Чукра-чакра

                Наталия Аверьянова

                Чукра Чакра   


            После тайного собрания, проходившего на квартире Ани Любомудровой, брат Андрис зашёл на кухню поесть яблочка.  Там он увидел большую икону, прислонённую к кухонному столу.  Аня начала писать её в знак покаяния за грех прелюбодеяния. На иконе она изобразила Христа и свою покровительницу Маргариту Антиохийскую, стоящую на повергнутом ею морском чудовище.
      -    Христос у тебя такой Суперстар получается.  И доска здоровая! Что дело всей жизни? – с усмешкой спросил Андрис у Ани, мывшей фрукты у рукомойника.
      -   Сначала в жертву за грехи я хотела купить банку форели, но у меня денег не хватило, и я решила написать икону,- ответила Аня, угостив Андриса яблочком.
    Пришедшие на кухню другие члены общины, брат Фрол, сестра Марина и брат Пашенька, увидев икону, стали хвалить изображение.
      -    Аня современная девушка и потому в образе Христа есть модные мотивы, что-то от Суперстар, что-то от хиппи,- сказал Фрол, довольный, что образ на иконе напоминает чем-то его самого.
      -  Христос был красив духовной красотой,- возразил ему Андрис,-  а тут вырисовывается какой-то голливудский красавец с фонарём за головой.
      -   Это у него такой нимб,- объяснила Аня.
      -    Я понимаю, что нимб. Но у Христа лицо должно светится, а у тебя светится фонарь,- критиковал изображение Андрис,-  Святая Маргарита вся какая-то обкайфованная, а морское чудовище похоже на кильку пряного посола.
    Между тем Пашенька, бывший сокурсник Ани по художественному училищу, заметил в приоткрытом ящичке кухонного стола фотографии знакомого натурщика.
      -    Вот с кого она Христа пишет! – воскликнул он, вытащив фото, - Этот парень позировал у нас на обнажёнке.
      -    По виду типичный извращенец,- сказал Андрис, рассматривая снимок,- Тоже мне нашла, с кого икону писать!
      -    Но этот парень такой красивый,- оправдываясь, произнесла Аня.
      -    И вправду красивый,- согласилась Марина, с интересом глядя на снимок,- А красота – это аргумент для всех.
      -   Ну какой там аргумент? - заунывным тоном сказал Андрис,- Анна, Марина! Сёстры мои возлюбленные! Ну что вы всё романтизируете?! Ах парень, ах красивый! Опомнитесь, вы же теперь христианки!
   Андрис достал из ящичка стола и другие фотографии, на которых была изображена Аня в компании с натурщиком и своей сокурсницей Варей. Бесцеремонно разглядывая снимки, Андрис сказал с отвращением:
      -   Фу, смотреть противно! Здесь в Совдепии с вашими туалетами и ванными с облупленным кафелем вместе с Варей и этим извращенцем Францию разводили!
      -     Мы все покаялись,- не зная, что сказать, соврала Аня.
      -    Порви всё это! Ибо это сор, который будет мешать тебе идти христианским путём,- сказал Андрис и, выгребая из ящичка другие скабрезные фото, предложил,- Хочешь, я сейчас сам всё порву?
      -    Но только не все фотки,- попросила Аня,- На некоторых из них есть люди, которых я любила.
      -   Да какая там любовь?! Знаю я все эти страстишки,- продолжил брат Андрис урезонивать новообращённую сестру Анну,- Ты сама подумай, вдруг ты обратишь в веру какого-нибудь человека, а он случайно увидит всё это и решит, что ты ведёшь двойной образ жизни.
      -     А чтобы этого не произошло, поедем со мной и Толиком автостопом,- предложил Пашенька.
      -     Точно! Автостоп всё из тебя выбьет! – поддержал предложение Фрол,- Ты все телефонные номера своих любовников забудешь.
      -    Толик заедет к одному нашему ксендзу, живущему в Латвии, и у тебя будет уникальная возможность совершить генеральную исповедь,- дополнил Андрис.
      -     Звучит как генеральная уборка,- усмехнулась Аня.
      -    В определённом смысле так и есть. У католиков так называется исповедь за все совершённые в жизни грехи,- объяснил Андрис,- Пашенька тоже будет у него исповедоваться.
     Но насколько знала Аня, Пашенька ехал не столько ради исповеди, сколько из желания развеяться после развода с женой, равно как и Толик, переживавший разрыв с Варей.  Надо заметить, что община «Святой Грааль от богемы», которую Аня посещала уже полгода, в основном состояла из представителей творческой молодёжи, потерпевшей крушение в личной жизни. Что же касается самого автостопа, то этот вид путешествия был принят не только с целью миссионерства, но также сбора средств на нужды общины и помощь нуждающимся братьям и сёстрам. Сама Аня побаивалась ездить автостопом, но всё же согласилась, потому как Толик ей немного нравился, и она подумала, что он поможет ей забыть о всех её поражениях на любовном фронте.
    -     Смотри за время поездки снова не нагреши,- предупредил Аню Андрис, прочитав её мысли, - Толик вряд ли сам к тебе полезет, он уже год ходит на наши общения и старается соблюдать христианские принципы. Хотя, кто его знает,- засомневался Андрис,- Толик такой страстненький, на молодого Карла Маркса похож.
    -     Толик вроде и хиппи,- дополнила Марина,- но его легко и в нарукавниках представить можно, как бухгалтера, который прибыль подсчитывает.
    -     Потому что Толик экономит деньги на пластинки с рок-музыкой,- сказал Фрол.
    -      Кстати о пластинках! – вспомнила Марина,- Когда окажетесь в Таллине, обязательно найдите меня. В Таллин мой жених из Финляндии приедет, он там проповедует в методистской церкви. На молодёжные общения он привозит пластинки с рок-ансамблями. Так что и Толику, и вам что-нибудь перепадёт.
    -    Эх, девчонки! Всё в вас хорошо для служения Господу! – с воодушевлением сказал Андрис, глядя на Аню и Марину,- Но одно может помешать – это ваша молодость.
   Перед уходом Андрис попросил Аню и Пашеньку отыскать некий молитвенник, который потеряла во время предыдущего автостопа одна из сестёр, оставив его у кого-то из ксендзов.
   После того, как все ушли, Аня порвала особо скабрезные фотографии, закрасила на иконе лик Христа, решив, что ей рано создавать Его образ. На доске она оставила только свою покровительницу святую Маргариту Антиохийскую с содеянными ею чудесами – исцелением душевнобольного и укрощением морского чудовища -  Левиафана.
   Забросив икону на антресоль, Аня подумала:
      -     Если Толик ко мне всё же полезет, то будет лучше, если это произойдёт до генеральной исповеди. Тогда уж я исповедуюсь за всё оптом и за старые грехи, и за новые.
   

                2


       -     Ну что?! Кинем жребий, кто с Аней машины будет стопить? – громко сказал Толик, пытаясь силой голоса превозмочь гул постоянно идущих машин по трассе Москва-Витебск,- Если решка, то ты, Пашенька, если орёл, то я.
   Толик подбросил вверх пятак, который крутясь, как золотой пропеллер в лучах утреннего солнца, упал в траву. Придерживая пальцем солнцезащитные очки, Толик наклонился к земле, посмотреть, как легла монета. 
      -    Орёл,- сказал Толик,- Итак, Пашенька, ты едешь один. Сам понимаешь, втроём машину застопить сложно.
       -    Где встречаемся? – с тревогой в голосе спросил Пашенька, который, как и Аня впервые в жизни обратился к такого рода путешествию. 
       -      Сегодня мы должны добраться до Витебска,- ответил Толик, пролистывая атлас автомобильных дорог,- Встретимся там у входа на железнодорожный вокзал в двенадцать часов ночи. Полчаса ждём друг друга. Если ты нас с Аней не дожидаешься, то идёшь ночевать один, а утром в семь часов митингуемся там же.
       -      А у кого в Витебске можно переночевать? – поинтересовался Пашенька.
       -      В этом городе у нас нет братьев и сестёр. Так что ночуй в подъезде на последнем этаже.  Ложиться нужно часа в два ночи, когда пипл уже спит,- ответил Толик, засовывая атлас в сумку, украшенную религиозными символами,- А теперь давайте помолимся, чтобы Господь уберёг наши души от искушений и опасности.
   Все трое встали в кружок и закрыли глаза, чтобы лучше сосредоточиться на молитве. Пока Толик читал псалом, Аня молилась святой Маргарите, защищающей в пути от напастей, от духов злобы, от душевнобольных и от укусов насекомых.
  Когда Аня открыла глаза, то увидела протянувшееся по небу длинное облако, похожее на дорогу, которая в конце резко обрывалась, словно сбрасывая кого-то в пропасть. Глядя на облако, Аня мысленно попросила Маргариту, чтобы она помогла ей забыть телефонный номер своего последнего любовника:
        -    «Пусть цепочка цифр его номера оборвётся так же резко, как это облако».
    Когда Пашенька, поймав машину, уехал, Толик, покрыв голову чёрной фетровой шляпой, вместе с Аней вышел на обочину дороги.
        -    Давай, стопь машину,- сказал он ей,- Герлам водилы быстрей останавливают. Руку держи так, чтобы фенечки были видны. Шоферам скучно в пути, они видят, что люди прикольные стоят и тормозят.
        -  Ну что, молодёжь?! Утром не найдёшь, вечером не сыщешь! – обратился к хичхайкерам шофёр КАМАЗа, когда они ехали в кабине,- Куда направляетесь?
        -    В Крым,- ответил Толик.
        -    Как в Крым?! – изумился шофёр,- Это же в противоположную сторону.
        -    А нам спешить некуда,- ответил Толик,- Впереди вечность.
        -    Ну вы даёте! Вы что, не работаете?
        -    Мы служим Господу,- ответил Толик.
        -    Не кради, не прелюбодействуй, что ли? – развеселился шофёр,- А я вот, краду и считаю, что чем больше я у государства скоммуниздю, тем лучше. У меня сын растёт, джинсы тоже требует.
        -    Не в джинсах счастье,- робко произнесла Аня.
        -   Да?! А я смотрю лохмач твой неплохие брючата себе достал. Не пойму, что на пуговице отчеканено, «Ленин страус» что-ли? - спросил шофёр, присматриваясь к «левисам» Толика,- Мой сын-обалдуй из штор себе шьёт. Обтянет свой задок и перед девками фикстулит.
        -    Он просто раб своих страстей,- продолжила проповедовать Аня.
        -    Да придурок он. А вы сами-то женаты? - спросил шофёр.
        -    Мы духовные брат и сестра,-  неуверенно ответила Аня.
        -   Духовные?! Не врите! Грех врать,- засмеялся шофёр,- Вы что против природы пошли?!  Долго не выдержите.  Постель - это такой повсеместный грех, что никто не выдерживает,- констатировал факт шофёр и спросил у Толика,-  А может ты того, голубой или облучённый?
        -   Не то и не другое,- ответил Толик,- Просто для меня брак – это ограниченное пространство, где пахнет щами.
        -    А я люблю щи, особенно зимой, а перед щами стопарик водочки с килечкой, -- причмокнув, произнёс шофёр,- И потом, как же без жены-то? Так же Богом установлено, ё-моё!
   Когда водителю нужно было сворачивать с трассы, хичхайкеры выпрыгнули из кабины, Толик сказал весомое «спасибо» и захлопнул дверь.
        -   Эй, монах в голубых штанах! А как-же бабки? –высунулся шофёр из кабины,- Дай хоть на сигареты!
        -    Нет денег,- ответил Толик, задерживая руку Ани, которая полезла за кошельком в карман своих джинсов,- У нас с тобой всего по восемьдесят рублей,- сказал ей Толик, когда шофёр уже уехал,- Если каждому давать на сигареты, мы с тобой не только до Крыма, до Риги не дотянем. И потом, когда платишь, это уже не хичхайк, тогда ты становишься банальной автостопщицей.
    Между тем в «Жигулях», где ехал и проповедовал Пашенька, светловолосая дама по имени Ксеня говорила своему упитанному мужу, сидящему за рулём:
        -    Ты Барабасик, никогда ничего подобного мне не рассказывал.
        -   Зачем грузить твои куриные мозги,- с лёгким прибалтийским акцентом ответил Барабасик.
        -    Ну вот, ты всегда так! –возмутилась Ксеня и, развернувшись к заднему сиденью, где сидел Пашенька, спросила,- Как вы сказали фамилия того философа? Бодяев? Ах да, Бердяев! Да, свобода великая вещь, но отпуск у меня такой маленький.
        -    Парень, тебе куда там в Витебске? – спросил Барабасик у Пашеньки.
        -    Мне к железнодорожному вокзалу.
        -    Вы дальше на поезде? – поинтересовалась Ксеня.
        -   Нет, я там встречаюсь с друзьями, а дальше в Латвию, под Резекне, к одному ксендзу,-ответил Пашенька и прикусил язык, вспомнив предостережение Андриса о том, что нужно соблюдать конспирацию и не говорить с первым встречным о своих планах.
        -    Так давайте мы вас до Резекне довезём, прямо до этого ксендза,- предложила Ксеня,- Мы с мужем рижане.
        -     Спасибо, не стоит,- отказался Пашенька и, чтобы отвести от себя подозрения в связи со служителями культа, дополнил,- У меня с этим ксендзом нет ничего общего, просто одна моя знакомая случайно оставила у него песенник с молитвами и попросила найти.
    Увидев Толика у Витебского вокзала, Ксеня воскликнула:
        -     Ой, что это за чудо?!
   Когда Барабасик взглянул на Толика, то резко затормозил.
        -    «Наверно, хипаря впервые видит»,- подумал Пашенька и поблагодарив рижан,  направился к Ане и Толику.
 Выйдя следом за Пашенькой, Барабасик поторопился к телефонной будке и в спешке стал кому-то названивать. Хичхайкеры, купив у вокзальной торговки чёрного хлеба, солёных огурцов и картофельных шариков со шкварками, устроились поужинать в скверике напротив вокзала. Оттуда они наблюдали, как Барабасик мечется у телефонных будок.
         -  Видно, не может кому-то дозвониться,- сказал Пашенька, хрустя солёным огурчиком,-  Такой спокойный был всю дорогу, хоть кипяток под попу лей, а как Толика увидел, аж взвился весь.
         -     Вообще, я его «фейсятник» где-то видел,- сказал Толик, -  но сейчас не вспомню, где именно.
   Поужинав, хичхайкеры отправились на ночлег в одну из хрущевских пятиэтажек неподалёку от трассы на Латвию.
         -      Одной тебе Аня, в подъезде будет стрёмно ночевать, так что пойдёшь со мной,- сказал Толик,- А ты Пашенька, иди в соседний подъезд, а то втроём на лестничной клетке тесновато будет.
   Расстелив лёгкое одеяло, Аня и Толик расположились у входной двери квартиры на пятом этаже. За дверью, чуя их присутствие, исходила лаем маленькая собачонка.
         -      Сейчас хозяйка выйдет и испугается при виде нас, подумает, что родственники приехали,- пошутил Толик, видя, как напряжена Аня от необычной для неё ситуации.
    За дверью послышался шорох. Аня вскочила, но дверь никто не открыл. Собачка замолкла, в подъезде воцарилась тишина. Аня снова прилегла. От каменного пола повеяло пронизывающим холодком и запахом окурков.
         -      Прямо «Отель Калифорния», пошутила Аня, теснее пододвигаясь к Толику.
         -    Спи,- ответил он, отодвигаясь,- Пипл рано встаёт, уже в шесть часов пойдут болванки ковать.
         -      «По-моему у Толика и в мыслях нет ко мне приставать»,- подумала Аня и, привстав,  стала растирать свои коленки, уставшие от долгого сидения в машине.
  Свет в подъезде потушили. Аня посмотрела на тусклое подъездное окно, где луна лила свой дивный свет, освещая подоконник и батарею, под которой мерцал голубым сиянием гранёный стакан.
         -      «Сегодня же вернусь в Москву,- решила Аня,- Автостоп не для меня».
    Толик, словно прочитав её мысли, сказал:
         -      Мне хочется вернуться в свою московскую квартирку, как только я выхожу из подъезда. Когда Варя бросила меня, я даже зимой поехал. У меня так замёрзли руки, что я не мог открыть дверцу грузовика. В автостопе главное – это преодолевать себя.
    Аня снова легла и закрыла глаза.  Перед ней поплыли деревья, домики, люди, собаки, куры, убегающие с дороги, какой-то пацанёнок, сняв штанишки, показал розовую попку.
         -    Ой, кто это? - испугалась Аня, когда уже светало,- Какой страшный дядька,- подумала она, глядя на стоящего рядом бульдога.
      -    Малыш, куда тебя понесло?! – раздался женский голос этажом ниже,- Это что такое?! – возмутилась хозяйка пса, увидев москвичей,- Бардак устроили. А ну вон отсюда, наркоманы несчастные! А то милицию вызову,- пригрозила она с ненавистью глядя на Толика,- Лежит патлы распустил, крестами обвешался!
    В ответ Толик широко зевнул, потянулся и с невозмутимым видом стал собирать вещи.      В сопровождении собаки и негодующей женщины Аня и Толик вышли во двор, где на лавочке у соседнего подъезда, поёживаясь от утренней прохлады, их уже поджидал Пашенька. Около него лежали консервы «Завтрак туриста», а на спиртовке подогревалась большая кружка чая. Когда консервы были опустошены, Толик стал выстукивать на пустой банке ритм. Под это постукивание Аня решила проверить, помнит ли она номер телефона любовника. В её сознании знакомый набор цифр высветился чётко и ясно, как на электронном табло.

