Последний кошевой атаман Запорожской Сечи

У развилки трёх дорог
Стал, запнувшись, Калныш Пётр:
Прямо ехать - нести крест,
Влево - страшный будет грех,
Вправо двинуть - не судьба:
Даль, разлука и сума,
Повернуть нельзя назад,
Змий зелёный будет рад,
Вверх подняться - крыльев нет, -
Слаб с рожденья человек.
Спрятать голову в песок, -
Не к лицу, какой тут прок.
В общем, всюду «туши свет»...
Всё ж находит он ответ…

(Из сборника Аркадия Польшакова «Гражданская лирика»)


Пётр Иванович Калнышевский (1690-1803) – последний кошевой атаман Запорожской Сечи, военный и политический деятель, дипломат, организатор освоения земель Нижнего Приднепровья, кавалер Золотой медали на Андреевской ленте Российской империи.

Имя Петра Калнышевского долгое время было тайной.
В советские времена в учебниках по истории Украинской ССР даже имени его не встречалось.
Ну а в независимой Украине многие школьники, конечно же, слышали о последнем кошевом атамане. И в основном, как о некоем мученике за идею. Национальную, конечно же. Слышали как о невинном мученике за вольности Запорожского казачества и даже, в перспективе, за волю Украины от рук российского царизма.
 Экс-президент Украины Виктор Ющенко даже числил его среди своих славных предков...

Кто же он на самом деле - борец или жертва?
 Царский чиновник, впавший в немилость?
Или он пошёл на муки потому, что желал лучшей судьбы для Украины?

* * *

Пётр Иванович Калнышевский был родом из села Пустовойтовки на Слобожанщине (теперь Роменский район Сумской области).
 И происходил, скорее всего, из сотенной старшины.
         
 Сын казацкой вдовы попал на Запорожскую Сечь в возрасте 8-ми лет.

• О том, как это было,  рассказывает легенда:

Восьмилетний Петрик, сын казацкой вдовы Агафии, пас скотину за селом. И увидел небольшой конный отряд запорожцев. Кое-кто из них смалил (курил) люльку (казачью трубку).
К одному из них мальчик обратился с просьбой дать и ему попробовать казацкой люльки. Это развеселило запорожцев.  Они остановились и угостили пастушка «носогрейкою».
-   А куда ж вы идете? – спросил Петрик.
-   На Сечь, хлопче!
-   Так возьмите и меня с собой!
-   Ну, если ты уже люльку казацкую смалишь, то садись сзади, - разрешил сотник. -  По всему видно, ты хлопец бедовый.
Петрика дважды просить не пришлось – он сразу вскочил на коня.
-   А отец что скажет? – спросил сотник.
-   А нет у меня отца, - запечалился Петрусь. – Погиб.
-   Ну, тогда будешь мне за сына.
И подались они туда, где «Луг - батько, а Сичь – мати». И побрело стадо в село само, уже без пастуха…


На Сечи Петрик учился в школе при сечевой церкви.
И за долгие годы бурной и опасной казачьей жизни он прошёл все ступени службы – от казачьего джуры до кошевого атамана, «отца казаков», приобрёл огромный государственный и военный опыт.


* * *

Надо сказать, что в Запорожье обосновались выходцы из Лубенского полка Давид и Андрей Калныши, родственники будущего кошевого. А также многочисленные его земляки. Они входили в состав Кущивского куреня.
Пользуясь поддержкой разросшегося клана, Пётр быстро сделал карьеру.

В 1750-1752 годах Пётр Калнышевский в должности войскового есаула  руководил подавлением выступлений гайдамаков на Буге.
В документах того времени его чаще называли Калнышем.

Его обязанностью, как войскового есаула, было поддержание общественного порядка.
Он резво разъезжал по запорожским степям, то занимаясь расследованиями злоупотреблений атамана местечка Новый Кодак, то собирая налоги с жителей Старой Самары.

Но главным его занятием было преследование гайдамаков.
 Часто ими становились запорожцы, по старинке промышлявшие «здобычництвом», которое во времена Новой Сечи уже считалось преступлением.
Администрация Сечи (Кош) начала борьбу с этим явлением, мешающим развитию торговли и мирным занятиям. Борьба с гайдамаками все больше ужесточалась.
Отряд Калнышевского без устали преследовал и ловил гайдамаков.
Кош наделил войскового есаула чрезвычайными полномочиями, предоставив ему право применять оружие при любом сопротивлении и арестовывать всех подозрительных лиц.

Истреблением гайдамацких отрядов занят был Калнышевский и в 1754 году.

В 1754–1755 годах есаулу Калнышу пришлось заниматься созданием комиссии по урегулированию запорожско-татарских пограничных отношений в местечке Никитино (ныне город Никополь).

В 1755 и 1757 годах он вошёл в состав депутации запорожцев к  российской императрице Елизавете Петровне в столицу  Российской  империи город Санкт-Петербург.
Это дало ему прекрасную возможность ознакомиться с нравом российской бюрократии, завязать полезные знакомства.

Постепенно в руках Калнышевского сосредоточилась значительная власть.

В  1758-м году он  стал войсковым судьёй Запорожской Сечи. По объёму власти и авторитету это была вторая должность после кошевого атамана.

К началу 1760-х на Сечи уже никто не мог тягаться со старшиной Петром Калнышем.
 Престарелый кошевой атаман Григорий Фёдоров-Лантух превратился в его марионетку.
Калнышевский был внимателен к старческим капризам кошевого. Он даже  заказал карету, чтоб тому удобно было передвигаться по степным дорогам.
 Но в вопросах власти он был непреклонен.
Дело дошло до того, что он стал вместо кошевого атамана подписывать документы.
А русская пограничная администрация не знала, к кому обращаться в официальных случаях: к Фёдорову или Калнышевскому…

 В 1762 году Калнышевский решился подвинуть Лантуха и взял булаву в свои руки.
Так он стал кошевым атаманом – кормчим всего войска, которого выбирали из наиболее опытных, храбрых и изобретательных старшин.
 Было ему тогда 72 года.
 Правда, находился он на этом посту менее года.

В качестве кошевого Калнышевский присутствовал на коронации императрицы Екатерины II в Москве.
Но почему-то страшно ей не понравился - она сняла его с должности.
Тогда это уже можно было сделать – кошевого выбирали не всем кошем, а узкой группкой старшины.
По другой версии Калнышевский  был скинут с атаманства в 1763 году   запорожской «голотой».
Калнышу пришлось оставаться «серым кардиналом» на протяжении ещё трёх лет.

Наконец, 1 января 1765 года на казацкой раде ему торжественно вручили булаву.
 Во 2-й раз Калнышевский избран был кошевым.
В преддверии большой войны с Турцией и Крымским ханством Екатерина согласилась с тем, что Калнышевского, вопреки царской немилости, опять избрали кошевым. Царица сменила гнев на милость и признала Петра Ивановича на этой должности. Не помогли даже доносы на Калнышевского.

Все последующие выборы, по запорожскому обычаю происходящие ежегодно, были не более чем разыгранный спектакль.
 Пётр Иванович неизменно оставался кошевым до 1775 года…
Он занимал эту высокую должность 10 лет подряд, чего ранее в коше «испокон веков не бывало».

