Шиповника колкий рай...

*  *  * 


Я просто мальчик в давнем синем дне,
и некий хмель крепчает в слабых венах.
И тянутся во сне от лун ко мне
предчувствия о многих переменах.

И яблоко в ладони всё круглей,
всё полновесней и правдоподобней.
А вольный дух июньских тополей -
любим ноздрями, слышим костью лобной.

И пальцы в шрамах - быстрая рука
при ярком свете так неосторожна!
А ночь - близка, нежна. И у виска
всё шепчет, шепчет:
"Жизнь твоя возможна"...





* * *



Прохладная нынче Троица,
и холоден века край.
Красой на три дня покроется
шиповника колкий рай.
Тоска о минувшем времени,
невидимый миру плач -
какого ты роду-племени
не спросит ночной палач.

Не спросит судьба родителей,
какое дитя им дать.
Всё горче теперь, всё мнительней
гляжу на отца и мать.
Мне истины той не вымолвить,
которая им нужна,
и ни для кого не вымолить
земного незлого сна.

А чадо моё пшеничное,
которое в сердце нёс,
давно про своё, девичье,
по-своему морщит нос...
Но жду я: "А вдруг устроится! -
Мы с ниткою свяжем нить.
И станем друг другу на Троицу
в июньский звонок звонить..."




Данио-рерио
(песня)



Данио-рерио - что ещё песенней надобно?
В шелесте ивы рождается веянье ладана,
выдохи вербные, вольному-верному данные, -
там, где у берега плещется рыбица-данио.
Данио-рерио, до.

Пашут в траве муравьи мало-мальскою сошкою,
пахнет осокой, костром и печёной картошкою...
Кличешь ли рерио? Лучшее ведь не украдено.
В Господа ль веруешь? В Рериха? В юркую гадину?
Данио-рерио, ре.

Близкую-редкую, празднуем Родину, длань её,
ноьную грамоту сереброструнного данио.
Лязгу железа бенгальскою искрой ответствуя,
пестуем веру-язычницу, певчую, детскую...
Данио, до-ми-ре-соль.

Там, где травой-колдуницею супеси кроются,
дышат костры и Ивана Купалы, и Троицы.
В пламени тает, змеясь, мишура-машинерия
в честь огольца, возлюбившего данио-рерио, -
в честь Амадея-мальца.