Награждён! Мопассан

Люди рождаются с основным инстинктом, с призванием или просто с определённым желанием с того дня, как начинают говорить, думать.
У г-на Сакремана с детства в голове была только одна мысль: быть награждённым. Совсем маленьким он носил цинковый крест Почётного легиона, как другие дети носят кепи, и гордо давал на улице руку маме, раздувая свою маленькую грудь, украшенную красной ленточкой и металлической звездой.
После мучительной учёбы он провалил бакалавриат и, не зная, что делать дальше, женился на красивой девушке, так как у него было состояние.
Они жили в Париже, как живут богатые буржуа, выходили в свет, не смешиваясь с ним, и были горды знакомством с депутатом, который мог стать министром.
Но мысль, которой г-н Сакреман был одержим с детства, не покидала его, и он мучительно страдал оттого, что не мог носить на сюртуке цветную ленточку.
Люди с орденами, которых он встречал на бульваре, словно всаживали нож ему в сердце. Он искоса смотрел на них со жгучей завистью. Иногда по вечерам он от безделья принимался считать встречные ордена. Он говорил себе: «Посмотрим, скольких я встречу от церкви Мадлен до улицы Друо».
И он медленно шёл, присматриваясь привычным взглядом к красным ленточкам. Когда прогулка подходила к концу, он всегда удивлялся: «Восемь офицеров и семнадцать кавалеров. Вон сколько! Как глупо раздавать кресты направо и налево! Посмотрим, скольких я встречу на обратном пути».
И он возвращался медленным шагом, расстроенный, если спешащая толпа заставляла его упустить кого-то из виду.
Он знал кварталы, где кресты встречались чаще всего. Их было много в Пале-Руайаль. Проспект Оперы не мог сравниться с проспектом Мира; на правой стороне бульваров они встречались чаще, чем на левой.
Казалось, они также предпочитали определённые кафе и театры. Каждый раз, когда г-н Сакреман замечал группу пожилых седовласых господ, остановившихся посередине тротуара и мешавших движению, он говорил себе: «Вот офицеры Почётного легиона». И ему хотелось поздороваться с ними.
У офицеров (он давно это заметил) другой вид, чем у кавалеров. У них другая посадка головы. Хорошо чувствуется, что они обладают большей важностью.
Иногда г-на Сакремана охватывал гнев против всех награждённых людей, и он испытывал к ним ненависть социалиста.
Тогда, вернувшись домой, возбуждённый встречей со столькими крестами, как бывает возбуждён голодный перед витриной ресторана, он заявлял громким голосом: «Когда же, наконец, мы избавимся от этого грязного правительства?» Удивлённая жена спрашивала: «Что с тобой сегодня?»
Он отвечал: «А то, что я возмущён несправедливостью, которая творится повсюду. Ах, как были правы  коммунары!»
Но после ужина он опять выходил и шёл к магазинам орденов. Он рассматривал всевозможные их виды, всех цветов. Он хотел бы иметь их все, чтобы его наградили ими на публичной церемонии, в огромной зале, полной восхищённых людей, чтобы он шёл во главе кортежа с сияющей грудью, на которой бы красовались ряды орденов, следуя форме его боков, а он шёл бы степенно, с шапокляком под мышкой, и сиял бы, как звезда, посреди восхищённого шёпота, уважительных шушуканий.
Но у него не было никакой должности, на которой награждают.
Он сказал себе: «Почётный легион – это действительно слишком трудно для человека, который не выполняет никаких публичных функций. Попробую-ка я выдвинуться на должность офицера Академии!»
Но он не знал, как за это взяться. Он поговорил об этом с женой, которая была поражена:
- Офицер Академии? Но что ты сделал для неё?
Он вспылил:
- Да пойми же! Я как раз и ищу то, что нужно сделать. Ты иногда так глупа!
Она улыбнулась:
- Конечно, ты прав. Но я не знаю, как тебе помочь.
Ему пришла в голову мысль:
- Если бы ты поговорила об этом с депутатом Росселэном, он смог бы дать мне прекрасный совет. Ты же понимаешь, я не осмеливаюсь говорить об этом с ним прямо. Это деликатный и трудный вопрос. А если об этом поговоришь с ним ты, всё будет естественно.
Мадам Сакреман сделала то, о чём просил её супруг. Г-н Росселэн пообещал поговорить об этом с министром. Тогда Сакреман принялся осаждать его. Наконец, депутат ответил, что нужно сделать запрос и перечислить свои заслуги.
Заслуги? Вот так так. Он даже не был бакалавром.
Однако он принялся за работу и начал писать брошюру под названием: «О праве людей, работающих в сфере образования». Он не смог её закончить от недостатка мыслей.
Он перешёл к более лёгким сюжетам и предпринял несколько попыток. Вначале это было: «Обучение детей наглядным способом». Он захотел, чтобы в бедных кварталах устроили бесплатный театр для маленьких детей. Родители приводили бы туда малышей, а он, посредством волшебного фонаря, преподавал бы детям науки. Это были бы настоящие уроки. Взгляд будет обучать мозг, и образы останутся запечатлёнными в памяти, делая науку наглядной, так сказать.