Многочисленные земляки и родственники, входившие в Кущивский курень, стали главной опорой власти Калнышевского.
На важнейший пост полковника Кодацкой паланки был назначен его племянник Иосиф Калнышевский.


* * *

Атаман Калныш был человек коренастый, плотный, невысокого роста, очень сильный.
Пётр Иванович был личностью, безусловно, неординарной.
Отличался отвагой, стойкостью, непокорностью, прямотой, требовательностью.
Пробившийся из низов, он долгое время держал атаманскую булаву на Сечи, пресекая интриги и бунты, заигрывая и предавая, лавируя, проявляя жестокость, вероломство, щедрость и великодушие.
Пётр Калнышевский в бытность кошевым атаманом проявил себя как очень религиозный человек.
Всегда имел при себе греческих и южнорусских монахов, прислушивался к наставлениям духовных отцов с Афона и Иерусалима.

Кошевой Пётр Калнышевский стал одним из самых зажиточных людей на Украине.
 Он был владельцем многочисленных хуторов, пахотных полей и пастбищ, 16-ти тысяч голов скота.
Говоря сегодняшним языком, был самым настоящим олигархом.
Он завёл у себя модные покои, убранные дорогими коврами и шпалерами.
Выписывал из Петербурга газеты с описанием потешных чудачеств.
 Его закрома ломились от изобилия яств и деликатесов.
 
Мыслимо ли такое было во времена простого и сурового быта легендарного «Урус-шайтана» - Ивана Сирко?!

«Олигарх» Калнышевский именовал своих братьев-казаков исключительно «голытьбой».
И мнение Екатерины Второй значило для него много больше свободно выражаемых воплей толпы сечевиков. Сечевиков, собравшихся на площади, и наивно полагающих, что от их криков зависит решение кошевого атамана.
Тот иногда давил «понты» для приезжих по части принимаемых решений.
 Как всё это до боли напоминает сегодняшний день, когда сидящие в парламенте-правительстве, находящиеся и при власти, и в оппозиции миллионеры-миллиардеры ежедневно, с утра пораньше «кладут свои головы на плахи исключительно ради блага простого народа»…

Не надо забывать того, что кошевой Калнышевский был именно дворянином, богатейшим человеком тогдашней Украины.
А также был соратником императрицы Екатерины II  и её вернейшего Светлейшего князя Таврического – Григория Потёмкина.
Вместе они воевали с турками и крымскими татарами.
Вместе осваивали Дикое Поле, превращая его в будущую житницу империи.
 К сожалению, она – эта «житница» - сегодня практически загублена такими, с позволения сказать, «строителями» независимой Украины, как кравчуки, кучмы, ющенки, януковичи, порошенки...


* * *


В должности кошевого атамана Калнышевский проявил себя как выдающийся государственный, политический, дипломатический и военный деятель.

Велика его роль в создании экономической базы казачьей республики.

Калнышевский содействовал развитию на Запорожье земледелия и скотоводства.
Благодаря именно его руководству и ведению хозяйства Юг современной Украины превратился в автономный политический и экономический организм.

Надо сказать, что в те годы на степное пограничье хлынул поток крестьянской колонизации.
И запорожцы изначально враждебно относились к земледельческим поселянам.
Сечевики пренебрежительно называли их «гречкосеями».
И полагали, что «крестьянский плуг притянет за собою и пана».
Ну а приход помещика на Запорожье угрожал самим основам существования Сечи, всегда бывшей очагом борьбы против помещичьей кабалы.
Вот почему самовольно поселившихся крестьян казаки поначалу хлестали батогами и сгоняли с запорожских угодий, опустошали их поля и жгли хаты.
 Но, несмотря ни на что, поток переселенцев не убывал.
Это было настоящее нашествие «гречкосеев», угрожавшее до основания изменить уклад жизни Запорожья.

Кошевой атаман Петр Иванович Калнышевский был первым, кто изменил отношение к этому явлению.
Он решил, что с колонизацией не стоит бороться. И даже, наоборот, её нужно организовать.

 И, вместо противодействия, стал активно создавать на Запорожье новую социальную группу – посполитых. То есть людей гражданских, занимающихся ремеслом, земледелием и торговлей.
Сразу же после получения булавы, кошевой атаман отменил все ограничения, препятствовавшие крестьянской колонизации и развитию торговли.
 Для увеличения численности населения Запорожья Пётр Иванович содействовал крестьянам, бегущим от панской неволи, в колонизации свободных земель. Он неоднократно освобождал земляков из татарского плена и предоставлял им земельные наделы.

Благодаря его заботам и стараниям в дикой степи - на некогда пустынных запорожских угодьях - как грибы после дождя вырастали всё новые и новые хутора, зимовники, сёла.
И разрастались прежние поселения, такие как Романково, Тритузное, Лоцманская Каменка, Половица, Таромское, Перещепино,  Диевка, а также Новый Кодак, Старая Самарь (на территории Днепропетровска), Никитино.

На пограничье Запорожья с Гетманщиной и Слобожанщиной началась открытая борьба за поселенцев.
Конечно же, было за что воевать.
 Ведь поселенцы – это налоги, доход в казну.
Русские помещики, отхватывавшие себе участок за участком на Украине, начали наступление на запорожские земли. Они переманивали крестьян льготами, селили их на пустующем месте и со временем облагали повинностями и налогами.
 И получалось так, что земля эта уже не принадлежала Войску Запорожскому.
Крестьянский плуг действительно «тянул за собою пана»...

Калнышевский решил стремительно заселить приграничные земли, и, тем самым, закрепить их в юрисдикции Сечи.
Возглавив Новую Сечь, Калнышевский, чуть ли не силой, заставил рыцарей-запорожцев осваивать Дикое Поле.
Дал денег, коней, скот, привёз красивых невест.
Завёз рожь, чтобы на месте, которое он указал, через пару лет были построены хутора, выращивался хлеб, разводились пчёлы.
 В общем, приучал воинов к самостоятельному ведению хозяйства, к «гречкосейству».
 Запорожцы поначалу сопротивлялись. Говорили, что они не «гречкосеи», а рыцари.
Но выхода у них не было…

Борьба же за землю всё более обострялась.
Запорожцы сжигали поместья, «прихваченные» русскими офицерами, насильно перегоняли поселян в другие места и основывали слободы.
Одному из офицеров пришлось наблюдать, как ватага из 12 запорожцев перевозила целые хаты из разгромленных помещичьих сёл.
Подобным образом, примерно в 1772 году, возникла Петриковка.
Сотник Полтавского полка Семёнов на запорожском порубежье основал село Куриловку.
Но запорожцы насильно увели её жителей и заселили ими слободу Петровскую (Петриковка), видимо, названную в честь кошевого атамана.
У Калнышевского здесь был зимовник с конным заводом.
Кстати, там – в Петриковке - впоследствии получил развитие художественный промысел – знаменитая на весь мир «Петрикивская роспись».

Впрочем, и русские офицеры не оставались в накладе.
 Особенно отличился ротмистр Пугачевский, грабивший и избивавший запорожских поселян, оскорбляя дикими выходками казацкую старшину.

