Послевкусие. Глава 25

Послевкусие. Глава двадцать пятая



           Дом Агаты погрустнел, не все люстры горят в нём, повсюду грустная тишина. Нет в доме хозяйки, нет хозяина. Нет мужчины с каменным лицом. Только женщина из кухни, да карлица в отведённой для неё комнате, с белым котом спят вдвоём на кровати. Кот открыл глаза, вспомнил, где находится. Вчера вечером, странного вида человечек, снова сгрёб его с пола и понёс по коридору к себе в комнату. Кот решил отбиваться. Он ощерился, напрягся и стал противным и пружинистым. Карлица слегка его тряхнула, вспомнив его же поведение с кошками. Тот стал вырываться сильнее и получил затрещину по ушам. Обалдел на мгновение, и этого хватило на то, что бы кота внесли в комнату и захлопнули дверь. Странного вида человечек в ночной рубашке, тут же вскарабкался на кровать, волоча за собой белое пушистое тело кота. Человечек не мог заснуть, и не хотел провести ночь в одиночестве. Человечек не придал значения тому, что гарем кота остался без вожака. Как только рука человека ослабла, котище спрыгнул с кровати и стал драть лапами край двери у пола, и получалось это у него громко. Карлица проснулась и снова затащила его на кровать. Через некоторое время, руки её ослабели, и кот повторил попытку.
           — Ты мой. Я тебя люблю. —
           Странного вида человечек подошёл к нему и протянул руки. Молниеносными ударами кот отверг руки. Странного вида человечек начала разглядывал проступающие капельки крови на руках, не меняя положения вытянутых рук в сторону озверевшего кота. К рукам пришла боль, и пришла очередь озвереть человечку. Он стал бить кота оцарапанными руками, с таким же остервенением, каким кот отбил протянутые к нему руки. Человек творил зло, понимал это и не мог остановиться. От каждого нанесённого удара, карлица получала неоправданное удовлетворение. Отчётливо понимала, некрасиво, неправильно всё это, а остановится, не было сил. Странного вида человечек устал от собственного напряжения, перестал бить кота и заплакал. Ладони рук горели. Красными стали. В вытаращенных глазах животного застыло скрюченное отражение карлицы. За всю жизнь, ни один человек, не поднял на кота руку. Тело кота пока что горело от побоев, болеть оно будет потом. Карлица плакала. Её нелепая голова и распухшее лицо нависли над котом, и ему ничего не стоит вцепиться сейчас в него и воздать по заслугам. Кот видит кровь на ручках странного человечка и знает что это такое. Ему приходиться драться с чужими котами, если они зашли на его территорию или он ходил на их территорию пошалить. Так и Хельга сейчас сидела на полу чужой территории, с чужим лицом, с чуждыми поступками, жалкая противная самой себе. Страшно оторвать руки от лица и посмотреть на избитое животное. Как стыдно! Карлица встаёт и бредёт к кровати. Вскарабкивается на неё и ложится. Сворачивается калачиком. И тут чувствует, что кот с ней рядом. Он прошёлся вокруг неё по кровати и лёг вдоль спины. Затих, а потом заурчал.
           — Прости меня, пожалуйста! —
           Сопливыми, слюнявыми губами произнесла карлица.
Урчание стихло. Притихла и карлица, что бы слышать, что происходит за спиной. Кот встал и спрыгнул на пол.
           — Мяу. —
           Карлица переворачивается на бок, лицом к двери. У двери никого нет. Она свешивает голову с кровати. Кот сидит рядом с кроватью на полу.
           — Я тебя не убила? Больно? —
           Вместо ответа, кот пытается лизнуть тыльную сторону лапы, и у него не получается. Лапа дёрнулась на полпути и опустилась на прежнее место.
           — Прости меня! —
           В голос заревела карлица.
Лицо её распухло и стало противным коту. Он встал и медленно, прихрамывая, болезненно вихляя задом пошёл к двери. Остановился возле неё и с трудом обернулся. Невозможно описать взгляд кота на карлицу. Представьте сами. Возможно, кто-то из вас был в такой ситуации и собственной шкурой прочувствовал это. Главное признаться самому себе и станет легче. И, помолится. Обязательно, помолится.
           — Я сейчас! —
           Карлица ринулась открывать дверь.

           И, что бы вы думали, она увидела прямо за дверью в коридоре? Всех кошек, и беременных, и не беременных, и тех которые оставили котят корзинах, что бы узнать, что происходит с их вожаком за человеческой дверью. Подросшие коты мужского пола, маячили в отдалении. Белый кот вышел из комнаты и медленно пошёл вдоль стены коридора. Кошки гурьбой, задрав хвосты, следовали за ним. Ой, как стыдно! Карлица поспешно захлопывает дверь.
           — Хочу домой. —
           — Домой хочу. —

           Карлица кидается к шифоньеру. Придвигает кресло. Снимает вешалку с платьем, размахивается и кидает на кровать. Потянулась за второй в тот момент, когда услышала звук удара вешалки с платьем о пол. Вешалка с одеждой далеко не летит. И куда же она собралась лететь? Денег нет, даже чемодана нет! При желании в доме чемодан можно найти, но он будет чужим.

