Изумрудная история Беовульфа

Сюжет.
Норвегию и Австрию связывают давние исторические события и легенды возникновение Северного мира. Это агиографии бога Одина и его рыцарей норманнов. Скандинавские народы приучены к короткому и холодному летнему времени. Они китобои и медовары. Долгими зимними ночами они слушают сказания о Роланде и Одине.

ИЗУМРУДНАЯ ИСТОРИЯ БЕОВУЛЬФА
HELGA
Anonymous
"Они сошлись - вода и камень;
стихи и проза, лёд и пламень".
Аноним
Имя Хельга означает "Рыба". "Рыбное королевство" звучит перевод названия "Скандинавия". Хельга дочь бога Одина и искусная врачевательница. Она умеет устранять седину, которая по скандинавским поверьям тоже рыба. Седые волосы во времена иезуитства могли выдать происхождение от ведьмы или ведьмино родство, которое могло вызвать кары инквизитора. Понятие "благородные седины" появилось в Австрии во времена Вильгельма Завоевателя, который вёл от Одина своё происхождение. И действительно, лишь дети Одина были красивы с совершенно белыми власами. Остальным приходилось пользовать устраняющие седину средства. Скандинавские моря глубоко изумрудного цвета здесь проходит "подводная жила". "Жила" в переводе со скандинавского означает "изумрудный". Английское именование "green mill". Изумрудная жила очень холодная, это создаёт в прибрежных водах айсберги, которых иногда путают с китами. Самый низко подводный слой айсберга тёмно-изумрудный. Эта ледяная порода добывается и носит именование источника драгоценного состава гель-каменного минерала. С древних времён норманны и викинги пили "зелёный эль", чтобы их светлые волосы приобрели блонжево-арные оттенки. Однако имелся побочный эффект - цвет скандинавского глазного дна светло голубой становился тёмно-зелёным. Это не слишком красиво, а скандинавы следят за своей внешностью и красотой, поэтому приходилось принимать меры отбеливания глазного дна и вслед за этим отцвечивать синим радужку глаз. Антверпен столь же притягателен австрийцам, как британцем нравится Амстердам - город благородных ремесленных цехов. Антверпен родина тюльпанов, луковичных крокусов и лапландских подснежников. Итальянцы любят Трафальгард (Слагельс) - древнее название столицы Датского королевства, город певцов, город изготовитель восковых статуй для музея Тюссо. Голосовые данные ценились в Скандинавском этносе со времени Одина бога огня для норманнов. Это очень важное божество их пантеона своеобразно от греческого. Древний Один владел оранжевым пламенем, но со временем став Горнедухом сделал Себе изумрудный Факел. С тех дней народ Лапландии умеет строить дольмены - подземные города, их покрытие торфяники и они излучают горючие болотные руды зелёного пламени. А значит почти вся Скандинавия стоит на древнем леднике. Моя Леди - здесь обращаются норманны к своей женщине. Лапландцы передвигались зимой в повозках по неглубокому снегу, запряжённых собаками или оленями, сами кроили и шили моржовыми иглами тёплую и красивую одежду из меха пушного зверя и бараньих шкур. Красота их собак является символом национальной гордости скандинавов. Даже нормандские принцессы носят унты из енотовидных собак и песцовые шубы. Здесь родина легенд о  звере Беовульфе, требы которого подобны минойскому быку Минотавру. Предположительно в 1368 году в Датском королевстве нагрянула беда - появилось жуткое чудовище, которое по ночам воровало и пожирало жителей Дании. Луиза де Гиз датская принцесса и знала эту историю можно сказать от семейств очевидцев. Страху нагнало так много, что датчане не отваживались идти спать в свои кровати, а собирались все вместе и усаживались возле огромного костра. Но наступала полночь, неимоверно клонило ко сну, и очнувшись горожане с горестью недосчитывались кого-то среди них. Все прояснилось, когда черёд дошёл до принцессы Лауры. Она в светлом тонком длинном платье вышла ночью за ворота замка в лес, под воздействием чар чудовища. Братья и другие родичи оберегали её, запалив большой костёр. Было лето, в Дании летние ночи светлее и быстро проходят. Однако та ночь выдалась очень долгой и тёмной, Лаура держалась пока это было возможно, но чувствовала, что слабеет и тело не слушается и родичи выпив много вина тоже заснули. Когда бодрствующих не оставалось, девушка словно сомнабула покинула круг близких. Быть может она боялась за любимых братьев, поэтому жертвовала собою. Её спасла фея Белинда могущественная волшебница. Красавец Рогнед стрший брат Лауры убил Бевульфа при помощи отравленного зелья ярко алого цвета, которое дала ему Белинда. Звездочёты узнали, что Беовульф появляется в городе из-за резни пушных собак, енотов и выдр на шкурнях. Остаётся интересным многим кембриджским учёным вопрос -
"Откуда истекает столько ярко-изумрудных масс желе, что родило столь романтические мифы о легендарной принцессе Изольде, ведь это второе название изумрудного минерала".
