель и, развернувшись лицом к противнику, встал под прикрытием рекламного щита. Сжав в руке обрезок стальной арматуры, я приготовился продать свою жизнь как можно дороже.

Но тут в ситуации что-то поменялось. Лицо громилы уже не выражало прежней наглой уверенности. Сделав шаг в мою сторону, он вдруг остановился, будто споткнувшись. Я начал медленно отступать от чёрной пасти туннеля. «Цыган» не двигался, словно боялся пересечь незримую черту.

Боковым зрением я увидел человека в форме, в расслабленной позе стоящего у кромки тротуара. Наши телодвижения наверняка не прошли мимо его внимания. И хотя полицейский держал себя нейтрально, я понял, что сфера влияния «шакалов» сильно ограничена.

Лучи восходящего солнца с трудом пробивались сквозь утренний туман. Я пошел на звук работающего двигателя и увидел удаляющийся асфальтовый каток. Прямо у моих ног начиналась дорога – свежеуложенный асфальт чёрной лентой тянулся вдаль, скрываясь в туманном мареве. Я понял, что идти надо именно по этой дороге. Вперед и никуда не сворачивать.