Повесть российская - К Великому Голицыну 2-1706

Село Кеврола, Поморье.
Зима 1706 года.

Князь, капитан инфантерии Федор Переславский прибыл на тяжело груженых санях, запряженых парой лошадей, на двор опального князя канцлера Василия Васильевича Голицына. Князь Голицын встретил во дворе, несколько удивленно, видимо, отвык от подобных визитов.
Федор поклонился в пояс.
- Ваше сиятельство, прошу принять скромные дары, что я смог доставить через снега и метели.
Голицын некоторое время обдумывал ситуацию. Федор спросил:
- Разрешите разгружаться?

Тот помолчал, поглядел внимательно и долго в глаза Федора.
- Разгружайтесь. Мужики, давай!
Там было в основном голландское добро, что Федор взял из Питера. Ящики и бочонки с сельдями, шпигом, всякой солониной, галеты, много снеди. Что могло уместиться на сани и лошадям дотащить.

После того, как Федор видел его в последний раз перед ссылкой в восемьдесят девятом году, великий канцлер погрузнел и осунулся. Ему было лет шестьдесят. Если раньше был обритым и усатым, сейчас оброс седоватой бородкой. Рыжеватый, с внимателными глазами. Очень умное лицо. У Федора захватило дух, что бывало редко. Тот усмехнулся:
- Смел ты, капитан, коли решился меня, ссыльного, проведать, да дары привезти.
Дары стали разгружать, а Федор был приглашен в горницу.

Стали готовить на стол, конечно, получилось не как у княгини Елены в Новгороде, но для ссыльного канцлера неплохо. За хозяйку была жена, княгиня Евдокия Ивановна в девичестве Стрешнева, дочь боярина Ивана Большого Фёдоровича Стрешнева. В ссылке не до чинов. Присутствовали четыре сына и дочь, тоже звать Евдокия, совсем молоденькая. Милая.

Василий Васильевич Голицын Великий был лишен боярского чина, но княжеского звания у него не мог отнять даже дракон московский царь Петр Первый.

Обстановка была неприхотлива. Были книги, иконы.
Стол был простой, щи да каша, пища наша. Грибочки соленые. Хлеб ржаной. Федора угостили крепкой медовухой, сам бывший канцлер не пил.
После самовара разговорились. Голицын с интересом спросил:
- Давно тут не было гостей. Боятся. Что привело тебя сюда, ко мне, опальнику?
- Мне нужна беседа с Вами. Я гораздо старше, чем кажусь. Мне нужно понимание. Затем и приехал.

Голицын кивнул головой. Жена, четыре сына и красивая дочь удалились.
Федор: - Я бы хотел сказать, господин канцлер, уже не могу обратиться, господин боярин, лишил Вас этого царь. Господин князь, позвольте обратиться.
- Обращайся, раз в такую даль забрался. Я все понимаю, никто про тебя от меня ничего узнает. Не беспокойся. Говори.

- Скажите, какова была царевна Софья?
- Ну и вопрос. Не скажу, чтобы красавица, но довольно миловидна, мудра и сильна. По-женски, да и не по женски. В восемьдесят втором году, когда стрельцы наши бунтовали, она многих спасла. Имел я сведения, умерла она в прошлом году в Новодевичьем как схимонахиня Сусанна. Какая из нее схимница? Властная женщина, не было смирения. Может насильно постригли, не знаю, с восемьдесят девятого года не видел. Жаль. Да пребудет ей царствие небесное.

Перекрестились. Голицын продолжил.
- Любила она брата Государя Федора Алексеевича. Как умирал в свои двадцать с небольшим, от кровати не отходила. Про царя Федора сейчас болтают, что хилый да болезный был. Нет, я-то знаю. Вначале здоровье было приличное. После того, как с коня упал, хвори начались. Он берег страну и народ. А он много для страны сделал. Нынешний царь Петр Алексеевич только продолжает его дело. Страшно продолжает. Больше порушит, чем сделает.
На самом деле семь лет процарствовала Софья. Хорошее было время. Бунташный век прекратился. Перестал бунтовать народ! Суд праведный она наладила. А какие народные праздники да гуляния были! Счастливое время. Самое лучшее. Это теперь наш царь Русь поднял на дыбы, как бы не сломал.
- Но война за Балтику велась всеми нашими царями. Чем плоха стратегия царя?
- Малым числом и плохим качеством союзников. Датчане сразу сдались, теперь выжидают и наблюдают, у поляков то же, что и при мне, друг с другом разобраться не могут, саксонцы как-то воюют, но шведы не по зубам. Сдается мне, окажемся со врагом один на один.
На самом деле нам крупно повезло. Через год после начала нашей Северной войны началась мировая война за испанское наследство. Все великие державы там заняты, иначе не позволили бы нам выйти к Балтике и строить этот Петербург.

