ч. 2. Давай поженимся. Штамп в паспорте гл. 5

 

 Гл.5.
 Бабушка.  Пусть едет. Любит - не любит. Говорил отец. Где ее носит?
«Бабушка в плохом состоянии, приезжай».

   Бабушки в жизни Лера было   больше, чем мамы и папы, она никогда никуда от него не уходила, ни на какие работы или собрания, она была всегда. Если посчитать время, проведенное им с бабушкой, то его будет в несколько раз больше, чем с родителями. Бабушка  любила его, он знал это и считал,  что так и  должно быть. Любил ли он бабушку?  Глупее вопроса не может быть: это все равно, как спросить, любил он себя.

   Никогда бабушка не читала ему нотаций, никогда не учила жизни, зато много рассказывала о своей жизни, как она была молодая, как замуж выходила в 1905году, как ездила на целинные земли еще при царе, как у нее умирали дети - один за другим, как в блокированном Питере ели людей, и много еще такого, что  никто больше никогда ему не рассказывал.

    Родом бабушка была из Псковской области, ее деревня была недалеко от  Михайловского, имения Пушкина, места красоты необыкновенной – Лер там был, гостил у своих двоюродных дедов. Бабушка регулярно писала письма на родину, она всегда тосковала по своей земле, по родственникам и односельчанам, писала она его руками или руками сестры Лера, своей внучки, но это редко, в основном писал Лер. Все письма начинались так: «Здравствуйте дорогие родные… идет   длинный перечень родных, после чего следуют приветы, приветы почти всей деревне, потом немного о погоде, здоровье и все.  Ему запомнилась бабушкина  жалоба: «Не допросишься», - жаловалась она на постоянные увиливания ее внуками  от написания писем. Сама она писать и читать не умела: не надо ей это было по жизни, она настолько не понимала, зачем ей уметь читать – писать, что и нисколько не страдала от такого неумения,  зато она прекрасно  умела готовить, вязать на спицах и крючком,  умела шить на «Зингере», которого таскала за собой в эвакуацию под бомбежкой по  Ладоге и потом, после войны,  назад , но уже в Харьков.

   Когда Лер уезжал  по распределению в Казахстан, бабушка, как обычно, на что-то жаловалась, что-то у нее побаливало, - так было всегда и  так всегда будет, думал Лер, он не представлял, что может быть как-то по-другому, о смерти он думать   не хотел, он боялся таких мыслей и гнал их прочь.  И вот телеграмма…  он понимал: бабушка зовет прощаться. Он чувствовал всем существом своим, что она хочет его видеть, он всем организмом ощутил, ни то, как он любит бабушку, а как бабушка любит его… 

   Он не может ехать.  Причина только одна – он не представляет , как совместить горе с радостью, ведь там Анка – нет для него счастья большего,  чем  видеть ее, быть с ней и это на фоне смерти его бабушки, нет, он не в состоянии  пойти на такое разное совмещение чувств  в одно время. «Ты что! Бабушку не любишь?» - спрашивал Артемов, не понимая, почему Лер не едет.  Лер молчал: не станет же он рассказывать о том, что сам плохо  понимал.

   Бабушка умерла, он мог бы и не успеть – как-никак, 5 дней ехать. «Она все время искала глазами – тебя искала», - позже в Харькове скажет ему отец. Когда даже самые сильные по воздействию на психику события происходят  вдали, они воспринимаются намного легче, чем когда рядом.  Лер вошел в ритм своего  уже определившегося  режима, и утрата может быть самого близкого человека, который, может быть, любил его в разы больше даже матери,   быстро потеряла свою остроту, вокруг бурлила жизнь, во многом новая, интересная и насыщенная событиями.  Лер ждал Анку, она вот-вот должна была приехать: любовь застилала смерть.

   Анка.