Калнышевский был осторожен с русским правительством и отрицал свою причастность к подобным происшествиям.
 Хотя фигурировавшие в них запорожские полковники Гараджа, Роменский, Кулик и другие действовали, безусловно, по его указке.
Правительство тщетно требовало от Калнышевского ареста этих лиц.
 Поразительно, что его гибкость и изворотливость не давали конфликтам выходить за допустимые рамки.
Кошевой атаман знал одну пикантную особенность российской бюрократии: на нее волшебным образом действовали взятки и оказание личных услуг. И умело этим пользовался.
В Петербург из Сечи отправлялось огромное количество подношений: рыба ценных пород, икра, закупавшиеся в Крыму вина и экзотические товары.
 Петербургские вельможи старались ладить с кошевым атаманом, отменным знатоком крымской торговли и выгодным посредником в коммерческих предприятиях.
Никто ведь лучше него не знал, как выкупить из татарского плена невольника, найти нужный товар по сходной цене или потребовать старый долг с заграничного купца.

Полтора десятка лет, втайне от всех, втайне от царицы, а порой и от своих собратьев, создавал Пётр Калнышевский «хуторскую» экономику на своей «новой земле».
И сотворил за 15 лет область, практически независимую от Российской империи.
Ибо уже в 1775 году вывозил из Хаджибея (Одесса) хлеб в Европу…


* * *

Сечь времён Калнышевского преобразилась и стала напоминать настоящий город.
Чего только не было на сечевом базаре!
Одних цитрусовых, испорченных и выброшенных в гавань, было столько, что характерный запах распространялся на всю округу.
Запорожцы стали людьми зажиточными.

• Гордые этим, они говорили:

«Как был атаман Лантух, то нечего было положить и в лантух (мешок), а как стал атаман Калныш, появилась паляница, хлеб и кныш».


* * *

Большое внимание кошевой атаман уделял развитию просвещения.
Заботился, чтобы те демократические и гуманные принципы, которые сложились в системе образования на Запорожье, не нарушились.
Он оберегал национальный характер школы, дух глубокой любви к родному народу, его культуре, вере, обычаям.

Пётр Калнышевский прослыл и как меценат-благодетель.
Он строил множество православных храмов в пределах Вольностей Войска Запорожского.
Собственными средствами он построил церкви в Лохвице, Ромнах, Петриковке, казацком Межгорском монастыре под Киевом.
 Делал монастырям богатые дары.
Храму своего родного села атаман подарил ценное «Евангелие» стоимостью 600 рублей золотом.
Посылал щедрые подарки церкви Гроба Господня в Иерусалиме (потиры, дискосы, лжицы, звездицы - все из серебра с позолотою).


* * *

Разумеется, Пётр Иванович, будучи представителем зажиточной казачьей верхушки, принимал активное участие в борьбе против движения повстанцев.
 В частности – знаменитого восстания гайдамаков - «Колиивщины» (1768 год).
Это движение было жестоко подавлено совместными усилиями польской шляхты, российских войск и отрядов крымского хана.
Но что ведь интересно. Помогая, с одной стороны, царским войскам в подавлении восстания, с другой стороны, Калнышевский тайно послал гайдамакам на помощь конный отряд Семёна Гаркуши.
Логика действий кошевого в принципе понятна: чем больше занята Россия своими проблемами, тем вольготнее жилось Сечи…


Следует отметить, что богатство Калнышевского раздражало простых сечевиков.
Ещё большее недовольство вызывало:
-   преследование им гайдамаков,
-   имитация выборов старшины и
-  обустройство земледельческих поселений с, практически, «панскими» порядками.
Кроме того, старшина обнаглела в край: воровство казённых денег высылаемых на содержание войска становилось систематическим.
 Всё это, естественно, приводило к восстаниям сечевой бедноты.

С 1766 года запорожское общество переживало социальный кризис. Нарастала борьба «голоты» против «дуки» (богатеев).
Дело дошло до того, что кошевой атаман Сечи Пётр Калнышевский дважды спасался бегством из Сечи от восставшей запорожской бедноты.
В декабре 1768 года на Сечи вспыхнуло мощное восстание.
Казаки-сирома ночью окружили дом кошевого, намереваясь его убить.
Калнышевский бежал через чердак своего дома, переодевшись в монашескую рясу. Он пробрался тёмными закоулками предместья в днепровские плавни и спрятался там до рассвета.
А на следующий день кошевой со своими сторонниками из зажиточных казаков, при содействии российских солдат из Новосеченского ретраншемента, жестоко подавил восстание, расстреляв толпу картечью из армейских пушек.
 Оба раза (и в 1766-м, и в 1768-м) восстания сечевиков, по просьбе Петра Ивановича,  подавляли регулярные русские войска под командованием П. Румянцева и П. Панина.
Многих запорожских бунтовщиков тогда запроторили в Сибирь и подвергли пыткам.
В отместку кошевой атаман в 1766 году лично запорол насмерть одного из зачинщиков восстания.
 А в 1770 году выслал руководителей бунта на каторгу в Сибирь.

Вражда между противоборствующими группировками – зажиточным казачеством, поддерживавшим реформы Калнышевского, и сиромой, которая стремилась сохранить «здобычницкий» уклад жизни, не утихала.
То в одном, то в другом месте вспыхивали восстания.
Плелись заговоры против Калнышевского.
И писались на него доносы.
 Чтобы скомпрометировать кошевого атамана, слагались песни о том, будто он уже принял мусульманство и «побусурманился».

А тем временем старшина жирела, боеспособность казаков падала.
 А тут ещё кошевой атаман вступил в тайные переговоры с турецким султаном.
Об этом не замедлил сообщить в Петербург полковой старшина Войска Запорожского низового  Павел Савицкий.
В январе 1767 года он писал в Петербург, что кошевой атаман вместе с войсковым писарем Павлом Головатым и военным есаулом готовятся в ближайшие месяцы предать Россию и принять турецкое предложение.

• Павло Савицкий доносил на кошевого, будто он говорил своему писарю:
 
«Вижу, нечего надеяться на русских, а нужно написать турецкому императору и, отобрав в Войске 20 добрых казаков, отправить с прошением принять Войско Запорожское в турецкую протекцию, а в Войско напишем, чтобы все готовились к походу; напишем, что когда российская регулярная армия или гусарская какая-нибудь команда до запорожских владений войдёт, то чтоб ни одного человека не впустили в границы, а если бы стали силою входить, то поступали с ними как неприятелями».

И с турками, и с татарами чтоб жили «смирно и дружно».
 Далее Павел Савицкий писал, что войсковой есаул после этого разговора отсутствовал в Сечи более двух недель (вероятно, объезжая Запорожье для обсуждения ситуации с паланковой старшиной)…
Но царское правительство сочло это письмо клеветой, не сомневаясь в преданности кошевого атамана.
 
• Екатерина II писала Калнышевскому, что:

 «У нас никогда не было ни малейшего сомнения в вашей со всем войском к нам верности».

Со временем выяснится, что подозрения о дипломатических связях Запорожской Сечи с Крымом (вассалом Турции) были обоснованными.
Получается, что Калнышевский тайно, за спиной императрицы, вёл переговоры с татарами и турками.
А это значит, что не был он таким уж белым и пушистым.
 И совсем не без вины его позже сослали в Соловки...
 

