Куликово поле

               

Жизнь человека в бездне бытия,¬
Как капля в океане – едва ли различима.
Но капля каждая – суть океан;
Так каждый человек, суть бытия являет.

И каждый день, и каждый час
История, свою судьбу свершает;
Но, не без нас, не мимо нас –
Из нас источник вытекает.

События минувших лет,
Минувших дней свершенья –
Не дым рассеянный ветрами,
Не кость, закопанная в прах –
Но кровь, кипящая в сердцах
Подобно роднику, стремящемуся в вечность.

                ***


                О, Русская земля! святая Русь!
                Многострадальная Россия!
                Украшенная тихою красой:
               
                Лесов дремучих, необъятных  далей,
                Широких рек; зеркальностью озёр,
                Морей студёных, с ветреным их нравом,
                Хребтом Уральских гор;
               
                Берёзкою, склонившею свой лик к ручью,
                Девичьею улыбкою, смотрящеюся в небо
                с грустным взглядом,
                Ты, – взор наш, тихим изумленьем наполняешь,
                И сердцу нашему восторг любви дари;шь.


                Но ныне, взор мой в степи простираю.
                В степях ищу следы отцов.   
                О, степи русские! о, сколько крови
                Богатырей российских  впитали вы в себя!
                Взрастив народ вольномогучий и свободный,
                Народ правдолюбивый. Страстотерпец –
                Всех болей испытавший глубину,
                И чашу горечи до дна, испивший не однажды.
               
Отцы! Ещё стоит он – русский витязь на распутье.                И смотрит вдаль в раздумье безотрадном.
Печален взор его, не всем его понять.

Всё тот же камень перед ним лежит,
Всё тож глаголет.
Всё тем же – мёртвым языком,
Начертанным неведомою силой,
Иль ведомою всем рукой.

Всё тож богатство предлагает,
Невестою – всё той же льстит,
И, тою ж смертью угрожает.
И ворон – тот же – всё кружит

Над головой. И грая, каркает тоскливо:
“Не призрак ль ты мечтаний сонных?
И, был ли ты? и есть ли ныне?
Что, суетясь, стремишься ты опять
                в те неизведанные дали.
Как будто бы желаешь пробудиться,
Иль разбудить Кого, иль смертию забыться
Во сне, меж тем, блуждая беспробудно”.

Что ж, богатырь перекрестясь ответит,
На сей баюкающий вопль? ; О том отдельный сказ.

А ныне, повесть я хочу поведать
Известную, пожалуй, всем.
Но несколько иначе, иным слогом
(Пусть неумелым, грубым, не искусным –
В том снисхождения прошу),
Я древнее сказанье воскрешу.

                ***
 
                Молитву к вам простерши, святые праотцы
                Прошу, мне силы даровать, невежде:
                Воспеть неискушённым слогом,
                Великий подвиг князя Дмитрия и воинов его,
                Во славу земли русской, и к пробужденью смысла.


               
                ***
               

               

О, горе, горе нам!
Восстал на брата брат,
И гибнут русские сыны,
В междоусобных бранях.

Богатый, бедного терзает,
Лелея жадности змею,
И в праведных судах
Корысть, – неправедно вещает,
И, совести глашатаи молчат...

Но, нет, не так хотел начать я.
Не о веках средневековья мрачных,
Не о невежествах толпы,
Не о разбоях княжьих –
Хотел я рассказать.

Хотел поведать я о красоте земли:
Земли – берёзово-сосновой,
Опершейся на вековечный дуб;
Иссиня-розово-морозной
Раскрашенною краскою зимой;
Ромашкою, расцветшею на солнце,
Окаймлённой –
Речною лентою осенней синевы.

О городах – торговлею и промыслом богатых,
Насаженных заботливой рукой.
О храмах белокаменных, которым равных нет,
В величии и чистоте их устремлений.

О тех сокровищах премудрости и знаний –
О книгах – писанных руками преподобных,
Пропитанных их потом и слезой.
О людях – принявших Христа любовью,
А не мечами и огнём насилий
(Не будем клеветать без меры,
За каждое рака;, ответить нам придётся).

О, Русь! ; В тебя гляжусь я без отрады.
В очах твоих я вижу грусть, и…
Если бы не та година роковая…
Но кто ж избегнет Божьего суда?

Вот так!.. – В единый миг, всё содрогнулось!
И в прах обращено.
Истреблено пожаром беспощадным,
Татарскою стрелой уязвлено,
Покрылося всё пеплом и тоскою:
В год – тридесять седьмый
Нашествия на Русь, Батыя хана.

И плакала земля, и кровью и слезами.
И плакал с нею я – во сне ль то, или въяве.
И стон детей, и вопли жён
                и дым церквей горящих –
Взносились в небо, словно фимиам кадильный…


      


С тех пор, минуло полтора столетья.
Как птица Феникс вновь из пепла –
Восстала Русь. Окрепла,
Обновилась силой и, наконец, решилась свергнуть                То тягостное иго, татарских хищных орд.

В те времена среди татар
Уж не было единства.
Давно потомки Чингисхана,
                Друг с другом грызлись за престол.

И вот, – Мамай –
Не будучи из рода хана
(Он темник был – первейший воевода)
Насильем, завладев столом,
Решил напомнить,
Русским городам и сёлам,
Все ужасы Батыевых времён.

И, не смотря на то, что на Воже,
Уж потерпел от русских пораженье,
Упорством вновь вооружась,
Собрав полки татар,
Алан, черкес и ясов,
И даже крымских фрязов
(Как говорят),
И заключив союз с Ягайлом –
Литовской стороны великим князем –
Он двинулся на Русь.

Оставив слева Дон,
Он станом стал
На пограничии земли Рязанской,
У устья речки, именем Воронеж.

Такую весть услышал,
Великий князь Московский Дмитрий,
От гонца
Великого Рязанского княженья,
В осьмидесятый год, четыренадесятого столетья
От Рождества Спасителя Христа,
В начале летних дней.



               
             Молитва князя
 

Молитва – спутница душ робких и несмелых.
Что пользы в ней, когда грозит беда?
Ужель избавит от меча, иль от огня,
Ума и чувств безвольное теченье?

Так рассуждает человек несчастный,
Опасностей не знавший наяву.

Молитва, не пустое упражненье.
Не призрачная крепость слабых душ.
Она – есть собранность души, с путей смятений;
Она – определение прямой стези;
Она – решимость до конца идти.

Она завет, ; между Творцом и человеком:
Отныне, Друг за друга до смерти стоять,
И бремя общее нести, ; Друг с другом вровень,
И в равном быть ответе за него.

Всё, в руки Бог отдал тому, кого избрал
Свершителем быть судеб на земле.
Но так отдал, что, ; как бы взял
В Свою руку его, прижав к Себе.

Но, взявши, Он не сжал,
Не стиснул благодатный дар,
Но обнял благодатию свободы.
Чтобы любовью при;нять на Себя,
Судьбу всех малых на земле.

