Три билета в один конец

День свой я начинаю на станции метро «Белорусский вокзал», иду по переулку вниз, где на улице Лесной отъезжающий народ отмечается в очереди на авиабилеты на рейс Москва-Нью-Йорк. Перекличка проводится ежедневно утром и вечером. Два раза пропустишь – теряешь место в очереди. Кто этот человек со списками? Из Конторы, что ли? И где гарантия, что вас не обманут? Нужно запомнить свой новый номер, а также номер впереди и сзади стоящего. Люди знакомятся в очереди. А вы в какой город США летите? А кто ваш спонсор? Они хорошо устроены?..
Мы с женой уже прошли интервью в Американском посольстве и получили статус беженцев. Жена не работает, живёт с маленькой дочкой в подмосковной деревне Бакланово. А я «трусь» сразу на всех московских киностудиях: заявка на сериал о батьке Махно в объединении К. Шахназарова   на «Мосфильме», работа с режиссёром Петром Мостовым на студии Горького над фильмом «Чёрный террор», сразу несколько запусков и окончаний короткометражек на «Центранаучфильме», сбор материала в предзапуске на большой фильм «Иосиф Сталин-человек или дьявол», режиссёр И. Беляев, т/о «Экран» (этот фильм снимался на деньги французских спонсоров, и кажется, съёмочная группа была тоже из Франции – съёмок я уже не застал). Трудно даже представить мою загрузку в год эмиграции из Советского Союза. При этом я успеваю ещё два раза в день отмечаться в очереди на авиабилеты Москва - Нью-Йорк. Пока ещё билеты продают за рубли, но впереди нас громадная толпа и поговаривают, что пока мы доползём до кассы, авиабилеты буду в долларах.
Да, наверно это было страшно навсегда уехать в другую страну, окунуться в другую культуру, в другой язык, но времени на переживания не было.
Любопытно также, что мой статус беженца был неподдельным. За несколько недель до интервью в Американском посольстве меня довольно таки основательно отдубасили. Произошло это вечером, почти ночью по дороге домой со станции метро «Киевский вокзал».  Избили, украли паспорт, продуктовую карточку москвича, банкноту в пять рублей и три рубля мелочью. Было ли это политически мотивированное (каких тогда было много) или обыкновенное хулиганское нападение мне неведомо. Побои с меня сняли, но следователь это дело как-то быстро и бесшумно замял – я не запомнил ни одного нападавшего, что классифицировало моё дело как «висяк». Зато консульский работник в Американском посольстве смотрел на мои синяки и шрамы с нескрываемым ужасом. К этому я также добавил, что двухсерийный документальный фильм «Процесс», снятый режиссёром Игорем Беляевым в т/о «Экран» по нашему совместному сценарию, был закрыт руководством Гостелерадио как порочащий Советскую власть.
- Значит, вы жертва свободы слова! – вскричал интервьюер с сильным акцентом. – А скажите, подвергались ли вы гонениям как еврей?
Я подтвердил и привёл несколько примеров из детства, опустив то, что произошло совсем недавно. Видимо от волнения.
Помню, как после интервью мы вышли в толпу перед посольством. Все бросились к нам с вопросами о том, что спрашивали, что отвечали? Когда мы отчитались, какой-то дядька из толпы разочарованно протянул: «Вам точно дадут беженцев». А кто-то добавил в шутку: «А потом догонят и ещё дадут». У всех было ощущение, что, если нам дадут, то остальным ничего не достанется. А может так и было? Ходили слухи, что существует квота. Статус беженца давали не всем. Некоторые уезжали по паролю. Часа через три вышла сотрудница посольства и зачитала списки тех, кто стал беженцам, или мог воспользоваться паролем, или совсем ничем – были и такие.      
