Происхождение чудес

На берегу речушки Серебрянки находилась маленькая мёртвая деревня. В пять с половиной домов. Потому как один из них уже наполовину разрушился. Несколько лет назад последние жители разъехались, и всё постепенно приходило в упадок. Огороды заросли бурьяном, заборы покосились, вода в колодце застоялась и загнила. Деревня раньше звалась «Благодатное». Хотя жизнь в ней никогда и не била ключом,  а текла неторопливо и размеренно, раньше всё было сравнительно хорошо. Теперь же деревня пустовала и ей оставалось только ждать полного забвения и разрушения, и надеяться на лучшее.

Электричка унеслась, простучав колёсами. На полустанке остался пожилой мужик в камуфляжном костюме. Среднего роста и телосложения, лысоватый, непримечательный. Он поправил лямки рюкзака и пошагал прочь от станции. Это был Толик.
Страстный любитель рыбалки, Толик раньше облазил все мало-мальски рыбные места. Побывал он и на Серебрянке, заходил в заброшенное «Благодатное» и сейчас направлялся именно туда. Несколько лет назад Толик подписал по просьбе другана совершенно нестрашную на вид бумагу под названием «гарантия». В результате он последовательно успел лишиться друга, жилья, жены, части зарплаты, приюта в городе и работы. Зато взамен приобрел статус бездомного, свободу и призрачные перспективы на возвращение к прежней жизни.

Лесовик стоял чуть в стороне от тропинки и грыз стебельки молодого лука. Апрельское нежное солнце согревало его большую косматую голову. Несмотря на наготу, лесовик не выглядел голым. Его тело покрывал слой буроватой шерсти, так что он напоминал кряжистую грязную мочалку. Звали лесовика Ыбырмаш. Так он стоял, размышляя, стоит ли ему навестить лягушат на болоте или лучше проведать семейство ежей. Вдруг Ыбырмаш услышал звук шагов.  Лесовик прикинулся кучей прошлогодней листвы, пока мимо не прошёл тяжело гружёный Толик. Потом Лесовик тихонько потрюхал следом и обнаружил, что Толик направился в деревню, а не к реке. Лесовик недовольно заворчал.

Одну из пяти изб Толик иногда использовал в качестве временного пристанища, когда оставался на Серебрянке половить на утренней зорьке. Он зашёл в «свою» избу и осмотрелся. Изба-пятистенка была ещё крепкой, хотя и требовала ремонта. К счастью, сюда не наведались охотники за металлом и не вырвали колосники и дверцы печи. Очень уж далеко им пришлось бы тащиться с  грузом по бездорожью. Одно из окон зияло свежей дырой, обрамлённой осколками стекла. Острия указывали на точку, через которую пролетел камень. Сам камень в компании разнокалиберных кусков стекла валялся на полу. Кое-где на стенах виднелись пятна. На полу и шкафу лежал толстый слой серой пыли.

Толик поставил сумку на пол, повесил куртку на гвоздь, потом застелил стол газетой и разложил на ней хлеб, сало, головку лука. Достал складной нож, порезал всё и с аппетитом съел. Запил водой из пластиковой бутылки. Надо было обживаться.  Толик вытер паль в старом кухонном шкафу и разложил припасы. Смахнул тряпкой кисею паутины в углах и на потолке. Огрызком веника вымел пыль из избы. Выбросил осколки и вставил новое стекло, вытащив его из окна соседнего дома. Подпол оказался забит разной рухлядью. Толик вытащил несколько пригодных для сжигания деревяшек и затопил печь. Дым пошёл внутрь избы, выкурив Толика наружу. Он прогулялся к колодцу с ведром и верёвкой. Зачерпнул. Понюхал. Вода воняла болотом.
– Ничо, – успокоил себя Толик. – Налажу.

На следующий день Ыбырмаш вышел к деревне. Ему она никогда не нравилась. Расчленённые трупы деревьев с ободранной корой люди-извращенцы собрали в большие короба. Лесовик держался от домов подальше. Ыбырмаш прошелся по кромке деревни и увидел нижнюю половину Толика, торчавшую из колодца. Человек увлечённо что-то там делал, подрыгивая ногами. Ыбырмаш сложил пальцы особым образом и сконцентрировался.