“Спаси меня о, Боже, во имя славное Твое,
И в силе Твоей правды рассуди.
Услышь молитву, и внуши глагол моей души.
Восстали на меня, сильнейшие меня,
И Бога нет пред ними”.

В каких словах, своей души печаль,
Излил пред Богом князь Димитрий, –
Мы не знаем. Но ведал князь (уж, несомненно),    
                вопль Давида –
Гонимого завистливым царём, в чужую даль.

Молился и Мамай в своём шатре.
Молился Всемогущему Творцу.
Молился об отмщении мятежному врагу,
Забыв, что сам – мятежник первый.

Но Бог нелицемерен.
Не в силе, сокрушающей скалы;,
В огне палящем, плавящем металлы,
Являет Он Себя.
Но в веянии тихом правды,
Уставшее лицо души,
Своею свежестью бодрящей.


   




      Совет. Сборы войска

Тогда же, укрепивши дух молитвой,
Великий князь, послал гонцов,
Во все концы Руси великой,
К наместникам своих владений,
Князьям подручным и союзным;

И прежде всех, к серпуховскому князю –
Владимиру – двоюродному брату своему:
Сзывая всех, на подвиг ратный,
“Да защитим, земли родной предел!”

                ¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬

Надменьем силы опьянённый, псевдохан,
Надменное посольство шлёт в Москву.
И требует с Руси, положенную дань,
Которой обжирались, ханы Золотой Орды.

Собрав совет: бояр,
Князей и пастырей церковных,
Стал вопрошать, великий князь:
“Как поступить нам ныне”?

Собор духовный положил:
Не торопиться кровь пролить,
Но миром дело разрешить,
Послав дары Мамаю.

Тогда же решено – быть по сему.
И одарив послов татарских – князь,
Ответное посольство шлёт Мамаю.
Послом же был – Захарий Тютчев.

                ***    

Меж тем, боярин Вельяминов –
Коломенский известный воевода –
Пир учредил, в преддверии войны,
(Как то, обычно, русским людям
В канун сражений вместе быть
В веселии застольном,
“Авось, не свидемся уж боле”).


Там собрались, все воеводы и князья,
И сам великий князь Московский.
И вот – гонец, от Тютчева Захарья,
С тревожной вестию: “Мамай, с великим войском,
Движется к Москве.
В союзе с ним Ягайло.
И даже, (будто бы), рязанский князь Олег,
С Мамаем заодно”.

Собравши вновь совет, решили:
Не медлить боле, но спешить –
Всем воеводам с их полками,
К Успенью дню, в Коломну град.

А сам, великий князь, пускает сторожу
В Донскую степь, на Быструю Сосну,
С наказом: “языка добыть,
Дабы узнать наверно, намеренья татар”.

Вот имена их: первый Родион,
Второй, Андрей Власатый,
Потом – Василий Тупик и Яков Ослябятов.
Они – на веки в книге жизни.

Князь в напряжении душевном, ждал вестей,
Но сторожа не возвращалась.
Тогда Димитрий, посылает им вослед
Вторую сторожу, с наказом: “возвратиться вскоре,
Как тотчас, что-либо узнают”.

Их имена: Климе;нт Поле;нин,
Иван Свясло;в, Григорий Судоков.
Господь да помянет их в Вечном Царстве.

И вот – навстречу им, Василий Тупик
С тревожной вестью: “точно так,
Как известил Захарий –
Мамай, у рубежей земли родной,
Ягайло и Олег с ним в договоре.
Но ожидает осени, чтоб хлеб несеянный
Пожать руками русского народа,
И в закрома свои убрать,
Во славу собственного рода”.

Князь и преподобный Сергий


 
Дремучий лес.
Лес русский, дивный,
Исполненный чудес
И страшных тайн,
И красоты нелестной.
Здесь, путь лежит зверей известных:
Волков, медведей, лис, куниц,
Коварных рысей, бурых соболей,
Оленей, белок и лосей.

Здесь – русские князья,
Опасною охотой забавлялись.

И лесом, русский християнин
Жил, питался:
Грибами, ягодами, мёдом,
Орехами и дикой птицей,
Дом рубил,
Зимою лесом согревался.

И в лес, бежали от молвы житейской
Русские монахи.
Здесь – среди безлюдной чащи,
Во мраке сосен вековых,
Впускающих в полдневный жар украдкой,
Весёлых бликов огоньки.
Здесь – русский инок находил,
Бесстрастья опытов придел.

Монах, не мрачный нелюдим,
И не отчаянный беглец, в пустыне дикой;
Не призрак странный, без души,
Иль бурею сломлё;нный тополь, в роще мирной.

Он просто осознал, всю тщетность суеты,
И всю бесчестность мировых раздоров,
Стяжаний ненасытных и дурной мечты –
Быть восхваляемым пустой толпою.



Он просто Бога возлюбил
Всем сердцем, всем умом,
Всей крепостью своей души;
И в Нём одном –
Нашёл соцветия всех таинств.
Всех таин духа, красоты, удел любви
Границей не стеснённый.

Он в Боге, сердце положил,
И Бог в него вселился,
Исполнив радостным восторгом
Любви – как утренний рассвет;
И озарив ум, смыслом изначальным
Творец – творение – Собою быть сподобил.

И распростёр свои шатры, –
В дремучем лесе, и в пещере тесной, –
Для каждой страждущей души;
Для тех, кто растерял все смыслы,
                на путях мечты,
И кто любовь убил, неосторожным взглядом.

Не всякий ведь, стремиться полюбить
                всецело, глубоко,
Нет, лучше так…
                Поверхность лишь, и кожу –
Предмет, которым обладать легко.

Но обольщаем мы свои сердца,
Истрёпанные гнусною привычкой.
Нельзя любить, не жертвуя собою;
И не любя, – нельзя прожить, –
Не жертвуя своей душою.

И вот – пустыня предо мной простерта,
Блаженная, святая простота!
Церквушка бедная среди неё стоит;
Ряд келий там и сям, без распорядка бдит;
Убогих огородов лоскуты,
                И редких иноков безмолвные труды.


Я одного из них, решился вопросить:
–Где ваш игумен преподобный?
– А вон он, пред тобой стоит,
С мотыгой в огороде.
– Ужели, он и есть, иль надо мной смеются?
Седая борода не длинна, ни кратка,
Одежда латками зашита.
Он ковыряет землю столь усердно,
Как будто отродясь лишь этим занимался.
Я подошёл, – он до земли мне поклонился.
В его глазах, сиянье детской чистоты и мира,
И… меч пронзающий насквозь.
 – Кто здесь игумен? – я спросил.
В ответ мне – трубный звук и конский топот.
Врываются стремглав три княжеских слуги,
 “ Посторонись” – и чувствую, – толчок мне в спину,
И отлетел я сажени на три.
Я далее смотрю, дивясь в себе – бояре с князем,
Въезжают в двор монастыря.
Навстречу старец выступает,
Им, кланяясь издалека.
Князь и бояре, спешившись с коней
И шапки бросив долу,
Ответствуют ему поклоном.
Потом, все вместе входят в церковь.
Молебен отслужив, тотчас идут в трапе;зу.
Немного времени спустя, выходят –
Слышу разговор их издалеча:
 – Благослови отец, твоих сынов
На подвиг, с ратию татарской биться,
За землю русскую, за веру христиан.
 – Прольётся много крови,
Повременить нельзя ль с войной?
Дарами откупиться?
 – Уж посланы дары, Мамай на Русь стремиться;
Твердо намеренье его, дарами не прельстится.
 – Благословен Святый от века!
Ступай, без колебанья князь,
Отныне – Бог с тобой.
И отозвав отдельно князя,
Он тихим голосом сказал (едва расслышал я):
– Ты победишь, но жертвою великой.
И оба прослезились.


