мистический детектив Седьмая стихия

Рудольф Аргосский, потомок бунтарей, мечтавших подчинить себе стихию человеческого зла, в реальной жизни – преуспевающий бизнесмен и покоритель дамских сердец. И лишь одна женщина, призванная стать матерью седьмой избранной, девочки по имени Анисья, знает его страшную тайну. Уничтожая все на своем пути, Руди становится приемным отцом Анисьи, чтобы с ее помощью открыть портал в другие миры. Но… по иронии судьбы, он сам становится рабом безумной, нечеловеческой страсти, ведущей его к гибели…               

                Седьмая стихия
                Мистический детектив 


    Две машины встретились в смертельном поцелуе при полном безмолвии пробуждающегося июньского рассвета. На сто двадцатом  километре Никитинского шоссе повис характерный для дтп запах паленой резины и вонючего едкого дыма. Огня еще не было, но он уже ждал своего часа, затаившись в пробитом бензобаке и колючем крошеве  стекла. Белесый туман клочьями оседал на останки искореженного «Нисана».
  Виновник аварии выскочил из грузовика. Одного беглого взгляда хватило, чтобы понять - водитель иномарки мертв. Женщина на переднем сидении еще дышала. Она была на последнем месяце беременности, и живот ее, сдавленный взбесившейся грудой железа, тяжело вздымался. Каким – то неимоверным усилием воли водителю иномарки удалось повернуть летящую в тупую морду грузовика машину и принять всю тяжесть удара на себя.
 То, что случилось дальше, не укладывалось в привычную схему дорожной аварии.
Нечеловеческой силы рывком убийца сорвал перекошенную дверцу «нисана», отделяющую его от женщины в салоне, и вцепился в руку своей жертвы.
- Нюточка моя, любовь моя, - закричал он с отчаянием человека, получившего на суде последнее слово, -  посмотри на меня, это же я, Руди! - заметив слабое движение рук, прикрывающих живот, он заторопился, путаясь в бессвязных словах, - Анюта, не смей,  ты не умрешь, пока я не скажу тебе все. Теперь тебе некуда бежать, ты будешь, будешь меня слушать, - он был похож на безумца, да, наверное, в этот миг и был им, - ты сейчас умрешь вместе со своим ребенком, и я хочу, чтобы ты знала: это я вас убил.
  Водитель грузовика заглянул в лицо своей жертвы, но не увидел там страха смерти: только огромную, всепоглощающую ненависть. Трясущимися руками он закрыл еще живущие глаза и протянул руку к шее умирающей. Крупная цепь из червленого серебра с необычным вензелем на медальоне никак не хотела расстегиваться. Пальцы убийцы понапрасну цеплялись за застежку, скользя по металлу, теплому и скользкому от стекающей с волос крови. Он засуетился, пытаясь приподнять голову женщины. И тут заботливо прикрытые им глаза распахнулись, и их металлический блеск ослепил его.
- Будь ты проклят, - с последним усилием выговорили губы. Этот белый бескровный рот притягивал его и притуплял инстинкт самосохранения. Ему хотелось смотреть на него вечно. Только приближающийся свет далеких фар заставил мужчину оглянуться. Серый форд был слишком близко, чтобы попробовать бежать. Мужчина рванул ворот черной рубахи. Темноволосый и темноглазый, он напоминал агента похоронной службы, заранее получившего вызов на погребение. Он слишком задержался. Он поддался эмоциям. И это непростительно. Остановив инстинктивный порыв к бегству, убийца выскочил на дорогу и  замахал пассажирам форда.

 Ребята, выпавшие из затормозившего форда, были вчерашней свежести. Бурная ночь явно обозначилась на их покрытых щетиною лицах и помятой одежде фанатов бильярдного клуба. Вымазанным мелом пальцем волосатый неврастеник ткнул Рудольфа в грудь:
- Ты водила?
- Нет, мужики, я счастливчик: в рубашке родился. Сидел сзади, вот и уцелел. А тот, из грузовика, сразу деру дал, скакнул в лес быстрее сайгака.
Мигом протрезвевшие гуляки подошли поближе к нисану и присвистнули слаженным дуэтом.
-  Под 120 шел? На такой скорости даже крылом кого задеть – смертельный номер.
-Ты скорую вызвал?- спросил шокированный бородач и поспешно отвел глаза от месива из крови и костей на водительском сидении.
- Звонил. Да что – то не едут.
 После 15 минут бесплодного ожидания бритоголовый  выругался и набрал службу спасения.
- Вы где застряли? У нас в машине баба то ли помирает, то ли рожает, с минуты на минуту рванет, а вы проснуться не можете?
-. Мы не получали звонков, - дежурный был учтив, но несколько удивлен, - ждите, мы выезжаем...
 Помощь прибыла через 10 минут. За это время темноглазый мужчина полностью вошел в роль избранника судьбы. Он  протянул руку офицеру патрульной службы и представился:
- Рудольф Аргосский. Я уцелел чудом. В машине были мой брат Алексей и его жена Анна. К сожалению, они оба погибли. Я готов дать свидетельские показания.


- Куда покойника тащите! Вы что, операционную с моргом перепутали?
- Это с аварии на сто двадцать пятом,- заговорил санитар, пугливо мнущийся у порога и в то же время исполненный какой – то непонятной решимости.
- Понятно, что с аварии, а не с детского праздника, - рявкнул уставший, как черт, дежурный врач, которому этой ночью  в сельской захудалой больнице свалились на голову тетка на грани перитонита, подросток с проникающим ножевым, а вот теперь под утро битая - перебитая пассажирка на сносях. Доктор покачал головой и обратился к санитару:
- Ну констатировали ведь.
Тот отвел глаза и пробормотал:
- Да вроде…  Вытащили ее, а тут как рванет! Туман, горит все, в общем, лобовое.
- Так какого лемана сюда притащили? - рявкнул вконец раздосадованный доктор.
- Ну, это, вдруг…  жалко ее!
-Я тебе не господь бог, мертвых поднимать не умею. Жалко ему.
Только теперь доктор перевел взгляд на женщину. До чего ж хороша.  Богиня какая - то. Ни огромный живот, ни порезы, ни синяки не портят. И волосы какие – то чудные - в них как будто красные нити запутались. Или это кровь? Думал, что про себя, а пробормотал вслух:
- Выполним формальности. Ты, того, браток, вызывай ребят, - и добавил с нервным смешком:
-Жаль не жаль, а все равно уносить ногами вперед.
 Санитар понимающе кивнул и вышел. И чуть не упал от звериного рыка, летящего из операционной:
- Срочно сюда Веронику! Констатировали, профессионалы хреновы!
Акушерка, она же в случае надобности и операционная сестра, тенью скользнула внутрь, словно только и ждала этого призыва.

Спустя некоторое время Вероника держала в руках извлеченного из материнского чрева ребенка с рыжими, на удивление густыми волосами. Ишь, думала акушерка, девчонка мало что живая, что само по себе чудо, так еще и рыжей уродилась. В мать. Любить будут мужики. Да и эту любили. Виданное ли дело, водитель машину повернул, чтобы удар на него пришелся.  Не согласуется с инстинктом самосохранения. Жену, значит, беременную прикрывал. Вот и говори, что нет любви на свете.
Вероника причмокнула губами от обилия чувств и завернула девочку в серые пеленки с больничными штампами по краям. Малышка звонко плакала, то ли приветствуя этот мир, то ли оплакивая свое несчастливое появление в нем.
- Хоть и не видишь ты ничего, болезная, а так уж положено, - акушерка поднесла ребенка к лицу роженицы и не поверила своим глазам: губы умирающей шевельнулись, и она прошептала:
- Нюся, Рудольфу не верь.
 На какой то миг темные от боли глаза матери встретились с изумленными глазами ее ребенка, и лицо женщины просветлело той несказанной радостью, которая ведома только дающим  жизнь.
 В 5 часов утра, когда на больничном дворе проснулись и защебетали птицы,  врач сельской больницы констатировал смерть Анны Аргосской, а ее дочь по воле умершей нарекли Анисьей, что и нацарапала Вероника на бирке, которую привязала потом к запястью младенца. Так уж положено, хоть и не было в отделении других малышей.
Тем бы и закончилось это страшное июньское утро, если б в ожидании санитаров из морга не задержалась акушерка в операционной чуть дольше положенного. Какое- то время она боролась с искушением, затем мелко перекрестилась и, не выпуская ребенка из рук, ловко сдернула с шеи умершей серебряную цепь с причудливым медальоном.
- Прости, раба божья Анна, тебе теперь без надобности, да и все равно ребятки в покойницкой поживятся, а мне за дело, я заслужила: ребеночка твоего назвала, как ты хотела, последнюю твою волю услышала, - спрятав добычу в карман, Вероника еще немного помедлила, подумала, стоит ли говорить кому о странных словах умирающей. Да, пожалуй, и не стоит, мало ли что в предсмертном - то бреду почудится. Сказать не сказала, но и забыть не смогла.

         

 В отделении милиции было жарко. Майор Доценко в абсолютно неуставном виде, в расстегнуто мундире и без ботинок, что, впрочем, под столом было посетителю не видно, снимал показания с уцелевшего участника дтп на сто двадцать пятом километре Никитинского шоссе.
- Рудольф Аргосский, тридцати лет, неженат, свободный художник. Так – так…   Значит, везли роженицу в город…- бормотал совершенно раскисший майор,- преждевременные, - он задержался взглядом на заключении судмедэксперта, - до утра подождать не могли. Вот и довезли…до морга в Глушковке.
 - Кто же знал? Не на дороге же рожать? Мы роды принимать не обучены, - скривился свидетель,- мужик на том грузовике пер, как на танке, то ли пьян был, то ли уснул.  Рассвет самое тяжелое время, да еще туман, как по заказу от дьявола.
- Вы хоть его разглядели? Ну хоть что – нибудь?
- Да где там. Сиганул в лес, только его и видели. Не гнаться же за ним. Другие были задачи – людей спасать.
- Что ж вы, господа, беременную женщину на переднее сидение посадили? Это ж надо до такого додуматься!
 - Вы Анну Сергеевну не знали. Сама за руль хотела. Едва отговорили. Отчаянная была, парашютистка, альпинистка. Не поверите, на Эверест ходила, - Руди поднял голову и с надеждой спросил:
- Я могу что – то на память взять? Ну, колечко, цепочку. Алешка сгорел, так хоть какую Аннину вещичку.
- Пол ноги вашего брата в гроб положили. Для такого ДТП – фрагмент весьма существенный. А утешить вас нечем. Вещи мы все описали. Завещание по этому вопросу имеется. От госпожи Аргосской. Так, мол, и так, все фамильные ценности моему будущему ребенку. 
Голова Рудольфа затряслась. Майор брезгливо поморщился: этого только не хватало! Но сидящий напротив мужчина справился.
- Ребенку…    Какому ребенку! Дайте хоть похоронить его с матерью. Как там у вас в таких случаях полагается? Заявление надо  написать? У них родни больше нет, я Алешке хоть и троюродный, а все- таки брат. Безделушки в память приму, а похоронить…
-Кого! – взбешенный непонятной тупостью родственника, майор хлопнул кулаком по столу, – ребенок Аргосской жив, и дай нам бог всем такого здоровья! Эй, мужик, ты чего? - заволновался Доценко,- вот хилый народ пошел! Чуть что – бряк без чувств, как кисейная барышня! – поливая бесчувственного Рудольфа водой из казенного графина, страж порядка хохотал и матерился, пугая худосочную секретаршу в соседнем кабинете.
-. Дядька ты теперь! Дядька! – кричал майор, свирепея. И, помрачнев, добавил, адресуясь непонятно кому:
- А грузовик тот в розыске числится. Угнали перед самым происшествием от мотеля сомнительной репутации. Ищи теперь ветра в поле.
Родственник оказался настырным, в себя пришел быстро и вопрос задал разумный:
- Да откуда ж такая информация? Завещание! Поверить не могу!
- Адвокат прискакал. Как только они узнают все с такой скоростью? Сказал, что по завещанию все цацки покойной ребенку. Ну, мы и описали все, как положено по закону.
Ошарашенный Руди с сомнением воспринял слова о законности и, словно почуяв это, майор засопел, стыдливо отводя глаза.
 Что ж, если по закону, не так все у него, Рудольфа, плохо. С адвокатом- то он договорится. А вот если бы не по закону, а как всегда, заветная цепочка из червленого серебра была бы для него потеряна. И это без вариантов.