   Анка ехала поездом.  Собиралась долго. Давно сданы экзамены, но держит что-то, что-то мешает покинуть этот пыльный и   ставший жарким  Харьков.  Конечно, был    уговор – никому  ничего не говорить. Но как уехать на край света  так, чтобы мама ничего не знала?  Невозможно, тем более с ее мамой, да и братец так и вынюхивает, так и закидывает провокационные вопросики, вот уже сплетник, ещё офицер… мама (она же Галочка) была не против её замужества, но все время придумывала разные тормоза к поездке: она   любила дочь той  любовью, которая не отпускает и ни за  что не отдала бы ее никакому мужу, пусть хоть весь из золота.

   Любовь к Анке была ее единственной , необходимой и сильной  любовью, которая заменила  ей все разновидности и множества любовей  от любви к мужчине до любви к кошке или собаке, – не было у нее ни мужчин, ни кошек с собаками, была одна Нюня – так она называла дочь в минуты  прилива чувств.  И вот она должна  смириться с тем, что необходимо делить дочь с  совершенно чужим  человеком, который невесть откуда берется и  невесть что собой представляет.

   Хотя этот Лер будто ничего мальчик, она разбирается в людях, и Лер ей кажется на фоне нынешней молодежи совсем даже ничего себе так, во всяком случае,  никого лучше она возле дочери не видела и неизвестно появится ли кто лучше. «Лучшее враг хорошего» - эту мудрость она усвоила давно, еще в пору своей юности, война была тогда, тогда и у нее была любовь, сын от той любви, но не суждено было … война была – война не только разводила, но и сводила, потом опять разводила, в войну совсем по- другому  видится все то же, что в мирное время, война позволяет запретные плоды, но когда она кончается, на местах дозволенных войной удовольствий  остаются кровавые следы, раны от них не затягиваются долго, а часто никогда.  По сей день навещает ее любимый из госпиталя  их сына, регулярно навещает… но не то уже, все не то.  Только Анка и осталась у нее, ее она не отпустит,  даже выдав замуж, она найдет к тому способ.  А сейчас пусть едет, пусть выходит…    Все равно моя будет. Пусть едет…  ненадолго.

   И вот  уже не бездыханное письмо, а саму Анку ждет Лер, теперь  знает точно когда,  хватило бы сил дождаться.

   Лер завалил Анку длинными частыми письмами.  Анка не была любительницей писать, но в силу своего  обязательного характера   отвечала на все его письма, - коротко, лаконично,  без эмоций, но отвечала, сколько было его писем, столько ее ответов – не больше, не меньше. Однажды она процитировала  только что вышедший фильм гениального Роллана Быкова: «Это очень хорошо, что пока нам плохо». Сама она очень даже была склонна к философическим изысканиям, но не показывала этого – стеснялась, к тому же  философствования могут принять за слабость, а слабой она себя не видела – перед ней всегда был пример женщины сильной, конечно же, это ее мама.

   Философия Анки сводилась всегда к самому элементарному прагматизму, степени полезности, все остальное  не имело смысла.  Поездка в Казахстан была для нее скорее деловой, нежели эмоциональной, нет, посмотреть далекий неведомый край, конечно, любопытно, но для этого надо совсем немного времени, ничего интересного увидеть в том краю она не предполагала, да и что там, в степи, на огромном расстоянии от цивилизации может быть интересного!  При всем при том, ехала она с любопытством и охотно, любила Анка  разные необычные мероприятия, к тому же, она еще и замуж выйдет – почему бы не съездить?!
 
   Только ненадолго, длительное пребывание с Лером ее  даже настораживало, даже малость пугало,  когда никого вокруг, ни мамы, ни подруг, даже на  учебу ходить не надо – все время  вдвоем, даже спрятаться негде  - нет, она к этому не готова, гораздо спокойнее будет ждать его дома, в привычной обстановке, а не в пустыне строить семейную жизнь. Съездить за тридевять земель, выйти быстренько замуж, без всей этой церемониальной суеты, и домой институт заканчивать.