Когда отъехал князь,
Я обратился вновь к святому:
 – Прости отец,
Я обольстил себя мечтой.
Иной я образ начертал в уме своём –
Не твой смиренный вид.
Мечтал увидеть я пророка,
Метающего молнии из глаз,
И горы преставляющего словом.
И вот – передо мной, предстал убогий старец,
Лишь взгляд твой выдаёт сиянье тихое Фавора.
Но старец отвечал: “ ты верно рассудил,
Я точно – лишь старик,
Молящий здесь, в пустыне, Бога,
Простить мне многие грехи.
А слава…, ; старец усмехнулся – седою бородою потрясая,
Легко пророком быть, в наш век.

…А что, тоска тебя гнетёт,
Так это неизбежно.
Весь мир во зле лежит;
А мир, не этот пень, ты на него не сядешь.
Мы – мира часть, и мир – частица нас.
И грани нет, но есть взаимодейство. 
Премирны мы лишь в Боге –
И в Нём одном, истоки обновленья.

Он, средостение вражды, поправ крестом –
Явил нам внове мир, попра;нный нами древле.
А мост, сквозь пропасть меж людьми – общенье.
Общенье чувств и мыслей и добра;
Общение любви, не знающей презренья.
Вражда, непонимание и страх –
Суть порождения глухонемой души,
Засыпавшей источники живой воды
Песками самомненья.
Больны мы брат, больны – не сущим,
Несущим нас по адовым кругам.

А есть ли исцеление?.. о, есть!
Распятый наш Господь, на третий день воскрес,
И смертию своею вывел нас
Из замкнутого кругообращенья.
Он – выход наш, Он – наша дверь;
Он оправдание всего миротворенья.

Иди за мною, сей же час,
Я покажу тебе души преображенье.

                Мы вышли за врата.
Прошли версту, иль боле,
И стали под высокою сосной.
 – Что видишь ты? – мне старец говорит,
 – Я вижу, камень под сосною. “Смотри!”
                И посохом о камень ударяет,
И вижу, – из-под камня вытекает
Живой воды струя, на камень напирает,
И вот, – родник течёт, обильный вод кристальных.
– Мы, мира часть, и в Боге часть имеем,
И во Христе, мы чудеса творить умеем.
Ступай! И час благословляй, когда
Божественною волей, ты появился, на сей свет.



             Выступление в поход.
                Дмитрий Иванович и Евдокия Дмитриевна.



Настал двадцатый августовский день.
Ещё благоуханьем яблок,
Дышали улицы Москвы.
И ранним, тихим утром, –
Когда прощальный блеск звезды,
Лишь предвещает солнечный восход, –
В Успенском храме скрытом мглою,
Димитрий князь
Колена перед Богом преклонял,
Моля Христа и Богоматерь,
О милосердном заступленьи:
Да пощадит Владыка правый,
Земли родной предел,
Церквей святых – сияющие главы;








Детей и жён российских – нуждный плен –
Да не постигнет бедственный удел.

И вышед вон из храма, князь,
С супругой милою прощался, Евдокией:

– Прощай, любезная супруга; прощай, сестра жена;
Прощай подруга, голубица, – крылом своим
Укрывшая меня в ненастный день.
В очах твоих, я черпал утешенье;
В твоих речах и в гласе сладкопенья,
Я находил приют среди мятежных бурь.
Твоё лишь сердце, мне подмога;
Твоя молитва – верный щит;
Твой вздох – мне пламень в сердце раздувает,
Твоя слеза – что молот кузнеца,
Кующий меч булатный.

– Супруг мой милый, сокол ясный,
Орёл, парящий высоко,
Своими крыльями покрывший,
Печали сердца моего.
Твои глаза – как ясный день июльский,
А облака… пускай дождём прольются,
На зеленеющие нивы.
Твои слова – как сладкий мёд,
Как молоко, питающее души.
Твой голос – звук трубы,
Зовущий мужество на брань.
В твоей душе отвага.
Бог с тобою!
(Слеза скатилась по её щеке)
Ты победишь! А я, молиться буду.


И жизнь, и смерть в руках Творца.
Победа или пораженье – всё в вечности впечатлено.
И нам дано от Бога,
Во время скоротечной жизни нашей,
Запечатлеть на сердце как на мягком воске
Кто мы, и с кем,
И чей начертан образ в душах наших …

Князь и княгиня обнялись, поцеловались
И простились. Князь обнял также сыновей,
Благословил их, дал им наставленье,
И седши на любимого коня,
Он выехал навстречу войску,
На площадь – прямо супротив кремля.

                ***


Что вижу я? Что – зрелище сие?
Подобное сему, бывало ль на Москве когда?
Бывало ль столько воинов, в одно и то же время,
В доспехах, блещущих в лучах рассвета!

На улицах и площадях, куда не глянь, всё – копий лес;
Пурпурные щиты, сияющие шлемы,
Бряцанье лёгкое броней,
И колыханье стягов в утренней прохладе.

Вдруг – колокола звон, подобно грому,
Раздался за моей спиной…
И вижу – князь великий, со свитою
Въезжает на коне. С ним рядом, брат Владимир,
Поодаль Белозерские князья:
Семён Михайлович и Феодор Романыч.
За ними: князь Андрей, Каргопольский князь Глеб,
Ростовские, Устюжские князья, и Курбский Лев;
Андрей с Романом Прозоровские,
И Муромский Андрей, Мещерский Юрий,
                Феодор Елецкий.
И множество других, князей и воевод
В доспехах позлащенных, пурпурных
Приволоках, увитых вязию златой.

Тогда умолкли звуки колоколен.
И возгласил великий князь:
 – О други, братия, отцы –
Идём на смерть, не пощадим же жизней –
За землю русскую, за веру христиан,
За Божьи церкви, за детей, за жён родимых!
Ответствовали князю воины:
 – Без сожаленья головы положим –
За Христову веру, за русские пределы,
И за тебя, великий князь!

Тотчас, раздались звуки труб
И горестное женщин завыванье –
И войско двинулось в поход!

Тремя путями войско шло к Коломне.
Одну часть – Брашевской дорогой
Вёл князь Серпуховской Владимир.
Другую часть – Белоозерские князья,
                Семён и Фёдор,
Вели Болванскою дорогой.
Димитрий князь Московский,
Вёл третью часть – дорогой на Котёл.

