Тебе на память обо мне. главы 17-19. Куда угодно -

Глава 17. Детки - это цветочки

- Эй, Левка! А знаешь, в Африке живут черные-пречерные люди? - спросила за столом Верочка.
- Почему это?
- Там страшная жара, и они обуглились. А живут они в маленьких шалашиках и у них нечего кушать. Кости у них выпирают сквозь кожу. Вот так! - и Вера, шутя, ткнула Леву вилкой в бок.

- Ай, боля!
- А если приедут сюда, то слопают целый наш дом! И тебя в придачу. И еще добавки попросят!
- Ой, я боюсь!
- Вера, зачем пугаешь брата? Никто не приедет.
- А детки в садике говорили, что дикари существуют! Мам, а когда в садик пойдем? Ой, я в садик хочу! Мы домой скоро поедем?

- Вот папу дождемся, и вместе поедем.
- Ура-ура! Папа приедет! - взялась приплясывать Вера. - А когда?
- Осенью.
- Мам, ты что? Осень уже настала! Просто погода еще летняя. Ну, когда же папа приедет?

- Осень длится целых три месяца, - заметила Она. - Левушка, а куда ты собрался? Не выйдешь из-за стола, пока в тарелке не увидишь свое отражение.
- Отлажение? Как это?
- Это - вылизать до блеска!
- До блеска… Ой, боля, животик боля! У меня болит живот, мамичка, включи мультик!
- Я уже тебе говорила: телевизор не работает! Света нет.
- Нет? А куда делся? - Лева вскочил и принялся тыкать кнопку телевизора.

- Мамичка, а мультик смотлеть? - начал заново Лева.
- А мультик смотреть будем? - передразнила сестра.
- Нет, - вздохнул брат. - Свет отключили!
- Это все дикари! Они уже тут.
- Ой, боюсь, мамичка!
- А еще они отключили газ и воду, - продолжала сестра. - Но ты не переживай, ешь свою кашу! Скоро придет добрый дядя и все снова включит.

Иногда выдаются абсолютно несуразные дни. Как в плохом сне: бежишь изо всех сил - и все на одном месте. С самого утра на кухне остановились часы. Это были самые «глазастые» часы во всем доме, которые висели на самом удобном месте, никуда не спешили и не опаздывали, до секундочки точно показывая время. А потом по порядку отключили свет, газ и воду, как обычно случается в захолустной сельской местности.

Ей пришлось натаскать из бани воды, разжечь мангал, положить на него барбекюшницу, а сверху поставить обуглившуюся наполовину кастрюлю. Эту до боли знакомую процедуру Она могла бы проделать, пожалуй, с завязанными глазами. Вот в городе, - рассуждала Она, - в квартире отключение бытовых услуг равносильно пробуждению на необитаемом острове. В городе всем заправляет вещизм, люди там слишком зависимы от привычно-стандартного хода событий. И остается лишь смириться, уповая на милость коммунальщиков. Другое дело - деревня! Тут голыми руками никого не возьмешь! Что-нибудь да придумаем, как-нибудь - да выкрутимся…

- Сейчас будет дождь, - сказала Она, подбежавшей Верочке. - Скорей дуй на кухню, возьми миску и покорми Ваську и Бобика!
- Дождь? Откуда ты знаешь?
- Воздух становится сырой и тяжелый… - Она вдохнула полной грудью.

И уже через полчаса будто в насмешку зарядил жуткий ливень: дескать, воды у вас нет? Вот вам, пожалуйста, вода! Что, свет еще нужен? Да без проблем! Над потемневшем лесом с жутким грохотом начали извиваться блестящие змейки. Так что о том, чтоб выпустить детей на улицу не было теперь и речи, пришлось воевать с ними дома, который по обилию и разнообразию звуков все больше напоминал зоопарк.

Из-под кроватей что-то скулило и выло, в углах скреблось и шуршало, по полу стучало и грохало. А потом заново ныло, шумело и лязгало. Вещи без видимых на то причин начинали качаться, сдвигаться, затем сами собою куда-то «бежали». Двери «самостоятельно» хлопали, ящики открывались и закрывались... И настал тот момент, когда Она готова была отдать что угодно, лишь бы никто не вертелся под ногами, не вопил и не громыхал, проверяя дом и ее саму на прочность. В общем, нужно было срочно что-то сделать, пока детки не разнесли весь дом в щепки, а бедный кот Васька не стал седым.