* * *

Кошевой атаман вошёл в историю и как выдающийся военный деятель.
 В 78-летнем возрасте возглавил он Запорожское войско в русско-турецкой войне (1768 – 1774 годов).
 Пётр Иванович непосредственно руководил многотысячным соединением конницы -  воевал с крымскими татарами и турками.

Сначала Калнышевский с запорожцами действовал в армии графа Румянцева.
И отражал турецкие набеги на запорожские земли по реке Бугу.
Зимой 1769 года мощные набеги крымских татар и ногайцев опустошили западные и северо-восточные пределы Запорожья. Особенно пострадали тогда густонаселённые Самарская и Орельская паланки. Ущерб был нанесён огромный.
К весне Пётр Иванович смог контролировать ситуацию и произвести ответный удар опустошением ногайских аулов на реке Молочной и возле Перекопа.

В следующем году – в 1770-м - запорожцы под командой Калнышевского состояли в армии князя Прозоровского.
Они:
-   Сокрушали коммуникации противника.
-  Опустошали его тылы от Аккермена и Хаджибея (нынешние  Белгород-Днестровский и Одесса) до Таганрога.
-  Содействовали разгрому турок русскими войсками при Ларге и Кагуле.
-  Важным вкладом запорожцев в победу над Турцией было отторжение из-под власти Крымского ханства ногайских орд, составлявших главную массу лёгкой кавалерии противника.

Летом 1770 года Калнышевский возглавлял пятитысячный отряд запорожцев в составе авангарда русских войск под командованием генерала Прозоровского.
К слову, в рядах авангарда кроме запорожских действовали и донские казаки, традиционно превосходившие своих сечевых коллег в организованности, дисциплине и боевой выучке.
Пока авангард Прозоровского перемещался в соответствии с планами командования, запорожцы в свойственной им манере проводили так называемые поиски.
В ходе их решалась главная для казаков задача - получение добычи.
Ведь нравы в ХVIII веке были далеко не ванильные. И грань между завоеванием военных трофеев и мародёрством выглядела зыбкой. Особо запорожцев винить не за что. Ведь они как привыкли, так и действовали. Да и Сечь, как мы знаем, исконно жила не за счёт разведения цветов и вышивания крестиком…

• Из исторической справки, представленной в суд Черноморским гайдамацким объединением, и, по мнению самих гайдамаков, призванной доказать величие полководческих заслуг Калнышевского:

 «Запорожцi спустошили низку сiл, а також спалили мiстечко Аджидер (сучасне м. Овiдiополь), де взяли чималу здобич, хоч там ворогiв нiкого не застали...»

Мне думается, что представлять разбой, грабёж и конокрадство в виде великих подвигов и выдающихся побед, очевидно, не стоит...
Итак, противника не обнаружили, сопротивления никто не оказывал, но сёла разграбили и городок сожгли.
После этого двинул Пётр Иванович своих чудо-головорезов к Хаджибею.
2 июля 1770 года запорожцы ворвались в турецкую слободу, расположенную возле крепости Хаджибей.
Она и представляла собой жилые дома, ремесленные мастерские, конюшни и торговые лавки.
Саму крепость при этом штурмовать никто не собирался. Потому как дело это было хлопотное, опасное.  И, главное, с точки зрения добычи малоперспективное.
Другое дело - слобода…
Небольшой турецкий отряд из состава гарнизона крепости сделал вылазку и пошёл на выручку своим семьям.
Однако доблестные запорожцы «увiйовши у тi будинки приступом, усiх туркiв порубали, а форштадт спалили».
Крепость Хаджибей, в отличие от слободы, осталась нетронутой...

Пётр Иванович же вместе с Прозоровским удовлетворились перечислением в победных реляциях данных об освобождении из турецкого плена жителей Валахии (нынешней Молдовы), евреев и цыган. А также количества захваченных единиц крупного рогатого скота, лошадей и овец.
Ну, кому война, а кому мать родная…
 Подобные вылазки казаков, по правде говоря, поощрялись командованием русской армии. Поощрялись как действия, наносящие урон тыловой базе противника и одновременно обеспечивающие провиант своим частям.

В 1771-1772 годах военная деятельность Калнышевского ограничилась охранением реки Буга.

За боевую доблесть и личную храбрость Екатерина  II  наградила кошевого атамана 5 января 1771 года большой именной Золотой медалью с личным портретом, вправленным  в бриллиант, на Андреевской ленте и надписью:
 «Войска Запорожского кошевому Калнышевскому за отменную храбрость против врага, поступки и особенное к службе старание».
Кроме того, через 2 года (в 1773 году) Петру Ивановичу было присвоено воинское звание русской армии - генерал-лейтенант.

Надо сказать, что во время войны с Турцией запорожское казачество, в значительной степени благодаря личности П. Калнышевского, стало «модным явлением» в придворных кругах Петербурга.
Многие российские вельможи и офицеры считали за честь записаться в один из 38 казацких куреней. И стремились записаться в реестр войска Запорожского, прославленного победами в сражениях.
Первым записались граф Панин и князь Прозоровский.
 Впоследствии - астроном Эйлер.
 В 1772 году уже сам фаворит императрицы генерал-поручик Потёмкин попросил П. Калнышевского записать его в казаки.
 Что и было сделано.

• Называя кошевого атамана «неразлучным другом», Г. Потёмкин писал:

«...Уверяю вас чистосердечно, что ни одного случая не пропущу, где усмотрю принести любую желаниям вашу выгоду, на справедливости и крепости основанную».

Согласно древнему казацкому обычаю его назвали новым прозвищем - Грицько Нечёса (за большой лохматый белый парик).

Новороссийский генерал-губернатор Г. Потёмкин выражал своё уважение и любовь войску Запорожскому, подчёркивал свою тогдашнюю готовность услужить «милостивому своему отцу», как он называл Калнышевского.


* * *

Ну а потом была ликвидация Новой Сечи...
 Случилось это  в 1775 году.
   (Подробнее об этом написано в моей статье «Ликвидация казацкой республики – Запорожской Сечи»).

Как известно, после разрушения российским войсками Запорожской Сечи 85-летний кошевой атаман Петр Калнышевский, войсковой писарь Иван Глоба и военный судья Павло Головатый были арестованы.
Их судьба находилась в руках Екатерины II.

• В августе 1775 года царица издала указ, в котором говорилось, что:

 «Сечь Запорожская окончательно уже разрушена, с уничтожением на грядущие времена и самого названия запорожских казаков, не менее чем за оскорбление нашего Императорского Величества за поступки и дерзости, которые совершаемы были от этих казаков непокорностью нашим высочайшим Повелениям».

В манифесте Екатерины II о ликвидации Запорожской Сечи ничего не было сказано  о вине Калнышевского.
В последующих документах значилась формулировка «за вероломное буйство и разграбление подданных».
 В чём заключалось это «буйство», оставим на совести её автора - Г. А. Потёмкина.
Что же касается «разграбления подданных», то здесь ясно просматривается контекст борьбы запорожцев с русскими помещиками за землю. А также то, что царское правительство считало главной виной последнего запорожского кошевого колонизацию Юга Украины.