За войском двигался обоз,
Нагруженный едой, и на телеги,
Сложили воины доспехи и щиты,
Ради удобства пешего похода.

Княгиня ж Евдокия, взошедши в терем свой высокий
Смотрела вдаль, на всё Замоскворечье –
Как бесконечной чередою, тянулись воины за горизонт.

Что, взор её печальный нам расскажет?
Что, сердце, скрытое в груди, отобразит?

О, сердце женское! О, женская слеза!
Доходчивей порою слова,
И убедительней ума.
Стремишься ты к престолу Бога,
И достигаешь без труда.

Сочувствием и состраданием полна,
Ты молишь Спаса – не о правде, не о судах;
Ни милости прося, ни жизни, ни пощады.
Ты – лишь безмолвно предстоишь
Престолу Спаса, без слов моля Его…

Как мне приблизиться к тебе – жена?
И как постичь, твоё мне чувство;
Mолитву как излить, с тобою вместе –
Когда в ней нет ни слов, ни мыслей,
Лишь душа – исполненная горечи и веры.

Смотрю в глаза твои, и вижу небо в них,
И солнца луч, играющий на водной глади.
Дорогу, сквозь деревьев строй, стремящуюся вдаль,
И воинов ряды, на смерть идущие,
И князя, на коне предшествующего им.

Но сердце, сердце… перед ним я отступаю.
И тайну сокровенную – тревожить
Мыслью дерзкою не стану.
То Богу одному – что втайне – Ему лишь ведомо вовек.

А войско всё стремилось вдаль,
Пока не скрылося из виду.

                ***

Через четыре дня, достигли города Коломны.
И в нескольких верстах, на Сиверке – речушке малой –
Был встречен воеводами великий князь,
Что ранее пришли ко граду.
А в воротах его встречал Герасим –
Коломенский епископ,
Священники с крестами и народ.

Наутрие, собрав полки в широком поле –
Зовущимся Девичьим – князь Димитрий
Устроил войску смотр.
И разделив его в четыре ополченья,
Он каждому назначил воевод.

Великий полк – возглавил сам,
В подмогу взяв князей Белоозерских.
Полк правый – вёл Владимир – князь Серпуховской,
А левый, Глеб – князь Брянский.
Передовым полком руководили,
Друцкие князья – Димитрий и Владимир.

На следующий день, в соборном храме
Города Коломны помолившись –
Дружины двинулись в поход.

У устья Лопасны, велел великий князь,
Перевозиться чрез Оку – навстречу Дону.
Тогда же к ним пристали
Два Ольгердовича, родные братья:
Андрей – князь Псковский и Димитрий Брянский
С дружинами своими –
Отважные и опытные в битвах,
Наследники великого отца.
Они с Ягайлом были в ссоре.

Меж тем, великий князь Литовский
Стоял уж на реке Упе,
Готовясь вторгнуться в Московские пределы.

А князь Дмитрий Иваныч, послал за Дон,
Разведать о Мамае: “где стоит, и что предпринимает?” –
Боярина Семёна Мелика, с дружиной.
А сам, тем временем, с полками
Приблизясь к Дону, стал в месте, называемом Берёза,
Где ожидал отставшие войска.
Их должен был привесть боярин
Тимофей Васильич Вельяминов,
Оставшийся на левом берегу Оки.



          Переправа через Дон.


Ах, Дон широкий! Дон зелёный!
Струи; свои прохладные влекущий,
                в полдневные края.
Что видел ты, за долгие лета скитаний?
И образов сражений скольких – битв кровавых –
В вода;х твоих отражено
                кристальных?
И сколько тел героев славных,
На дне твоём погребено?
Лазурный цвет твоей слезы –
О, сколько раз, он кровью наливался!

Поведай нам, великий Дон, о днях, забвением сокрытых.

                ***

Вот, подъезжают двое к переправе,
В речную влагу опуская, копыта лошадей.
И плещется струя, и брызжет,
На уставшие бока коней,
Алмазною росою,
Всё глубже погружая их, и с ними всадников
В прохладу утреннего пробужденья.

Но вот и берег противоположный.
То едут два дружинника боярина Семёна.
Везут татарина, из свиты самого Мамая,
Прямо к князю.

Дознались от него:
Мамай уж, на Кузьминской гати;
Олега ждёт с Ягайлом, чтоб вместе,
Сообща, идти им на Москву.
А о походе русских войск, не ведает ничтоже.

               

Приблизясь  к Дону, князь спросил
У воевод совета: “перевозиться ль за реку,
И там дать бой татарам;
Иль здесь нам ожидать Мамаевых полков”.
Иные отвечали: “князь, в тылу у нас рязань с литвою.
Перевезясь за Дон, мы станем в окруженьи;
И в случае постигшей неудачи,
Нам отступить возможности не будет.
И те, что не погибнут в битве,
В реке потонут в бегстве страшном;
А перебравшихся, литва порубит не щадя”.
Другие им в ответ: “не в силе Бог, а в правде.
Ещё не видя сил татарских,
Уж помышляем мы о бегстве.
Оставшись здесь – на этом берегу,
Мы малодушию в сердцах даём дорогу;
А перейдя за Дон,
И тем, отрезав пути к бегству –
Нам победить, иль умереть – останется одно.
К томуж, Ягайло мы должны предупредить,
                пока ещё далече.
Объеденившися – Ягайло и Мамай,
Вдвойне сильнее станут.
               
                Задумался великий князь –
Как в тоже время: гонец, от Сергия игумна,
Явился с грамотою в стан,
И в ней слова:
“Дерзай, великий князь!
С тобою Бог, и Богоматерь Пресвятая.
Не бойся, и не усумнись.
Бог ныне положил, предать Мамая в твои руки”. ;
И просфора благословенная, при ней.

Тогда же ободрившись, князь обратился к войску:
–Честная смерть, бесславной жизни лучше;
Не Дон пришли стеречь мы в степь,
И не смотреть по сторонам.
Отбросим страх враждебный, и перейдём за Дон.
Иль победим, победой славной,
Или костьми все ляжем, за святую Русь!

               

И, накануне Рождества
Пречистой Богородицы Марии,
В пяток, – дружины русские,
Приблизилися к Дону.

Тогда великий князь,
Велел рубить деревья,
И наводить мосты, для пешего проходу;
А конным искать броду.

Когда ж полки переходили Дон,
Явился Семён Мелик,
С дружиною своей сторожевою.
Он возвестил: “что биться уж пришлось им,
С передовым отрядом войск татарских;
Мамай проведал о московской рати,
И двинулся немедля к Дону –
Он ныне на броду Гусином,
К утру уж будет здесь.
Ягайло ж двинулся с Одоева – навстречу”.

Уж к ночи, русские полки перебрались за Дон.
И стали по холмам и рощам, у реки Непрядвы –
Там, где впадает она в Дон.
               
               

А за Непрядвою рекою,
Простерлось поле Куликово –
Великое, бескрайнее пространство,
Со множеством оврагов и ручьёв,
Речушек малых, перелесков, рощиц,
Холмов, лугов, поросших ковылём,
А посредине протекает река Смолка.
За нею два холма великих.
И на одном из них, что называют – Красным,
Расположился хан Мамай.