                3


         -  Приехали?! Ха-ха-ха! Здорово! Ха-ха-ха! Садитесь кушать! Ха-ха-ха! – восполняя смехом недостаток знания русских слов, отец Янушек встретил хичхайкеров.
   Его розовые губы постоянно растягивались в улыбке, а не менее розовые щёчки лоснились на солнце, которое ярким отблеском отражалось на стёклах его очков, что делало невозможным разглядеть глаза весёлого ксендза.
        -    Хорошо, что вы на машине приехали,- продолжая улыбаться, сказал отец Янушек,- а то вчера у нас под Резекне поезд с рельсов сошёл.
        -   Кошмар! – сочувственно произнёс Пашенька, глядя на стол, уставленный едой,- Сколько людей, наверно, погибло.
        -    Ну это, ничего,- успокаивающе ответил ксёндз,- Зато сколько людей сразу в рай попало! Ехали в душном, грязном вагоне и вдруг в раю! Хорошо, светло, чисто!
   Этот довод заставил рассмеяться и хичхайкеров, и всех сидящих за столом, на котором были разложены запечённая свиная рулька, серый отварной горох со свининой, домашний сыр с тмином, балтийская килька, кувшин с хлебным квасом, и чаша с брусничным киселём.
        -    Как правильно, что вы сюда приехали,- сказала экономка ксендза, разливая по тарелкам хлебный суп с сухофруктами,- Отец Янушек - настоящий пастырь. Здесь его все считают святым.
        -    Пусть хоть горшком считают, лишь бы к причастию ходили,- улыбаясь, сказал отец Янушек,- Святые дары – это вам не гнилая картошка.
        -    Я хоть и русская,- продолжала экономка,- но я влюблена в католичество. Только у католиков Христос не грозный Судья, как в православии, а любящий Церковь - Жених.
        -    Просто, вы в православии Духа не ловите,- ответил Пашенька,- отрезая себе кусочек рульки,- Вот Бердяев…
        -     Не надо про Бердяева,- перебил его отец Янушек,- Ты и без Бердяева очень хороший.
        -     Да,- подтвердил эти слова, сидящий за столом старенький ксёндз-поляк,- Вот увидите, пан Павел, вы обязательно станете священником. У вас очень светлый взгляд,- сделан он комплимент светлоокому Пашеньке, после чего, достав из сутаны листок бумаги, продолжил, - Я знал, что вы сегодня приедете и специально для вас перевёл на нормальный язык молитву «Отче наш». Проще ведь сказать «Отец наш Небесный»? Зачем все эти «еси», «небеси»? – с этими словами ксёндз передал Пашеньке листок с переводом молитвы.
  Пашенька, жуя рульку, сказал единственное, что знал по-польски, «вшистко едно», что значит «всё равно», чем вызвал общий смех присутствующих.
         -   А нам богеме действительно всё равно, кто и как молится. Аня к примеру, дзэн-буддистка старого обряда, признающая примат Папы Римского,- сказал «абракадабру» Толик, заглатывая балтийскую килечку,- И ей сейчас вообще всё равно, будет конец света или нет,- продолжил подшучивать Толик, глядя на разомлевшую от еды сестру Анну.
  В пол-уха слушая разговор за столом, она снова вспоминала номер телефона. На это раз номер вспомнился не сразу.
         - «Наметился некоторый прогресс»,- подумала она, отхлебнув киселя из голубики.
   Ближе к вечеру Аню покинуло благодушие. В волнении она прогуливалась по саду перед жилищем-плебанией отца Янушека, готовясь к генеральной исповеди.
            -    Вы сегодня же должны уехать отсюда,- услышала она за спиной мужской голос.
 Оглянувшись, она увидела красивого молодого мужчину, чем-то напоминавшего натурщика, с которого она писала икону.
            -   Меня зовут Рихард,- представился он,- Я прихожанин отца Янушека. Вам угрожает опасность,- говорил он, опираясь на трость,- Дело в том, что ко мне приехал,- продолжил Рихард, но тут же осёкся, увидев кого-то за изгородью,- Да, отец Янушек прекрасный исповедник,- нарочито громко сказал он, после чего, развернулся и, прихрамывая, направился к костёлу.
   Аня подошла к изгороди и ей показалось, что там мелькнула фигура очень крупного человека. Аня хотела убежать, но тут возник отец Янушек и пригласил Аню в другой конец сада для проведения таинства исповеди. Аня хотела сказать ему о явлении красавца Рихарда, но что-то удержало её, и она не стала говорить о предостережении хромого прихожанина. Усевшись на скамейку рядом с ксендзом, Аня стала каяться во всех грехах, о которых смогла вспомнить.
         -   Ну это, ничего, ничего,- успокаивающе произносил отец Янушек, слушая её исповедь и только слова о сделанном аборте, заставили его строго пожурить Аню.
     Ксёндз отпустил ей грехи, назначив епитимию – по нескольку раз на день читать молитву, обращённую к Деве Марии. Во время мессы, слушая лирический тенор отца Янушека, Аня снова увидела Рихарда, рядом с которым сидел здоровенный детина – мужчина лет тридцати пяти. На нём были надеты треники, тёплая зимняя фуфайка в катушках, а на ногах пластмассовые шлёпанцы размера сорок шестого. Когда Аня подошла к причастию, рядом с ней на колени перед алтарём встал Рихард. Приняв от отца Янушека облатку, Рихард слегка толкнул Аню в бок и выразительной мимикой снова дал ей понять, что следует уехать.
       -     Как мы уедем, если отец Янушек ещё не дал нам денег? – сказал Толик, когда Аня сообщила ему о предостережении Рихарда,- И потом, может этот Рихард вообще крезанутый? При церкви всегда много больных ошивается.
   Вечером в доме ксендза остались москвичи и экономка, которая пекла печенье. По телевизору, стоящему несколько несуразно у двери комнаты, шёл фильм про балтийских рыбаков: шумело море, раздавались истошные крики людей в мокрых плащах.
       -     Отец Янушек, выключите эту лобуду,- попросил Толик, наслаждаясь чаем со свежим печеньем.
       -     Это я так для шума включаю. Здесь в деревне так тихо, темнота кругом. Сидишь один, словно на луну запустили,- сказал отец Янушек и проникновенно посмотрел на Пашеньку, словно ища у него сочувствия.
    Выключив телевизор, ксендз подошёл к магнитофону и поставил кассету с различными музыкальными исполнениями молитвы «Аве Мария».
        -    После дороги тишины хочется,- сказал Толик, давая понять, что и музыку следует выключить.
       -     Толик у нас протестант, - сказал Пашенька, хрустя свежим печеньем,- и Деве Марии не поклоняется.
       -     Но это же самая великая женщина из всех! – с неожиданным пафосом произнёс отец Янушек.
       -     Но я же не считаю её плохой женщиной. Ну родила и родила, что в этом особенного? - сказал Толик и, решив не раздражать отца Янушека, перевёл тему,- Андрис интересуется, не находили ли вы у себя песенник? Его где-то посеяла одна наша сестра.
  Отец Янушек отрицательно покачал головой и, выключив магнитофон, сказал, что пора готовиться ко сну.
       -   Толик будет спать в моём кабинете, Аня в гостевой комнате, а ты Пашенька, здесь со мной,- сказал ксендз, слегка стукнув рукой по шкафу, который был поставлен так, что служил ширмой для стоящей за ним кровати.
   Перед тем как лечь спать, Аня решила попросить экономку разбудить её к утренней мессе. Для этого ей нужно было пройти через комнату, где ночевали Пашенька и Янушек.  Аня нашла в прикроватной тумбочке мужской халат и надев его, направилась к экономке. На подходе к шкафу послышался тихий говор.
       - «Наверно, Пашенька исповедуется»,- подумала она.
  Проходя мимо шкафа, она услышала вкрадчивый голосок отца Янушека:
       -    Пашенька, тебе удобно?
       -    После ледяного пола в подъезде здесь просто рай,- ответил Пашенька.
       -    Странно, везде мальчики с девочками лежат, а у нас здесь два мальчика,- хихикнул отец Янушек.
   Аня осторожно заглянула за шкаф и увидела Пашеньку, лежащего лицом к стене и отца Янушека придвинувшегося к нему почти вплотную.
       -    Я никогда не ночевал в подъезде,- шептал отец Янушек, касаясь своим дыханием шеи Пашеньки,- Наверно, это очень страшно?
       -    Совсем не страшно! – громко ответил Пашенька.
       -   Тише, ты все перебудишь,- шепотом попросил отец Янушек, медленно проводя рукой по спине Пашеньки.
       -    «Не фига себе исповедь»?! –усмехнулась про себя Аня.
       -     Толика не разбудишь,- громко продолжал Пашенька, натянувшись, как струна,- Нам вчера пришлось в лесу заночевать, так он заснул прямо в луже.
       -     Значит он беззаботный и ничего не боится в отличие от тебя,- шептал Янушек.
       -     Я читал у Бердяева, что нужно различать страх и боязнь.
       -     Не надо про Бердяева, вот йоги говорят, что чакра страха находится в копчике,- прошептал Янушек и ткнул пальцем в чакру Пашеньки.
       -     Чукра-чакра! – выпалил Пашенька странное словосочетание.
       -    Смешно, чукра-чакра,- хихикнул отец Янушек,- Ой, а у тебя трусики рваные,- с умилением произнёс ксендз, и от волнения у него в носу засвистела струя воздуха.
       -      Я их п-п-порвал, к-к-когда влезал на К-К-КАМАЗ,- заикаясь, сказал Пашенька и, резко вскочив на ноги, встал на матрас,- Я п-п-пойду, т-т-трусы зашью.
   Увидев Аню, он схватил стоящий на шкафу подсвечник и, заплясав на перине, потерял равновесие и упал на Янушека.
       -      Пресвятая Дева,- вымолвил ксендз, держась за низ живота.
    Съезжая на половик по ушибленным чреслам ксендза, Пашенька что-то мычал. Он сильно испугался, у него отнялась речь и затряслись руки.
    Едва удерживая в одной руке подсвечник, а другой придерживая полуспущенные трусики, Пашенька на коленях выполз из-за шкафа.  Аня взяла у него подсвечник, а Пашенька, с трудом поднявшись, опять промычал что-то невразумительное и неровной походкой зашагал к комнате, где спал Толик.
       -      Кто там? – раздался из-за шкафа голос отца Янушека.
       -      Это я – женщина Анна,- прыснув, ответила Аня и прошла к экономке.
    Следствием ночного происшествия явилась отменённая утренняя месса в костёле и невозможность для хичхайкеров получить деньги с ксендза, ибо он, получив небольшое увечье, заперся у себя в кабинете и никого к себе не допускал.
   Когда в солнечный полдень москвичи умывались во дворе дома, экономка передала им бутерброды и попросила уехать. Возникший из-за рукомойника Рихард, слезно попросил москвичей:
      -     Прошу вас, не доносите на отца Янушека.  Я так люблю его. Я даже плачу от того, какой он славный.
      -      Да не волнуйтесь вы так,- успокоила его Аня,- Мы же сектанты и сами ментов боимся. И потом, как говорит моя бабушка, мало ли кто кому нравится: кому поп, кому попадья, а кому попова дочка.
      -      Вы хорошие, добрые ребята, я сам наполовину русский, - всхлипывая продолжил Рихард,- Мой вам совет, уезжайте обратно в Москву.
      -       Ну ты, Попович, обойдёмся без твоих советов,- полушутя сказал Толик, -  Лучше ответь, отец Янушек даёт вам, мальчикам, которые на него клюют, денежки? Может, поделишься с нами?
      -      Я не беру с него денег. Я могу вам дать только свои,- ответил Рихард и, достав из кармана десять рублей с мелочью, передал Толику.
     Когда Аня плелась к трассе, следуя за своими братьями, она снова стала вспоминать номер телефона.  Цифры путались и долго не выстраивались в привычный ряд.
      -    Надо же?!  Почти забыла! - обрадовалась она,- Спасибо отцу Янушеку!
               