Детям никак нельзя позволять болтаться без дела. А чтобы не дурили, их нужно нагружать работой, самым элементарным физическим трудом.
- Так, Верочка, возьми-ка веник и вымети из-под стола крошки.
- А почему всегда я? Это Левка виноват! - крикнула набегу дочь. - Левка крошит, пусть сам и метет!

Она успела схватить пробегающего следом Леву.
- Посмотрите-ка на этого кренделя! Весь в крошках!
- На какого еще хренделя? - Вера остановилась, как вкопанная. - Где этот хрендель?
- Не хрендель, а крендель, - поправила Она и пояснила: - Это такое хлебобулочное изделие.
- Тогда уж хрюндель! - принялась хохотать дочь. - А лучше - хрюн. Эй, хрюн; бери-ка веник и мети за собой сам!

- Вера, перестань командовать Левой.
- Я им не командую! Я просто говорю, что ему нужно делать.
- А я говорю, что это нужно сделать тебе! - повысила голос Она.
- А почему я? - продолжала спорить дочь. - Это все Левка! Не хочу, не буду!
- Стало быть, не царское это дело. Да? Ну, вот что, иди-ка сперва в угол, постой и подумай. Одумаешься, тогда подметешь.
 
- В какой еще угол?
- В кривой! - не выдержала Она.
На лице отобразилась работа, дочь замерла и перебирая, очевидно, все углы в доме, наконец, заявила:
- У нас нет кривых углов!

- Хорошо, стань тогда в ровный.
- А эта гадкая девочка выглядывает! - тут же радостно сообщил брат.
- Какая еще девочка?
- Гадкая! - повторил Лева. - Высовывает свой нос из угла!
Пришлось поставить носом в угол и Леву. За то, что ябедничает.
 
Словом, детки - это цветы жизни. Такие цветочки, чтоб вырастить которые требуется ударный труд и адское терпение. Маленькие эгоистики, вредины и ябеды! Мне, мне, мне… Мое, мое, мое…. А все остальное и остальные - подвиньтесь! Может быть, потому они нас, взрослых, так сильно, порой, раздражают, что являют нашу миниатюрную копию? С тою лишь разницей, что пока еще не умеют столь искусно вуалировать свои себялюбивые потребности. У них это все получается слишком прямо: прямо в лоб.

К примеру, взять хоть сейчас: если плохо им, то уж расстараются, чтобы и всем вокруг стало тошно. Из углов, где стояли вредины и ябеды, доносились вопли, крики, стенания. И ничего не оставалось кроме, как идти к ним опять, чтоб разговаривать, убеждать и договариваться снова.

Весь день ей пришлось провести в полусогбенном положении, так что к вечеру жутко болела спина. А еще под занавес, когда уже никто никого не слышал и не слушался, Она начала говорить высоким сдавленным голосом, так что еще сорвала себе горло.
Лева вовсю распевал:

- Ой, блатцы, юбо, юбо, блатцы жить! С нашей атамамой не приходится тужить!
- Не с атамамой, а с ата-ма-ном! - спорила Вера
- Я и говолю: с ата-мамой!
- Мам, а мам! Брат  надо мной издевается!
- Так, дети, спать пора! Переодевайтесь.
- Ой, а где моя пижмама? - спросил Левушка.

- Вот балда! - Верочка постучала брату по лбу. - Не пижмама, а пи-жа-ма!
- Я и говолю: пиж-мама, - невозмутимо заявил брат.
- Мам, вот видишь? Левка специально! Да что ж за день сегодня за такой!
- Какой волшебный день… - выдохнул Лева, повернулся на другой бок и засопел.
- Мам, опять! Ну, хрендель…

- Тише, тише. Да уж, денек и вправду выдался волшебный! Волшебство номер раз - отключился газ, номер два - кончилась вода, волшебство номер три - телевизор не смотри, потому, как свет вдруг сошел на нет! - зарифмовала экспромтом Она.

