Глава 21. Война

Ее гла­за – хо­лод­ный лед, и во­лосы жес­ткие, слов­но ее сер­дце. Ее сер­дце дав­но пе­рес­та­ло бить­ся, еще до то­го, как она бы­ла уби­та. Оно боль­ше не за­мира­ет от му­зыки или джи­на, и, как бы силь­но она не лю­била это, не ра­ду­ет­ся, а ско­рее, вы­да­ет нуж­ную эмо­цию ав­то­мати­чес­ки.
Ус­та­ла ли она? Нет, она все так же хо­чет жить, столь же страс­тно и от­ча­ян­но, как и рань­ше, с та­ким же на­пором, с та­кой же ди­кой лю­бовью к жиз­ни, что всег­да. Но те­перь она точ­но зна­ет, что че­го-то в ее жиз­ни не хва­та­ет, че­го-то дей­стви­тель­но важ­но­го, нуж­но­го, ве­сомо­го, и, как не ста­рай­ся, она не мо­жет заг­лу­шить эту пус­то­ту.
Кру­эл­ла си­дит у зер­ка­ла, вни­матель­но рас­смат­ри­вая свое от­ра­жение, ни на ми­нуту не рас­ста­ва­ясь с лю­бимым джи­ном, за­пус­ка­ет паль­цы в во­лосы, из­не­могая от ску­ки, и сно­ва и сно­ва воз­вра­ща­ет­ся к мыс­ли, что что-то в ее жиз­ни идет не так, как ей бы то­го хо­телось.
Гу­бы, кро­вавые брил­ли­ан­ты, сжа­ты в жес­ткую ли­нию, угол­ки их опу­щены, а во взгля­де, ря­дом со злостью, по­сели­лось еще и хо­лод­ное рав­но­душие, ра­нящее ее и за­дева­ющее за жи­вое.
Взяв рас­ческу, она на­чина­ет ак­ку­рат­но при­чесы­вать­ся, от­де­ляя пря­ди друг от дру­га и рас­смат­ри­вая при этом свое ли­цо. За по­тус­кнев­шие от че­го – то гла­за стыд­но пе­ред са­мой со­бой. Паль­цы мед­ленно впол­за­ют в при­чес­ку, мас­са­жируя го­лову, но тя­желые мыс­ли ни­куда не ухо­дят из нее. Она не мо­жет прос­тить оби­ду. Не мо­жет пе­рек­ро­ить свое чер­ное сер­дце. Не уме­ет за­бывать ос­кор­бле­ния и не про­ща­ет пре­датель­ств.
На ру­ке все еще си­няки от не­дав­не­го об­ще­ния с Тем­ным. Для нее мер­зкий Рум­пель­штиль­цхен так и ос­та­нет­ся нав­сегда Тем­ным, хоть ты­сячу их прой­дет пе­ред гла­зами.
Злость под­ни­ма­ет­ся в ее ду­ше, нес­пешно, мед­ленно, рас­тво­ря­ясь в ней, как ал­ко­голь, клу­бясь, слов­но си­гарет­ный дым. Ру­ки бо­лят, по­кале­чен­ные уда­ром, от­вра­титель­ные сле­ды поч­ти не сош­ли, хо­тя прош­ло уже столь­ко вре­мени, ра­ны бо­лят и сад­нят, и это не мо­жет не злить.
Сно­ва она от­пи­ва­ет из бо­кала гло­ток джи­на, оп­ро­киды­вая го­лову на­зад, что­бы ощу­тить, как при­ят­ный вкус на­пол­ня­ет гор­ло. Она пь­яна, силь­но пь­яна. Кто зна­ет, что пос­ле сво­ей смер­ти, и пос­ле вос­кре­шения она пь­ет еще боль­ше, вли­вая джин, как во­ду? За­чем ей это, увы, не ска­жет и са­ма. Это – единс­твен­ный из­вес­тный ей спо­соб сде­лать так, что­бы чер­то­во сер­дце не ны­ло. Она ис­ка­ла заб­ве­ния всю жизнь, в чу­жих ис­то­ри­ях, в чу­жих пос­те­лях, кра­дя чу­жую жизнь, и бы­ла уве­рен­на, что груз Ть­мы не от­пе­чата­ет­ся на ее ду­ше, не ос­та­вит сво­его чер­но­го сле­да. Ра­дова­лась мра­ку, как ре­бенок, вся­кий раз раз­ре­шая красть ему еще од­ну час­ти­цу ду­ши, еще один ку­сочек сер­дца, слад­ко сжи­ма­ясь в без­ро­пот­ном счастье вся­кий раз, ког­да Ть­ма разъ­еда­ла ее из­нутри, и ду­мала, что это­му ни­ког­да не при­дет ко­нец. Точ­нее, она во­об­ще не ду­мала, прос­то жи­ла. И вот – прос­ну­лась од­нажды ут­ром, по­цело­ван­ная Рум­пе­лем, а точ­нее, по­лучив вмес­то по­целу­ев си­няки, вмес­то лас­ки – боль, и осоз­на­ла, что то­нет, что, как утоп­ленник, из пос­ледних сил ба­рах­та­ет­ся на во­де, а та все силь­нее за­тяги­ва­ет ее в свой омут, не да­вая опом­нится, не же­лая по­щадить. Ть­ма мо­жет при­носить ус­та­лость. Те­перь она по­няла.
