Глава 7 Мы с бабушкой

Мы с бабушкой Надей познакомились, когда ей было за 80 лет. Я третий ребенок в семье, и ребенок достаточно поздний – у моих родителей уже была 12-летняя дочь и 6-летний сын, то есть «план-минимум» таким образом был на их взгляд выполнен. Когда я родилась, маме было тридцать восемь лет, а папе сорок четыре. Бабушка встречала меня из школы, кормила обедом, а вечером провожала домой на автобусе номер 44, который останавливался на остановке «Ивушка». Я до сих пор помню, какие вкусные она жарила котлеты с воздушным картофельным пюре и винегретом. Она так трогательно старалась меня накормить, что мне было безумно приятно. Я, конечно, мечтала все время о каких-то вещах: то о том, как собрать все фантики от жвачки, то, помню, были такие спичечные коробки с картами и героями Диснея, то пластиковые значки с Бумером. А она старалась мне эти штуки покупать по мере возможности, хотя возможности эти у семьи тогда были очень ограниченны. Бабушка меня баловала. Она говорила: «Если хочется, значит, организм требует».

Надя всегда заплетала седые волосы в коротенькую косичку, а потом закалывала их наверх изогнутым пластиковым гребнем с зубчиками. Затем поправляла волосы по бокам, как бы подпружинивая их, чтобы они держали воображаемую прическу. Летом она носила темные юбки ниже колен, чулки и растоптанные черные туфли на низком каблуке, зимой все тоже самое, только поверх шубу. Кстати, не помню, чтобы она когда-то жаловалась мне на мороз, хотя и прожила большую часть жизни в теплом климате. В У. январская температура стабильно опускается до минус тридцати градусов и держится по одной-две недели.
 
Думаю, что в молодости бабушка очень быстро и порывисто двигалась, но я узнала ее уже пожилым человеком. Она твердо ступала в своих туфлях, немного переваливаясь из стороны в сторону. Спину она всегда держала строго прямо, никогда не сутулилась, словно так до сих пор и ехала верхом на своей лошади. В детстве волосы были у неё совершенно белые и кучерявые, а с возрастом потемнели, пока в старости обратно не выкрасились – теперь уже в серый. Из-за того, что Надя все время носила сильные очки, было сложно угадать точное выражение её глаз. Основными эмоциональными ориетирами для меня на её лице служили губы и брови. Какого цвета были ее глаза?.. Этого я уже не помню.

По словам мамы, курить Надя начала в войну и бросила за компанию с дедом, когда этого потребовал его доктор. Дедушка Вася курил с 14 лет, а бросил за два дня. Было это примерно в конце 1970х годов.

Когда заканчивались уроки, Надя ждала меня в школьном вестибюле на первом этаже. Она даже познакомилась с тетей-вахтером, потому что коротала время за разговорами, пока меня ждала. Вахтер постоянно говорила, какая бабушка молодец – в таком возрасте меня встречает. И вообще все вокруг дружно повторяли, что она молодец, потому что живет на пятом этаже, и каждый раз поднимается пешком. Но я этого, конечно, не осознавала. Бабушка просто была бабушкой, и мы дружили. Когда мы с ней выходили во двор, я качалась на качелях, а она сидела на скамеечке и ждала меня.  Потом нужно было все время проверять, не оставили ли мы чего-нибудь на скамейке. «Что стар, что млад» - расстраивалась она, когда забывали и приходилось возвращаться. Мы смеялись.

Одним из самых ярких воспоминаний для меня были наши прогулки еще когда я не ходила в школу – тогда мы просто играли и репетировали, как она будет меня встречать. Я сидела на каких-то железяках, что служили детям спортивным инвентарем, и, закрыв глаза, смотрела на солнце. Оно приятно ласкало лицо. У меня был насморк, и бабушка сказала, чтобы я погрела нос: «солнце, оно все болезни лечит» - добавила она. Я послушалась и подставила нос под свет, да так и сидела с закрытыми глазами. Мы ничего не говорили – просто молчали. Где-то вдали играли дети, их приглушенные крики не мешали слушать шелест листвы. С тех пор я часто это вспоминаю, а когда закрываю глаза, и сквозь веки проникает солнце, могу мысленно вернуться в этот момент тишины и ощущения присутствия человека, который желает мне добра.

