Проклятие Прохоровки. Часть 1

1.
    Электричка весело стучала на стыках, за окном мелькал зеленый пейзаж, залитый ярким солнцем, вдали серебрилась какая-то незнакомая речонка, маленькая, но такая сияющая - глаз не оторвать! В наушниках  ритмично отбивался оптимистичный рэпчик… Одним словом – все было хорошо! Так хорошо, что просто зашибись!
    Вытянув вперед длинные ноги в серых спортивных трико, Егор Прохоров откинулся спиной на спинку сиденья и с треском в костях потянулся. Во всем теле разливалась приятная истома. И только где-то в глубине груди тихонько стучали тревожные молоточки… Не сердце, нет! Сердце было натренированным, спокойным, ритм его не сбивался и в более сложные моменты жизни Егора. Стучало где-то глубоко под сердцем. Как отстукивают маленькие торопливые часики. Скребя при этом по чему-то внутреннему, живому, болезненному…
   Егор ехал на родину. Впервые за десять лет.
   Позади был детский дом с его сложными криминальными законами, где порой выжить было невыносимо трудно, а поплакаться по-детски просто некому. Позади была школа, в которую он, вопреки тем же жестким законам детдома, все таки ходил, и с каким-то трудом даже выгреб на четверки по всем предметам в выпускном девятом классе. Позади были государственные экзамены, испытания, из которых он тоже вышел победителем, набрав гораздо большее количество баллов, нежели ожидали от него скептики-учителя. И, наконец, позади были годы тренировок по боксу под железным руководством Сыр Сырыча, чей авторитет был непререкаем, а дружба – ценнее золота.
    Егору в принципе везло на людей. Ему попадались взрослые, которые присматривались к нему, а потом понемногу начинали идти навстречу. И было это не без причины. Никто не знает, как долго Егору пришлось бороться с собственным негативом ко всем взрослым, потому, что он прекрасно помнил, как его ребенком бросили, предали, погубили его нежное доверчивое детство… Сколько он плакал в подушку может знать только подушка, но она об этом никому не расскажет. И славно. И хорошо!
    Неделю назад Егор пережил шок, узнав, что у него есть родные. Сестра, зять, родители зятя. Сначала он не поверил словам расстроенной, заплаканной не по случаю учительницы истории Анны Петровны, пару ночей переваривал свалившуюся на него информацию, не знал как реагировать на нее: радоваться или негодовать…Но потом успокоился и решил, что нужно съездить в родные места и своими глазами посмотреть в глаза родных.
    Анна Петровна хотела усыновить его после школы. Она всегда была неравнодушна к этому упорному, целеустремленному в спорте и такому небрежному в учебе, глазастому и вечно побитому на ринге, улыбчивому парню. Что ей мешало сделать это раньше? Одному Богу известно.
    Егорка все прошел за свою еще недолгую жизнь – и учет в детской комнате милиции, и учет у детского нарколога за «бычки», которые он подбирал около урн и втихушку докуривал за взрослыми. Пару раз его забирали в семью, но он сбегал обратно в детский дом.
    В первый раз его брала семья баптистов. Жили они чинно и мирно, имели полный двор скота, огромную библиотеку и десять детей, которых они усыновили из разных приютов, по зову сердечному, не заморачиваясь тем, как эти дети сойдутся вместе, подходят ли они друг другу по характеру, пристрастиям, интересам… У баптистов было невыносимо скучно. От их благочинности Егора тошнило, а молиться он не умел и не любил. Он сбежал один раз, второй, и – в результате – оказался снова в знакомых стенах.
    Второй раз его забирал к себе на лето знаменитый автогонщик и байкер, известный в городе под именем Саймон. У Саймона все было круто: огромный сенбернар, спортивная машина, несколько крутых байков и снегоход. Жил он в большом коттедже, расположенном где-то в Горном Алтае. Семьи у Саймона не было, была только пожилая матушка, тихая, больная, либерально настроенная на все закидоны своего громогласного и широко известного сорокалетнего сына-богатыря. Саймон любил собирать друзей, вместе они ходили в баню, ныряли в прорубь, играли в биллиард, катались на горных лыжах, ну и, конечно, предавались радостям гонки на автомобилях и байках.