Кру­эл­ла под­ни­ма­ет­ся, по­шаты­ва­ясь, пь­яная, как чип, вы­нуж­денная ух­ва­тить­ся за стол, что­бы сов­сем не упасть. Го­ловок­ру­жение ста­ло те­перь пос­то­ян­ным спут­ни­ком, поч­ти, как злость и апа­тия. Она ни­чего не хо­чет, толь­ко го­рит жаж­дой мес­ти чер­то­вому кро­коди­лу, и сго­ра­ет от ярос­тной люб­ви к не­му, к то­му, что ее му­ча­ет, не в си­лах выс­та­вить ее из сво­его чер­но­го сер­дца, прог­нать из сво­ей го­ловы, как не ста­ра­ет­ся.
Ед­ва прис­туп го­ловок­ру­жения нем­но­го про­шел, она оде­ва­ет ме­ховое ман­то, кое-как зас­те­гива­ет пряж­ку на туф­лях, и, прих­ва­тив су­моч­ку, вы­ходит на ули­цу. Ма­шина так и сто­ит там, где она ее вче­ра ос­та­вила, приг­нанную из ав­то­сало­на, се­год­ня ночью был ли­вень, и стек­ло ужас­но мут­ное, с при­лип­ши­ми ко­моч­ка­ми гря­зи. Пе­ред гла­зами все плы­вет, ли­нии раз­мы­ты, пред­ме­ты ском­ка­ны, гра­ниц нет, все на­поми­на­ет ка­кие-то пят­на. Она сно­ва зак­ры­ва­ет гла­за, бо­рясь с тош­но­той, сно­ва нап­расно пы­та­ет­ся взять се­бя в ру­ки. Не по­мога­ет и в ма­шину она са­дит­ся со­вер­шенно по­дав­ленная, нер­вная, нап­ря­жен­ная.
Ру­ки ло­жат­ся на руль, пы­та­ясь ощу­тить его твер­дость, но­ги ищут пе­даль га­за.
От­ки­дывая го­лову на по­душ­ки, она пре­рывис­то взды­ха­ет, хва­та­ясь ру­ками за сер­дце, ко­торое ко­лет и бо­лит. На­вер­ное, она и вправ­ду слиш­ком мно­го лиш­не­го вы­пила. Но не ос­та­новит­ся, по­ка не дой­дет до края, до гра­ни, да­же ес­ли грань эта оз­на­ча­ет смерть. Так лег­че, так про­ще, так хоть из­редка мож­но не ду­мать.
За­водит ма­шину, все еще не впол­не по­нимая, что де­ла­ет и ку­да едет. Ес­ли суж­де­но се­год­ня по­гиб­нуть, по­хоро­нив се­бя сно­ва, но уже в сво­ем ав­то – что ж, пусть, зна­чит, ее тем­ный путь окон­чен.
Се­год­ня уже нет той ра­дос­тной, счас­тли­вой улыб­ки, что оза­ря­ет ее ли­цо вся­кий раз при вож­де­нии. По­тому что се­год­ня она сов­сем не чувс­тву­ет то­го, что всег­да чувс­тво­вала за ру­лем – сво­боды. Отор­вать­ся от проб­лем не по­лучи­лось, они все так же ле­жат на пле­чах мер­твым, тя­желым гру­зом, все так же на­пада­ют, го­товые ее рас­топтать, раз­да­вить, унич­то­жить в лю­бой мо­мент.
