Береги честьсмолоду или смерть петрония первые стр

                ЦЕНЗОР. Я бедный человек,
                к тому ж жена и дети...
                ПОЭТ. Жена и дети, друг, поверь -
                большое зло: от них все
                скверное у нас произошло.
                А. ПУШКИН. 1822 г.

Из небезызвестного городка Проскурова комбриг Александр Павлович Плещеев
5 июля 1835 года писал в Петербург: "Весьма тебе благодарен  за высылку
1500 рублей в счет двух тысяч и тридцати червонцев, должных мне твоим
братом... господь Бог неспосылает на ум тебе скаски и повести, кои ты
печатаешь и продаешь, вырученные за оные деньги не бросаешь в Неву,
а поди чай кладешь в шкатулку; вынь от-туда 500рублей и 30 червонцев,
буть друг и благодетель пришли ко мне; а в проценты пришли бунт Пугачева,
до нас еще эта книжица не дошла - в нашей стороне больше питают брюхо
нежели голову (за исключением винных паров, коими приисполнены головы
всех классов, полов и родов людей).
Прощай и буть здоров умен богат и развратен как Соломон.
                Твой Плещеев".

                ----     ----    ----

О Пушкине давно хотелось написать. Написать, опираясь исключительно на
его тексты: стихотворения, прозу, статьи, дневники, письма. Выразить свои
впечатления, отношение к не однажды прочитанному, высказать свою версию
о судьбе поэта. Не погружаясь в бездны литературоведения, но, конечно,
имея в уме сведения о Пушкине, приобретенные попутно, по течению жизни.
Однако, приступая к осуществлению замысла, из предосторожности (дабы
часто не попадать в нелепое положение первооткрывателя) счел необходимым
с наиболее заметными работами о поэте, прозаике, философе, историке
познакомиться. За полтора столетия каждую строку классика изучали вдоль,
поперек и по диагонали, в контексте и по буквам, запятым и завитушкам
на полях. И не все интересные наблюдения писателей, исследователей стали
обиходными, попали в учебники и хрестоматии. Неизбежно следовало уточнить
факты жизни, деятельности, подробности и обстоятельства создания тех или
иных произведений.

Начав читать о Пушкине,втянулся в процесс - трудно остановиться. И в то
же время заглядывал в собрание сочинений самого. Сколько раз не перечитывай,
всегда что-то новое откроется. Находил любопытные совпадения, нити
ассоциаций через года, тематические узоры (по Владимиру Набокову)...
И - о сколько открытий чудных - не надолго. Нередко расстояние между
радостью прикосновения к новизне и успокоением в несколько минут: при
чтении стихов засекаешь ранее скрытый смысл, иное толкование, а вернешься
к отложенному тому Ю. Лотмана, Б. Томашевского, Н. Эйдельмана - это успели
заметить и до тебя...

Вслед за В. Набоковым я не склонен в совпадении, в тематических узорах
искать волю провидения, вмешательства высших сил, преднамеренность. Чаще
задним числом обнаруживается символика, знаменательность похожего,
совпадения. Обычно - игра случая.Но игра, определяемая земными причинами,
реалиями жизни, воспитания в семье, лицее, влиянием друзей, приятелей,
врагов - влиянием эпохи. А бывает - более значительные и знаменательные
факты исчезают из памяти.

Велико искушение взяться за повесть о смерти поэта, дворянина (дворянина,
а потом поэта?). Но не переступить через документальный материал. Боязно
домысливать, размазывать бытовые сцены, разговоры дома и в свете,
внутренние монологи. Лучше и точнее Александра Пушкина никто не писал
об Александре Пушкине. Искренняя, открытая душа. Редкий гений. Едва ли
кто другой так кратко и четко обосновал свое и русской литературы будущее,
перспективы развития поэзии, прозы, драмы, создал во всем образцы,
оставил трезвые отзывы и анализы своих произведений, творчества своих
предшественников и современников. Философ, политик истинной "золотой
середины". Он понимал свое предназначение и точно знал свое место
в литературе, в истории.

Однако сам Пушкин подает пример - можно переступить. Сурово обошелся
он с Борисом Годуновым. Убийство царевича Димитрия не раскрыто, по крайней
мере, нет однозначного, непререкаемого приговора. Во многом благодаря
пушкинской трагедии покрепче официального расследования и судебного
приговора Годунов связан с убийством царевича. Молва страшнее пистолета.
Преодолеть ее и литературный вымысел  - задача непосильная. Материальный
мир оказывается слабее незримого, бестелесного. Что тяжелее, мучительнее:
быть действительным убийцей или знать - окружающие подозревают тебя?
Граница, трудно определяемая, между реальной историей и вымыслом, плодом
воображения, досужих сплетен. Пушкин рассуждает о рогоносцах двоякого
рода: одни носят рога на самом деле, знают отлично,как им быть; положение
других, ставших рогоносцами по милости публики, затруднительно. Василий
Жуковский замечал: предубеждение, раз укоренившись, не уступит очевидности.
И его молодой друг это хорошо прочувствует в своей судьбе: власти, свет
от зрелого, мудрого человека не смогут отделить, отдалить радикализм,
грехи юности... В случаях, подобных годуновскому, народное мнение, молва
оставляют человека один на один с совестью.