История выживания фильма «Процесс» интересна. Заместитель Председателя Гостелерадио Леонид Кравченко (председателем в это время был уже Александр Аксёнов, сменивший патентованного антисемита Сергея Лапина, но Кравченко кажется был даже главнее своего боса, Аксёнова) после просмотра фильма на Коллегии Гостелерадио заявил, что фильм этот гнусный поклёп на Коммунистическую партию и эфира ему не видать. Также Кравченко спросил Беляева, кто такой «этот Цанк?» («Откуда, мол, и что это за географические новости?»). На приёмный просмотр Коллегией Гостелерадио меня, естественно, не пригласили. Хотя мне разрешено было ждать в холле перед закрытыми дверями в просмотровый зал. На всякий случай. Игорь Константинович рассказал зам. министра, «кто я такое» - недавний выпускник Высших Сценарных Курсов при Госкино СССР, молодой автор, но по большому счёту, в общем, не бог весть что. Иметь такого сценариста на скандальной картине было конечно провалом. Для телевизионного начальства я был и оставался ни Богу свечка, ни Чёрту кочерга. Ни Генрих Боровик, ни Лев Николаев, словом, ничто, никто и звать никак. По-видимому, участие в краплёном проекте начинающего, никому неизвестного автора с нерусской фамилией, который по-видимому совратил впечатлительного Беляева, худрука и парторга «Экрана», дважды лауреата Госпремии (Госпремия РСФСР имени братьев Васильевых в 1978 году за цикл документальных фильмов, и вторая Госпремия СССР в 1984 году за фильм «Егор Иванович» и фильмы последних лет, снятые в т/о «Экран». Более декорированным режиссёром документального кино в т/о «Экран» была кажется только режиссёр Марина Голдовская, у которой к двум Государственным премиям прибавлялась премия Ленинского комсомола) стало соломинкой, переломившей хребет верблюду. Члены Коллегии напрасно искали в новом фильме хоть какую-то общественно-политическую или художественную ценность. Искали и не находили, скорее всего, потому что Леонид Петрович Кравченко не мог ничего найти. Такой фильм в наше непростое время был просто вреден, подрывал устои. Мастер-кассеты фильма было приказано размагнитить. Немедленно!
Для меня разумеется это был удар. Все мои почти принятые сценарные заявки сразу вылетели из портфеля т/о «Экран», зам главного редактора Саша Айзенштейн престал меня замечать. Хотя временный пропуск в Останкино всё ещё действовал. Я ходил туда теперь только обедать.
Тем не менее борьба за фильм «Процесс» продолжалась.  За него теперь сражались не только творцы, но и техперсонал. Благодаря инженерам электронного монтажа мастер-кассеты фильма исчезли из аппаратной до того, как подверглись размагничиванию. Фильм также перегнали на кассеты VHS и одна из них через академика Татьяну Ивановну Заславскую легла на стол к Генсеку Михаилу Горбачёву. Некоторые члены Центрального Комитета также посмотрели фильм и… не нашли в нём ничего крамольного. Нельзя сказать, что Леонид Кравченко сдался без боя. Ну, хорошо, интервью с Бухариной-Лариной, которая читает по памяти пять страниц завещания мужа, – Бухарин вроде бы уже не враг народа, хотя ещё официально не реабилитирован. Ну, хорошо, персональные пенсионеры-большевики на Красной площади, поносят Сталина и Коммунистическую партию. Но Иван Твардовский в обширном синхроне рассказывающий о том, как его старший брат, поэт Александр Твардовский, предал свою семью, обрёк отца и мать на голодную смерть. Кто такой этот Иван Твардовский? Изменник Родины, продавшийся финнам - союзникам немецких фашистов, и понёсший суровое наказание после войны? Фильм почти-что обожествляет этого человека.  Даже для эпохи Гласности — это слишком.
Борьба длилась девять месяцев. Фильм был всё-таки показан по Центральному ТВ в 1988 году. После этого на телевидение посыпались письма. Почты было так много, что под неё отвели отдельную маленькую комнату в т/о «Экран». Комната была завалена конвертами чуть ли не до потолка, а при входе стояли стол и стул, наверно в расчёте на то, что мы, авторы, день и ночь будем отписывать нашим благодарным зрителям. Также забавно было то, что многие рецензенты, подобно зам председателю Гостелерадио СССР Леониду Кравченко, были уверены, что инородец по фамилии Цанк соблазнил патриота Беляева и результатом явилась эта гнуснейшая лабуда. Лихо снятая, правда, местами даже интересная, но в целом – вредная.