     Егор приглянулся Саймону на ринге. После победного боя он подошел к Егору, который еще и отдышаться не успел, и задал пару вопросов. Егор уже не помнит, что он отвечал, и как он проговорился о том, что живет в детском доме. Бородатый дядька, крутой до невозможности, на минуту задержал на нем пристальный взгляд маленьких серых глаз, а уже через день они встретились в кабинете директора детского дома Петра Ильича, лысого и усатого, как Котовский (Кто это – Егор не знал), прозванного за глаза обидной кличкой Колено.
    Колено и Бородатый о чем-то мирно совещались. Потом пригласили его. Гость представился иностранным именем Саймон, спросил у Егора, не хочет ли он провести летние каникулы в Горном Алтае, покататься на лыжах и на байке. Егор видел, что Колено не очень был рад всей этой затее, и именно поэтому сразу согласился.
     У Саймана ему жилось хорошо. Он сразу был принят в круг его друзей, настоящих сибирских мужиков, которых никакой напиток не мог свалить с ног, и от которых ни один «гаишник» не уходил, не став другом и братом на всю оставшуюся жизнь. Егору было приятно стать младшим членом этого крепкого братства, хотя пить и курить ему никто не позволял. Впрочем, садиться за руль без взрослых ему тоже запретили. Именно последний факт и сыграл с ним поганую шутку.
     Загорелый, подкачанный, сытый приехал он в детский дом в конце августа. И сразу посыпались вопросы: а кем он был Сайману? Сыном? Братом? Другом? Или… гнусным шуточкам, казалось, не было конца. Это бесило Егора до тихой ярости. И тогда его одногруппник и одноклассник Димка Шило, уже пару раз побывавший под статьей, стал подзуживать его угнать машину у Саймана и приехать на ней в город. Егор долго отнекивался, поначалу даже сама мысль об этом казалась ему кощунственной, но потом Димка убедил его в том, что не каждый решится на такой отчаянный, смелый и воистину «пацанский» поступок.
      На осенних каникулах, будучи в гостях у своего друга-великана, Егор улучив момент, стащил из кармана Саймана ключи от спортивного БМВ и умчался в ночь. Далеко он не уехал. Через десяток километров он слетел с мокрой трассы. Машина кувыркалась по склону, как игрушечная. Егор даже испугаться не успел: свет сперва мелькал в его глазах отрывками, потом погас, и  очнулся он лишь через неделю  в отдельной больничной палате весь в гипсе. Тускло светили на потолке лампы дневного света. Непривычно пахло  медикаментами. Рядом на стуле сидел осунувшийся от переживаний и разочарования Сайман.
     Вошедший доктор назвал Саймона Семёном Николаевичем. Они о чем-то тихо поговорили. И Саймон ушел. Навсегда ушел из его жизни. Нет, он не бросил Егора. Он оплатил полностью его лечение, передавал частенько приветы и продукты. Даже заглядывал мельком в двери палаты, но уже было ясно – усыновить Егора ему не позволят: не уследил за пацаном. Да и пацан оказался так… с душком…как его и предупреждали.
     Егор не любил вспоминать об этом случае. Может быть потому, что его возвращению бурно и злорадно радовались ребята из группы, до этого просто тихо завидовавшие. Может быть, потому, что он опять по ночам плакал, затыкая себе рот подушкой, и не мог простить себе этот необъяснимый ничем глупый поступок… Он пытался найти Саймана в соцсетях, и даже нашей его, но предложить ему дружбу так и не решился.
