Послевкусие. Глава 26

Послевкусие. Глава двадцать шестая



           Поздний вечер. Дом родителей Жерара спит. В его стенах спят люди. Дом родной людям, а люди родные ему. От этого дом счастлив каждую ночь. Осень. Дом старательно прижимает двери и форточки, что бы холодный воздух ни потревожил сон людей. Люди создали его, люди заботятся о нём и дом платит им тем же. Только в одной комнате окно приоткрыто рукой хозяина. Ветер сегодня умеренный, сил хватает только надуть прозрачную занавесь на окне. Жерар в кровати выплывает из сна, его взгляд дремлет на вздутой, как парус шторе. Он чувствует прохладу вдыхаемого воздуха, и с наслаждением прячет ногу в теплоту одеяла.
           — Хельга могла раскрыться. За ней такое водится. —
           Жерар приподнимается и смотрит. Одеяло с головой накрыло карлицу.
Жерар начинает понимать, что он не у мамы Тани в России, а в родительском доме во Франции и рядом лежит не Хельга, а рыжая, роскошная красавица, которая принадлежит ему и хочет принадлежать ему. Улыбка сползает с мужского лица. Он откидывается на тёплую подушку. Лоб его вспотел и ладони тоже.
           — Выйду на улицу. Замёрзну, вернусь и сразу усну. —
           Решает Жерар, но теплые руки рыжеволосой красавицы, как датчик среагировали на движение в постели и обнимают его. Он замирает, что бы совсем не разбудить её. Ждёт, когда объятья ослабнут, и это будет означать, что девушка вновь погрузилась в глубокий сон. Тихо встаёт и выходит из комнаты. Дом старается без скрипа открывать и закрывать за ним двери. Тишина в доме прохладная. Как она понятна и близка человеку, после нестерпимо знойного лета. Жерар садится на ступени. Чтобы ночью ступить ещё тёплыми после сна ногами на собственную землю, укрыться собственной ночной прохладой и тишиной, остаться с собственными мыслями один на один под небом и звёздами – роскошь каждому недоступная.

           Отец Жерара, во сне всхрапнул и сам себя разбудил. Шея занемела. Он старательно растёр её руками.
           — Что с тобой? Где то болит? —
           Забеспокоилась жена.
           — Тьфу, тьфу! Обязательно болеть должно, если проснулся! —
           Рассердился мужчина.
           — Я же любя…. А ты сердишься. —
           — Любя и сержусь. —
           Смягчается мужчина.
           — Выйду на двор. Замёрзну и засну тогда, испытанное средство. —
           — Ступай. Только тихо. —
           Дверь комнаты и входную дверь, дом старательно прикрыл за хозяином, без звука и щелчка. Спина сына прямо у ног отца.
           — Тоже не спишь? —
           — Захотелось выйти во двор…. —
           Тон, с которым ответил сын, дал понять, что разговаривать с отцом не было в его планах.
           — Один хотел побыть? —
           — Было такое…. —
           — Ну, прости! Так вышло…. —
           Отец усаживается рядом на крыльцо.
Сын чувствует тепло отца, и раздражение уходит.
           — Хочешь, угадаю, о чём думаешь? —
           Спрашивает отец.
Сын неожиданно кладёт голову отцу на плечо. Как будто он маленький мальчик, и собирается пожаловаться на что-то.
           — Не бойся встречи с карлицей. Вы обязаны увидится. Не горюй о содеянном. —
           Отец отдышался от внезапно нахлынувшего волнения. Такое проявление чувств между сыном и отцом редкое явление.
           — Когда я привёз твою мать из России, я любил её, не сомневайся. Но всё, как-то с оглядкой, с сомнениями, а вдруг не получится, а вдруг не понравится, а вдруг не приживётся, детей воспитает не так. Жить и оглядываться тяжело. Так незачем жить. Решение твоё сын, правильное. Не сомневайся. Рыжая бестия твоя женщина, поверь отцу. —
           — Достаток в семье Ляли выше нашего и намного. —
           — Не беда, сын. У тебя своя семья будет. —
           Сын расправился, потянулся.
           — Моя мать тебе не снится? —
           — От чего же хорошему, да не снится? Снится, конечно. —
           Широко улыбается своим мыслям отец.
           — Что? Приснилась карлица? —
           — Приснилась отец. —
           Немного смущаясь, признался сын.
           — Значит, думает о тебе. А чего же ей не думать? Сын у меня красавец. —
           — Выходит, я сделал ей больно. —
           — Выходит. Без этого ни как! Через боль, умнее становимся в жизни. —
           Дом радовался общению отца с сыном, и их мирному разговору.
           — Холодно уже. Вставай сынок, и пойдём в дом, в нём наши женщины. —
           Они встают и заходят в свой дом.

           Хорошо иметь свой дом. Чувство новизны во всём будоражит. Оно приятно! Никого не пустит в свою ванную комнату карлица. И ничего, что всё это валится ей прямо с неба, как манна небесная. Может это она и есть!
           — Буду стараться, и оправдаю надежды Агаты и Филиппа. —
           Хельга разглядывает краны в ванной комнате. Потрогала тут, потрогала там. Кажется, всюду потрогала, но вода не льётся. Позвонила Филиппу и пожаловалась.
           — Позвоню соседу. Я взял у него номер телефона, на всякий случай. Он молод, возможно, не спит. —
           И отключился.