           Не знаю, чем бы мучения закончились её мучения, но карлица вспомнила, что в кошачьих мисках, выстроенных вдоль стены, нет корма. Они пустые, даже те, что для воды. Агаты нет, её муж с нею. Мужчина с каменным лицом умер. Какой ужас, умер! Женщина из кухни, наверняка спит. Карлица спрыгивает с кресла и бежит из комнаты. Просмотрела все шкафы и ящики, кошачьего корма не нашла. Она должна найти! Карлица бежит обратно в коридор, выходит на террасу. Между деревьями в кадках стоят квадратной формы лари. Одна из кормящих кошачьих мам, ласково обернулась тёплым и пушистым телом вокруг её ноги.
           — Значит тут…. —
           Крышка поддаётся и открывается. Внутри лежат мешки с разнообразными сухими кормами для кошек, есть даже консервы. Запах от всего этого резкий, как котиная моча.
           — Сейчас я вас накормлю. —
           Вокруг ларя собрались все кошки и котики. Ступить было не куда. Пригоршнями сыпала в каждую миску корм и с радостью слушала громкий хруст в пасти животных. Потом сбегала и принесла очищенной воды, осторожно разлила её по мискам. Её тут же начали пить.
           — Кушайте, пейте! Ты простишь меня? —
           Карлица присела возле белого кота. Он не ел и не пил. Он наблюдал и терпел боль в отбитом теле.
           — Мне уйти? —
           Карлица готова была зарыдать снова, и это слышалось в её голосе.
Кот с трудом перевернулся на спину, сложил лапки над животом, голову запрокинул так, что уши легли на пол, и показал человечку своё брюхо.
           — Чего ты топаешь всю ночь напролёт над головой? —
           Говорят на итальянском языке.
По интонации понятно, что на карлицу сердятся, и вид женщины из кухни говорит об этом. Она растрепана. Она рассержена. Она в ночной одежде, впопыхах накинутой на плечи шали.
           — Кошек кормлю. —
           — Потерпели бы до утра! —
           Можно догадаться, что говорит кухарка, если воображение работает.
           — Как чувствует себя Пашка? —
           Имя человека с каменным лицом делает понятным вопрос женщины с кухни.
Хельга качает головой. Не знаю мол. Не хочется ей сейчас говорить о смерти, да и не знает она как это сделать.
           — Пойду спать. —
           Говорит карлица и бредёт по коридору в свою комнату.

           Её обгоняет женщина из кухни, мимоходом щупает её голову и ладошки рук. Что-то начинает говорить, как будто ругается. Хельга продолжает идти. Ей необходимо горизонтальное положение. Ей необходимо дойти до своей комнаты. Конечно, она дойдёт и ляжет. Потом появится женщина из кухни, напоит её шипучей и приятной на вкус жидкостью, посидит рядом, постоянно о чём-то говоря, и когда карлица заснёт, уйдёт к себе. Подивится потом, детскому сложению карлицы, пожалеет её, и помолится за её и Пашкино здоровье.
           — Ты чего тут развалился? Дверь подпёр…. —
           Филипп смотрит на белого кота с небесно голубыми глазами. Филипп пришёл к карлице с новым сотовым телефоном. Кот нехотя встаёт и отходит от двери. Филипп наблюдает за вялыми движениями животного.
           — Больной. Надо маме сказать. Она сразу выздоровеет и примчится домой лечить его.—
           Стучит в дверь.
           — Заходи Филипп. Я тебя слышу. —
           Филипп открывает дверь и вперёд него в комнату забегает белый кот, и прыгает к карлице на кровать. Та обнимает его и прячет за ним лицо.
           — Он бродит целыми днями по Риму. На нём может быть зараза. —
           Филипп пробует поднять кота двумя руками за тело. Тому больно, он шипит, вырывается и бежит к двери.
           — Вдобавок у кота что-то болит. —
           Филипп открывает коту дверь.
           — Смотри, что я тебе принёс. Что с тобой? —
           В кровати лежит мальчик подросток. Волосы карлицы всю ночь были влажными, после шипучего аспирина, и свалялись, потемнели даже. Лицо осунулось. Глаза впали. На губах появились признаки малярии. Было впечатление, что она похудела.
           — Ну, что это такое?! Тебя нельзя оставить даже на ночь! Ты болела! Почему не позвонила? Кот больной. Ты могла подхватить заразу. —
           Ругается Филипп.
Карлица садится в кровати и морщится, у неё так же, как и у кота, болит всё тело. Так всегда бывает после нервного перенапряжения.
           — Кот больной потому, что я его ночью избила. —
           Филипп переводит сказанное про себя и не верит своему переводу, поэтому, выдержав паузу, аккуратно предлагает карлице:
           — Дальше…. —
           — Я не могла себя остановить! Мне хорошо было от этого! Всё…. —
           Что бы ни дать развиться женской истерике, Филипп направляется к двери.
           — Понимаю. Со мной такое было. Ждём тебя с Семёном в низу. —
           Качает головой и выходит из комнаты.

           Семён Фёдорович сидит на фонтанном бордюре и мочит в воде ладони. Бордюр не широк как стул или скамейка, от того седалище толстяка, свисает с обеих сторон бордюра округлыми валиками. Толстяк грустит. Семёна до глубины души тронула судьба мужчины с каменным лицом, а так как человек он был душевный и творческий, в голове его зарождался очередной сюжет.
           — Ну и где она? —
           — Скоро спустится. —
           — Она здорова после вчерашних событий? Бывает у неё, ты знаешь…. —
           — Кухарка утверждает, что у Хельги вчера была высокая температура. —
           Филипп с любопытством разглядывает пышные формы друга, свисавшие с обеих сторон бордюра.
           — Так болеет она или не болеет? —
           Толстяк вертит головой, оглядывая себя. Куда это так пристально смотрит его друг Филипп?
           — Давай пить кофе. —
           Филипп уходит на кухню, отдать распоряжение.