Толик с утра вытащил из колодца с полсотни вёдер затхлой воды. Теперь он намотанной на длинную палку тряпкой счищал водоросли и грязь с бетонных колец колодца. Толик нагнулся немного пониже и ощутил изменение. В колодце ощутимо потемнело. Чернота сгустилась и стала настолько плотной, что, казалось, можно нарезать её ломтями. Раздалось хлюпанье и на дне открылся продолговатый жёлтый глаз. Глаз повращался, выцелил Толика, что-то зачавкало и из темноты показалось четыре светящихся белых клыка.
– Аррр! – произнесло существо и бросилось вверх, на Толика. Тот отшатнулся, упав на спину, и стал отползать в том же положении, боясь отвернуться от колодца. Когда из колодца никто не появился, Толик на всякий случай ощупал себя – не обгадился ли со страху –  и убежал. Через несколько минут он вернулся с проволокой и самодельным факелом. Осторожно подошёл к колодцу и опустил зажжённый факел вниз. Видны были бетонные кольца и немного воды на дне колодца. Чудовища не было.
– Померещилось, – решил Толик и продолжил очистку.
– Цукен рготкас! – выругался Ыбырмаш и ушёл.

Обследовав сараи, чердаки и подполы всех домов, Толик присвоил обнаружившийся инструмент. Ему достались несколько топоров разного размера: от маленького плотницкого до колуна, кувалда без рукояти, серпы, напильники, сломанные и целые лопаты, тяпки. Вил почему-то не было. Или здесь раньше жили неправильные крестьяне, или вилы кто-то уже забрал.

«Вжик! Вжик!», доносилось из деревни. Лесовик услышал неприятный звук и отправился поглядеть. Источником шума являлся Толик. Положив лопату на крыльцо и прижав её крепко ногой, Толик водил по краю инструмента напильником. На лезвии лопаты росла блестящая острая кромка. «Вжик! Вжик!». Наконец, удовлетворившись результатом, Толик пошёл в огород и начал копать. На середине участка высилась огромная куча вырванных сорняков. Сорняки сохли, дожидаясь, когда Толик сожжет их на удобрение для огорода.

Лесовик злобно пошевелил усами. Почесал в бороде и произнёс:
- Омба ыцыёп!
После чего принялся творить ворожбу. Ыбырмаш хакал и хмыкал. Потом резко потряс руками. Черенок лопаты у Толика сломался пополам.

– Вот сволочизм! – выругался Толик, бросил половинки лопаты на землю и ушёл в избу. Лесовик решил посмотреть, что будет дальше. Через минуту Толик появился с топором в руке и решительно зашагал к лесу. Он находил молодые деревца с подходящими для черенков стволами и срубал их. Лесовик отчаянно махал руками и колдовал. На очередном деревце топор соскользнул и ударил Толика по ноге. Человек завопил, бросил топор и на одной ноге ускакал из леса.

– Ёкенг ыбюта! Ыбюта! – весело сказал Ыбырмаш. Несколько минут он корчил победно-оскорбительные рожи. Затем навалилась тяжесть. Пришло время для очередного отдыха. Лесовик, покачиваясь, дошёл до любимой сосны, погладил её кору, обхватил руками и ногами. Тело его покрылось коркой, и лесовик исчез. Только ствол дерева стал толще.

Несколько дней Толик не подходил к огороду. Лезвие топора достало до кости, замотанная тряпкой нога ныла и дёргала. Чтобы отвлечься, Толик  убирался в доме, чинил вещи. Переделав домашние дела, Толик сделал флюгер и занялся вырезанием наличников на окна. Время посадки уходило, и Толик опять взялся за лопату.

Больной левой ногой было слишком больно давить на штык, поэтому Толик вгонял лопату правой. Скорости, конечно, это не прибавляло. Вскопав очередную полоску земли шириной примерно в метр, Толик разравнивал её граблями. Корни сорняков бросал в ведро.