           Хельга принялась кормить щенка на ночь. Баночка с консервами легко открылась. Пахла вкусно. Миску, на всякий случай, протёрла сухим полотенцем. Щенок так чавкал, что карлица, сидя с ним рядом, тихо смеялась. Странно, но миска не двигалась по полу, под натиском такого аппетита. Карлица потрогала рукой миску, та оказалась на липучке. В дверь постучали. Она пошла, открывать, догадавшись, что это и есть молодой и не спящий сосед.
           — Мама где? —
           — У меня нет мамы. —
           Карлица развеселилась. В ночной одежде её часто принимали за ребёнка.
           — Ты одна? —
           Карлица в домашнем костюмчике выглядела совсем по-детски.
           — Со своей собакой. —
           Она показала рукой на щенка. Тот закончил чавкать и смотрел в их сторону.
           — Такой собаке, тоже мама нужна. Зачем тебе вода без взрослых? —
           — Разве маленькие не должны умываться на ночь и чистить зубы? —
           — То, что они у тебя имеются, заметно. —
           — Значит, им нужна вода. —
           Улыбается во весь рот карлица.
           — Вы не бойтесь за меня, я взрослый человек. Выгляжу так, потому что я карлик. —
           Парень смотрит на неё и краснеет лицом.
           — Видимо вы не были на вручении мне ключей от квартиры. —
           — Не был…. Мне говорили, что заселится русскоговорящий сосед. Здесь все русские снимают квартиры. Вроде маленькой общины. —
           За спиной парня показалась растрёпанная женская голова, с блестящими от любопытства глазами.
           — Ты почему меня не разбудил? —
           Женский кулачок, шутя, опустился на мужскую спину.
           — Что тут цирк? —
           — Здравствуйте! Мы ваши соседи. Какая вы хорошенькая! Давайте дружить! Мне говорили, что у вас покровитель очень известный человек. —
           У женщины оказалось больше информации, чем у её мужа или друга.
Парень зашел в ванную и тут же вышел.
           — И тебе нет до этого никакого дела! Особенно сейчас, ночью. —
           — Можете пользоваться. Был перекрыт общий вход. И простите меня…. —
           — Ой, ой! Какой ты у меня вежливый оказывается! —
           Парень, буквально вытаскивает из квартиры Хельги свою подругу или жену.

           Утро найдёт вас всегда, где бы вы ни были. И оно не бывает одни и тем же. Оно новое, каждый раз. Приходит, что бы уйти. Как и всё на этой земле. Но сейчас оно ещё не в полную силу заглянуло в квартиру карлицы. Подглядывает в окошки. Кроме нового утра, на террасу и окна карлицы смотрят два пьяных человека. Это Филипп и Семён Фёдорович. Они никак не придут домой. Сегодня ночью в Риме ветер тихий, такой же, как и в Париже и нет у него сил, надуть паруса у Филиппа и Толстяка в сторону их дома. Они держаться друг за друга. Тянут шеи в сторону террасы, за которой теперь живёт их карлица. Не произносят ни слова, но каждый задаёт вопрос, и ждёт ответа. Блуждают мутными глазами по лицу друг друга. Спит ли их карлица? Нет. Она проснулась и разглядывает спальню в сером утреннем свете. Ей хочется встать из кровати и посмотреть в окно. Чего она там не видела? Сердится на себя карлица. И всё равно встаёт и выходит на террасу.
           — Это вы? Ой, вы пьяные! —
           — Мы просим убежища. —
           В ушах карлицы звучит голос Агаты, который строго вещает о личной территории женщины.
           — У вас есть своё убежище. —
           — Мы соскучились по тебе. —
           Хельга представила пьяных мужчин в новой ванной, на новой мебели и ей стало плохо.
           — Филипп! Если бы я пустила к себе, в такое время пьяного мужчину, ты меня ругал?—
           — Я убил бы тебя. Только я не просто мужчина. Я любящий тебя мужчина. —
           — Мы любящие тебя мужчины. —
           Добавил Семён Фёдорович и икнул.

           Разговоры с пьяными длились бы неизвестно сколько, и закончились бы обязательно победой пьяных мужчин, если бы не вездесущие соседи. Их разбудили пьяные, не контролируемые голоса под окнами, и они вызвали полицию, сделав вид, что не признали в виновнике утреннего кошмара, организатора заселения новой соседки. Полиция напротив, узнав в одном из дебоширов известного человека в Риме, аккуратно доставит его домой с другом на служебной машине. Выгрузит из машины, заведёт непосредственно в квартиру, захлопнет дверь, пожелав спокойной ночи.
           — А как же сегодняшняя работа в театре? —
           Подумает карлица, задвигая дверь на террасу и провожая глазами полицейскую машину. Мой будет звать её назад в постель, и она вернётся к нему зоревать.

           Все спят и есть немного времени поговорить о Тодди. Кем он станет для Хельги? Пока, это молодой мужчина, небольшого роста, с пронзительными зелёными глазами, такими пронзительными, что могут создать впечатление злого человека. Особенно, если поймать его беглый взгляд. При более длительном общении с этими глазами, ты начинаешь вязнуть в них и беспомощно трепыхаться, не имея ни малейшего желания выбраться. В зелёных глазах тепло и уютно, солоно и пьяно. К маленькому мальчику в детстве, подходили девочки и пытались пальцами потрогать или даже выковырять глаза. Так они были привлекательны. Для участия в конкурсах на праздниках в детстве, Тодди выбирали сразу несколько девочек, и возникали конфликты между родителями, участвующих в детских забавах. Ему, уже более взрослому мальчику, подписывались открытки ко дню Святого Валентина всеми девочками класса, за исключением норовистых и взбалмошных девиц, которые всегда присутствуют в детских коллективах. Это вовсе не говорило о том, что они его игнорировали. У девущек были другие способы и приёмы, обратить на себя внимание парня. Как вёл себя Тодди? Он наблюдал за происходящим вокруг него с огромным интересом. Отсюда у него, этот сногсшибательный прищур и всегда, как бы сведённые вместе густые брови. Он не блондин. Он не брюнет. Он лысый по собственному желанию. Рот великоват. При небольшом росте у него сильные руки. Руки длинные и создают диспропорцию тела. Потрясающий взгляд потрясающих глаз, как зеркало его души. Именно эти глаза выхватили Филиппа из толпы зрителей, выходящих на улицу, и приковали к себе. Отмахнуться от этих глаз не представлялось возможным, по вышеописанным причинам и Филипп пошёл к ним и растворился в них. Подошёл вплотную. Ещё плотнее. Тодди не двигался и запускал свои глаза в Филиппа глубже и глубже. Две пары зелёных глаз поглощали друг друга.
           — Я тебе нравлюсь? —
           Спросил Филипп.
           — Это я вам нравлюсь, уже…. —
           Получил ответ.
           — На кастинги ходил? Я мог тебя видеть? —
           — Не включали в списки. —
           — Причина? —
           — Не пропорционален. —
           — Да? —
           Зелёные глаза Филиппа отлипли от зелёных глаз Тодди, окинул фигуру парня взглядом.
           — Есть такое. Выразительность твоих глаз, можно почувствовать в любом конце зала. Где взял? —
           — Иногда сам задаюсь этим вопросом. —
           Тодди оторвал взгляд от Филиппа, и тот сразу заскучал по его глазам.
           — Завтра приходи. Вот тебе мой телефон. —
           Визитка Филиппа перекочевала в карман Тодди.
           — Образование есть? —
           — Шесть лет занимался балетом. —
           — Ты?! Не верю! Зачем? —
           — Мне хотелось уметь это делать. Сейчас хочу заниматься другим, потому и здесь. —
           Человек в поиске. Это ежедневное состояние Филиппа.
           — До завтра. —
           Так Тодди попал в труппу Филиппа.