      
                4

       -   Почему не на поезде едете? – спросил Аню и Толика подобравший их шофёр грузовика по дороге на Ригу.
       -     Денег нет,- ответил Толик,- Живём, чем Бог пошлёт.
       -     Вы что баптисты?
       -     Мы уважаем все вероисповедания,-  сказала Аня
       -     Мне тоже один хрен. Меня тут жена к одним затащила. Смотрели на меня так, будто я им денег должен.  Религиозные песни поют не как в церкви, а как геологи про походы, про мошкару. Ещё бесовские песни перекрещивают,- рассказал шофёр и бодро пропел на мотив «Марша авиаторов»:

                Всё выше и выше, и выше
                Возносится к Богу душа,
                И счастьем духовным мы дышим,
                И жизнь во Христе хороша!

    Толик и Аня от души рассмеялись.
       -   А что это за город, по которому мы едем? - всё ещё смеясь, спросила Аня,- Проволока колючая кругом.
       -     Это Даугавпилс, а едем мы мимо тюрьмы,- ответил шофёр.
     За бетонной стеной с колючей проволокой, на которой сидели ласточки, виднелся плакат с пословицей: «Ошибка красна поправкой».
       -     Мне здесь сворачивать,- сказал шофёр, останавливая машину,- А вы идите на пятачок, где скотовозы ходят. Здесь так называют автобусы, которые развозят рабочих по домам.
     На пятачке среди толпившихся людей, Аня и Толик увидели Пашеньку. Он сидел на деревянном ящике из-под пивной тары и с перекошенным от боли лицом держался рукой за затылок. Когда Аня и Толик подошли к нему, он объяснил, что случилось:
       -   Я стоял на обочине. Машин почти не было. Вдруг в кустах я услышал сначала какой-то сдавленный вопль, и тут из кустов, как выскочит амбал! Тот самый, которого мы видели в церкви рядом с Рихардом. Он был всё в тех же пластмассовых шлёпанцах серо-бурмалинового цвета.   Амбал стал требовать от меня песенник.  Я ответил, что ничего не знаю. Он толкнул меня, я ударился головой о камень.  Тут машина милицейская подъехала. Амбал сразу в кусты. Менты спросили, что я здесь делаю. Я ответил, что я художник и приехал в Даугавпилс, рисовать крепость Ливонского Ордена,- рассказал Пашенька и спросил у Толика, что это за песенник?
   -   Да я сам толком не знаю,- ответил Толик,-  Знаю только, что сестра Тереза, которая его потеряла, по воскресеньям и праздникам ездит по костёлам и играет на органе. И вот у кого-то из ксендзов она этот песенник посеяла.
   Пока москвичи недоумевали по поводу произошедшего, всех позвали к автобусу, отправлявшемуся на Ригу. Какой-то пацанёнок рванулся в противоположную сторону. Его отец, шатаясь от выпитого пива, погнался за ним, широко расставив руки, как будто ловил человек пять сразу. И неизвестно, когда-бы он его догнал, если бы мальчишка не споткнулся на углу дома, явно кого-то испугавшись. Когда беглец был отлуплен, автобус двинулся в сторону Риги. Сначала в салоне громко смеялись, говорили по-русски, по-латышски, по-белорусски, а потом говор затих, некоторые из пассажиров заснули, другие просто смотрели в окно.
        -   Ты хороший мальчик? – спросила Аня юного беглеца, обернувшегося к ней с переднего сиденья.
        -     Нет, я чёрт рогатый и обормот. Меня так дядя в шлёпках назвал, когда я упал,- ответил мальчик и, глядя на чётки, висевшие на шее у Ани, попросил,- Дай мне крестик, я его целовать буду.
     Аня сняла чётки и отдала мальчишке. Он поцеловал крестик три раза и положил чётки в нагрудный карман рубашки.
     Следующими странноприимниками хичхайкеров были рижане – художница Вия и её муж – лютеранский пастор. Они тоже принадлежали к общине «Святой Грааль от богемы», и сестра Тереза иногда к ним наведывалась, дабы помузицировать в лютеранской кирхе.  Песенника у них не оказалось, но Вия сказала, что видела у Терезы какой-то красивый блокнот.
    Сама Вия когда-то училась с Андрисом в художественном училище, и Ане захотелось взглянуть на фотографии того времени. После сытного обеда Пашенька пошёл отдохнуть в маленькую комнату, Вия осталась на кухне мыть посуду, чтобы между делом пропустить рюмочку коньячка, а Аня, расположившись в гостиной с Толиком и пастором, принялась рассматривать фотоальбом. Толик при этом в комической манере рассказывал пастору о том, что произошло с Пашенькой у отца Янушека.
       -    Я думаю,- сказал пастор,- ваш Пашенька, являясь человеком православным, просто желает опорочить католического священника. Я часто бываю у отца Янушека по экуменическим вопросам и никогда ничего подобного за ним не замечал.  Он просто очень весёлый и такой баловник, он с мальчишками балуется, хулиганит.
       -   От такого веселья у него аж пар из ноздрей идёт,- засмеялась Аня.
       -     Не преувеличивайте, Аня, и пожалуйста, имейте уважение к сану,- попросил пастор и продолжил,- Не так давно к отцу Янушеку приехал настоящий гей.  Вы могли его там заметить, он слегка прихрамывает.
      -    Рихард? – одновременно спросили Аня и Толик.
 Пастор утвердительно кивнул головой и сказал:
      -   Так вот, отец Янушек его даже близко к себе не подпускает. Он даже не разрешает ему в костёле подходить к органу, хотя Рихард очень хороший музыкант.
  В этот момент, потирая ушибленный затылок, в комнату вошёл Пашенька. Присев рядом с Аней, он стал разглядывать фотографии.
      -   Эта женщина подвозила меня со своим мужем до Витебска,- указал Пашенька на один из снимков.
      -     Это наша местная красотка Ксеня,- сказала, пришедшая с кухни, Вия.
      -     Муж Ксени очень сильно удивился, когда увидел Толика,- вспомнил Пашенька,- Он тогда ещё пошёл кому-то звонить.
      -    Пойду-ка и я позвоню в Москву, обрисую Андрису ситуацию. Может, он объяснит, что происходит,- сказал Толик и направился в коридор к телефону.
  Через несколько минут из коридора донёсся его восторженный голос:
     -      Кайф ломовой!
  Оказалось, что Толик, не дозвонившись Андрису, позвонил Фролу, который сообщил ему о приезде в Москву рок-певца Клифа Ричарда. Но самое главное, о чём он узнал, это то, что финский проповедник – жених Марины лично знаком с Клифом и потому сможет достать билеты на концерт.
      -   Сейчас Марина вместе с финном находятся в Эстонии, они читают проповеди в методистской церкви в городе Пярну. Завтра рванём туда,- потирая ладоши, сказал Толик.
   Перед ужином Вия настояла на том, чтобы москвичи посетили костёл. Несмотря на то, что она была женой лютеранского пастора, сама Вия оставалась католичкой. Желая показать местному ксендзу, что она привела на мессу молодёжь, Вия усадила москвичей на первую скамейку, перед которой не было поручня.  Прохлада собора, тихие звуки органа, немощные возгласы старенького ксендза – всё это, как лёгкое покрывало легло на глаза уставших хичхайкеров. Они заснули почти сразу. Толик свалился на пол и, лёжа на боку, делал хватательные движения, то ли ловил снившиеся ему машины, то ли брал билеты на концерт.
    Вия в смущении встала со скамейки и пошла побродить по костёлу. У одной из колонн она увидела знакомого мужчину, который во все глаза смотрел на спящих хичхайкеров.
   Утром москвичи надеялись получить от пастора деньжат, но он ничего не дал, очевидно ему не понравилось то, что они рассказали об отце Янушике. На прощанье Вия подарила москвичам фотографию, стоящих в обнимку Андриса и весьма крупного молодого мужчины, в котором они сразу же узнали амбала в пластмассовых шлёпанцах.
     -    Когда мы вместе учились в художественном училище, мы звали его Урс,- сказала Вия, указав на амбала,-   Когда-то между Урсом и Андрисом произошёл серьёзный конфликт. Подробностей я не знаю, но это как-то связано с братом Урса -  Рихардом. Вчера в костёле я встретила Урса. На вас троих он смотрел, как людоед. Будьте осторожны. У него с головой не всё в порядке. Его периодически кладут в психбольницу, а потом отпускают.
      -     Он требовал от нашего Пашеньки песенник,- сказал Толик и спросил у Вии, не знает ли она, что это всё значит.
     -      Урс и меня вчера спрашивал об этом. Он сказал, что Андрис якобы украл у него этот песенник,- рассказала Вия и, немного помолчав, дополнила,-  Ещё я должна перед вами покаяться.  Со страху я сказала Урсу, куда вы едете.