Поражало количество антисемитских писем.  Сначала досталось нашим документальным героям. Несмотря на то, что евреев среди них почти не было, а если были, то выкресты, например, Юрий Николаевич Флаксерман, ставший православным ещё до революции, советский народ клеймил их со страшной юдофобской силой. Авторы фильма были во втором эшелоне. Например, писали так: «Этот Беляев такой же Беляев, как этот Цанк.  Пусть подписывается настоящим жидовским именем». «Мы вас ребята-сионисты скоро за яйца на столбах развешивать будем». И ещё много чего «хорошего». Но вообще-то глас народа глас божий. Старые большевики, герои фильма, очень пожилые люди со скрюченными носами действительно были похожи на евреев, не будучи ими. А вот режиссёр Игорь Беляев, который к моменту выхода фильма уже сдал партбилет, а при звоне колоколов крестился и кланялся, был сыном «иврея» (как Игорь сам пишет в книге «Гибрид») Константина Бенционовича Харлипа, директора эстрадного театра «Эрмитаж». Племянница актёра Михаила Державина, Оля Державина, замдиректора фильма «Процесс», рассказывала, что Михаил Булгаков даже упомянул отца Игоря в «Театральном романе». Этого я нигде не нашёл, но, как говорится, за что купил…
Более того, НЕ я соблазнил Беляева на антисталинскую картину, а он меня, дав мне запрещённую в СССР книгу Роберта Конквиста «Большой террор» тогда ещё на языке оригинала. До прочтения этой книги, я был уверен, что у нас самая справедливая и человеколюбивая страна в мире.
Потом, когда съёмки фильма «Процесс» давно закончились мне приснилась длинная, залитая солнцем железнодорожная платформа, абсолютно безлюдная, где плавно начинал движение литерный состав с бардовыми вагонами. В одном из вагонов в белом кителе генералиссимуса, в белой же фуражке с красным околышем стоял Иосиф Виссарионович, смотрел в открытое окно и задумчиво так посасывал трубочку. Я по-видимому, кого-то провожал в этом же поезде. Но никак не мог вспомнить кого. Поезд  медленно набирал скорость так, что в конце концов я поравнялся с Иосифом Виссарионовичем, и рухнув на колени и протягивая к нему руки,прокричал:
- Товарищ Сталин! Вы даже не представляете, что тут без Вас происходит!
Вождь дал мне отмашку рукой с трубкой, мол, вольно, товарыщ сценарист, давая знак, что пока ничего страшного не происходит и он ещё со всем этим разберётся. В общем, я понял, что я его всё ещё боюсь. И страну, созданную им, не способную измениться в ближайшие сто лет тоже боюсь. Поэтому, нужно нарезать. Слава те Господи, очередь за авиабилетами худо-бедно двигалась. День Икс приближался.
От генералиссимуса я шёл к генералу – патриарху советского документального кино Петру Мостовому. Пётр Михайлович работал над документальным фильмом «Чёрный террор» по сценарию Генриха Боровика. Поскольку фильм уже запустился Генрих Авиэзерович по типовому сценарному договору получил свои три четверти гонорара. Осталась одна четверть на написание дикторского текста – самая трудная и кропотливая работа. Генрих Авиэзерович обычно не занимался этой приземлённой чепухой. Вот Пётр Мостовой и пригласил меня закончить начатое великим Боровиком. Тоже честь своего рода. Мы были знакомы с Мостовым уже почти два года. По моему сценарию в его объединении «Риск» на ЦСДФ был снят фильм «Остров СПИД». Благороднейший Пётр Михайлович зная, что сценарный гонорар «Чёрного террора» уже почти «съеден», оформил меня вторым режиссёром, и я впервые за много лет стал опять получать месячные аванс и получку. Вообще, это было удивительно работать с режиссёром, живым классиком, фильмы которого, например, «Военной музыки оркестр» (созданный совместно с Павлом Коганом) мы изучали на Курсах.
У группы фильма «Чёрный террор» на студии Горького была своя просторная и светлая монтажная комната, где пили кофе, ели, а заодно отсматривали чёрно-белые хроникальные кадры с какими-то немыслимыми преступлениями.