           Сейчас Тодди находится у себя дома. Он ранняя птица. Шесть часов утра, для него привычное время пробуждения. Упражнения с гантелями, дворовый турник занимает час. Потом душ, кофе и просмотр утренних ужастиков (новостей). С появлением карлицы его интересуют события, происходящие в России. А в ней не перестают падать самолёты. Тонут корабли, взрываются склады с боеприпасами. Космические корабли гибнут, не выходя на орбиту. Ядовитые химические вещества, странным образом растекаются именно в центре городов. В тех же городах, каждый день рушатся потолки, балконы, стены изношенных домов. Создаётся впечатление, что вся страна изношена, срок годности истёк. Уже давно. А два голых короля, правят, и не видят, что они давно голые. Так рассуждает каждый мужчина в России, сидя на диване у себя дома, за просмотром новостей. Рассуждают вслух. Красиво выстраивая слова, в умные фразы. Иногда матерясь. Их умные жёны кивают головами, показывая мужьям свою солидарность. Не умные жёны…. А неумных жён, тоже достало всё это!
           — Что у карлицы с Филиппом? —
           Выразительные зелёные глаза Тодди рассматривают новое утро за своим окном.

           Филипп человек загадка и в тоже время как на ладони. Однажды Филипп привёл на репетицию, кого-то из главных театральных критиков. Был предупредителен с ним и сдержан с актёрами. Гостью захотелось показать свою компетентность и он, с любезного разрешения Филиппа забрался на сцену. Кому-то повязал кушак, кого-то переодел во что-то не мыслимое, долго двигал декорации, и всё время оглядывался на Филиппа, ища его поддержки. Тот улыбался и изредка хлопал в ладоши, так как гость мог не услышать сказанного Филиппом из зала. Когда разгорячённый собственными фантазиями, и очень, очень довольный собой театрал вернулся к нему, Филипп мгновенно оказался на сцене. Переставил на место декорации, вернул прежний вид актёрам, и ушёл назад в зал к театральному критику.
           — Восхитительно! Вы талантливый человек! Спасибо за ценный урок! —
           Скажет Филипп, усаживаясь рядом с критиком в зрительное кресло. Скажет, так искренне, что гость не будет знать, обижаться ему или благодарить за комплимент.

           Тодди поймал себя на мысли, что привязан к этому человеку и обязан ему становлением как актёра в театре. Ходить пешком в театр, привычка с первого дня. Не изменил он ей и в этот раз.

           Репетиция в разгаре, вернее это утренняя разминка. Актёры ходят на руках, оттачивают балетные па, на шпагат даже кое-кто садится. Мужчины колотят грушу, таскают гантели. Тела актеров на сцене, перед зрительским взглядом должны быть красивы и спортивны. Многие уже взмокли, а так как в помещение воздух прохладен, а тела актёров горячи, запах человеческого пота становится резче и воспринимается так же. Хельга с удовольствием бы позанималась, но у неё нет спортивного трико, как у остальных актёров и себя в нем она не представляет. Сегодня, она пришла в театр сама, и очень горда этим. Прошла сама по коридорным улочкам. Там Хельга испытывала замешательство, и шла наугад, но вышла прямо к сцене. В кресле лежали, забытые ею тексты и плед Тодди. А где он сам?
           — Привет Тодди! —
           Тодди тут же пересёк сцену и оказался рядом с Хельгой.
           — Хочу погладить тебя по голове. —
           — Так погладь. —
           Карлица слегка опустила подбородок к груди.
           — Здесь не хочу. —
           Тодди поспешно делает два шага назад, потому что появился Филипп и стремительно приближался к креслу, в которое усаживалась Хельга. Он подошёл и легонько подсадил её.
           — А я хочу. —
           Он гладит её волосы и чмокает в макушку.
           — Как спалось, на новом месте? Как Мой? —
           Филипп задал вопрос карлице, а взглядом упёрся в Тодди.
           — Достань, укради, изобрети мне шипучий аспирин с витамином С. Как воздух, нужен!—
           — Вы меня посылаете в аптеку? —
           — Тебя это не радует? Ведь послать можно куда угодно. —
           — Послать можно. Только я от вас никогда не уйду. Моё место здесь. —
           Филипп доволен услышанным ответом, но делает вид, что занят карлицей. Он перебирает её пальчики в своей руке. Через секунду резко поворачивается и кладёт руку на плечи Тодди.
           — Хорошо сказал! Душевно…. —
           И снова заныл противным голосом, прося у него аспирина. Тодди уходит.
           — От тебя пахнет, не очень приятно. —
           Морщится карлица.
           — Ты не права. От меня пахнет отвратительно. Всегда говори, как есть на самом деле. —
           — Тебе такое, даже Агата не скажет. —
           — Не скажет. —
           Подтверждает Филипп слова карлицы.
           — Потому, что никогда меня таким не увидит. —
           — Ты, хороший сын. —
           Хельга старательно укрывает ноги пледом. Воздух в помещении, с каждым днём, становится прохладнее.
           — Хороший сын, у хорошей матери. Посижу с тобой. —
           Филипп садится на пол, голову кладёт на колени карлицы и затихает.
           — Ты потерял Семёна? —
           — Как точно ты сказала! Да, я его потерял. С Семёном такое бывает. Не часто…. Раз в год, примерно…. —
           — Ты шутишь? Я вас видела в шесть часов утра. —
           — Конечно, видела. Я помню. Потом приехал очаровательный полицейский Роза, и очаровал моего друга, и увёз с собой. С ним такое бывает…. Полицейский Роза действительно, кого угодно сведёт с ума своей выправкой, статью в килограмм сто двадцать, формой и командным голосом. —
           — Семён Фёдорович зоревал у женщины! —
           Хельга хлопает в ладоши.
           — Как интересно! —
           — Женщина здоровая! —
           Филипп сморщился.
           — Семён Фёдорович тоже не маленький! И где он, где? —
           — Скоро привезут и, наверное, в наручниках. Это ему нравится. —

