Почтамт Терри Пратчетта

За 9000 лет
Пролог

Флотилии мертвецов ходят вокруг света по подводным рекам. О них почти никто не знает. Теоретическая же сторона вопроса проста. Вот она: море во многих отношениях всего лишь более влажное состояние воздуха. А ведь известно, что чем ниже спускаешься, тем воздух плотнее, а чем выше паришь, тем разряженнее. Следовательно, когда швыряемое бурями судно идёт ко дну и тонет, оно должно достичь глубины, ниже которой вода обладает достаточной вязкостью, чтобы остановить дальнейшее погружение. Короче, оно перестаёт тонуть и начинает плавать по подводной поверхности – вне досягаемости бурь, но гораздо выше океанического дна. Там тихо. Мертвенно тихо. На некоторых из потрёпанных кораблей сохраняется оснастка, на некоторых даже паруса. На многих до сих пор находятся  матросы, запутавшиеся в снастях или накрепко примотанные к штурвалу. Но плавания продолжаются – без цели и гавани на горизонте – ведь под океаном проходят течения, так что судна мертвецов со своими экипажами из скелетов бороздят весь мир, проходя над затонувшими городами и меж ушедших под воду гор, пока разложение и корабельные черви не съедят их и они не распадутся на составляющие части.
Порою падает якорь во мрак холодной тишины донной пустыни и тревожит вековой застой взбаламученного ила. Один чуть не задел Анхаммарада, где тот сидел, наблюдая за проходящими мимо суднами далеко в выси. Он запомнил – ведь это было единственным по-настоящему интересным происшествием за последние восемь тысяч лет.


За один месяц
Пролог

У клапанистов случается это… заболевание. Вроде болезни, называемой тропической лихорадкой, с которой сталкиваются моряки, когда, застряв на недели в штиле под безжалостным солнцем, внезапно начинают думать, что окружены зелёными полями, и шагают за борт. Иногда клапанисты начинают думать, что умеют летать. Между большими семафорными башнями по восемь миль, а сверху до земли, наверное, больше сорока с половиной метров. Есть поговорка, что стоит поработать наверху без головного убора подольше – и твоя башня становится выше, а ближняя башня становится ближе, и появляется ощущение, что можно перепрыгнуть с одной на другую или оседлать невидимые послания, сыплющиеся градом между ними, а то и подумать, что ты сам и есть это послание. Наверное, поговаривают некоторые, это всё из-за расстройства головы, вызываемого ветром, что гуляет в такелаже. Никто точно не знает. Людям, шагающим в воздух в сорока пяти метрах над землёй, потом уже редко доводится рассказать о своих ощущениях. Башня немного меняет своё месторасположение на ветру, но это нормально. В этой башне много новых архитектурных изысков.
Она приводит свои механизмы в движение за счёт забора ветра, скорее гнётся, чем ломается, вообще ведёт себя больше как дерево, чем крепость. Можно заложить её основу на земле и возвести остальное за час. Грациозное, приятное глазу сооружение. Шлёт сообщения до четырёх раз быстрее, чем старые башни, благодаря новой системе затворов и разноцветным фонарям. То есть, будет, когда уладят несколько затянувшихся проблем…
Молодой человек проворно взобрался на верхушку башни. Большую часть пути он проделал в клейком сером утреннем тумане, но наконец вынырнул в великолепие солнечного света, где под ним до самого горизонта расстилается туман, словно море. Он не обращает внимания на этот пейзаж. Он не грезит полётами. Он грезит механизмами и доселе невиданным прогрессом. В настоящий момент он стремится выяснить, из-за чего опять застревают затворы из нового комплекта. Он смазывает ползуны, проверяет натяжение проводов, наконец, вывешивается наружу, на свежий воздух, чтобы проверить сами затворы. Делать так не положено, но любой на линии знает, что только так можно исправить ситуацию. Это всё равно совершенно безопасно, если как следует — Раздался мелодичный звон. Он оглянулся и увидел, что карабин его предохранительного троса валяется на мостках, увидел тень, почувствовал ужасающую боль в пальцах, услышал вопль и рухнул… якорем.