После ареста Пётр Калнышевский, вдруг, куда-то исчез.
И никто  (даже ближайшие родственники) не знал, где же он находится.
 Даже через много лет после смерти Калнышевского никто на Украине не знал и не ведал, где он провёл остаток своих дней, и где находится его могила.

Казачьи песни намекали, что кошевой перебрался на Дон.
В одной из них говорилось, что Калнышевский якобы бежал в Турцию и там женился.

Лишь значительно позже, уже почти через век, исследователи установили, что:
-  кошевого П. Калнышевского сослали в Соловецкий монастырь,
-   военного писаря Глобу - в Туруханский монастырь, а
-    военного судью Головатого - в Тобольский монастырь.

Заслуживает внимания версия Д. Кулиняка о том, что Екатерина II ревниво поддерживала свою репутацию «гуманистки и благодетельницы» и поэтому вряд ли стала бы преследовать 85-летнего Калнышевского.
Тем паче тот уже не представлял для неё реальной угрозы.
Не следует также забывать, что Пётр Иванович был уравнён в правах с российским дворянством.
Поэтому Д. Кулиняк считает, что П. Калнышевскому позволили вернуться на свой хутор на родной Роменщине, чтобы тихо доживать век.

Но почему же тогда почти через год после разрушения Сечи его арестовали?

 По мнению Кулиняка, Калнышевский тайно налаживал контакты с той частью казачества, которая пыталась учредить новую Сечь за пределами Российской империи (на территории Османской империи).
За что и поплатился…
Именно эти планы кошевого атамана и стали причиной гнева Екатерины II.

 По версии Г. Фруменкова, П. Калнышевский вместе с военным писарем и судьей был выслан в Москву в распоряжение военной коллегии.
Военная коллегия признала его виновным в неповиновении правительству.

Правительство решило без огласки расправиться с ним.
 Г. Потёмкин, в прошлом большой «поклонник» П. Калнышевского, с присущей ему изысканностью сформулировал обвинительное заключение против бывшего кошевого атамана.
Он просил не применять к нему и его соратникам смертную казнь, а отправить их на пожизненное содержание в монастыри:
-  кошевого - в Соловецкий,
-  а двух других - в Сибирь.
Они не имели права покидать территорию монастырей. Им запрещалась переписка и вообще какое-либо общение с посторонними людьми.
По приговору Военной коллегии Петр Калнышевский было осуждён на пожизненное заключение в Соловецком монастыре. Там ещё с XVI века существовала тюрьма для особенно опасных преступников.
На этом документе имеется собственноручная подпись царицы:
«Быть по сему».
 
 10 июня 1776 года вышел указ Екатерины II за № 1419.

• В нём было отмечено, что:

«Заводя собственное хлебопашество, расторгал он тем самое основание зависимости от престола нашего и помышлял среди отечества Российского область сотворить совершено независимую под собственным своим неистовым управлением».

Согласно указу последний кошевой Пётр Калнышевский должен был отправиться на вечную ссылку в Соловецкий монастырь «за вероломное буйство и разорение российских подданных».

• Предание же гласит, что:
 
«Клята баба Катерина II предложила кошевому атаману:
 «Получай волю и имение. Только отрекись от казацтва».
 На что Калнышевский гордо ответил:
«Нет! Или воля казацкая, или тюрьма!» и не изменил присяге, данной сечевому товариществу, которое выбирало его «казацким батьком».

И «по высочайшему повелению» императрицы Екатерины II последнего кошевого атамана Запорожской Сечи заковали в кандалы и сослали на Соловки...


* * *


В контексте исследования судьбы Петра Ивановича следует подчеркнуть особую роль П. Ефименко, известного российского историка.
Он разыскал в Архангельске дело о высылке в Соловецкий монастырь кошевого П. Калнышевского.
В ноябре 1875 года журнал «Русская старина» опубликовал его статью «Калнышевский, последний кошевой Запорожской Сечи».
 Благодаря этому мы знаем подробности «путешествия» последнего кошевого атамана на Соловки…

Вот как было дело.
25 июня 1776 года секунд-майор 1-го Московского пехотного полка Александр Пузыревский выехал во главе конвоя, сопровождавшего Калнышевского из Москвы в Архангельск.
Конвоирование осуществлялось в режиме секретности.
 В данной Пузыревскому подорожной Калнышевский упоминался как «некоторый арестант».
Для поездки использовалось 9 подвод, которые должны были сменяться на почтовых станциях «без всякаго задержания».
Пузыревский имел указание «чтоб он содержал… [арестанта] в крепком присмотре и во время пути от всякаго с посторонними людми сообщения удалял».

 Тысячекилометровое расстояние от Москвы до Архангельска было преодолено (если учесть состояние коммуникаций) в очень спешном порядке – всего за 16 дней.
 2 июля миновали Вологду.
 7 июля – Важеск.
11 июля Пузыревский вместе с подконвойным прибыл в Архангельск.

 Архангельский губернатор Егор Головцын должен был проявить недюжинную энергию для того, чтобы обеспечить наискорейшую отправку «некоторого арестанта».
Для отправки заключённого на Соловецкие острова по распоряжению губернатора было нанято судно архангелогородского купца Воронихина. И тому на следующий день было выдано «дватцать рублей из неположенных в стат доходов».

Днём раньше из архангелогородской губернской роты в распоряжение Пузыревского были командированы сержант Иван Шапошников и трое рядовых: Лукьян Зуев, Антон Луковицын и Матвей Субакин.
Они должны были охранять последнего кошевого (судя по выданным им деньгам на провиант и медикаменты) в течение года.
Судно купца Воронихина, согласно предписанию губернатора, на всём пути следования до Соловков должно было обеспечиваться местными крестьянами «потребным… числом хороших проводников без малейшаго задержания под опасением строгого за остановку взыскания».

Опасное путешествие затянулось до 29 июля.
На выходе из устья реки Двины судно попало в шторм.
Затем дважды садилось на мель, отчего было сильно повреждено.
И 18 июля остановилось на урочище Кумбыш.
После произведённого в скорости ремонта и замены заболевшего кормщика,
 корабль, наконец, вышел в Белое море.
Дальнейшее его плаванье было каботажным. То есть, осуществлялось вдоль берега.
На ночлег останавливались в находящихся на побережье монастырях и деревнях. Последняя остановка была сделана в деревне Дураковой.
 Дальнейший путь пролегал по прямой линии на Соловки, минуя остров Сокжинский, окружённый каменными островками – Бакланами, к югу от которого находится Онежская губа.
Дальше следовал Анзерский остров, входящий в состав Соловецкого архипелага. Там сделали остановку на ночлег в Анзерском скиту.
И отправились через остров Муксалма к Большому Соловецкому острову, обогнув его с южной стороны.
Корабль, вёзший Калнышевского, достиг Соловков к 29 июля.
Именно этим днем датируется передача А. Пузыревским в монастырскую казну денег, предназначенных для содержания Калнышевского и первая исповедь кошевого атамана в стенах этого монастыря.
30 июля архимандрит Соловецкого монастыря Досифей отрапортовал архангельскому губернатору о принятии «государевого преступника».