           Как рояль в кустах, так и очаровательный полицейский Роза, широко и твёрдо ступая форменными высокими ботинками, появляется на сцене. Осветитель, впечатлённый сей колоритной фигурой, тут же освещает её прожектором. За руку, как свою собственную тень, полицейский Роза ведёт за собой Семёна Фёдоровича. Одет он во всё новое, красивое и дорогое. Он счастлив, и стесняется своего счастья, и не отнимает руки у женщины полицейского. Полицейский Роза, заметив кресло, направляется к нему.
           — Иди к маме, или к папе. —
           С этими словами она вытаскивает Хельгу из кресла. Филипп вынужден встать с пола.
           — Вы папа? Ребёнку здесь холодно, ему нужно домой. —
           Она ставит карлицу рядом с Филиппом. Поворачивается к толстяку. Лицо её меняется. Становится счастливым. Она с любовью усаживает Семёна в кресло.
           — При первой возможности, я приеду и заберу тебя. —
           Накрывает Семёна пледом. Любуется им и, заложив руки за спину, поскрипывая форменными ботинками, в луче прожектора, неспешно уходит со сцены. Толстяк, с детским выражением на лице, провожает её совиными глазами.
           — Похоже, что мне уже не нужен аспирин. Я зол. —
           Театрально говорит Филипп.
На сцене появляется Тодди с пакетом в руках.
           — Тодди, помоги мне. —
           Филипп подскакивает к креслу, и они вдвоём, вытряхивают блаженного толстяка прямо на пол.
           — Сиди на холодном полу! Предатель. —
           — Филя! Какая женщина! —
           Доносится с пола.
           — Кто видел здесь женщину? —
           Громко спрашивает всех присутствующих на сцене Филипп и обводит взглядом.
           — Это же мужик! Семён! —
           — Ну и пусть. Мне нравится. —
           Толстяк поднимается. Тодди помогает ему. Семён Фёдорович взглядом ощупывает тело актёра.
           — Вот он не мужик! А моя Роза, мужик! —
           — Слышала Хельга? Мотай себе на ус. —
           Ехидно произносит довольный Филипп.

           Тодди не обижается, с невозмутимым видом зубами рвёт упаковку от лекарства. Бросает таблетку в стакан, наливает минеральной воды из бутылки, стоящей со вчерашнего дня, протягивает Филиппу. Филипп громкими глотками опустошает стакан. Закрывает глаза, прислушивается к себе и…. становится прежним Филиппом.
           — Спас…. Ей Богу, спас! —
           Отдаёт стакан.
           — В зрительный зал, бегом! —
           Шутя, грозит толстяку кулаком.
           — Остальные, вокруг меня! —
           — Тодди! Посади Хельгу в кресло и тоже ко мне. —
           Филипп идёт на середину сцены. Актёры направляются в его сторону. Дальше будет как всегда.
           — Ну, пожалуйста, пожалуйста! —
           Упрашивала карлица Филиппа по окончании репетиции.
           — Мне было интересно идти сегодня сюда, а представь, как будет интересно идти самой к себе домой. —
           Филипп обернувшись, громко сказал в темноту:
           — Тодди! И мне облом вышел. —
           Хельга застёгивала шубку и наматывала на шею шарф. Филипп помогал ей в этом.
           — Я отказал Тодди в просьбе проводить тебя до дома. Ты, отказала мне в этом же. —
           И тут же раздражаясь на что-то, прицепился к карлице словами.
           — Почему так много шарфа? Он неправильный какой-то у тебя! —
           После этого восклицания, оба понимают причину этого явления. И в один голос произносят:
           — Шарф для меня длинный. —
           — Шарф для тебя длинный. —
           — Семён, ты где? —
           Толстяк выплывает из темноты милым плюшевым медвежонком. Он не один. За ним следует тихое поскрипывание, форменных ботинок. Женщина останавливается в двух шагах от них, и принимает стойку уличного полицейского. Она огромна, сильна и красива. Маникюр присутствует. Косметика тоже. Серьги в ушах. Видимо крупные серьги в ушах подруги Семёна бросились в глаза Филиппу.
           — Хочешь себе серёжки? —
           Отчего-то шепотом спрашивает он карлицу.
           — Хочу. —
           Отвечает та, и тоже шёпотом.
Продолжаем презентацию женщины полицейского. Грудь есть, и ещё, какая грудь! Талия, с учётом её фактуры, тоже есть, и затянута ремнём. И всё на месте, всё подчёркнуто, выглажено, загляденье!
           — Необъятная… —
           Выдыхает карлица.
           — Ты тоже необъятная. —
           — Необъятная карлица? —
           Не понимает Семён.
           — В смысле, что каждый, кому она западает в сердце, желает её обнять, а сделать этого не может в силу её детского облика. Карлицу любят, возможно, даже и желают, а видят перед собой ребёнка. И это всех водит в стопор. Нельзя обнять необъятное. —
           Филипп заглядывает в безмолвствующее лицо друга. Тот на автомате ощупывает себя на предмет ручки и блокнота.

           Роза полицейский раздражена. Некий Филипп разговаривает с её медвежонком на русском языке, и она не знает о чём. Семён объясняет ей, но видимо не доходчиво. Полицейский Роза ругается, и это понятно всем без перевода.
           — Полицейский Роза обижена, что её назвали необъятной. —
           Улыбаясь во весь свой рот, комментирует Филипп карлице. Смотрит в этот момент на женщину полицейского. Женщина полицейский продолжает гневаться.
           — Женщина полицейский возмущена. —
           С тем же выражением на лице, продолжает комментировать действия полицейского Филипп для Хельги. Семён лопочет что-то нежное на итальянском языке, и кладёт, как на подушку, голову на грудь женщины. Рукой показывает на карлицу.
           — Семён разъясняет полицейскому причину нахождения ребёнка в холодном театре. —
           Уже без улыбки, как спортивный комментатор в ответственный момент на поле, с нарастающей тревогой в голосе Филипп комментирует последующие действия Розы.
           — Женщина полицейский замечает карлицу. Она идёт к ней. О, Боги! Она поверила Семёну. —
           Женщина полицейский, подходит в плотную и разглядывает карлицу. Присаживается перед ней. Трогает за руку. Человек удивлен крошечными размерами рук. На лице Розы появляется нежность и жалость, вместе с растерянностью. Она что-то спрашивает у карлицы.
           — Тебе хорошо с ним? Он не обижает тебя? —
           Говорит на итальянском языке, кивая головой в сторону Филиппа.
           — Ты довольна своим пребыванием в Италии? —
           Переводит Филипп.
Хельга кивает головой. Она чувствует к себе жалость и сожаление в голосе женщины. А что бы той был более понятен ответ, чмокает полицейского Розу в щёку. Женщина полицейский, от неожиданности зажмурилась, сморщилась как бульдог, да так и осталась сидеть на корточках. Хельга берёт Филиппа за руку и Семёна тоже. Соединяет их руки вместе и прижимает к груди. Женщина полицейский готова прослезиться. Она поднялась. Одёрнула форменную одежду на себе. Погрозила пальцем Филиппу. Отобрала у карлицы руку Семёна и повела за собой.
           — Ты домой вернёшься, или тебя не ждать? —
           Взрывается Филипп.
Кроме взмаха руки Семёна, они ничего не увидели и ничего не услышали.