"Возможно, - предполагают наши молодые естествоиспытатели, - Одина пыталась сжечь колдунья Белинда, когда он стал Горнедухом и предпринял шаги захвата власти над всем Севером. Нетленное тело могучего Одина не сгорало, а плавилось тонкими изумрудными потоками".
"Что ещё стало известно юным любителям нормандской истории?" - спросили бы профессора в Кембридже.
"Красавица Мелисс младшая дочь Одина пила изумрудный напиток и стала принцессой Изольдой в замке сэра Персиваля, который помнил ещё самого Лоенгрина. Сын Одина Тристан родился от связи Горнего духа и принцессы Пресциллы, он копия Одина в ранние годы пришёл за Изольдой, проклятые Мерлином они погибли катась на лодке. Эту историю можно прочесть у Геродота".
"В чём были повинны любовники Тристан и Изольда?" - господа профессоры экзаменовали студентов с пристрастием.
"По Кодексу иезуитства, Тристан уже родился кардиналом, то есть был монашествующим королём. Король-монах символ Баварского княжества в память о Беовульфе - охранном льве сэра Персиваля. Это создало грациозу лордства и монаршего величия Людвига Баварского мифического короля. Эта династия властвует Севером властью данной ему самим Одином".
Грациоза изумрудной лирики мэдчхен Изольды свойственна великолепию обстановки и убранства прекрасных летних палат замка Нойшванштайн, его зимнего брата замка Шверин и их консула великолепный древний Хельцеш, где встречаются необыкновенно красивые щенки и породистые дорогие лошади, наследие давних героических дней битв и турниров за благосклонность прекрасных дам, что запечатлели их красочные настенные фрезки. Прохладный и тихий внутренний дворик замков Саксонии как в прежние дни не бурлит праменской беготнёй, и всё из-за жестокости допущенной Людовиком Французским по отношении к своей любимой супруге Анне Австрийской в благополучном прошлом, а ныне Анне Изгнанницы. Её ждали пытки и далее кровавая казнь наподобие Маргариты Стюарт, и все мужчины на стороне короля Людовика при дворе мечтали выяснить правду о измене королевы, а прежде её родовую и брачную линию. Открыть тайники знакомства и отношений этой четы до брачного счастья не давшего детей Людовику, чьё тяжкое падение с вершин блаженства не поддавалось оценке. Король по слухам обратился к иезуитству и расследование началось. Анна под именем доня Пепелька жила в это время на попечении польского Пана короля Дворжецкого в его лесничествах. Расследование шло так долго, что история измены и имя девицы позабыли, но не Пан Дворжеч, который имел своих 12 дочек, и девочки инкогнито отдыхали на пасеке пока иезуиты пытали Анну. Однако вместо того, чтобы понести кару, раскаяться и вернуть королю честь Людовика Красивого - Анна Пепелька мечтала о новом замужестве с польским Паном Принцем, мечты о интимном счастье вели её далее в образы Мериен подружки Робин Гуда. Её помощница Абигайль всегда оказывалась рядом в нужную минуту и появились поляцкие легенды о троих Всадницах Волшебницах (Анна, Молина и Абигайль)  в пещерах Ночного зверя, хранивших там несметные сокровища карликов-рудокопов, но она стала очень жестока:
"...беда тем принцам, которые ею позарились, а главное её богатствами".
