станция 316. часть 2

Заснуть так и не получилось. Не получилось не думать о том, что могло бы произойти, если бы всё было не настолько дерьмовым. Может бог оставил эту планету, а может ему так же стерли память и сейчас он роется в мусоре, вместе с остальными, такими же, как я?  С чего всё началось? Чем всё закончится? Я смотрел в потолок и сосредоточенно думал. Это место, этот дом, эта улица…. Я бывал здесь раньше? Если да, то что я здесь делал? Какой сегодня день недели? Какой год? Мы знаем мир таким, каким мы его помним. Улицы скоротечно пустели, солнце медленно опускалось, скатывалось вниз по крышам, исчезая в застывших на месте облаках. Вдоль аллеи  стояли огромные, роскошные особняки, которые были абсолютно пусты и безжизненны. Однажды в  них просто забыли вернуться. Забыли вернуться домой. Я пробрался в этот дом с единственной целью – поспать, но кажется, я так и не смогу достигнуть её. Впереди целая ночь, возможно целая жизнь. Чем её занять? Как прожить жизнь, имея в памяти только то, что принесла в зубах твоя собака? Как можно влюбиться в кого-то, отдать за кого-то жизнь, если спустя час, день, может месяц, ты об этом забудешь? Рано или поздно тебя найдут. Они всегда нас находят. Всех нас. В современных условиях, благодаря обстоятельствам, все морали и нормы поведения потеряли значимость. Благородие, совесть, дружелюбие, вежливость – всё это стало лишь истерзанными в клочья словами, которые многие из нас прочли в своих дневниках, но так и не смогли понять, что они означают. На страницах моего  дневника были слова об искренности, о любви, семье. Там были заметки о  сострадании, что-то про какое-то счастье. Не знаю, что это за бред, но знаю лишь то, что любовь  стала не более чем мусором, несущественным объедком в руках бездомного, гниющим трупом милой и пушистой кошки. Стоит сказать, что кошек жестоко истребили, после того, как поняли, что они не смогут нам  пригодиться. Собаки – другое дело. Именно так общество отсортировало то, что может приносить короткое удовлетворение, а что нет. Нужно будет поговорить об этом с Олби. Черт побери, ведь  мне больше не с кем об этом говорить. Из-за того, что каждый, абсолютно каждый опасается быть заметным, люди прячутся в норах, в подвалах, в развалинах, притонах,  в мусоре, да где угодно, лишь бы их не нашли и не обнулили. А те немногие, кого всё-таки обнаружили и ограбили, те,  кто  больше ничего не боятся и ничего не помнят, просто слоняются по округе и заново открывают для себя этот скверный, умирающий город, насквозь пропитанный  прозрачными призраками чьих-то воспоминаний. Эти бедолаги хуже детей: ими правят инстинкты. Первые часы после обнуления самые сложные. Мир кажется чем-то новым. Ты не понимаешь, что происходит вокруг. Не понимаешь, где ты находишься и как ты сюда попал. Далее ты осознаешь, что чувствуешь нескончаемый голод и жажду. В тебе просыпается агрессия, похоть, дикие, животные рефлексы. Ты можешь наброситься на женщину, которая так же бесцельно, с пустыми глазами слоняется по округе, и изнасиловать её. Ты можешь её убить. Разорвать зубами её сонную артерию, расцарапать её запястья. Что если до обнуления вы были женаты  или она твоя мать, сестра?  Ты не вспомнишь об этом, и она не вспомнит. Далее, если повезет, ты наткнешься на собаку, которая принесет тебе твою память или будет долго кусать, настойчиво тянуть за штанину туда, где лежит дневник или хоть что-то из того, что может внести хоть какую-то ясность. Далее срабатывает инстинкт защиты, и тебе становится невыносимо страшно. Мы все боимся.

-Дружище иди ко мне, хороший парень, - Дверь в комнату приоткрылась, и в неё забежал мой пёс. Он был немного грязным и лохматым. Шерсть его была черно-угольного цвета. Пес хромал на одну лапу. Сначала я  хотел назвать его Джек, или же Тайлер, хоть каким-то именем, но потом вспомнил, что я не вспомню. Точка. Я просто не вспомню.  Не вспомню ничего, если однажды, когда меня снова обнулят, этот пёс не сможет меня найти. Отчаянное бессилие  пронеслось вспышкой в моей голове. Я закашлялся: легкие, словно разрывались на куски, хотели вырваться наружу и прилипнуть к стенам или к потолку этой маленькой, душной комнаты.  Я сплюнул на пол. Пёс забрался  на мою кровать и свернулся в клубок у моих ног. Я не позволил себе придумать для него имя. Я - ничтожество. Этот комочек  так храбро и бережно хранил мою память, а я так и не смог переступить через свою слабость. – Пора бы нам как-нибудь назвать тебя, да? – Сказал я и слегка потрепал его за уши. На кровать плюхнулась слегка влажная от его слюны тетрадка - мой дневник. Видимо у моего пса тоже появились новые привычки.


"День 129. Сегодня я запомнил солнце. Свет от него был холодным, и цвет его слегка сливался с оттенками неба. Я не знаю насколько это нормально. Понятия нормального и ненормального  давно исчезли из моего сознания, исчезли из сознания всех, кого хоть раз обнуляли. Я не узнаю свои руки, я не узнаю свой голос, я не узнаю свою внешность. Вчера мне приснился мой первый сон. У кого-то в дневнике было написано, что сны получается видеть спустя как минимум 100 дней, после обнуления. Значит, скоро они найдут меня. Ночь прекрасна. Звезды похожи на сверкающие серебряные пуговицы, расстегнув которые можно увидеть нечто большее. Нужно придумать имя для пса. Надеюсь, что завтра я смогу не просто прочитать то, что написал сейчас, но и понять это, вспомнить это. Ночь прекрасна, но сегодня я запомнил солнце."