            Филипп и Хельга зашли в первый попавшийся магазин и приобрели шарф меньшей длины и поуже. Действительно! Нет плохой погоды, есть не удобная одежда. Легко вертеть головой, шее не жарко. Жизнь прекрасна! Вот с таким, примерно настроением и вернулась карлица домой самостоятельно, где её встретил Мой. Тут же раздался телефонный звонок. Звонила Агата.
           — Через час, Ляля и Жерар будут в Риме. Филипп с отцом уже едут в аэропорт. Есть желание отобедать завтра у меня? —
           — Не думала ещё. —
           — Как это? —
           — Увлеклась репетицией, что забыла об этом. —
           Хельга сама удивлена этим открытием.
           — Дорогая! Это хороший признак! Ты в седле. —
           — Как это? —
           — В смысле, твоё сердце свободно, ты просто ещё не знаешь об этом. —
           — Кажется, это не так. —
           — И слово « кажется» подтверждает это. —
           — Агата! Нужна ли я на завтрашнем обеде? —
           — Я думала над этим. Жерар сделал предложение Ляле, не разорвав отношения с тобой. Так мужчины в нашей семье поступать не должны. Я не знаю, какими словами можно сказать о своём предательстве, но услышать их ты должна была. И, если получится так, что он их не скажет тебе, и сделает вид, будто ничего и не было между вами, то это будет говорить не в его пользу. —
           Хельга от страха и волнения за Жерара села на пол. Есть у неё такая привычка, в силу маленького роста.
           — Может не надо ждать от него этого? —
           — Может. Но возможно и то, что кто-то нашёл лекарство от другой любви, в лице моей дочери. —

           Как сложно воспринимает мир Агата. Когда-то в Москве на Арбате, нашла она легкомысленное лекарство и принимала его четверть века. Муж терпел и ждал выздоровления. Но кто из трёх основных участников, был счастлив? Все троё прожили четверть века в напряжении, осуждаемые окружающими их близкими людьми. Минуты удовольствия, на фоне целой жизни в ревности и боли ничтожны. Такой судьбы дочери она не желает и смерть Павла единственный спасительный выход из болота, в котором эти трое увязли.
           — Агата! Так не честно! У вас было лекарство, в лице Павла. —
           — О том, что мы только любовники, ВСЕГО ЛИШЬ ЛЮБОВНИКИ, знали все, не знали только я и Павел. Нам казалось, что в этом весь смысл жизни. А это не так вовсе. —
           — А в чём, по-вашему? —
           — Во всех, кто вхож в мой дом, кто в нём родился и живёт. Нельзя создавать бога, Бог уже есть. —
           — Согласна, нельзя. Только он сам как-то возник и не исчезает. —
           Опечалилась Хельга.
           — Это от того, что мы свои ощущения и поступки домысливаем. Пририсовываем, раскрашиваем на свой вкус, одним словом, фантазируем. Фантазируем в свою пользу. Посплетничаем? Расскажи мне о Жераре, что он за гусь? Зная свою дочь, он должен красотой затмевать солнце. —
           — Я больше ощущаю Филиппа, чем зрительно помню. И снится он без лица, я знаю, что это он и всё. Во сне такие ощущения, каких наяву и не было. Жерар красив. Это правда. Такие лица, можно увидеть в серьёзных журналах, на тех страницах, где рекламируют часы за пару миллионов долларов. Что ещё! Не многословен. Если я его держу за руку, то понимаю всё, ему можно ничего не говорить. —
           — Ты сейчас говоришь о себе. —
           — Значит, мне не отвертеться от приглашения на обед? —
           — Выходит. —
           — До завтра! —

           Во время разговора звонил Тодди и карлица слышала когда он звонил. Перезванивать ему Хельга не стала. Карлица хотела тишины и созерцания собственного дома. Карлица ещё не насытилась новым домом и Моем. Аккуратно кладёт телефон на столик. Телефон тут же начинает звонить. Карлица только, только взяла на руки собачку. Щенок лижет её щёку. Она на цыпочках идёт на кухню, заходит в неё и закрывает плотно дверь. С великой радостью перемоет собачью посуду, накормит щенка и будет наблюдать за тем, как он ест. Помоет его миски, завернёт щенка в полотенце и выйдет на террасу. Продрогнет и вернётся. Её встретит нервная трель звонка в дверь. Открыв её, испугается взбешенного вида Филиппа.
           — Что всё это значит?! —
           Филипп смотрит сверху, Хельга на него снизу.

           Для чего жизнь посылает карлице красавцев? Что привлекает их в ней? Жерар, Филипп, Тодди. Тут Хельга понимает, какая связь между троими мужчинами, и делает их похожими. Все они, страстно желают проявлять заботу о ней, как она проявляет заботу о Мое.
           — Прости! Я не брала телефон, а ты испугался за меня. —
           Филипп остыл мгновенно.
           — Если бы ты не сказала этих слов, я оторвал бы тебе, мною любимую голову. —
           — Ты должен встречать сестру с женихом. —
           — Встретил. Они ждут меня в машине под твоей верандой. —
           Весть о том, что Жерар, буквально через стенку на улице не взволновала карлицу. Слабость в ногах и ватное безразличие посетили её. Карлица машет Филиппу ладошкой.
           — Иди Филипп. Иди. Созвонимся. —
           Филипп доволен спокойной реакцией карлицы и уходит.