Ар­ту­ра она уви­дела из­да­лека, ед­ва подъ­ез­жая к мес­ту их встре­чи. Мус­ку­лис­тая муж­ская фи­гура сто­ит на пир­се, по­вер­ну­тая спи­ной к до­роге, смот­ря на ре­ку, слов­но ища там от­ве­тов на свои воп­ро­сы. Кру­эл­ла на­ходи­ла со­зер­ца­ние глу­постью, раз­ве что это не ка­салось наб­лю­дения за смертью, но сей­час ей бы­ло не до осуж­де­ния или по­рица­ния. Да­же ду­мать над этим и то не осо­бо хо­телось, хо­тя в дру­гой раз она бы неп­ре­мен­но наз­ва­ла бы сог­ля­датая ро­ман­ти­чес­ким иди­отом, и пос­ме­ялась бы над ним.
Он был пун­кту­ален, и ве­личав, как все ко­роли. Гу­бы пе­редер­ну­лись в иро­нич­ной ух­мылке, вспом­ни­ла Рум­пе­ля, он всег­да на­зывал се­бя ко­ролем Сто­риб­ру­ка – па­фос­но, чет­ко, так же ес­тес­твен­но, как и она се­бя ког­да-то ко­роно­вала Ть­мой. Кру­эл­ла за­тор­мо­зила, с тру­дом удер­жав ма­шину от за­носа, и сно­ва по­чувс­тво­вала ад­скую боль в но­ге, ко­торую нес­коль­ко дней на­зад дол­го не мог­ла выс­во­бодить из пле­на по­кале­чен­ной Тем­ным ма­шины.
От­кры­ла ок­но, и в бес­смен­ной веж­ли­вос­ти, про­из­несла:
- Доб­рое ут­ро, ва­ше ве­личес­тво! – соб­лазни­тель­но иг­рая при этом ямоч­ка­ми. Да­же ес­ли она бу­дет уми­рать и ску­лить, как по­битая со­бака, ник­то не дол­жен ви­деть это­го, ни­кому не поз­во­лено об этом знать. Пусть он и даль­ше на­ходит в ней ли­хую про­жига­тель­ни­цу жиз­ни, так про­ще. Так лег­че всем, и ему в том чис­ле, не то рис­ку­ет зах­лебнуть­ся ее болью и уто­нуть в ее мра­ке.
От­кры­ва­ет дверь, приг­ла­шая его вой­ти, он са­дит­ся на си­денье око­ло нее, це­луя про­тяну­тую ему ру­ку, и ще­коча ее сво­ими ба­кен­барда­ми. Кру­эл­ла рас­смат­ри­ва­ет его из-под по­луп­рикры­тых век, от­ме­чая му­жес­твен­ный под­бо­родок, кру­тую спи­ну, ши­рокие пле­чи, и прек­расную осан­ку. О да, он не­сом­ненно кра­сив, и пусть за­мол­чит прок­ля­тое сер­дце, от­ча­ян­но жаж­ду­щего урод­ли­вого, мер­зко­го ка­леку.
- Вы не­обы­чай­но пун­кту­аль­ны, до­рогой! – с ко­шачь­ей улыб­кой де­ла­ет жен­щи­на ком­пли­мент, поз­во­ляя его гу­бам за­дер­жать­ся на ее за­пястье чуть доль­ше, чем обыч­но.
- Не в мо­их пра­вилах опаз­ды­вать навс­тре­чу к кра­сивым жен­щи­нам, ле­ди Де Виль – кра­сиво па­риру­ет ка­мело­тец.
- Да, я за­мети­ла, и в дру­гой раз бы с удо­воль­стви­ем по­бол­та­ла с ва­ми доль­ше, но, увы, у ме­ня со­вер­шенно нет вре­мени, так что, пе­рей­дем сра­зу к де­лу. Итак, что же вы ре­шили ка­са­емо мо­его пред­ло­жения? На­де­юсь, вам хва­тило вре­мени на об­ду­мыва­ние и при­нятие ре­шения?
- О да, ми­леди, без сом­не­ния – с важ­ностью ки­ва­ет муж­чи­на. – Ва­ше пред­ло­жение столь за­ман­чи­во, что я не смог от­ка­зать­ся. К то­му же, не в мо­их пра­вилах от­ка­зывать столь прек­расной жен­щи­не.
Кру­эл­ла смот­рит на не­го с хит­рым при­щуром, тая в ус­тах са­модо­воль­ную улыб­ку.