           Кофе одним только запахом снимает душевное напряжение, располагает к отдыху и приятным мыслям. Невозможно пить кофе злым. В этом случае кофе не доставит вам удовольствие, обожжетесь или прольёте его, или не почувствуете вкуса.
           — Меня беспокоит Тодди. —
           Заявил Филипп. Поставил чашку на стол, промокнул губы салфеткой и повернулся к другу лицом.
           — Что с Тодди? Кстати! Я никогда не вижу его целиком. Только глаза. Настолько они выразительны, что вытесняют остальные части тела. —
           Семен Фёдорович почмокал губами.
           — Ещё хочешь? —
           — Хочу. —
           Семён Фёдоровичу страшно нравится, когда Филипп беспокоится и ухаживает за ним. Филипп снова сходил на кухню.
           — Без Павла как без рук…. —
           Вернувшись, сетует он.
           — Так что с Тодди? —
           Пытается продолжить прервавшуюся беседу Семён Фёдорович.
           — Тодди? А что с ним? —
           Как бы удивился Филипп.
           — Э, нет! Это ты начал говорить о маленькой и мускулистой мартышке. —
           — Ах, да! Я беспокоюсь, что он увлечётся партнёршей. —
           — Позволь…. Ты всегда такое приветствовал! Так реалистичнее. С твоих же слов! —
           — С Хельгой так нельзя. У неё тонкая психика. —
           В комнату входит женщина из кухни с подносом. Спрятавшись за её спину, идёт Хельга, хитро подглядывая за разговаривающими мужчинами.
           — Вот и я. —
           — Моя деточка! Моя лапочка! Здравствуй! —
           Расплылся в улыбке Семён Фёдорович.
Карлица усаживается за стол, кладёт на стол простенький сотовый телефон.
           — Что это? —
           Филипп удивлён и раздосадован.
           — Это телефон, Филипп. —
           — Тогда что это? —
           Филипп указывает на подарочную коробку с сотовым телефоном для карлицы на столе.
           — Не могу знать, Филипп. —
           — Хорошо. Спрошу иначе. Где ты его взяла? —
           — Тодди подарил. —
           — Наш пострел, везде успел. —
           Присвистнул Семён Фёдорович.
Филипп как флюгер, поворачивается в его сторону.
           — Ты неправильно понял! Пословица у нас такая есть. Пострел это…. —
           Начал было объяснять Семён Фёдорович.
           — Стрелок, охотник…. Спасибо, разобрался. —
           Перебил его Филипп.
           — Пусть так…. —
           Толстяк махнул рукой и принялся пить кофе.
Филипп двигает по столу к карлице подарочную коробку со своим телефоном.
           — Что там? —
           Карлица трогает пальчиком коробку.
           — Телефон, качественный дорогой аппарат. От меня. —
           — Ты не успел, Филипп. У меня уже есть телефон. —
           Филипп делает поворот вокруг своей оси. Раскидывает руки, скрепляет их за головой и нервно потягивается весь. Потом распускает тело, расслабляется и произносит:
           — Тут ты ошибаешься. Ты моё открытие. Я привёз тебя сюда на его пучеглазое обозрение и телефон ты возьмёшь мой. Его подарок вернёшь и поблагодаришь. —
           Карлица старательно пьёт кофе.
           — Ты даже не посмотришь мой подарок? Может быть, он понравится тебе больше, чем подарок Тодди? —
           Голос Филиппа звучит с истеричными, нарастающими нотками.
           — Да, Господи, Боже ты мой! Ну, возьми ты его подарок и всё! Это так просто! Пусть у тебя будет два телефона! —
           Не выдержал Семён Фёдорович, выскочил из-за стола, выхватил из рук Филиппа подарок Тодди и положил рядом с коробкой, в которой лежал подарок Филиппа. Не положил, а громко брякнул им о стол. Филипп сдавил руками виски. Подарок Филиппа куда солиднее, в стразах и зеркальной поверхностью. Он восхитил меня и вас, не оставил бы равнодушными. Естественно, Хельга среагировала на красоту, когда извлекла телефон Филиппа из упаковки.
           — Красивый какой! Ты поможешь мне в нём разобраться? —

           Филипп тут же оказался возле карлицы. Они пошли рядом, склонив головы к телефону по направлению к дивану, в виде скамейки или скамейки в виде дивана. Сели у фонтана и забыли обо всём. Семён Фёдорович вздохнул облегчённо. Сейчас Филипп превратился в Хельгу. Их движения и ужимки, абсолютно одинаковые. Когда любвеобильный Филипп общается с попугаем, он становится похожим на попугая. Перевоплощается в кота, играя с ним. Рядом с Семёном, он любящий друг. И только на пыльной сцене, он тот, кто есть на самом деле. Ещё, один момент! Рядом с матерью, он сын своей матери.
           — Перестань придавать этому значение! Своим недовольством ты превращаешь подарок Тодди в романтическое ухаживание. День только начался, а я так устал от тебя! —
           Эта фраза Семёна всегда действовала на Филиппа отрезвляюще. Если толстяк жалуется на усталость, значит, не будет работы в театре.
           — Что я должен сделать, мой друг, что бы тебе стало лучше? —
           — Займись работой, загрузи работой Хельгу так, что бы мысли её были только о работе и успехе. Успех – страшная сила! Побывав на его высоте, падать от туда никто не хочет. Она не будет исключением. —
           — Я нашла телефон в кармане шубки. Есть гравировка «Тодди». —
           Карлица вернулась от фонтана к ним.
           — Душа моя! Он ношенный. —
           Филипп отобрал у Хельги телефон.
           — Это может быть случайность! Телефон случайно попал в твой карман. —
           Как мальчишка обрадовался собственной догадке Филипп.
           — Чем дальше в лес, тем больше дров. —
           Вздохнул голодный Семён.
           — Ах, оставь эти твои русские пословицы! Что бы научится толковать их, надо полжизни прожить в России. У нас есть повод вернуть телефон владельцу. —
           Тут карлица сказала то, что было нужно Филиппу:
           — Хорошо. Верни его. —
           — Как плохо без Павла! —
           Заворчал Филипп и вышел из залы.
           — Почему фонтан не работает? —
           Спросила Семёна карлица.
           — В доме нет хозяина и хозяйки. —
           — Я подумала – траур того требует. —
           — О господи по ком траур? —
           Испугался Семён Фёдорович.
           — Павел умер. —
           Какое-то время, толстяк разглядывает карлицу.
           — Ах, Павел! Ну да, конечно тогда…. —
           В залу входит женщина из кухни, с подносом в руках. За ней следом идёт Филипп, тоже с подносом. Они занимаются сервировкой стола.
           — Давайте помянем. Как положено у нас. —
           Говорит Хельга.
           — Кого? —
           Снова пугается толстяк.
           — Кого? —
           Как эхо за ним повторяет Филипп.
           — Да что с вами со всеми? Павла. —
           Отвечает Хельга.
           — Господи! Как ты меня напугала. —
           Филипп испытывает явное облегчение и садится за стол, берёт в руки салфетку.
           — Павел не член нашей семьи. Приятного всем аппетита! —