                5


      В Пярну хичхайкеры прибыли, когда белый песок на пляже в лучах заходящего солнца казался розовым.
      В поисках Марины и её жениха – финского пастора, москвичи пришли в молитвенный дом методистской церкви.
       -   Давайте «коворить» по-английски,- обратился к москвичам один из участников ансамбля «Лорд», сидя за фортепиано на сцене молитвенного дома,- Мы только думаем по-русски,- усмехнулся эстонец и подмигнул своим друзьям-музыкантам.
       -     Мы плохо «коворим» по-английски,- передразнил его Толик.
       -     «Шалко»,- ответил методист, нарочито серьёзно сдвинув брови,- Ну ничего «пудем» дружить и так. Сейчас мы репетируем одну финскую песню про Господа, про Его любовь к нам. Послушайте, если хотите. А потом пойдём в гости, есть торт с клубникой. Возможно, туда придут пастор Хану, и сестра Марина, которых вы ищете.
   Оказавшись за столом с огромным тортом, хичхайкеры не увидели ни пастора Хану, ни Марины. Выяснилось, что они уже уехали в Таллин. Отведав торта, Аня показала фото сидящему рядом методисту и спросила, знает ли он Андриса.
       -    Он спрашивал про вас только что,- ответил эстонец, ткнув пальцем в Урса.
   Переночевав в котельной методистской церкви, хичхайкеры отправились в Таллин на поиски Марины и финского пастора, которые остановились у некой тёти Нади. Хрущёвская пятиэтажка, где жила тётя Надя, стояла у самого моря, и по двору помимо ворон и голубей, ходили и летали чайки. Тётя Надя сообщила, что пастор Хану и Марина только что позавтракали и уехали на русское кладбище, почтить память одного православного монаха, через которого Марина пришла к вере.
    В автобусе, следующем до кладбища, москвичей оштрафовал контролёр, и им впервые пришлось заплатить за проезд. При оплате штрафа москвичи рассмеялись этому факту, удивив этим контролёра и пассажиров, среди которых был и Урс.
   Издав сдавленный вопль и быстро прошептав что-то, Урс обратился к москвичам на подходе к кладбищу:
      -     Ребята, не бойтесь меня!  Ты прости меня, брат! – сказал он, приобняв Пашеньку,- Я не хотел причинить тебе боль. Но вы не должны помогать Андрису. Такой человек, как он...
     -     Потом расскажешь,- перебил его Толик, спеша к воротам кладбища,- Сейчас не время и не место. Мы пришли помянуть наших братьев по вере.
   Когда Урс отстал, Пашенька спросил у Толика, почему он не хочет его выслушать.
      -      Надо успеть заловить пастора Хану и договориться о билетах на Клифа,- ответил Толик, ускоряя шаг, - Да и что может сказать этот пришибленный на всю башку?! Что Андрис ворует песенники? Мало ли, кто чем раньше занимался. Я вот колёса горстями заглатывал. А сейчас я даже кофе не пью, потому как считаю его лёгким наркотиком.
   Отсутствие железных оградок на кладбище позволило сразу увидеть Марину и её жениха пастора Хану. Толик и Пашенька устремились к пастору, прогуливающемуся между могил, а Аня подошла к Марине, протиравшей тряпкой плиту. 
    -    Ты точно решила выйти замуж за пастора Хану? – спросила Аня у Марины.
    -     Пока нет. Андрис отговаривает. Он считает, что у меня ярко выраженное монашеское призвание.
     -     А раньше ты ощущала в себе призвание к монашеству?
     -     Я бы не сказала. - ответила Марина и, усмехнувшись, вспомнила,- Правда, с моим бывшим гражданским мужем, мы любили играть в такую игру: будто мы едем в поезде, я – монахиня, а он – гусар. И когда проезжали «тоннель», мы с ним залезали в шкаф, и он там меня соблазнял.
     -     Кстати о шкафе,- вспомнила Аня и, когда они с Мариной направились к выходу, рассказала, что произошло за шкафом у отца Янушека.
     -     Мне кажется, если у человека такая склонность, то это ему знак того, что он не должен идти по жизни сексуальным путём, а должен искать духовное. Но у отца Янушека это похоже не получилось,- высказала своё мнение Марина,- Вот он и держит кроватку за старым шкафчиком.
     -      Но после этого шкафчика за нами увязался Урс и требует от нас какой-то песенник.
     -       Здесь дело не в песнях.  Здесь «saliva mercurialis». С латыни - это «слюнки, бегущие при мысли о наживе».
     -      Ты имеешь в виду деньги?
     -    Именно так. Дело в том, что отец Феликс, чью могилу я посещала, наполовину русский, а наполовину немец, и в прошлом был фабрикант. Он владел заводом по производству балтийской кильки.  Перед войной, когда Эстония отошла к Совдепии, он, чтобы спастись, ушёл в монахи, а когда состарился, тётя Надя ухаживала за ним. В благодарность он оставил ей технологию производства этой самой кильки.  Чтобы спрятать и технологию, и рецепты, тётя Надя вклеила всё в блокнотик, в который помимо молитв, для отвода глаз она записали рецепты тортов, пирогов, булочек.  Но вскоре к тёте Наде приехала младшая сестра отца Феликса. По словам тёти Нади, она шалава такая была и нагуляла от разных мужиков троих детей: Ксеню, Рихарда и Урса. Короче, они приехали к тёте Наде и предложили ей деньги за эти технологии. Тётя Надя согласилась и продала за одну тысячу рублей, а пастор Хану говорит, что в Финляндии за эти технологии можно получить тысяч двадцать долларов.
    -   А каким образом этот песенник попал в руки органистки Терезы?
    -  Когда Рихард кому-то нес этот песенник, на него напали гомофобы. Он вбежал в первый попавшийся подъезд и стал барабанить в дверь.  А там жила мать Андриса. Он молил о помощи, и она открыла. Провела на кухню, а ему стало плохо. Мать вызвала скорую помощь, Рихарда увезли в больницу, и в суете песенник забился куда-то под кухонный шкаф. Потом мать обнаружила его и подумала, что это кто-то из девушек Андриса потерял. Положила его на полку в шкаф, забыла про него, а позже Андрис подарил его Терезе. Андрис вообще не знал, что это за песенник, а когда я рассказала ему, он решил его вернуть.
    -        Решил сам кильку засаливать? – засмеялась Аня.
    -     Андрис сказал, что церковь сейчас утратила благотворительность, и потому её богатства являются искушением для людей, а мы могли бы восполнить этот пробел, то есть раздавать деньги нуждающимся.
   -      Теперь понятно, почему Урс за нами увязался,- решила Аня,- Он наверно думает, что Андрис поручил нам продать этот песенник. Он же не знает, что песенник потерялся.
   -     Я, честно говоря, не верю, что он потерялся,- засомневалась Марина,- Мне кажется, что Тереза темнит. Возможно она каким-то образом узнала, что это не просто рецепты, а технологии.
   После кладбища вся компания направилась в православный храм, чтобы посмотреть на митрополита, о котором русские, живущие в Эстонии много судачили, проча ему патриаршество.
    -     Обычно попы выглядят как бабы-грелки на чайниках, а этот батюшка другой,- определила Марина, глядя на будущего Патриарха Всея Руси Алексия Второго,- Он коршуном смотрит.
    -      Видно он углядел, что финские методисты хотят украсть православную курочку Мариночку, а заодно и рецепт балтийской кильки,- прошептала Аня,- Так что прими этот взгляд коршуна, как предостережение и защиту.
    -      Ты отчасти права. Там у иконы Казанской Божьей Матери стоит Урс и смотрит на нас, словно гонит из церкви,- ответила Марина,-  В этом Урсе есть что-то от автобуса.  С ним, как и с властями, нельзя договориться.  Поэтому лучше отойти в сторону, а то сшибёт.     И я бы на твоём месте ничего бы не стала рассказывать ни Толику, ни Пашеньке про песенник, чтобы не искушать.
   На прощанье Марина и пастор Хану посоветовали хичхайкерам пойти в центр Таллина к ратуше, где собирается верующая молодёжь, среди которой найдётся тот, кто поможет с ночлегом.


                6


      -    Правильно, что вы пришли к ратуше. Здесь всегда встретишь знакомых,- сказал, дымя трубкой, бывший соратник Андриса, когда хичхайкеры встретили его на площади перед ратушей,- Ну что вам сказать,- продолжал соратник, когда москвичи уже сидели с ним в кафе, неподалёку от башни «Толстая Маргарита»,- Традиционная церковь умерла. Католичество пропахло нафталином, от православных несёт кислой капустой, а у протестантов общения, как партсобрания. И все они могут говорить только о вреде абортов. Они не могут вдохновить молодёжь. Церкви нужен свежий воздух, весенний дождь, о котором пророчествовал Иоиль,- пыхтя трубкой проповедовал соратник,- Лично я нашёл этот свежий воздух, я теперь принадлежу к харизматическому движению.
     Покашливая от едкого дыма трубки и поедая кильку в горчичном соусе, Пашенька поинтересовался, не принадлежит ли к этому движению Урс.
       -     Его конфессиональная принадлежность обозначена в медицинской карте,- пошутил Толик и спросил у соратника, -   А когда Урс заболел?   
       -  Когда я учился вместе с ним и Андрисом в художественном училище, мы решили устроить акцию на тему «Тленность мира». На берегу моря мы и ещё несколько ребят и девчонок построили дом на сваях. Начался шторм, дом снесло и всех придавило брёвнами. Больше других завалило Урса и Андриса. Когда Урс вылез, он, шатаясь, подошёл к Андрису и стал высвобождать его из-под брёвен. Андрис сказал ему: «Не хочу жить калекой. Будь другом, добей»! А Урс в ответ: «Ничего, малыш. Ты ещё всех нас переживёшь». И действительно, ничего с Андрисом страшного не случилось, а вот у Урса было серьёзное сотрясение мозга, и он попал в больницу. Потом произошла какая-то тёмная история между Андрисом и Рихардом, после чего Рихард попал под машину и стал хромым. Тогда у Урса вообще крышу снесло, он даже хотел убить Андриса,- рассказал соратник и, заметив испуг на лицах хичхайкеров, предложил им переночевать на даче у одной из сестёр - харизматичек.
     -    А её бревном тогда не придавило? – спросил Пашенька.
     -  Она тогда не сильно пострадала, а недавно заговорила «языками», подобно апостолам в День Пятидесятницы,- ответил соратник,- Когда она пророчествует, на некоторых нисходит озарение.
     -    На меня снизошло! - сказал Толик, когда вся компания уже ехала в электропоезде на дачу к харизматичке,- Я вспомнил, где видел Урса и Барабасика. Около года назад мы с Андрисом так же ехали в полупустой электричке только на Рижское взморье. Вдруг на нас напали двое амбалов-латышей, они требовали от Андриса вернуть песенник. Один из них был Барабасик, а другой - Урс. Барабасик почти сразу меня вырубил, в бубен кулачищем так дал, что я на конечной остановке только оклемался. Меня какой-то русский алкаш растолкал.
     -    А как же Андрис с ними один справился? – удивился Пашенька,- Он же по сравнению с ними меньше ёжика.
     -    Андрис рассказал мне потом, как он встал в проёме вагона и, опершись руками о сиденья, со всей дури двинул ногами Барабасику в живот, и тот вместе с Урсом упали. Тут как раз остановка и Андрис выскочил из электрички, и где-то в зарослях багульника затерялся.
     -    Я понял, как Урс на нас вышел,- догадался Пашенька,- Барабасик -  муж Ксени, подвозивший меня до Витебска, когда увидел тебя, Толик, сразу рванул кому-то звонить. Наверняка, Урсу. Я тогда ведь сдуру сказал, куда я еду и даже про песенник рассказал.
   Прибыв на дачу харизматички, хичхайкеры приняли душ в деревянной баньке, после чего соратник предложил всем помолиться перед тем, как перейти к трапезе. Когда во время молитвы по кругу очередь дошла до харизматички, все затихли в ожидании чуда – говорения языками. После минутной паузы из её уст бурной рекой полились странные слова и звукосочетания, напоминавшие арабскую речь. У Ани возникло ощущение, что она попала на восточный базар, только слова произносили не чернявые люди, а блондинка с прозрачными глазами.
   Прибежала собака харизматички и стала ей подвывать. Сколько по времени продолжалось это говорение определить трудно, Аня даже перестала слушать, погрузившись в сои думы, как вдруг харизматичка сказала:
     -    Килька очень вкусная. Я бы могла своровать несколько штук
   Но никто, кроме Ани этих слов не услышал. Толик пребывал в прострации, соратник блаженно улыбался, закрыв глаза, а Пашенька и вовсе заснул. Когда харизматичка закончила говорение, соратник закурил трубку и спросил, может ли кто растолковать услышанное.
   В ответ раздался храп Пашеньки. Толик ткнул его в бок локтем, на что Пашенька захрапел ещё сильнее.
     -     Урс при дверях! – страшным шепотом сказал Толик на ухо Пашеньке.
     -     «Вшистко едно»,- пролепетал по-польски Пашенька.
     -     Вот и Пашенька языками заговорил,- пошутил Толик.
  Аня умолчала о вкусных кильках, которые собиралась украсть харизматичка, потому как посчитала, что это ей почудилось от усталости и быстрой смены дорожных впечатлений.  Правда за ужином, состоявшим из чёрного хлеба, намазанного сливочным маслом, смешанным с чесноком, Аня спросила у харизматички про кильки.
    -   Кильками меня угощала сестра Тереза, я на прошлой неделе была у неё в гостях. Она сама их засаливала. Но рецепт мне так и не дала.
   Посреди ночи Аня и Пашенька проснулись от страшного скрежета.
     -     Урс! – со страхом прошептал Пашенька.
   Он встал с раскладушки, взял с тумбочки, поблескивающие в лунном свете, косметические ножницы и, всматриваясь в темноту, пошёл на скрежет. Аня, встав с дивана, последовала за ним. Скрежет привёл брата и сестру к кровати, на которой спала харизматичка. Это она сквозь сон скрежетала зубами.
     -    У неё глисты,- облегчённо вздохнув, поставил диагноз Пашенька,- Когда глисты плодятся, человек скрежещет зубами.
  Ане стало не по себе, и она решила остаток ночи провести в соседней комнате, где ночевали Толик и соратник. Толик, расположившись на софе рядом с соратником, лежал на спине и, как заяц, спал с открытыми глазами. Аня осторожно прикрыла ему веки и легла рядом. Поворачиваясь на бок, Толик свалил соратника на пол. Поднявшись с пола, соратник подошёл к окну, посмотрел на луну, сияющую на ночном небе и проговорил:
     -      Ох и хороши кильки!
     -      «И этот тоже пророчествует. Они тут все просто напичканы духом»,- констатировала факт Аня и теснее прильнула к Толику.
  Утром Толик сквозь стеклянную стену, выходящую прямо в сад, приметил две клубнички. Поёживаясь от утренней росы, он пробрался к заветным ягодкам. Одну он съел сам, а другую сорвал для Ани. Толик прилёг рядом с Аней и стал водить душистой клубникой по её губам.
     -     Ой, как сладко,- сквозь сон пролепетала Аня.
   Увидев клубнику, она заулыбалась, но, вспомнив ночной скрежет, спросила:
     -     А она мытая?
     -    Её омыла роса. Давай съедим её вместе,- предложил Толик и, придерживая ягодку губами, стал наклоняться к Ане.
     -     Сюда может войти харизматичка,- прошептала Аня.
     -     Она с собакой пошла провожать соратника. «Расшлабься»,- прошепелявил Толик из-за тающей у него во рту ягодки.
     Когда он клубникой почти коснулся губ Ани, она сказала:
     -     А как же Фрол, Андрис? Они сейчас проснулись и молятся за нас, бедные.
 Толик проглотил клубнику и, отпрянув от Ани, в раздражении сказал:
     -     Да какие они бедные?! По сравнению с Рокфеллером может и так, а в сравнении с нищими, так они богачи. И вообще, я не понимаю, чего ты ко мне льнёшь тогда? И в подъезде, и сегодня ночью.
     -     Сегодня из-за глистов,- ответила Аня и рассказала про зубовный скрежет.
    В этот момент в комнату вошёл сонный Пашенька.
     -   Вот, кто действительно бедный, так это Пашенька,-  сказал Толик,- то гомы его достают, то харизматы с глистами.