"...это не та самая излюбленная королём Анна - в польском лесничестве её приучили женщины к тяжёлой и грубой работе, которую выполняла лениво и нехотя, при любой возможности стремясь сбежать, - докладывает граф Эссекс, который следит за королевской изгнанницей, но так чтобы она его не видела. Эссекс молодцеват и красив в наряде польского Княжича. Это часть его будушего имиджа, известного всей парламентской молодёжи Британии, который тот тщательно сохранил и культивирует. - ...однако нашелся или приехал в заключения и пыты Анны её отец, и они скрылись вместе и горничные две. Для этого отец имя коего в полаках Гжечич делал подкопы и рвал клети дочери, её стенания в округе звучали невыносимым воем. В пытках она стала хромая и вернулась в Париж переодетая камеристкой Люси Луартье, та отослана была заранее домой в Марсель к отцу Моррею. Со своим слюбовником Анна пробралась на королевское ложе и тайно вела прежнюю жизнь в своём павильоне Версаля". Граф Эссекс отбыл в Лондон, исполнив поручение Инфанты.
Поморы Скандинавии жили слаженной семейной иерархией, молодой новый глава клана носил имя Волкодав. Есть ещё одна известная история о его заданье привезти герцегу Пану елейную девушку, имя тоже Хельга. Волкодав шел весь день и только ближе к ночи его потревожил волчий вой. Волков он не боялся, выйдя под звёздное небо, совсем рядом со входом в пещеру, где собрался устроиться на ночлег, нашёл ещё след искателя. И правда за пару часов до него злесь был Веролли. Испанец ушёл дальше по тропинке к ручью, но увидел несколько пар горящих глаз.
«Gracias a Dios! Дождался! ночью выйдут волки», подумал он. Ноша его оказалась тяжёлой не только по содержанию, но и по весу. Веролли повернул к обратно пещере и нашёл там возившегося у огня стрельщика Волколава. Они поделили приют и ночлег. У поморов не было вражды с Испанией. Уложив кожаный мешок с золотом возле огня, барон, запечатал вход в пещеру и удовлетворённый забылся чутким сном, смекая что выгода будет, если их спутают. Своё новое имя казалось ему немного смешным, немного наигранным, но, почему бы и нет.
"Вульферт, барон".
Здесь в Скандинавии ему все казалось немного смешным. Подходила старость. Ранняя заря его жизни, начинала постепенно стираться из его памяти, насколько давно это было. Что он делал здесь, что за воля привела его сюда, так далеко от родной Испании. Народ местный, был темный и дикий, но Волкодав почти не замечал никого, шатаясь по болотистым местам, как леший, идя, сам не ведая куда, спрашивал светловолосую пройную деву Хельгу, и заходил часто в такую глушь, куда боялись зайди даже местные знахари. Здесь еще жили дикие племена рогачей, против которых в старину ставили деревянные кимеи, дозорные башни. Рогачи наводили ужас на села, никому не хотелось быть съеденными. Волкодав тоже задремал чутким сном, хорошо зная волчьи повадки - восходом солнца они снова уйдут в глубь лесов. Утром Вульферт шёл твёрдой, уверенной походкой, не опасаясь диких тварей. Он знал, чутье не позволит ему пропасть и выведет в деревню. И действительно, вскоре он услышал крики шамана.