   К предстоящему своему замужеству она подходила  спокойно и расчетливо, как к очередному экзамену, главное все правильно сделать. Наверное, Лер ей все-таки нравится больше тех других, которые вились вокруг, определенно нравится , стала бы вот это она переться бог весть куда ради банального замужества, не старуха небось, чтобы за первого встречного, конечно. нравится… любит- не любит? Это уже сложно … кто его знает, что оно такое та любовь, да и стоит ли  она того, чтобы  зацикливаться на непонятно чем… она знает точно только то, что в замужестве особо менять ничего в своей жизни не думает, быть рабыней мужа или даже крепостной или даже  банальной обслугой  она никак не собирается, и не будет, вроде Лер не такой, чтобы пытаться закабалить ее, но это сейчас… кто знает, каким он будет после официальной женитьбы.

    Ну, а   что без свадьбы  и таким вот оригинальным способом, даже интересно, в духе времени, и тратиться на свадьбу не надо, не надо поить толпу людей, лучше потратить эти деньги на себя, подумать только – выбросить на свадьбу мебельный гарнитур или несколько пар  импортных сапог, что может быть глупее, и все ради глупой устаревшей традиции. 

    На дворе 60-е: все меняется,   дух времени сметает пыль вековых традиций, что было сложным, становится простым до примитива, простота устанавливалась в отношениях, в быту,  обрядах, одежде, мебели, да во всем, что окружало и составляло смысл жизни. Брюки стали узкими, платья короткими, отношения более открытыми, секс получил невиданные доселе права,  не зазорным стало не быть девственницей при замужестве,  были даже такие, кто говорил: девственница, значит, никому не была нужна; были и другие, кто все понимал еще по старинке, но менялось многое, и не видеть это было нельзя.
 
   Галочка(она же мама), с ее прогрессивной идеологией и всегда новаторской позицией в жизни, конечно же, лучше других понимала дух времени и не препятствовала свободе действий своих детей, напротив, даже всегда старалась поддерживать  и способствовать ее открытости. Прекрасно понимая, что то, чего обычно родители опасаются, может произойти и днем, она не устанавливала комендантские часы для своих детей. Тем более, что она хорошо знала свою дочь, знала ее трезвую прагматичную голову, сама же такую ей приделала.

   Анка не имела внутренней потребности в особом отклонении от норм морали, пусть даже попавших под ревизию шестидесятников, ее рассудок  всегда был сильнее любых эмоций и чувств, и  если она  тогда за печатанием фотографий сказала  «Давай», то только потому, что хотела этого рассудком тоже.  А вот чего конкретно она хотела? Может быть нового статуса, предложи ей это не Лер, а кто-то другой,  вполне может быть, она также согласилась бы. Тарасов, например. И уж во всяком случае, она не собирается ограничивать свою свободу – поженились, ну и что?! Почему после этого она не может, как и раньше, часами просиживать у подруг, выслушивать их многочисленные проблемы и делиться своими, хотя, если правду,   она больше любила выслушивать и старалась или ничего или совсем мало говорить о себе, подруги любили ее, но во многом не понимали и  особенно в этой   ее упрямой  эмансипации.
 
   Лер не был тем человеком, ради которого она могла бы  отказаться даже от самых малых  элементов своей свободы. От него она в полном равновесии справедливости тоже не требовала  никаких приношений и жертв: «Если ты мне изменишь, главное, - чтобы я ничего не знала», - давала она свободу Леру,  хотя, скорее всего это было не ради его свободы, а она просто боялась вполне возможной измены (она знала, что мужики все изменяют женам) и заблаговременно готовила в себе безразличие к ней.
 