                7


      Позавтракав клубникой с холодным молоком, хичхайкеры снова отправились в путь, на этот раз в Литву к отцу Станислаусу, в надежде от него получить материальную помощь и обрести утерянный песенник, потому как органистка Тереза частенько наведывалась и в его епархию.
    Солнце сильно припекало, когда они пешком добирались до деревни, где жил отец Станислаус – духовидец и искусный кузнец. Вдоль протоптанной паломниками дороги попадались большие железные кресты, выкованные ксендзом, и гипсовые статуи Девы Марии, украшенные разноцветными лентами и цветами. По ясному небу летали белые аисты, гнёзда которых можно было видеть даже на электрических столбах. На скрипучей подводе гружёной скошенной травой, ехали литовцы и ругались на своём языке, через слово вкрапляя русский мат. Когда Толик попросил их подвезти, один из литовцев предложил москвичам убираться вон:
      -     Мы хотим, чтобы Литва была Литвой.
      -     Тогда не надо по-русски матом говорить,- пошутила Аня,- Нечего пользоваться.
   Литовцы оценили шутку и подвезли москвичей до деревни. Они высадили их на пятачке около сельпо, из которого вышел отец Станислаус с двумя банками краски. Увидев Толика, который неоднократно бывал у него, ксендз поставил банки на землю и раскрыл объятья. При этом его взгляд был устремлён в небо.
      -     О! Какая радость! Как я рад! – восклицал он, по-прежнему глядя вверх своими светло-голубыми глазами.
      -     Мы ниже, ниже,- усмехнувшись, тихо проговорила Аня, пока ксендз, восклицая, продолжал смотреть в небеса.
     -       Наверно, ему так обрыдли паломники, что он уже не может на нас смотреть,- сказал Толик.
      -      Пойдёмте ко мне в дом,- опустив глаза на москвичей, пригласил отец Станислаус.
  Пройдя через прохожую, хичхайкеры оказались на кухне, стены которой были выложены медными кастрюлями, дном наружу. От их отсвета помещение сияло красноватыми переливами меди.
      -     Знакомься, это твои земляки,- представил москвичей отец Станислаус, обратившись к девушке, копошащейся на кухне,- Они, как и ты, приехали набраться духа.
      -    Эйка, ты как здесь?! – обомлел Пашенька, увидев свою бывшую жену Эю,- И здесь ты меня достала!
    Толик и Аня напротив обрадовались встрече со своей бывшей сокурсницей по художественному училищу. Они подошли к Элле и по-братски обнялись.
      -     Так вы знакомы?! Ну тогда общайтесь, а я пойду сорву чабреца для чая,- сказал ксендз, выйдя из кухни.
      -     Как тебя сюда занесла нелёгкая? – снова обратился к бывшей жене Пашенька, изменившей ему с православным батюшкой во время реставрации икон.
      -     Эйка помогает всем религиям,- с иронией сказала Аня,- Она, как и мы – экуменистка.
      -     Любомудрова, не юродствуй! – попросила Эя, перемешивая отварную картошку с творогом и сметаной.
      Пока отец Станислаус отсутствовал, Эя в процессе готовки рассказала, что она порвала отношения с православным батюшкой, разрыву с котором поспособствовала попадья.
      -     Она навела на меня порчу,- сказала Эя,-  и потому я здесь.
      -     Пока католическая матушка не пошлёт,- засмеялась Аня.
      -     У католических священников нет матушек,- ответила Эя.
      -     Ну, тогда тот, кто её заменяет,- продолжила шутить Аня,- нас уже две недели гоняет матушка Урс.
      -     А вы что, тоже у отца Янушека были? – спросила Эя и, когда хичхайкеры подтвердили этот факт, подкрепив его откровенными подробностями, Эя рассказала,- Я была у него весной, роспись в костёле реставрировала.  Поехала в апреле, и вдруг снег выпал. Стою на автобусной остановке в беретке и в туфлях на каблучках. А там в деревне автобусы редко ходят, замерзла страшно. Я спряталась от ветра за остановку, и тут подошли Рихард и Урс. Они говорили про какой-то песенник. Потом Урс стал требовать, чтобы Рихард из-за своей больной любви к отцу Янушеку не вздумал жертвовать деньги в его приход.
   Между тем, вернулся отец Станислаус с чабрецом и стал заваривать чай. Когда все сидели за столом и восторгались душистым чаем, на кухню вошла очень высокая девушка с ярко-накрашенными губами и курящая сигарету.
      -     Джильда, брось папиросу! – приказал ей отец Станислаус и, обратившись к москвичам, сказал,- Это моя племянница из Шауляй. Жуткое существо, но вы не обращайте на неё внимание, она в принципе добрая.
      -     А что вы такие замученные? - спросила Джильда, не вынимая сигареты изо рта,- Будто вас только что с крестов поснимали.
      -      Они верующие в отличие от тебя,- ответил отец Станислаус.
      -   Ну и дураки,- сказала Джильда,- Зачем губить свою молодость на всякую мертвечину?!
      -      Это ты, бесенятка, губишь себя на пустое и тленное,- сказал ксендз,- Бегаешь, никак не набегаешься.
      -      В гробу належусь,- ответила Джильда, подмигнув Пашеньке.
      -      Малютоньки! – обратился отец Станислаус к хичхайкерам,- Вы пообщайтесь с этой стрекозой, а я пойду почитаю, – с этими словами ксендз встал из-за стола и дополнил,- Часа через два приходите в костёл, я поиграю вам на органе, а затем проведём медитацию на тему «Прогресс».
    После чаепития Эя осталась мыть посуду, а хичхайкеры в сопровождении Джильды посетили кузницу отца Станислауса, где он выковывал ажурные чёрные кресты, потом прошли кладбище, которое из-за этих же крестов казалось покрытым чёрным кружевом. После экскурсии Джильда потянула Пашеньку в небольшую рощу, сказав, что сама просветит его относительно прогресса.
       -       После кладбища и встречи с бывшей женой хочется чего-то жизнеутверждающего,- промямлил Пашенька, следуя за девушкой.
    Оставив брата в душистой траве рядом с Джильдой, Аня и Толик набрели на мелкое озерцо. Толик, сняв джинсы, бухнулся в воду. Походив руками по илистому дну, он сел в воду и стал наблюдать за барахтаньем в мелководье сестры Анны. Она барахталась в трусиках и коротенькой комбинации. По взгляду Толика Аня поняла, что он тоже хочет поднять настроение после созерцания чёрных крестов. Перебирая руками по дну и рассекая бородатым подбородком озёрную воду, Толик направился прямым курсом к Ане.
  -      «Нет, не могу! То есть да, то есть нет! Я ведь уже исповедалась! - лихорадочно думала Аня,- Хоть бы Толик своим «якорем» за корягу зацепился».
    Когда Толик был в двух метрах от Ани, она выскочила на берег и сказала, что должна сообщить нечто важное.  Пока Толик «остывал» в воде, она поведала ему всё, что знала про песенник. По мере её рассказа интерес Толика полностью переключился с Ани на кильки.
    -   Теперь я понял, почему Андрис так всполошился с этим песенником,- сказал он выбравшись на берег,- У него же тётка в Америке живёт, она в Латвию иногда приезжает, покупает здесь пластинки Раймонда Паулса.  Андрис как-то на общение принёс объедки, в одной банке на дне были белые грибы, а в другой несколько килек пряного посола, они ещё были вывернуты так красиво, как морские ракушки. Я думаю, он через тётку хочет продать эти технологии,- предположил Толик.
     В этот момент из кустов вышла Эя и пригласила Аню и Толика в костёл на медитацию «Прогресс».
     После музыки Баха, исполненной на стареньком органе, отец Станислаус пытался донести до сознания москвичей мысль, что существует только научно-технический прогресс, а в духовном смысле его нет, что к примеру, до Платона нам всем ещё плыть и плыть. В пол-уха, слушая его речи, Пашенька хихикал с Джильдой, а Аня и Толик обдумывали свои действия в плане обретения песенника.
     Вечером после мессы хичхайкеры поужинали крутыми яйцами и морковной запеканкой, приготовленной Эей, после чего пошли спать в помещении при кузнице. Часов в двенадцать ночи Пашенька вышел из кузницы на зов Джильды, а Аня и Толик остались лежать на матрасах, постеленных на полу. Толик решил воспользоваться отсутствием Пашеньки, и только он придвинулся к Ане, как подполом появились звуки, напоминавшие конский топот. Подполом бегали крысы.
    -     Я при них не могу,- сказала Аня.
    -     Давай разгребём места на стеллажах среди инструментов,- предложил Толик и, встав с матраса, достал из-за железного шкафа стремянку.
    -     Я туда не полезу, там кресты,- отказалась Аня.
    -     Они недоделанные,- настаивал Толик, разгребая болванки на стеллажах.
    -      Я боюсь, каяться потом придётся,- ответила Аня и улеглась на высоком сундуке.
     Вернувшись на рассвете, Пашенька увидел только Аню, спящую на сундуке. Подняв глаза к маленькому окошку под потолком, он разглядел Толика. Стоящий рядом с ним ажурный крест, создавал впечатление, что его вонзили Толику в грудь.
Пашенька застыл от ужаса и стал будить Аню.
   -       Анюта, полезай ко мне,- промычал Толик.
   -      Слава Богу живой! – перекрестился Пашенька.
    Утром у дверей кузницы москвичей поджидали Джильда и Эя. Они сообщили, что на подводе с паломниками приехал Урс, и сказал отцу Станислаусу, что хичхайкеры разносят небылицы про ксендзов и воруют чужие молитвенники.
    -    Я прошу у вас прощения,- сказал подошедший отец Станислаус, обратившись к хичхайкерам,- Ко мне приехала большая группа паломников, мне негде будет их разместить. Предстоят большие траты. Простите меня, но вам следует уехать.
    Ксендз полез в погребок при кузнице и вытащил оттуда штук двадцать консервов, которые ему натаскали прихожане. Прокусанные крысами и вздувшиеся банки он выбросил на помойку, а хорошие предложил москвичам. Толик взял только три, сказав, что и они в дороге будут весить три тонны. На прощанье Джильда подарила Пашеньке шоколадные конфеты, а Эя протянула Толику пачку чая.
  Добравшись до ближайшего городка, хичхайкеры сели в автобус, чтобы выбраться на трассу.
    -     Смотрите, отец Станислаус едет с нами в автобусе,-  с изумлением сказала Аня.
 Ксендз приветственно замахал рукой с другого конца салона.
    -     Может, всё-таки решил дать нам денег,- с надеждой произнёс Толик.
     Когда москвичи пробрались к нему, ксёндз снова стал извиняться, но денег так и не дал. Он сказал, что приехал за чёрной краской для крестов и на одной из остановок вышел.
    На трассе, куда прибыли хичхайкеры, грузовых машин почти не было, в основном шли легковушки.  Опустошив одну из консервных банок с кильками, называемых в народе «Братская могила», москвичи выпили чая с литовскими конфетами и стали втроём ждать попутку, ибо Пашенька боялся ехать один. Пока Толик штопал прямо на себе свои американские джинсы, Пашенька сказал, что Джильда видела у Терезы песенник.
     -   Тереза была здесь неделю назад.  Выходит, она наврала, что потеряла песенник,- сделал вывод Пашенька.
    Аня и Толик переглянулись, и не стали говорить Пашеньке о истинной ценности этой книжечки.
   -    Тогда едем к сестре Терезе, в Житомир! - предложил Толик,- Выясним, что за дела с эти песенником. А главное, может мы там деньжатами разживёмся. Насколько я знаю, там у монашек-гонораток часто гостят польские ксендзы. Наверняка Ватикан снабжает их бабками. Может, отстегнут немножко.
    В этот момент на дороге остановились «Жигули», и Аня, уже не удивляясь, констатировала факт, что в машине сидит отец Станислаус и Джильда.
   -       Простите меня ещё раз,- сказал ксёндз, высунувшись из окна автомобиля,- В этом городе нет чёрной краски. Джильда предложила подбросить меня до Шауляй. Это большой железнодорожный узел. Хотите мы вас туда довезём?
   -      Для нас это слишком маленькое расстояние,- ответил Толик,- Мы подождём дальнобойщика.
   -     А я поеду! – выпалил Пашенька,- Я не хочу быть жертвой какого-то припадочного маньяка.
   -     Поезжай,- спокойно отреагировал Толик,- Дорога тебя не принимает.
  Глядя на удаляющееся авто, Аня шутливо сказала:
   -     Когда мы приедем в Житомир и войдём в костёл, то увидим, как под органную игру Терезы, отец Станислаус служит мессу, а огромный Урс в белой пелеринке ему прислуживает в качестве министранта.   Ксёндз у нас снова начнёт просить прощения.
   -      А у Урса на серебряном блюде лежит отрубленная голова Пашеньки,- поддержал шутку Толик.
 