Здесь, в этом диком поле,
Быть битве русских и татар –
Великому в истории сраженью,
Забытому в далёких поколеньях,
Забытому в их сахарных сердцах,
Стремящихся лишь к наслажденью.

Уже оспорено, унижено не раз
Сие великое сраженье:
И поле там не то, и мало там оружья
Разбросанного по степи,
И кости там не очень-то белы;
И воины сражалися в полсилы,
И Русью то назвать нельзя –
Там были лишь московские дружины;
И Русь о том мечтать несмела –
Чтоб свергнуть иго мерзкое, татарского насилья;
И даже ига не было совсем,
А было лишь – взаимовыгодное соглашенье.
Ну, чтож, не будем спорить, с любителями новизны,
С ругателями ненасытными преданий.
Хочу лишь вопросить: ужели кровь героев тех “немногих”,
Сложивших головы свои за право быть собою,
Своими именами называться,
Молиться Богу своему, без снисходительного дозволенья –
Ужель сравнится с тысячью кровей,
Пролитых в злобе дня и в жажде наслажденья?

Стяжательство, успех и совести забвенье,
Се – новый век, и бог его – Гермес!


                Приметы


А ночь была безлунна и тепла,
Лишь звёзды на; небе таинственно мерцали,
Да озаряли тьму в ночи, огни костров,
                до утренней прохлады.
И седши на своих коней – великий князь,
И князь Боброк - Волынский – вышли в поле:
Заметить для себя, как лучше стать полкам.
; Что слышишь княже? – говорит Боброк.
; Я слышу волчий вой,
И воронов неугомонный говор.
; Уж чует зверь, что ночь сия, готовит пир ему…
Во многих битвах был я, княже – всё продолжал Боброк –
И опытом обогатился впрок;
Умею загодя предвозвещать исход сраженья.
Боброк на землю спрыгнул, и правым ухом
                он припал к земле.
И долго так лежал безмолвно.
Восставши, наконец, всё также продолжал молчать.
–Что – Князь спросил?
; Здесь многие найдут себе могилу князь…
Я много видел битв, но трепещу я ныне,
Будто в первый раз держусь за рукоять меча.

Успех… он как стрела, из лука, пущенная в цель –
Его схватить едва ли можно, дерзкою рукой,
Он сам находит, на кого спустится.
И спелый плод, не у того в руке,
Кто первый простирает её дерзко, –
А у того кто терпелив, кто знает час урочный.

Но ты князь умолчи о сем, и не смущай дух воинов
                напрасно.
Дух крепкий, многое способен превратить.
А твой пособник Бог, и Богородица Мария –
В день Рождества Её святого битва совершится;
Молись же Ей, и… буди, буди…   


                Поле Куликово


Ах, поле! Поле красное!
Ах, поле Куликово!
Умытое слезами, иль утренней росой;               
Иль это капли крови – героев дней минувших,
Горящие рубиновым огнём.
Кто пролил эту кровь?
Кто пролил эти слёзы?
Должны ли помнить мы, иль всё мечта и прах?
И погребённое в веках, достойно лишь забвенья?

О хлебе – столь насущном,
О чреве – столь нам дорогом,
И о грядущих счастьях,
                мы помышлять должны.
А не о сне прошедшем – веках давно минувших,
Истлевших уж в земле.

Но так ли счастие грядущее верно;?
И чрево ненасытное, ужель одно нам мило?
Ужели нет в душе иных призваний?
И древних тех сказаний простота, –
Ужели в сердце нашем, не найдёт отзы;ва.
Не таже ль кровь течёт и в наших жилах,
Не таже ли душа… иль уж иссяк исток,
И русло пересохло?
Иль племя мы не человеков –
А в обезьяну вновь оборотились? Нет! Нет!
Доколе есть зовущий глас.
Доколе слышат уши.
Доколь сердца способны откликаться.
Река свершает свой извечный ток.
На небо путь её восходит, на Восток!

                ***
В субботу, утром, на рассвете,
Восьмого сентября, на Рождество
Пречистой Богородицы Марии –
Густой туман окутал поле,
Росою чистою осеребря траву.
И солнце сквозь туман,
Едва, едва свой свет произливало.
Лишь звуки труб, да гласы воевод,
Бряцание доспехов, топот ног –
Предвозвещали близкое сраженье.

Опишем кратко войск расположенье.               

Любил татарин – кочевой народ,
Врагов своих, в степи, на воле,
Своею конницею быстрою хвалясь
С обеих стран, в широком поле огибая
Внезапно ударять им в тыл.
Но тесноты он не любил,
Она душе его была противна.
То, ведая, великий князь и воеводы,
Расположили войско так,
Чтобы не дать возможности татарам,
Прорваться с флангов.
Меж Дубиком и между Смолкой,
Между оврагов и болот – меж двух теснот –
Расположил свои полки великий князь.

Вперёд был двинут полк сторожевой.
Руководили им: князь Оболенский Симеон 
                и Иоанн Тарусский.
Великий полк возглавил  боярин – Тимофей
                Васильич Вельяминов.
А справа стал Андрей, сын Ольгерда,
Со псковскою своей дружиной.
А с левого крыла – Василий, Ярославский князь,
                и Феодо;р Моложский.
Димитрий Ольгердович, стал в резерве.
А также хитрость учинил великий князь,
Оставив полк засадный, повыше реки Смолки –
В дубраве некой потаённой.
Начальствовали сим полком:
Владимир, князь Серпуховской,
И Дмитрий, князь Волынский, (зовомый Боброком).

Великий князь Дмитрий Иваныч,
С дружиною Московскою своею,
В челе всех войск, поставил знамя Спаса –
Великокняжеский свой стяг.
Подобно древним своим предкам,
“Удалым” и “Храбрым” –
Желал он сам, в зачале быть сраженья.


И убеждали князя воеводы:
“Один ты между нами, князь –
Подобно пастырю среди овец,
Погибнешь ты, рассеется всё стадо.
Стань позади, и наблюдай с возвышенного места
За ходом битвы, а опосля чести; –
Кто храбростию, а кто сноро;вством отличится”.

Но князь в ответ: “главою быть поставлен я
                над вами,
И во главе прилично мне и кровь свою пролить.
И умирать, и славой прославляться мне должно
                вместе с вами…”

Тогда боярин, Михаил Бренок сказал:
; Уж коли порешил ты князь
Быть впереди всех войск –
Отдай, великокняжескую приволоку,
Обшитой нитию златой,
И стяг червлёный свой –
Да станет он у моего плеча.

И внял сей просьбе князь,
И снял свой златотканый плащ,
Отдав его боярину Бренку,
И стяг вручил ему со знамением Спаса.

Лик Спаса грозен был, на пурпуре знаменья –
Как молния во мраке,
В единый миг, пронзая ночь, являет ясный день.