            Его ждут. Дверцы машины открыты. Дворовая осень с любопытством заглядывает в неё. То лист безжизненный забросит в салон, то ветром взъерошит волосы пассажиров. Жерар зябко стянул шарф у горла, заодно и заглушил взволнованное покашливание. Отец Филиппа объяснил, что русская карлица не отвечает на звонки сыну и тот вынужден заехать к ней. Теперь Жерар ловил себя на том, что непроизвольно водит глазами по окнам дома, как бы ища в них карлицу.
           — А вот и я! Простите, бога ради. Женщины! Что с них взять! —
           Филипп усаживается в машину.
           — Всё в порядке? —
           Спрашивает его отец.
           — Более чем…. Решила таким способом, заставить меня забежать к ней. —
           Филипп весел и громогласен.

           Сестра старательно наблюдает за братом. Ляля человек далеко не глупый, не смотря на лёгкость своего бытия. Как бы легко и весело не воспринималась ею жизнь, она с такой же лёгкостью извлекала из неё уроки, делала выводы и формировалась вполне доброго и порядочного человека. Так что наигранность брата ей была на лицо. Равнодушное лицо любимого мужчины рядом пугало. Но это не правильно, нельзя Жерару быть безучастным к разговорам о Хельге – девушке, на которой, в недалёком прошлом, он собирался жениться. Здесь два ответа. Либо он действительно к ней равнодушен, либо он делает вид, что равнодушен.

           Машина подъехала к родительскому дому. Ляля любила родительский дом. Она гордилась домом и ей нравилось бывать в нём. Время их прибытия вечер, потому она сразу же побежала на второй этаж кормить котов и кошек. Это Ляля создала кошачий приют. Агата была против этого, но любовь к дочери победила. Белый кот шёл ей навстречу. Он знал её – свою покровительницу, и помнил.
           — Что с тобой? Ты прихрамываешь! —
           Кот обвился вокруг её ноги.
           — Ах ты, задира! Настоящий мужчина. —
           — Как твой гарем, растёт? —
           Остальные кошки по одной поднимаются и подходят к ней. По голосу и они её признали, те, что старожилки. Ляля привезла новые коврики из тростниковой соломки. Их легко пылесосить. Привезла пухлые матерчатые корытца овальной формы, для кошек с котятами. Собственноручно переложила котят из коробок в них. Кошачьи мамы, терпеливо, но волнительно наблюдали за её действиями, и не спешили запрыгнуть в обновки. Они улеглись рядом. Разглядывали и заглядывали в новые колыбели, где их дети пищали от страха перед новыми запахами и непривычными ощущениями под лапами и животиками.

           Мужчины расположились у фонтана. Жерар разглядывал интерьер дома. Старался, не встречаться глазами с братом Ляли. От Филиппа шёл явный негатив. Он весь пульсировал, как отбитый палец. Против его отношений с сестрой, по словам Ляли, брат ничего не имел. Тогда что? Неужели Хельга замешана? Что карлица для такого красавца и денди? Да из такой семьи? Ну, вы и спросили Жерар! Если вы, дорогой француз, однажды потеряв ясность, вернулись и нашли её, то другой человек может этого не сделать, а незаметно для себя совершить подвиг. Это значит, остаться с карлицей, только во имя её самой. Каждый прав и поступил правильно. Единой правды для всех нет. Есть осознанный продуманный и взвешенный поступок или подвиг.

           Тут ещё Ляля куда-то исчезла. Жерару от этого неуютно. Отец Ляли, после непродолжительной беседы с ним о доме, пообещав, что ужин не за горами, вышел из залы, отдать распоряжения на кухне. От неловкости своего пребывания под взглядом Филиппа Жерар стал осматривать фонтан. Осмотрел и старинный камень под ногами. Его вкус не был таким тонким, что бы понять и оценить уличные фрагменты в человеческом жилище. Всё это напоминало ему театральные декорации.
           — Кошек любишь? —
           Жерар посмотрел на Филиппа, рассчитывая увидеть в его руках или рядом кошку.
           — Обязательно любить? Я могу получать удовольствие, от ужимок, игр котят, могу испытывать жалость к ущербному животному, но что бы использовать такое слово, как любить…. Не знаю…. —
           — Полюбишь. —
           Пообещал Филипп.
           — Лучше я буду любить твою сестру. —
           — Точно так же, как любил этим летом карлицу в России? —
           Жерар сел на бордюр фонтана, опустил ладонь в воду. Вода, ещё тот депрессант! Она помогла Жерару расслабить мышцы лица.
           — Между мной и карлицей не было тесных отношений, после которых женятся, и потому существовала возможность изменить свои обязательства. —
           — На полном серьёзе? Не было тесных отношений? —
           Осведомился и оживился Филипп. Пересёк залу и подошёл к Жерару.
           — Не по-мужски, вдаваться в подробности. —
           — О, как! —
           Филипп крутнулся и ушёл на прежнее место. Дошёл до дивана. Сел.
           — А по-мужски было, оставить ущербного человека ждать от моря погоды? —
           — Меня буквально поглотила твоя сестра. Потом я знал, что с карлицей всё в порядке – она была с тобой. —
           — Согласен. Ляля умеет это делать. Давай дружить, а не тужить по прошлому. —
           Было по всему видно, что Филипп удовлетворён ответами Жерара.
           — Сынок! Как я рада! —
           В залу вошла Агата, рядом с ней шёл улыбающийся, счастливый отец Филиппа. Агата выглядела на все сто, не смотря на то, что она только что, вернулась из больницы. Филипп подскочил, как ужаленный и кинулся навстречу матери. Мать и сын обменялись короткими, но пылкими поцелуями.
           — Я сбежала из больницы, что бы встретить долгожданного гостья. Как девчонка! —
           Мать оторвалась от сына и подошла к Жерару. Тот встал с фонтанного бордюра. Нескромным женским взглядом осмотрела парня с ног до головы.
           — Вас я тоже буду называть сыном, после всех положенных церемоний. —
           Жерар видел, как рьяно сын целует руки матери, осмелился, взял протянутую к нему тыльной стороной руку Агаты и приложился губами. Вроде как получилось.
           — Я оставляю вас ненадолго. —
           Агата удалилась из залы, что бы проведать кухню и нацеловаться с дочкой. Уж, она-то знала, где находится её дочь.
           — Мамулечка моя…. Мамулечка моя хорошая…. Как я тебя люблю…. Как соскучилась!—
           Дочь бежит ей на встречу.
           — То, что соскучилась, я вижу! А вот насчёт любви, боюсь, она уменьшится в размерах, рядом с таким красавцем и аполлоном, как Жерар. Мой сын красивее всех даже в это случае! Но твой избранник, далеко от него не ушёл. Хорош! Внуки красивые будут. —
           — Мамуль, кажется у меня, месячные задерживаются. —
           — Это на тебя не похоже. Ты всегда была предусмотрительной в этих вопросах. —
           — Мама! Я с ним голову совсем потеряла! Про всё на свете забыла. —
           — Верю! Ой, как верю! —