   
                8


          «Водка пьяного накажет» - промелькнул транспарант на обочине трассы, ведущей в Киев, когда Аня и Толик ехали в пустом автобусе, который гнал загорелый водитель до самой Владимирской горки.
    -    Такие автобусы называют «Мечта хичхайкера». Водилы на них едут на какую-нибудь халтуру и потому гонят очень быстро,- сказал Толик, обнимая Аню и, чмокнув её в щёку, кивнул на клумбу, где из цветов был выложен лозунг: «Воля народа сильнее атома и водорода»,- Смотри, какой крутой волюнтаризм.
   -      Наверно, из Шопенгауэра выписали,- засмеялась Аня.
  Когда Толик попытался поцеловать её в смеющийся рот, Аня отвернула лицо и сказала:
   -      Мне будет стыдно смотреть в глаза Андрису и Фролу.
   -    Нашла кого стыдиться,- усмехнулся Толик,- Таких Андрисов по Прибалтике косяки бегают, а таких, как Фрол в хип системе через одного было, а ты перед ними благоговеешь, как перед святыми. Фролка с иглы не так давно слез, а Андриса надо ещё долго отмывать, чтобы он стал чистым.
   -     «Земля навоз помнит»,-  прочитала Аня перед тем как впасть в дрёму на плече Толика.
   Во сне ей привиделась её бабушка. Она протягивала к Ане руки и просила быстрее вернуться.
   Посетив Владимирскую горку - место крещения Руси, Аня и Толик отправились на окраину Киева, чтобы поймать машину на Житомир. Но сделать это оказалось не так просто, потому как шофёры заранее договаривались об оплате и, когда узнавали, что денег не будет, отказывались везти.
   Солнце уже катилось к закату, прячась за гигантские пирамидальные тополя, когда водитель «Жигулей» подобрал москвичей и, не договорившись о деньгах, погнал на Житомир. Аня и Толик добрались часа за два до Житомирского костёла. Когда молчавший всю дорогу шофёр, так же молча протянул руку за деньгами, Толик сказал, что денег нет. Шофёр словно впал в кому от возмущения.
   -    Наверно, придёт домой и повесится, пошутил Толик, когда они с Аней вышли из машины.
   -       Дай трояк, москаль! – раздался сиплый голос шофёра.
  Аня развернулась и, подойдя к нему, подарила чётки, сделанные из дерева, произраставшего в Иерусалиме. Шофёр положил их себе на ладонь и посмотрел на них, как на мусор.
   -      Эти чётки стоят больше, чем три рубля,- успокоила его Аня.
   -     Зачем ты это сделала?! – с досадой произнёс Толик, когда шофёр уехал,- Теперь километры, что мы проехали от Киева до Житомира я не смогу учесть.
   -     Что ты имеешь в виду? – удивилась Аня.
   -      Я записываю, на сколько бабок я надул совдепов на транспорте. И потом, ты лишила этого хохла доброго дела. Он своим внукам под бандуру рассказывал бы, как бесплатно подвёз людей. И может быть это стало бы его пропуском в рай.
   Уже смеркалось, когда Аня и Толик пришли в дом монашек-гонораток, где должна была находиться сестра Тереза. Посреди комнаты стоял старенький ксёндз-поляк, которого они видели у отца Янушека.  Крепко держа жилистыми руками аккордеон, он исполнял задорный наигрыш, под который все пели религиозную песенку на польском языке и пританцовывали, символизируя жестами поклонение Богу. Рядом с гоноратками неуклюже пританцовывал верзила Урс.  Он, как и монашки, делал над головой «домик» из рук, когда пелось о Божьем покровительстве или вздымал вверх свои ручищи, когда воздавалась хвала Богу.
   -    Тереза в саду, по яблочко пошла,- сказала москвичам одна из монашек,- Мы ей уже сказали, что вы здесь. Она так заволновалась, покраснела, как бурачок.
  Когда москвичи вышли в сад, и Тереза подошла к ним, Толик сразу стал ей рассказывать о ситуации, в которую они с Аней попали с момента посещения отца Янушека.
   -    Мы не хотим здесь долго задерживаться из-за присутствия Урса,- дополнил Толик и попросил у Терезы денег на нужды общины,- Попроси у ксендза с гармошкой.  Польские ксендзы к вам сюда, как десант с неба спускаются. Наверняка, у них есть бабки.
   -    Они просто так деньги не раздают,- ответила Тереза,- Они привозят религиозную литературу, чётки, открытки.    Урс, например, взял чётки для себя и для Рихарда.
   -     А ты давно знакома с Рихардом? - спросил Толик
   -    Я вместе с его сестрой Ксеней и сёстрами-гоноратками помогала ему после того, как он попал под машину,- ответила Тереза, слегка покраснев,- Когда он смог уже вставать на ноги, я протянула верёвки по комнате, и он, держась за них, передвигался по комнате. Но в ванну он долго не мог сам залезать. Я подставляла табуретку, он на неё садился, а я перекидывала ему ноги в ванну. Когда ему стало значительно лучше, мы с ним музицировали. Я даже в него немного влюбилась, ведь он такой красивый, а он плакал оттого, что не мог меня полюбить,- откровенничала Тереза, пока Толик не перебил её.
  -    Он тогда увидел у тебя песенник? – прямо спросил Толик.
  -   Нет, гораздо позже. Где-то пару месяцев тому назад я была у отца Янушека, и, когда играла на органе, Рихард его у меня увидел.  Он сказал, что теперь знает, как меня отблагодарить за то, что я за ним ухаживала. Он рассказал, что содержится в этом сборнике. Потом он предложил продать его, а деньги поделить. Я сказала, что об этом песеннике знает Андрис.  Рихард предложил мне, обмануть Андриса и сказать, что я его потеряла. 
    -   Вы с Рихардом уже продали этот песенник? – спросил Толик.
    -   Мы решили продать его через польского ксендза.  У него родственники в Скандинавии, владеют рестораном «Серебро Балтики», таким термином называют балтийскую кильку,- сказала Тереза и, увидев приближающегося Урса, быстро дополнила,- Передайте Андрису, когда я получу свою долю, то обязательно передам часть денег в нашу общину. Урсу об этом ни слова. Рихард боится, что он своим неадекватным поведением привлечёт милицию.
  -     Как ты нас нашёл? – спросил Толик у раскрасневшегося от танцев, Урса.
  -     Мне Пашенька сказал,- ответил Урс,- Я был в машине отца Станислауса, я сидел на заднем сиденье.
  -    Что с Пашенькой? – испугалась Аня.
  -    С ним всё хорошо,- успокоил Урс,- После того, как я рассказал ему, что за человек Андрис, Пашенька поклялся мне, что уйдёт из общины. Поймите, такой человек, как Андрис не может брать ответственность за других людей. И вы не должны помогать ему деньгами.
  -    Мы два дня будем в Житомире, всё обговорим,- убедительно сказал Толик,- А сейчас дай нам спокойно пообщаться с сестрой. Я потом сам к тебе подойду.
  Когда Урс пошёл бродить по саду, Тереза сказала:
   -    Чтобы вам было спокойно ночевать, я посыплю порог дома солью Святой Урсулы. Она защитит вас от напастей. А сейчас я пойду готовиться к домашней мессе, её проведёт польский ксёндз. Если хотите, можете тоже поучаствовать.
   Когда Тереза ушла, Аня предложила:
    -    Может, не станем здесь ночевать.  Мне что-то страшновато.
    -    Уже стемнело. Я плохо знаю Житомир, и мы не сможем самостоятельно выбраться на трассу,- ответил Толик,- И потом, может, поляк деньжат отстегнёт. Ведь ещё неизвестно, когда он кильки продаст, а то мы совсем пустые в Москву вернёмся.
   Вдруг из-за кустов смородины донёсся сдавленный вопль, после которого послышался быстрый шепот. Толик, а следом за ним Аня, направились к кустам, за которыми рос картофель. Его тёмно-зелёные стебли были кустистыми и высокими. Среди них сидел Урс на корточках и что-то быстро нашёптывал.
     -     Что с тобой? – спросил его Толик.
     -    Я люблю припрятываться от людей и от Бога,- ответил Урс, а его взгляд стал неподвижным и жёстким.
   Аня и Толик поспешили в дом и, когда появилась Тереза, они предупредили её, что Урс подслушал их разговор и возможно в курсе, что песенник у польского ксендза. Тереза успокоила их, сказав, что песенник хорошо спрятан, а чтобы москвичам не было страшно, она поместит их в подвальное помещение, которое закрывается изнутри на задвижку.
  После мессы, за трапезой, состоящей из борща, сала и бендериков с курицей, москвичи получили от старенького ксендза только баночку растворимого кофе и чётки, покрытые фосфором.  Чётки Толик взял себе, а кофе отдал Ане.