А солнце между тем, своим теплом осенним,
Рассеивало влажный дым,
И открывало путь жестокому кровопролитью.
Не в это ли мгновенье авва Сергий –
Крестообразно возносил дары бескровной жертвы,
В далёкой Троицкой пустыне,
В день рождества Пречистой Девы,
Родившей Спаса, про;лившего кровь
В сем дольнем мире, за душу каждого
Кто кровь пролить готов, беспечно забывая мир,
И тайну воскресенья.

            
             Начало сражения



; Подвигнемся, о братие и други,
За веру православную, и за святую Русь! –
Воскликнул князь Димитрий.
Раздались тотчас гласы труб, и –
Двинулись дружины мерным шагом,
Навстречу своему врагу.
Над головами их взвивались,
В возду;хе чистом, на высоких древках –
Знамёна, с начертанием креста,
И с ликом Спаса в пурпуре горящем.
                В осенних солнечных лучах,
                Доспехи воинов сияли – словно пламень;
                И наконечники их копий –
                Как свечи, обжигали взгляд;
                Щиты багряные в весь рост –
                Как огнь, бегущий по степи.
                А пу;рпурные приволоки – князей и воевод,
                Слегка колышась при движеньи –
                Отвагой в сердце отзывались.

                На лицах воинов, сияло мужество и доблесть –
                А на иных волненье;
                Иной взгляд радостью сиял необъяснимой –
                Иной моленьем.               
                А у иных был в сердце страх,
                и на лице смущенье.
                Но ветерок степной, прохладою осенней
                Овеивал их лица и подавал надежду.

                А за рекою Смолкою, у самого истока –
Вдруг, показалась туча – “что сие?.. –
И будто бы и громы прогремели.
Но нет,… не туча то, не облако –
То вражеская рать, стремиться нам навстречу,
Клубами, подымая пыль с земли”.


          Пересвет и Челубей



И стали оба войска,
На расстояньи пущенной стрелы.
И выдвинулся у татар –
Подобно древнему гиганту Голиафу,
На бой с Давидом вышедшему, силою хвалясь –
Могучий некий воин – Челубей.
Он выехал на своём гнедом коне,
Отличен силою и ростом превосходен.
В руке своей держал он длинное копьё –
Слегка им потрясал – надменно озирая
                русские дружины –
Ища средь них подобного себе;
В другой руке его, был круглый щит,
И ею же держал узду коня.

И выехал ему на встречу Пересвет –
                хранимый Богом;
Лишённый лат – лишь в схиму облачённый,
Щитом одним прикрыт, копьём вооружённый. ;
Он инок был обители святой, с недавних пор,
А прежде воеводой Брянским,
Отвагою и мужеством прославлен.
Он был уже в летах преклонных,
Но крепок ещё телом и могуч,
А имя его было – Александр.
С Ослябею Андреем – сподвижником своим и другом,
Монахом, всё тогож монастыря –
Был послан Сергием игумном,
С благословенной грамотою к князю.

Он вышел словно победитель –
И белый конь под ним, дышал покоем.
Нет, не было надменья в его взоре,
И в сердце, не вздымалась ярость,
Подобно необузданной волне,
В ненастный день.
Нет, он не был равнодушен к жизни,
Печаль пустынная души его не стерегла.
Он выехал тих, и радостен, и светел.

Отрекшийся мирских сует,
И почестей и славы тленных,
Распятый со Христом,
И мир, распявший в сердце –
Он выехал навстречу смерти, смело,
Навстречу Жизни – ибо жизнь – Христос,
И смерть приобретенье.

Нет, смерть не окончанье дня;
И жизнь неисчерпаема до дна,
Душа – бессмертием полна,
Неуязвима для пут смерти.
Уставшего лишь тела жаль…
Но и оно проснётся,
Лишь новою весною стает снег –
Подснежником на Солнце улыбнётся,
И радостно воскликнет: “вот я!
Тот же, новый человек!”

И всё тогда воспомянётся,
И подвиг тот, и жертва та;
И та мечта, и тот порыв – что втайне:
Воскреснет всё и отзовётся,
И просияет красотою вечной,
Невиданною бренными очами.
И смерть как чешуя спадёт, и Подлинное явится,               
                очнётся…

               

И ринулся он словно вихрь степной,
Как ураган среди дубравы.
И мантия его взвивалась на ветру,
Как знамя той Победы –
Что смерть распяла на кресте.
И Челубей рванулся с места –
Как камень, рухнувшийся в пропасть.
Он мчался, чтобы сокрушить весь мир;
Весь мир пронзить, своею пикой смертоносной.
Но и в его могучем сердце поселился страх.

Мгновение… ещё одно…, ещё…
И… крах!!! Удар такой был силы,
Что мнилось – содрогнулася земля;
Припали кони на колени,
Комками вздыбилась земля;
И сокрушилось всё: щиты,
Доспехи – словно береста,
И копья обломилися как щепы,
Вонзясь в живую плоть,
И сокрушивши кости.
И даже души сотряслись,
У тех, кто видел это.

И пали два богатыря.
Никто не победил своею силой.
Победа в том была – кто отдал жизнь свою,
За жизни многих.


И ныне, в даль веков,
Свой мысленный вперяя взор –
Склоним свои главы, пред дивным Александром;
И обратим свои сердца к нему, и скажем:
Отче! Помолися Богу.
Да уделит от духа твоего и нам,
Хотя, в десятой доле,
Да не постигнет нас внезапное смущенье.


                ***



; Плечом к плечу, копьё наперевес –
Стою я во втором ряду,
Душа трепещет, словно лист осины;
В сердце страх, задор, и жажда крови;
Щемящее предчувствие, и яростный порыв…
Но кто помолится о мне в последнюю минуту.

…Пал Челубей, и… дрогнуло плечо.
“Святый Никола поможи” –
Могучий голос сзади прогремел.
…Пал Пересвет – и в сердце ужас вторгся…
Но в тот же миг, раздалось во всём войске:
“Пресвятая Богородица…” – но вопль!!.
Словно тысяч рек волна –
Сей глас всредине оборвала,
И… двинулась на нас.
…Мгновенное смятенье…
Но, вот он – звук трубы, и воеводы глас могучий,
Едва лишь слышный в шуме волн татарских.
И мчимся мы – плечом к плечу, копьё наперевес –
Навстречу страху, смерти и!..

Вот… вот, сейчас..., уж лица различаю.
Мгновение ещё… лишь удержать копьё…,
Держать!!
Удар!! …И треск! и грохот!
Колено содрогнулось…
И вот – в руке лишь палка… бросил…
Меч из ножен… “Где наши!” …Я один…
Татарин меч заносит…
Щитом закрылся… “Где же наши!!”
…Взмахнул мечом, и опустил татарину
У основанья шеи… кровь брызнула –
Тот захрипел и пал.
“Где ж наши!!!” Вижу! Трое слева…
Толчок в плечо…ногою в луже крови поскользнулся…
Удар!.. Всё тело содрогнулось…
“Христос воскрес”!.. Темно…
Струя горячей крови свет затмила…
И тошнота… Попытка встать…
Ещё удар!! И тьма. И таинство молчанья.
 
