История одного одиночества

Закончилась Рождественская служба. Я шагнул в густую морозную ночь, она подхватила меня, окутала хрустящим ледяным воздухом. Из храма выходили сонные, но радостные люди, кутались в шарфы, водружали на головы увесистые шапки.

Я спустился по ступенькам, сделал несколько шагов, неловко передвигая затекшими ногами, и повернулся к храму. Он величественным гигантом возвышался надо мной - весь сотканный из стремительных линий и плоскостей, тянущийся вверх, к небу, добрую часть которого он от меня закрывал.

"Как хорошо, - подумал я. - Храм на фоне звезд. Все на своем месте".

Над нами сверкающим куполом нависало небо.

Внезапно звезды вздрогнули и будто даже подпрыгнули - каждая на своем месте. Да и я, кажется, подскочил от неожиданности. Воздух наполнился громогласным звоном колоколов, а ночь замерла, затаила дыхание. На многие километры вокруг - в космос, в промерзшую землю расходились кругами могучие торжественные звуки.

Я стоял, запрокинув голову, будто окаменевший, и смотрел на храм, возведенный посреди звездного неба, на строгий Лик Спасителя, на святых Архангелов, склонивших благоговейно свои прекрасные головы. Я растворился в заполнившем мир звоне, и душа моя птицей кружила между звезд, обнимая их и увлекая в хоровод.

А из дверей храма продолжали появляться люди. Они оборачивались, крестились и расходились. Они проходили мимо меня, и сердце мое дрожало от непонимания:

- Люди! Не уходите! Остановитесь! Посмотрите на это чудо! Посмотрите, как ликуют звезды, как склонилось над нами небо, как оно вслушивается в этот дивный звон! Посмотрите, как прозрачна и благоговейно тиха ночь!

Но люди шли мимо. Я хотел броситься им навстречу, преградить путь, ухватиться за куртки, остановить, лечь перед ними на землю, но остановить это вопиющее безразличие, это ужасающую глухоту. Да как же можно вот просто так, спиной к храму, да восвояси, когда тут - колокола, звезды, небо!

Конечно, я никого не остановил. Я стоял, запрокинув голову, и краем глаза видел, как иссякает людской поток, как последние запоздавшие прихожане щурятся от мороза и спускаются по ступеням крыльца. Еще чуть-чуть, и я остался один на один с небом, ощущая себя единственным человеком на целой земле. Мое одиночество искоркой взвилось в воздух.

Через какое-то время колокола взяли последнюю ноту. Ночь бережно понесла на своих руках угасающий гул, воздух еще чуть заметно дрожал. Еще несколько секунд - и наступила тишина. Я стоял как оглушенный, вытянутый в струну. Над головой укладывались спать потускневшие звезды. Храм молчал.

Я вздохнул, перекрестился, и, сжимая в руке шапку, обернулся. Передо мной стояло множество людей - тех, что, как я думал, разошлись - в их глазах читалась Рождественская радость и легкая грусть от того, что чудо, которое они только что наблюдали, закончилось. Я взглянул неодобрительно на искорку моего одиночества - она тлела на кромке уличного фонаря, и несколько смущенно зашагал в сторону дома.