Открытие. Мопассан

Корабль был полон людей. Поездка ожидалась прекрасная, жители Гавра собирались совершить путешествие в Трувилль.
Отдали швартовы; последний свисток возвестил отправление, и вскоре весь корпус корабля задрожал и вдоль бортов послышался шум воды.
Колеса крутились несколько секунд, остановились, вновь пошли; затем капитан, стоящий на мостике, крикнул в рупор «Марш!», и они забили в полную силу.
Мы плыли вдоль берега, полного народа. Люди на судне махали платками, словно отправлялись в Америку, а друзья на суше отвечали так же.
Яркое июльское солнце падало на красные зонтики, на светлые платья, на радостные лица и на волнующийся океан. Когда вышли из порта, маленькое судно сделало быструю дугу и направило нос на отдалённый берег, полускрытый утренним туманом.
Слева от нас открывалось устье Сены шириной в 20 км. То тут, то там большие бакены показывали песчаные отмели, и вдалеке виднелись тихие воды реки, которые, ничуть не смешиваясь с солёной водой, образовывали широкие жёлтые ленты на чистой зелёной скатерти моря.
Когда я поднимаюсь на борт корабля, я испытываю желание шагать взад-вперёд, словно несу караул. Почему? Я не знаю. Но я начал ходить через толпу пассажиров.
Внезапно кто-то позвал меня. Я обернулся. Это был один из моих старых друзей, Анри Сидуан, которого я не видел уже 10 лет.
Пожав друг другу руки, мы, разговаривая о том, о сём, вместе продолжили прогулку, которую я до того момента совершал один. И мы смотрели на два ряда публики, сидевших по обе стороны палубы.
Внезапно Сидуан произнёс с настоящей яростью:
- Сколько здесь англичашек! Грязные людишки!
Англичан, действительно, было много. Мужчины смотрели в лорнет на горизонт с важным видом, словно говоря: «Мы, англичане – хозяева моря! И вот мы здесь!»
И все белые ленты, трепыхавшиеся на их белых шляпах, казались знамёнами их значительности.
Молодые плоскогрудые мисс, чьи ботинки напоминали судовые конструкции их родины и чьи талии и тонкие руки были обвиты разноцветными шалями, смутно улыбались сияющему пейзажу. Их маленькие головки на длинном туловище увенчивали странные английские шляпки, а на затылке жидкие волосы напоминали свернувшихся кольцами ужей.
А старые мисс, ещё более хрупкие, развернув на ветру свои национальные носовые платки, казалось, угрожали пространству своими огромными жёлтыми зубами.
Проходя мимо них, мы могли чувствовать запах резины и зубного эликсира.
Сидуан повторил с растущим гневом:
- Грязные людишки! Неужели нельзя было не пускать их во Францию?
Я спросил с улыбкой:
- Почему ты сердишься на них? Мне, например, они совершенно безразличны.
Он произнёс:
- Ну тебе-то да, чёрт возьми! А я женился на англичанке. Вот и вся причина.
Я остановился и рассмеялся:
- А, чёрт! Расскажи-ка. Значит, ты несчастлив с ней?
Он пожал плечами:
- Да не то, чтобы…
- Тогда… она тебе изменяет?
- К сожалению, нет. Это было бы причиной развода, и я избавился бы от неё.
- Тогда я не понимаю!
- Ты не понимаешь? Я не удивлён. Она просто выучила французский, вот так-то! Слушай:

