Пестрые листы древа жизни 4

«Прощай, любимый город»

Новый зигзаг в карьере произошел в конце 1966 года, когда муж был направлен на дипломатическую работу в Посольство СССР в ГДР (г. Берлин). Если бы я раньше знала, как отразится замужество на моей карьере, возможно, воздержалась бы от рокового шага. Но, как известно, история не знает сослагательного наклонения. К тому же, как говорила Татьяна Ларина об Онегине, «он мне послан Богом». Я действительно увидела его во время гадания «на суженого».
Случилось это в Мезени, где я узнала много народных обычаев, в том числе и разные способы гадания. Конечно, мне хотелось проверить их на собственном опыте, хотя в истинность результата не верилось.
На Святки решила погадать на суженого. Знакомая женщина дала мне свое обручальное кольцо и рассказала, как  подготовиться к гаданию. Надо было самой принести с речки воды, истопить печь, но трубу не закрывать. Затем набрать в блюдце золы и поставить на нее тонкостенный стакан с водой, в который опустить кольцо.
Проделав все необходимые действия, около полуночи я  села к столу, зажгла свечу и с любопытством уставилась на дно стакана, где сквозь воду поблескивало кольцо на сером фоне золы. В душе я посмеивалась над своей наивностью, но жажда познания заставляла
 идти на моральные жертвы.
Незаметно для себя я впала в глубокую задумчивость, а когда очнулась, увидела в кольце целую картину. Середину кольца занимали небольшие каменные дома, которые ярусами поднимались вверх, как бы прилепленные к отвесной скале. В верхней части справа были четко видны три лица: мужчины, женщины и мальчика. Эти люди были мне не знакомы и впоследствии я никогда с ними не встречалась, как не видела и такого странного селения.  Внизу слева чернел  крест.
Я довольно долго рассматривала эту картину, пытаясь понять ее смысл. Крест же вызвал у меня тревогу: не означает ли он смерть кого-нибудь из родителей? Они оба не блистали здоровьем. Мысль о собственной смерти не пришла мне в голову.
Заподозрив, что изображение сложилось из частиц золы, я приподняла стакан, но на золе  ничего подобного не было. «Ерунда какая-то, - подумала  я. -  И никакого суженого нет».
 Я с досадой вынула кольцо из стакана, вылила воду, стряхнула с блюдца золу и решила лечь спать. Время было уже заполночь. Расстилая постель, вдруг подумала, что отсутствие «суженого» может означать, что в этом году я его не встречу. А если загадать на следующий год?       
Сказано — сделано! Вновь проделав все необходимые процедуры, но уже не зажигая свечи, а при свете лампочки, висевшей над столом, я погрузилась в созерцание кольца на дне стакана. И снова  впала в транс. Очнувшись, увидела над кольцом профиль мужчины. Высокий лоб, прямой нос, выдвинутый вперед подбородок. Сжатый рот придавал лицу сердитое выражение. Его широкие плечи облегал блестящий черный реглан. Он мне категорически не понравился.
Портрет непостижимым образом висел в толще воды над кольцом. Я пошевелила стакан, но изображение не исчезло. Еще раз взглянув на него, подумала, что ни за что не пойду замуж за такого «жениха». С этой мыслью и легла в постель.
Встреча наша состоялась через полтора года после моего гадания, когда я уже прочно о нем забыла. И обстоятельства знакомства, и последующее  развитие событий  не должны были привести к браку, но это случилось и продолжалось более 30 лет, вплоть до его смерти. О своем гадании я вспомнила только после свадьбы и поняла, что этот брак был запланирован на небесах. А против воли неба человек бессилен!..
Наше знакомство и частые встречи начались с необходимости прочесть большую и важную для меня статью на немецком языке, которого я не знала. Среди моих знакомых не оказалось никого, кто бы взялся за ее перевод.