   Поездка в Казахстан привлекала ее, как  возможность посмотреть тот край, там еще Ташкент рядом, Лер говорил, что назад она может лететь самолетом из Ташкента, побывать в Ташкенте, на его  знаменитом базаре – вот ради чего стоило туда съездить … а что замужество?!  замуж можно и в Харькове выйти, когда Лер приедет,  никакой логики в такой экстренной женитьбе не было, тем более, что ничего не менялось – между ними  по-прежнему оставалось огромное расстояние. 

   Женитьба эта была, как вызов всем, как поступок, на какой мало кто решится, они не как все, они не только ни с кем не согласовывают свои действия, но и никого не ставят в известность – такая вот супер самостоятельность, проявление взрослости… Ну, у нее-то все знают, как бы иначе она исчезла из дома на несколько дней, а вот у Лера точно никто ничего… 

   На предложение  незаметно изменять Лер ответил : «Ты узнаешь первой, если такое случится». Так он и сделал, но это будет намного позже. Сейчас же Лер был влюблен. Не существовало других женщин, кроме Анки,  и  измена ему никак не представлялась, кроме как невозможная в принципе,  и говорить-то о ней было странно и неестественно.

   Это даже хорошо, что она далеко-далеко: невозможно ссориться , письма его  до краев были наполнены любовью и жаждой встречи, она же писала скорее из вежливости, потребности в общении   таким способом в ней не было. Лер видел сухость и некий официоз ее писем, но зная ее натуру, он не обижался… хотя, конечно, хотелось бы , чтобы поласковей… но , что сделаешь! Такая она есть.

   Пусть  будет  какая угодно, но здесь, он изнемогал ожидая. Может и лучше было бы в Харькове по приезду пожениться … может быть кому и лучше… но не ему! пусть едет.

   Загс, в котором они должны были расписаться без всякой очереди, а также всех при этом сопутствующих  церемониалах, находился в старой части села . Здесь царил свой мир, ничем не похожий на тот, что был в новостроящемся   Икане, это была другая страна, с другими законами и обычаями, свои традиции, свой уклад жизни, - все свое, люди отсюда не ходили в новую часть – им там просто нечего было делать.  При всем при том здесь официально действовали те же законы, что и во всей стране.

   Чтобы   договориться  о регистрации брака  к Анкиному приезду, Лер посетил загс.  Долго смотрели ему вслед узбечки из загса, пытаясь представить будущую женитьбу этого русского, который был им непонятен, как немец, англичанин или инопланетянин, как любой не из их Старого Икана или хотя бы из Азии,  они даже посудачить не знали как:  никто из русских до сих пор здесь не женился и не выходил замуж.

   Анка заканчивала учебный процесс и должна была переходить к работе над дипломом, в конце апреля у нее получалось свободное время, немного, но достаточно, чтобы пожениться, так они и решили еще в Харькове, так все и происходило: Анка ехала жениться, Лер с нетерпением ждал.

   За те два  месяца с небольшим, как Лер покинул Харьков, в жизни Анки ничего не изменилось, разве что  все больше подруг оказывались замужем, общение с ними становилось не таким свободным, как до того, но подруг было много и всегда находились, кто хотел бы провести с ней время. С Анкой общаться любили и дорожили ее дружбой.  Весна  быстро заходила в город и в апреля уже было сухо, пыльно и жарко.  Жизнь вертелась вокруг тех проблем, что и всегда: институт,  библиотека, подруги, кино.

   Совсем  по-другому сложились эти месяцы у Лера: все у него было новое, все впервой,  и, главное,  он вел жизнь абсолютно самостоятельную в местности и среде  ничего похожего не имеющей  с его Украиной,  не было здесь у него ни одного   не то что друга, но даже просто знакомого.  Здесь ему открылось понятие «с чистого листа»: ничего привычного, знакомого, что знал и делал раньше, но  новизна не только не утомляла или пугала, напротив: все было интересно и привлекательно, появилось много новых друзей, учебу заменила работа, которая базировалась не на знаниях, полученных в институте, а на умении общаться с людьми, людьми очень разными и преимущественно с такими, с кем он никогда не общался и не будь на то воля обстоятельств никогда бы и не стал общаться.
    «Не пей с рабочими»,- наставлял отец, проработавший с рабочим классом всю свою жизнь.