           Хельга так не думала. Четверть века прожить в доме, быть любимым, и любить! На что-то надеяться! Мечтать об этом! И в результате инфаркт и смерть. Потому она снова настояла, что бы покойника помянули в доме, где он жил.
           — Пусть каждый из нас скажет, царствие небесное…. —
           Мужчины надулись и молчали.
Первый сдался Семён Фёдорович.
           — Филипп! Мы одна команда. Всё равно проговоримся. —
           — Проговаривайся. Только тише, мы не одни. —
           Махнул рукой Филипп.
Семён Фёдорович рассказал всё, как есть. Хельга, в буквальном смысле слушала, раскрыв рот.
           — Да вы с ума сошли! Как Павел на такое согласился? Вы его принудили! —

           Лицо карлицы стало злым и некрасивым. Это сразу отметили мужчины. Слово взял Филипп. Для этого он перестал кушать, встал из-за стола, застегнул пиджак на одну пуговицу и как на суде под присягой заговорил. Неторопливо, обдумывая каждое слово. Филипп был дипломат, и не в его планах терять авторитет в глазах карлицы. Она должна уважать своего наставника и руководителя. Боготворить!
           — Павел четверть века, как ты говоришь, не жил, а существовал подле моей матери, ослеплённый придуманной любовью. Время пришло, глаза раскрылись. Два человека одновременно пришли к такому вот заключению. Маме знать об этом необязательно. Кто знает, как примет сердце женщины, к тому же больное, признание мужчины в не любви к ней. Женщина всегда остаётся ею, и ей нужно, что бы её любили всегда. Не скрою! Это я предложил Павлу умереть и вернуться на родину. Он не так стар. Он может обрести семью, как в лице своей матушки, так в лице другой женщины. Он может успеть родить ребёнка. В России у него столько возможностей! А тут, только одна – быть слугой женщине. Им он уже был, целых двадцать пять лет. Разве для этого ему была дана жизнь? Ему нужна семья, членом нашей семьи ему не стать никогда. —
           Филипп закончил, расстегнул, пуговицу пиджака и сел на место. Карлица и толстяк, уважительно внимали его словам, и они казались им правильными.
           — Видела бы ты, как он отреагировал на моё предложение, стать покойником для мамы! Я нашел единственный выход из этого не порядочного для мужчины положения, в котором он находился. Павел даже помолодел! У него теперь, есть о чём думать, мечтать и строить планы на больничной койке. У него будут с собой достойные деньги и самые высокие характеристики его работы. —
           Вбил последний гвоздь для крепости веры в сознание карлицы Филипп.
           — Я могу ему позвонить? —
           Филипп набрал номер телефона и передал аппарат Хельге.
           — Телефон стоит рядом с кроватью, он обязательно ответит сам. Только, пожалуйста, не называй его по имени. Мы не одни в доме. —
           — Павел у аппарата. —
           Услышала карлица в трубке.
           — Привет! —
           — Здравствуй Хельга! —
           — Как себя чувствуешь? —
           — Абсолютно нигде не болит. Слабость мучает. Вот поговорю с тобой и устану так, что засну сразу. —
           — А ты спи. Сон, это здоровье. Оно тебе непременно пригодится, когда я к тебе прилечу в Москву в гости. —
           — Да…. Ты сюда, а я туда…. —
           — Там тебя ждёт вторая половина жизни. Японцы считают, что шестьдесят лет, это самый лучший возраст у человека, а тебе до шестидесяти ещё жить да жить. Ты многое успеешь сделать. Мама твоя будет счастлива. Друзья…. —
           — Всё правильно. Смотри и ты тут не задерживайся, как я. —
           — Я тебя услышала. —
           — И ещё! Держись рядом с Филиппом, и делай всё, что он говорит, но не влюбляйся. —
           В трубке стало шуршать, послышался женский голос. Хельга отдала трубку Филиппу.
           — Павел устал от своей никчёмной жизни. Я видел его глаза, как они прояснялись, в ответ на моё предложение, начать новую жизнь на родине. Это самое лучшее, что моя семья может для него сделать в сложившейся ситуации. —
           — Но это афёра, как не крути. —
           Зевнул Семён Фёдорович и прикрыл рот ладошкой.
Филипп обвёл глазами стены, потолок, остановился на тяжёлой люстре. Собрался с силами и погасил в себе ярость.
           — Это родительский дом, а не сцена. —
           Снова встал, снова застегнул пуговицу на пиджаке.
           — Дорогие мои коллеги! Это наш дом, вы гостьи в нём. То что, волею судьбы вы стали посвящены в некоторые дела семейные, не даёт вам право обсуждать эти самые дела. За спиной, за углом, под подушкой, пожалуйста! Что проку, от вашей критики? Моя семья так решила! —
Филипп расстегивает пиджак, садится. Боковым зрением чувствует, что шокировал карлицу. Встаёт, подходит к ней, чмокает её в темечко и снова садится.
           — Пришёл парикмахер. —
           Женщина из кухни выглядела, как побитая кошка.
           — Я сейчас. Я скоро. —
           Хельга с радостью покинула друзей. Уж не ей ли знать, как успокаивают руки парикмахера. Вернулась новым человеком, с прямой спиной и высоко поднятым подбородком.
           — Ты сегодня переезжаешь к себе. —
           — Здорово. —
           — Не вздумай приглашать всю труппу на новоселье. Это может не понравиться соседям и арендодателю. Пройдёт совсем немного времени, и ты выберешь себе подругу, может быть двух. Их визиты будут выглядеть пристойно. —
           В такси, Филипп разглядывая карлицу влюблёнными глазами спросит её, разве самой сложно сплести «корону» из волос на голове?
           — Невозможно. Руки мои коротки для этого. —
           Ответит та.
           — Заставлю парикмахера, научить меня делать это. —
           — И будешь плести у попугая хвост. —
           — Понятно. —
           — Сегодня будешь только наблюдать за происходящим на сцене. Когда по тексту будут твои слова, проговаривай их про себя. Лови интонацию, какая тебе понравится больше. Работай с текстом и глазами представляй себя среди актёров. Ищи место, где по твоему мнению, ты должна, находится в этот момент на сцене. —
           — Долго так будет? —
           — Зависит от тебя. Когда сможешь открыть рот, и не боятся собственного голоса. —
           — Это так сложно сделать? —
           — Очень. —
           — Да ну…. —
           — Верь мне. —

