За линией фронта. 9

Ольга сидела на телеге поджав ноги и, зябко кутаясь в свою тёплую шинель. Её волосы, остриженные под карэ, так же висели сосульками, как и у всех. Она, задумавшись, машинально мяла в руках пилотку, слушала сбоку посапывания уснувшего сержанта Харитонова и смотрела на костёр. Огонь разгорался сильнее и сильнее, вот отсвет оранжевого пламени коснулся лиц усталых солдат сидевших вокруг. Один подкладывал в пламя влажные сучья, от чего костёр дымил и трещал и, подпихивая прутиком прогоревшие угольки, о чем-то размеренно и монотонно говорил. Или рассказывал что-то сидевшим товарищам, или молитву читал, не разберёшь. Только для Ольги это уже четко не воспринималось, её окутали тайные мысли и далёкие воспоминания. Такие далёкие, как дорога отсюда в Шадринку. Шадринка. Как много думала она о тебе, находясь здесь, на фронте. Как была страшна вначале, даже мысль о войне, о том, что когда-нибудь придётся и ей пройти долгими и трудными огненными вёрстами. Как тяжело и больно было расставаться с родными людьми; тетей Аней, Виталиком, Женей. Дядю Игната и Бориса забрали на фронт раньше, чем ушли они с Алексеем. С Кузьмой Егорычем Можаевым и секретарем Подгорным, провожавшим их в тот снежный, морозный вечер на вокзал. Вообще, трудно было расставаться с Сибирью, тяжело уезжать из родных и любимых сердцу мест.
  Лёжа на жёсткой деревянной полке в вагоне, укрытая заботливой рукой Алексея его собственной шинелью, она тихонько, неслышно плакала. А поезд мчал вперёд, все дальше и дальше от Шадринки, всё ближе к войне. Чуть приоткрыв лицо, из-под шинели она посмотрела вокруг на сидящих в вагоне военных людей, на их сосредоточенные позы и глаза её враз высохли. Какие-то совершенно новые чувства стали пробираться в её сознание. Они и раньше в той или иной степени владели ею, а теперь вдруг заговорили звеняще и сильно. Она, наконец-то, осознала в полной мере, что сейчас идёт война. Да, война! Жестокая и страшная. И она едет на фронт, потому что её место, как и любого честного человека, именно там, в пекле, в бою, рядом с Алексеем в конце концов. Да и поэтому она тоже туда едет. Если бы он не уехал, слов нет, осталась бы дома и она. Ольга решила быть вместе с ним в самых трудных испытаниях, где бы он ни был, куда бы ни забросила его война. Только вместе, ибо для неё собственная судьба была теперь и судьбой Алексея. Что думал он, стоя в тамбуре у окна и дымя папиросой, крепко зажав её в длинных, нервных пальцах, о чем размышлял? Обо всем, о войне, о предстоящей работе, и об Ольге, конечно. Насколько сильным оказалось её чувство, решилась ехать с ним на фронт! Любит, действительно любит она его, несомненно, несмотря на то, что он последнее время, нарочно относился к ней холодно и равнодушно, всячески отдаляясь от неё. Он знал – скоро на фронт! Чувства надо было остудить и её и свои. Но, как видно, сделать этого он не смог. Хотя, последние недели подготовки к отъезду с ней совсем не общался. Для неё оставались лишь холодные официальные приказы. Мысленно он от себя уже не скрывал, что прежнее чувство к Ольге ушло. Связь эта его тяготила. Она во всем была для него ребенком, не больше, может быть родным и добрым, но никак не любимой женщиной. Таковой он её не воспринимал. Очевидно, будни суровых испытаний накладывают на такие отношения свои черты и оттенки.
  В тот день, собирая документы со стола, она знала, как и все, что завтра приедет новый человек принимать дела у Деева. Не знала она лишь дату его отъезда. Осмоловская сжалилась отчего-то, перед уходом домой сказала, что после завтра Алексей Григорьевич уезжает в Москву вечерним поездом в распоряжение Наркомата Внутренних Дел. А днем позже выезжает и подготовленная им спецгруппа, в состав которой входит и она, Осмоловская.
  Ольга пришла домой, не раздеваясь прошла в свой угол, села на кровать и просидела так, ничего не чувствуя и не замечая, до прихода Виталика.
- Оль, ты чего такая? – спросил он.
  Она не ответила, встала и вышла в кухню.