Но, вопреки ожиданиям, договориться с адвокатом не удалось. Рыхлый носатый еврей – и где только Анна откопала столь явного представителя вечно гонимого народа - был сдержано любезен, горю его сочувствовал, несмотря на то, что ни на грош в это самое горе не верил, но показать семейные реликвии госпожи Аргосской отказался решительно. Не огласил даже перечень.
- Вы, Рудольф Константинович, как единственный родственник погибших, наследуете все их имущество, но…в завещании Анны Сергеевны имеются абсолютно точные инструкции относительно интересующего вас пункта. Все девочке.
- Когда же она составила это, с позволения сказать, завещание? – желчно спросил Руди, с этой минуты и навсегда ставший убежденным антисемитом.
- Буквально накануне своей кончины.
Руди прикрыл глаза. «Она знала. Предполагала, что я готов действовать. Но не ожидала, что так скоро». В ушах против его воли вновь зазвучал голос Алешки: «Анюта рожает! Мы стоим на шоссе, что- то с машиной, выручай, брат!» И полный ужаса голос Нюты:
 «Нет! Не говори ему! Нет!»
Ещё не замолк в телефонной трубке ее вопль, а Руди уже выскочил из постели, стараясь не потревожить спящую рядом девицу. Он разглядел в плотном рассветном тумане громаду грузовика, брошенного прямо с ключами каким- то конченым идиотом, и, заводя мотор, подумал: она рожает. Это все усложняет. Еще один человек встанет между ним и его предназначением. На подготовку нет времени. Нужен экспромт. Машина на бешеной скорости мчалась по шоссе. Руди чувствовал, что не справляется с тяжелым грузовиком. Машину водило из стороны в сторону, и когда из тумана выскочила алая иномарка Аргосских, тормозить было поздно, да и не надо.
 Руди очнулся от своих мыслей.
- А личные вещи Анны, те, которые были на ней в момент кончины?- осторожно спросил он, чувствуя, как отвратительно потеют его ладони.
- Я прибыл как раз вовремя, чтобы предотвратить мародерство,- сухо сообщил адвокат и встал, дав понять, что аудиенция окончена.
Руди пожал протянутую руку и метнул осторожный взгляд в сторону внушительного сейфа в углу. Нет, абсолютно невозможно, так бывает только в плохом кино. Надо искать другие пути.
Шагая к стоянке, где раскалялся на полуденном солнце его автомобиль, Руди выглядел озадаченным. Он не мог понять, как полумертвая женщина могла произвести на свет живого и совершенно здорового младенца. И теперь эта девчонка отдаляет от него счастливый миг обладания сокровищем.
Что ж, раз то, что ему нужно, принадлежит малышке, значит, малышка будет принадлежать ему.



Варвара сидела на кухне, безуспешно пытаясь уничтожить  следы великого побоища. Кусок льда плавился под ее рукой, стекая с лица на залитый кровью передник. Ее муж и властелин третий день пил и бил ее смертным боем вовсе не из - за шашней с соседом, а срывал злость, потому что оставил, раззява, ключи в грузовике, а его и угнали. Сам виноват, а ее бьет. Импотент проклятый. Нечего было болтаться по дешевым мотелям и подлавливать ее с Тимоном.  Хотя, надо признать, след он взял, как хорошая гончая. Пришел прямо на место. И если б не история с  грузовиком, лежала бы она в тот предрассветный час уже не в теплых объятиях любовника, а в холодной покойницкой. Когда заревел мотор угоняемой машины,  Варвара опасливо высунула нос из- за потрепанных жалюзи и ахнула. Парень за рулем был ей знаком. Она часто видела его в борделе на  Купеческой,  у рыжей стервы Агнешки, с которой у Варвары были свои счеты.
Надо же, такой приличный мужчина, всегда при деньгах, и обыкновенный вор.
 Стараясь не встречаться с зеркалом, Варвара тяжело побрела к телевизору. Пощелкала каналами и остановилась на рубрике чрезвычайных происшествий, чтобы чужые беды отвлекли ее от своих собственных. На переднем плане ведущая говорила об аварии на сто двадцать пятом километре, что – то о плохой видимости, сгоревшем водителе и беременной женщине. Виновник скрылся с места происшествия.
 «Конечно, - подумала Варвара, глотнув спасительного напитка прямо из горлышка бутылки. Это притупляло боль,- не дурак же он отвечать за тройное убийство. Это ж лет 20 нары топтать.  Да еще возмещение ущерба». Потом пошли кадры с места аварии. Грузовичок своего бестолкового мужа, хоть и попорченный огнем, Варвара узнала сразу. Прибавила звук телевизора, даже шею вытянула, чтобы ничего не пропустить. Что это она такое говорит? Какой пассажир и друг? Лицо угонщика и завсегдатая борделя  выплыло на экран крупным планом.  Чудом уцелел и даже успел вынести женщину из горящей машины? Это же он сидел за рулем, он убийца. В груди ее похолодело, то ли от предчувствия скорой славы, то ли от растаявшего льда. Скоро она, Варвара, будет смотреть с экрана! И около нее будут суетиться жаждущие сенсации журналисты. Тимон будет в отпаде!
 Она сняла трубку и, задержав ее в руке, стала репетировать речь перед камерой: «Я смотрю и узнаю в этом «спасителе» человека, угнавшего грузовик от мотеля».  «А что вы делали в  мотеле той ночью»?  «Развлекалась с любовником». «А где вы раньше видели этого человека?»  «Да так, в одном борделе, где я подрабатываю, пока мой муж в рейсе».
Варвара выронила телефонную трубку. Да, это минута славы! После этого интервью ее не спасет никакая программа защиты свидетелей. Она покосилась на храпящего мужа и подумала: « Ну его к черту, этого психа.  А грузовик все равно застрахован. Конечно, неплохо как- то намекнуть герою - убийце, что он на крючке, деньги не помешают. Да только где его искать?» После этого внутреннего монолога Варвара вновь обратилась к бутылке, и происшествие на 125 перестало казаться ей таким уж важным.



В кабинет директора Дома малютки вошел человек. Он не постучался и никак себя не проявил. Просто стоял и смотрел. Особа  в директорском кресле, перезрелая матрона в неподражаемой фетровой шляпе, громко именовавшая себя Антуанеттой, не привыкла к столь непочтительным  визитерам.
- Что вам угодно? - брезгливо поинтересовалась она, подслеповато щурясь в сторону посетителя. Очки она не носила по эстетическим соображениям. Впрочем, для исключительных случаев у нее имелся монокль, придававший Антуанетте особый шик.
- Мне угодно удочерить девочку.
  Мужчина говорил тихо, но ей почему - то показалось, что его голос заполнил всю комнату.
Она не собиралась его слушать: сегодня был не приемный день, но совершенно неожиданно для себя спросила:
- Это какой- то определенный ребенок?
- Да, мне нужна девочка по имени Анисья Аргосская.
- Невозможно. Уже оформляются документы на ее удочерение.
- Кто эти люди? - он подошел совсем близко, и даже со своей близорукостью она сумела разглядеть его глаза. Это была закрытая информация, но Антуанетта любила жизнь. «Если я не дам ему то, что он хочет, завтра меня найдут мертвой в какой- нибудь  канаве»,- подумала она. Не отрывая глаз от темных и страшных провалов напротив, Антуанетта, не глядя, набросала на листке несколько слов.
-Вот, здесь то, что вам надо.
Мужчина поклонился. Наваждение какое - то. Она была готова поклясться, что никогда не видела человека галантней!
- А это вам за понимание. И молчание, разумеется.
 Белый конверт соблазнительно замаячил перед густо напудренным носом Антуанетты, и почуяв привычный запах денег, совесть ее как- то сразу успокоилась.

Женщина вышла из дома. Уже начало вечереть, а у нее еще столько дел. Надо присмотреть коляску для Нюсечки, а еще нужны игрушки и одежда на первое время. Лида готовилась к встрече с приемной дочерью, как не готовилась к собственной свадьбе. Да и бог с ней, со свадьбой. С той поры прошло уже десять лет, поклеенная розовыми обоями детская продолжала пустовать, а прогнозы врачей были далеки от оптимизма. Ничего, скоро все переменится. Кое- кто шепнул ей, что в доме малютки появился совершенно здоровый ребенок: девочка, чудо какая хорошенькая, с нормальной наследственностью.   А ведь возьмешь ребенка от кого попало, от пьяниц или бандитов каких, и мучайся потом с пробудившимися генами. Хорошая наследственность – вот что привлекло Лиду в Нюсеньке  Аргосской. И муж согласен.
Предавшись мечтаниям, женщина почти столкнулась с высоким брюнетом, неподвижно стоящим на узкой асфальтированной дорожке. «Мефистофель собственной персоной»,- подумала Лида и попыталась обойти мужчину, ломая тяжелыми каблуками голубеющие на клумбе анютины глазки.
- Не спешите, Лидия Григорьевна, - тихо сказал неизвестный, - спешить не нужно. И покупать ничего не нужно. И Анисью забирать к себе тоже не нужно. Моя племянница будет жить со мной. Вы меня понимаете?
Она ничего не понимала, но послушно закивала головой. Больше между ними не было сказано ни одного слова. Поднимаясь в свою квартиру в дребезжащем лифте, она с ужасом думала, какую роковую ошибку могла бы совершить. Не приведи бог, лет через пятнадцать ей довелось бы увидеть у Нюси такой же взгляд, как у этого, с позволения сказать, дяди. Что ни говори, а наследственность – страшная вещь. «Завтра же откажусь от этого ребенка. Нет, лучше сегодня же», - несостоявшаяся мамаша достала из сумочки телефон и, прислонившись к дверному косяку, набрала первое же имя в списке абонентов: Антуанетта.