Ну вот, она так и зна­ла. Муж­чи­ны все же до край­нос­ти пред­ска­зу­емы, да­же ко­роли, ед­ва им толь­ко по­обе­ща­ешь чуть боль­ше влас­ти, чем они уже име­ют, и хо­рошень­ко по­кажешь пе­ред ни­ми се­бя, они тут же го­товы сде­лать что угод­но – хоть го­ры свер­нуть, хоть звез­ду с не­ба дос­тать. Это бы­ло так пред­ска­зу­емо, что да­же скуч­но, а ведь Кру­эл­ла ис­крен­не на­де­ялась, что хоть этот ее чем-то по­раду­ет. Но нет – и эти на­деж­ды бы­ли наг­ло об­ма­нуты.
По­ра бы уже пе­рес­тать удив­лять­ся при­митив­ности муж­чин, до­рогая, на­пом­ни­ла она са­ма се­бе, но вслух лишь слад­ко про­пела, ос­то­рож­но, как бы нев­зна­чай, ка­са­ясь его ко­лена.
- О, бла­года­рю, до­рогой, вы при­няли вер­ное ре­шение. Уве­рен­на, вы бу­дете муд­рым пра­вите­лем это­го го­рода, и ва­шим лю­дям то­же здесь пон­ра­вит­ся. Го­родок у нас ма­лень­кий, за­то здесь не об­хо­дит­ся и дня без прик­лю­чений. Вы не по­жале­ете об этом, до­рогой.
Про­фес­си­ональ­ная лгунья, она ве­шала лап­шу на уши ка­мелот­цу столь слад­ко, как уме­ла, и он ло­вил, по­тому что – она зна­ла это – сде­ла­ет что угод­но, толь­ко бы за­полу­чить ее в свою пос­тель, да по­быс­трее.
Ну, ей не при­выкать. Ес­ли для де­ла нуж­но по­кувыр­кать­ся с муж­чи­ной в кро­вати, зна­чит, она сде­ла­ет это, тем бо­лее, с та­ким им­по­зан­тным, как си­дящий пе­ред ней ко­роль. Тем бо­лее, что Рум­пель, ее лю­бовь, впол­не от­лично пот­ра­хива­ет свою дра­гоцен­ную же­нуш­ку, тут же за­ныло сер­дце, но она быс­тро от­ки­нула эту мысль, вмес­то это­го лас­кая паль­ца­ми креп­кое муж­ское ко­лено.
Ос­то­рож­но, пра­витель взял ее ру­ку в свою и стал мяг­ко по­сасы­вать ми­зинец, сла­дос­трастно улы­ба­ясь, и вни­матель­но гля­дя ей в гла­за, ста­ра­ясь уло­вить ее ре­ак­цию.
- Вы вер­но го­вори­те, мисс Де Виль, в этом го­роде мо­жет быть толь­ко один пра­витель, и это я, а вов­се не Рум­пель. Мне ль­стит, что на­ши це­ли с та­кой им­по­зан­тной и прек­расной да­мой, как вы, сов­па­да­ют. Од­но­го я по­ка не мо­гу по­нять – ва­ши мо­тивы. Не по­дели­тесь ли со мной час­ти­цей сво­их мыс­лей на этот счет, ми­леди?
Она улы­ба­ет­ся так, что ямоч­ки прос­ту­па­ют на ще­ках, и как мож­но бо­лее без­за­бот­но, от­ри­ца­ет:
- У ме­ня свои при­чины, лич­ные, до­рогой, и я бы не хо­тела их рас­кры­вать. Глав­ное вам знать то, что на­ши мыс­ли от­но­ситель­но Рум­пель­штиль­цхе­на и его по­ложе­ния в го­роде аб­со­лют­но сов­па­да­ют.
- Хо­рошо, я по­ка не бу­ду вас то­ропить с от­ве­тами – рас­су­дил муж­чи­на. – Од­на­ко, нам на­до бы вы­рабо­тать чет­кий план по сме­щению мис­те­ра Гол­да с по­зиции не ко­роно­ван­но­го ко­роля го­рода, по­тому как, ви­дите ли, Кру­эл­ла, ми­лая, я не при­вык рис­ко­вать, не зная, что сто­ит за рис­ком.