           Они подъехали к театру. Хельга привыкла ходить по камню, видеть камень, любоваться им. Оттенки камня и сам камень повсюду. Зелени не так много, зато цвета её не запылённые и не выгоревшие.
           — Кто поделится гримерной? —
           Задал вопрос актёрам Филипп после короткого приветствия. Поднялось несколько рук.
           — Опусти руку Тодди. Ты мужчина. —
           — А когда это играло роль? —
           — Тодди! Хельга новенькая. Она вообще первый раз в театре. —
           Тодди опустил руку.
           — Спасибо, Серена. Покажи Хельге комнатку и оставьте там её одежду. —

           К Хельге подошла девушка в тёплом трико. Взяла её за руку и повела за собой, так быстро, что жутко пыльные шторы шлёпали по лицу. Хельге приходилось держать свободную руку перед собой, защищаясь от них. Она не запомнила дороги и расстроилась по этому поводу. Коморка ей понравилась. В первых низкая она, во вторых не большая. Окно огромное, как будто при строительстве, забыли заложить стену на улицу. Колонна, сразу за окном. Нелепо!
           — Какую сторону выбираешь? —
           — У окна. —
           — Против света, не будешь видеть себя в зеркало. —
           — Я не любительница себя разглядывать. —
           — Давай всё-таки расположимся по обе стороны. Чувствую я, что ты ещё многого не знаешь. —
           Девушка проговаривала слова, а сама рылась в потаённом уголке, что-то доставала, звякала.
           — Вино будешь? —
           — Так рано же… —
           — У нас уже поздно. Будешь или нет? —
           — Буду. —
           Удивилась, Серена, удивилась карлица.
           — Такое же вкусное, как в прошлый раз? —
           Серена пожала плечами и протянула стаканчик.

           Если среди вас есть не пьющий человек, как карлица, он почувствует ту приятность и лёгкую негу, которую несёт глоток хорошего вина. Девушки вернулись на сцену тем же путём.
           — Ты в кресло. —
           Филипп задержал карлицу.
           — Остальные собрались вокруг меня. —
           — Тодди! Это конечно твоё? —
           Филипп поднял с кресла шерстяной, а потому лёгкий плед. Актёр промолчал. Филипп усадил карлицу в кресло и накрыл её ножки пледом.
           — Пусть останется. —
           Филипп хлопнул в ладоши и вышел на середину сцены.

           Актёры потянулись за ним и окружили его. Дальше будет всё как всегда, при изучении нового сценария. Новым, громким, не понятным, порой даже смешным и не нужным, покажется всё это карлице. Она будет страшно стараться, и делать всё, как советовал ей Филипп. Устанет так, что пару раз вздремнёт и, поймав себя на этом, будет смущаться и бегать глазами по лицам актёров, не видели ли они, догонять их реплики и искать их по тексту. Это заметили все, и когда она дремала, актёры и Филипп, намеренно понижали голоса. Филипп, вставал из зрительского кресла и подходил к сцене, что бы сделать замечание актёрам и не разбудить её, а не орал как всегда из зрительного зала. В перерывах Филипп исчезал. В один из перерывов возле карлицы появился Тодди. Он присел у кресла, заглянул в лицо карлицы. Лучше бы он этого не делал. Всем нам придётся вспомнить его глаза. Сколько сердец женских зацепили эти глаза, ослепили даже, и никто из женщин уже не замечал ни маленького роста Тодди, ни тяжёлый и низкий лоб, со сросшимися бровями.
           — Вставай. Тебе нужно размяться. Я сварю тебе кофе. —
           — Чай, как я поняла у вас не в почёте. —
           — Так есть. —
           Хельга выбралась из кресла и только тогда поняла, как устала от сидения в нём. Ноги стали тяжёлыми.
           — Твой телефон у Филиппа. —
           — Уже нет. Ругался? —
           — Нет. —
           — Мне ненужно два телефона. —
           — Тебе решать. —
           Карлица заглянула в глаза актёра и осталась там.
Они шли по узкому и тёмному коридорчику. Шли, как два старинных приятеля, варить и пить кофе.
           — Заходи. —
           Тодди открыл дверь. Неизвестно как умещается такое количество актёров в гримерной Тодди, да ещё и кофе варят. Сидят прямо на полу. Кто ноги задрал вверх, что бы кровь отошла. Кто голову положил на колени коллеги. Кто медитирует. Это так модно сейчас! Толстый, облезлый кот, с рваными ушами, подранной мордой, остановил свой бег промеж актёров и уставился на карлицу. Он явно её разглядывал.
           — Привет. —
           Помахала ему рукой Хельга.
Тот дёрнул хвостом и остался стоять на месте.
Тодди взял с подоконника подушку и бросил на пол.
           — Это для меня? —
           Он кивнул.
Кот разбежался по коленям, плечам сидящих и оказался на плечах Тодди. Необходимо напомнить, что труппа Филиппа может общаться с карлицей на плохом разговорном русском языке. Открывается дверь гримерной. Заглядывает Филипп. Глазами находит карлицу, потом Тодди.
           — Прошу всех, в присутствии Хельги говорить на русском. Представьте себя на её месте…. —
           Смотрит на Тодди.
           — Заботься…. —
           Тодди кивает.
           — Хельге не наливать! Я могу на тебя положиться? —
           — Можете. —