"Да свершится! кричал полубезмный человек. Начертал киноварью Волхв над своею дверью. И всяк, проходивший мимо, утверждал: «Да исполнится Воля Богов!»
О, Всевышний, который есмь - Свет!
О, Всевышний, который есмь - Жизнь!
О, Всевышний, который есмь - Род!
Ты сотворил Землю, чтобы она сказала свое Слово и стала Обетованной. Да свершится!
Ты сотворил Родословную Светочей, чтобы они сказали свое Слово и жили на Земле Обетованной, радуясь Жизни. Да свершится!" Его, подозревая в волховстве, пытали уже третьи сутки.
"Ты дал моему Народу Веру, а значит, - Право нести Свет Жизни и утверждать на Земле и на Небесах каждое Мгновение Вечности, благословенное Тобой. Да восторжествует! Ты поселил мой Народ на Праведной Земле и дал ей название Вечное и Непреходящее - Марь, ибо она была, есмь и будет Ковчегом Светлого Благодарения. Да возблагоденствует!" - Вновь и вновь перечитывая строки, усердный писарь искал изъян и не найдя его, удовлетворенно закрыл тяжёлый переплёт, запечатывая кожаной бляшкой святые листы. Осталось малое - укрыть книгу шамана от посторонних глаз. Кинварь чувствовал силу, исходящую, струящуюся, живую. Книга, рождённая по всем правилам Света, уже сейчас могла творить Чудеса, и этим была опасна.
Барон Вульферт гости там и начал готовится в дорогу. Ни одна живая душа, будь то человек или зверь, не должны знать то потаённое место, в котором найдёт свой дом. Много лет прошло с тех пор, как Долг перед государем позвал его на этот подвиг. Не сомневаясь, не жалея ни о чём, он с радостью исполнял наказ данный ему кёнингом. Пытное дело не было в чести, но сколько же пользы оно приносило государству.
Теперь, чтобы перебраться через образовавшуюся расщелину, стоило исхитриться и прыгнуть метра на три до противоположного уступа, за которым пещера продолжалась широким ходом. Привязав мешок с упакованном в нем кладью крепкой пеньковой верёвкой обвязав другим концом в круг себя, оставив кольца свёрнутого крепления поверх кожи мешка, Амортильядо не задумываясь прыгнул, легко преодолевая расстояние. Затем с той же лёгкостью, сноровисто перетянул за собой поклажу, которая, повиснув над пустотой, через секунду оказалась в надёжных руках. Волки подошли к кряжу. Звери выждав, пока Вульферт отойдёт дальше, пружинисто подкинули свои тела, будто имели крылья, и материализовались на уступе, словно всегда здесь находились. Начинался спуск. Крутой, ненадёжный. Несколько раз испанец останавливался, переводя дыхание, укрощая шаг, поправлял ношу и вновь продолжал движение. Горная деревня встретила его сонно, никто не знал, куда он направился третьего дня, и некому было спросить, здесь все боялись князьего посланника, и никто не смел ему перечить.
"Esto es sоlo una soledad desesperada, - проворчал испанец. - Эй, служивый, крикнул он, входя в большую избу на хорошем датском языке, почти без акцента, воды нагрей, баню топи! Я в замок возвращаюсь.
Волховавший шаман бедал из-под батога и дальнюю поляну. Счёта времени не было, только желание дойти за один переход к рудокопам. Дольмен нашёлся, который вёл его к воде. Наконец показалось подземное озеро. Небольшое, метров двадцать в диаметре, с кристально чистой и холодной водой. Волхв подошёл к скользкому валуну, осмотрелся, удовлетворенно кивнув, снял поклажу, откуда-то извлёк ещё один мешок из толстой бычьей шкуры, затем накинул его поверх мешка-футляра, крепко завязал, так, чтобы сырость не проникала, и не скидывая одежд, нырнул, держа Сокровище перед собой. Брызги студёной воды оросили берег, на который вышли волки, рассаживаясь около озера. Их взгляд притягивали круги, расходившиеся по воде от небрежно нырнувшего человека. Чистота воды позволял видеть всё, что происходило в глубине. А происходили замечательные вещи. Когда Велимудр достиг дна, он ощутил слабое течение и, отдавшись на его волю, подтолкнул тело по нему. Течение огибало подводный, гранитный выступ и исчезло в глубине, теперь уже водяной пещеры.