     А потом в школу пришла Анна Петровна, маленькая кругленькая женщина в очках. Смешная и беспомощная. Она вечно что-то теряла, забывала переобуться, опаздывала на уроки – одним словом, беспомощность этого трогательного существа зашкаливала, и Егор взял шефство над новой классной руководительницей. Он помогал ей ухаживать за цветами, чинил компьютер, делал ремонт в классе, носил тяжелые сумки и периодически напоминал о всяких важных мелочах. А она звала его в гости, кормила его вкуснейшим борщом, позволяла гулять со своей собачкой. А еще она помогала ему готовиться к экзаменам сразу по нескольким предметам, кроме математики. В ней-то она была еще глупее самого Егора. Он посмеивался в кулачок, и чувствовал себя мужчиной.
      За год до выпуска она записала его в исторический кружок и взяла с собой в археологическую экспедицию. Правда, слово это оказалось слишком громким названием похода за двенадцать километров от города, чтобы просто покопаться в земле и найти пару странных косточек. Зато шумная кампания юных историков жила в палаточном лагере, ловила в реке рыбку, варила уху и пела песни под гитару. Там Егор пережил легкое увлечение Светкой, девочкой из параллельного класса. Чувства были легкими и прекрасными: как легко нахлынули, так легко и схлынули, оставив ребят добрыми друзьями, теперь, наверное, на всю жизнь.
     Анна Петровна любовалась их отношениями, улыбалась солнечно, по-доброму, делала много фотографий. После «экспедиции» она выложила эти фото в интернет, а через год горько об этом пожалела…
    Неделю назад, перед самым выпускным вечером, ей позвонили. Незнакомый женский голос начал задавать вопросы о Егоре. Наивная Петровна выложила все, что знала, и только потом догадалась поинтересоваться, кто звонил и с какой целью. В трубке закашлялись, потом несколько смущенный голос ответил: « Меня зовут Лариса. Я родная сестра Егора. Давно его искала, найти не могла, а тут увидела Ваши фотографии в интернете, и сразу поняла – вот он, мой брат! Вы сможете передать ему мой номер?»
     Бедная женщина осторожно опустилась на стул. По ее щекам потекли крупные слезы.
   - Да-да, конечно, - прошептала она в трубку. И тут же разрыдалась.
    Последние дни она и так ходила сама не своя. Хотела поговорить с Егором, предложить ему стать одной семьей. Судьба лишила ее возможности иметь собственных детей, а к Егору она привязалась за последнее время всем сердцем. Это был помощник и хороший друг, приятный собеседник и просто заботливый человек. Она могла бы помочь ему с поступлением в вуз, с устройством в хорошую, проверенную военную часть во время службы…Да мало ли чего! Ей хотелось видеть рядом молодое счастье, держать в руках внуков, пусть не от родного, пусть от усыновленного мальчишки… Но мечты ее рухнули так и не осуществившись. И она, не переставая бурно и искренне плакать, набрала номер Егора.
     Егор примчался сразу – красивый, в белой отутюженной рубахе, в галстуке-бабочке, он ахнул, увидев плачущей  свою маленькую Петровну. Но она отмахнулась от его вопросов, взяла себя в руки и мужественно изложила всю суть дела. Правда, тут же она рассказала и о своей мечте о будущем. Но Егор ее уже не слышал. Он сидел напротив, лихорадочно тёр виски и повторял: «Я знал, я верил, там же написано…»
     И тут Анна Петровна впервые узнала, что в личном деле детдомовца Егора Прохорова, действительно, записана сестра  Лариса, старше его десятью годами. Егор рассказал, как искал ее под отцовской фамилией Прохорова, и под фамилией матери – Сазонова, но ему и в голову не приходило, что взрослая сестра давно носит фамилию своего мужа.
      Сегодня Петровна проводила его на электричку. Лично проверила наличие у него паспорта, расчески и носового платка. Перекрестила на дорожку. И еще раз переспросила:
   - А, может, и мне стоит поехать с тобой?
   - Не надо, - отрезал Егор, - Я сам. Вы и так мне очень помогли…Если бы не Вы…
    Петровна хмурилась расстроено, но уже не плакала. Электричка тронулась. Егор поймал в окне грустно-тревожный взгляд любимой учительницы, и…
    И началась НОВАЯ ЖИЗНЬ!