Кру­эл­ла ед­ва по­дави­ла в се­бе не­доволь­ный вздох. Она ску­ча­ет по муж­ской лас­ке, по ком­пли­мен­там и вни­манию, и ку­да при­ят­нее бы­ло бы, ес­ли бы он го­ворил ей о ней, а не о пла­нах по сок­ру­шению Рум­пе­ля. Од­на­ко, власть иму­щему вов­се не обя­затель­но знать об этом, это так же бу­дет ее тай­ной, по­это­му она ска­зала очень спо­кой­но, уве­ряя его не бес­по­ко­ить­ся ни о пла­не, ни о чем ли­бо еще, и убеж­дая, что она уже все про­дума­ла, и обя­затель­но от­ве­тит ему в са­мом ско­ром вре­мени. О, ну по­чему муж­чи­ны так пред­ска­зу­емы, черт возь­ми, ей так хо­чет­ся приг­воздить Ар­ту­ра к это­му си­денью, лас­кать его, те­реть­ся ще­кой об ко­лючую бо­роду, ей хо­чет­ся сек­са, как каж­дой нор­маль­ной взрос­лой жен­щи­не, ей нуж­ны муж­ские объ­ятья и при­кос­но­вения, но вмес­то это­го она обя­зана выс­лу­шивать ди­кую ра­дость по по­воду пред­сто­яще­го зах­ва­та влас­ти. Бо­же, как скуч­но и се­ро она жи­вет, а ведь во всем ви­новат чер­тов Ай­зек, заб­рал единс­твен­ное, что да­вало ей столь­ко страс­тно­го удо­воль­ствия, не­годяй…
Она пос­пе­шила пос­ко­рее вып­ро­водить ка­мелот­ца из сво­ей ма­шины, в кон­це кон­цов, у нее есть мно­жес­тво дру­гих дел, кро­ме как слу­шать его бол­товню, пре­дава­ясь бе­зум­ным фан­та­зи­ям.
Сто­ило ей толь­ко ос­тать­ся од­ной, под ло­жеч­кой что-то опять за­ныло, сно­ва!
Кру­эл­ла сжа­ла зу­бы, что­бы не взвыть, тя­желым жа­ром го­лову ох­ва­тили мыс­ли о Кро­коди­ле, паль­цы скрес­ти­лись столь креп­ко, буд­то под ни­ми был не руль, а тон­кая шея Рум­пе­ля, зу­бы сту­чали друг о дру­га, как в ли­хорад­ке.
Кое- как она все же доб­ра­лась до­мой, мыс­ленно зак­ли­ная не­беса, что­бы Свон там не ока­залось. Ве­ро­ят­но, они ус­лы­шали ее мо­лит­вы, по­тому что жи­лище пус­то­вало, всю­ду бы­ли толь­ко лов­цы снов, па­роч­ку из ко­торых Кру­эл­ла за­цепи­ла при ходь­бе, и тут же гряз­но вы­руга­лась, поч­ти как муж­чи­на.
Ша­та­ясь, на нет­вердых но­гах, чуть не сло­мав каб­лук, жен­щи­на все же доб­ра­лась до сво­ей спаль­ни, еще и су­мела не грох­нуть­ся на лес­тни­це, хоть это и бы­ло слож­но, по­тому что но­ги пу­тались друг с дру­гом, как буд­то их бы­ло не две, а де­сять. Все дав­но бы­ло го­тово, она при­нес­ла свои ма­лень­кие жер­тва вче­ра, под пок­ро­вом но­чи. Эти кни­ги ле­жали пе­ред нею, как без­за­щит­ные соз­да­ния, в них бы­ли все их ис­то­рии, и Де Виль зло­веще улыб­ну­лась. Те­перь у ко­го-то бу­дет сов­сем дру­гая жизнь, уж она пос­та­ра­ет­ся.
Она от­кры­вала по оче­реди все кни­ги ска­зок, что толь­ко дос­та­ла в этом го­родиш­ке, от­кры­ла глав­ную, где бы­ла их, не вы­думан­ные, не ис­порчен­ные чер­то­вым шар­ла­таном Дис­не­ем, ис­то­рии, и, хмык­нув, выр­ва­ла те же стра­ницы, что вы­рыва­ла отов­сю­ду. Вско­ре пе­ред нею на­копи­лась уже це­лая го­ра бу­маги, ко­торую не­об­хо­димо бы­ло сжечь.
Де Виль под­ня­лась, опер­лась на ту­алет­ный сто­лик, не без удо­воль­ствия наб­лю­дая, с ка­ким эн­ту­зи­аз­мом вдруг зап­ля­сала в ее гла­зах нас­то­ящая злость, о, она бы­ла столь не­под­дель­на и столь чис­та, что Кру­эл­ла на­чина­ла са­ма се­бя бо­ять­ся. Смя­тая бу­мага на­пом­ни­ла ей нес­час­тных кро­шек, ма­миных дал­ма­тин­цев, в чь­ей кро­ви она ку­палась, уби­вая их, и слу­шая жа­лоб­ное ску­ление.