Ствол сосны начал набухать, утолщаться с одной стороны. Чем больше образование вспучивалось, тем больше оно отличалось по цвету от дерева. Поверхность сгустка морщилась и мохнатилась. Полностью отделившись, на землю шлёпнулся Ыбырмаш. Бодрый и энергичный, он проскакал между деревьями, перекувыркнулся через куст и остановился. Ыбырмаш решил проверить, ушёл ли человек. Подойдя к деревне, лесовик увидел, как человек копается в земле. Ыбырмаш чувствовал, что у человека болит нога, что человек устал и ему неудобно. Однако человек не бросал палку с железным плоским наконечником, а упрямо продолжал ковырять землю. Ыбырмаш задумался, что бы такое сделать человеку в этот раз и вдруг его внимание привлек шелестящий звук. Над жилищем из мертвых деревьев в разноцветный круг сливались лопасти флюгера. Зрелище завораживало лесовика. Он просто стоял и смотрел. Ыбырмашу расхотелось прогонять человека, и лесовик начал творить другое заклинание.

Толик почувствовал, как его левая нога нестерпимо зачесалась под повязкой. Он бросил лопату, сел и осторожно потрогал ногу. Рана не болела, но жутко зудела. Тогда Толик размотал повязку, чтобы осмотреть рану. С ноги осыпались засохшие струпья.  На месте раны образовалась чистая розовая кожа. Шрама не было. Зуд понемногу утих.
«Слава Богу», – подумал Толик, а затем ему пришла в голову мысль: «А вдруг это не Бог, а кто-то другой. Тот, кто действительно помогает ему».
– Спасибо! – крикнул Толик. Никто не откликнулся. Толик посидел ещё, прислушиваясь, вздохнул и снова взялся за лопату.

Шли дни… Часть огорода Толик засадил для себя картошкой, капустой, морковкой, свеклой и огурцами. На другой части росли лук, редиска, петрушка и укроп на продажу. Раз в неделю или в две Толик набивал рюкзак зеленью с огорода и ехал в город. Торговал сам, а что не успевал распродать – сдавал бабкам-торговкам. Назад Толик вез продукты, мыльно-рыльные принадлежности, что-то для хозяйства, иногда одежду из секонд-хенда. В нескольких местах на заброшенных огородах Толик обнаружил заросли хрена. Это позволило ему разнообразить линейку продукции тёртым хреном.

Ыбырмаш нередко наведывался в огород Толика. Много он не брал, но пару морковок или несколько редисок за посещение Ыбырмаш считал разумным и справедливым оброком. Толик замечал исчезновение растений, но пока хищения не приняли критический характер, никаких мер предпринимать не собирался. Иногда рядом с «посещённой» грядкой Толик обнаруживал крупные, почти медвежьи следы. Иногда никаких следов не было.

Осень Толик провел в трудах. Он запасал капусту и грибы. Чистил, резал, солил-квасил, спускал в погреб. Натащил из леса сухих деревьев, напилил и забил дровами сарай рядом с домом. Затыкал щели в стенах разной ветошью. Баню он восстановить не смог. Очень уж сильно проржавела печь, а листового металла и сварочного аппарата пока не было возможности купить. Для помывки или постирушки приходилось топить печь, греть воду в громадной кастрюле и плескаться в тазу.

Пришла зима. На Серебрянке укрепился лёд. Толик пристрастился к зимней рыбалке, проводя часы на речке. Каждый вечер Толик оставлял за калиткой неизвестному посетителю на куске шифера что-нибудь вкусное: морковку, свёклу или рыбку. Наутро еда исчезала. Впрочем, раз в месяц в течение нескольких дней, а то и недели еда оставалась нетронутой.

Зимними вечерами Толик зажигал керосинку и садился за стол мастерить. Как-то он приобрел на базаре старинный паяльник, который можно было накаливать на огне. Разогрев жало паяльника в печке, Толик припаивал крючки к блеснам, мормышкам. Резал ножницами по металлу тонкие медные листочки. Обтачивал надфилем, полировал бархоткой. Иногда Толик вырезал за столом фигурки из дерева или мягкого песчаника. Или просто сидел и мечтал, как в следующем году он поставит парник и изладит курятник. Без свежих яиц в деревне жить было грустно. И баню просто необходимо привести в порядок. Помыться, наконец, по-человечески. Толик делал чертежи и рассчитывал, сколько нужно будет приобрести гвоздей, шурупов, навесов, пленки и прочих материалов; какой инструмент необходим,  сколько, чего и где посеять на следующий год. Ыбырмаш, приходя за угощением, порой через окно видел человека, сидящего у стола в круге света керосиновой лампы. Лесовик смотрел немного в окно, переводил взгляд на идущий из трубы дым, недовольно морщил нос и уходил в лес, утаскивая добычу.