Когда случаются вещи от нас независящие, ничего не остается, лишь переждать-пережить, стиснув зубы. И если становилось совсем уж не продохнуть, Она медленно выдыхала и говорила себе: ты - мама! Мама может заменить и повара, и швею, и даже врача, но никто не заменит ее. Лучше - никто не сделает. Пусть даже что-то не так выйдет, главное, что намерения были благие.

- Спокойной тебе ночи, Верочка, - поцеловала Она дочь. - Надеюсь, хоть ночь-то у нас будет спокойной…

Глава 18. Куда угодно - только не в актеры!

Наконец, дом окунулся в безмолвие, и ничего не хотелось, как только слушать ти-ши-ну. Она распахнула окно и дышала в такт дыханию ночи. Перебирая в уме все аховые события за день, Она устало вздохнула: неужто сюрпризов больше не будет? Но вдруг легкий холодок пробежал по спине: «Угадай-ка».

Маняша говорила, сегодня прямой эфир! И что, Она увидит его? Не по фильмам, а как Он есть, с натуральными жестами, интонациями, мыслями, надеждами и мечтами… Что там плела Она Мане? Ах, да, что Он мечтает не быть одиноким.
- Ну, вот и проверим, смеха ради! - улыбнулась Она, вспоминая, как расписала его с помощью «Угадай-ки». - А, может, и не проверим: еще не известно дадут ли свет... Кстати, сколько время?
Она взглянула на часы: тьфу ты, ведь с самого утра стоят! Но, так и не заставив себя сходить поискать батарейку, прикорнула на кресле и даже успела уже задремать, как вдруг прямо перед ней появился Он. Она едва ли не подпрыгнула вместе с креслом. Но быстро сообразила, что, первое, Левушка снова играл кнопкой от телевизора и что, второе, наконец-таки, дали свет.

- Что ж, глаза все те же. Голубые и грустные. Ворот рубашки расстегнут, пиджак, джинсы, кеды, - принялась перечислять Она. - Надо же, угадала! Один-ноль в мою пользу! Интересно, юбилей что ли?
- Вот вы сейчас «юбилей» сказали. Я аж вздрогнул!
Она тоже вздрогнула, но сообразив, что это - интервью, расслабилась и произнесла:
- Все-таки юбилей, счет два-ноль.

- Вообще, это сложный возраст. Мужчина внутренний экзамен себе устраивает: что к этому времени сделал? Или не сделал? Или сделал, но не все.
- Кризисом среднего возраста это зовется! - пошутила Она.
- Да, разумеется, был и кризис. Неудовлетворенность профессией, личной жизнью... Наступила апатия, даже физиология взбунтовалась: вдруг посреди рабочего дня мог взять и отключиться. А дома, на выходных, так и вообще с кровати не вставал …
- Это усталость нервной системы, - подсказала Она.

- Было так тяжко, что решился поехать к прозорливому старцу. К нему не пускали, и я перелез через забор. Старец спросил меня про мечту и сказал, что только я сам в силах помочь ей осуществиться. В общем, внутренне я успокоился, хоть и не понял, как именно помочь своей мечте?
- Как-как! Раскрыть ладони и пустить на волю, - развела руки Она, но тут же сцепила в замок. - Значит, в церковь через забор... Что ж, угадала, что верующий. Три-ноль. Вот лучше бы рассказал, с чего начиналось актерство.

- Родился в провинциальном городке…
- Опять угадала! - перебила Она. - Провинциал. И снова в мою пользу четыре-ноль!
- …у нас был единственный клуб самодеятельности. Там за массивным столом восседала томная дама с сигаретой в зубах. «Повернись», - сказала мне басом. Я повернулся. Дама глубоко затянулась: «Слушай сюда, мой мальчик: ты никогда не будешь артистом. Но, черт подери, это ничего не значит! Ты будешь участвовать у меня в самодеятельности»
И Он так заразительно расхохотался, запрокинув назад голову, что Она рассмеялась тоже.