На гу­бах выс­ту­пила кровь, она толь­ко сей­час по­няла, что ис­ступ­ленно их ку­са­ет все это вре­мя. Кро­хот­ные кап­ли сви­детель­ства ее жиз­ни, бы­ли стер­ты язы­ком, от­пра­вив­шись в глот­ку, как нес­коль­ко ми­нут на­зад - джин, ус­та бо­лели, сад­ни­ли кро­шеч­ные ра­ны, ну да ни­чего. Все прой­дет, все по­мер­кнет пос­ле по­луче­ния три­ум­фа, как она то­го страс­тно хо­тела, как то­го же­лала ее мрач­ная, заб­лудшая ду­ша.
Она по­дож­гла нес­коль­ко спи­чек, бро­сила их в стоп­ку бу­маг, при­готов­ленных для сож­же­ния, и отош­ла, лю­бу­ясь сво­им тво­рени­ем. Жар­кие язы­ки пла­мени пля­сали по ее ли­цу, от­ра­жа­ясь в ее гла­зах, а она толь­ко сто­яла и смот­ре­ла на то, как ру­шит­ся жизнь то­го, ко­го она столь лю­бов­но не­нави­дела, как раз­ру­ша­ет­ся жизнь Рум­пель­штиль­цхе­на.
За­пах га­ри ста­новил­ся все ощу­тимее, но Кру­эл­ла и не ду­мала от­кры­вать ок­но, она толь­ко лишь рыв­ка­ми втя­гива­ла его в се­бя все глуб­же и глуб­же, по­тому что сей­час это был са­мый луч­ший в ми­ре аро­мат для нее – аро­мат чу­жого по­раже­ния. От ее жертв, как ког­да-то от дал­ма­тин­цев ма­моч­ки, ос­тался лишь кро­хот­ный пе­пел, по­лови­на стра­ницы, слу­чай­но упав­шая со сто­ла, а мо­жет, прос­то не по­мес­тивша­яся в пе­пель­ни­це, бы­ла ра­зор­ва­на на кус­ки и сра­зу же то­же сож­же­на, а Кру­эл­ла так и сто­яла, наг­нувшись пе­ред зер­ка­лом, и лю­бу­ясь сво­им от­ра­жени­ем, что сей­час на­поми­нало ка­кой-то весь­ма нез­до­ровый, бес­но­ватый лик.
По­чувс­тво­вав ди­кую ус­та­лость, Кру­эл­ла се­ла на мес­то, выб­рав са­мый край сту­ла, сно­ва на­лила се­бе пол­ный бо­кал джи­на и ста­ла сма­ковать, рас­тя­гивая каж­дый гло­ток, да­вая ему прой­ти по гор­лу, и чувс­твуя, как жар уда­ря­ет в го­лову, как слад­кое теп­ло рас­полза­ет­ся по все­му те­лу. На­конец-то это бы­ли прек­расные эмо­ции, а не та стран­ная ка­кофо­ния, что она ис­пы­тала.
Что ж, де­ло сде­лано, и ей ос­та­ет­ся толь­ко ждать, ког­да же он поч­тит ее сво­им при­сутс­тви­ем. При­пол­зет ли, слов­но по­битый пес, а мо­жет, что ско­рее все­го, прис­ка­чет, как заг­нанная ло­шадь, и, ес­ли ма­гия во­зыме­ет си­лу, воз­можно, бу­дет прок­ли­нать ее.
На вся­кий слу­чай, Кру­эл­ла спря­тала в чу­лок ма­лень­кий, но край­не ос­трый но­жик, его лез­вие хо­лоди­ло ей ко­жу, впи­ва­ясь в неж­ное бед­ро ос­тря­ком, на­поми­ная о той опас­ной иг­ре, что она за­те­яла, от­вер­гну­тая и ос­кор­блен­ная.
Се­год­ня, ког­да он при­дет, они сыг­ра­ют в рус­скую ру­лет­ку, и, воз­можно, для ко­го-то этот ве­чер ста­нет пос­ледним в жиз­ни.
Кру­эл­ла прож­да­ла час, дру­гой, тре­тий, ба­лу­ясь ру­ко­ят­кой но­жа, что дер­жа­ла у зер­ка­ла, и пи­ла, опус­то­шив за ве­чер две бу­тыл­ки креп­чай­ше­го джи­на. Мыс­ли кру­жились в не­во­об­ра­зимом тан­го, ди­ком и бе­зум­ном, сно­ва вспом­ни­лись мо­тивы джа­за, ко­торый всег­да так силь­но лю­била, сно­ва ста­ла ку­сать гу­бы, по­ка они опять не на­пол­ни­лись кровью.