То был леденящий кровь разбор убийств мировых прогрессивных деятелей случайно или преднамеренно попавших на плёнку. Включая пытки Патриса Лумумбы.  Нити этих громких убийств двадцатого века по всему миру как-то незаметно сходились в центре всех злодеяний - Соединённых Штатах, моей будущей новой родине. Некоторые громкие убийства, например, Мартина Лютера Кинга, вообще происходили в этом вражеском стане. По замыслу весьма эрудированного автора убийство президента Джона Кеннеди тоже было частью Чёрного террора. Сам президент не был очень прогрессивным деятелем, но всё-таки отчасти благодаря ему Карибский кризис завершился бескровно. Автор соотносит убийство Кеннеди с Чёрным террором из-за попытки мировой реакции связать это неслыханное преступление с Советским Союзом и Кубой. Известно, что снайпер Ли Харви Освальд несколько лет прожил в Советском Союзе. Его русскую жену Марину подозревали в том, что она советский шпион. ФБР открыто и назойливо собирало о ней информацию. За неделю до рокового визита президента Кеннеди в Даллас, Освальд посетил отделение ФБР в Далласе, чтобы встретиться со специальным агентом Джеймсом Хости, но поскольку Хости не было на месте, Освальд оставил ему записку следующего содержания: «Пусть это будет предупреждением я взорву ФБР и Департамент полиции Далласа, если не прекратите беспокоить мою жену. Подпись: Ли Харви Освальд». Предполагают, что эта записка указывала на антиамериканизм Освальда и как следствие, его ключевую роль в убийстве президента. Автор сценария «Чёрный террор» разрабатывает эту линию и доказывает, что записку неправильно прочли и превратно истолковали.
По ходу монтажа «Чёрного террора» мы также много говорили о новом цикле передач «Камера смотрит в мир», в которой Генрих Боровик, автор «Чёрного террора», принимал активное участие. Не поручусь за то, что он был создателем идеи или сценаристом, но на экране мелькал часто. Был в этом цикле такой фильм «Русские идут» с коротеньким интервью писателя Сергея Довлатова. Довлатов бубнил что-то по-английски с синхронным переводом, который как тогда было принято глушил каждое его слово. Происходило это почти что чревовещание на каком-то неведомого цвета грязно-сиреневом фоне довлатовского скромного офиса. Мутный задник кадра как бы символизировал то, что происходило в голове у этого «видного деятеля эмиграции», бывшего главного редактора русскоязычной газеты в Нью-Йорке. Потом через наплыв в залитом светом кабинете на фоне ломящихся от книг шкафов появлялся Генрих Авиэзерович. Крутя в пальцах авторучку, он давал следующий комментарий. Во-первых, Довлатов редактор не газеты, а газетёнки. Причём бывший главный редактор. Во-вторых, Довлатов рассказывает, как в советской газете ему спускали указания кого хвалить, а кого ругать, а вот в американской «газетёнке» он хвалил и ругал кого хотел. Генрих Авиэзерович оставляет все россказни Сергея Довлатова на его совести, а точнее, на его бессовестности, но почему же тогда он бывший главный редактор? А потому, что всё-таки его попёрли из газеты, потому что он не угодил своим сионистским хозяевам. 
Меня, человека впечатлительного, эти выступления Генриха Авиэзеровича сильно беспокоили. Мне порой казалось, что, покидая родину, я меняю шило на мыло. Также раздражало это бесконечное упоминание Боровиком сионистского шабаша во всём мире. И особенно в Штатах. В конце концов, что уж такого плохого в сионизме? Это движение за возрождение евреями собственной страны. Если сионизм — это зло, тогда патриотические чувства любой нации к своей стране точно такое же зло.
День закончился. Пётр Михайлович везёт меня домой на своей новенькой «Ладе». По дороге мы заходим в продуктовый магазин за мясом. На прилавке одни мослы, но в подсобке с заднего хода (у Петра Михайловича свой мясник) можно купить кусочек говядины, свинины и даже птицу. Потом мы заезжаем к нему домой, где он собирается передать мне кое-какие записи по фильму, свой режиссёрский сценарий. У него дома я впервые вижу радиотелефон. Можно говорить по телефону, расхаживая по комнате, стоять в двадцати метрах от базы и даже на балконе.
В конце концов, если я не уеду, моя нищенская жизнь тоже когда-нибудь наладится. У мня будет свой радиотелефон, своя квартира с балконом (пока что мы снимем комнату у подруги жены), прикормленный мясник. Мне даже сейчас неплохо. В стране голодно, по полкам в магазинах гуляет ветер, но зато какие буфеты и столовые в Останкино! На студии Горького каждую неделю привозят заказы. Правда, мои пропуски в Останкино и на студию временные. Через несколько недель меня туда на порог не пустят. Поэтому я не пропускаю ни одного дня, чтобы не отобедать в Останкино и всякий раз, когда на студии Горького предлагают заказы, я записываюсь, даже если не нужно. Продукты портятся, но к счастью в заказах много консервов. Вожу всё это добро жене и дочке в деревню. Мои девчонки просто счастливы.
