Еврейская трагедия и сердце поэта А. Вознесенского

ИЗ ИНТЕРНЕТА
по- переписке
http://www.liveinternet.ru/users/rinarozen/post362529511/

ЕВРЕЙСКАЯ ТРАГЕДИЯ И СЕРДЦЕ ПОЭТА АНДРЕЯ ВОЗНЕСЕНСКОГО
(автор- не указан)
Четверг, 21 Мая 2015 г.

Подводное гетто
 
Еврейская трагедия и сердце поэта Андрея Вознесенского,

которому 12 мая исполнилось бы 82 года.

 

Подводное гетто

    Андрей Вознесенский во время службы в армии.

Фото из личного архива поэта

 

Я во Львове,

Служу на сборах,

В красных кронах,

Лепных соборах…

(А.Вознесенский, 1965 г.)

 

Тогда в стране была "оттепель", какие-то проблески свободы пьянили головы, особенно молодые, "Литературка" опубликовала "Бабий Яр" Е.Евтушенко, возвращались из лагерей немногочисленные еще живые политзаключенные, а на страницы учебников — фамилии и даже фотографии уничтоженных в сталинские времена известных деятелей, литераторов, ученых.

В один из моих приездов в Москву я попал на вечер в Политехнический музей, где с восторгом и провинциальным удивлением слушал тогдашних поэтических кумиров — А.Вознесенского, Р.Рождественского, Е.Евтушенко и других. Потом мы пару раз всей командой ходили на площадь к памятнику Маяковскому, где выступали перед тысячами слушателей поэты и барды — Б.Окуджава, Ю.Визбор и другие, ставшие потом известными и знаменитыми. С некоторыми из них нам даже удалось познакомиться.

После возвращения во Львов мы еще долго обсуждали услышанное и увиденное, рассказывали знакомым, доставали сборники стихов, по много раз прокручивали тоненькие пластинки из журнала "Кругозор".

И вдруг летом 1965 года знакомые ребята из армейской команды сообщают нам новость: на военных сборах в нашем Прикарпатском округе находятся Андрей Вознесенский и еще несколько поэтов. Они ездят по гарнизонам, носят офицерскую форму. Правда, боевой подготовкой не занимаются, да и живут не в казармах, а в гостинице. Но, самое главное, скоро они будут выступать в окружном доме офицеров. Конечно, друзья — спортивные соперники — провели нас на встречу с москвичами (помню, что там были еще Костров, Куняев — тогда он не проявлял свою будущую юдофобскую суть — и еще один поэт, чью фамилию я забыл). Они по очереди читали свои произведения, отвечали на вопросы переполненного зала.

Вознесенский был с погонами лейтенанта, он тоже прочитал несколько своих стихов. Среди прочитанных было и потрясшее меня "Зов озера".

После окончания выступления я подошел к поэту, поблагодарил за стихи и предложил гостям провести экскурсию по своему любимому городу. А на следующий день во время прогулки попросил Андрея Андреевича рассказать историю "Зова озера". И поэт рассказал.

Попал он недавно в один из гарнизонов в Ивано-Франковской области, выступил. И гостеприимные хозяева пригласили на рыбалку. Поехали, половили, развели костер, начали варить уху, конечно, выпили немного. И тогда один из "местных товарищей" рассказал, что озера этого раньше здесь не было, а был глубокий большой овраг. Именно в него в 1942 году нацисты и их добровольные местные помощники загнали евреев из гетто и расстреляли. Там же уничтожили и арестованных подпольщиков. А чтобы скрыть следы своего преступления, затопили овраг водой из недалекой речушки.

"И как здесь рыба ловится!" — потирал руки рассказчик.

Потрясенный этим рассказом, поэт написал стихотворение "Зов озера", которое было сразу напечатано в окружной военной газете. А через несколько лет Вознесенский опубликовал поэму "Ров" — проклятье негодяям, которые раскапывали возле Симферополя ров — место расстрела 12 тысяч евреев и плоскогубцами вырывали у трупов золотые коронки. Поэма вошла во все сборники поэта, а "Зов озера" (насколько мне известно) — только в некоторые.

Прочитай его, читатель, оно того стоит.

GETTV82A

Андрей Вознесенский и Владимир Высоцкий.

Оба близко к сердцу приняли трагедию еврейского народа.

Второй отчасти по зову крови. Первый — по зову души

 
 

Использованы воспоминания

львовского военного журналиста Б.Комского.

 

 

Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ

 

ЗОВ ОЗЕРА

 

Памяти жертв фашизма: Певзнер 1903, Сергеев 1934, Лебедев 1916, Бирман 1938, Бирман 1941, Дробот 1907…

 

Наши кеды как приморозило.

Тишина.

Гетто в озере. Гетто в озере.

Три гектара живого дна.

Гражданин в пиджачке гороховом

зазывает на славный клев,

только кровь

на крючке его крохотном,

кровь!

"Не могу, — говорит Володька, —

а по рылу — могу,

это вроде как

не укладывается в мозгу!

Я живою водой умоюсь,

может, чью-то жизнь расплещу.

Может, Машеньку или Мойшу

я размазываю по лицу.

Ты не трожь воды плоскодонкой,

уважаемый инвалид,

ты пощупай ее ладонью —

болит!

Может, так же не чьи-то давние,

а ладони моей жены,

плечи, волосы, ожидание

будут кем-то растворены?

А базарами колоссальными

барабанит жабрами в жесть

то, что было теплом, глазами,

на колени любило сесть…"

"Не могу, — говорит Володька, —

лишь зажмурюсь —

в чугунных ночах,

точно рыбы на сковородках,

пляшут женщины и кричат!"

Третью ночь как Костров пьет.

И ночами зовет с обрыва.

И к нему

Является

Рыба

Чудо-юдо озерных вод!

"Рыба,

летучая рыба,

с огневым лицом мадонны,

с плавниками белыми

как свистят паровозы,

рыба,

Рива тебя звали,

золотая Рива,

Ривка, либо как-нибудь еще,

с обрывком

колючей проволоки или рыболовным крючком

в верхней губе, рыба,

рыба боли и печали,

прости меня, прокляни, но что-нибудь ответь…"

Ничего не отвечает рыба.

Тихо.

Озеро приграничное.

Три сосны.

Изумленнейшее хранилище

жизни, облака, вышины.

1965