* * *


Вот с этого дня - 30 июля 1776 года – и начинается Соловецкий период в жизни Петра Калнышевского.

Последний кошевой атаман запорожцев 25 лет провёл в заключении, лишённый права переписки и общения.

Образ национального героя-мученика, невинно страдающего от своеволия царских властей в застенках Соловецкого монастыря, породил ряд животрепещущих картин о тяготах заключения Калнышевского.
Его будто бы разместили в одном из самых мрачных казематов крепостной тюрьмы.
Режим якобы отличался исключительной суровостью.
Мол, фактически старец был заживо замурован…

 Д. И. Яворницкий, посетивший в мае 1887 года Соловецкий монастырь с целью сбора материала о нахождении Петра Калнышевского в заключении, записал ряд местных рассказов о том, что последний кошевой будто бы содержался в земляной яме.

Эти рассказы пространно изложил Иван Шаповал в своей книге «В поисках сокровищ» («В пошуках скарбiв»). Она неоднократно издавалась в 1960–1980-е годы.

• Вот как Иван Шаповал описывал пребывания на Соловках казацкого атамана:

«Когда кошевого перевели из Прядильной камеры в иное помещение, то от него осталось в камере более как на два аршина нечистот; что, просидевши в тюрьме столь долгое время, он одичал, стал хмурым и потерял зрение; что у него выросла длинная борода и вся одежда на нём распалась на лохмотья и спадала с плеч»…

«Когда Александр I посетил Соловки и увидел яму, в которой сидел кошевой Петр Калнышевский, он «пришёл в ужас».
 Чтобы хоть чем-то задобрить невинного мученика, император спросил Кальнышевского, какое бы он хотел вознаграждение за перенесённые муки и страдания?
Калнышевский пренебрежительно смерил взглядом царя: «Ничего мне, государь, не надо, кроме одного: повелите возвести острог для таких же мучеников, как и я, чтобы они не страдали в земляных ямах».
 Царь приказал ямы ликвидировать…»

Если верить Шаповалу, в Соловецком монастыре (что находился на острове в Белом море) Калнышевского содержали в каменном мешке под башней.
Это был один из самых страшных казематов.
 В исторических документах сохранилась опись этой темницы.
 Она имела форму лежачего урезанного конуса из кирпича.
Длина – 2,8 метра, ширина – 2,1 метра, высота при входе - 2,1 метра, а в узком конце - 1 метр.
При входе справа – ложе для заключённого.
Стены серые, с плесенью.
Воздух затхлый, спёртый.
 В узком конце находится маленькое окошко (24 сантиметра).  Лучи света через три рамы и двое решёток сумрачно освещают этот страшный каземат.

Содержали Калнышевского в этой темнице как зверя какого-то.
Его приковали железом за обе ноги и левую руку. Свободной оставили только правую руку.
В этой страшной темнице заключённый деревенел от холода, не знал ни света, ни тепла.
Тело его, особенно закованные ноги, покрывались язвами и  болячками. Ноги и руки сводило от страшного ревматизма.
Одежда превращалась в лохмотья.
Из еды подавали только хлеб и воду.
Собственные испражнения отравляли вонью всю яму.
И, вдобавок ко всему этому, на несчастного заключённого нападали голодные крысы.

 И вот в таких страшных условиях Калнышевский провел целых 25 лет(!).
Только подумать: 25 лет старец выдерживал немыслимые испытания ради идеи!
 Да его можно сравнить едва ли не с Прометеем!

Вот так преподносят некоторые украинские исследователи историю пребывания Калнышевского в Соловецком монастыре…

На самом же деле, подобного рода рассказы совершенно не соответствуют действительности.
По исследованиям ряда историков предстаёт совершенно иная картина пребывания Петра Кальнышевского на Соловках, нежели это изображает отечественная историография…

• Ещё известный украинский историк-исследователь Дмитрий Яворницкий, нашедший в монастырском архиве документы о кошевом атамане, утверждал:

«Калнышевский сидел не в Остроге и не в яме башни Корожней, где содержались самые тяжкие преступники, а в монастырской келье, того самого дома, где жила и вся братия Монастырская, начиная с архимандрита и кончая простыми трудниками».

Яворницкий отдельно отмечал, что последнего кошевого не могли держать в земляных ямах, хотя бы потому, что они – эти ямы - были замурованы ещё в 1742 году.

Собственно, это подтверждается и данными позднего исследователя Г. Г. Фруменкова.
 А также материалами последних исследований проведённых в 2002 году современным историком В. В. Грибовским в архивах Москвы, Архангельска и Соловецкого монастыря.

Да. Земляные ямы, действительно, были на Соловках одним из способов наказания преступников, которые совершили тяжёлые преступления против религии и морали. По сути это была своего рода епитимья, к которой прибегали и сами пустынники по собственной воле.
 
Ужасные рассказы об этих ямах зафиксировал посетивший Соловки в 1872 году В. Немирович-Данченко. Хотя монахи его и уверяли, что «подземные тюрьмы» на Соловках являются пустыми выдумками газетчиков.

Известно, что ещё в 1742 году царское правительство приказал Соловецкому настоятелю засыпать все ямы для колодников. А их самих перевести в наземные помещения.
Настоятель в отчете правительству отрицал наличия колодницких ям.
 А специальная правительственная инспекция монастыря не выявило случаев содержания заключённых, не предусмотренных инструкциями.
Тем не менее, это не прекратило существование слухов о таких ямах.

• По Г. Фруменкову:

 «Земляная тюрьма представляла собой вырытую в земле яму, глубиною два метра, обложенную по краям кирпичом и покрытую сверху досчатым настилом, на который насыпалась земля. В крыше прорубывалось отверствие, закрываемое дверью, запиравшейся на замок после того, как туда опускался узник или пища ему. Для спанья пол устилался соломой. Для естественной нужды раз в сутки опускались через потолочное окошко и поднимались для очищения специальные суда».

Но Калнышевский не мог находиться в колодницкой яме по причине того, что:
-  Во-первых.
 Подобное место заключения использовалось преимущественно для содержания лиц, обвинённых в тяжких преступлениях против церкви (как вид епитимьи).
А кошевой атаман относился к «государственным преступникам», а не к тем, кто совершил преступление против религии и морали.
Более того, кошевого удерживали там как знатного узника.
 А это предполагало особые привилегии…

• Яворницкому удалось выяснить, что, находясь в заключении, Пётр Иванович имел вполне приличное содержание:

«Я увидел, что Калнышевский содержался много иначе, чем другие арестанты и колодники, сидевшие в Соловецком заключении, получая по 1 рублю в день или 365 -366 рублей в год».

Следует отметить, что на содержание П. Калнышевского была выделена крупная для того времени сумма: 1 рубль золотом в сутки. По тем временам это была гигантская сумма.
 Для сравнения - на монахов монастыря расходовались 2,5-3 копейки в сутки.
Годовое же содержание монаха в том же монастыре обходилось в 9 рублей, простого заключённого от 10 до 30 рублей. 

