Я не стала тебе музой...

    Я всегда любила смотреть, как ты пальцами яростно вмазываешь краски в холст. Твои пальцы тонки и длинны. Ими я могла любоваться до бесконечности. Руки перепачканы маслом, разноцветные пятна на майке и джинсах. Ведь передников и халатов ты так и не признал!Темные волосы собраны в аккуратный хвост на желтой резинке. О,Боже, как ты великолепен!

     Наш небольшой балкон и есть твоя мастерская. Где уже с юного апреля по золотистый октябрь, лампы различной величины, для игры в свет и тени, на длинных и тонких подставках расставлены по всем тесным углам. А на стенах и полках груды картин: состоявшихся и не очень, мольберты и этюдники. По всему балкону запах, аромат масла с казеином. Им и теперь смачно пропитывают холсты, поэтому смесь ароматов рвется через все щели, окна, двери прямо в нашу небольшую квартирку на четвертом этаже. Мне там нет места.

    А тем злополучным апрелем тебе все никак не удавалась линия бедра. Тонким, плавным изгибом оно беззащитно и так интимно белело на переднем плане! И уже за ним располагалась красивая ажурная беседка, вся увитая плющом или виноградником. Но без ягод. Видно было, что бедро женское, хрупкое. Мне очень хотелось закрыть его ладонями, спрятать от посторонних глаз.

    По утрам ты жадно курил на балконе. Пил обжигающий кофе. Долго смотрел вдаль. Куда-то поверх юной бязи леса и манящего горизонта. Но меня пугал твой взгляд: отсутствующий, мутный, не живой. Знаю точно: мы хоть и рядом, но тебя по- прежнему нет, ты где – то...

    Там,где мне совсем не было места. Всему есть, а мне вот все хнет. Так надо. Понимаю. Я была рядом, но всегда поодаль. Мы в разных мирах. Так удобно. Всё решаешь ты: когда и где мне быть. Я много думала обо всем этом и приняла решение понаблюдать. Прошли годы, но ничего так и не изменилось.

    Когда я представляла тебе очередного поклонника,  недоуменно смотрел: какое тебе до того дело? А помнишь ли ты того высокого и дьявольски красивого  брюнета с неизменной розой в хрустящей обертке? Бедняжка казалась испуганной. К тому же, ей было зябко и одиноко. Я старалась
 помочь и нежно прижимала к груди. Но вот беда: она не становилась лучше, оставаясь поникшей. Вот тогда и я приняла решение, что отношения с брюнетом окончательно сошли на «нет», увяли, как и сама роза. Тот еще появился пару раз и... исчез. А я, я  даже нескоро заметила его отсутствия.

    Ты все продолжал точно также, молча и жадно курить на балконе, припивая свой обжигающий кофе - гадкий напиток, не переношу ни его запаха, ни почти черного цвета. Я перевела все кофейные чашки - вон из дому!- ты принес новые, крошечные, теперь уже из африканской глины.
 
   Сколько тебя помню, ты всегда любил пить обжигающий кофе и много писать, пачкая весь дом. Наш облезлый кот лапами растаскивал краски по всем его углам. Отчего жилье оставалось веселым, пятнистым.
- Таков дизайн! – объясняла я нашим редким гостям.

    Помнишь, я рассказывала тебе о домогательствах шефа? ты тогда ещё смачно плюнул – процедил:
- Ой, да решай сама...

    Отмахнулся. С виду шеф казался азартней. А при встрече даже пытался шутить, но выходило наигранно и нелепо. Думаю, он не ожидал, что я и впрямь соглашусь прийти! Вот и растерялся.
А эа окном все лил дождь, и мне так не хотелось возвращаться в пустой дом.

    Скинув на полу в прихожей мокрую куртку и шагнув в комнату, вновь обнаружила тебя на балконе. Там ты по прежнему курил. И дождь, тот будто назло, нудной симфонией звучал по карнизу, перилам. На полке,   среди картин, неизменно стояла чашка кофе. Бррр! До чего же мерзкий запах.

    А утром вдруг позвонил шеф и сказал, что на работу ждет меня только к вечеру.
Но для тебя это не стало новостью, ты сонно зевнул и перевернулся на другой бок. А я молча ушла на кухню.
Завтрак пригорел, был безнадежно испорчен, поэтому я заодно избавилась и от надоевшей сковороды. Потом разревелась и до вечера ушла скитаться по мокрым улицам.

    Вечером в кафе было уютно. Когда я вошла, на столе одиноко лежала белая роза. Я подошла к шефу сзади и хотела чмокнуть в щеку, но и тут увидела злополучную чашку кофе. Не смогла себя пересилить, развернулась и быстро вышла вон.

    Следующим утром шефа не оказалось на месте: он спешно уехал за город. Еще через неделю меня перевели в другой отдел.

    А что ты? О,ты по прежнему продолжал жадно курить на балконе, пуская седыми кольцами дым.
Ничего и никого не замечая, родолжал работать над той капризной линией бедра. Порой она выходила кричащей и вульгарной, иногда вовсе терялась и всё не получалась целомудренной, какой бы тебе хотелось её видеть. Я злилась на себя, что не могу ничем помочь.

 Твои частые прогулки в парке стали для меня  большой неожиданностью! А глаза... О, Боже! они так искренне сияли, излучая небывалую  радость. Ведь это так важно для каждого из нас! Это ли не счастье? И я ревела навзрыд, глядя на тебя!

    И ты после таких прогулок шел и дальше писать, уже ставшее злосчастным, то самое треклятое бедро. Много и задумчиво курил, яростно глотал горчайший кофе. Я же старалась не мешать. Самоустранилась. Хотя точнее было бы считать,что самоликвидировалась.

    Но твои прогулки участились, иногда ты возвращался возбужденным. Закрывался на балконе и уже не писал линию бедра, а долго и шумно разговаривал по телефону.
Потом плохо спал ночами, садился на кухню и тупо смотрел сквозь меня, если я выходила тебя успокоить. Ты злился, нервно вставал и вновь шел на балкон курить…

    Однажды вернулся благоухающий незнакомым парфюмом. В руках комкал чужой зонт. Ты отсутствовал весь день. Я вышла тебя встретить, а ты меня, конечно, не заметил. Я обиделась и ушла спать. Ты долго шумел и, наконец, хлопнул дверью.
Утром на балконе осталась чашка недопитого кофе. Бедро с мольберта пристыжено скуксилось, и я наконец то прикрыла его ветошью.

    Но ты не вернулся к обеду. А уже вечером я нашла тебя в кафе с ним.
Вы сидели вдвоем, и между вами была роза. Кофе в ваших чашках давно остыл.