           Мать с дочерью идут по коридору на кухню. Коты и кошки смотрят вслед кормилицам. Сумерки не посещали в этот вечер террасу. Они обиделись на людей, их не ждали сегодня. Попробуют заглянуть завтра. Вдруг кого встретят!

           Ужин в доме Агаты, превзошёл её собственные ожидания. Дело в том, что Агата предпочитала пастельные тона во всём. А тут, после тяжёлых с ней событий, разглядывая каталоги товаров, лёжа на больничной койке, которыми её предусмотрительно снабдил муж, обнаружила, потрясающую скатерть кораллового цвета с синей каймой по краю и синими индивидуальными салфетками. К ним прилагались резные, словно резьба по кости, кольца для салфеток, кораллового цвета. В следующем каталоге, она нашла вазы в тон скатерти, и декоративные букеты синих цветов. Агата откинулась на подушки, закрыла глаза и представила обновки на своём столе в центральной зале. Представила и тут же заказала всё по телефону. После смерти Павла, душа женщины желала всего нового в старом доме. Муж Агаты, всё выкупил сам, что бы успеть к приезду дочери.
           — Мама! Это чудо! Я тоже хочу такой комплект. —
           — Сначала создай семью, а этого добра я тебе натаскаю сколько угодно. —
           — Яркое, оказывается, тоже может быть красивым. —
           — Ты у меня яркая. —
           — Я о предметах. —
           — А я о тебе. —
           Довольная мать и дочь, улыбаются друг другу.
           — Жерар произвёл на меня хорошее впечатление. —

           Агата вела разговор, словно Жерара не было с ними, и не выпускала из поля зрения мужа. Жена привыкла к его отсутствию, а тот свыкся с присутствием третьего лишнего и не спешил никогда домой. Присутствие отсутствия чего-то или кого-то, всегда витало в этом доме. Только сейчас Агата и её муж, глазами молодости взглянули друг на друга. Их чувственность друг другу набирала обороты с небывалой скоростью. Муж и жена воссоединились, а ведь никогда и не расставались. Опережая события, Агата написала на квадратике бумажной салфетки записку, и передала её через прислугу мужу. Она могла отдать её сама и передать через стол, или вовсе не писать, а сказать на ушко. Нет! Женщине хотелось будоражить свои ощущения и мужские тоже, как в молодости. Муж взял то, что ему передали, прочитал в недоумении, и поднял глаза на свою жену. Ты скоро будешь дедом, гласила записка. Защекотало у мужчины в носу, запершило у мужчины в горле. Видя реакцию мужа, жена приложила палец к губам. Муж понимающе прикрыл глаза. Ляля в это время болтала и болтала. Она рассказывала Филиппу о сокровищах из старины глубокой, обнаруженных ею в шкафу бабушки Жерара. В нём хранились вещи и от прабабушки. Обувь, потрясающая! Шляпки, восхитительные! Вещей достаточно и они в прекрасном состоянии. Можно открыть небольшую выставку после химчистки. За разговорами, молодёжь не услышала и не увидела, как муж и жена, взявшись за руки, покинули стол, и вышли из залы

           Сколько себя помнит Филипп, разговоры с сестрой его утомляли, потому развил в себе способность отключать эмоциональный окрас её голоса и своего лица. При этом никогда не упускал суть разговор. Вот и в этот раз, с братской любовью разглядывая лицо сестры, хотел домой и тешил себя мыслью, что Семён Фёдорович будет там. С облегченьем встал, когда сестра отвлеклась на вопрос матери, попрощался и уехал. Филипп желал оторваться, спустить гнев свой за длительное отсутствие друга. Подойдя к двери своей квартиры, остолбенел, ключ не входил в замочную скважину, это говорило о том, что его не ждут, или наоборот ждали и перестраховывались. Филипп тяжело стукнул ногой о дверь. За дверью послышались перебежки по квартире, приглушённые голоса. Филипп стал звонить. Настойчиво. И наконец, дверь приоткрылась. Женщина полицейский, продолжая застёгивать пуговицы на груди, шагнула в общий коридор. Волосы её были растрёпаны. Даже в полумраке вечернего освещения коридора, глаза Розы сверкали, рот и щёки алели. От неё так и несло жаром и женским духом. В комнате, недалеко от двери, стоял огромный и толстый «ребёнок» в ночной пижаме. Со счастливой и безучастной улыбкой слабоумного человека, «ребёнок» сосал довольно большой леденец на палочке.
           — Спокойной ночи. —
           Проговорила пышущая жаром женщина полицейский и пошла по коридору прочь.