  Сотрудники НКВД простились с Алексеем и группой чекистов, отправлявшихся с ним, прямо на месте в управлении. Потом уезжающие на фронт, ушли по домам, собираться. Ушла и Ольга. Она вошла в дом, стянула с головы платок и села, так же, как и в прошлый раз на кровать. Поезд уходит в 9.15 вечера из Беляева. Уже восемь. Равномерно стучат ходики, за окном кромешная темнота. Ольга продолжает сидеть в полном отупении и равнодушии ко всему. Алексей её больше не любит. Всем своим видом он старается последнее время это показать. «И правда, зачем я ему, зачем? – думала она, уже после его отдаления и не раз. – Чем я могу быть интересна для Такого Мужчины?!» - критически размышляла Ольга о себе. Сейчас не было никаких мыслей, пустота, оцепенение, сплошной лёд внутри. И вдруг… дальний паровозный гудок! Нарастая, он накатился волной на Беляево, задребезжали в рамах стёкла и тут, будто ножом ударили под сердце. Ольга вздрогнула всем телом, вскинула ресницы и громко вскрикнула. Этот далёкий гудок, в момент сняв с неё оцепенение, горячим потоком ударил в грудь, больно занозил душу.
«Алёша, Лёшенька!» - шепнула она, поднимаясь. И, шатаясь, как пьяная, в расстёгнутом пальто, без платка отправилась к двери. Выйдя за порог, она побежала в снег, в метель, в темноту...
  Резко распахнулась дверь, с распущенными по плечам, пересыпанными снегом волосами, в расстёгнутом пальто – Ольга стояла на пороге. Алексей, только что попрощавшийся с Подгорным, замер…
  Ольга начала дремать и чуть не свалилась с телеги. Она качнулась вперёд, и ударившись локтем о борт, открыла глаза. Вокруг всё затихало, батальон укладывался на ночь на неуютный и беспокойный отдых. Тихонова, закутавшись получше в шинель и нахлобучив на ухо пилотку, зарылась носом в солому, но заснуть уже не могла. Холод пробирался в рукава, лез за воротник. Ночь обещала быть промозглой и сырой. Полежав и промучившись так с четверть часа, Ольга поднялась. Она слезла с телеги, подсела к костру, вытянула руки к огню и снова стала вспоминать.
«Надо думать о лете, теплее будет,» - Оля улыбнулась своей мысли и перед ней тут же раскрыла  солнечные объятья лесная поляна, сплошь пересыпанная пёстрыми, душистыми цветами. Она сидела в них и плела венок. Алексей был рядом. Он всегда был рядом, даже в её воспоминаниях. Вот он подошел к ней, неслышно подсел сзади и ласково обнял за плечи. Оля повернула голову в его сторону. Он смотрел на неё рассеяно и в то же время вызывающе. Они пошли гулять в лес сразу после работы. Только она забежала домой переодеться вот в этот пышный синий сарафан, в чём и была сейчас, он же оставался в своей неизменной форме, и сейчас, сдвинув низко на лоб фуражку, он притягивал её к себе всё ближе и ближе. Они поцеловались, впервые по-настоящему поцеловались! Потом Ольга, немного отстранившись, осторожно сняла с него эту фуражку, положила в траву и снова прижалась к его губам.
  Как было хорошо в лесу, какая она была счастливая! Оля до сих пор помнит этот день – 15 июня. А потом было 22, всё потемнело и рухнуло…
  Ольга, погревшись немного у костра, поднялась. От дыма щипало глаза и она решила немного пройтись, размять ноги и быть может нагулять крепкий сон. Она незаметно для себя дошла до леска. Вот за соснами торчат стволы миномётов, вон Сурков ещё не спит и у огня чистит своё оружие. Ольга повернулась и хотела было уходить назад к своей телеге, но тут она заметила Алексея. Он сидел у ствола огромного, раскидистого дерева на пустом, перевернутом вверх дном снарядном ящике, справа к нему вплотную стояла пушка. Деев смотрел на Ольгу.
- Почему не спишь? – полушепотом, спросил он.
- Не могу уснуть, зябко.
  Он подвинулся на ящике к краю.
- Иди сюда, - позвал он и распахнул полу шинели.
  Ольга мигом юркнула под шинель и, прижавшись лицом к его горячей груди, начала засыпать. По ходу дела, Деев устроил её поудобнее, потихоньку опустил голову спящей девушки к себе на колени и сверху укрыл получше, лежавшей рядом плащпалаткой. Оля спала спокойно, посапывая во сне. Так спокойно она могла чувствовать себя лишь рядом с ним. На его коленях она спала до утра, он же охраняя её сон, не мог и шевельнуться. Под утро Деев тоже уснул, прислонив голову к дереву. Увидев их спящих, проснувшийся раньше всех Коршунов, хотел было разбудить майора, чтобы тот, дабы не компрометировать себя в глазах всего батальона, отнёс Ольгу на место, где ей и положено быть, но постояв немного над ними, все-таки передумал. Если майор не видит в этом ничего предосудительного, раз так беззаботно уснул, так зачем же ему тогда лезть. «Подумаешь! Ладно уж, чего там,» - махнул рукой Коршунов и пошел будить Гераленко.

( Продолжение следует).