Здесь, властию художника
Остановлю на время брани неуёмный бег,
И помолюсь, за душу неизвестного героя.
“Царю Небесный, Утешитель душ:
Прими сего – егоже ведаешь Единый;
И отпусти грехи ему, омытые Твоею Кровью;
И кровь его прими – пролитую в борьбе –
Как жертву мученика, и сопричти к святым.
                Аминь”.
               

И закипела брань, как вар в печи –
Столбами пыль вздымалась к небу,
Собою, затмевая солнца блеск.
Был грохот страшный –
Стон и вопли, ржание коней;
И треск ломающихся копий, лязг мечей.
Казалось – будто, тьмы тем кузней,
В один и тот же миг,
В одном и том же месте –
Ковали смертный ужас,
Не замечая трепетную жизнь,
В горниле адском – раскалённой.


           Прорыв



Был натиск первый столь силён,
Что вскоре полк передовой,
Был сокрушён всецело.
Остаток лишь с великим князем,
К великому полку примкнул;
Чтоб вновь, и с той же страшной силой,
Принять удар татарских полчищ.


Разбивши полк передовой,
Мамаевы дружины – как коршуны,
Увидевши добычу – на полк великий
Бросились стремглав.

И начали кружить – как ястреб сизый в небе,
Метая стрелы ввысь, и обливая ими –
Словно ливнем жгучим, русские дружины.
И падали под ливнем смертоносным
Ратники Руси – щитом багряным не прикрывшие груди.

И в тот же миг – ещё ряды, сомкнуться не успели –
Татарская смертоубийственная сила –
Лавиною, или морской волною,
В доспехах кованых и саблею калёной –
Набросилась на русские полки.

Сметя ударом первые ряды,
Они до знамени Московского добрались.
Их мужественно встретил Михаил Бренок –
Обличием подобный князю –
И первого сразил копьём, второго…
А третий саблею взмахнув,
Поверг на землю русского героя;
Четвёртый, подрубив древко –
Низверг Московский стяг –
Смятению, подвергнув русские дружины.

Иные среди них, неопытные в брани –
Подались вспять, тесня собою задних;
И спотыкаясь друг о друга,
Уж тыл, готовы были показать.
Но воевода Брянский Глеб,
И Тимофей Васильич Вельяминов,
Восстановили вновь порядок,
Расстроившийся натиском татар.
И дали им отпор, не дав прорвать ряды.

И началась жестокая сеча.
Возникла теснота и давка.
Кровь лилась ручьями,
Напитывая воздух душными парами;
И мёртвые тела, валились наземь –
Как спелая пшеница под серпами.
А некоторые мёртвыми стояли
Меж живых, от тесноты не смея пасть,
Как одарённые бессмертьем.


               
А с правого крыла,
Литовский князь Андрей,
Великого Ольге;рда, славный сын –
Теснил уже татар, со Псковскими мужами
Отбрасывая вспять кочевников настырных.
Но не спешил преследовать открыто,
Возможности татарам не давая,
Пробиться в тыл великому полку.
И, так, – стояли насмерть.



Все силы бросили татары влево;
Стремясь стеснить дружины русские –
Пробить в них брешь.
И обойдя кругом, отрезать им пути отхода через Дон,
Зажав в углу – меж Дубиком, и меж Непрядвой.
И, так – всех истребить.

Уж пали смертию геройской,
Белоозерские князья –
Младые витязи России –
Отец и сын, погибли в день един,
Плечом к плечу сражаясь за родимый край.
И много воинов погибло,
Татары ж напирали всё сильней,
Предчувствуя свою победу.
               


И дрогнули сердца. И подались назад,
И спотыкаяся о мёртвые тела,
Бежали уж иные вспять.
И гиканье за их спиной.
И вихрь смертельный снова закружился,
Пуская стрелы в спины беглецов.
А тех, кто был неколебимо тверд,
Сопротивляяся чрез силу –
Рубили саблями с наскоку.
И плача, от бессилья кровью,
Ещё иной разил врага копьём,
И вместе с лошадью валил его на землю;
Но тотчас, сам был, поражаем –
Толь саблею, а то стрелою.

И гибелью завеяло в степи,
Меж трёх потоков;
И запах крови, воздух наполняя,
Дурманил хищных птиц;
И солнце в облако сокрылось –
Блеснув впоследок яркою зарницей,
По зеркалу Непрядвы;
И горькая слеза, тотчас скатилась
С ланит княгини –
Пред образом Владычицы Пречистой
Молившейся усердней, чем вчера.




               Засадный полк

Пора! Воскликнул князь Боброк-Волынский.
И ринулся засадный полк, Владимира Серпуховского –
Как соколы младые на серых воробьёв.
Ударивши татарам в бок,
И сбивши с ног и с толку –
Погнали по;перек степи, назад,
Мамаю пред глаза, – налитые и ужасом, и
                яростью бессильной.
Предвидя гибель войску своему,
Он шлёт последние резервы в бой;
А сам, с мурзами, мчится без оглядки,
В Крым, и в крепость Кафу,
Навстречу справедливой смерти.
Беглец и вор. Хвалившийся
Быть новым Чингисханом,
Проливши кровь его сынов и внуков,
Нашёл возмездие, достойное своих деяний.

Здесь – русский дух!
Здесь – русское терпенье!
Татарин не умеет ждать.
Он побеждать привык с наскоку, разом.
И видя неуспех – бежит назад,
На быстрых, на своих конях,
В далёкие, бескрайние те степи.


          После сражения


Татар преследовали до реки Мечи,
За сорок вёрст от поля Куликова.
Победа была полной.
Но какова цена?
Поведает ли поле Куликово?
Но всё молчит оно, уж сотни лет.
Загадками невнятно отвечает.
Сказания минувших дней,
Гремят о славе древних тех героев.
А поле – всё молчит.
Как будто призраки сражались здесь – не люди.
А может – поле уж, не то?
Иль мы не те; не там мы ищем,
                ясные ответы.
Не так, не потому – что жаждем видеть
Лики тех героев. А потому –
Что лишь тщеславны мы – до новых откровений.
И дух сей беспокойный,
Над нашими умами реет.
Бесплодными творя –
И мысль нашу и чувство.

                ***

Лежат, лежат тела погибших.
О, сколько их! Считать ли будем?
Идёшь, идёшь – и места нет живого,
На поле – устланном травою мягкой прежде;
А ныне – боль и горе – телами мёртвыми,
Усыпано оно.
Лежит иной, пронзён стрелою в шею;
Иной копьём, тот саблею засечен;
Ещё, другой лежит, придавленный конём,
А этот стонет, словно бы живой –
Но мёртв он, то под ним – шевелится и дышит.
Местами тесно, кучами лежат,
А там поодиночке.
И вороны, живыми не стесняясь –
Уже чинят свой долгожданный пир.
И словно пьяные, – качаясь от дурмана –
Не замечают, их пинающей ноги.
И будто вешнею порою,
Струятся и журчат, кровавые ручьи –
Непрядву крася в цвет багровый.