В квартире у бабушки всегда было очень тихо: дом стоял внутри двора, и ни одно окно не выходило на проезжую улицу. Главными звуками были скрип полов и чаканье часов. Оно-то мне как раз и мешало спать – словно в фильме кто-то нагнетает обстановку, вот так они чакали. Но меня отвлекало рассматривание картинок в книжках, и после обеда я все же засыпала.

На телевизоре, на настольной лампе и на подушках у неё всегда были кружевные салфетки. Такая же салфетка лежала под вазой с камышом и сухими метелками, на маленьком круглом деревянном столике. В филигранном плетении было столько деталей, что хотелось приблизить к салфетке самый нос, а на фоне белых подушек все это выглядело особенно завораживающе. В шкафу со стеклянными дверцами лежали две морские ракушки – одна белая и разлапистая, другая в виде гребешка с окаменевшими наростами водорослей. Мне хочется думать, что она их привезла из Абхазии, но скорее всего они относились к какому-нибудь отпуску. На кухне стоял шкафчик, а его стеклянные дверцы изнутри тоже были затянуты кружевом. Спереди, за раму между стеклом и деревом, были всегда заткнуты фотографии – пра-правнука С. и его мамы внучки М. Их по почте присылала моя тетя.

Шифоньер скрипел, когда его открывали, а в шкафу дребезжали раздвижные стекла, если рядом прыгнуть или быстро пробежать. А бегать там очень хотелось, ведь рядом с шифоньером была Лоджия. Именно так – Лоджия с большой буквы. Она была широкая, и по ней можно было гулять туда-сюда, а когда потеплеёт, выставлять раскладушку и прямо там спать, насмотревшись книжек по биологии. Еще с лоджии был виден Тополь – он был неимоверно высокий: не уменьшаясь в толщине он доходил до пятого этажа, после чего так и продолжался все выше и выше. Было очень здорово лежать на раскладушке и смотреть на листья дерева. А еще бросать с пятого этажа вниз семечки, которые кружились в воздухе вертолетиками.

Вторая комната в квартире была дедова. Я смутно помню его - такое ощущение, что он все время проводил на своей кровати - но большую часть нашего знакомства Надя была уже одна. В его комнате было всего одно окно, которое всегда было занавешено, и там же стоял большой рабочий стол. Бабушка при мне почти никогда там не находилась, только когда плохо себя чувствовала. Мне поэтому тоже не хотелось туда днем заходить, слишком было темно и мрачно. Зато по вечерам мы в этой комнате смотрели телевизор: я за столиком ела винегрет – Надя его часто готовила - а сама она сидела на сундуке прямо перед экраном, потому что плохо видела. В нашей семье всегда смотрели российские новости. Бабушка любила Ельцина, гладила его изображение на экране и говорила, что он хороший.

Надя была очень добрым человеком, по своей природе доверчивым, но жизненный опыт это, конечно, несколько изменил. Она любила хвалить и благодарить людей, что делали ей или её близким добро, делала это охотно и, как мне кажется, часто преувеличивала. Мы часто ходили к очередной «хорошей девочке» в какой-нибудь из инстанций - отнести в благодарность шоколадку, потому что она помогла бабушке быстрее оформить бумажки. А про плохих или досаждающих ей людей Надя говорила мало. Было дело, что думала, словно соседка по площадке проникает в её квартиру и ищет её деньги, с этим даже связан забавный эпизод, как они вместе с моей мамой искали потерянную пенсию. Однако нашли, припрятанную и напрочь забытую бабушкой. После этого соседей она подозревать в чем-то перестала. Это правда, что у неё было свое видение жизни и того, как все должно быть. Как видно, она имела обыкновение навязывать это моей сестре, когда та у неё в детстве гостила. Я ничего подобного не помню, но я никогда и не жила с ней - мы проводили вместе время днем, а вечером я отправлялась домой, учить уроки.

Еще я очень любила бабушкины рассказы про её жизнь, про разные поездки и приключения. Деталей я, конечно, не помню – больше помню картинки-ощущения. Как она однажды зимой потерялась в степи, попала в буран, а лошадь вывела её. Она рассказывала, как тогда обняла шею лошади, и просила её помочь. Лошади были ее верными друзьями всю войну, да и раньше, когда она только начинала работать гидрогеологом. Вскоре заметила, как в снежной стене маячит силуэт юрты. Она вошла внутрь, её напоили теплым чаем и пустили переждать метель. Это было огромное облегчение, потому что в непогоду в степи ничего не разглядеть.

Вена, 2016-06-09

читать отрывок из главы 5: http://www.proza.ru/2016/09/23/1771