*
У меня не было ни малейшего желания жениться, когда два года назад я приехал провести лето в Этрета. Нет ничего опаснее водных курортов. Нельзя даже представить себе, сколько там девушек, которые выставляются самым выгодным для себя образом. Париж к лицу женщинам, а деревня – молодым девушкам.
Прогулки на ослах, утренние купания, завтраки на траве – сколько свадебных ловушек! И действительно, нет ничего милее, чем 18-летний ребёнок, который бежит через поле или собирает цветы вдоль дороги.
Я познакомился с английской семьёй, которая остановилась в том же отеле, что и я. Отец был похож на всех мужчин, которых ты видишь здесь, а мать – на всех англичанок.
У них было два сына, два здоровенных парня, которые с утра до вечера играли в игры с мячом, с битами и с ракетками, и две дочери: старшая, похожая на консервную банку, и младшая – просто чудо. Блондинка с небесными чертами. Когда эти мерзавки входят в тот возраст, когда девушка хороша, они божественны. У этой были голубые глаза, в которых, казалось, отражалась вся поэзия мира, вся надежда, всё счастье!
Какой горизонт открывается нам в женских глазах! Как они хорошо отвечают вечному ожиданию и смятению наших душ!
Нужно сказать также, что мы, французы, обожаем иностранок. Как только мы встречаем русскую, итальянку, шведку, испанку или англичанку, мы немедленно влюбляемся. Всё то, что исходит из нашего энтузиазма: ткань для брюк, шляпы, перчатки, ружья и… женщины.
Однако мы ошибаемся.
Но я думаю, что больше всего в этой экзотике нас возбуждают неточности произношения. Как только женщина плохо говорит на нашем языке, она очаровательна, когда делает ошибку в каждом слове – изысканна, а когда немилосердно коверкает слова, против неё невозможно устоять.
Ты не представляешь, как мило звучат исковерканные слова, произнесённые розовым ротиком.
Моя маленькая англичаночка Кейт говорила на невероятном французском. В первые дни я ничего не понимал, настолько неожиданные слова она изобретала, а затем я совершенно влюбился в это комичное весёлое арго.
Все странные и смешные слова становились милыми в её устах, и по вечерам на террасе Казино мы вели долгие беседы, которые казались речевыми загадками.
Я женился на ней! Я безумно любил её, как можно любить только Мечту. Так как настоящие влюблённые всегда любят мечту, которая приобрела облик женщины.
Ты помнишь восхитительные стихи Луи Буйе:

«Ты всегда была, об этом я знаю точно,
Всего лишь простым инструментом под моим смычком,
И, как воздух звенит в гитары пустой оболочке,
Так пела моя мечта в твоём сердце пустом».

И вот, мой дорогой, единственная ошибка, которую я совершил, состоит в том, что я нанял для жены учителя французского.
Чем больше она штудировала словарь и налегала на грамматику, тем больше я её нежил.
Наши беседы были простыми. Она открывала мне своё очарование, несравненную элегантность своих жестов. Она показывала мне это, как говорящую драгоценность, как кукла из плоти, созданная для поцелуев, которая еле-еле умеет перечислить то, что она любит и иногда издаёт странные возгласы, которая кокетливо, будучи плохо понятной и непредсказуемой, передаёт несложные эмоции и чувства.
Она напоминала красивые игрушки, которые говорят «папа» и «мама», произнося «бааба» и «баамба».
Разве я мог подумать, что…
Теперь она говорит… Она говорит… плохо… очень плохо… Она делает столько ошибок… Но её понимают… да, я её понимаю… я её знаю… я её узнал…
Я открыл свою куклу, чтобы посмотреть внутрь… и увидел. И надо беседовать, мой дорогой!
Ах, ты не знаешь мнений, идей, теорий молодой хорошо воспитанной англичанки, которую мне не в чем упрекнуть и которая с утра до вечера повторяет мне все фразы из разговорника для молодых пансионерок.
Ты видел эти конфетки в золотой обёртке, сюрпризы котильона. У меня была такая. Я её открыл. Я захотел съесть содержимое и был так разочарован, что теперь не могу видеть её соотечественниц.
Я женился на попугае, которого, должно быть, старая английская учительница научила говорить по-французски: «Понимаешь?»

*
В порту Трувилля показался берег, полный народа.
Я спросил:
- Где твоя жена?
Он ответил:
- Я отвёз её в Этрета.
- А ты куда едешь?
- Я? Я хочу развлечься в Трувилле.
Затем, после паузы он добавил:
- Ты не представляешь, как глупы бывают женщины порой.

4 сентября 1884
(Переведено 07 июня 2016)