Руди стоял на балконе девятого этажа и смотрел в ночь. Горький запах остывающего асфальта проникал в его легкие. Ветер как будто умер. Мир лежал перед ним бездыханным, и только далекий шелест  пролетающих автомобилей не давал иллюзии стать полной.
« Я понимаю ваши чувства. Поверьте, мы всецело на вашей стороне. Но одинокому, пусть даже очень обеспеченному мужчине, не позволят удочерить грудного младенца. Вот если бы вы были женаты…»
Руди достал из кармана коробочку с обручальным кольцом, надел его на мизинец и скривился в неприятной усмешке. «Анюта трижды отвергла его, но именно это колечко поможет мне стать отцом ее дочери. Нюте бы это не понравилось. Но я вполне обойдусь без ее одобрения».
               
               

Виталина Мерзлякина, она же Вита, она же Витюся, пребывала в состоянии глубочайшей депрессии. Утро начиналось просто отвратительно. Тест на беременность злонамеренно показывал только одну полоску, а это значило, что обвинить шефа в отцовстве у нее нет никаких шансов.  Следовательно, Тунис отменяется, кредит за машину выплатить не удастся, и вообще, вся жизнь катиться к черту. От обиды Витюсю даже стошнило, и на этом миф о беременности прекратил свое недолгое существование.
Она долго и придирчиво рассматривала себя в зеркале и с отчаянием констатировала факт: год, ну максимум два, грим еще будет творить чудеса, а потом либо состоятельный муж, готовый оплатить дорогую пластику, либо эликсир вечной молодости. Третьего просто не дано.
Но в данный момент эликсир бессмертия для нее было достать проще, чем мужа. Кроме вяло текущей связи с трусоватым и, увы, жадноватым шефом в ее жизни ничего не происходило. И пока ее партнер потел за предусмотрительно запертыми дверьми кабинета то ли от избытка тостестерона, то ли от страха перед оглаской, она мечтала о судьбоносной встрече, которая превратит эти гаденькие  визиты в прошлое. Вот если бы случилось чудо, и на нее обратил внимание тот черноглазый художник, что выставлял свои работы в галерее шефа. Он же видел, как она на него смотрела. Но чудес не бывает.
Когда раздался звонок в дверь, и Витюся увидела на пороге красавца Руди, солнце еще только начало разгонять паутину утреннего тумана.

Руди усадил Витюсю в белый лимузин и прижал дрогнувшие в улыбке губы к открытой полоске кожи над длинной перчаткой. Мама для Анисьи. Нелепо. Но закон будет вынужден замолчать. Жена у него теперь есть, все разрешения и согласования имеются. Остальное – дело времени и техники. Ни единой ошибки в его потрясающем проекте. 
Так оно и было. Одного только не предусмотрел железный Руди: нехорошего поступка скромной служащей сельской больницы. А потому и не ведал, что все его жертвы и многолетнее его ожидание окажутся напрасными.

Ранняя весна умыла и принарядила сад. Если б цветущая яблоня под окном могла говорить, она сказала бы своим подругам: «Девчата, это подвиг отцовской любви. Каждый вечер я смотрю, как он ее купает. Право, это такое прекрасное зрелище. Как повезло этой малютке! А ведь могла провести все свое детство среди таких же несчастных сирот, как она сама».
 Нюся больше не была сиротой. Рудольф Аргосский получил все, что осталось от его несчастного брата Алеши, весельчака и балагура, любимца публики. Даже его дочь. И от его супруги он унаследовал все имущество, жаль только, что самое главное - семейный драгоценности - она завещала своему ребенку. Пожила  Нюточка за границей, получила половину акций дядькиного концерна (земля ему пухом!), обучилась юридической казуистике.  Все предусмотрела, кроме лобового в  четыре ноль пять на  пустынном Никитинском шоссе.
 Руди вылил шампунь на руку и принялся любовно намыливать рыжеватые кудряшки ребенка. Малышка смеялась и пыталась поймать пузыри, летящие в ванночку. Руди накинул на девочку махровое полотенце с полосатыми тигрятами и бережно укутал ее, следя,  чтобы ножки были в тепле.
 Ты, Нюсенька, не должна была появляться на свет. Это большая ошибка. Нюта всегда все делала наперекор мне. И тебя ухитрилась сберечь. Изломанная, как тростинка, цеплялась за жизнь, пока не услышала твой крик. Да еще и имя тебе успела дать, почти как свое. Путаетесь вы у меня в голове. Ну да ничего, отцом я буду образцовым. Эта девочка – пропуск в мир избранных. А это больше, чем деньги, это власть, это знания, известные только посвященным. Когда тебе исполнится восемнадцать, Нюсенька, ты вступишь в наследство и сможешь забрать все мамины побрякушки, а я попрошу только одно: цепочку из червленого серебра с простеньким медальоном. Ведь она почти ничего не стоит. А папочке будет напоминать о его девочке, где бы она ни была. Старики так сентиментальны!
 Руди заботливо укутал малышку одеялом и пробормотал, глядя, как аппетитно сосет она свой пухленький пальчик:
- И, может быть, я даже подарю тебе жизнь, если ты не будешь доставлять мне слишком много хлопот своей дочерней любовью.

Утром у дома засигналила машина. Ворота никто не открыл. Руди не держал охрану. Ему нечего было бояться. На ходу делая зарядку, он вышел во двор. Громада кирпичного коттеджа показалась ему в утреннем тумане еще солиднее. Да, дом Анна с Алешкой строили на века. В глубине виднелись летние корты, у входа в маленький японский сад бил фонтан, а могучий пес Трофим заливался лаем, волоча за собой тяжелую цепь.
  Руди поморщился. Витюся семенила на огромных каблуках, волоча за собой чемодан, покрытый множеством наклеек. Судя по их количеству, она объехала весь земной шар. Отправляя женушку с глаз долой, он надеялся, что голубая планета окажется чуть больше. Завидев мужа, Витюся радостно пискнула и с готовностью подставила пухлые губы для поцелуя. Руди ловко увернулся и, мазнув губами по макушке жены, подхватил ее чемодан, словно  набитый камнями дальних миров.

Когда на липовую аллею сада Аргосских налетели февральские метели, на Руди вновь накатила тоска. Постигшая его потеря стала казаться гораздо значимей далекого и сомнительного счастья. Руди подошел к детской кроватке и понял, что не может больше сопротивляться. Он осознавал, что ребенок необходим ему, но желание уничтожить это бессмысленное существо, когда – то зачатое Анной в любви с его братом, было непреодолимо. Отбросив колебания, он решительно схватил Нюсю за рубашонку. И в этот миг девочка проснулась. Она посмотрела на него Анютиными глазами, взмахнула ручонками и произнесла два слога, спасших ей  жизнь:
- Па -па.

Третий день рождения Нюси праздновали широко: соседи считали своим долгом поздравить молодую пару, совершившую столь экстравагантный поступок - удочерение ребенка дальних родственников. Изрядная глупость, конечно, но каждый завоевывает популярность по- своему.
- Надо обязательно нанести визит! - вещала толстомордая  бездельница Алисия своему супругу,- следует подумать о будущем нашей Марьяны. Когда она подрастет, Анисья станет ей хорошей подругой.
Супруг предпочитал соседским визитам вежливости казино и ночных стриптизерш, но деньги принадлежали его жене, и он, как всегда, смирился с неизбежным.

Приглашения были разосланы, детский праздник заявлен, и гости  явились со своими чадами.  На лужайке был накрыт сладкий стол, и от писка и визга у взрослых звенело в ушах. Украшенная белым бантом, перемазанная мороженым Нюся осваивала папин подарок – новенький блестящий велосипед. Бант на голове именинницы напоминал крылья бабочки, присевшей на яркую клумбу. Гости пили коктейли, немножко сплетничали и в один голос восторгались выражением трогательной нежности на лице Рудольфа.
- Интересно, о чем он сейчас думает? – прошептала Алисия, наклонившись к Вите, - может быть, представляет вечеринку на Нюсином  восемнадцатилетии?
«А может быть, вовсе и не нужно ждать восемнадцати. Дети часто получают травмы, падают с качелей, да мало ли что еще может случиться.    А сколько проблем вызывают эти маленькие надувные бассейны…- Руди задумчиво смотрел на ребенка,- нет, она еще слишком мала. Нельзя поддаваться эмоциям. Это будет расценено как моя халатность. Пусть подрастет. В конце концов, в доме может появиться няня, которая недоглядит за малышкой Нюсей».



 Искушение настигло его снова в пятую годовщину смерти Анны. Глядя, как высеченные в граните Анютины кудри оживают вместе с уходящим солнцем, Руди думал, стараясь закрыться от боли, нетронутой временем: « Стоит ли его цель того? Если для обладания надо сначала потерять все. Лишиться самого дорогого. Значит, такова цена?»
Закат был нестерпим. Боль просачивалась сквозь все преграды, созданные на ее пути холодным рассудком. Но будущее манило его одним – единственным поворотом ключа, недоступным простому смертному. И сбросив с плеч минутную слабость, Руди крикнул, кощунственно разрывая тишину пустынного в этот час кладбища: «Стоит! Еще как стоит! Я готов заплатить! Потому что взамен я получу весь мир! Да что мир, миры! И это заставит меня забыть!»  Ни разу не обернувшись, Рудольф быстро зашагал к воротам.
А, может быть, он найдет в тех мирах ее отблеск, ее отсвет, ее отражение, и та, другая Анюта, будет любить его так же сильно, как ненавидела Анна в мире этом.
Нетерпение родило искушение. Он единственный родственник Анисьи. Он унаследует шкатулку ее матери. И не будет долгих лет ожидания. Нужна ли ему ее жизнь? Сможет ли он без нее совершить то, что задумал? Достаточно ли просто владеть ключом? У него было много вопросов, но ни одного ответа.  Звериный инстинкт потомка бунтарей, когда – то приоткрывших портал между враждебными мирами, советовал предоставить выбор судьбе. Когда он принял решение, в залитом солнцем саду стало холодно. Так зябко бывает только на рассвете.
С этого дня за Нюсей перестали присматривать. Единственным спутником девочки была собака. Она выбрала Анисью и почитала ее хозяйкой, После трагедии на шоссе Руди забрал к себе не только осиротевшего ребенка, но и пса. Руди вспомнил, как захлебывались тогда газеты, восхищаясь его подвигом, и самодовольно улыбнулся. Впрочем, было одно «но». Ему удалось обмануть людей, но чертов терьер знал. Знал и ненавидел. А рыжего карапуза охранял, как заботливая мать.
 Нюся самостоятельно отправлялась в путешествие по саду, к беседке, где даже днем стоял туман, и было прохладно. Руди дрожь пробирала от этого места, а Нюся играла в беседке часами, и ей никогда не было холодно. Однажды ему пришлось забирать ее оттуда, и он почувствовал, что от красноватых волос малышки, как от нитей накаливания, исходит мягкое тепло, нейтрализуя холодный поток.
Лишенная опеки взрослых людей, Нюся чувствовала себя превосходно. Она забиралась на ограду, падала с деревьев, баловалась спичками, «случайно» забытыми в местах ее игр. Но земля была мягкой, как пух, а огонь охлаждала роса, и задувал ветер. Время шло, ничего не происходило, и Руди решил чуть – чуть подтолкнуть стрелки на часах Нюсиной жизни.