Помолчаали, задумались. Голицын продолжал.
- Как только там установится какой-то мир, то Европа обязательно объединится против России. Так будет всегда, во все времена.
В мое и Софьино правление ситуация была другая, я бы не решился на такую авантюру. 
Мое направление наступления было иным. Сперва вечный мир с Польшей, по которому мы Киев получили, как-то поляков утихомирили после столетий войн, затем, по условиям мира на юг, против Крыма. Людей не потеряли, много крепостей основали, с тех пор татарских набегов нет! И не будет.

Вздохнул.
- Замыслов было много. На Балканы, Константинополь, Грецию, может до Египта бы добрались. А теперь, там будут со временем англичане с французами хозяйничать. Понимаешь, дорогой премудрый Федор, что нам даст Балтика? То, что мы станем сырьевым придатком Запада. А был бы прорыв на юг и восток, мы бы экспортировали наши готовые товары. Развивали бы свои ремесла и промышленность.
- А Государь знал о Ваших намерениях?
- Конечно, но он за власть боролся. К тому же у него Голландия засела в голове со времен Кукуя. В последний раз я пытался с ним встретиться в восемдесят девятом в Сергиевом Посаде. Приехали мы с лучшими воеводами, победы одержавшими, мудрыми и опытными людьми, а он говорить не стал, нас даже на порог не пустил. Вышел какой-то боярин, зачитал царский приказ, что нам прочь со службы, в ссылки. Имущество мое переписали, отняли. А для руководства армии наняли иностранцев. Нарву семисотого года помнишь?
- Помню, был там. Иностранцы большей частью сдались шведам.

- В последние годы всем у нас верховодил Федька Шакловитый. У них с царевной амур был. Весь такой активный, деятельный, выносливый. Да будет земля пухом, казнили. А меня брат Борис спас. Коли бы не он, неизвестно, что бы было. Может и я сам бы на плаху пошел. Наш царь мастер головы рубить да вешать.
Ушел бы я от мира, надоел он мне. Здесь Красногорский монастырь на Красной горе, люблю я его, неделями там бываю. Но семью не могу бросить и нет во мне должного смирения. Пусть меня там похоронят в свое время.

За беседой да самоваром засиделись надолго. Чувствовалось, что канцлер соскучился по собеседникам в этой глуши. Затем Федору отвели спаленку, где он расположился на ночлег.

В путь дали кое-каких копченостей, мешочек с сухарями. Пополнили запас сена на санях. Перекрестили всей семьей и в путь на санях по снегу.

Ехали сперва по первопутку, но поскольку впряжена была пара, тащили хорошо.
Спереди показались следы, кажется лосиные. Лошади вдруг стали, попятились. Федор выдернул из сена мушкет. На них шел лось. Федор накинул поводья на ближайший сук, с мушкетом наперевес пошел к лосю, взводя курок. Лось остановился. Прицел, выстрел. Лось, подломившись на колени, рухнул в снег. Лося Федор погрузил в сани, поехали дальше. В первую ночевку лось был теплый, Федор возле него грелся, потом замерз.

И ночью засветились волчьи глаза. Волки почувствовали запах добычи. Шли по следам, иногда забегая по сторонам. Федор знал ночной волчий вой, но сейчас волки были на тропе войны и молчали. Лошади сбивались в кучку, в ужасе топтались. Федор осторожно двинулся дальше, прочищая и заряжая оружие. Волчьи глаза светились сзади и по сторонам. Лошади шарахались. Федор выдернул из-под тулупа пистолет, выстрелил по глазам. Глаза исчезли. Потом появились. Федор перезарядился. Погнал лошадей.