Она уже на­ходи­лась в том сос­то­янии, ког­да ма­ло что по­нима­ешь и ощу­ща­ешь, од­на­ко его при­сутс­твие ощу­тила в ту же се­кун­ду, как он во­шел в ее дом.
Рум­пель при­шел уже ког­да (пь­яный взгляд Кру­эл­лы не мог ее под­вести в та­ких оче­вид­ных ве­щах) на го­род спус­ти­лись ве­чер­ние су­мер­ки и Сто­риб­рук го­товил­ся отой­ти ко сну. Он при­шел, а она лишь сар­кастич­но ух­мыль­ну­лась: ночь – вре­мя Тем­ных, пусть и быв­ших.
Скло­ня­ет­ся над ней, приб­ли­зив ли­цо к ее ли­цу, вон­за­ясь паль­ца­ми в во­лосы, и ос­то­рож­но по­тянув их на се­бя. Жар­кие гу­бы ка­са­ют­ся ще­ки, язык не­тороп­ли­вой зме­ей за­пол­за­ет в ухо:
- При­вет, до­рогу­ша!
Он приг­воздил ее к сту­лу, нак­рыв ру­ки ла­доня­ми и в гла­зах его ди­кая зло­ба, сме­ня­юща­яся кап­ри­зом, и яростью. Кру­эл­ла си­дит смир­но, не дви­га­ясь, лишь вы­давая хрип­лое ды­хание из гру­ди, и все, что мо­жет сей­час –гла­зами де­монс­три­ровать свою не­покор­ность, унич­то­жая его взгля­дом так, как он уби­ва­ет сей­час ее.
- До­рогой…
Од­ним рез­ким, рва­ным дви­жени­ем Рум­пель­штиль­цхен плот­нее при­тяги­ва­ет ее к се­бе, силь­но сдав­ли­вая под­бо­родок, сво­бод­ной ру­кой сжав бед­ро и, сце­пив зу­бы, шеп­чет:
- Белль за­была, кто она, за­была свою сказ­ку. Твоя ра­бота, до­рогу­ша?
- Ка­кая пот­ря­са­ющая но­вость, до­рогой! – от­ве­ча­ет из­де­ватель­ской улыб­кой Де Виль, хо­тя его жест поч­ти вы­вер­нул ей че­люсть.
- Мер­зкая шлю­ха, я так и знал – уко­риз­ненно-на­зида­тель­но шеп­чет он, вы­дыхая зло­бу жар­ким ком­ком в ее ли­цо.
Это пе­рес­та­ет быть смеш­ным, ког­да кин­жал Тем­но­го приб­ли­жа­ет­ся к ее глот­ке, вон­за­ясь ос­три­ем в ка­дык. В гла­зах блес­тит уже ис­тинная не­под­дель­ная не­нависть.
- Ска­жи-ка, Де Виль, как мне те­бя убить? По­быс­трее, или ты хо­чешь по­мучить­ся еще не­кото­рое вре­мя, что­бы осоз­нать свои гре­хи? Я мо­гу быть ми­лосер­дным, ес­ли ты хо­чешь. Толь­ко ска­жи.
Кру­эл­ла вни­матель­но смот­рит на прис­тавлен­ное к гор­лу ору­жие, за­та­ив­шись, а по­том од­ним рыв­ком, рез­ко ца­рапа­ет ему ли­цо, вон­зившись ког­тя­ми в ще­ку, как ди­кая кош­ка.
Мгно­вение – и по­вер­женный, ото­ропев­ший Рум­пель за­выва­ет от бо­ли, сжав­шись в ко­мок, она же вы­бива­ет нож у не­го из рук, силь­но да­вя на ру­ко­ят­ку, так, что­бы он чувс­тво­вал те­перь хо­лод­ную сталь кин­жа­ла.
- Ой, до­рогу­ша, пе­рес­тань, мы оба зна­ем, что ты ме­ня не смо­жешь убить, хоть ис­кром­сай ме­ня кин­жа­лом.
Гнев, под­несший ей по­щечи­ну, вы­рыва­ет­ся на­ружу мер­зким, хрип­лым поч­ти муж­ским хо­хотом, вы­пус­кая пси­хопат­ку по­иг­рать:
- Убить - нет, до­рогой, но вот по­кале­чить – сколь­ко угод­но. Ты прав­да ду­ма­ешь, что мо­жешь так го­ворить со мной, а, Тем­ный?