Ребенок сидел на маленьком плотике, который постепенно сносило к середине пруда. Девочка пыталась разглядеть камушки на дне, о которых говорил ей папа. Но не видела ничего, даже собственных пальчиков, словно отрезанных враждебной глубиной неподвижной воды.
«Возвращайся к мамочке, Нюся. Я поставил черные паруса. В той стране тебя есть кому встретить», - Руди быстро  шел к дому, не подозревая, что его жена Вита изумленно наблюдает за ним, плюхнувшись на камни японского сада.

Мокрая Нюся и пахнущий тиной терьер дружно возились на солнце, выбравшись из черной воды застоявшегося пруда. Ребенок обнимал собаку за шею и говорил с ней о чем – то с очень серьезным лицом. Отогнув тяжелую штору, Руди какое – то время наблюдал за ними. Ну что ж, он умеет читать подсказки судьбы. Без Анисьи ключ не имеет цены. Девочке суждено жить.

                Глава 7

Оранжевые шары, как игрушечные солнца, усыпали деревья в маленькой апельсиновой роще. Легкий ветер щекотал ноздри запахом цветущего миндаля и соленого морского бриза.  Опускался вечер, но тропа, по которой мужчина вел мальчика, была еще теплой от полуденного жара. Ребенок крепко держал своего спутника за руку.
- Как же так, дед, ты говоришь мне о седьмой стихии, но я знаю – их всего четыре. Значит, и хранителей должно быть четверо.
-  Помимо известных тебе стихий есть еще пространство и время.
- Я умею считать, - мальчик насупился, - тогда их шесть. Ты смеешься надо мной.
Мужчину позабавила горячность ребенка.
- Если бы не было седьмой, нам не нужно было бы охранять портал. Зло, которое несет с собой человек, - вот самая страшная разрушительная стихия.
- И поэтому хранители семи стихий всегда на страже?
- Да, Дино. Но их служение подходит к концу. Скоро наступит черед нового поколения.
- Я хочу задать тебе еще один вопрос. Только не говори, что я еще слишком мал. Скажи, следующий седьмой хранитель – это мужчина, такой же мудрый, как ты?
- Возможно, я разочарую тебя, мой мальчик, - мужчина надолго замолчал, любуясь вершинами далеких заснеженных гор.
-  Женщина, - недоумение на лице Дино сменилось обидой, - так это женщина?
- Пока еще девочка. Такая же маленькая, как ты.
  - Как женщина может сохранить ключ? Как такое можно доверить девочке? Этот ключ так много значит для вселенной.
- Без нее он не значит ничего. Это всего лишь символ  избранности. Она сама ключ, Дино.
Ребенок не просил объяснений. Несмотря на свой юный возраст, внук седьмого посвященного отлично понял, что хотел сказать ему дед. Все места переходов настроены на конкретных людей, и только в их руках ключи активируют порталы. А эта девочка одним своим присутствием способна открыть главный портал, предмет вожделения отступников во множестве миров. Значит, она в опасности.
- Где же она, дед? – мальчик испуганно поднял  глаза, необыкновенно чистые от дремлющего в них света.
- Мы потеряли ее. Но непременно найдем.
-Не только мы ищем седьмую, - лицо мальчика словно потеряло всю свою детскость. Сейчас казалось, что дед и внук одинаково стары, словно за их плечами не годы, а прожитые века, - кто охраняет девочку от потомков темных воинов?
- Кто лучше матери сбережет свое дитя? – дед ласково коснулся волос Дино.
Мальчик нахмурился. Свою маму, умевшую запирать ветер в огромный крутящийся столб, он всегда ощущал рядом. В каком бы мире она ни была. Ему стало стыдно, что он не предугадал столь очевидного ответа.
- Я все понял, дед. Дай время, я обязательно приведу ее к нам.
 Юная зелень деревьев на миг подернулось паутиной тумана, и белесая струйка, бегущая над землей, проводила Дино до самого берега; туда, где румяное закатное солнце быстро тонуло в вечереющем море.



Вита не видела мужа вот уже несколько дней. Он исчез, не сказав ей ни слова. К этому Витюся давно привыкла, но в последнее время ей было особенно тоскливо в огромном пустом доме. В комнатах всегда держалась непонятная прохлада, сколько бы Вита не топила камин. Ей хотелось назад, в свою однокомнатную квартиру с видом на контейнерную площадку, заваленную мусором с окрестных пятиэтажек. Даже шеф, заставлявший ее проделывать немыслимые трюки на заваленном эскизами столе, казался ей сейчас потерянным раем.
В отсутствии Руди Витюся уже с утра шла на кухню поболтать с такой же одинокой, как она, канарейкой и  смешать парочку коктейлей.  Потом она часами слонялась по дому, останавливаясь перед многочисленными зеркалами в тяжелых старинных рамах. Витюся тыкала соломинкой в ледяное стекло и пьяно вопрошала:
- Когда открывается портал? Дежурный призрак, огласите расписание.
Но и это бессмысленное развлечение наскучило Витюсе. Посмотреть для разнообразия, чем занимается Нюся, ей не приходило в голову. А вот к мужу у нее накопились кое – какие вопросы. Спустившись вниз за очередной порцией выпивки, Вита заметила в кабинете Рудольфа свет и на радостях плеснула в бокал чуть больше виски, чем следовало.

Вечером Витюся сама пришла к нему в спальню, что было строжайше запрещено. Глупо хихикнула, пощекотала босыми ступнями и совершила отчаянную попытку соблазнения. Рудольф отодвинул Витюсю к краю постели, словно забывшую свое место кошку. Дохнув на него поздним ароматом двойного «Махито», она прошипела:
- Не хочешь меня, муженек, не хочешь…А, может быть, ты любишь маленьких девочек? Нет, ты не любишь маленьких девочек,- речь ее становилась все невнятней,- ты их топишь. Как котят, - смех ее перешел в повизгивание, и Вита возобновила возню, окутав грудь Руди спутавшимися волосами цвета гречишного меда.
Рудольф резким движением приподнял ее голову и посмотрел -  даже не в глаза, а на шевелящиеся лиловые губы. Слова застыли на кончике языка, и Вите показалось, что она очутилась в глубокой заморозке, выкарабкаться из которой ей уже никогда не удастся. Витюся неловко сползла с кровати и попятилась к двери, роняя шпильки из тяжелых рассыпающихся волос.
- Я ничего не знаю, не знаю, - бормотала она деревенеющими губами, не в силах отвести глаз от неподвижной фигуры на постели.
Когда за протрезвевшей от ужаса Витюсей закрылась дверь,  Руди достал из коробки сигару и закурил.
- Знаешь, - спокойно сказал он, - и это плохо. Очень плохо.


               


Домработница ювелира Богатько покинула дом старого шалуна уже за полночь. Работа тридцатилетнюю Раису вполне устраивала: стряхнуть пыль с безделушек ей было не в тягость. Ну а потом пузатый извращенец доставал из потайного шкафчика весь свой арсенал: хлысты и наручники, и какие- то нелепые кожаные маски, от которых прагматичную, лишенную воображения Раю разбирал смех. Приходилось потерпеть: входя в роль маркиза де Сада, ювелир частенько терял чувство меры. Сегодня он явно перестарался. Но и вознаграждение было немаленьким. Синяки и шрамы оплачивались по двойному тарифу, так что еще полгода в этой пыточной комнате – и она станет достаточно богатой, чтобы открыть свою фирму по найму прислуги. И ей уже не придется открывать дверь расфуфыренным барыням, выслушивать  замечания вечно недовольной хозяйки и    ловить по ночам такси, чтобы выбраться из элитного поселка, где проживал ее мучитель и работодатель.  А потом, рискуя здоровьем, целый час пилить с неизвестным водилой до своего старого домишка на окраине города.
 Раиса остановилась на обочине и тоскливо огляделась. Ну вот, ни одной машины, торчи тут теперь невесть сколько. Надо будет сказать старику, чтобы заказывал для нее такси, а не пускал слюни восторга, предоставляя ей самой заботиться о возвращении домой. Да, завтра она так и сделает. Хватит, пользуется, пусть платит, а если жалко лишнюю сотню долларов, пусть кусает за задницу свою старуху. Может, эта дряблая зануда хоть на седьмом десятке испытает прелести альтернативного секса! Рая рассмеялась в голос своему предположению. Наверно поэтому не услышала шагов за спиной. Легкий шелк крепко сдавил ее горло. Судорожно захватав уходящий воздух, Рая почувствовала, как сильная рука легла на ее грудь и начала умело ласкать ее.
«Чертов извращенец, - еще успела подумать женщина,- придумал новое развлечение. Ну, я ему завтра…» Что будет завтра, она не успела домыслить. Темное небо закачалось, и после короткой агонии Раиса упала на обочину дороги. Мужчина равнодушно посмотрел на мертвое тело, и не проявив никакого к интереса к сумочке своей жертвы, легкой походкой опасного хищника скрылся в темноте. Когда вдалеке наконец замаячили фары автомобиля, на дороге не было никого, кроме покрытой синяками женщины с черным шелковым шарфом на шее.