           С каждым днём карлица влюбляется в кофе, с каждым глотком он нравится ей больше и больше. С каждым взглядом, необыкновенные глаза Тодди, становятся краше и притягательнее. Что за глаза!
           — Ты где их взял? —
           Хельга смотрит в глаза Тодди и хочет продолжать смотреть. Вопрос для Тодди знакомый.
           — Украл на блошином рынке. —
           — Ты мне грубишь? —
           — Нет. В таких случаях, говорят, от папы, от мамы, или такие глаза были у прабабушки.—
           Он протянул ей чашку с кофе.
           — Сахар в кофе добавил. Всех перечисленных у меня нет. Конечно, они были, но я их не знаю. —
           Толстый кот, всё еще восседал на его плечах.
           — И у меня никого нет. —
           — Ты маленькая. Тебе нельзя быть одной. —
           — Ты большой, можно подумать! —
           — Я мужчина. Куда ты переезжаешь сегодня? —
           Тодди снял кота с плеч и опустил на пол.
           — Филипп снял для меня квартиру. —
           — Заботливый…. Можно и я буду, о тебе заботится? —
           Карлица старается не смотреть в глаза Тодди.
           — Забота предполагает двоих. Я буду жить одна. —
           — Театр займёт у тебя всё время. Ты будешь только ночевать в квартире. Время ночи растянется до полудня, когда спектакль будут давать каждый день. —
           Хельга возвращает Тодди чашку.
           — Тем более…. —
           — Как он нашёл тебя? —
           — Шёл и нашёл….. —
           Пошутила Хельга.
           — Валялась? —
           — На тот момент…. —
           — А до этого момента? —
           — О! То сосем другая история! Я училась в Московском институте. —
           — И? —
           — Больше не учусь. Не стало института, не стало важного для меня человека. —
           — Понятно. Любовная трагедия. —
           — А у тебя, была любовная трагедия? —
           Поинтересовалась карлица. Выпуклые глаза уставились на Тодди. Парню захотелось соврать, что бы стать душевно ближе к девушке, и он уже придумывал свою любовную историю, как дверь его гримерной открылась и всех, позвали на сцену.
           — Ты мне соврал бы сейчас. Я уверена. —
           Тодди молчит и улыбается. Они идут по коридору. Свет со сцены маячит впереди.
           — Ты разглядывал потолок и стены. Я всегда так делаю, когда сочиняю текст письма или поздравления или собираюсь соврать тоже. —
           — Да, я собирался красиво соврать. Любая придуманная любовная история не может быть ложью, в силу того, что она уже произошла с кем-то и когда-то и в чьей-то жизни. Если я воспользовался бы сюжетом, что бы стать ближе к любимой, в этом нет ничего плохого. Я играю кем-то придуманную любовь на сцене как можно реалистичнее, так требует Филипп, и зритель мне верит. —

           Они вышли на сцену. Тодди убрал плед с кресла и жестом пригласил карлицу садиться. Хельга не стала этого делать, потому что знала, как это она будет делать. Неловко. Кресло высокое. Она сделает это, когда Тодди отойдёт.
           — Я твоя любимая? —
           — Я твоя первая любовь. И ты будешь любить меня на протяжении всей жизни. Ты сама поменяла сюжет. —
           Тодди пошёл к актёрам.
           — Пока, любимый! —
           Он оборачивается и шлёт ей воздушный поцелуй.
Пользуясь тем, что Тодди к ней спиной, карлица забирается на кресло, и укрывается пледом.
           — Тебе уютно? —
           Хельга вздрагивает. Рядом стоит Филипп. Она готова поклясться, его тут не было. В театре, всех слышно!
           — Не фамильярничай с Тодди. Он почти созрел, что бы увлечься тобой. —
           — Ему это положено по сценарию. —
           — Я согласен, если только по сценарию. Не думай о нём, думай о новой квартире. Это приятно. —
           — В квартире ты останешься совершенно одна. —
           Зловещим голосом шутит Филипп. Всего на мгновение карлица задумывается и парирует страшилки Филиппа:
           — Оставлю тебя у себя. —
           — Пригласи Тодди, что бы начать вживаться в будущую роль. —
           — Тодди буду держать на расстоянии, так больше раззадоривает. —
           — Пойду работать. —
           Нахмурился Филипп.

           Актёры труппы смотрят в их сторону. Филипп чмокает Хельгу в темечко. Это для того, что бы, смотрящие на них актёры не зря потратили время. Через час Филипп отпустит всех. Позвонит Семёну Фёдоровичу, потом маме, а потом они поедут на такси в новую квартиру карлицы. Перед дверью нового жилища Филипп вручит Хельге ключи. Предупреждённые соседи будут толпиться вокруг, и хлопать в ладоши. Хельга перережет ленточку и войдёт в лаковый рай сливочного цвета. Обилие света и пространства встретит карлицу в новом доме. Она шагнула навстречу свету, навстречу новым ощущениям. Пусть будет дом, а не квартира. Дом звучит мягче, уютнее и надёжнее, без рычащих букв «р».
           — Я с Семёном скоро вернусь. Осмотрись пока…. —
           Филипп закрыл дверь, поблагодарил соседей, вручив каждому по бутылочки вина. Филипп и Семён Фёдорович пошли покупать….. Не скажу что! В противном случае задуманного мужчинами сюрприза не получится.