                9

    На ночлег москвичей поместили в подвал с земляным полом. Там было холодно и сыро, а в воздухе стоял дурманящий аромат ладана. Полусгнившие оконные рамы, покрытые пылью и паутиной, дребезжали от порывов ветра и редко проезжавших автомобилей.  Из обстановки там были рукомойник с ширмой, диванчик, небольшой стол, на котором стояла электроплитка и старая стереоустановка. Тереза принесла тазик с яблоками, раскладушку и наушники, попросив через них слушать музыку, чтобы не привлекать внимание посторонних. Посыпав порог подвала солью святой Урсулы, она ушла.
  Толик запер дверь на задвижку и достал из дорожной сумки подаренную финским пастором пластинку с рок-группой «Queen».  Пока он настраивал стереоустановку, Аня кое-как помылась у рукомойника, после чего стала готовить кофе.
    -    Мне сделай слабый,- попросил Толик,- от крепкого я теряю силы.
   Когда кофе был готов, Аня села с кружкой на диван, поджав под себя ноги. Пока она пила кофе, прикусывая яблоко, Толик самозабвенно слушал музыку через наушники. При этом он теребил у себя на шее светящиеся фосфором чётки, подаренные ксендзом. Когда зазвучала очередная композиция, Толик отключил наушники и включил обычный звук, сделав его совсем тихим. Жутковатая акустика подвального помещения сделала звучание «Queen» зловещим и напряжённым.  Толик вплотную подсел к Ане и поцеловал её в краешек губ.
     -     А теперь ты меня,- попросил он.
     -     Я не могу,- ответила Аня.
     -     Почему?
     -     Потому что ты меня не любишь.
     -     Скажи, а какие у нас с тобой отношения? – спросил Толик, обнимая Аню.
     -     Дурацкие,- ответила Аня и засмеялась, чтобы сбить напор Толика.
     -     Но ты мне всё равно нравишься,- сказал Толик и крепко поцеловал её в губы.
Поцелуй был таким крепким, что Ане стало больно. И эта крепость поцелуя была не оправдана, потому как Аня не чувствовала от Толика ни любви, ни страсти.
     -      Ты мне очень нравишься,- сказал Толик.
     -      Андрис говорил, что я кому хочешь понравлюсь,- шутливо ответила Аня.
     -      Тьфу, ты! Опять это начальство! – в раздражении сказал Толик, отпрянув от Ани.
  Встав с дивана, он выключил музыку и, пересев на скрипучую раскладушку, дополнил: 
     -     Этот Андрис меня уже достал. Больше не буду для него ничего делать.
     -       А что, случилось-то?
     -       Пока ты была на мессе, я позвонил ему и сказал, что мы возвращаемся в Москву, чтобы успеть на концерт Клифа Ричарда. А он стал настаивать, чтобы мы продолжили объезжать остальных. Зазвучали «обломные» слова, типа «должен», «обязан». Меня отец всю жизнь этими словами донимал, а теперь Андрис начал. Когда я слышу слово «обязан», мне сразу хочется не быть, ни на этом свете, ни на том.
     -     А ты сказал ему про песенник?
     -     Нет. Это не телефонный разговор.
     В этот момент над потолком раздался сильный грохот, после чего началась какая-то суета, кто-то метался по комнате наверху. Затем всё успокоилось. Но вдруг минут через десять Аня и Толик, услышали какой-то шорох, доносящийся со стороны улицы. Они подошли к решётчатому окну подвала и увидели, как на тротуаре переминаются ноги в пластмассовых шлёпанцах. Затем ноги исчезли, а за дверью подвала послышались шаркающие шаги. У самой двери шаги умолкли. Возникло ощущение, что кто-то стоит за дверью и прислушивается. 
    У Ани от страха замерло сердце. Когда шаги стали удаляться от двери, Аня, усевшись рядом с Толиком на скрипучую раскладушку, прошептала:
    -    Когда ты сказал, что хочешь «не быть», мне стало жалко тебя.
   Она приобняла Толика и стала гладить его по голове.
    -      Я не люблю, когда меня гладят по голове. Лучше потри мне спину, а то здесь холодно, как в склепе,- попросил Толик, ложась на живот.
    От страха Аня делал массаж с рвением, похожим на страсть. Раскладушка, скрипевшая в такт движений, усиливала это впечатление. Встав с раскладушки, Толик взял Аню на руки, перенёс на диван и стал целовать. Последовавшая за поцелуями интимная близость страха в Ане не убавила.
     -  «Толик верно долго будет на мне елозить,- думала она,- а Урс, тем временем с ключами от подвала придёт».
  После близости Толик отодвинулся от Ани и сказал:
     -     В тебе столько страха. Как же ты жила с мужчинами?
     -     Я в подвалах не жила,- ответила Аня.
   Толик лёг на спину и тут же захрапел с широко открытыми глазами. На его груди среди чёрных волосков поблёскивали замогильным сиянием фосфорные чётки. Привстав, Аня попыталась закрыть ему глаза. Когда ей удалось чуть-чуть прикрыть ему веки, она легла набок.  Захрапев ещё сильнее, Толик резко повернулся к Ане лицом и уставился на неё остекленевшим взглядом.
     -     «Зря трахнулась. Ещё страшнее стало»,- подумала Аня и рассмеялась.
   Страх оставил её, и она заснула.
    Аня проснулась, когда уже светало. На полу у раскладушки она увидела тяжёлые ботинки Толика, около которых валялась разорванная фенечка из бисера.
     -    «Неплохая композиция для натюрморта,- подумала она,- Обязательно напишу, когда вернусь в Москву».
Увидев у рукомойника умывающегося Толика, она попросила его, не говорить Андрису и Фролу о том, что произошло между ними ночью.
     -     А я уж телеграмму им отбил,- пошутил Толик,- Ты, Любомудрова, ведёшь себя так, будто ты дала обет целомудрия.
     -     Вообще-то Андрис и Фрол намекали мне о возможности вступить в монастырь и принять обет целомудрия.
     -     Ой, смотрите ребята! Доиграетесь вы с этим целомудрием,- вытираясь полотенцем, сказал Толик и, сев на диван рядом с Аней, чмокнул её в щёчку и спросил,- Хочешь быть моей девушкой?
  Может Аня и согласилась бы, но она понимала, что те чувства, которые к ней испытывает Толик, улетучатся через пару месяцев. Аня по себе знала, что чувства у людей долго не задерживаются, человек надоедает. А уж если появится новое милое существо, то прежнего возлюбленного хочется отбросить, как половую тряпку.
     -    «Так и с Толиком будет. Просто плюнешь лишний раз»,- подумала Аня, а вслух спросила,-  А что мы скажем Андрису?
     -     Давай вместе уйдём из общины,- предложил Толик,- Что мы слушаем с тобой этого дядю?  Андрису уже тридцать семь лет, он делает религиозную карьеру, а нами просто манипулирует.
     На выходе из подвала Толик упал, поскользнувшись о соль святой Урсулы.
     -     Видно святая Урсула меня с Урсом перепутала,- потирая ушибленное колено, усмехнулся Толик.
   На улице стоял сильный туман. Машины двигались по дороге на небольшой скорости. У самой трассы из тумана явился Урс.  Он шёл с опущенной головой и огромными растопыренными пальцами поправлял волосы на голове. Лицо его было бледным, а глаза были окружены тенями синего цвета. Взгляд был блуждающий, мутный и безжизненный. Он словно был в состоянии ошеломления.
     -     Я не хотел убивать его,- сказал он, подойдя к Ане и Толику.
     -     Кого? – спросил Толик.
     -     Ксендза. Я думал, он сам отдаст мне песенник. Но он не отдавал, только глазами моргал, так часто, часто.  Я поставил его на колени, накинул удавку и стал пытать его. Потом потащил к шкафу, и вижу, он не шевелится,- сказал Урс и его губы мгновенно побелели,- Ну ничего. Думаю, что происходит на земле, то здесь и остаётся. Там на небе всё будет по-другому. Я прикидываюсь, что боюсь, что меня там накажут за то, что я убил ксендза,- продолжил он, закатив глаза к небу,- На самом деле, ничего подобного там не будет, там другие правила. А сейчас помогите мне выбраться отсюда.
     -     Обязательно поможем,- сказал Толик и, увидев приближающийся рефрижератор, сказал, - Ты давай тоже, стопь машину и поезжай следом за нами.
    Из-за сильного тумана рефрижератор двигался очень медленно. Шофёр решил закурить, он отвёл машину на обочину и затормозил. И только он закурил, рефрижератор содрогнулся.
      -     Чтобы содрогнуть такую махину, надо врезаться очень сильно,- взволнованно проговорил шофёр и побежал смотреть, что там стряслось,- Там люди убитые! – сказал он, когда вернулся и, схватившись за живот, побежал в кусты.
  Аня и Толик вылезли из машины. Пробежав длинный кузов рефрижератора, они увидели смятую кабину грузовика. Пассажиром был Урс.  В отличие от шофёра, он ещё подавал признаки жизни. Аня позвала его по имени.
      -      Я жалею, что не добил Андриса,- выговорил Урс и, дрогнув всем телом, уронил голову на окровавленное плечо.
      -      Он умер,- сказал Толик, вытаскивая из-под фуфайки Урса песенник,- Пойдём быстрей, пока менты не нагрянули.
   По дороге Толик попросил Аню, никому не говорить, что песенник находится у него.
   Когда Аня, уже находясь в Москве, подходила к подъезду своего дома, у крыльца она увидела свою бабушку, которая после долгой ходьбы села на скамейку и сказала:
      -     Ой, как сядешь на лавочку, так прямо Царство Небесное!
      -     Истинная правда! – сказала Аня, присев рядом,- Ну здравствуй, бабулька!
  Когда накормленная бабушкиными оладушками, Аня оказалась в чистой тёплой постельке, она блаженно улыбаясь, радовалась, что её путешествие закончилось, что встретившиеся в пути верующие в большинстве своём оказались слабыми, убогими и больными.
      -     Все люди такие мерзавчики, некоторые даже хуже меня будут,- думала Аня,- Каждый страдает по-своему и каждый лечится по-своему, и каждый делает о жизни вывод по-своему. Верующие любят давать советы, рецепты, книжечки, но при этом не видят, что они в грязи собственных проблем. А я то думала, что мне уже в ад билет забронирован. Хорошо, что я вовремя всё это поняла, комплексовать не буду.
   