Волхв не дышал несколько минут, но тренированное тело, словно не замечало отсутствия кислорода. В пещере движение водных масс усилилось, поднимая мужчину, и наконец вытолкнуло его на поверхность. Пещера продолжилась и над водой. Огромный зал укрывали своды, срок жизни которых не сосчитан. По стенам висели горящие факелы, изготовленные из белого метала, о существовании которого ранее не ведал ни один живой человек. Негасимый Огонь – тот, о котором ходили легенды, которым восхищали друзей и приводили в ужас недругов – существует! И он, Велимудр, прикоснулся к дому Одина. Обратный путь был скор. Волки встретили вынырнувшего человека одобрительным ворчанием, но за ним не последовали.
Через двое суток дороги Веролли добрался до своего жилья. А ещё через неделю, спустился в городище, где был встречен с величайшим почётом. Поморы сбирались на капища, искать Духа гор.
"Да сбудется!"  Делать нечего, пошли они до Князя. Тот обрадовался, глаза вспыхнули надеждой, а когда увидел приведённого волка, пригорюнился. И то верно. Не в сравнение Белому псу. И всё ж, бой назначили. Никто не ставил на волка, Мурза, видя соперника своей собаке, приободрился, позволил даже шутить, а как увидел глаза зверя, спесь-то и ушла. Залопотал по своему, глазки забегали, опасался. Судьи, из старейшин, ещё раз объяснили правила, показали приз и велели начинать. Белый пёс сходу бросился в атаку, норовя поддеть соперника плечом, свалить его и дальше запустить клыки, размером с хороший нож, сквозь шкуру к горлу. Волк стоял без движения, и только в самый последний момент сделал шаг в сторону, позволяя всей массе атакующего упереться в пустоту. Белый сноровисто развернулся и вновь груда мышц набросилась на противника. Но ещё одно ловкое движение, и вновь Волк ушёл невредимым. Белый пёс осознал, как поступать, теперь он пустился на хитрость. Всем видом показывая повторение предыдущего манёвра, в самый последний момент, он вдруг резко затормозил, поворачиваясь в ту сторону, куда обычно уходил соперник, чтобы сбоку ухватить огромной пастью его шею. Но волк на этот раз остался стоять, не уходя от атаки, и когда Белый автоматически повернул голову туда, где по его мнению должен быть Волк, тот неуловимым движением ухватил пса за горло, сжимая его всё сильнее и сильнее. Мощь собаки сыграла против нападения. Увлекаемый центробежной силой, пёс хрипя рухнул к краю ристалища, ведь сверху волчья пасть уже надкусывала бы сонную артерию.
"Кажется, пришли. Похоже, именно здесь пытались пробивать штольню. Но мы туда не пойдём. Ещё чуть поднимемся и за тем уступом оглядимся. Да, господа, плохие у вас карты. Могли бы копать и копать, глядишь, мамонта и откопали бы – откровенный сарказм сквозил в каждом слове Шнитке.
Через полтора часа, дойдя до окресностей Шлиссельберга, обогнув скальный выступ, нырнув сквозь толщу накрепко сросшегося кустарника, группа остановилась. Палатки ставить не стали, соорудили удобные шалаши, неприметные даже с воздуха. Установили печурку для готовки пищи, прижав трубу к стволу раскидистого дерева, чтобы дым поднимался по дереву, рассеиваясь, теряясь в кроне, не показывал посторонним, будто кто из живых посмел пробраться в проклятое урочище. Приготовления лагеря закончились, распределив обязанности между собой, парни вышли разведкой. Через пару часов, довольные, вернулись, поужинали и рано расположились на отдых в штольне. Завтрашний день сулил много эмоций, трату сил и надежду.