Обитатели элитного коттеджного поселка были в смятении. Домработницу уважаемого ювелира Богатько нашли задушенной, а перед этим жестоко избитой на выезде из поселка. Таинственный убийца не изнасиловал ее и не взял ничего ценного. И от этого равнодушия преступника к своей жертве было еще страшнее. Но паника достигла апогея, когда спустя неделю была обнаружена вторая девушка, кажется, девица по вызову с шарфом на шее из той же шелковой коллекции. К кому она приезжала - установить не удалось, но одно было очевидно: на территории поселка действует серийный маньяк. В течение месяца жители усиленно запирали свои дома, ходили только группами, спускали на ночь злющих сторожевых собак; в общем,  делали все то,  что еще никогда и никого от рук маньяков не спасало. Милиция особой активностью не отметилась: в конце концов, убили- то не жен олигархов, а какую- то прислугу и проститутку. Вот если бы… Но убийца оказался умным и жертв выбирал правильно. После месяца затишья и повышенных мер безопасности сторожевой теленок банкира Карпухина, спущенный с цепи для поимки маньяка, укусил банкира Первухина, который, по слухам, возвращался огородами от чужой жены. После небольшого скандала пострадавший простил и обидчика, и его хозяина, но все многочисленные псы были вновь водворены на привязь, где им и место.
 Целый месяц никого не душили ни шарфами, ничем другим, и жители поселка успокоились, справедливо решив, что маньяк перекочевал в другое место. Мало что ли в их краях дорогих домов, и там тоже есть и проститутки, и домработницы. В этом деле разнообразие не повредит, а то ведь без охоты к перемене мест можно и попасться. Так решили, и поселок зажил своей обычной жизнью: стал устраивать вечеринки, играть на бильярде и выезжать в ночные клубы.
Рудольф не покидал дома уже месяц. Сам проверял по вечерам, закрыты ли окна, и заходил посмотреть на малышку чаще обычного. К Витусе он интереса по- прежнему не проявлял, а если брал ее, то делал это как - то брезгливо и словно нехотя. Лишь иногда он становился настоящим самцом: дрожа от нетерпения, требовал надеть какой - то безумный, почти малиновый парик, запрещал поворачиваться к нему лицом и любил ее так, как наверное любят боги. Только однажды Витюсе удалось извернуться и на мгновение глянуть в его лицо: оно дышало такой неистовой страстью, граничившей со смертельной болью, что Вита навсегда отучилась нарушать запреты  мужа.
 Но такие мгновения были редки. Чаще всего он не замечал ее, как не видят примелькавшуюся в доме вещь.  Она с горечью вспоминала свои грандиозные планы на счастье, когда принимала его внезапное предложение. Вместо этого ей приходилось довольствоваться визитами немолодого уже механика Семена, который раз в неделю проверял и мыл хозяйские машины, противно шумел газонокосилкой и делал всякие мужские мелочи, до которых не доходили руки ее мужа. К таким мелочам относился и короткий, но весьма качественный секс в его исполнении. Механик работал у них уже месяц и несмотря на то, что паспорта не предъявлял и физиономию имел подозрительную, Рудольфа вполне устраивал, а уж его жену и подавно.
Чертов маньяк сбил Витюсю с привычного жизненного ритма. Абсолютно неромантичный, но абсолютно надежный Сеня прекратил свои ночные посещения, стесненный постоянным присутствием хозяина, и по утрам неудовлетворенная, скучающая Вита с надеждой всматривалась в экран телевизора, мечтая  расслышать среди прочих новостей известие о поимке человека, превратившего  ее в монашенку поневоле.
Время шло, ничего не происходило, о душителе стали забывать, и в один прекрасный день железный занавес страха  наконец рухнул.
Вечером Вита с Рудиком получили приглашение на коктейль от банкира Карпухина. Он жаждал загладить вину перед своим укушенным компаньоном и собирал весь местный бомонд посмеяться над причинами страха, приведшего к столь пикантным последствиям. Витюся настояла на вызове почасовой няни для Нюси, замучила Рудольфа бесконечными примерками, и, наконец, остановилась на маленьком черном платье, выгодно оттенявшем ее золотисто – каштановые локоны. Платье казалось простоватым, и Вита повязала на шею черный шелковый шарф, что, в связи с последними событиями, показалось ей верхом эпатажа. Увидев ее, Руди даже привстал, не в силах скрыть восхищения ее дерзостью.
- Сегодня ты будешь гвоздем программы,- пообещал он, целуя ее в глубокое декольте, и тут же объяснился:
- Я без ума от отважных женщин.
Это было неслыханно. Вита была польщена, но отнюдь не уверена в ночном визите мужа. Наверняка побежит к своей маленькой утопленнице и просидит у ее кроватки полночи. Вот и пойми после этого мужчин. Может быть, раскаивается в неудачной попытке избавления от рыжей обузы? Напрасно. Зачем он вообще удочерил чужого ребенка? Она, Вита, никогда не понимала его поступка, и, будь ее воля, отправила бы эту верещунью если не к праотцам, то хотя бы назад, в приют, где ей, безродной, и место.
В поединке с обитательницей детской комнаты Вита определенно проигрывала, а потому прогулялась до хозяйственных построек. Семена нигде не было видно, но это Витюсю нимало не обеспокоило. Она просто уложила камни на изящной декоративной клумбе в виде креста, отряхнула наманикюренные пальчики и повернула к дому. Каменный крест являлся ночным призывом,  верно служил любовникам уже 4 недели, а что до остального - осторожный Сеня сориентируется в ситуации наилучшим образом.

Вечеринка закончилась поздно. Пока все шло по плану. Рудольф сразу ушел к девчонке, у которой очень кстати поднялась температура. Расстроенный папочка отправил няню домой и занял позицию у кроватки ребенка, обложившись термометрами и микстурами. Какой удобный случай устроить лекарственную передозировку! А, впрочем, пошло все к черту! Вита торжествовала. В голове ее лопались пузырьки французского шампанского, от чего желание становилось еще нестерпимее. Она с усмешкой вспоминала потрясенные лица гостей, когда она вплыла в гостиную надутой   банкирши в эпатажном шарфе, повязанном на любимой части тела маньяка – душителя.
 Она не стала переодеваться – ей почему – то хотелось, чтобы Семен увидел ее такой, возбужденной и вызывающе дерзкой. Вкупе с опасностью появления в спальне мужа, это сделает сегодняшний секс с Семеном незабываемым. Витюся вновь испытала невероятное, сладкое томление, и поэтому, когда он вошел, повернулась к нему спиной, готовая отдаться в ту же минуту.
Он помедлил пару секунд, любуясь этой изогнувшейся в экстазе самкой, и подумал:
 «Может быть, все – таки сначала воспользоваться ею… в последний раз. Хотя нет, она все – таки не в моем вкусе».
Убийца положил руку на грудь трепещущей женщины, и она издала жалкий стон, почти тотчас перешедший в предсмертный хрип.
«Удобная штука эти шарфы, - подумал мужчина, отмахиваясь от скрюченных пальцев Виты, слегка задевших его лицо, - на всемирном съезде душителей тому, кто их изобрел, досталась бы Нобелевская премия».

Ночью пролетел ураган, дорожки на кладбище еще не успели расчистить, и ноги провожаюших Виту Аргосскую в последний путь утопали в багровой октябрьской листве. Руди стоял у края могилы, держа девочку за руку. Глаза его прятались за темными стеклами очков. Людям необязательно знать, что они скрывают.
Маленькая Анисья со своей непричесанной с ночи головкой казалась частью пламенеющей листвы. Ей все здесь нравилось: яркие оградки, цветы, особенно эти, с длинными стеблями и шипами. И папа как – то особенно крепко держал ее за руку, хоть и выглядел чуточку чужим из – за очков, скрывающих большую часть лица. Вот только мамы – Виси нигде не было видно, но это не огорчало Нюсю: няня была к ней гораздо добрее и так хорошо подтыкала одеялко, что Нюся ощущала себя словно запертой в теплом уютном коконе. В конце концов, мама через какое – то время наверняка найдется и будет весело доставать из чемоданов ворох ярких вещей и забавных безделушек.

Оставшись один, Руди снял очки и внимательно посмотрел на себя в зеркало. «Еще пара дней, и от царапин не останется и следа, - подумал он и небрежно бросил в ящик секретера многочисленные открытки с выражением соболезнований.
 Все сожалели о его утрате и проклинали убийцу, но никто не догадывался, что Руди и был тем неуловимым маньяком – душителем. И что все эти преступления он совершил с единственной целью: чтобы никто не заподозрил его в убийстве жены, чересчур болтливой во хмелю женщины, которой он действительно желал смерти.
Все три убийства сочли делом рук механика, пропавшего бесследно в ночь убийства Витюси. Безутешный муж выложил из камней в саду новую клумбу в память о Вите, и трава поднялась там неожиданно пышно. Теперь Руди был спокоен. Семен хорошо сыграл свою роль, но с финалом ему не повезло. Руди стер с лица выражение фальшивой скорби и набрал номер агентства по найму прислуги. Должен же кто – то позаботиться о доме.


Руди рисовал. Холст, натянутый на мольберт, отражал грациозный изгиб реки и облака, задевающие воду. Картина была чиста и безмятежна, но в ней не было жизни. Потому что художник был далеко от своего творения. Руди привычно переместился в потоке времени и как раз сейчас входил в бордель, где его уже поджидала Агнешка, неутомимая рыжая тигрица, которую он покупал снова и снова. Ей было все равно, что приводило сюда смуглолицего парня, какие страсти сожгли эти глаза, холодные, как потухшие угли. Он был жесток и балансировал на грани дозволенного, но это и подкупало Агнешку. Вот только звал он ее Анютой, но в борделе каждый посетитель имел право на фантазию.
 Руди не считал эти визиты предательством. Он приходил сюда, как на дешевый вещевой рынок, не имея возможности приобрести желаемое в фирменном бутике. Это была чистая физиология. И если бы его спросили, изменял ли он своей любимой, Руди совершенно искренне ответил бы: никогда. Да никто и не знал об этой лишенной надежды  любви. Даже Алексей. Они с Анной умели хранить тайны. Порой он и сам не знал, кого любил больше: женщину с глазами, светлыми, как вода, или седьмую посвященную тайного братства. Теперь он знал, что ошибся. Миссия Анны была иной. Она была призвана уберечь медальон. А еще стать матерью ребенка, идущего на смену хранителю седьмой стихии.
Воздух становился тягучим, мысли начали путаться. Пора возвращаться. Он не хотел заблудиться в прошедшем. У него были планы на будущее. Рука с кистью дрогнула. Возвращаясь, Рудольф всегда испытывал сильную боль: временной туннель вытягивал его, словно на пыточном ложе, но только эти прогулки в прошлое делали настоящее более – менее терпимым. Некоторое время он смотрел на картину, затем рассмеялся и поставил на своем бездушном шедевре черный масляный крест.