- Дома в семье чувствовал себя - прекрасно! А вот за дверью… Не знал, как вести себя на переменках, когда все бесятся, раздают друг другу подзатыльники. И в клуб-то пошел, чтоб побороть стеснение. Понимаете?
- Понимаю, - причмокнула Она и усмехнулась. - Значит, все-таки домашний хлюпик! Итого, счет пять-ноль.
- Признаться честно, жутко боялся сцены. Едва не проваливал экзамены в музыкалке по классу аккордеона.

- Аккордеон? А я прям-таки прорицатель! Хотя речь у нас с Маней шла про гармошку, но, думается, засчитать в мою пользу, все же, можно. Шесть-ноль!
- Еще играю на саксофоне и одним пальцем бренчу на пианино…
- Семь-ноль, восемь-ноль. Вот с Маней-то насмеемся!
- А чтобы окончательно избавиться от проклятой застенчивости, решил поступить в театральное.
- Девять-ноль.

- И с легкостью поступил! Мои родители, люди простые, рабочие, буквально плакали от радости: их сын будет артистом! Но в конце года мне залепили трояк с двумя минусами и вызвали маму…
- Печально, - посочувствовала Она.
 - Маме сказали: послушайте, через дорогу есть отличный техникум. Зачем портить мальчику жизнь? Или пусть в армию идет. Куда угодно - только не в актеры!
- Нет! - в голос заявили мы с мамой.

- А-а-а… стало быть, в армии тоже не был. Выходит, десять-ноль. Всухую… А который теперь час? - Она стала вглядываться в часы, но сообразив, что они стоят, снова посмотрела на экран.
- Как-то раз увидел по телику Олега Табаковского со своими студентами, которые спорили, и не между собою. А с ним! Мне так понравилась эта неформальная обстановка, что сразу же принялся паковать вещи в Златоглавую. Приехал. Стою, значит, с чемоданчиком, жду. Думаю: ну, первое время могу пожить у него, а потом что-нибудь дадут - квартиру, общежитие… Ведь мы ж земляки!

- Ого! Да от такой наглости горы раздвинутся, - всплеснула руками Она.
- Ну, да, дурак! Молодой и наглый, - подтвердил Он. - Пришлось ночевать на вокзале, но шанс я все ж-таки получил. А чтобы зачислили, сотворить нужно было невозможное: подпрыгнуть до потолка.
- Поднимите к небу глаза и запрыгайте, как коза! - усмехнулась Она.
- Нет, я серьезно! Подпрыгнуть и достать рукой до потолка. Это был этюд, признание в любви. И я подпрыгнул!

- И я бы подпрыгнула, если б передо мною сидел сам Табаковский! - съерничала Она.
- А потом начались со здоровьем проблемы. Внезапно открылась прободная язва - сквозное отверстие в стенке желудка. Жить оставалось какие-то полчаса. Увозят меня, значит, на «Скорой», а я им говорю: стойте, мне надо сначала спроситься у мамы!
Он снова по-мальчишески расхохотался, а ей не до смеху стало:
- Маменькин сынок… Значит, опять угадала. Одиннадцать-ноль! Что за ерунда? Спокойно! - скомандовала Она себе.
В студии появляется мама. Голос громкий, как у военачальника, движения точные, будто бы у хирурга и взгляд сканирующий, словно луч рентгеновской установки.
- Мамочка моя любимая! - срывается с места сын.
- Ну, в точности, как Лёвка-лизун, который то и дело лепечет на своем тарабарском «мамичка мия юбимия!» - улыбнулась Она.

- Вот самый главный человек в моей жизни! С нею стараюсь не спорить. Мама все видит насквозь. Генеральша!
- Сценарии всегда просматриваю я, - громогласно объявляет «генеральша». - И говорю часто: нет, не надо нам таких ролей. Переждем. Мы в пустоте играть не будем.
- Мы? - переспросила Она. - А мы поели, а мы поспали и в садике с детишками играли тоже - мы… Синдром не отсеченной пуповины! Это «мы» трансформируется обычно в «ты» и «я» годам к трем-пяти. А тут к тридцати пяти - все никак!