Со злоб­ной ух­мылкой, внеш­не ус­по­ко­ив­шись, он удер­жи­ва­ет ее за ру­ку, не да­вая уй­ти, и, приб­ли­зив гу­бы к ее ли­цу, шеп­чет:
- Я всег­да мо­гу от­пра­вить те­бя ту­да, где те­бе са­мое мес­то, до­рогая – в Ад, по­хоже, ты об этом по­забы­ла. Что ж, на­до бы на­пом­нить ма­лень­кой ведь­ме, кто здесь хо­зя­ин.
Он хищ­но об­хо­дит ее кру­гом, но не ка­са­ет­ся.
- Мы мог­ли бы впол­не мир­но су­щес­тво­вать друг с дру­гом, Кру­эл­ла. Но ты выб­ра­ла дру­гой путь. Мне прав­да жаль.
Од­ним лишь щел­чком паль­ца муж­чи­на впе­чаты­ва­ет ведь­му в сте­ну, так, что она на мгно­вение за­быва­ет свое собс­твен­ное имя, боль­но уда­рив­шись го­ловой о ко­сяк при уда­ре. Ру­ка де­ла­ет лег­кое дви­жение в сто­рону, и вот Де Виль уже не чувс­тву­ет сво­его ды­хания, на­бира­ет в лег­кие воз­дух, как ра­нен­ное жи­вот­ное, и не мо­жет на­дышать­ся, ведь же­лез­ное коль­цо сда­вило ей гор­ло, но про­дол­жа­ет свер­лить не­навис­тным взгля­дом сво­его мо­гущес­твен­но­го про­тив­ни­ка, не ус­ту­пая ему ни на ми­нуту ни в дер­зости, ни в ярос­ти, ко­торы­ми он так щед­ро наг­ражда­ет ее сей­час.
- Это… вой­на, Рум­пель? – вы­рыва­ет­ся кло­котом из гор­ла, и го­лос по­хож те­перь на скрип ста­рых по­ловиц.
- Ес­ли те­бе так удоб­но до­рогу­ша! – он опус­ка­ет ее на зем­лю, ус­ми­ряя ма­гию. Хо­чет пос­мотреть, на что она еще спо­соб­на, чувс­твуя аб­со­лют­ное свое пре­вос­ходс­тво над ней.
- Будь ты прок­лят, Рум­пель­штиль­хен, и по­шел к Дь­яво­лу. Ско­ро, до­рогой, под тво­ими но­гами бу­дет го­реть зем­ля, кля­нусь всем на све­те.
- О, ну так я и знал! Ты так ни­чему и не на­учи­лась, кро­ме де­шевых уг­роз, до­рогу­ша. – А я уж бы­ло по­наде­ял­ся.
Кру­эл­ла, нес­коль­ко по­шаты­ва­ясь, под­хо­дит к про­тив­ни­ку и, ода­рив его крас­но­речи­вым взгля­дом, про­из­но­сит:
- Не ду­май, что, вы­иг­рав бит­ву, вы­иг­рал вой­ну, до­рогой. Пом­нишь мою пес­ню? Ос­те­регай­ся Кру­эл­лы Де Виль.
От­тол­кнув от се­бя Тем­но­го, она ухо­дит, соп­ро­вож­да­емая его мер­зким хи­хикань­ем.

Ар­тур обо­рачи­ва­ет­ся, прив­ле­чен­ный зву­ком от­крыв­шей­ся со зло­бой две­ри, нас­то­рожен­ный и го­товый к бою, од­на­ко же, уви­дев, кто пе­ред ним, рас­плы­ва­ет­ся в до­воль­ной улыб­ке:
- О, мисс Де Виль, не ожи­дал ва­шего ви­зита!
Кру­эл­ла в один пры­жок ока­зыва­ет­ся око­ло не­го, грох­нув дверь так, что ед­ва не сня­ла ее с пе­тель, и, ку­сая, вон­за­ет­ся зу­бами в его гу­бы:
- Зат­кнись – ши­пит она, по-ко­шачьи вы­гибая спи­ну, и сни­мая с не­го ру­баш­ку.
- И тра­хай – еще мгно­вение и ко­роль при­зем­ля­ет­ся на пос­тель, и Кру­эл­ла ока­зыва­ет­ся свер­ху, раз­дви­нув ему но­ги ко­леном.