Какой можно найти более лёгкий способ, чтобы преподавать историю, географию, ботанику, зоологию, анатомию и пр.?
Он напечатал эту брошюру и разослал по экземпляру всем депутатом, по 10 – всем министрам, 50 – президенту Республики, по 10 – всем парижским газетам и по 5 – всем провинциальным изданиям.
Затем он занялся вопросом уличных библиотек, захотев, чтобы государство выпустило на улицы маленькие вагончики с книгами, похожие на тележки продавцов апельсинов. Каждый житель имел бы право на 10 книг в месяц и платил бы 1 су за абонемент.
«Народ, - говорил г-н Сакреман, - беспокоится только о своих удовольствиях. Поэтому не ходите в образование! Пусть образование придёт к нему».
Вокруг этих сочинений не поднялось никакого шума. Однако он направил запрос. Ему ответили, что запрос будет рассмотрен. Он поверил в успех и ждал. Ничего не произошло.
Тогда он решил пойти сам. Он вызвался на аудиенцию к министру общественного просвещения, и его принял атташе кабинета, ещё молодой, но уже серьёзный, который играл, как на пианино, белыми кнопками, чтобы вызывать подчинённых. Он сказал пришедшему, что его вопрос рассматривается, и посоветовал продолжать заниматься своими значительными работами.
И г-н Сакреман вновь принялся за дело.
Г-н Росселэн, депутат, теперь, казалось, очень интересовался его успехами и даже дал множество практических советов. Впрочем, он сам носил орден, неизвестно по каким заслугам.
Он указал Сакреману на новые исследования, которыми стоило заняться, он представил его Союзу учёных, занимавшемуся самыми сложными вопросами, чтобы он смог преуспеть. Он даже патронировал ему в министерстве.
Однажды, когда он пришёл обедать к своему другу (он часто обедал там вот уже несколько месяцев), тот сказал ему, пожимая руки: «Я только что добился для вас большой чести. Исторический комитет поручает вам миссию. Речь идёт об исследованиях в различных библиотеках Франции».
Сакреман от радости не мог ни есть, ни пить. Через неделю он уехал.
Он ездил из города в город, изучал каталоги, рылся на чердаках с пыльными книгами к ненависти библиотекарей.
Вечером, когда он находился в Руане, он захотел зайти поцеловать жену, которую не видел уже неделю, и сел на 9-часовой поезд, который к полночи должен был доставить его домой.
У него был ключ. Он вошёл бесшумно, дрожа от радости, счастливый тем, что сейчас устроит сюрприз. Но жена заперлась. Какая досада! Тогда он закричал через дверь: «Жанна, это я!»
Должно быть, она очень испугалась, потому что он услышал, как она выпрыгнула из кровати и заговорила сама с собой, словно во сне. Затем она побежала в туалетную, открыла и закрыла дверь, несколько раз пересекла спальню быстрым шагом голыми ногами, задевая мебель, на которой звенела посуда. Затем, наконец, она спросила: «Это ты, Александр?»
Он ответил:
- Да я же, я, открывай!
Дверь отворилась, и жена бросилась ему на грудь, лепеча: «О, какой сюрприз! Какая радость! Как я испугалась!»
Тогда он начал методически раздеваться. Он надел свой сюртук, который всегда висел в вестибюле. Но внезапно он оцепенел от удивления. В петлице была красная ленточка!
Он пробормотал:
- Этот… этот… этот сюртук украшен лентой!
Тогда жена подскочила к нему и схватила сюртук у него из рук:
- Нет… ты ошибся… дай сюда.
Но он всё ещё держал его за рукав, не отпуская, повторяя, словно в бреду:
- Что это?.. Объясни… Чей это сюртук?.. Он не мой, в нём ленточка Почётного легиона.
Она старалась вырвать у него сюртук и заикалась:
- Послушай… послушай… дай мне его… Я не могу тебе сказать… это секрет… послушай…
Но он рассердился, побледнел:
- Я хочу знать, как этот сюртук оказался здесь. Он не мой.
Тогда она крикнула ему в лицо:
- Твой! Молчи… слушай… тебя наградили!
Он так вздрогнул от волнения, что выпустил сюртук и упал в кресло.
- Меня… ты сказала… меня… наградили…
- Да… это секрет, большой секрет…
Она заперла сюртук в шкаф и вернулась к мужу, дрожащему и бледному. Она сказала:
- Да, это новый сюртук, который я для тебя заказала. Но я пообещала ничего тебе не говорить. Официально об этом будет объявлено через месяц-полтора. Ты должен закончить свою командировку. Ты должен был узнать об этом только после своего возвращения. Г-н Росселэн добился этого для тебя…
Сакреман лепетал, чуть не теряя чувства:
- Росселэн… награждён… он добился моего награждения… моего… он… ах!..
Ему пришлось выпить стакан воды.
На полу валялся маленький белый листочек, выпавший из кармана сюртука. Сакреман поднял его. Это была визитная карточка. Он прочёл: «Росселэн, депутат».
- Вот видишь, - сказала жена.
Он заплакал от радости.
Через неделю газета «Офисьель» напечатала, что г-н Сакреман стал кавалером ордена Почётного легиона за выдающиеся заслуги.

13 ноября 1883
(Переведено 06 июня 2016)