Лето сменяло лето. Для Руди взросление Нюси представляло собой один спрессованный в четыре времени года миг.
Он проследил как девочка прошла по коридору и закрыла за собой дверь. Словно отгородилась от той части дома, где царило его «я».  Едва научившись ходить, она принесла в комнату у лестницы свои игрушки и деловито устроилась на мягком ворсистом ковре, хлопком маленькой ладошки приглашая собаку последовать ее примеру. Как Нюся могла догадаться, что это комната ее матери? Впрочем, ответ был очевиден. Оставалось надеяться, что знание не придет к девочке прежде, чем серебряная цепь с медальоном окажется в его руках.
Оставшись одна, Анисья зачеркнула на календаре еще один прожитый день. Она не понимала, зачем это делает. Время было не здесь, не в этих квадратах и числах, оно текло сквозь нее, и она чувствовала, что источник этой энергии где – то рядом.  Комната дышала любовью и силой, она обожала Анисью.
 Но даже в этом океане тепла был особенный остров.  Девочка привычно подошла к тяжелому гобелену, украшавшему часть стены возле декоративного камина. Она любовалась картиной  каждый вечер. Чьи умелые руки выткали этот фруктовый сад и юношу в длинных одеждах  с лицом необыкновенной чистоты? Когда она вспоминала его, все мальчишки в классе казались ей пустыми, как мыльные пузыри. Анисья сердито повела плечами.  Нельзя же влюбиться в картину. Это просто смешно. «Вот возьму и сниму тебя, -  Анисья упрямо накрутила на палец пламенеющий локон, - и буду как все: ходить на дискотеки, красить ресницы и болтать с поклонниками по телефону ночи напролет». Нюся привстала на цыпочки и решительно дернула за узорчатый край гобелена, роняющего ей в руки спелые плоды апельсиновой рощи.
 По комнате прошелестел ветер, и ковер, долгие годы прикрывавший отполированный вогнутый камень, упал. Анисья недоверчиво прикрыла ресницы. Это было видение из детских волшебных сказок. Больше всего странный предмет напоминал зеркало, и все же это был камень. Совсем светлый, словно выбеленный солнцем, в человеческий рост, - он таил в себе великую опасность и великую силу. Анисья  хотела дотронуться до его поверхности, но камень оттолкнул ее, он не позволял приблизиться, он не желал ее. Досада появилась в серых глазах Анисьи. Она достала из вазы бутон сорванной утром садовой розы и прикоснулась им к вогнутой поверхности камня.
Бутон начал раскрываться, на глазах изумленной девочки превращаясь в пышный цветок. То, что обычно незаметно свершает природа под покровом ночной темноты, произошло за несколько коротких мгновений. Но стоило Анисье издать возглас восхищения, как лепестки только что родившегося цветка осыпались, устроившись на ковре печальной траурной горкой. Листья сморщились и пожелтели, превращаясь в пыль прямо в ее руках. Лицо девочки стало серьезным. Глупым экспериментам больше не было места. Она молчала и слушала. С ней говорило время. Повинуясь его приказу, она повесила гобелен на место и вновь встретилась глазами с юношей, выходящим  из апельсиновой рощи. Время нельзя торопить. Когда - нибудь они встретят друг - друга. А пока старинный гобелен сохранит их тайну от жителей враждующих  миров. И особенно от папы. Ему не понравится, если она захочет уйти.


               

Варвара совсем опустилась. Она скучала по тем временам, когда муж ревновал ее и бил смертным боем. Теперь в ее жизни не было даже этого. Муж умер, работать она не хотела, да и не умела. Редких приходящих любовников нужно было поить и кормить: такова участь стареющих женщин. Вот как раз сегодня она вызвонила одного из них и после получасовых уговоров и обещаний потрясной выпивки, он милостиво согласился заскочить на часок.
Варвара запихала под платок седеющие патлы и неловкой походкой расплывшейся гусыни побрела к двери. Ноги сильно отекали, и в ее случае диагнозы водянка и пьянка были синонимами. Надо купить Ванюшке обещанное. Даже этот потасканный кобель норовит улизнуть. Бутылки ему уже мало: требует кожаную куртку. Эх, Варюха- горюха, не хватило ума восемнадцать лет назад развести на деньги того парня из грузовика. Жила бы сейчас в своем домике, снимала бы каждый месяц денежки со сберкнижки. А что, не так уж и много за убийство трех человек: баба - то, кажись, была на сносях.
Варвара остановилась у торгового центра. Куртки Ванька, конечно, не получит, а вот на дорогое пойло разориться придется. Варвара мельком глянула в зеркальную витрину. Ну и рожа,  грустно отреагировала она на свое отражение. Да еще эта непогода- который день льет. Вот ноги промочила. Лужи на дороге - не обойти, не объехать.
Словно в ответ на ее мысли, мимо пронеслась нарядная, похожая на игрушку машина и резко затормозила, обдав Варвару веером грязной воды. Холодная ванна не испортила ее настроения. Напротив. «Вот и куртка для Ваньки, - торжествовала Варвара, -сейчас такой хай подниму, что водила сам деньги предлагать будет». Она двинулась в сторону машины и открыла было рот, чтобы издать первый негодующий вопль, как вдруг подавилась собственным криком. Это был он.
 Варвара не верила своим глазам. Он почти не изменился, хотя прошло много лет. Седина да пара морщин на лбу. Удивительно, как хорошо сохраняются убийцы. Конечно, если живут с такими куколками и водят такие тачки.  И тут ярко рыжее создание, выскочившее из сказочной машины, больше похожее на принцессу эльфов, чем на человека, радостно вскрикнуло:
-  Ой, капает! Зонтик, скорее, ну же, папа!
Эге, да тут есть чем поживиться помимо куртки!  Куртка - это мелочь, злодею- папуле есть что терять. Вытирая забрызганное грязью лицо, Варвара старалась сдержать дрожь предвкушения.
Никакая она ему, конечно, не дочурка, все молодые женушки зовут своих денежных мешков папулями. Вряд ли захочется этому горе- водителю покинуть свою красотку лет этак на десять – пятнадцать. В делах о тройных убийствах, кажется, не действует срок давности. В любом случае, проблемы ему не нужны. Варвара мысленно потерла заскорузлые ладони. Ну, уж больше она не будет такой дурой! Будет действовать, не сходя с места.
- Как растут люди, - сказала она умильно, не обращаясь ни к кому,- по молодости чужие грузовики угоняют, людей убивают, ложные показания дают, а через восемнадцать  лет в сливках купаются да в папиках ходят. А другие и не грешили, а на достойную выпивку не имеют, не говоря уж о приличной квартире,-  Варвара скосила глаза на объект своей словесной атаки и поняла, что попала в точку. Темные глаза мужчины стали совсем черными, под стать грозовым тучам, стоящим над городом, но на лице его не шевельнулся ни один мускул. Он бережно взял свою огненную фею под руку, подтолкнул в сторону торгового центра:
- Иди, Анисья, начинай шопинг. Я задержусь, выполню христианский долг.
Девушка понимающе оглянулась на неряшливую юродивую, бормочущую богзнает что, и посмотрела на спутника с нескрываемым восхищением.  Взмахнув разноцветным зонтиком, она засеменила по влажному асфальту, окончательно превратившись в глазах Варвары в существо неземное.
Мужчина не стал разводить сантименты и сразу перешел к делу:
-  Вот что, дамочка, торговаться не собираюсь.  Я человек деловой. Отрицать тоже ничего не буду. Отойдем в сторонку. Такие дела посреди улицы не делаются.
Все это было сказано скороговоркой, почти невнятною, но в ушах Варвары прозвучало музыкой несказанной. Дамочка! Надо же, какой уважительный!
 Окрыленная столь легкой победой, не веря еще своему счастью, она побежала вслед сговорчивому папику, быстро шагавшему в сторону подземной автостоянки.
Спустя тридцать минут Анисья нашла своего отца спокойно пьющим кофе в баре на третьем этаже торгового центра. Он с удовольствием оглядел ее новый наряд и сказал, незаметно вытирая руки влажной салфеткой:
- Нюсенька, ты бесподобна.
Часом позже Ванька, который так и не смог достучаться до своей сожительницы Варвары, высадил плечом дверь, постоял с минуту в пустой квартире и произнес одно только слово: «Курва».

Руди и сам не заметил, как ненависть к маленькой девочке переросла во всеобъемлющую любовь к девушке. Не к Анисье,  конечно. Он однолюб и любил Анну. В его понимании это было абсолютно естественно: в Нюсе живет ее душа, Анюта отдала ее девочке в момент рождения. Только поэтому та смогла родиться. Теперь Руди уже не желал ей смерти. И бледнел всякий раз, когда Нюсе приходила фантазия поплавать в пруду, угрюмо хранящем его давнюю  тайну.
Ни один мужчина не имел возможности остаться наедине с Анисьей больше десяти минут. Рядом тотчас возникала молчаливая фигура отца и, не смотря на его кажущееся радушие, у поклонников пропадала всякая охота продолжать легкий треп с огненноволосой наследницей миллионов Аргосских. Правду об удочерении знали все, но даже самые заядлые сплетники не имели желания совать свой нос в дела Рудольфа, впрочем, человека вежливого и благожелательного. Нюся жила в счастливом неведении.
  После смерти Витюси Руди постепенно свел на нет все знакомства и только с Алисией да ее бесправным супругом поддерживал некоторое подобие дружеских отношений. У Алисии была дочь, ровесница Нюси, а девочке надо было с кем – то общаться. Но совсем скоро Руди понял, что Нюся ни в ком не нуждалась. Он не хотел признавать ее исключительности, но факт оставался фактом: Анисья превратилась в очаровательную девушку, миновав неизбежный период юношеских прыщей, подростковой неуклюжести, угловатости и интереса к запретным плодам. До отказа заполненный бар, сигареты и травка, которой Руди иногда прогонял тоску, - все это было здесь, рядом, доступно – и совершенно не нужно Анисье. Она была…Руди не мог подобрать слов: отголоском разных стихий -  то бегущего огня, то журчащей воды.
 А иногда, в худшие свои минуты, была тяжела, как земля, и он с нетерпением ждал, когда же она превратится в легкий воздушный поток, который ему так легко удается направлять в нужную  сторону.
Когда Анисья гневалась, странные ее глаза цвета сухого асфальта раскалялись почти добела,  и Руди чудилось, что она стоит, словно саламандра, в столбе невидимого глазу пламени. Теперь он не просто знал, он был уверен: владение ключом без дочери Анны было бы абсолютно бессмысленно. И он ждал.  Молча наблюдал за перепадами Нюсиного настроения и задавал себе один и тот же вопрос: что же такое знает о себе эта девочка, что не позволяет ей быть как все. И знает ли?
Одинокий вдовец часто ездил на кладбище навестить жену. О преданности Руди несчастной Витюсе знали все. Его вполне устраивала такая легенда. Бросив цветы на могилу своей жертвы, Руди шел к Анне, рассказать, как растет ее дочь, и о том, что он собирается с ней сделать.
 И не было ни одного свидетеля этого страшного монолога. Только старый кладбищенский ворон мог бы рассказать людям правду. Но ему было все – равно.



Анисья посылала мячи на другую сторону корта. Марьяна опять не пришла, и Нюся развлекала себя сама. Белая юбочка порхала на бедрах, и, словно дразнясь, повторяла ее движения. Волосы Анисьи больше, чем всегда, напоминали факел: собранные в высокий хвост, они победно стояли над ее головкой, сияя на солнце ослепительным красным огнем. Руди смотрел и терял ощущение реальности.
Это Анюта, его обожаемая Анюта, бегает сейчас на оранжевом грунте, это ему она машет рукой. А чуть позже, сводя его с ума своей ямочкой на левой щеке, побежит в объятия его друга и брата. Он снова слышит их смех за закрытой дверью. Это над ним они смеются! Конечно, он же неудачник, третий лишний! В голове у него застучало. Руди шагнул, чтобы схватить  желанное и неприступное тело в  стальные объятия и утащить свою добычу в комнату, где никогда не открываются шторы, где он часами в молитвенном экстазе любуется на Анютин портрет, написанный им по памяти в день  похорон. Кажется, он уже сделал шаг.  Моя,  только моя!
Навстречу ему поднялась тяжелая стена нездешнего тумана, от которого у Рудольфа сжалось сердце. Холод, который гнал его из беседки, настиг Руди и на оранжевом, как солнце, корте. Ему показалось, что он различает очертания женской фигуры и слышит отчетливый шепот: «Не тронь мою дочь, ублюдок». Этот голос оказал на него действие ледяного душа. Он никогда не слышал его прежде, и все же он был ему странно знаком.
Стуча зубами, Руди вернулся в дом, схватил нож и полоснул себя по руке. Боль и вид крови привели его в чувство. Он чуть было все не испортил. Так пусть этот шрам будет напоминанием о том, что нельзя погубить все дело своей жизни из- за  женщины, пусть даже такой, как Анна. Или Анисья?
- Папочка, что с тобой? Ты весь в крови, - Нюся стояла рядом и с ужасом смотрела на его руки.
- Не бойся, милая, ты же знаешь, я плохой садовник. Поранился секатором, только и всего. Не стой столбом, достань из аптечки перекись. Вот так, умница. До твоей свадьбы заживет, - Руди совершенно пришел в себя и уже не видел в испуганной девочке, суетящейся над его рукой, любимой женщины. Это был просто рыжеволосый приемыш, призванный сделать его властелином мира.