               

Но, князя нет! Ужель убит?
Иль раненый жестоко, меж мёртвыми лежит?

И посылает князь Владимир,
Дружинников своих – во все концы
Великой брани той – живого ль, мёртвого,
Найти Дмитрий Иваныча.

Искали долго. И вот Костромичи:
Фёдор Сабур, и с ним Григорий
Хло;пищев прозваньем – в дубраве некой,
Под срубленной берёзой, ; нашли его.

Лежал он навзничь, с запрокинутой главою;
Избитый весь, с кольчугой рассечённой,
Мёртв будто бы…
Но ровное дыхание в груди,
О жизни возвещало дерзновенно.

                ***

Мамай был побеждён.
Но восемь дней ещё
Стояло войско в поле, погребая
Соратников своих (отдельно ж и врагов).
Князей же, и бояр известных, с великой честью
На телеги уложили, чтобы везти в Москву.

И подходя, над каждым плакал князь;
Особно же – над телом Михаила
Бренка – боярина великого и друга.
“ Мне б должно, – распростерши руки,
С челом смертельно-бледным,
С запекшеюся кровью на устах –
Лежать вместо тебя, о, друже Михаиле;
Но ты себя привлёк, в заклание за друга –
Судьба;ми облечённого во власть.
…О, горький хлеб победы!
О, как вкушать тебя? С приправою какой –
Чтоб внутренности не разъела, желчь едкая печали”?


    Празднование победы. Заключение.


Собрав оружие, доспехи и прочую добычу,
Собравши раненых, и мёртвых знаменитых –
Отправились в обратный путь
Войска Димитрия Донского.

Ещё в дороге было войско –
А весть победная по городам уже витала.
С великой честью с торжеством
Встречали князя в городах Российских.
Ягайло же услышав о поражении Мамая,
Стремглав умчался восвояси, в сердцах воскликнув:
“Литве ли быть учимой от Рязани”!

                ***

Двадцать восьмого сентября,
Москва гудела колокольным звоном.
В Москву вступали с торжеством –
Великий князь Димитрий, прозванный Донским,
И князь Владимир Храбрый.
В Успенском кафедральном храме,
Пропет молебен благодарности Творцу,
И Матери Его Пречистой;
И тотчас следом, панихида пелась.
В те дни мирились меж собою –
                плач и радость.

В те дни Москва была простой;
Был лёгок смех её, и искренни печали.

                ***

Уж вечер на Москве.
Садится солнце в тучу.
К утру ненастья ждём.
А город всё гудит – там плач, там хохот раздаётся,
И эхом отзывается вдали.
У кабака толпа куражится вовсю,
Там мёд и пиво льётся.
Вот вышли: “сам на сам” –
И бьют друг друга, что есть мочи…

Я к лавкам подхожу.
Жена там плачет безутешно
О сыне, о своём, погибшем – Афанасье.
А рядом скоморох – он пляшет и смеётся;
И в бубен бьёт, и шутки неразумно распевает.
“Остановись, что пляшешь скоморох!?
Ужель не видишь – горе”.
А он смеётся всё, смеётся…
И слёзы льёт…
Лицо его хохочет, как дитя,
Глаза ж слезами налились и болью.
Вот, какова ты Русь – и смех, и горе –
Всё в одном лице.

Но, вот и колокола звон вечерний.
“Пойдём брат к всенощной.
Сегодня спать нельзя.
Сегодня – день святого воскресенья”.

               
                ***

Лес, снова тихий лес.
Вдали от мятежей, сражений,
Битв, кровопролитий.
Вдали от шума улиц городских;
От суетности праздной и скуки деловой.

Всё также здесь, всё те же здесь труды:
Кто воду носит, кто печёт хлебы,
Тот – колет дро;вы, тот молитву деет;
А некто Епифаний –
Списывает Златоуста.

И, несмотря на то, что князь в монастыре
Здесь нет и тени суетливой прыти.
Но каждый занят своим делом.
Здесь каждый – гражданин и царь священный;
И, каждый мнит в себе – что прах он
                бесполезный.

               
Пусть скажет кто-нибудь: “всё то мечта,
Всё вымысел, мы знаем –
И быт, и суету обителей тщеславных!”
О, да! И быт, и суета.
И быль, и небыль – всё сплелось въедино.
Но… в тех сердцах жил идеал…
(О, жив и ныне, верю!).
Пускай, несовершенен человек –
Но, подлинно… он жив лишь Идеалом,
Лишь тем, – что тянет его ввысь,
И возвышает, над бременем насущного бытия.

Довольно! Оставим братию в трудах её смиренных;
И поспешим окончить наш рассказ –
Поэму неуклюжую – как этот вот монах,
Споткнувшийся о корень дуба векового.
Вот подхожу к церквушке бедной –
Дверь отверста; доносится оттуда глас знакомый,
И братии немногой – напев протяжный и простой.
Всхожу на низкое крыльцо –
Скрипят истёртые ступени;
И, запах ладана (сосновый дух смолистый),
Лицо охватывает облачком душистым.
Вхожу вовнутрь – в светлый полумрак.
Вдали, у алтаря –
В лучах вечернего сиянья,
Пронзившего кадильный фимиам –
Стоит игумен в белой ризе,
Ветхой от ношенья. И воздевая руки,
Он молится Владыке Всесвятому,
О воинах, сложивших головы свои 
                на поле брани.
Поодаль князь лежит, у Спасовой иконы,
Простершись по земле,
И плачет воздыхая.

А старец возглашает имена:
Помянем вместе с ним и мы, погибших тех героев:
Семён и Фёдор, сын его Иван –
Белоозерские князья.
Князья Тарусские Феодор и Мстислав,
И Монастырёв Димитрий;
Боярин Михаил Бренок,
Боярин Николай Василич Вельяминов,
И Симеон – прозваньем Мелик;
Иван и Михаил – Акинфия сыны,
Валуй Окатьевич, Андрей Серкизов,
Андрей прозваньем Шуба;
Тарас Шатнёв, Димитрий Минин, Лев Мазырев.
Монахи – Александр и Андрей,
Прокоп, Степан, Василь, Онисим…
И, тысячи ещё имён –
Забытых временем,
И смытых новых битв, кровавыми волна;ми.


               

Конец – здесь хочется сказать.
Но, витязь уж пустился в путь-дорогу.
Куда? – не ведаю. Широкою дорогой понесло.
Ещё крепка рука богатыря, держащая копьё,
И крепок конь под ним с густою гривой.
Но, та ль дорога, перед ним?..
Оставим праздные гаданья…

                _______



История – бездонная пучина –
И вглубь, и ввысь.
В чём глубина её, и где её вершина –
Исследовать поспешно не берись.

Начни с себя.
Свою исследуй душу –
Что в ней возвышенно,
И что в ней глубоко.

Что низко в ней,
А что мечтой вознесено.
Гордиться? Чем?
Кровьми героев древних?

Корить себя – тирана преступленьем?
Себе внимай. Своё исследуй сердце.
Где в нём герой, а где тиран гнездится.
Внимай себе.… И, буди, буди…