"Может, продолжишь про тот прусский замок?" – Попросил один из военных испанских офицеров.
"Суть в том, – продолжил рассказчик прерванную сутки назад историю, – что в старых, крепких штольнях имеются ходы. Замаскированные выше всяких похвал, это потом их обнаружили, десятки лет спустя. И выводили они в лес, за 15 сажен от развала. Вот по нему, за одну ночь и вывезли добро те, кто пользовались этими ходами всегда, еще со времён святой инквизиции. Ширина их такова, что спокойно проедет телега запряженная лошадью. Существуют фрагменты карт, по которым, впрочем, трудно что-либо определить, но складывается впечатление, что Германия вся испещрена подобными ходами.
Белый пёс начал хрипеть. Он не умел проигрывать, поэтому даже сейчас, когда смерть стеклила глаза – сопротивлялся. Однако хватка Волка – капкан, не освободиться. Волк ослабил прикус, контролируя противника. И, когда понял, что тот повержен, вовсе выплюнул шкуру из своей, звериной пасти. Люди онемели. Видеть поражение Белого и наблюдать триумф другого, более умелого воина, они не ожидали. Кто-то из нетерпеливых и самых азартных выкрикнул: «убей его!», но Волк уже подходил к рубежу бойцовской площадки. Толпа молча расступалась, словно не зверь идёт, а возвращается с ристалища усталый, израненный витязь. Он понял про поединок всё. Великий звериный бог позволил прочитать мысли Белого. Теперь волк точно знал, почему пёс погрыз княжну. Он знал, кто ему это приказал. Но не расскажет это людям? У них своя жизнь, в которой пощады нет никому, ни слабому, ни больному – вечная охота. Люди совсем не нравились зверю, от них пахло худой кровью. Только очень немногие, те которых он выбирал сам, вызывали в нём уважение. Волк уходил, основательно ступая по этой сухой холодной земле, и никто не посмел заглянуть в его глаза. Вот так всё было. Потом волк признал ещё одну семью, которая спасла его от смерти. Вот эти люди и образовали Род Волкодава.
"Расскажи, что случилось, почему спасали Лютоволка?" - допытывались офицеры форта.
"В другой раз. А сейчас, займитесь-ка делом, вон сколько всего накопилось". - отвечал начальник лагеря Ассонель Шнитке. Тема не нравилась ему. Он не хотел говорить о том, что Волкодав увозит княгиню Хельгу.
- Не додумал ты, Полкан, чего-то. Княжны нет, но нам жить лучше не стало. Приблизил он к себе этот дремучий Род. Теперь вообще не достать Князя. И на порог не пускают. Такие же, как их волк. Этих не купишь! Не было случая, что бы хоть кто из этого Рода нарушил слово, а поклялись они, уберечь Всеволода, да найти убийц.
Никто не видел Волка. Он пропал. Никто не его слышал воя, люди тревожились. Теперь этот Зверь был много больше обычного лесного жителя, он стал тотемом, основателем ново, могучего Рода – Рода Волка! Пропал и отшельник. Запахи дыма его костра забывались, но жильё, оставленное без хозяйского глаза, не пустовало. Каждое утро одна из женщин селения приходила навестить, прибраться. Каравай и квас на столе менялись на свежие, половицы выскребались до белизны, и всегда в очаге лежали готовые вспыхнуть сухие, берёзовые дрова с подпалом из коры.
Старики в разговорах сватали парня то за одну молодушку, то за другую. Невест хватало, а ещё больше было весточек, которые вот-вот и войдут в силу, да все статные, рукодельницы и красавицы. Всякая готова с радостью разделить кров и рожать детей этому молодцу.