Причем, это была громадная сумма не только для монастыря: Калнышевский, мотая срок, получал в 5 с гаком раз больше жалования кошевого атамана Запорожской Сечи...

-  Во вторых.
Ещё 20 января 1742 года указ императрицы Елизаветы Петровны обязал Соловецкого настоятеля засыпать все ямы для колодников, а их перевести в наземные помещения.

Впоследствии слухи о существовании таких ям снова дошли до Петербурга.
Из-за этого в 1758 году на Соловки выехал даже специальный инспектор.
 Он, впрочем, ничего подобного не обнаружил.
И дело о существовании колодницких ям было окончательно закрыто.

Авторитетный исследователь соловецкой истории Г. Г. Фруменков резонно полагал, что колодницкие ямы были засыпаны накануне приезда инспекции в 1758 году.
Хотя, впрочем, он, не приводя должных аргументов, предположил, что сразу после отъезда проверяющих «монахи опять распечатали их и стали помещать туда «упорствующих в своей ереси» раскольников, а позднее и революционеров». То есть использовались «до самого конца XVIII века… и в первой половине ХIХ века».

 Скорее всего, ямы были, действительно, засыпаны к 1758 году.
Поскольку вряд ли, имея строгое правительственное запрещение, Соловецкие монахи имели столь нужную необходимость втайне использовать их.
 Ведь тогда они рисковали быть в этом уличёнными:
 -  как офицерами и солдатами Соловецкого гарнизона, часто сменяемыми,
-  так и кем-то из паломников или работников, в огромном количестве ежегодно приезжающих на Соловки…

В любом случае, Пётр Калнышевский находился в наземном помещении.

• Это видно из письма наместника монастыря Симона от 12 октября 1779 года, адресованного архимандриту, в котором сообщалось:

 «По многократной меня прозбе Петра Ивановича Колнышевского, для надобности ему к поправлению и перекрытия кельи, в которой он живёт, что от дождя великая теча происходит, отчего и платье у него гниёт, и просит ваше высокопреподобие приказать особливо, сверх монастырских нанятых в плотничную работу работных на ево сщёт нанять четырёх человек и весной с протчими монастырскими работниками прислать».

Конечно, «гниющее платье» – свидетельство крайне трудных условий заточения.
 Но при этом, как видно из документа, Калнышевский мог на собственные средства нанимать плотников для починки крыши...

Документы Соловецкого архива, сохранившиеся к моменту приезда Д. Яворницкого, указывали, что Калнышевский сначала находился в одной из келий (каземата) Головленковской тюрьмы.
Расположена она была возле Архангельской башни Соловецкого кремля.
По состоянию на 13 ноября 1788 года Калнышевский находился в келье № 15.
Д. Яворницкий сделал убедительный вывод о 12-летнем пребывании кошевого атамана в Головленковской тюрьме.

Мнение по этому поводу Г. Фруменкова сформулировано без ссылки на конкретные документы.
 
• Он полагал, что:

 «В каменном мешке Головленковской тюрьмы… Калнышевский провёл 16 лет, после чего ему отвели более «комфортабельную» одиночную камеру рядом с поварней, где он просидел ещё 9 лет».

Затем (ноябрь 1789 года) запорожский узник был переведён от Архангельской к Прядиленной башне Соловецкого кремля в келью № 14.

• М. Колчин, опираясь на монастырскую устную традицию, полагал, что Калнышевский находился в здании под названием Сушило, расположенном возле монастырской мельницы при Белой башне:

«При самом входе под башню находится жилище мельников, от дверей которого идёт узкий темный проход сажени две длины; чтобы не заплутаться и не запнуться за что-то, необходимо идти с огнём. Спускаемся ступени на три ниже уровня земли, идем по узкому тёмному проходу, сворачиваем немного вправо и входим низкою дверью в большую, квадратную, сажени в три, комнату. В ней темно, так как нет ни одного окна, а взамен этого на каждой стене находились двери с махонькими вырезками среди них. Комната целиком состоит из кирпича: пол, потолок, стены, лавки, полки, – словом, всё кирпичное. Сыро, стены мокрые, заплесневелые; воздух спёртый, удушливый, такой, какой бывает в сырых погребах. Испугавшиеся света крысы, водящиеся здесь во множестве, с ужасом бросаются вам под ноги. В этой комнате в прежнее время помещалась стража, караулившая узников, заключённых в казематы, расположенные по всем сторонам этой комнаты. Прямо перед нами маленькая, аршина в два вышины, дверь с крошечным окошечком в средине её; дверь эта ведёт в жилище узника… Оно имеет форму лежачего усеченного конуса из кирпича, в длину аршина 4, шириною сажень, высота при входе три аршина, в узком конце полтора. При входе направо мы видим скамью, служившую ложем для узника, над нею почернелая до неузнаваемости икона, а за нею сохранилась пасхальная верба. На другой стороне остатки разломанной печи… В узком конце комнаты находится маленькое окошечко вершков шесть в квадрате; луч света, точно украдкой, через три рамы и две решётки тускло освещает этот страшный каземат. При таком свете читать можно было в самые светлые дни и то с великим напряжением зрения. Если заключённый пытался через это окно посмотреть на свет Божий, то его взорам представлялось одно кладбище, находящееся прямо перед окном… Рассказывают, что в рассматриваемом нами каземате последний кошевой бывшей Сечи Запорожской, Калнышевский просидел 16 лет».

Конечно, М. Колчин описал состояние этого помещения в начале ХХ века, когда монастырь уже не использовался как место заключения, а многие из его прежних служебных и хозяйственных помещений утратили былое значение.
Во времена же Калнышевского в Сушило было тепло и сухо.

В целом же, как отмечают современные исследователи, условия нахождения в Соловецкой тюрьме были терпимые.
Как и монашествующая братия, заключённые находились в приспособленных кельях, в которых существовала отопительная система, идущая от хлебопекарных и других печей.

Питание Соловецких заключённых разнилось.
Существовала и разница в перечне блюд, подаваемых в верхней, нижней и «рабочей» трапезе монастыря.
Традиционные Соловецкие блюда состояли из холодной или варенной трески с квасом, хреном, луком и перцем, щи с капустой, палтусом, овсяной и ячменной крупой и подболткой.
Были также и суп из сухой трески с картофелем, подболткой и молотыми костями палтуса «для вкуса», и каша. По воскресным и праздничным дням пшённая. Гречневая – по понедельникам, средам и пятницам. В другие дни – ячменная. В скоромные дни – со сливочным, в постные – с постным маслом.
 В воскресенье употреблялась водка.
 Все дни в году разделялись по характеру принятия пищи:
-   в скоромные дни употреблялись молокопродукты, скоромная рыба;
-  постные дни делились на постные рыбные и постные безрыбные.
 Эта пища была вполне здоровой. Среди Соловецких обитателей не было заболеваний цингою…

Учитывая военные заслуги Петра Калнышевского, на содержание и питание почётного пленника правительство ежегодно выделяло достаточно большие средства.
 Императрица надеялась, что последний атаман Войска Запорожского покается.
 Надеялся на это и всесильный Григорий Потёмкин.
Он не забывал своего «друга» и периодически запрашивал Синод:
Жив ли ещё атаман?