Так продолжалось до весны. Всё шло своим чередом. Ничего не предвещало резких перемен. Утром злополучного дня Толик проснулся рано. Дрова в печи к утру прогорели и изба выстыла. Стуча зубами от холода, Толик быстро оделся и растопил печь. Наскоро перекусив, Толик собрался на реку. Вчера он сделал несколько новых мормышек, которые хотелось опробовать. Взял кусочек теста, немного вареной перловки, удочки, пешню и пошел к Серебрянке. Обколов образовавшийся за ночь ледок с проруби, Толик размотал удочки и принялся рыбачить. Прикормленная рыба клевала хорошо. Ведерко с водой наполнялось окуньками и плотвичками. Солнце грело.

– Последний день сегодня, – думал Толик. – Пора уже закрывать сезон подлёдного лова. Лёд уже не слишком надежный. Нужно теперь ждать, пока ледоход пройдет, грязь на дно уляжется, а потом можно и на поплавочную снасть переходить…

Клевать перестало. Толик собрал вещи, расщипал остатки теста в лунку и шагнул к другой, чтобы высыпать перловку. Тут лёд под ним разошёлся, и Толик по грудь погрузился в воду. Ледяная вода сквозь одежду струйками стала жечь тело. Пешня и ведро пошли ко дну. На поверхности рядом с Толиком плавала ярко оранжевая удочка. Толик старался выползти на лед, но край постоянно обламывался и он, как ледокол, проломал лёд до самого берега. Выбрался из воды. С одежды текло. Отчаянно матерясь, Толик побежал домой. Одежда противно липла к телу, хлюпало в сапогах, тело коченело. Заскочив в избу, Толик, путаясь задубелыми руками в пуговицах, содрал с себя всё, растёрся полотенцем, надел сухое. Раскочегарив печь, Толик выпил стакан водки и сел, осоловелый, у огня. Потом он сушил одежду, обувь, вытирал пол, занимался домашними делами. А вечером свалился с температурой.

Градусника у Толика не имелось, но по ощущениям он понимал, что температура высокая. Лёжа под двумя одеялами, Толик мёрз и старался сжаться в комок как можно меньшего размера. Мышцы и суставы ломило и выкручивало. Ночью печь, как обычно прогорела. Толик, проснувшись ночью, знал, что нужно вылезти из-под одеял и затопить её снова. Но заставить себя это сделать не мог. Утром он всё-таки пересилил себя, встал, стянул мокрую от пота майку и натянул, что подвернулось под руку. Затопил печь. В печи щёлкали и трещали поленья, и в груди у Толика тоже что-то хрипело и булькало.

– В больницу мне надо. Иначе сдохну, – решил Толик. Оделся. Сверху натянул не до конца высохшую куртку и штаны и побрёл к станции. Слабость накатывала волнами, ноги заплетались. Толик тяжело дышал и кашлял. Ему почему-то казалось, что он член экспедиции Амундсена и идёт к Южному полюсу, таща за собой тяжёлые сани с грузом. В небе появились и закричали противными голосами большие чёрные птицы. Из-за деревьев вышла большая толстая баба в грязных тряпках. Она подошла к Толику и стала смотреть ему в лицо белесыми глазами, игриво усмехаясь.

– Что, тяжело идти? – сказала баба. – А поплавай-ка!
С неба начали падать куски розового желе со сморщенными вишенками внутри. Уровень желе быстро поднимался. Толик пытался убежать, он повернул назад, высоко вытаскивая из киселя ноги. Баба схватила Толика сзади и бросила лицом вниз, в желе, навалилась всей тушей сверху. Толик стал захлёбываться липкой массой и потерял сознание.