И тут судьба услужливо предложила мне знакомство с человеком, который хорошо владел немецким, но для работы со специальным текстом требовал моего присутствия. Начались наши деловые встречи, перешедшие затем в более романтические и завершившиеся браком.    
И настал роковой момент: прошло всего пять лет после возвращения домой, а мне снова приходилось менять место жительства да еще в чужую страну, языка которой я не знаю. Было от чего впасть в тоску!
 В декабре 1966 года мы приехали в серый, чужой, неприветливый город, чтобы прожить в нем пять лет. После творческой атмосферы нашей лаборатории, культурной жизни родного города, общества друзей и коллег я попала в квартиру, окна которой выходили на зеленый холм бункера Гитлера, а из окна кухни виднелась высокая оштукатуренная стена с колючей проволокой по верху, окружавшая здание Посольства.
Ни слова на местном языке не понимаю и сама ничего сказать не могу!  Кто не пережил подобного, не сможет в полной мере понять мое состояние.
Так продолжалось в течение года, пока я осваивала основы языка. Осенью 1967 года в Гумбольт университете открыли специальное отделение для иностранцев и я начала более основательно изучать этот нелюбимый язык, который в дальнейшем очень мне пригодился. Но все равно жизнь без творческой работы, друзей, театров и музеев угнетала меня, и муж,  понимая мое состояние, пытался найти возможность для приложения моих знаний. А вся проблема упиралась в нашу бюрократическую машину.
Правительство ГДР было заинтересовано в научных кадрах. Между нашими государствами шел активный обмен студентами, аспирантами, научными работниками, которым платили степендии, обеспечивали жильем и даже организовывали приезды супругов для женатых «гостей». Мне же ничего этого было не нужно. Все уже было в наличии.
Я хотела только получить возможность работать в научной сфере, желательно по своей специальности. «Но, - отвечали чиновники в Комитете по научному обмену — мы не можем предоставить ей такую возможность, потому что она уже закончила аспирантуру и уволилась с работы, т.е. просто домохозяйка, жена своего мужа».
Ни мой опыт научной работы, ни выгода и экономия государственных средств во внимание не принимались. Да и чего их экономить? Не из своего же кармана!
Лучом света в моем сумрачном берлинском существовании стала дружба со знаменитой балериной Большого театра Ольгой Васильевной Лепешинской. Ее жизнерадостность, оптимизм, великолепное чувство юмора сглаживали нашу 20-летнюю разницу в возрасте.      
Она была замечательной рассказчицей, а рассказать ей было о чем. В ее жизни были и радости творчества, и потери любимых людей — отца, крупного инженера-мостостроителя,  и последнего мужа, генерала армии А.И. Антонова, жизнь с которым она называла волшебной сказкой. Она была любимицей И.В. Сталина и, наряду с другими артистами Большого театра, приглашалась в Кремль на закрытые вечера.   
После завершения балетной карьеры, она работала репетитором в Швеции, где воспитала замечательную плеяду танцовщиков, работала в Венгрии и приехала репетитором в берлинский музыкальный театр «Комише опер», где мы и познакомились.    
Этот театр располагался надалеко от нашего дома и Ольга Васильевна частенько приходила в наш двор, чтобы пообедать в столовой Посольства, пообщаться с соотечественниками и отдохнуть на скамейке, наблюдая за игрой детей. Здесь-то она и присмотрела нашего 4-летнего сына Игоря. Она любила детей, но свое материнство положида на алтарь искусства и с грустной улыбкой говорила:«Бодливой корове Бог рогов не дает».
Игорь понравился ей смышленностью, спокойным характером и рассудительностью. Потом она познакомилась и с нами, родителями, заходила в гости, участвовала в семейных праздниках, приглашала на балетные спектакли в театр, иногда выступала в роли заботливой няни Игоря, гуляя с ним или укладывая спать, когда мы уходили на официальные встречи.   
О наших встречах родились такие строки:

Звонок раззвенелся: «Откройте скорей!