Попадаешь в море литературы о Пушкине - невольное искушение попробовать
силы в литературоведении: спорить, возражать, предлагать свои варианты...
Углубиться в филологическую тему, в архивы. Но поздно. Очень многим
надо обладать. Знать языки, французский, английский, немецкий, итальянский,
литературу, древнюю, восемнадцатого, начала девятнадцатого века европейских
стран, как свою, книги прочитать в пушкинском кабинете. Когда уж, однако,
теперь, на шестом десятке? На одно привыкание к пушкинскому почерку, к
беглому чтению рукописей - сколько времени уйдет?! Поздно уже в архивы.

Надо выбирать. Выбирать пушкинистов, писания которых вызывают доверие,
убеждают. Кто только не писал о Пушкине и на какие только не опирались
факты. Вон Андрей Синявский (Терц) создал "Прогулки с Пушкиным", пользуясь
исключительно воспоминаниями И. Хлестакова. Меняется время, меняются
взгляды. Помню, четверть века назад "Прогулки" слушал по радио "Свобода".
Понравились вольная шаловливая игра, ирония, фантазии. Сейчас перечитал -
хлестаковскя безоглядная болтовня. Но свобода слова, на чужой роток, тем
более признанный, не накинешь платок.

Самым притягательным почти для всех остается последний год жизни великого
человека. Почему в развитии духовных сил ушел, какие обстоятельства
оказались роковыми? Однако стоит ли замыкаться на пресловутом годе? Он ли
действительно определил, завершил всё? Нужно ли сосредоточиваться на драме
ревности? Да и была ли она? Своя версия есть у меня. И сколько не читал,
не встречал схожей. Вернее, к ней приближаются десятки пишущих, но от нее
оказываются, скатываются в привычную колею, набитую в первые же часы и
дни после поединка Пушкина и Дантеса...

Нередко в прочитанном попадались ссылки на статьи Анны Ахматовой, цитаты
из них. признаться они настраивали против. Вызывали протест, иные мнения
просто раздражали. Но до самих ее статей, заметок очередь как-то не
доходила. Когда дошла, то приступил к чтению с предубеждением, весьма
сильным.
Начал читать не с "Гибели Пушкина", а с "Последней сказки" (комментария
к "Сказке о золотом петушке"), "Адольф" Бенжамина Констана в творчестве
Пушкина", "Каменный гость", заметок, заготовок черновых... Занимательные
и замечательнын  наблюдения, убедительные доказательства. Предубеждений
как ни бывало. Точные характеристики, тонкие и глубокие, тактичные
проникновения в психологию человека и творчества, бережное отношение
к личности.

"Итак, в трагедии "Каменный гость" Пушкин карает самого себя - молодого,
беспечного и грешного, а тема загробной ревности (т. е. боязни ее) звучит
так же громко, как и тема возмездия.
Так, внимательный анализ "Каменного гостя" приводит нас к твердому
убеждению, что за внешне заимствованными именами и положениями мы, в
сущности, имеем не просто новую обработку мировой легенды о Дон Жуане,
а глубоко личное, самобытное произведение Пушкина, основная черта которого
определяется  не сюжетом легенды, а собственными лирическими переживаниями
Пушкина, неразрывно связанными с его жизненным опытом".

Думается,  напрасно Томашевский выступал против метода медленного чтения.
Да, Пушкин не мудрил, не составлял для читателей кроссвордов, шарад, но в
талантливой вещи есть всегда подтекст, второй, третий планы. Интерес для
сужающегося круга читателей. Душа хочет излиться. И перо запечатлевает
сокровенное - дорогое и понятное автору, а читатель воспринимает на своем
уровне (а значит, по-разному). Вдохновение выносит на бумагу и такое, что
и творцу не отыскать истоков, обьяснений. Тайна есть, и в нее заманчиво
проникнуть.

"Детородной " для Пушкина была болдинская осень 1830 года, обильная  нива
для размышлений потомков, исследований. Да, планы трагедий (ставших
маленькими) существовали давно, восьмой год писался "Евгений Онегин",
тянуло к прозе. Известное влияние оказывали прочитанные книги. Не считалось
грехом заимствовать тему или сюжет - заимствующий как бы бросал перчатку
предшественнику, стремясь создать произведение более совершенное. Но
потребовалось стечение обстоятельств болдинской осени, чрезвычайное
напряжение души, ума. Несколько недель поэт находится в "подвешенном"
состоянии - смерть подступает с разных сторон, в разных обличиях. Холера.
Смертельный страх  - а вдруг свадьба не состоится?! Не верит в счастье
для себя и готов расстаться с жизнью. Изнуряет себя чрезмерно суровым
анализом прожитого и печальным будущим. Несомненно, личные переживания
оплодотворяют прочитанное, замыслы. Пушкинским настроениям, размышлениям
соответствуют "Маленькие трагедии". повести Белкина, стихи. шаловливый
рассказ о бедном дяде и повесе Евгении, начатый в мае 1823 года,
завершается на истинной трагической ноте. Щемящая боль - все в жизни
необратимо, невозвратимо. Никаких шансов не оставлено ни Евгению, ни
Татьяне - что-то исправить, переиграть в жизни. и нам Пушкин, ни в
болдинскую осень, ни до, ни после нее не дает поводов для болтовни о
том, что жизнь игра, театральные подмостки.