           Хельга стояла спиной к входной двери. Перед ней гостиная. Стена напротив застеклена от пола до потолка и раздвигается. За ней терраса. Три двери в спальню, кухню и ванную комнату. В Кухне есть всё и встроено всё, что только можно встроить. Кофе машина, и та есть. В спальне стоит кровать от общего комплекта мебели, встроенный шкаф, комод, над ним висит панель телевизора. Ковёр на полу. В углу каменный мальчик и девочка ручками держат белый шар. Провод в розетке. Светильник значит. Центральная комната заставлена остальными предметами гарнитура. Два диванчика, два посудных шкафа, стол и шесть стульев, журнальный, как у нас принято называть столик, два кресла, два пуфа. Мебель не фундаментальная, и стоит на резных ножках. Остеклённая стена, с выходом на террасу, ничем не оформлена. Вдоль неё с улицы стоят на полу глиняные кадки с карликовыми деревьями и узкие ящики с высокой острой травой. Три небольших ковра несут в себе цвета и оттенки стен, мебели. Пол выложен плиткой под натуральный камень. Терраса вся деревянная. И, пол, и ограждения, и мебель для отдыха. В деревянных кадках вечно зелёные Туи по периметру. Фу! Хельга даже устала от впечатлений. Есть ещё же ванная! Заходит. Включает свет и начинает жмуриться. Здесь всё белое. Стены, шкафы, полки, полотенца, пол и все предметы обихода. Коврик на полу и тот белый. Глазам тяжело от обилия белого. Вдруг свет в ванной стал приобретать розовый оттенок. Он становился ярче, а потом уходил на убыль. Затем появился синий цвет, и так же пошёл на убыль. Нет, тут находится долго просто невозможно. Где это всё отключается?! Карлица стала перебирать клавиши выключателя на стене. Наконец-то включилась подсветка под шкафами и полками, и иллюминация отключилась. Вот то, что надо! Одно из белых полотенец, кучей лежит на дне ванны. Это не порядок! Полотенце надо убрать из ванны. Хельга наклоняется, протягивает руки к полотенцу, да так и застывает. Полотенце смотрит на неё глазами полугодовалого младенца. Сердце дрогнуло от неожиданности и непонимания происходящего. Хельга стоит склонённой над ванной с опущенными в неё руками боясь, пошевелится. Пояснице неудобно. Пробует распрямиться. Глаза младенца исчезают в складках полотенца. Хельга хватает полотенце и выдёргивает его из ванны. Тело белоснежного, кудлатого щенка вываливается на дно холодной ванны и начинает скулить, да так жалобно. Тело крохотное и беспомощное. Да как они смели оставить ребёнка на дне холодной ванны и в темноте?! Не помня себя от жалости к белому комочку, Хельга хватает полотенце, заворачивает в него щенка и бежит на кухню. Чем, чем его можно покормить?! Неизвестно сколько он лежал в ванне! Простыл наверняка. Открывает холодильник. Щенку нельзя холодное! Оно дитё! Но даже холодного, там нет ничего для собачьего детёныша. Глаза полугодовалого ребёнка заглядывают в глаза карлицы.
           — Ты подождёшь? Филипп и Семён наверняка что-то принесут для тебя! —
           Молчание – знак согласия.
           — Ты кто? Ты мой? Ты будешь жить со мной? Как тебя зовут? Где твоя мама? Ой, что я говорю!? Тебя же отняли от мамы. Прости! Прости! Можно я буду твоей мамой? В любом случае, я тебя им не отдам, а то они опять посадят тебя в холодную ванну. —
           Хельга разгорячилась вся, разрумянилась, от нежности к щенячьим глазкам. Такой её и застали вернувшиеся с пакетами мужчины.
           — Он мой? —
           Карлица смотрела на вошедших мужчин исподлобья.
           — Обнаружила уже? —
           Заулыбался Семён Фёдорович.
           — Сразу скажу, что я был против этого приобретения. —
           Заявил Филипп.
           — Значит, это ты его засунул в холодную ванну. —
           — Значит я. А что? —
           — Сам разденься и полежи в ней! Щенок был весь холодный. —
           — Он в шерсти. —
           — Это не считается. Он ребёнок! —
           — Он твой, и он мальчик. Ему три месяца. Карликовый шпиц померанский или померанец. —
           Хельга такого названия собаки не слышала.
           — Мне всё равно кто он. Он мой. —
           Мужчины выложили содержимое пакетов прямо на пол, и теперь раскладывали покупки по шкафам и в холодильник. Чего тут только не было! В том числе и собачьи миски для еды и воды.
           — Запоминай. Здесь стоит собачий корм и консервы, разогревать не надо. Полы тут тёплые. Хранятся они при комнатной температуре. Потянешь вот за это колечко, и всё…. Можно уже кормить. Да! В миску сначала выложи. Мусоропровод в стене. Тебе придётся, вставать на стул, что бы им пользоваться. Можешь складывать в мусорный пакет, я сам буду его выбрасывать. —
           — Ты так часто собираешься меня посещать? —
           — Да. —
           — Куда он будет какать и писать? —
           — Горшок в ванной, в шкафу. Горшок вынесем на террасу. Ты заметила специальное окошко со шторой? Это для выгула щенка. Он сможет гулять, когда захочет. —
           — Рано ещё ему. —
           — У своей мамы, он уже пользовался точно такой дверцей и горшком, и знает для чего это. —
           Хельга посмотрела в щенячьи глаза.
           — Ты и вправду такой смышленый у меня? —
           Щенок молчал.
           — Они все на руках молчат. Эта порода обожает лаять, когда подрастёт. Когда же пёс вырастит, рост составит двадцать сантиметров в холке, вес два килограмма. Щпиц померанец собака компаньон, любит детей. Подарок Агаты, к новоселью. —
           — Меня ты так не балуешь! —
           Семён Фёдорович, на последних словах шутя, захныкал.
           — Я поведу тебя на шопинг в магазины. Сегодня! —
           Откликнулся Филипп из-за дверцы холодильника.

           При этих словах Семён Фёдорович застыл, как Хельга над ванной. Через несколько секунд, встав на цыпочки, подбежал к Филиппу и запечатлел поцелуй на его щеке. Тот принял этот поцелуй на полном серьёзе. Карлица хотела поразмышлять над происходящим, но зачем ей это сейчас, когда на руках у неё щенок. Филипп просто заботится о друге, как и о ней. Она направилась к террасе, посмотреть на дверцу для выгула собаки. Действительно, такая дверца существовала у самого пола. Тяжелая штора на магните, давала возможность проникать как на террасу, так и назад в помещение.
           — Сначала поставь горшок на веранде у самой дверцы. —
           — Поняла. —
           — Иди к нам, будем рассказывать тебе, где, что лежит. Мы всё сложили в нижние тумбы. Потом разложишь по своему усмотрению. В ванной есть всё необходимое из серии «Ромашка». Мыло «Ромашка», шампунь «Ромашка», мочалка в форме ромашки и так далее. Семён выбирал. —
           — Да я старался! —
           Подал голос толстяк. Он разрывал упаковку, освобождая кухонные полотенца. На них красовались ромашки.
           — Осень же…. А тут кусочек лета! —