Но услышал грустную песню. В лесу стояла девушка в одной сорочке и что-то пела. Волки столпились вокруг нее, виляли хвостами и ластились, как щенки. Она их гладила и ласково трепала, затем что-то сказала по-чухонски. Волки скрылись в темноте. Это была мертвая и вечно живая лапландская волховица Хельда. Они опять долго целовались на морозе. Как она была красива, хороша!

- Как же ты неосторожен, милый. Волки могли съесть тебя и коней, и лося добытого. Им всегда все мало. Только нельзя их осуждать за это. Такими они созданы и другими быть не смогут. Но теперь доедешь спокойно и лося своего довезешь. Лучше по замерзшему руслу, затем на Двину, прибудешь в свой город.

Затем сняла свою сорочку, голая, приподняв руки покружилась перед Федором.
- Как я тебе? Красива? Мил ты мне. Пошла бы живая за тобой, куда угодно, но теперь как отойду от своей болотной могилы, такая страшная стану, что надо заново хоронить.  У тебя жена есть, горячая.
Ветерок обсыпал их снегом с с деревьев, но на ее холодном теле снег не таял. Под босыми ногами тоже. Она красивыми движениями просто стряхивала его.
Обняла, поцеловала, пошла, красиво качая бедрами, в темноту. Как жаль.

Волков больше не было.

Федор без особых приключений доехал до Архангельска, лошадей сохранил, лося довез.
Там его встретил недовольный воевода.
- И где же Вы пропадали, господин капитан? Обоз сформирован, деньги по указанию Государя собраны, только Вас нет.
Федор нашелся:
- Такой охоты, как у вас на севере, нигде нет. Лося добыл. Извольте принять в дар.

Прозоровский сразу подобрел.
- Люблю лосятинку. Спасибо. А как рыбка на севере хороша! Южная жесткая, а северная нежная. Муксун, чир, чавыча, форели! Говорят, в Сибири еще есть омуль! Незабываемая рыбка, правда, пока ее не пробовал. Наслышан.
Дам кое-что в дорогу. Мороженная, готовить не надо, строгай, макай в соль, струганинка, будет отлично.
Ладно, оставайся на сутки, мы тебе лосиную ногу запечем, а из мослов холодец сделаем.

Так и получилось, что загостился у воеводы чуток.
Затем двинулись обозом в новостроенный Санкт-Петербург.  Обоз дошел без приключений. Ночевать в лесу не пришлось. В больших селах становились на постой по воеводской грамоте. Затем Шлиссельбург, затем Питер.
В Питере Федор сдал деньги и припасы главному провиантмейстеру.

Несмотря на зиму, Питер строился активно. Росли земляные бастионы Петропавловской крепости, двор будущего Адмиралтейства. Казармы, да дворец Александра Меньшикова, который царь намеревался использовать как дом приемов. В планах были зимний дворец, летний сад, многое другое. Это был первый город в России, который строился по плану. Ради него даже вышел запрет царя на повсеместное каменное строительство.

Возили на санях грунт по льду на Финский залив, отсыпали. Потом эта навезенная земля уйдет на дно и станет основанием морского форта Кроншлот. Петр Первый успевал везде. Гнал людей, несмотря на болезни и смерти. Ломал Русь через колено, как вспомнились слова мудрого Василия Голицына.
Федор, не задерживаясь, убыл к себе в Новгород.

Там ждала его княгиня Елена. В их домике на Неревском конце, на улице Розважа вблизь кремля и реки Волхов. Когда верхом вьехал во двор, Елена с визгом бросилась к нему, буквально стащила с коня, они повалились и целовались на глазах у всех. Затем, когда поднялись, Елена деловито отряхнула Федора, на себя шутливо одела его треуголку и побежала хлопотать по хозяйству.
Была баня, как полагается с дороги. Елена самолично, раздевшись, парила веничком мужа.

Красивая, статная.

Потом, когда он возлежал на полати, позвала на ужин. Там была уха, как обычно необычная, чудесный гусь с черносливом, пышные пироги со всякими великолепностями, многое с огорода и сада. Медовуха.
А потом была любовь. И счастье.

Иллюстрация: Гравюра А.Тарасевича 1689г. (прижизненная)

Загорянка апрель 2016г.