Хорошо и точно написала Ахматова о болдинской осени, об эпизодах 1828
года и других. И как поэт поэта понимала Анна Андреевна, по себе
представляла связь личного опыта с лирикой, с настроениями, воплощенными
в  стихах. Понимание глубинной автобиографичности. Важна жизнь души,
размышления, анализ чувств, связи слов и поступков, а не совпадение
внешних деталей, фактов.

Владимир Маяковский почувствовал Пушкина - спародировал  его смерть.

Впрочем, Марина Цветаева сочиняла вздор о Пушкине, сюсюкала, не
выпросталась из детских впечатлений о прочитанном.

В набросках, заметках о Пушкине Анна Андреевна несколько раз обращается к
темам античности, вспоминает Клеопатру, Петрония. Героические личности
новой истории.
"Таковы два совершенно  законченные и глубоко продуманные произведения,
внутренне очень близкие друг другу (и по фактуре) и трактующие одну
и ту же проблему (самоубийство). Это - "Мы проводили..." и "Цезарь
путешествовал..."
Повторяю: нас не должно обманывать внешнее несходство: в первом случае
обличие "светской повести" (обстановка из 8-й главы "Онегина"), во
втором - археология 3-го пушкинского слоя античности и том Тацита-
Плутарха. Проблема остается та же. Добровольный уход из жизни сильного
человека, для которого остаться - было бы равносильным потере уважения
к самому себе (Алексей Иванович) или подчинение воле тирана. Позволю
себе заметить, что Клеопатра столь же знаменитая самоубийца, как и
Петроний. Сближаю с этим в творчестве Пушкина следующие строки:
          Бросался ты в огонь, ИЩА ЖЕЛАННОЙ СМЕРТИ,-
в том же 1835 году писал Пушкин о Барклае де Толли ("Полководец").

Кажется, все уже давно согласны с тем, что в этом стихотворении Пушкин
оплакивает если не самого себя, то какого-то носителя истины в растленном
одичалом обществе ("О люди! жалкий род, достойный слез  и смеха...") и
не находит для такого человека никакого исхода, кроме самоубийства"...

С удовольствием привел бы все строки без кавычек и без ссылок на ахматову
(цитирую по двухтомнику, вышедшему в Москве в 1986 году. Попутно замечу:
Алексей Иванович - герой "Мы проводили вечер на даче...", а "Цезарь
путешествовал..." в собраниях сочинений Пушкина идет под названием
"Повесть из римской жизни").
Как близко, как верно. На мой взгляд. В этом направлении и следовало
завершать.

(Любопытно. Некоторые из заметок с упоминанием Клеопатры и Петрония
помечены Ахматовой 1959 годом. Я в тот год читал хрестоматии по древним,
греческой и римской, историям и литературам. Поразила смерть Петрония,
хотя для Рима дело обыкновенное. Вот материал для повести, представлялось
мне, двадцатилетнему. Петроний сам выбирает смерть. Взрезает вену.
Перетягивает руку. В любой момент можно ускорить уход. Умирание в теплой
ванне, в кругу друзей. Возможность поговорить, высказаться о жизни и
смерти, рассказать о предсмертных ощущениях, позлословить о нравах в
империи. Смерть - волнующая тема для молодежи. Пережиты и детские грезы-
фантазии: умирает обиженный мальчик, теперь плачущие над гробом родные,
смахивающие слезу приятели-товарищи понимают, кого они потеряли...
Переживал это и юный Саша, подобные мотивы проскальзывают и у взрослого
поэта.) 

Но "Гибель поэта" - эта статья раздражала.
" Работа эта сделана уже очень давно, в основном еще до войны. В
дальнейшем мне приходилось только вставлять в нее новые сведения (из
дневника Фикельмон, о Дантесе в гостях у Александры Николаевны, семейную
переписку карамзиных и т. д.), которые ни разу не противоречили
первоначальной концепции",- приписала Анна Андреевна к машинописному
экземпляру статьи после 26 августа 1958 года, не позднее 1963-го.

Однако новые сведения противоречат. Впрочем, как и многие старые. Ей бы
все переосмыслить в русле своих же наблюдений 1959 года. Нет, она
выбирает вариант обличения "растленного одичалого общества". Идет от
Лермонтова. Вослед Льву Шейнину, советскому следователю и писателю,
сочинителю обвинительных заключений по крупным врагам народа...
С лермонтовским пылом, словно по горячим следам. Раскрыла широчайшую
сеть заговора. Вся и все оказались в бандитской шайке против Пушкина -
от Натальи Николаевны, ее сестер, от Софи Карамзиной до голландского
посланника геккерна с приемным сыном, до Николая 1...