Ыбырмаш отпочковался от дерева и шлёпнулся на землю. Тело переполняла звенящая энергия. Но вокруг что-то было не так. Что-то изменилось в лесу. Лесовик отправился на обход владений. Участки земли, покрытые снегом, чередовались с местами, где торчала пожухлая прошлогодняя трава. Кое-где чернела грязь. Ыбырмаш пробормотал заклинание и шёл, едва касаясь лапами почвы. Он осторожно отодвигал мешавшие проходу ветки кустов и нюхал весенний ветер. Внезапно порыв ветра донёс до Ыбырмаша запах дохлятины. От неожиданности Лесовик плюхнулся лапами в колкую траву. Он пошёл на запах и увидел труп человека. Тот лежал на боку, и Ыбырмаш обошёл вокруг, чтобы заглянуть в лицо. На искаженном лице внизу багровели трупные пятна, но Ыбырмаш узнал Толика. Лесовик подошёл, постоял, положив руки на тело и принялся проговаривать заклинание:
– Лмалдр эалыл каклоак. Мисуп бюфа ололды! Вуру керлдер!! –  твердил Ыбырмаш, раскачиваясь.

Растаяли деревья. Исчезла под слоем снега грязь и пожухлая трава. Поднялся пронизывающий ветер. Огромное поле от горизонта до горизонта раскинулось перед лесовиком. И тонкая цепочка полузанесенных снегом следов уходила вдаль. Это было плохое место. В нем нельзя было находиться долго. Ыбырмаш взлетел и кинулся по следу, ощущая, как всё вокруг по каплям высасывает из него жизнь. Из пелены возникла бредущая вперёд, качающаяся фигурка, и лесовик налетел, обхватил руками и стал выламываться из этого мира. Он продавливал и продавливал ледяной купол, почувствовал, как тот подался, и потерял сознание.

Толик открыл глаза. Перед ним лежало его мертвое и довольно вонючее тело. «Я умер? Я призрак?» – думал Толик.
Он вытянул руку. Рука стала короче и покрылась длиной шерстью. Ощупал лицо. Лицо было незнакомым и тоже покрытым шерстью, только короткой. «Кто же я? Почему я такой?» Тут Толик ощутил в голове присутствие ещё кого-то живого. Существо радовалось жизни и требовало морковки.
– Да есть и морковь, и свекла в погребе, есть, – сказал Толик, и ноги сами понесли его огромными прыжками к деревне.

Спустя несколько дней Толик докопал грядки и засадил их оставшимися с прошлого года семенами.
– Дай-ка я сам попробую, – сказал он и поднял волосатые руки, призывая на древнем языке силы природы. Сконцентрировался. Лёгкие облака поплыли друг к дружке, сбились в тучу, и на грядки полился моросящий дождик.
– В город сходить надо. Еды принести. Железяк нужных. Повеселиться можно будет. Пойдём! – уговаривал Толик существо.
– Нет! Противно. Страшно. В спячку отделю тебя. Иди, куда хочешь.

В центральном отделении Новомамоновского банка завершался очередной рабочий день. Разбирались кредитные истории. Решались вопросы о выдаче кредитов или отказе в них. Изучались досье проштрафившихся должников. Совсем уж проблемные кредиты перепродавались по сниженным ценам. На первом этаже в операционном зале шло обслуживание клиентов. Посетители с бумажными номерками ждали приглашающего писка и подмигивания табло с их номером. Очередной посетитель нажал на кнопку автомата «оплатить коммунальные услуги», номер вылез до половины и застрял. Приглашающее табло потухло. Взвыла пожарная сирена и тут же заткнулась. Вырубилось электричество. Густой туман разом окутал все помещения банка. Посетители сначала затихли, а потом разразились испуганными криками. В здании стремительно началось разложение. Договора, приходные документы, чековые книжки, деньги в хранилище и прочие бумаги превращались в бумажную пыль, дерево становилось трухой. Неблагородный металл ржавел и рассыпался. Только пластмасса и стекло оставались невредимыми. Ноутбуки из хранилищ информации превращались в пластмассовые коробочки для ржавой пыли. Стёкла повышенной прочности вываливались на пол из касс. Пластмассовые сиденья и спинки стульев сыпались с шелестом домино. Одежда лохмотьями слетала с дряблых тел. Исчезнувшие парики обнажали неприглядные лысины. Самые сметливые сотрудники банка нашаривали в груде ржавчины, оставшейся от сейфов, золотые монеты и совали себе в рот. Посетители, прикрывая наготу пластмассовыми сиденьями стульев, пробирались к выходу, поскальзываясь на пластиковых карточках. Банковский сектор в городе Новомамонске готовился рухнуть в тартарары.