   Одно дело, когда тебе говорят и советуют, совсем другое, когда на своей шкуре сам испытаешь ситуацию, как вести в которой тебе советовали.  Слова отца Лер вспоминал, когда уворачивался от прута арматуры, которым норовил его  перехлестнуть  рабочий – строитель,  с которым в числе своих друзей-ленинградцев  он  только что пил водку, тот   вспомнил   затаенную обиду на  замечание Лера по технике безопасности и , сделавшись от водки храбрым, решил отомстить .
   
   Во всем управлении инженер-строитель он был один, без сомнения его ждала блестящая карьера (уже через два месяца он был начальником участка)… однако его генеральной  задачей и целью было покинуть этот вполне благосклонный к нему край с заманчивыми перспективами карьерного  роста и вернуться домой, в Харьков.  Он списался с институтом, с профессором Тицем и получил его согласие на зачисление на архитектурный факультет, надо только вернуться в Харьков. Но совсем не архитектура влекла его в Харьков, - в Харькове была его Анка, его стремление к ней было таким, что ничего не могло быть такого, что помешало бы ему быть с ней в самом ближайшем будущем, к ее дню рождения в декабре. 

   Он долго пил с летчиками. Откуда они только взялись, да еще  накануне приезда Анки, ему утром ни свет, ни заря встречать ее в Туркестане, а он все еще  пьет,  пьет без закуски, даже хлеба нет, есть только масло… пил и ел масло.  Спать лег  поздно. Чтобы успеть к поезду,   встал раньше обычного, умылся из кувшина и понял, что машина, узбек, с которым он договорился накануне,  не приедет. Бегом на трассу ловить попутку, но слишком рано, рабочий день еще не начался, машин на трассе нет.
 
   В Туркестан он попал через часа два после прихода и отхода поезда, который должен был привезти и, конечно, привез его Анку. Только вот, где она? Когда он опаздывал, но был еще в пути, успокаивала только одна мысль: «Деться ей просто некуда, потому будет вынуждена ждать». На вокзале Анки не было, не было ее и в окрестностях вокзала. «Уехала сама, не дождалась! Самостоятельная!» - злость на себя бывшая в нем за опоздание смешалась теперь со злостью на Анку  за то, что она поступала не так, как он себе представлял, но желание увидеть ее было сильнее и он бросился  в свой Старый Икан – больше ей быть негде.

   Попутка, подгоняемая им,  на полной скорости въехала в село.      Бегом влетел он в свою комнату, грудь, казалась, разорвется,  не выдерживая  предстоящей радости увидеть ЕЁ.  Но ЕЁ в комнате не было. Выскочил на улицу, - там тоже нет…  соседка узбечка молча посмотрела на него и развела руками – мол,  не было никого, самим интересно поглядеть. Деревня есть деревня, хоть в Украине, хоть в России, а хоть и здесь  в Азии, – все здесь знали, что к нему приезжает невеста, и русские и нерусские – все, и всем, конечно, хотелось на нее взглянуть. А как хотелось Леру!

   Где она может быть?! В Харькове легче заблудиться, чем здесь, заехать куда-то не туда здесь просто невозможно.  Но где-то там, в глубине всем своим нутром он чувствовал,   а  зная Анку,   даже не удивлялся, перестал удивляться, что она не здесь, а где непонятно и понять невозможно.  Кто угодно, окажись на ее месте, давно был бы в Икане, по тому адресу, который он сто раз уже написал ей, кто угодно, но не она. Ее где-то черти носят, где он даже не пытался представить. Он отправился в контору, всю дорогу к конторе ловил взгляды  с  выражением в них удивления и непонимания  происходящего, «Где твоя Анка?», - спрашивали все,  молча, спрашивали.

Далі буде.