           Хельга вспомнив, как толстяк благодарил Филиппа за предстоящий шопинг, подошла к толстяку и попросила нагнуться к ней для поцелуя. Тот с радостью сделал это.
           — Как назовёшь? —
           Кивнул он на свёрток в её руках.
           — Мой. —
           — Не понял. —
           — Он мой. Назову Мой. —
           — Как-то не так, мне кажется…. —
           Замялся толстяк.
           — Прикольно! Пусть так и будет! Мой. Здорово! —
           Дал оценку Филипп.
           — У меня был котёнок, Мистер Икс звали. —
           Вздохнула карлица. Глаза в полотенце стали томно прикрываться.
           — Надо было котёнка взять с собой. И где он? —
           — Остался в городе Вологда, с родителями Сергея. Ему там хорошо. —
           — Ну, раз ему там хорошо, ты же не будешь горевать о нём? У тебя есть Мой, мы…. И мы уходим! Привыкай, осматривайся. Звони, каждый час. Так велела Агата. С продуктами разберёшься сама. По рисункам на этикетках догадаешься. Записывай всё, что не хватает. Потом, по списку, купим. —
           Семён Фёдорович стоял на выходе весь в нетерпении шопинга.
           — Да, чуть не забыл! Тебе позвонят. Женщина. Расскажет всё о воспитании, кормлении Моя. Позже принесёт литературу, документы его. Собаку нужно будет сфотографировать на паспорт. Позвони Агате. Она ждёт твоих восхищений по поводу щенка. Я уже вбил все наши телефоны в список твоего телефона. Ещё такси, и парикмахера. Пока, пока! —

           Дверь за мужчинами закрылась. Карлица осталась стоять в центре собственного пространства одна. Тихо. Звонко тихо. Посчитала двери вокруг себя. Ещё раз. Постояла в зале, повертела головой по сторонам. Опустила глаза на щенка. Щенок спал, карлица почувствовала такую же потребность. Не разбирая кровати, осторожно, вместе со щенком, забралась на неё, и всё исчезло. Заснула, не разжимая рук. Так спят матери с новорожденными.

            Сон будет коротким. Собачьи дети, как и все дети, имеют привычку просыпаться. Потом будет вечер, заполненный кормлением щенка, его выгулом на террасе. Подвесив щенка в платке через голову, так что он висел у неё на груди, словно в тряпичной сумке, она по-своему переставит продукты в холодильнике и в шкафах. Познакомится с кранами и выключателями. Разложит и развесит личные вещи. Переоденется в домашний, тёплый костюмчик. Пару раз выглянет в общий коридор, просто так. Впервые воспользуется своим унитазом. Будет много разговаривать с Моем. Будет отгонять назойливое желание позвонить Жерару. Возьмёт в руки телефон, но наберёт номер Филиппа.
           — Тебе позвонил счастливый человек. —
           Скажет она ему.
           — Хотя всё это не моё, всё равно это моё, и мне хорошо в нём. Спасибо тебе за всё и за Моя! —
           — И тебе спасибо. —
           — Ещё не за что. —
           — Есть, есть за что. Колесо запущено. Значит, куда, ни будь, да прикатится. Я имею в виду нашу постановку. —
           — Как ваш шопинг? —
           — Я раздулся от кофе. Семён тщательно меряет, и так долго, что во всех магазинчиках, меня поят кофе. —
           — С его весом тяжело быстро переодеваться. —
           И сама того не ожидая, Хельга вдруг говорит Филиппу следующее:
           — Еле себя сдерживаю, так хочу позвонить Жерару. —
           — Позвони. —
           — Что я ему скажу? —
           — И то верно. Нечего говорить. Он и Ляля завтра прилетают в Рим. —
           — И потому меня так срочно пересилили в квартиру. —
           Хельга сказала не правильные и обидные слова.
           — Ты не справедлива ко мне. Твой переезд планировался заранее, мы все старались. Потом, даже если и так! Это проявление нашей заботы о тебе. Волнения вредны всем. Спать в одном доме, зная, что за стенкой спит бывший мужчина с другой женщиной не приятное занятие. —
           — Я неблагодарная дрянь! Прости меня. —
           — Это что ещё за самобичевание? Отберу Моя! —
           Помолчали.
           — Жерар не мой бывший мужчина, он просто, бывшая любовь. —
           — Собирательный образ? —
           И тут же совершенно в другой интонации Хельга слышит восклицания Филиппа:
           — Если бы ты видела, как Семён прекрасен! Обожаю своего толстяка! Он прелесть! —
           Видимо Семён, надев обновы, вышел из примерочной кабины.
           — Я за вас рада. До свидания Филипп. —
           Прощается Хельга.
           — Тебе не одиноко? Могу приехать и переночевать у тебя. —
           Филипп и Семён сами по себе колоритные фигуры. Общения с ними в течение дня, хватало Хельге через край.
           — Я не одна. У меня теперь есть Мой. —
           — Ты замечательная девочка. Я тебя полюбил, как только перешагнул порог Московской квартиры. —
           — Спокойной ночи, Филипп. —

           Сложно понять значение слова любовь из уст Филиппа. Филипп – истинный итальянец, любовь его многогранна. Может быть мимолётной, быстротечной, ни к чему не обязывающей, но всегда, фееричной, и что удивительно, искренней.
           — Мой не мог заболеть? Он всё время спит. —
           — Не думаю. Осень! Я сам готов быть щенком в твоих руках, но куда мы денем Семёна?—
           — Пока. —
           Хельга отключилась. Телефон тут же зазвонил в её руках.
           — Я долго ждала, а ты не звонишь. Как собака? Ей надо постоянно щупать нос, если нос холодный и мокрый - пёс здоров, если горячий и сухой - пёс болен. Поняла? —
           Пока Агата читала лекцию по уходу за собакой, карлица удивлялась её бодрому голосу. Человек в больнице, у человека скоропостижно умер друг, по сценарию её сына, а она так весела и бодра! А человек просто обрёл крылья. Быть счастливым, ни смотря, ни на что, это право каждого. Хочешь быть счастливым? Будь.
           — Рада вас слышать Агата! На меня столько всего свалилось! Хожу по квартире со щенком на руках и радуюсь. —
           — Люблю радовать и радоваться. Ни смотря, ни на что…. —
           Голос Агаты изменился. Женщина проглотила комок в горле, откашлялась и продолжила:
           — Ты знаешь? —
           — Знаю. —
           — Светлый был человек. Преданный. —
           Агата дышала в трубку, Хельга слушала.
           — У меня радость! Завтра приезжает дочь. Приглашаю разделить мою радость, если смелости хватит. —
           — Это не страшно, я буду с вами и Филиппом. —
           — Ты умная карлица. —
           Они поговорят, а мы их оставим, что бы переместится во Францию, и помочь разобраться с собственными мыслями и чувствами и желаниями Жерару.


Продолжение: Глава 26 - http://www.proza.ru/2016/06/10/1449