Пробежало лето, шуршанием ушла осень, скрипом мороза отодвинулась зима, а отшельник так и не появился. Не было и Волка. Народ кручинился, но никто не смел забыть парня. И вот, когда уже птицы сели на гнёзда, когда ароматы леса наполнили пространство, вдруг к ночи потянуло дымком, послышалась Волчья песня, и люд, пряча улыбки в бороды, умиротворился, притихая и, как величайшее наслаждение внимал голосу Зверя.
«Слава Роду!» - сказали одни. Храни его Боги!» - вторили другие. Глаза красавиц загорелись, и ребятишки бросились наперегонки к заветной избе.
Утром, как только народ отошёл ото сна, отшельник пришёл сам. Низко поклонившись, благодарил за память, за заботу о доме. Потом уединился со старейшинами в избе родового Волхва, где долго говорили. Ближе к полудню к народу вышел сам Волхв.
"Так вот получается. Герой наш, основал Род! Род Волка! И пришел просить на то нашего позволения. Старики не против этого. Теперь и ваше мнение требуется. Как скажите, так тому и быть!"
"Говорить нечего. Заслужил, – народ гудел растревоженным ульем, – кабы не знали его. За честь сочтём!"
"А как же Род без женщины? Не видано, чтобы бобыли зачинали Род".
"Правильно! – Волхв лукаво поглядел на говорившего. – Это уже следующий вопрос. И это решаемо, Нежинку все знают. Она каждому как дочь. Одна поднимает братьев и сестёр. Родители её достойными людьми были. Отец погиб, нас с вами защищая, бился витязем, один столько врагов изничтожил, да и мамка её смерть приняла от ворога. Стало быть, нам решать её судьбу! А ну, выдь сюда. Негоже за спины прятаться, коль о тебе речь народ ведёт. Девушка робко подчинилась Волкодаву и пошла за ним горе-неволей, опустив большие небесно-голубые глаза. Сарафан трепетал на лёгком ветерке, казалось, будто не он бьётся, а сердце молодки заставляет его колыхаться.
"Слышала, о чём народ говорит? Честь тебе оказывает. Согласна, али нет?" - Волколав спросил грубо едва посмотрев через поечо на самаринку.
"А где жених-то, – бабы весело подначивали Волхва, – сам-то что не выйдет, да руки нашей Нежи не спросит. А может, и недостоин нашей красавицы! – Смех прокатился по толпе".
"Здесь я владею всем – суть да дело, никто не заметил, как Светояр вышел на крыльцо и слушал весь разговор. – Люди добрые! Прошу вас, не откажите, дайте за меня Нежу, давно мне люба она".
"Как сама скажет, – бабы не унимались, гудели, смеялись и, по всему видно, были просто счастливы, – люб он тебе, нет ли?"
Девушка смутилась ещё больше, отвернулась и бросилась бежать, под смех и улюлюканье народа.
"Разве здесь есть слепцы? – Волхв довольно отёр ладонью бороду. – Значит так и порешим. Быть свадьбе! Да такой, что бы весь мир о ней услышал! Чтобы по всей Мидгард-Земле прокатилась радость! Быть Роду!"
"Чего их искать, – Гжечичь тревожился более других, но вида не показывал, только желваки неустанно ходили вверх-вниз. - Белый пёс порвал Княжну нашу светлую. Белый! Запомнили? И другого не было. Все видели".
"Все, да не все. А если мурза твой проговорится по дурости, а ль под пытками? Нет нам больше жизни здесь. Пока целы, съезжать надо".
"Как съезжать? Сразу поймут, что к чему. Уж лучше повиниться, авось простит, – Самый молодой из заговорщиков жадно смотрел на подельников. – Говорят он немного отошёл от горя. Как раз с челобитной за себя подойти".