Волшебница-фея стоит у дверей!»
К нам добрая фея заходит и вот
уж в кресле сидит, разговоры ведет.
Сверкают у феи глаза бирюзой
и в комнате душной  запахло весной,
и сердце запело в груди веселей,
и город угрюмый стал будто добрей.
Но кончилась сказка и фея ушла,
улыбки и радость с собой унесла.
В стократ в нашей комнате стало темней
и солнцу не выгнать зловещих теней,
и кресло пустое глядит сиротой,
и сердце грустит о глазах с бирюзой.

Заканчивался третий год командировки. За 6 семестров я основательно выучила язык, сдала 8 экзаменов и тут судьба сжалилась и сделала мне подарок: генеральный секретарь Немецкой АН проф. Эрнс Лаутер, геофизик, согласился дать мне тему для научной работы по материалам измерений Ионосферной обсерватории Кулюнгсборна. Правда, это была не совсем моя тематика, но выбирать не приходилось.
Тема касалась проблемы поглощения радиоволн, точнее физики ионосферы, о которой я имела лишь самые смутные представления. А между тем, шеф сразу же заявил: «Никаких контактов с Москвой. Работаете на наших материалах и все результаты остаются у нас». Пришлось подчиниться. Я поняла, что тема закрытая, но отступать было некуда.
На счастье, в библиотеке Обсерватории нашлась тоненькая книжка Я.Л. Альперта «Распространение радиоволн в ионосфере» на русском языке, вся остальная литература была на английском, за исключением трех статей на немецком. А всего в работе я использовала 120 статей.
Начались лингвистические упражнения: литература по теме была на английском, записи для себя я делала на русском, а текст работы писала на немецком.
Предстояло обработать непрерывные записи уровня радиосигнала за 10 лет, т. е. за 3653 дня. Каждый день имел один очень мобильный момент перестройки ионосферы с ночной на дневную. При этом уровень ночного радиосигнала сначала резко падал, а потом в течение нескольких минут восстанавливался до дневного уровня. И зависил этот процесс от резких изменений плотности ионосферы при восходе Солнца. А параметры ионосферы зависят от сезона года и меняются в 11- летнем цикле солнечной активности. Поэтому для полноты картины прищлось исследовать 10 лет записей. Объем работы внушительный.
Чтобы справиться с таким объемом данных, я сократила до минимума все домашние дела, визиты, чтение книг и другие отвлекающие моменты, забыла о выходных и праздниках.  Остановку делала только, когда глаза требовали отдыха. Со своими результатами ездила в Кулюнгсборн, где выступала на семинарах, получала консультацию шефа.
Кулюнгсборн —  курортный город на берегу Балтийского моря, в 400 км от Берлина, поэтому я приезжала туда на несколько дней, жила в здании Обсерватории и имела возможность общаться с сотрудниками не только в аудитории, но и после рабочего дня.
Небольшой коллектив был в основном молодежный, практически, все сотрудники — послевоенные дети, не испытавшие тягот войны, но знающие о нахождении советских войск в их стране, и понимающие, что их правительство полностью подчиняется руководству СССР.
Похоже, это не очень их радовало. Особенно раздражала стена, разделившая страну на Восток и Запад. Пожилая женщина, работавшая в гардеробе, как-то сказала мне: «Границу провели прямо по постели», имея в виду, что разлучили близких родственников.
Видя, как плотно я использую время для работы в дни пребывания в Обсерватории, сотрудники ехидно интересовались: «Так работают стахановцы?» на что я отвечала утвердительно, давая им наглядный пример эффективного использования времени.
Название восточной Германии на немецком языке звучало, как ДДР и расшифровывалось ими иронично: давай, давай работай!  Были «подколы»  и по поводу кукурузы, которая не вырастала у них выше обычной травы, и по поводу наших танцев. Но один разговор, случившийся в день моего последнего отъезда из Обсерватории, запомнился мне надолго.