- Мне нужен спарринг – партнер, - когда в серых глазах Анисьи появлялся этот металлический блеск, Руди пасовал перед ней, - я не могу больше играть с Марьяной. Она держит ракетку как сковородку. Ее место на кухне, а не на корте.
Слышала бы это Алисия!
- Папа, познакомься с Ренатом.
 Кривоногий парень с гривой выбеленных солнцем волос наклонил голову в знак приветствия. «Он похож на дикого мустанга, - подумал Руди, - из тех, кого объездив, используют на хозяйственных работах. Он не может быть опасен».
- Я хочу, чтобы ты ему платил, - девушка мягко улыбнулась, сразу став прежней Нюсенькой, - видишь ли, его тетя всю жизнь помогала младенцам появиться на свет, а эта услуга цениться не слишком дорого.

Не было дня, чтобы Вероника не молила бога вернуть назад то июньское утро. Она бы ни за что, ни за что такого не сделала. С той минуты, как она сняла с шеи роженицы серебряную цепь, она не знала ни минуты покоя. То являлась ей во сне рыжеволосая покойница, то видела она седого старца, идущего к ней сквозь туман. А в последнее время стал ей являться во сне черноглазый мужчина – то ли черт, то ли человек, и после этого приходилось пить сердечные капли, крестясь на образа, и перебираться в комнату племянника, на диван, где она чувствовала себя в безопасности.
Вероника и раньше подворовывала по мелочам, и совесть ее всегда была сговорчивой компаньонкой. Что такого было в этой вещице – она понять не могла. Дважды она пыталась избавиться от нее – и безрезультатно. Бросила в реку – цепочка запуталась в лепестках кувшинки, и чья – то неведомая воля заставила ее забраться в воду и вернуть цепь вместе с белым цветком. Закопала на клумбе с анютиными глазками – веселый дворняга Мамон, радостно виляя хвостом, принес цепочку обратно, не успела она облегченно вздохнуть и принять по этому случаю рюмочку сладкой наливки. Подарила было треклятую цепь приятельнице Зинке на именины – та прибежала наутро сама не своя. На шее пунцово багровел ожог не то в виде креста, не то в виде ключа. Швырнула подарок обратно, да еще и ведьмакой ославила. И Вероника смирилась. Спрятала ворованную вещь подальше, в банку с прошлогодней травой, где никто на нее не наткнется, даже случайно. Да и кому искать? Племянник не любопытен, дружков в дом не водит, а соседи после Зинкиного скандала  и вовсе стороной обходят.

Ренат, легкий и ловкий, как ягуар, перепрыгнул через ограду и подкрался к окну Анисьиной спальни. Если бы он знал, что папаша сравнил его с мустангом, он бы здорово посмеялся. Не знаю, что там думает Анисья об этом типе, а он, Ренат, отлично знает, какой он ей отец. А еще он знает, что так не смотрят на дочерей: Ренат сам не прочь с таким же вожделением полюбоваться этой рыжей кобылкой, но он должен быть осторожен. Если хочет привести в исполнение свой план.
Он докажет Анисье свою преданность, а потом расскажет  правду, о которой ей никто не смеет даже обмолвиться. Но он не какой – нибудь там мозгляк, чтобы испугаться ее отчима. И вот тогда Анисья на многое посмотрит другими глазами. А когда поймет, что ее ждет, сама будет умолять его бежать из этого страшного места. О деньгах можно не беспокоиться: Анисья и сама достаточно богата. Вся округа только и судачит о баснословно дорогих бриллиантах и старинных украшениях, которые завещала ей мать.
Ренат еще некоторое время задержался у окна, бесцеремонно наблюдая за полураздетой девушкой, и скользнул во тьму.
« Интересно,подсматривал ли папочка в замочную скважину?» – с усмешкой подумал он, оглянувшись на тяжелые шторы, скрывающие от посторонних глаз святая святых – кабинет Рудольфа Аргосского. Мысли Рената тотчас перескочили на другое. Вчера у Аргосских был официальный прием по случаю Нюсиного совершеннолетия. Парень, набрасывающий мячи, приглашен, конечно же, не был. Но ему и не нужно специального приглашения. Прячась в беседке, он все видел. Ну и рожа была у Рудольфа, когда носатый еврей – душеприказчик вскрыл шкатулку с Анисьиным наследством! Словно черную мамбу увидел. Или наоборот, не увидел того, чего хотел. Ренат поежился. Жаль, не доглядел до конца. Холод буквально выгнал его на солнечный свет. Наверное, в беседке стоят какие – нибудь невидимые кондиционеры или другие штучки для богатых. Ну да ничего, немного терпения. Скоро он будет знать об этом все. Анисья – его пропуск в мир белых яхт и пятизвездочных отелей. Она не замечала его грубоватых ухаживаний, но он заставит эту принцессу увидеть в нем мужчину.
Когда великолепный дом остался позади, а навстречу  высыпали неказистые домишки его родного поселка, Ренат принял решение:
«Кажется, я знаю, что поразит ее воображение. Свое золотишко Нюся спрятала в сейф, но с вещью, которую принесу ей я, она не сможет расстаться ни на минуту. Вот удивится ее папаша». Он даже не подозревал, насколько был близок к истине.

В общем, Ренат неплохо относился к тетке. Раздражали его только ее ночные визиты. Какие бы черти за ней не гонялись, делали они свою работу хорошо: Вероника в беспамятстве падала на диван в комнатенке Рената, больше похожей на чулан, и тихонько скулила одну и ту же молитву, вынуждая Рената с первыми петухами убираться на сеновал и досыпать под печальное блеяние теткиных коз.
Теткина пенсия да гроши после смерти его матери – Вероника по наивности своей думала, что живут они на эти подачки от государства. Всякий раз, завидев тетку, гордо плывущую с почты, Ренат потешался от души. Если б он не позаимствовал профессиональный фотоаппарат у одного разини на вокзале и не использовал его по назначению, не кушала бы ты, тетушка, мясо по будням, а мочила бы сухари, как и положено одинокой пенсионерке.
Негативы, за которые люди были готовы платить любые деньги, Ренат прятал в металлические банки, засыпая их крупой и песком. А поскольку подозревать работящего сироту никому и в голову не приходило, то и негативы в этих примитивных тайниках были в безопасности. И вот однажды, подыскивая прятку для фотосессии одной старой свиньи и его малолетнего гарема, он нашел это. Серебро не просто обожгло ему руки, оно как будто опалило сердце. Каким – то чутьем Ренат понял, что не имеет права даже прикасаться к медальону, но он надеялся, что эта вещица растопит стекляшки льда в равнодушных глазах Анисьи.


Руди гнал машину по Никитинскому шоссе. Он хорошо помнил дорогу. Да что там дорога. Просыпаясь на рассвете, он каждое утро слышал Анютин крик в телефонной трубке и бросался к окну, убедиться, что грузовик ждет его на своем месте. Снова и снова он видел, как Алешка, каким – то чудом заставив машину двигаться, мчится ему навстречу, едва различая дорогу в тяжелом, как вата, тумане.
Рудольф отогнал навязчивые видения и вернулся мыслями к вчерашнему вечеру.
Когда Анисья под восхищенные возгласы гостей достала из шкатулки последнюю брошь – настоящее произведение искусства - мир закачался в глазах Рудольфа. Он растерянно шарил по дну опустевшей сокровищницы, игнорируя смех Анисьи и недоуменные взгляды шокированного адвоката. Он узнал золотые кольца и серьги с изумрудами, бывшие на Анне в день ее смерти. Но серебряной цепочки с медальоном, хранящим ключ  к его счастью, в шкатулке не было. Руди до сих пор не понимал, как он ухитрился устоять на ногах и даже перевести свои нелепые поиски в веселую шутку.
 Всю ночь за задернутыми шторами горел свет. Рудольф Аргосский решал задачу с множеством неизвестных. Сейчас, мрачно следя за движением дворников, разгоняющих воду на лобовом стекле, Руди подводил итоги.
Нет, тот пузатый следователь не успел поживиться. Адвокат сработал оперативно. Серебряная цепь могла пропасть только в одном месте – в сельской больнице, где рожала и умирала Анна. Что ж, пришла пора поблагодарить доктора, подарившего ему дочь.

Молоденькая медсестра смотрела на Руди широко распахнутыми глазами и никак не могла взять в толк, о чем говорит ей этот странный мужчина без возраста. Да ее 18 лет назад и на свете – то не было! Нянечка из детского отделения приостановилась на мгновение и, расслышав вопрос, избавила девушку от темноглазого посетителя, внушавшего ей безотчетный страх.
- Доктор Палюлин почитай десять годков как умер, царствие небесное. Светлейшей души был человек! Но вы можете поблагодарить Веронику. Она ту девочку принимала. Вместе с доктором. Она давно у нас не работает, но Манечка даст вам адрес,- нянечка посмотрела на Руди добрыми небесными глазами, и он на мгновение устыдился того, что собирался сделать.

