Примечание автора

Работа моя заключается в том, чтобы выдумывать всякую всячину, а лучший способ выдумать – взять из жизни…
Когда я был маленьким, как раз когда окончился последний ледниковый период, жили мы поживали в избе, которую узнала бы Феофания Болящая: у нас была студёная водица, никакого тебе электричества, мылись раз в неделю, потому что жестяное корыто нужно было принести с гвоздя, который был вбит с наружной стороны кухонной стены; чтоб набрать воды, уходило много времени, потому что всё, в чём моя мама могла её нагреть, представляло из себя один единственный чайник. Я тогда, как младшенький, мылся первым, после чего мама и папа, и наконец пёс, если папе казалось, что от него маленько несёт.
В деревне были старики, которые родились ещё в юрский период и все казались мне одинаковыми – в плоских кепках и серьёзных шароварах, держащихся на толстенных кожаных ремнях. Одного звали мистером Алленом, и он не пил воду из-под крана, потому что, как он говаривал, «Нет у неё ни вкуса, ни запаха». А пил он воду с крыши своей избы, кормящей дождевой бак. Меня терзали смутные сомнения, что пил он не только дождевую воду, потому что нос у него походил на две земляничины, въехавшие друг в друга *(31).
Бывало, мистер Аллен грелся на солнцепёке перед своей хатой, сидя на старом кухонном стуле, глядя, как мир проплывает мимо, а мы – ребятня – глядели на его нос, на случай, если тот взорвётся. Однажды я с ним болтал, и ни к селу, ни к городу он сказал:
— Когда-нить видал, как жниво горит, сынку?
Я-то видал: только не поблизости от нашего дома, а когда мы в праздник ездили к побережью, хотя порой дым от горящего жнива был таким густым, что походил на туман. Жниво – это то, что остаётся на поле от покоса, когда колосья уже скошены под пеньки. Говорят, жечь жниво хорошо, чтоб избавляться от паразитов и болезней, но сам процесс подразумевает, что множество маленьких птиц и зверей сгорают заживо. Эта практика уже давно запрещена – по этой самой причине.
Однажды, когда телега с жатвой проезжала по нашей тропке, мистер Аллен спросил у меня:
— А зайчиху когда-нить видал, сынку?
Я сказал:
— Разумеется, да.
(Если вы не видели зайца, то представьте кролика, скрещенного с борзой, которая умеет прыгать весьма величественно.)
Мистер Аллен сказал:
— Зайчиха не боится огня. Она умеет его переглядеть, и просто перепрыгивает через него, а земля-то с той-то стороны безопасна.
Мне, должно быть, было шесть или семь, но я запомнил это, потому что вскоре мистер Аллен умер. Потом, когда я уже был намного взрослее, я нашёл в магазине б/у книг книженцию под названием «Скачущая зайчиха» за авторством Джорджа Юарта Эванса и Дэвида Томсона, откуда я узнал то, что не осмелился бы выдумать.
Мистер Эванс, умерший в 1988, в течение своей долгой жизни беседовал с людьми, работавшими на земле: не из кабины трактора, а на лошадях, они-то и наблюдали живую природу вокруг себя. Кое-где, думаю, они навели немного лоска на свои рассказы, но так даже лучше, и я, ни секунды не колеблясь, в свою очередь отполировал для вас легенду о зайчихе. Если эта легенда неправдива, тогда правда должна быть как раз такой.
Я посвящаю эту книгу мистеру Эвансу, замечательному человеку, который помог многим из нас узнать о глубинах истории, над которой мы плывём. Важно знать, откуда мы, потому что если не знать, откуда, тогда не будем знать, где мы сейчас, а если не знаем, где мы сейчас, то не знаем, куда идём. А если не знаем, куда идём, то, наверное, идём не туда.
Терри Пратчетт
Уилтшир
27 мая 2010
*(31) Отец говорил мне, что это называется «носом пьяницы», но, видимо, он ошибался, поскольку данное состояние, как мне сказали, является разновидностью угревой сыпи у взрослых (называемой ринофима, хотя подозреваю, что столько информации ни к чему).




Полночной тканью облекусь
Перевод романа Терри Пратчетта I Shall Wear Midnight