Я ехала в машине в г. Росток, откуда уже поездом могла добраться до Берлина. Кроме шофера в машине были два научных сотрудника, кандидаты наук, в возрасте около 30 лет и молодой паренек — техник. Разговор начал техник. Дело в том, что в Обс приезжали наши инженеры из Новосибирска устанавливать приемную антенну и пригласили паренька приехать к ним в гости. 
Сначала поговорили о размерах нашей страны. Это всегда впечатляло немцев.Они говорили :«ГДР на карте можно закрыть 10-типфенинговой монетой, а СССР занимает огромную часть Европы и Азии, и сотни монет таких не хватит».
Парень поинтересовался, как можно спать в поезде: ему не приходилось ездить в спальном вагоне. Потом спросил: «Если я поеду к ним, могу я посетить Москву?».
Я ответила, что, скорее всего, нет, потому что для этого нужна соотвествующая виза.  - «А Вы можете ехать туда без визы?»  - «Конечно, - ответила я. - Могу ехать хоть до Дальнего Востока».
В машине воцарилась тишина. Видимо, мои спутники представили географическую карту и мой вероятный маршрут.
Неожиданно паузу нарушил один из старших товарищей. «Если бы война по другому кончилась, то и мы могли бы ездить на Дальний Восток без виз».
Опять наступила тишина. Я не верила своим ушам. Тут раздался голос второго сотрудника: «И на Адриатику — тоже».    
От неожиданности такого продолжения я онемела. К счастью, в этот момент мы доехали до пункта назначения. Совершенно оглушенная услышанным, я вышла из машины и молча ушла, не попрощавшись. Возможно, они поняли бестактность своих слов, но эти слова выдали их затаенные мысли.
Молодежь обвиняла своих отцов за проиграную войну. Зато те из немцев, кто вернулся из нашего плена, относились к русским с уважением и симпатией, понимая сколько зла причинили они нашему народу, и как наши люди благородно относились к ним, пленным, не унижая их человеческого достоинства и не пытаясь мстить за совершенные злодеяния.
          
За полтора года диссертация была выполнена. Наступила стадия оформления и подготовки к защите.
Командировка близилась к завершению, времени было в обрез, но с большим напряжением сил мне удалось провести защиту, которая состоялась 8 декабря 1971 года в АН в Берлине по теме «Эффект восхода Солнца в поглощении сверхдлинных радиоволн как индикатор ионизационных и аэрономических процессов в нижней ионосфере».   
Перед комиссией АН я в течение 35 минут излагала суть проблемы и полученные результаты, отвечала на вопросы. Потом выступили два моих оппонента, заключительное слово сказал проф. Лаутер и общим голосованием было принято положительное решение по представленной работе. Через несколько дней я получила диплом доктора естественных наук в области космической физики.
Мой руководитель Эрнст Лаутер передал мне письмо для проф. Кирилла Яковлевича Кондратьева, который в то время руководил кафедрой «Физики атмосферы и космического пространства», сменив на этой должности моего учителя П.Н.Тверского.  Ученые были хорошо знакомы друг с другом по работе на международных конференциях.
В письме Э.Лаутер выразил К.Я. благодарность за мою хорошую профессиональную подготовку, за что я, в свою очередь, получила похвалу от К.Я. Кондратьева. Через несколько лет я обнаружила свою работу в списке научных достижений ГДР за 1970 — 1975 годы.
В МИДе отметили, что мой случай можно считать уникальным, ибо не было такого прецедента, чтобы жена дипломата получила ученую степень (да еще по физике) в стране пребывания.
Казалось, можно, наконец, вздохнуть с облегчением: цель достигнута — я «остепенилась»: есть трамплин для активной научной работы. Жизнь широко улыбалась мне, за спиной выросли крылья. Скорее домой, скорее за интересную работу!
Не знала я в те дни, что судьба приготовила мне горькую пилюлю.