Невыносимое ж. -д. путешествие по России

В душный вагон вошли в Костроме ранним утром. От Москвы допотопный поезд на Хабаровск тащился сюда часов семь, так что не накопилось достаточно неприятного духа, чтобы в негодовании отпрянуть в тамбур. Однако зловония хватило для упадка настроения, что уж говорить про жалость к девятилетнему внуку, ждущему пока от жизни одних приятностей.

- Бабуля, жарко, - говорит Серёжа, ещё не дойдя до своего места в середине вагона.
- Поедем, будет лучше, - лгу свято, потому как если прохлада ночи не сумела выдуть спёртости воздуха, то где уж тут справиться дню, особенно если выдастся солнечный.
…Наконец, тронулись. Проходит полчаса, внук опять за своё:
- Бабуля, жарко.
- А ты поспи. Мы же рано встали. Сейчас бабушка тебе постелет…
- Почему жарко-то?
- Так лето.
- А ты говорила, когда поедем, будет не жарко.
- Ошиблась.


 …Каждая минута драгоценной для всех жизни в огромном старом ящике на колёсах даётся с трудом, потому что и с разгоном поезда свежести так и не прибавилось. Да откуда ей взяться, если не было и малейшего намёка на вентиляцию, тем более - кондиционер. Постепенно воздух превращается в большой серый сгусток, давящий на мозги. Потом сгусток принимается таять, стекая по лицам, плечам, спинам и ногам пассажиров. Те, кто уже проснулся, вереницей идут к туалету - смочить полотенца холодной водой.
Тут на свою беду появляется проводница, и народ начинает буквально молить о пощаде.

- А что я сделаю? Вентиляция не работает, - отбивается немолодая женщина.
- Почему?
- Не работает, и всё. Из всего поезда только в соседнем вагоне работает.
 
Ехала бы одна, вздыхаю думаючи, пошла бы в соседний вагон, приткнулась где-нибудь, а тут вон внук уже прилёг, ворочается, может, и уснёт. Да и куда вдвоём-то? Кому там нужны…

- Вагоны старые, ужас, - возмущается один пассажир.
- Везёте, как скот, - кричит на проводницу другой.
- Она-то причём? - защищаю рядовую труженицу, - сама жарится. Это господа от железной дороги совсем совесть потеряли.
- Тоже мучаюсь, - радуется защите усталая женщина.
- Бабуля, жарко, - снова жалуется внук, и я готова выпрыгнуть на ходу, чтобы ворваться в кабинет к ненавистному тому начальнику, от которого зависит состояние вагонов. Вместо этого говорю кровиночке:
- Потерпи, всем жарко.



Между тем солнце берёт своё, и в вагоне всё невыносимее, хотя едем в полумраке, опустив дерматиновые шторы. Настырные лучи загадочным образом пробиваются через щели и форточки и жарят по-страшному. Никогда не видела, чтобы солнце светило, как вражеский прожектор, а тут было именно так. Как же выдержать шестнадцать часов пути?! Дождик бы начался, что ли... Мечты, мечты... Случайно  узнаю, ближайшие соседи едут до самого Хабаровска, и немного успокаиваюсь. Постыдилась бы, ругаю себя, людям ещё хуже - почти неделю в такой душегубке сидеть! Но тут с верхней полки снова слышится голос внука:
- Бабуля, жааарко.
- Ну, давай я на тебя подую чем-нибудь… - беру в руки лист бумаги, пристраиваюсь к Серёжиной полке и пытаюсь создать спасительный ветер. Не очень получается, воздух такой горячий и влажный, что медленно перекатывается без пользы…


Наконец, внук засыпает, и я какое-то время чувствую себя свободной от мук совести, позволившей купить билет в плацкартный вагон. Туда-то ехали ночь в купейном, а назад путь предстоял дневной, думала, найдётся парнишке дружок, что поможет скоротать время, тем более что в гостях случилась большая неприятность - разбился планшет, теперь в дороге ни поиграть, ни почитать. Мальчику скучно.