               
                10


       По приезде в Москву Толик объявил о своём уходе из общины «Святой Грааль от богемы».  Своё решение он мотивировал тем, что Андрис ограничивает его свободу, и что он больше не в состоянии терпеть насилие.
   -   Все руководители общин, настоятели монастырей и прочее начальство – всех их заботит только одно: разделяешь ты их идеи или нет,- разглагольствовал Толик,- Личность человека их не интересует! Все они вынуждены учитывать идею, а не личность!
      Но основную причину ухода Толика знала только Аня. Она понимала, что Толик при возможной продаже песенника, обретёт материальное благополучие и потому боится, что Андрис будет ждать от него пожертвований, что все братья и сёстры будут просить у него деньги, и не один раз, а постоянно. Этот факт жадности Толика подтвердила и Варя – его бывшая девушка и подруга Ани.
   -    Уж я-то его знаю! - сказала она Ане, когда позвонила ей по телефону,- Он такой жмот. Я ещё до того, как мы с ним расстались, сколько раз просила его купить мне золотую цепочку, хоть самую дешёвенькую.  Так и не дождалась. Он всё на наркотики спускал и на пластинки свои дебильные. А когда я вышла замуж за его отца, он стал бедный и брошенный. И ваша община ему была нужна. Он ждал поддержки, думая, что ему деньжат соберут, а Андрис ему сказал: «Молись и сам деньги неси». Сначала Толик молился с чувством, с усердием, с надеждой, претворялся перед всеми в доску своим, но с неба ничего не посыпалось. 
   -    «А теперь он сам может стать богатеньким и сразу отчуждение»,- подумала Аня, а Варе сказала,- Большинство людей хотят обогатиться не духом, а материально.
    Этот вывод Ане отнесла и к себе самой, потому как Толик пообещал ей за молчание относительно местонахождения песенника ссудить некую сумму денег.
   Незадолго до концерта Клифа Ричарда Толик передал через Аню книги, принадлежащие общине и пишущую машинку, на которой он печатал журнал «Кольцо Грааля». Когда Аня, еле волоча ноги от тяжести книг и машинки подходила к своему дому, у подъезда она увидела знакомую фигурку в чёрных джинсах и куртке цвета охры. Это был Андрис.
    -    Ты на Толика не запала? - спросил он Аню, когда они уже пили кофе на кухне.
    -     Ему очень идёт шляпа с широкими полями,- ответила Аня.
    -     А мне такая шляпа не пойдёт,- сказал Андрис,- Я на гриб буду похож с моим ростом.
    -     Но Толик всё равно тебе завидует. Твоему уму, например,- сделала комплимент Аня руководителю общины.
    -     Да, Толик хоть и красивый, но есть в нём что-то недоделанное, как, впрочем, и во многих хиппи,- определил Андрис,- Поэтому он так любит рок-музыку. Включит на полную громкость и думает, что он какой-то особенный.
    -    Действительно, Толик считает себя умнее всех, мудрее, хитрее. Мне кажется, он болен психически, но этого не осознаёт,- сказала Аня, чтобы Андрис не заподозрил её в связи с Толиком.
    -     Однако, удивительно, что он печатал наш журнал без единой ошибки,- похвалил Толика Андрис и неожиданно спросил,- Кто-нибудь из вас в подъезде прижимался друг к другу?
    -     Да мы вообще в разных подъездах спали,- солгала Аня и, чтобы уйти от темы, достала фотографию, где были изображены Андрис и Урс.
 Увидев фото, Андрис сказал с сожалением:
    -      Я знаю от Терезы, что Урс погиб. С одной стороны, жалко человека, но с другой он был как бревно, лежащее поперёк дороги. Из-за него я не мог спокойно приезжать в Ригу. Тереза сказала, что перед тем, как погибнуть, он чуть из-за песенника не убил ксендза. Правда, песенник так и не нашли.
  Услышав, что ксендз жив, Аня очень обрадовалась, но, чтобы увести разговор о песеннике, спросила:
      -    За что Урс так ненавидел тебя?
  Андрис горько усмехнулся и некоторое время молчал, словно обдумывая, говорить или нет.
      -    Я в молодости гадом был. Давить надо было сразу, как только увидишь,- самокритично сказал Андрис,- Как-то я порвал отношения с девчонкой, а тут тётка из Америки посылку прислала. Когда модную рубашечку оденешь, то думаешь, ну и фиг с ней, с девчонкой. Иду по Риге, одет с иголочки и вдруг споткнулся, очки фирменные слетели. Они упали на асфальт, но не разбились. Я хотел поднять, но тут вижу, на меня Ксеня смотрит – сестра Урса и Рихарда.  Я, чтобы пофорсить перед ней, «хрясть» ногой по очкам, они вдребезги, а я пошёл таким героем. После этого Ксеня меня к себе приблизила, я стал у неё как паж. И вот однажды она привела меня к своему любовнику, к Барабасику. Я не ожидал от неё такого, растерялся и пошёл на кухню, попить водички. И вдруг слышу, что Барабасик требует от неё, чтобы она спросила меня о каком-то песеннике. Я тогда ещё не понимал, о чём идёт речь. Короче, они при мне начали ссориться и даже не заметили, как я ушёл. После этого случая я стал выкаблучиваться, хотел всем своё презрение показать, особенно Ксене.
      -     А что ты делал?
      -    Возьму, приду в кафе с какой-нибудь девушкой-инвалидом. Все с симпатюшками сидят, а я с такой убогонькой. Прислоню её костылики к стеночке и смотрю на неё якобы с любовью. Но Ксене было на это наплевать, а вот Рихард на меня глаз положил.  Как-то он пригласил меня в кафе, пирожных мне назаказывал, как барышне. Я сижу, уплетаю, Ксене улыбаюсь, друзьям своим подмигиваю.
      -    Типа радуешься, что такого красавчика подцепил?
      -     Тогда ведь я ещё не понимал, что он ко мне тоже из-за песенника подкатил. Он предложил мне пойти к нему домой, послушать, как он играет на пианино. Я своим ребятам подал знак, что мы выходим. На улице парни стали избивать его. Он вырвался, побежал, и его сбило машиной. Когда скорая увезла Рихарда, Ксеня подошла ко мне и сказала: «Бог тебя накажет, подонок».
       -     Ну и как наказал?
       -    Молния в меня конечно не ударила, но у меня возникло какое-то неустройство и моральное, и физическое.  Я стал молиться Богу и почувствовал от Него утешение. Потом начал проповедовать, но меня не воспринимали серьёзно. Я им о Боге говорю, а они все хохочут.
       -     Ты наверно говорил не там и не с теми.
       -      Наверно,- согласился Андрис,- Я всем надоедал, везде лез и даже туда, где мне не были рады. Я почувствовал, что никто меня не понимает. А Урса это вообще бесило. Потом мне захотелось убежать от всего этого, забыть, что со мной случилось. Я перестал бывать на людях, много спал. Однажды мать будит меня и говорит: «Вставай, Обломов! Тебе письмо из Москвы». Смотрю, это от одной девчонки с пляжа, мы там с друзьями кормились, высматривая богатеньких. Девчонка писала, что не может забыть меня и предлагала переехать в Москву. Я уехал, женился на ней, но «пирожок оказался с начинкой», она была от кого-то беременна. Мною она хотела просто прикрыться.  Какое-то время я с ней жил, прописался, а потом ушёл.
      -    Когда Урс стал преследовать тебя?
      -     Когда я организовал общину. Хотя в начале моей религиозной деятельности многие мне не доверяли, особенно девушки. Они думали, что сейчас все отмолятся, а потом начнётся.
      -    Ждали, когда свеча погаснет,- засмеялась Аня.
    Она тоже не особо верила в кардинальное преображение Андриса, ей казалось, что уж больно сильны в нём гены какого-то внутреннего неустройства, но в то же время Аня чувствовала, что есть в нём какая-то изюминка.
     -   «Надо бы её в нём найти и взять себе,- думала она, слушая его тихий голосок,- Надо бы поучиться у него, как выходить из сложных ситуаций, как после передряг, образно говоря, прокашляться, прочихаться и идти дальше».
     -   Но я потребую отдачи,- сказал Андрис, прочитав её мысли,- Ты должна будешь послужить нашему делу.
     -     А как ты ко мне относишься? – шутливо спросила Аня.
     -      Резко положительно,- с улыбкой ответил Андрис и, когда уходил, сказал,- Если бы я в молодости встретил достойных людей, то много из того, что я натворил, не произошло бы. Но к сожалению, никто не подсказал, не направил. Пришлось до всего доходить самому.
   В день концерта Клифа Ричарда группа верующей молодёжи стояла у входа в киноконцертный зал «Россия», ожидая пастора Хану и сестру Марину с билетами и контрамарками. Толик, одетый в адмиральскую шинель без погон, в чёрной шляпе и круглых чёрных очках, стоял неподалёку от Андриса рядом с Эей.
    -     Мне так хорошо сейчас,- сказал Толик,- Легко и свободно!
    -     Потому что крест упал с твоих плеч,- с сожалением сказал ему Андрис.
 Он хотел было продолжить обличение, но его перебила Эя.
    -     А у Толика нос курносый,- сказала она,- и я его уже сигаретой прижгла. Видите, на кончике тёмное пятнышко?! Кому он теперь такой нужен, кроме меня?!
    -     Знаешь, почему Толик с Эйкой замутил? – обратился Фрол к Ане,- Потому что она умеет делать чесночные маски на голове, чтобы волосы не выпадали. Её православный поп научил. Для хиппи волосы очень важны.
  Между тем с контрамарками подошли пастор Хану и Марина.
    -     Клиф сетовал, что его продюсер не разрешает петь ему религиозных песен на нашей сцене, но одну специально для всех нас он всё же споёт,- сообщила Марина, которой вместе с пастором Хану удалось побывать в гримёрке певца.
   Пока Марина делилась впечатлениями и раздавала контрамарки, Толик отвёл пастора Хану в сторонку и завязал с ним деловой разговор. Через пару минут пастор Хану буквально прилип к Толику, а ещё через минуту его лицо озарилось почти пасхальной радостью. Они даже сели рядом в зрительном зале, оставив в недоумении Марину и Эю, которым пришлось сесть отдельно от них.
    -  «Как только речь идёт о деньгах все начинают сучить ножками, в том числе и священники»,- подумала Аня, сидя рядом с Андрисом.
  Прошла уже большая часть концерта, когда под сдержанную реакцию зрителей, состоявших в основном из солидных мужей и их жён в чернобурках, Клиф стал исполнять свой хит «Devil Woman». Под эту известную композицию Марина, желая привлечь внимание пастора Хану, вышла вместе с одним из эстонских методистов к сцене, и вместе они устроили танцевальную импровизацию.
    -    Да это же подставные,- сказала о танцующих полногрудая дама с чернобуркой на плечах, рядом с которой сидели Толик и пастор Хану.
    Эта реплика не заставила пастора даже на несколько секунд оторваться от беседы и взглянуть на свою танцующую невесту. Зато Клиф, вдохновившись танцем, наклонялся со сцены к Марине и методисту, пытаясь зажечь и других. Но лишь некоторые из зрителей стали слегка похлопывать в ладоши в такт исполняемой песне. С места поднялся только какой-то модный паренёк. Забавно дёргаясь под музыку, он подпевал и посвистывал. Паренёк пританцовывал, стоя позади Толика и пастора. Наблюдая за телодвижениями паренька, Аня заметила, как Толик резко обернулся, словно его кто-то окликнул.  Увидев рядом с пареньком мужчину крупного телосложения, Толик даже подпрыгнул, как от внезапного толчка. Это был Барабасик – муж Ксени и шурин Урса. Толик явно растерялся, заёрзал на сиденье, оглядываясь по сторонам.
 После аплодисментов в зале стал гаснуть свет, и Барабасик стал принуждать Толика и пастора выйти в фойе. Когда свет в зале почти погас, и жёлтый прожектор высветил только фигуру Клифа, Толик, пастор и Барабасик стали пробираться между рядов.  Когда Толик, пригнувшись, проходил мимо Ани, то положил ей на колени почтовый конверт. Аня взяла его и слегка привстала, якобы пропуская Толика и, когда садилась обратно, незаметно положила конверт себе в сумочку.
    После того, как за Толиком проследовал пастор, луч прожектора сфокусировался и высветил уже не всю фигуру Клифа, а только его руку с воздетым перстом в небо. Клиф сказал по-английски, что верит в Иисуса, и что следующую песню он посвящает своим братьям и сёстрам по вере, пастору Хану, его невесте Марине и всем верующим в Советском Союзе. Некоторые из сидящих в зале беспокойно заёрзали. Вглядываясь в полумрак, они пытаясь глазами отыскать тех, кому будет обращена песня.
    Когда Клиф запел, светящийся круг прожектора заиграл в глазах Ани радужным сиянием. То ли от волнения, что возможно в конверте деньги, то ли от страха перед Барабасиком и Андрисом, Ане стало казаться, что круг крутится подобно колесу, превращаясь в сияющую звезду. Рука певца, видневшаяся посередине круга, словно горела и не сгорала, как Неопалимая Купина, как Свет Грааля. Свет совершенно чудным образом слился с цветом, звуком и голосом Клифа.  И тут среди этой какофонии цвета, света и звука, как из не обжигающего огня явился облик святой Маргариты Антиохийской. Аня смотрела, не отрываясь, ощущая в душе сильное волнение, смешенное с эйфорией.
   -    Вот, если бы у тебя, Аня, всегда было такое лицо, как сейчас,- сказал Ане, сидящий рядом с ней Андрис,- Цены бы тебе не было.
   Образ Маргариты стал исчезать, остался только её шёпот: «Аня, беги отсюда»!
   -     Мне надо срочно домой,- сказала Аня Андрису,- Я вспомнила, что родственники должны приехать, а у них нет ключа.
   Выйдя в фойе, Аня увидела, как Барабасик, Толик и пастор на повышенных тонах о чём-то спорили, а к ним в сопровождении билетёрши шли два милиционера. Аня сильно испугалась и, пробравшись к выходу, помчалась к метро «Площадь Ногина». Пока она бежала, от страха ей казалось, что её кто-то преследует.
     Усевшись в скверике на лавочку под фонарём, Аня огляделась и, не заметив никого подозрительного, достала конверт и посмотрела, что в нём содержится. К её разочарованию там были не деньги, а бумаги с технологиями и рецептами. Очевидно Толик выдрал их из песенника, потому как края были неровными и острыми из-за засохшего клея. Сначала Аня хотела всё порвать и выбросить, чтобы не связываться с милицией. Но на одной из бумаг она увидела запатентованный рецепт килек под названием «Любимые». От этого слова Ане стало жаль выбрасывать бумаги, но и держать их при себе она тоже опасалась.
    -  Что мне делать? – обратилась она мысленно к святой Маргарите.
    И её тут же осенила мысль!
    Аня положила бумаги обратно в конверт, встала со скамейки и направилась к Сретенке, где когда-то училась в художественном училище.  Вместе со своей сокурсницей Варей, она частенько бегала то на Сретенский бульвар, то на Рождественский.  Аня вспомнила, что на Рождественском бульваре находится Министерство рыбного хозяйства. Именно туда она и решила отправить технологии, тем более, что конверт был под рукой.  Добравшись до бульвара, она нашла здание Министерства и написала адрес на конверте.  Добавив в скобках «Рационализаторское предложение», она собралась опускать его в почтовый ящик, как вдруг какая-то женщина схватила её за руку.
     Это была Ксеня – жена Барабасика, родная сестра Рихарда и Урса. Как выяснилось, она тоже присутствовала на концерте вместе с мужем и видела, как Толик положил конверт на колени Ани.  После того, как Аня вышла из зала, Ксеня последовала за ней.
     Ксеня рассказала, что Урс умер в больнице, и что она посещала его там после аварии вместе с Барабасиком. Там Урс и сказал им, что песенник по всей видимости у Толика. Далее Ксеня стала доказывать Ане, что именно ей, как племяннице отца Феликса, по праву принадлежат эти технологии. Аня не стала с ней спорить и даже была рада избавиться от этих бумаг.  Ксеня пообещала Ане отблагодарить её, правда сдержала своё обещание только тогда, когда в стране началась перестройка. Переселившись вместе с Барабасиком на Балтийское побережье Германии, они открыли там свой ресторанчик в небольшом приморском городке Рерике. Под Рождество в течение многих лет Ксеня непременно присылала Ане посылки со сладостями, кофе и блузочками.
   Ну а пока, Аня, расставшись с технологиями, вернулась домой.  Когда она готовилась ко сну, ей позвонила Марина и сказала, что пастор Хану сильно напуган, хотя в милиции его продержали всего два часа.
    -   Он наверно себя уже увидел в Сибири, в кандалах,- предположила Аня.
    -   Так и есть,- подтвердила Маргуся,-  Короче, я не хочу с ним больше встречаться. Да и он, по-моему, тоже.
  Позвонивший следом за Мариной, Толик, сказал Ане:
   -     Менты раскидали нас по разным кабинетом и допрашивали. Я молчал, как рыба об лёд, вообще ничего им не говорил.  А вот пастор в соседнем кабинете сначала орал, как лось, а потом стал песни религиозные петь. Представляешь, как последний пидер перед ментами пел?! Барабасик или пастор, короче, кто-то из них, меня заложил в том смысле, что я езжу по стране с проповедями. Но хорошо хоть, что про песенник никто ничего не сказал,- поведал Толик и попросил Аню, встретиться с ним и отдать листочки
    -    У меня их нет,- ответила Аня,- Когда я вышла в фойе и увидела милицию, я очень испугалась. Я подумала, что они ко мне домой с обыском придут. Я помчалась на Каменный мост и там выбросила в воду.
   На другом конце телефона образовалось гробовое молчание.
    -     Я знал, что ты слабый человек, но не думал, что в такой степени,- наконец, сказал Толик и с надеждой спросил,- А может ты мне всё врёшь?
    -     Нет. Мне и Андрис говорил, что я в страхе могу сделать много плохого, о чём придётся пожалеть,- ответила Аня,- Вот я сделала, а теперь жалею.
   Но вскоре Толик утешился и обогатился вследствие смерти его отца – народного художника, которого вызвали в органы и сообщили, что его сын занимается пропагандой религии не только у себя в районе, но и по всей стране. Отцу стало плохо, и он умер прямо в кабинете на Лубянке, оставив Толику наследство в виде картин и мастерской на Сретенском бульваре. Наследство Толик поделил со своей мачехой Варей, которая в перестройку открыла свою собственную галерею.
    Что касается дальнейшей судьбы Толика, то с Эей он расстался очень быстро, ибо чесночные маски перестали действовать. Распоряжаясь отцовским наследством, он проводил жизнь в праздности, путешествиях автостопом и общении с женщинами. К тридцати пяти годам он насытился сексом, потерял интерес к женщинам и доживал свой недолгий век в лености, никогда ни о ком не волнуясь. Жадность в нём не прошла и, когда он ездил автостопом, он никогда не давал денег водителям, даже на сигареты.
     Однажды он путешествовал по Балтийскому побережью Германии, направляясь к Гамбургу. Проголодавшись, он зашёл в небольшой ресторанчик в городке Рерик. И какого же было его изумление, когда в хозяине ресторана, он узнал Барабасика. От такой неожиданности у Толика затряслась голова, и он не мог совладать с собой. Когда подошёл официант, Толик не смог говорить быстро и делал заказ очень медленно, держа голову руками. А когда официант принёс еду, Толик не смог есть. У него пропал аппетит. Выйдя из ресторана, он купил в аптеке успокаивающие таблетки. Голова перестала трястись, Толик обрадовался, что его расстройство скоро пройдёт. Он действительно почувствовал себя лучше и смог продолжить свой путь.
      Но всё произошедшее оказало на него такое негативное действие, что он находился в дурном расположении духа во всё время дальнейшего путешествия. Он совершенно не обращал внимания на красивые пейзажи за окном автомобилей. Ему было не до пейзажей. Толик понимал, что ничего страшного не произошло, а нервная система давит и давит.
     Когда он возвращался в Москву, была уже зима. Толика высадили на распутье неподалёку от Одинцово.  Машин долго не было. Толик был застужен и голоден. Организм его не выдержал. Толик сел на корточки и заснул навек.
   Что касается Пашеньки, он поступил в православную семинарию и женился на одной из прихожанок отца Александра Меня.
   Но это всё произойдёт в недалёком будущем, а пока Аня, приходя в себя после концерта Клифа Ричарда, принялась за написание натюрморта. Она изобразила стоящими в углу тяжёлые ботинки Толика, рядом с которыми валялись разорванная фенечка из бисера.  Когда она выписывала бисер, в её сознании всплыл облик паренька, который, стоя за спиной Толика и пастора, дёргался в такт исполняемой Клифом песни.  Аня вспомнила, как она посмотрела на него, и как ей захотелось посмотреть на него ещё раз и ещё. А это значит, что он ей понравился.

   

   
   
    

   
      

.