Глава первая
Ангел
В которой наш Герой познаёт Надежду, коя суть Величайший Дар – Бутерброд с Грудинкой и Раскаянием – Зловещие Рассуждения на Предмет Высшей Меры Наказания от Висельных Дел Мастера – Пресловутые Последние Слова – Герой Наш Умирает – Ангелы, соответствующие беседы – Нецелесообразность Неуместных Предложений касаемо Веников – Неожиданная Поездка – Мир, свободный от Честных Людей – На Ногах – Всегда есть Выбор

Говорят, что перспектива утренней прогулки на виселицу сосредотачивает разум человеческий необычайно; к сожалению, то, на чём разум неизбежно сосредотачивается, так это на том, что сам он зиждется в теле, которое поутру повесят. Человек, который пойдёт на виселицу, был наречён Промоклицем фон Гримсгубом от безумной любви немудрых родителей, но он не хотел порочить имя, насколько это ещё было возможно, позволив повесить себя под ним. Для мира как такового, особенно той его ипостаси, что именуется предписанием о смертной казни, он был Альбертом Россыпом. Он подошёл к ситуации оптимистичней и сосредоточил разум свой на перспективе прогулки мимо виселицы, а конкретнее – на перспективе удаления крошащегося раствора из щелей вокруг камня в стене своей камеры с помощью ложки. Пока что работа заняла у него пять недель и сточила ложку до своеобразной пилки для ногтей. К счастью, никто так и не зашёл поменять постель, иначе их встретил бы самый тяжёлый матрас в мире. Предметом его стараний в настоящий момент являлся большой и тяжёлый камень, а в какой-то момент и большая скоба, забитая в него наподобие якоря для ручных кандалов.
Промоклиц сидел лицом в стене, ухватившись за железное кольцо обеими руками, уперев ноги в камни по обеим сторонам и напрягаясь. В плечах стрельнуло, и красное марево заволокло глаза, однако глыба подалась и выдвинулась из стены с тихим не свойственным камню звяканьем. Промоклицу удалось высвободить её из дыры, в которую он затем заглянул. На той стороне была ещё одна глыба, а раствор вокруг неё был подозрительно крепок и свеж. А прямо перед нею красовалась новая ложка. Блестящая. Пока он изучал её, то услышал, как сзади хлопают в ладоши. Обернулся, что отозвалось мучительным аккордом на тугих струнах сухожилий, и увидел надзирателей, наблюдавших за ним через решётку.
— Хорошая работа, мистер Россып! – сказал один из них. – Видите старину Рона? Теперь он должен мне пять талеров! Говорил же я ему, что вы – упорный человек! Он – упорный человек, так я и сказал!
— Так, значит, вы всё это подстроили, мистер Уилкинсон, - еле слышно сказал Промоклиц, глядясь в отблеск света на ложке.
— Нет-нет, не мы, сэр. Приказ лорда Ветелинари. Он настаивает на том, что всем приговорённым к казни должна предоставляться перспектива свободы.
— Свободы? Так ведь с той стороны торчит здоровущий камень!
— Да, конечно, торчит, сэр, конечно, торчит, - согласился надзиратель. – Это ведь всего лишь перспектива, понимаете. А не настоящая свобода в свободном доступе как таковая. Ха-ха, иначе смысл немного теряется, а?
— Полагаю, что так, - сказал Промоклиц.
Он не сказал «Ах вы, сволочи». Надзиратели были с ним очень даже обходительны последние шесть недель, а он взял себе за правило ладить с людьми. В чём, в чём, а в этом он был хорош. Навыки обхождения с людьми были частью его рабочего инвентаря, причём подавляющей.
Кроме того, у этих людей имелись большие дубинки. А потому, аккуратно подбирая выражения, он добавил:
— Иной счёл бы, что это жестоко, мистер Уилкинсон.
— Это да, сэр, мы его об этом спрашивали, сэр, а он говорит – нет, не жестоко. Мол, этим самым обеспечивается… - его лоб наморщился, - иди-цыпа-линяй-на тер-рапира-я, здоровое упражнение, предотвращается хандра и предлагается величайшее из всех сокровищ, то есть Надежда, сэр.
— Надежда,  - хмуро пробормотал Промоклиц.
— Вы же не расстроились, сэр?
— Расстроились? С чего бы это, мистер Уилкинсон?
— Ну взять, к примеру, последнего, кто сидел в этой камере. Так он умудрился пролезть в этот водосток, сэр. Очень небольшой человек. Очень ловкий.
Промоклиц посмотрел на маленькую решётку в полу. От этой идеи он ещё вначале отказался наотрез.
— Она ведёт к реке? – спросил он.
Надзиратель осклабился.
— А ведь можно так подумать, правда? Ох, как он расстроился, когда мы его оттуда выудили. Приятно видеть, что вы прониклись духом самой затеи, сэр. Вы были примером всем нам, сэр.
<...>





Перевод начала романа Терри Пратчетта Going Postal