Мне вот никогда не скучно. Если не читаю, то пишу, если не пишу, то фантазирую. И почему я такая странная? Господи, поставь мне, наконец, на вид. А то и объяви выговор. И запрети заниматься ерундой, разреши - только делом: шить шторы, чистить кастрюли, готовить немыслимые супы…
Пока что пишу. Зачем?! Не знаю ответа. Ответ есть на вопрос "почему?", а именно: не могу не писать. Причём каждый раз сажусь за тетрадь или за компьютер, удобнейшее изобретение для словоплётов, в полной уверенности: ну, щас выдам! И что же? Не выдаётся. Так, прикладываю слово к слову, как строитель кирпичи, и получается простой «домик», жить в котором можно, но очень хочется сбежать. Куда? Например, к тому, кто орудовал гусиным пером, как жар-птичьим, или к тому, кто гениально строчил металлическим где попало в перерывах между осмотром больных и мелкими шалостями. Как у них так получалось? Явно, Кто-то диктовал, невзирая на занятость.
А почему мне не диктует? Уж у меня-то времени хоть отбавляй, записала бы, будьте уверены. Продиктуй же, Господи, что-нибудь эдакое! Ну, хоть пару стихов для песен. Чтобы песни эти пело полмира, а вторая половина чтобы под них плясала. И чтобы каждый живущий знал, великие слова написала такая-то баба из русской деревни. И чтобы потомки знали!
…Во хватила! Впрочем, это секундный порыв. Так-то я скромная, будто курица.


Перечитала свою писанину... Снова не нравится всё, что вышло из-под пера. Да какое перо… Давно нет перьев. Металлические и те последние лежат по музеям или в затёртых щелях. Ну, может, провалилось какое внутрь дивана... Там и останется. Диван однажды выбросят, - сейчас это не редкость - и будет металлическое перо лежать до следующей эры. Уже и диван сгниёт, и поролоновые или шерстяные его остатки птицы растащат по гнёздам и превратят в перегной, и перегной начнёт называться культурным слоем, а перо будет ждать своего часа. Найдут его школьники будущего с серебристыми лицами и начнут думать-гадать: что за штука? Один предположит: не иначе как орудие пытки первобытных людей, нас то есть. Другой такой-то простой предмет примет за деталь от инопланетного корабля. Начнут теории возводить, пока не отыщется Мыслитель и не скажет: «Ребята, кажется, этой штукой древние люди писали друг другу письма». «Зачем?» - хором удивятся собеседники, ведь можно на любое расстояние передать светозвуковой сигнал. "Тогда этого не умели", - объяснит Мыслитель.


...А пока вот пишем, и не только письма… Пишем в пустоту, как вот я сейчас, и ждём ответа от вечности. И нас всё больше. Это в устной речи преданность слову уходит в небытие: всё чаще говорим короткими фразами, юные вообще объясняются знаками, для иных и междометие - роскошь. Свистнут, щёлкнут, цыкнут, сплюнут - и порядок.
 
Мой возраст - время ворчать. И ворчать есть о чём. Книги вон плохо храним, а бумага - дама капризная, чуть что, и пиши пропало. Ах, виртуальные завели! А если сбой? К примеру, Вселенская сырость? Что тогда? Не останется и строчки от того, кто писал, как жар-птичьим пером?



Пора заканчивать про поезд, буквально взгревший всех пассажиров. Глядь, девочку лет восьми, которой пора бы уж прикрывать грудь, родители раздели до трусиков. Вон старенькая бабушка мучается чуть ли не в агонии. Вон супружеская пара из Хабаровска мечется почти в такт вагонной качке. Интересно, о чём они думают? Полный мужчина средних лет, проросший густым седым волосом по всему телу, а потому напоминающий белого медведя, страдает больше всех: он то хлещет себя мокрым полотенцем, то укутывается им, а то вдруг свирепо замотает мощной шеей. Чувствую, кроет про себя и поездку в Абхазию, и вагон, и железнодорожное начальство, допускающее нечеловеческую жару. Их бы прокатить...

Наконец, наша станция. Внук уже бледен и не жалуется. Еле вывожу его в тамбур. Вот вагон открывается, встречающий нас  муж мой протягивает руки над ступеньками, чтобы подхватить внука, а тот... сверху извергает  на деда громадный фонтан  из желудка... Другие встречающие шарахаются, слава Богу, не они оказались первыми перед тамбуром. А вот проводнице прилетело тоже...