- Вот, мне исполнилось сорок… - замялся Он и принялся теребить кольцо на руке. -  А это уже возраст! Понимаете ли…
- Не понимаю! - перебила Она. - Ведь должно вроде быть тридцать пять… Впрочем, как и предполагалось, сохранился весьма прилично! Это первое. А второе, похоже, все-таки женатый, раз обручалку на безымянном пальце крутит. И, таким образом, отыграл сразу два очка!

- Так вот. К сорока приходит смирение, что некоторые роли сыграть, ну, не дано просто. Ну, не Машкинская у меня внешность, не мужицкая! Мой фейс всегда выглядел моложе, и голос отнюдь не бархат баритона. Так что, роли брутального красавчика как-то не клеились.
- Совершенно не брутальный, - припомнились ей собственные слова.
- Да, физические данные к успеху не располагали. Но я решил над собою работать! Вот одна из главных причин, почему в актеры пошел. Хотелось узнать свой потенциал, раскрыться, раскрепоститься, обнажиться на сцене…

- Оголиться, лучше уж сказать, - перебила недовольно Она. - У артистов это - завсегда пожалуйста! И в переносном смысле, и в прямом… Хм, душа нараспашку и оголенный нерв!
-  …артисты - это ведь люди без кожи, - продолжал Он. - На сцене, на съемочной площадке перед камерой мы на пределе нервного срыва...
- Скажите, пожалуйста, нервный какой!
- …и так трудно вынашивать внутри этот взрыв!

- Да еще и взрывоопасный! Ну, никогда не понимала, в чем толк этой профессии? Чтобы сидеть на пороховой бочке, щекотать себе нервы чужой болью и дожидаться, когда же рванет!
- В чем смысл актерской профессии, хотите знать вы? - взглянул Он в упор. - А сами-то как думаете?
- Деньги зарабатывать! - выпалила Она.

- Да, многие думают, заколачивать деньги. Тогда лучше выбрать другую работу: нормальную, которая с девяти до шести. Актерство же это - бесконечность, в нем растворяешься!
- Что ж, диагноз подтвердился, более чем… - пробурчала себе под нос Она. - Трудоголизм хронический! И сейчас самое время воспеть оду.

- Это профессия тяжелейшая, сложнейшая, прекраснейшая и редчайшая…
- Ну-ну!
- …сродни профессии адвоката.
- Да ну!
- Не верите? - переспросил Он и уставился через экран на нее.
Она чуть было не подскочила во второй раз. Монолог непостижимым образом превращался в диалог.

- Сейчас объясню. Эта профессия призвана оправдывать. Человек состоит из всего самого разного: из плюсов и минусов. Так вот, актерская работа заключается в том, чтобы даже в самом отрицательном герое отыскать некий плюс, который помог бы его оправдать, ну, хотя бы отчасти…
- Знакомый способ, однако! - воскликнула Она, вспоминая учебу в театральном. - Короче, чтоб не спятить с ума от пороков своих героев, нужно их пожалеть, понять, обнять и утешить. Ну, что ж, если кому-то нравится балансировать на грани безумия…

- А мне, может, интересно докопаться! - на этот раз перебил Он.- А что именно заставило человека поступить плохо, нечестно, жестоко… И, поняв это, выудить из себя, нужные для роли качества. Так что, приходится  черпать и вытягивать изнутри такую бездну ощущений!
- Говорю же: умопомешательство! - не уступала Она. - А если этот персонаж…
- Даже если это самый последний придурок!
- Бред какой-то! Копание в человеческой низости - это же… это… все равно, что вываляться в грязи!

- Нет, это как в баню сходить! Хотите, я вам докажу?
- Попробуйте, - кивнула Она.
- Достигнув самого дна и поняв все слабости человеческие, в итоге ты - возвышаешься! И благодаря такой отрицательной роли ты - прочищаешься! Вот как я понимаю смысл своей профессии.
- Слава Богу, что вовремя сообразила выбрать себе другую!- буркнула в ответ Она. - Ни тебе взрывов, ни, как следствие того, оголенных нервов.