Перед тем, как покинуть жилище Мастера, я пью у него чай из стеклянных прозрачных чашек неземной красоты. Меня очень подмывает сказать ему, что я уезжаю – уезжаю навсегда из страны.
- Пётр Михайлович, я открою вам одну неприятную тайну. Я по-видимому фильм не закончу – я уезжаю.
- Куда? На Марс?
- В Америку.
- Вот как! Саша, проснитесь! Там же одни лавочники и мясники.
Умнейший Пётр Михайлович вовсе не продолжает боровиковскую волынку о свободе здесь, и несвободе там. Какая уж тут «свобода здесь»! Но что действительно должно повергнуть меня в смятение, так это потеря питательной среды, этого окружения незаурядных личностей, блестящих умов, тончайших знатоков искусства, которых можно послушать, а порой просто подышать с ними одним воздухом.
Дорогие душелюбы - интеллектуалы, спасибо, что подпустили меня, нищего и бесприютного, к себе. Не знаю, как вам, но мне будет вас не хватать.
Провожая меня, Мостовой говорит:
- Если ещё не поздно, вы подумайте. Хорошо?
Я иду от него домой пешком по Калининскому проспекту и думаю, думаю. Мы снимаем комнату у подруги моей жены на Кутузовском. Говорят, что в этом же доме в конце семидесятых был последний литературный салон Лили Брик.При входе в свой подъезд я вижу листовку, наклеенную не дверь:
«Здесь живут жиды. Скоро их здесь не будет».
Что имеется ввиду? Что жиды уедут или их убьют? Разъясните, пожалуйста! Это напоминает двусмысленную записку Освальда, оставленную в ФБР в Далласе. Я как разумный человек трактую эту безграмотную листовку, как мирное утверждение о том, что мы скоро покинем благословенную родину, освободив все наши съёмные углы для титульной нации.
Когда неделю спустя я рассказываю жене об этой листовке, она говорит, что ей разъяснять ничего не надо. Просто надо валить. Но ведь из листовки всё-таки не понятно, что они имеют ввиду. Жена: если тебе не понятно, мы можем разделить пакет. Я с ребёнком уеду, а ты останешься разбираться.
Листовка провисела всего пару дней. Добрые люди сорвали эту дрянь, хотя она была наклеена на двери всех подъездов. Не факт, что жиды обитали в каждом.
А мой день заканчивается тем, что я спешу под Белорусский вокзал отмечаться второй раз в очереди. Очередь продвигается. Циркулируют слухи, что авиабилеты для отъезжающих на ПМЖ очень скоро можно будет купить только за валюту. Причём конвертируют доллар один к одному. Вы слышали такую чушь? В то время, когда на чёрном рынке один доллар стоит уже почти 15 рублей.
Закона нет, и когда наша очередь подходит, Советская власть решает, что три четверти стоимости билета будет в долларах, а остальное в рублях. Опять повезло - всё-таки не вся стоимость в долларах! Хотя, конечно, сколько там "остального"? Моё счастье, опять-таки, что я работаю на киностудиях, где люди часто бывают за рубежом.  Мне продают из расчёта один доллар за семь рублей. Это конечно большой дисконт по тем временам, но все мои жизненные сбережения уходят на полёт семьи из трёх человек из Москвы в Нью-Йорк. Мне уже немало лет, и как это так случилось, что всё накопленное почти за целую жизнь в СССР ушло на эти три авиабилета? Причём, только в один конец. Вся моя беспечная советская жизнь нацеливала на то, чтобы не думать, как я ничтожно-бессилен:
"Только небо, только ветер, только счастье впереди!"
В ОВИРЕ нас ещё лишают гражданства и берут мзду за это. Уже всего через несколько месяцев аннулировать советский паспорт не будут.  Вот тогда состоятельные «беженцы» начнут мотаться туда-обратно, чтобы разведать, убедиться, что там всё же лучше, чем здесь. 
Но даже если бы мы имели возможность вернуться, мы бы это не сделали.
Мы решили так: прилетим на место и начнём жизнь сначала.
Будет день, будет и пища.

© Alex Tsank
San Diego, CA
06/05/2016