Собачья свадьба глава семнадцатая

17.
О, Джон не был слеп, как они себе думали, эти двое. Он замечал взгляды, которыми они иногда перекидывались, улыбки, которыми иногда одаривали друг друга. Он не знал, как выдернуить эти росточки чувств, уже пробивавшие себе путь в их подсознании. Он сам испытал нечто подобное не так уж и давно. Он еще помнил трепет и дрожь, охватывающие его при одном лишь взгляде на юную плоть Джули, так и рвущуюся наружу из под её одежды. Джон знал, но поделать ничего не мог - он ни разу не застал их вместе. Старался больше времени проводить дома, в « собачьем» офисе - клиентов он там, конечно, не принимал – это могло бы показаться, мягко говоря, странным – для постороннего человека. Был у него городской офис для беседы с клиентами, а иногда он с ними встречался где-нибудь в кафе или ресторане, в зависимости от важности занимаемого ими положения.

Он полностью осознавал безвыходность создавшегося положения – ведь это он сам разыскал Люка, рассказав тому о завещании его матери. За годы замужества у неё скопилась приличная сумма( что-что, а транжирой она не была), и все это она оставила своему сыну. Был там еще запечатанный пакет с какими-то бумагами, и письмо, адресованное Люку. И ни строчки – Джону. После стольких лет совместно прожитой жизни – ни сточки. Ни слова.
 Чем заслужил он такую немилость? Джон иногда ловил себя на мысли, что скучает по умершей, по её ненавязчивому присутствию, умению разрулить конфликты, создать тихую и легкую атмосферу в доме, по её приятному негромкому смеху. Как жаль, что в то время карьера значила для него гораздо больше, чем присутствие этой милой женщины в его жизни. Он и не знал, что после её смерти чувство одиночества обрушится на него огромной холодной глыбой, мешая дышать и думать. Он жалел тогда, что был упрям и все хотел делать по-своему, когда речь заходила о сыне – у них были прямо противоположные точки зрения по поводу его воспитания. Он считал, что она слишком уж опекает его, делает мечтательным, похожим на девчонку.
 Она тогда победила, и его сердце  никогда не прониклось тем теплым чувством, которое принято называть отцовством.  Может и на Джули он  женился, потому что подсознательно в нем еще было так много нерастраченного чувства отцовской любви, и была она не только его маленькой женой, но, и своего рода, дочерью, с котой он играл, как с красивой куклой. Строптивой, как оказалось, куклой!
Когда же родился Джош, он был на седьмом небе от счастья – уж этого-то сына он вырастит, как ему всегда мечталось, достойным членом общества, которым он сможет гордиться, и который, возможно, в последствии унаследует его практику.
При этой мысли Джон как то криво усмехнулся – так ли важно было для него теперь мнение этого самого « общества». Оно ли делало его счастливым, или те далекие времена, когда Джули грудью кормила сына, сидя возле камина, а он любовался ими обоими?
Так или иначе, а жить как-то было надо. И он жил. Вернее, проживал свои дни, как бы в полусне, и только Джош еще как-то отвлекал его от вечных мыслей и переживаний.
************************************************
Передав Люку пакет со всеми документами( сделано это было в присутствии другого адвоката), Джон, казалось, совсем перестал замечать старшего сына – он выполнил свой долг, по отношению к нему.  Теперь тот, хоть и не богач, но и не бедняк. Все остальное, им самим заработанное богатство, перейдет в руки Джоша, когда прийдет время.
Он заметил, как посерьезнел и погрустнел Люк, прочитав , видимо,  содержимое пакета. Он ни словом не обмолвился отцу, о чем там шла речь, но видно было, что было там что-то, что мучает его, ибо все дни напролет ходил он задумчивый и тихий.
Мать сохранила все  письма, которые он ей присылал во время своих путешевствий с цирком,  буквально,  усыновившим его там же, во время первого посещения «Сгорающего человека» в Неваде. Им понравился его талант импровизатора – жонглера,и то, что он все схватывал на лету и не гнушался никакой работой. Первое время он с радостью работал не за деньги, а так, на добровольных началах. Просто, за место под цирковой крышей, где он чувствовал дома больше, чем когда жил в доме родителей. Потом у него появился свой цирковой номер. Зрители его любили за его озорное мальчишество и незлобивый юмор. Появились небольшие деньги, которые легко приходили и уходили.

Было что-то в письме матери, что он должен был обсудить с Джоном, и , однажды, закончив дела в питомнике, он зашел в офис к отцу, благо далеко идти было не нужно.
Как всегда, тот встретил того с недовольным видом. Люк молча пртянул ему письмо. Тот молча его прочитал и поднял глаза на Люка:

- Ну так что?
- Я хочу выполнить это её пожелание.
- Абсурд. – Отрезал отец. – Она уже умерла, ей все равно, где покоиться.
- Нет, не все равно. – Тихо, но настойчиво сказал Люк. Он старался держать себя в руках, чтобы не разозлить отца. Последнее желание матери – было для него священным. Не смотря на напыщенность этого слова. И он намеревался сделать все, что только в его силах, чтобы его выполнить.
Люк прекрасно понимал, почему мать просила его это сделать. Всю, вернее бОльшую часть своей жизни она провела, как узница, всегда покоряясь желаниям мужа и  "Общества". Хотя бы  после смерти желала она стать свободной, отпущенной на волю. НА ВОЛЮ.
- Забудь. – повторил Джон. Уже скорее из упрямства. Не больно ему и нужен был этот её прах, покоящийся в красивой инкрустированной урне, и стоящий у него в спальной, на секретере. Там ему и место. Этот мальчишка когда-то забрал у него сердце жены, его мечты о достойном сыне, отобрал возможность испытать радость отцовства, теперь ему нужен еще и пепел. Джон был противен сам себе в эту минуту, и все же упрямо повторил еще раз:
- Забудь.
Люк непроизвольно сжал кулаки и приблизился к отцу вплотную, как будто намереваясь его ударить, и тут Джон нарушил молчание:
- Кстати, не забудь рассказать Джули о своей болезни, прежде чем вознамеришься переспать с нею.