- Да, тяжело, да, опустошает. Силы уходят… Но что-то и прибавляется! Ведь каждая роль это - поиск. Благодаря роли себя познаешь! И конечная цель - через взрыв прийти к внутреннему покою. Вот, Машкин, к примеру, говорит, что актерство для него, как попытка озарить свои внутренние потемки.

Глава 19. Ты - светишься…

- Кто это тут Машкина поминает, а? - прогремел голос, и камера нацелилась на вошедшего в студию.
- Мрачный человек! - вскрикнула Она.
- Хочу сделать чистосердечное. Мирон играет лучше меня! - Машкин стукнул по плечу именинника, и тот от неожиданности чуть не соскочил со стула. - И, знаете, что я подозреваю, а? Что Он играет лучше всех!

- Хорош скромничать! - в ответ именинник, тоже любя, хлопнул друга, и на этот раз со стула едва не полетел Машкин. А потом оба начали оглушительно хохотать.
- М-м-м-да… - протянула Она. - Сталкиваясь с людьми, обладающими даром истинной гениальности, осознаешь каждый раз, что люди они - чокнутые!
- Мирош, а знаешь ли ты, что тебя за идиота почитают? - Машкин развалился на стуле. - А почему - знаешь? Есть такая поговорка: дураков работа любит! Говорят, работаешь много…

- Да мало что говорят! - на полном серьезе возразил Он. - Я-то знаю, что такого уровня профессионализма, какого хочу - никогда не достигну. Мне мало бывает проделанной работы! Все кажется, что можно поработать детальнее, глубже, плотнее. В более сжатом режиме, и, может быть, даже без выходных.
- А что не работается в нормальном режиме и с выходными? - подняла брови Она.
- Потому что в сжатом режиме есть свой смысл. Когда тебя ставят в жесткую ситуацию, можно родить нечто такое, чего и сам не ожидаешь!

- Ежика колючего! - усмехнулся Машкин. - А затем прокатиться с мигалками в «Неотложке».
- Было дело! - подтвердил Он. - Однажды почувствовал: еще немного и все, реанимация. Ведь когда работаешь с увлечением, не можешь есть, не можешь спать. Порой, как наваждение, перед глазами встают образы, целые сцены...
- Что, снова совпало? - спросила себя Она, вспоминая фразу из разговора с Маней «не может никак заснуть, и образы являются ему ночами».
Взглянув на часы, ей показалось, будто бы время сегодня застыло. Так, завтра прямо с утра нужно будет сменить эту так некстати сдохшую батарейку!
- Лучше про Мышкина расскажи, а? - предложил товарищ.

- До сих пор не понимаю, за что меня взяли на эту роль? - Он принялся покусывать правый уголок губ и одновременно теребить кольцо на руке.
- За что, за что? За красивые глаза! - не выдержала Она, но сразу же замолчала, опасаясь продолжения диалога.
- Наверное, за глаза, - подтвердил тут же Он. - Ведь глаза являются отражением нашего «я», истинного и подлинного. Видимо, что-то такое, для себя подходящее, углядел во мне режиссер.

- Ну, и как быстро «шкурку» князя удалось по себе подогнать? - съязвила Она.
- Долго искал ключ к этой роли… - Он начал крутить на пиджаке пуговицу, не замечая, что вот-вот оторвет. - В сотый раз перечитывал первые строки романа, представляя, что князь тоненький, нет… щупленький, нет…
- Худенький, - подсказала Она и подумала, что пуговица дышит на ладан.
- Настолько худенький, что проглядывается весь насквозь! Князь все равно, что прозрачный: ни от кого не таится, ничего не скрывает… Потому что ему - нечего скрывать! - Он дернул пуговицу, оторвал, а потом зашвырнул в угол.
- Ну что за неспокойные руки! Вот уж действительно, не знают, куда себя деть, - заметила Она.

- Мирошенька, успокой пальцы! - вмешалась родительница.
Сын послушно сложил руки по-школьному, одну на другую, и с увлечением продолжал:
- И знаете, что я понял? Эта утонченная физическая природа была выражением природы духовной! В общем, за два месяца пришлось похудеть на десять килограммов.
- Делов-то, а? - перебил Машкин. - Достаточно лишь скинуть килограммы - и вот Он - Мышкин, с потрохами!