                Глава 13

Анисья раскидывала пасьянс, когда Руди буквально ворвался в гостиную. Было уже очень поздно, но девушка боролась с набегающей дремотой, чтобы дождаться возвращения отца. Он частенько уезжал на их городскую квартиру «думать», и Анисья полагала, что Руди решает там вопросы делового характера. В последнее время он вообще сильно нервничал. Анисья винила в этом финансовые проблемы. Нешуточное дело – содержать такую империю!
- Сделай мне чай, как только ты умеешь, любовь моя, - в последние два слова он вложил особый смысл. Но беззаботная глупышка ничего не почувствовала. Так ему показалось.
- У меня неотложное дело, но я очень скоро вернусь. Обещаю: тебя ждет сюрприз.
- Приятный? – волосы струились по ее спине огненным водопадом, а легкая улыбка сделала ямочку на щеке нестерпимо знакомой. Руди потребовалось все его самообладание, чтобы оторвать взгляд от девичьих плеч, бледнеющих под  легким шелком  прозрачного  пеньюара.
- Не сомневайся, ненаглядная. Потерпи: я скоро.
 - У меня нехорошее предчувствие. Останься сегодня дома.
Когда папа вот так смотрел на нее, Анисье становилось не по себе. Иногда ей казалось, что отец болен, а порою  - что нездорова она сама. Отец напоминал ей безумца, одержимого, его взгляд просачивался сквозь нее, и она могла читать его мысли, обращенные к кому – то давно ушедшему. Желания его были ужасны, но к счастью, в эти минуты всегда приходила прохлада, утешая Анисью и прогоняя непотребные видения прочь.
-  У меня деловое свидание, малыш. Я ждал его восемнадцать лет.
- Выпей хотя бы чая, оцени мой новый рецепт, - Анисья протянула Руди его любимую фарфоровую чашку. Она не собиралась настаивать, чтобы он остался. В этом не было необходимости. В конце – концов, у нее тоже были дела. Нюся спешила в свою комнату полюбоваться необыкновенной красоты медальоном, подарком Рената.
 «Откуда такое чудо? Наверное, очень старинная вещь», - едва девушка дотронулась до серебряных звеньев, как образы пустынь и ветров слились внутри нее в  безумном кружении. Эта вещь словно ждала Анисью, ждала десятки и сотни лет. Цепочка в ее руках раскалилась докрасна, но этот огонь не обжог ее. Внутри медальона лежал диковинный ключ, и едва прикоснувшись к нему, Анисья ясно увидела дверь, сотканную из семи сияющих сфер; дверь, которую можно было открыть только этим ключом. А еще девушка знала, что делать этого ни в коем случае нельзя. За дверью бурлила рождавшая пламя река, а рядом синели льды, которых не мог одолеть огонь, шумели водопады и тянулись холодные струи тумана. Земля тяжело вздыхала, и по телу ее при каждом ее содрогании пробегали трещины, превращаясь в бездонные пропасти.
От этих видений вздрагивали хрупкие плечи Анисьи, но хотя не было в руках ее богатырской силы, она знала, что способна удержать за сияющей дверью клокочущие гневом стихии. А еще ведомо было Анисье, что там, за дверью – порталом, лежали иные миры, и было их много, а грань между ними местами была подобна паутинке; и во всех этих мирах стонали алчущие власти и великих знаний, не принадлежащих им. И еще открылось ей, что среди хранителей появились отступники, жаждущие открыть запретную дверь, и Высший совет повелел им всем покориться Седьмой. И она, Анисья, была той самой хранительницей седьмой стихии – стихии человеческого зла. И она была живым ключом, открывающим портал. 
Анисья никак не могла возвратиться в реальность. Нездешние сквозняки гуляли по комнате: ветерок растрепал страницы  открытой книги,  легко прикоснулся к ее волосам. Или это кто- то погладил ее по голове? Пытаясь прочесть невиданные послания, Анисья настолько устала, что едва нашла в себе силы спрятать удивительный подарок под подушку. А затем   провалилась в сон, в котором рядом с ней были мужчина и женщина, незнакомые, но почему – то очень родные.

 Руди поморщился, как от зубной боли. Закат цвета гниющей черешни болтался за березовой рощей, словно свежий кровоподтек. Руди сделал глоток и поставил чашку на камин. Не хочу твоего чая, Анисья, ничего не хочу. Если цепочки с медальоном нет в шкатулке Анюты, она может быть только в одном месте: на шее чертовой воровки акушерки. Его даже передернуло при мысли о подобном кощунстве. И он ждал восемнадцать лет! Надо было придушить ее тем же утром. Пора в путь, Руди, пора в путь.

               

Маятник старинных часов с надоедливой кукушкой болтался из стороны в сторону, не спеша известить измученную женщину о близком рассвете.
Вероника переживала одну из самых страшных своих ночей. Видения были настолько реальны, что она никак не могла проснуться, выкарабкаться из лабиринтов сна. Она  с трудом брела по каменистому дну ручья. Стряхивая с лица то ли паутину, то ли клочья тумана, пыталась выбраться из заросшего фруктового сада, а сзади ее неслышно настигал уже знакомый по прежним кошмарам темный человек. В миг, когда он коснулся ее плеча, Веронике все – таки удалось проснуться.
Лежа с закрытыми глазами, Вероника думала: завтра же она пойдет в милицию и во всем сознается. Любое наказание, самый страшный позор – лишь бы ночные гости оставили ее в покое. Но завтра для нее так и не наступило. Когда она, наконец, решилась приоткрыть глаза, самый страшный кошмар стоял возле ее постели. Теперь Вероника точно знала, что это не человек. У человека не может быть таких глаз. «Нюся, Руди не верь, - выговорили ее губы, и с этими словами она испустила дух, приведя Руди в бессильную ярость. На шее старухи болтался осиновый крест на замусоленном шнурке, и переворачивать весь дом в поисках серебряной цепи представлялось Рудольфу занятием бессмысленным и малопочтенным.

Появление на пороге Рената избавило его от этой омерзительной процедуры. Ренат вовсе не был героем. Поэтому когда нож оставил на его лице первый багровый след, решил, что сопротивлялся уже достаточно, чтобы ночной гость принял его слова за чистую монету.
- Не надо больше, прошу вас, - он с трудом шевелил солеными от крови губами. Я знаю, где эта цепочка. Я сам украл ее у тетки, - и, предупреждая дальнейшие вопросы, зачастил, стараясь не переборщить в имитации крайнего ужаса, - я храню ее на вокзале, в камере хранения, пока не нашелся покупатель. Вот ключ, возьмите и уезжайте. Мне нужно позаботиться о тете.
« Вот – вот, катись, психопат. Найдешь ты в ячейке только фотографии твоего собрата – садиста, которых тот ждет - не дождется. А пока ты бегаешь по камерам хранения и пытаешься осознать, что тебя надули, мы с Анисьей будем уже далеко».
- Да, позаботиться о тете, - повторил Ренат вслух.
- О ней уже позаботились, - ослепительно улыбнулся Руди,- а теперь пора позаботиться о тебе.

Этот ублюдок держал в руках ключ. Я убивал и за меньшее.  Руди закрыл ветхие ставни и защелкнул на двери висячий замок. Старая дура, брезгливо подумал он, 18 лет владеть такой вещью и умереть в нищете. Он окинул окрестности цепким взглядом. Самое глухое время. Ни души. Тех двоих, оставшихся в доме, долго не хватятся. Пока запах гниения не привлечет собак. Но к тому времени они с Анисьей будут совсем в другом мире.
Какая долгая ночь. Но даже она скоро закончится. Небо уже начало розоветь, когда Руди подъехал к воротам коттеджа. Он вернулся еще раз утвердиться в своем решении.
   Как забавно она прячет руки под подушками! И снова все стало путаться в голове у Рудольфа. Это не Анисья, это Нюта в расцвете молодости и нестерпимой своей красоты спит сейчас в его доме. О да, он все сделал тогда правильно! Не моя, значит, ничья. Вокруг Руди плескались волны ненависти и вожделения.
 Знакомый холод окутал его плечи. Но сегодня никто, ни человек, ни бесплотный дух не сумеет прогнать его. Руди пританцовывал и нелепо шарил руками в пространстве, словно площадный  фигляр. Можешь покрыть льдом весь мир. Ты не Анюта, ты просто бесплотная тень, потерявшийся в пространстве  фантом, и ты не помешаешь мне. Убирайся. А, впрочем, можешь остаться и посмотреть.
Он желал спящую девушку до боли во всем теле, желал бы всей душой, если б верил, что она у него есть. Руди посмотрел на изрезанную белесыми шрамами руку и усмехнулся. Теперь это уже не имеет значения.  Это уже не сможет его остановить. Но он сам решит, когда придет время.  Он ждал восемнадцать бесконечных лет, подождет еще час. Больше ему и не потребуется. Долететь до вокзала по пустому в это время суток шоссе, забрать медальон и вернуться. У них с Анютой будет сладкий рассвет. В горле пересохло. Словно он не один день бродил по пустыне. Да так оно и было.  Столько лет в пустоте ненависти и невозможности любви.
Руди прошел в гостиную и одним глотком осушил фарфоровую чашку с чаем, приготовленным для него Анисьей. Горьковато – пряный напиток приятно освежил и даже взбодрил. Опять набросала своего имбиря, - подумал Руди, - впрочем, сейчас это кстати. Когда он выходил из холла, часы на стене пробили четыре раза. Занимался рассвет. Машина на огромной скорости вылетела на шоссе, ведущее в город. Мысли, словно осиный рой, свивались в мозгу у Руди причудливыми клубками.
Она должна это принять. Осталось чуть- чуть, всего один шаг. Пора прекратить ломать комедию дочки – папочки. Он получит власть не только над ее душой, но и над телом. Анисья даст ему все, что не захотела дать ее мать. Радость любви и восторг власти. А если не пожелает…  О, в старой Европе много прекрасных замков, веками хранящих свои тайны. И в этих замках есть такие глубокие подвалы, о которых не ведают даже их владельцы. Но он, Рудольф, найдет им применение. И рыжая дочка Анюты на коленях будет умолять папу приласкать ее за глоток воды и луч солнечного света.
 Руди тряхнул головой. В глазах двоилось, он куда - то проваливался. Туман насмехался над ним, забирался за воротник, застилал глаза. На встречную полосу выскочил алый нисан, но у Руди уже не было сил посигналить женщине за рулем. Вопреки всякой логике, иномарка внезапно пропала, словно съеденная туманом, но он не смог даже чертыхнуться: язык ему больше не повиновался.
Когда Руди выпустил руль, и машина, предоставленная себе самой, бросилась навстречу пятитонной, надсадно ревущей махине, Анисья проснулась. Она крепко сжала в кулачке горячее серебро и подумала сквозь набегающий сон: «Хорошо, что я добавила папе в чай это снотворное. Зато он никуда не уехал. Дороги ночью опасны. А теперь все будет хорошо».

На другом конце Европы, в благоухающем фруктовом саду,  седой старик говорил своему внуку:
- Наши поиски увенчались успехом.  Мы, наконец, нашли последнюю посвященную.
- Седьмую стихию? – воскликнул юноша, и глаза его блеснули.
- Да, Дино. Портал активирован. Поспеши.
Перед тем как коснуться вибрирующего сгустка пространства,  юноша обернулся:
-  А как ее зовут, дедушка?
- У нее очень красивое имя – Анисья. Так нарекла ее мать.

Анисья спала. Вокруг ее головы полыхал огонь. Даже в ночи ее волосы излучали невиданный свет. Ей снились оливковые рощи, которых она никогда не видела, и смуглый юноша, который вел ее по берегу моря. Навстречу им занимался рассвет без дождя и тумана, совсем не похожий на рассвет дня ее рождения. Анисья сладко вздохнула во сне. Словно в ответ на ее движение, гобелен скользнул со стены и  с тихим шелестом упал на пол. Отполированный временем камень открыл свою незамутненную глубину. Он знал, что странник уже в пути. Он ждал.