Но Пётр Калнышевский пережил и «светлого князя», и «императрицу Всея Руси».
За 25 лет пребывания на Соловках он ни разу не обратился с просьбой ни к Екатерине, ни к её наследникам…

Охраняли П. Калнышевского («великого грешника») в течение многих лет, как правило, одни и те же часовые во главе с начальником соловецкого отряда. Его охраняли 4 солдата с офицером, хотя у других политзаключённых было по 2 конвоира.

Находясь в православном монастыре, Петр Калнышевский, регулярно исповедовался и причащался.
Вёл он себя смиренно и набожно, чем снискал уважение у монашества.
И до конца жизни сохранил ясный ум и память.

Лишь трижды в год - на Пасху, Рождество и Преображения - его выводили из кельи.
Вероятно для участия в православных праздниках и торжественном обеде в одной из палат Успенского трапезного собора.

• Во время одного такого случая местные поморские рыбаки видели этого «казацкого атамана»  на входе в Трапезную палату и оставили такие наблюдения:

«Росту среднего, старый видом, седастые волосы и волос обсекся; видно, что много сидел. Борода не долгая, белая… Говорил он не так чисто, как по-русски».

 Был одет в китайчатый синий сюртук с оловянными пуговицами в два ряда и красный кармазин.

• Поморы также были свидетелями того, как на этом ветхом старике остановил свой взгляд архимандрит, молвив:

«Древний ты, землею пахнешь».

В течении 25-летнего пребывания на Соловках кошевой не менее 3-х раз менял свое место нахождения.
И во всех случаях его кельи отличались хорошими условиями для жизни.
 Последним местом обитания Калнышевского была Келарская палата Соловецкого Спасо-Преображенского собора.

Об уважении Калнышевского к Соловецкой святой обители свидетельствуют его богатые подарки монастырю:

 -  В 1794 году он пожертвовал Спасо-Преображенскому собору Соловецкого монастыря серебряный запрестольный крест весом более 30-ти фунтов (13,6 килограмма).

-  В 1798 году на средства Калнышевского была изготовлена сребропозлащённая риза с венцами, весом 24 фунта 84 золотника
 
-   А в конце жизни, в 1801 году, в честь своего освобождения, поднёс в дар Соловецкому монастырю ценное Евангелие, оправленное в серебро с позолотой. 
Одна оправа его весила больше двух пудов (32 килограмма).
А стоимость иконы - 2435 рублей.

Это были очень богатые подношения.
К тому же данные страждущим узником...

Богомольный узник дождался своего освобождения весною 1801 года.

По манифесту внука Екатерины - «самого либерального»  императора Александра I (от 12 апреля) Петру Ивановичу было «даровано прощение» и право по собственному желанию выбрать место проживания.
Бывший кошевой, который за 25 лет пребывания в одиночестве ослеп, обрёл, наконец-то,  свободу, получил «волю».
А было ему тогда 110 лет (и из них последние – четверть столетия – он пребывал в одиночной камере монастырских застенков!).
 Это был настоящая богатырская натура, настоящий запорожский дуб!

Но Калнышевский  не воспользовался «даром нового благодетеля».

В ответ на дарование ему свободы Александром I амнистированный атаман в письме архангельскому губернатору Мезенцеву благодарил царское правительство.

• И не желая по старости и слепоте покидать Соловки, атаман в «просьбе» на царское имя просил оставить его на прежних условиях в монастыре:

 «…Поелику ныне достиг уже я совершенно глубокой ста десятилетней старости и лишась совершенно зрения, не могу отважиться пуститься в путь столь дальний, а расположился остатке дней моих посвятить в служение Единому Богу в сем блаженном уединении, к коему чрез дватцатипятилетнее время моего здесь пребывания привык я совершенно, в обители сей ожидать с спокойным духом приближающагося конца моей жизни».

Не потеряв разума и чувства юмора, он обосновывает своё решение тем, что привык к монастырю и «здесь оною (свободой) наслаждаюсь в полной мере».

 Далее излагалась просьба сохранить ему ежегодную выдачу 365 рублей, «дабы остаток дней моих, мог я провести здесь безбедно».

11 июля 1801 года прошение Калнышевского было удовлетворено Александром I, который предписал «оное жалованье продолжать производить по смерть его».

Согласно местному преданию, Петра Ивановича навестил на Соловках царь:

 Александр сел, опустил руки, не зная, как начать разговор со старцем.
В итоге произнёс:
-  Вы прощены и свободны!
На что Калнышевский ему ответил:
- Я был свободен всю свою жизнь и делал то, что желал мой народ. А прощенье мне может дать только Господь Бог.
Чтобы хоть чем-то задобрить невинного мученика, Император спросил его, какую бы он хотел награду за перенесённые муки и страдания?
Пётр Калнышевский пренебрежительно смерил взглядом царя:
«Ничего мне, Государь, не нужно, кроме одного: прикажи построить Острог для таких же мучеников, как и я, чтобы они не страдали в земляных ямах».

Итак, следуя старому запорожскому обычаю, Пётр Калнышевский остался коротать свой век послушником при православном монастыре.

Свободой наслаждался П. Калнышевский, правда, недолго.
31 октября 1803 года в мире с людьми и Богом почил последний запорожский кошевой атаман.

Таким образом, будучи формально местом заключения, Соловецкий монастырь стал для Петра Калнышевского не «мученическим венцом», а местом умиротворения и примирения с Богом.

Об особом почитании братии монастыря Петра Ивановича Кальнышевского свидетельствует тот факт, что его погребли на почётном месте - южном подворье Спасо-Преображенского собора при Успенской церкви. Похоронили рядом со знаменитым духовным и политическим деятелем России периода Смутного времени преподобным Авраамием Палицыным и Соловецким архимандритом Феодоритом.
Это было особой честью, оказанной последнему запорожскому кошевому Соловецкими иноками.

А в 1856 году по распоряжению архимандрита Александра Павл;вича на могиле Калнышевского была установлена плита с серого отполированного гранита.

• На ней высечена эпитафия, содержащая краткое жизнеописание атамана:
 
«Здесь погребено тело в Бозе почившего кошевого бывшей некогда Запорожской грозной Сечи казаков атамана Петра Калнышевского, сосланного в сию обитель по Высочайшему повелению в 1776 году на смирение. Он в 1801 году, по Высочайшему же повелению, снова был освобождён, но уже сам не пожелал оставить обитель, в коей обрёл душевное спокойствие смиренного христианина, искренне познавшего свои вины.
Скончался 1803 года, октября 31 дня, в субботу, 112 лет от роду, смертью благочестивою, доброю».
 
Могила славного атамана, сильного духом и телом, не сохранилась.
В 1930-х годах в Соловецком монастыре вновь была создана тюрьма - уже для врагов Советской власти.
И на месте монастырского кладбища были разбиты огороды, которые возделывали политзаключённые.
От захоронения Калнышевского осталась только каменная могильная плита.

Про Петра Калнышевского не забывают на Соловках и до сих пор.
В августе 2002 года был открыт некрополь в Германовском дворике, где расположили плиту с могилы атамана.
Как свидетельствуют сотрудники заповедника: среди туристов история Петра Калнышевского пользуется большой популярностью…