- Конечно, только этим не обошлось. Приходилось отыскивать постоянно в себе нечто такое, связанное с Мышкинской сутью. Часами торчал у зеркала и видел: стоит Мирон Мироненко, только в бороде и усах. Ну не его «зрачок», не Мышкина! В общем, играю первый дубль, второй, четвертый, шестой...
- Столько не живут! - прокомментировал Машкин.

- Ужас! Не нашел! И снова принимаюсь прокручивать в голове все эти черты: доброту, сострадание, бескорыстность, искренность… - взахлеб рассказывал Он. - Какое-то почти что надземное существо, которое обладает набором качеств без отклонений от истины, и кажется таким… каким-то… - Он замялся и начал подбирать слово, схватившись за очередную пуговицу, но многозначный взгляд матери остановил его.

Она тоже начала искать подходящее слово:
- …каким-то… что ли, дистиллированным...
- …пастеризованным. Как молоко! - воскликнул Он, обрадованный таким сравнением.  - Все микробы в виде изъянов человеческой природы в нем отсутствуют. В общем, я был в панике: как сыграть безупречность? В нем нет привычного «это мое!» Мышкин пришел, чтобы отдавать миру. А на то, чтобы брать, даже не посягает! Помните, какая главная особенность князя?

- Не может лгать, - ответила Она.
- Вообще не обманывает! Ни на секундочку. Однажды я решил провести эксперимент: не врать целый съемочный день. И сразу, знаете ли, все заметили какие-то странности.
- Ну, как же-с! Помню-помню, - вмешался Машкин. - Гример спрашивает: хорошо ли наклеена борода, удобно? А в ответ…
- …тут не хорошо и там не удобно! - перебил Он. - Нет, абсолютная правда - это тяжело очень. Лучше сказать, практически невозможно. Но только не для Мышкина! Князь, сам по себе, такой, и по-другому не умеет. А я под конец дня так устал, будто шахтер!

- Ну, разумеется! Зачем «уставать» от правды? - пожала плечами Она.
- Только не поймите превратно… - будто бы начал оправдываться Он. - Искренность - и в жизни, и в творчестве для меня, как лакмусовая бумажка! И мое непреложное правило… - Он снова начал покусывать губы, сомневаясь, сказать или нет. - Да! Честность по отношению к себе и к окружающим. Чего бы потом мне не стоило…
- За такие слова дорого платить придется! - выдохнула Она и добавила: - Как пришлось заплатить Мышкину.
- Именно правдивость помогла изнутри - что называется, с кишками ощутить этот персонаж...

- Ага! - гаркнул Машкин. - Так с ним сросся, что и не отодрать! Поехали как-то в рекламе сниматься, так Он, подлец, голосом Мышкина разговаривает! А?
- Полгода не мог его из себя вытравить! Мышкин врастает в кожу и кровь. И ощущение, что душа напиталась его глубиной… А эти глаза? От них невозможно отделаться...
- Это уж точно! - выдохнула Она, подловив себя на том, что снова разглядывает голубые с грустинкой глаза.

Раньше, когда работала журналистом, ей не раз доводилось писать о честности и об искренности. Она наверняка знала: искренность и честность изобразить нельзя. Никто не поверит. Теперь в голове вертелись слова из разговора с Маняшей: «Ну, что за правдивый до неприличия взгляд!» И всматриваясь в эти глаза, Она с удивлением понимала, что, глядя в них, возможно говорить одну только правду.
- Но почему так затягивает…

- Почему? - спросил Он. - Наверное, потому что светлый. Князь через глаза светится,
- Я не о князе. Ты - светишься… - произнесла Она и тут же прижала пальцы к губам. - Так, это уже лишнее, это уже личное. Да что ж такое! Этот человек будто бы возымел над нею влияние. Прицепился со своим светлым мышкиным, тьфу ты, Мышкинским взглядом…
- А, может, я лучше светиться умею! - вдруг пошутил Машкин и подмигнул своим черным блестящим глазом. - Если, не в роли идиота, так в роли светодиода! А?