"Тихо! – Глаза Гжечича налились кровью, – сам в костёр идёшь, недоумок. Разве за такое прощают? Иди своей дорогой, а мы, без тебя порешаем как быть. Не тревожь и не смущай. Потом узнаешь, что и как, не скроем".
Молодой купец ушёл, как называли Волкодава, ушёл, когда прикрылась дверь, Гжечичь сказал:
"Избавляться от него надо. За такие дела, сварит нас Князь живьём! Завтра он по торговым делам уезжает, надо сделать так, чтобы больше о нём не слышали. У тебя есть два отчаянных молодца, им и поручи. Дорога пойдёт через Евский лес, а там, всем известно, тать на тати. На них и подумают. Только смотри, от товара избавься, не жадничай. Можно кое-чего и разбойничкам подкинуть. В обозе много княжеской пушнины, начнёт искать, глядишь, и отведём от себя подозрения, а с мурзой сам разберусь. Он давно ищет смерти, басурманин поганый. Отомщу ему за страх да слёзы".
"Ай, да разбойнички! Ай, да ухари! Князь вне себя от ярости – Давно собирался покончить с ними, да всё руки не доходили. Значит, говоришь, у них соболей моих видел? Собирай дружину. Живьём берите. Прилюдно казнить будем".
Раньше так не говорили. Просто это было в порядке вещей, как напиться из ручья. Нам нужна твоя Сила! Не перебивай старших. То, что можем мы, – это много! Но только ты можешь снять завет, наложенный на Святое место. Этот огонь, и всё, что с ним, необходимо перепрятать. Не сделаем, другие подберутся и тогда бед не сосчитать. Этрусские и так одной ногой стоят у края пропасти. Ещё немного и произносить свою национальность, гордиться Кровью предков станет не только преступно, но и опасно. Грядут времена смутные, без стыда бросят стариков в угоду золоту, детей станут отдавать в рабство, отнимая их у родителей, придумают слово, заменяющее Родовые устои на безликость. Большинство Побед пруссов подвергнут сомнению. Церковь не станет противиться, а наоборот, воздаст хвалу ворам и разбойникам, зарабатывая деньги, уподобившись им же, проклятым иудам. Разврат станет нормой. Так-то, брат. Страшно?"
"Разве позволят этого? Не путаешь ли? Где жрецы? Их и близко не пускают".
"Будет. Горько сознавать, но это произойдёт. Скоро. Очень скоро. Посему и надо сберечь от тати Святые Знания Предков!"
Поморы жили своей общностью, не ведая других законов. Они сами хоронили умерших и жили в единении предков и их детей рослых Волкодавов. Они скрывали в улийских дольменах "правду о Хельге". Это сокровищницы, подобные гробнице Тамерлана, в которых он прятал награбленное золото и убитых бальзамированных наложниц - княжеских дочерей стран, которые он проходил с войском. Поморы хоронили предков на их золотой казне, так создавая им лёгкий путь в загробном мире. Всё это золото и драгоценности стали добычей монархических наёмников - офицеров армады. И позднее великолепные безделушки византийской династии ювелирских мастеров легли на суконные столы европейских монархов к изнеженным ручкам их великоцарственных супруг и дочеринства. Поморы проследили путь сокровищ их предков, став серьёзной угрозой благоденствия монархических держав. Итак выяснилось, что настоящее имя Анны на самом деле Хельга Гжечич, род её шёл от поморского Кёнинга Вардохта Миусча, что на польском означает Миелович с недоглядом из кристаллов кольского духового кварцита. Небольшой прозрачный слиток кварцита мьеловиты способен привести стадо или отару в родной дом. Покой Франции зависел от кварцитонов Людовика, подразумевая брелоки брильянтовых подвесок. Однако вывоз блесты за пределы Чехославакии был запретный и клерикальный. Владение кристаллами звалось ведьмовство. Шельмовство Великой Софии покрывало преступления, за что она была стёрта Турецкими ханами.


Продолжение публикуется.