Остроконечные туфли

     В начале шестидесятых мы знали, что такое телевизор, и у одних соседей он даже имелся, но семейные  развлечения тогда были другими.
     Иногда родители играли с кем-нибудь из друзей в карты на дореформенные деньги.
Этой мелочью (от пяти копеек и выше) нигде нельзя было расплатиться уже давно.
Более мелкие были оставлены в обороте ради экономии государственных ресурсов. Их номинал увеличился в одну ночь, словно в сказке, в десять раз.

     Во дворе рассказывали историю про старушку, которая насобирала целый сундук трёхкопеечных монет, и за несколько дней до реформы обменяла его на бумажные купюры. Узнав первого  января, что натворила, бедняжка отдала богу душу. Впрочем, бога тогда в нашем обиходе не было.

     Я рос не быстро, но дорога в школу была пешей. Обувь менять приходилось, потому что подошвы таяли как мороженое. Я предпочитал фруктовое мороженое. И не только из-за дешевизны. Его лёгкий вкус мне нравился, по контрасту с тяжеловесным вкусом пломбира.

     Лотерейный билет стоил раза в четыре дороже, чем фруктовое мороженое. Однажды я купил один. И выиграл рубль. На него кассирша убедила меня купить ещё три. Так что в результате я вложил тридцать копеек, а получил десять. Это был мой первый и последний опыт бизнеса за всю жизнь.

     Когда ботинки запросили каши, маме даже не понадобился сапожник для диагноза.
     Надо сказать, и у неё обувь выглядела не очень-то шикарно, но, наверно, пока что не промокала насквозь.
     У папы просить денег было бесполезно. Он тратил почти всё на книги.

     Маминой зарплаты хватало  на  хозяйство и еду для нас.  С одеждой было сложнее.
     Она покопалась на антресолях, потом в кладовке, в глубине маленькой комнаты.
       – Примерь.

     Тёмно-коричневые туфли на мягком ходу, суженные в передней части. Немного поношенные, но аккуратные.
     В нашем классе почти все носили типичную для детских размеров тупоконечную обувь, так что это был шаг вперёд.
     По правде, я уже начинал заглядываться в магазине на остроносую "ковбойскую" модель с твёрдым кожаным каблуком.

     Потом мы сидели и играли в шахматы. Мама играла без ферзя, но мне это не очень помогало. Она взяла моего слона, я  взял у неё несколько пешек, поставил возле доски, потом случайно смахнул парочку из них локтем, они упали под стол. Я бросился туда, задев ножку стола лбом.

     К вечеру ноги у мамы отекали. Когда видишь лицо человека, не обращаешь на это внимания.

     Она выиграла и в этот раз.

     Лето мы провели на даче у дедушки, там я почти не надевал туфли, и в конце августа они стали тесноваты.

     В начале сентября мы с мамой пошли в универмаг.
     Дома распаковали коробку.
     Это были настоящие мужские туфли с конусообразным концом, такой был у ракеты с Гагариным в школьной стенгазете. Каблуки звонко стучали по жёсткому линолеуму, выбивая звуки из неровной цементной подложки.
     Старые туфли я положил в новенькую коробку и пихнул её под диван.
     Детство кончилось.
     Вселенная взрослой жизни открылась передо мной раз и навсегда.

     Назавтра мы сыграли в шахматы вничью.
     Кивнув на коробку под диваном, я спросил:
       – А что делать с теми?

     – Последний раз я смогла их надеть, когда мы с папой начали ждать тебя, – сказала мама. – Больше никогда не налезут. Теперь уже никогда.

         2016