           Давясь смехом, Филипп, сначала привалился к дверному косяку, затем сполз по нему на пол. Сидя на корточках, он продолжал, заливался смехом и не мог перестать, так как достаточно ему было взглянуть на огромного сосущего леденец «ребёнка» в цветной пижаме, как новый приступ смеха сковывал его. Когда вторая или уже третья соседская дверь открылась и из них стали раздаваться гневные, в основном женские голоса, он смог лишь встать на колени и заползти в свою квартиру именно таким способом. В ней он перевёрнётся на спину и, не переставая ржать, ногой захлопнет за собой дверь. Счастливое и расслабленное выражение лица сосущего леденец Семёна, сменится на обиженное выражение, затем испуганное, а потом владелец этого лица озлится и двинет ногой лежащего на полу Филиппа. Один раз, второй раз и получит тут же сдачу. Филипп поднимется на ноги и пинками под зад загонит толстяка в соседнюю комнату на кровать. Из неё растерянный ребёнок, станет бубнить оправдывающие его речи. Филипп поднимет с пола леденец, пойдёт на кухню, тщательно обмоет его под струёй проточной воды. Осмотрит леденец, лизнёт и отнесёт Семёну. Когда тот засунет его в рот, у Филиппа снова начнётся приступ смеха. К нему подключится Семён и, обнявшись, два друга будут ржать вместе.
           — Я люблю, когда меня укачивают. И ты, это знаешь. Что смешного! —
           — Лучше молчи Семён, а то сгрызу твой леденец. —
           Пообещал Филипп и стал готовиться ко сну.
           — Где? —
           Спросит он, вернувшись из ванной комнаты.
           — Что где? —
           Переспросит Семён.
           — Где тебя укачивали? Где мне менять постельное бельё? И не ври мне! —
           — Роза обязательно бы сменила. Она не успела. Я могу…. —
           — Ты слишком старательный. Это будет долго. —
           Вздохнул Филипп.
           — Иди, открой окна и включи вытяжку в ванне и на кухне. —
           Большой и радостный ребёнок в цветной пижаме пошлёпал босыми ногами по полу. Он спешил выполнить задание.
           — Почему здесь? У неё нет своей жилой площади? —
           Спросил Филипп вернувшегося Семёна.
           — Женщина увидела интерьер, что-то её зацепило…. Как это бывает у них. А квартира у неё есть. —
           — На шкурах на полу ей неинтересно? Обязательно в кровать надо залезть мою! —
           — Филя! Ты совсем меня не любишь! Осень на дворе, меня может протянуть на полу. Признайся, ты меня ревнуешь! —
           Толстяк нарезал круги вокруг Филиппа в незамысловатом танце.

           У Филиппа пульсировала вена на виске от длительного смеха, и снова начинать смеяться он не желал. Филипп делает вид, будто уронил наволочку на пол. Наклоняется за ней и дёргает шкуру, на которой пританцовывает Семён. Огромный «ребёнок» в цветной пижаме падает на пол. Человек упал так, что в нём, что-то хрястнуло под тяжестью тучного тела. Филипп замер, разглядывая лежащего на полу толстяка.
           — Сёма? Ты только не молчи! Сильно, да? Больно, да? Где? —
           Повергнутый на пол толстяк, быстро сообразил выгоду своего напольного положения. Он стал стонать и растирать рукой шею, не вынимая изо рта леденец. Стонал, продолжая чмокать, смакуя во рту ягодную сладость. По этому занятию его раскусил Филипп.
           — Свинья в пижаме. —
           Заявил он ему.
           — Свинья с глистами. —
           Ответили ему с пола.
           — А что это? —
           — Это паразиты внутри свиньи. Свиней кормят, а те не набирают вес. Как ты! —
           Толстяк пыхтел, вставая с пола. Подошёл к кровати, разгладил руками свежую простынь.
           — Не смей трогать липкими руками мою постель. Видеть тебя не хочу! —
           — Мне идти не куда. Знаешь, чем обидеть меня. —
           Толстяк уходит в центральную комнату, где громоздится на диване. Диван под гнётом его тучного тела кажется диванчиком, а сам толстяк несчастным человеком.
           — Как на вокзале…. —
           Думает Филипп, подглядывая за действиями друга.

           В спальне Филиппа, стояла шикарная софа, специально для Семёна купленная. Очень удобно. Есть возможность обмениваться мыслями по поводу сценария ночи напролёт, а то и дни.
           — Пусть помучается! Ишь, распустился! —
           И разозлился вслух на друга:
           — Я же не вожу никого, и нахожу себе скрытые места общения, и не использую места общего проживания. —
           На что из залы раздался несчастный голос Семёна.
           — Отцу твоему можно, а мне нельзя…. —
           — Ты очень точно сказал! Отцу можно. Тебе нельзя. —
           Эхом отозвался Филипп.
           — И где мне этим заниматься? —
           На полном серьёзе, задался вопросом Семён.
           — Надо думать…. —
           Филипп вышел и присел к нему на диванчик, потому как просто сесть уже не хватало места. К огромному заду друга можно было прислонится, как спинке дивана.
           — Ну и большой же ты с этого ракурса! —
           — Перестань меня обижать! —
           Жалобно попросил Семён.
           — Не буду. Начнём с того, дорогой друг, что у тебя это, крайне редко случается, для того что бы снимать собственное жильё. Ты хочешь жить без меня? —
           — Я не могу без тебя жить. —
           Запечалился Семён.
           — Вот видишь! —
           Обрадовался Филипп.
           — А Роза…. Так её зовут? —
           Задница толстяка пошевелилась. Это Семён качал головой, в знак своего согласия.
           — Роза как бы есть, но буквально в ближайшее будущее её не будет. Так? —
           — Ну, я не знаю…. Она такая сильная, дерзкая, находчивая…. —
           Толстяк собрался наградить свою искромётную избранницу ещё несколькими эпитетами, но его прервал Филипп.
           — Стоп, стоп, стоп! Ты забыл наш уговор. Ни каких серьёзных отношений с женщинами, пока не поставим спектакль. —
           — Ты мне льстишь. Разве могут у женщин быть со мной серьёзные отношения? У этой женщины бзик, и мы в него играем. Её фантазии соответствуем и моим пристрастиям. Всего то…. —
           — Ну и вершите свои фантазии в её полицейской машине. —
           — Мы бы вершили…. Но декорации не соответствуют действию. Где ей меня мыть, одевать в пижаму, укладывать спать…. —
           Филипп разглядывает задницу друга, и вдруг кусает её. Так она его раздражает.
           — Может тебе заодно родить ей ребёнка? —
           Кричит Филипп на друга.
Семён испуган. Трёт укушенное место.
           — Дрянь! Гадость! Мерзость, какая! И всё это в моём доме, творит мой лучший друг. —
           — Филя! Ты ревнуешь меня? —
           — Да! Я тебя ревную! Именно в таких фантазиях. Если бы у тебя появилась милая, пухленькая женщина, совсем как ты…. Это было бы совсем другое дело! Это нормально! Это естественно! —
           — Можно подумать, ты не вкушал ничего неестественного. —
           — У тебя на глазах, никогда! И потому, у тебя нет права, в чём-то меня упрекать. Всего лишь любопытство. Ничего, глубоко личного! Даже в памяти не осталось. —
           Филипп посмотрел, на обсосанный и потерявший свою первоначальную форму леденец в руках Семёна.
           — Как вот этот леденец! Ты захотел его пососать, вот и соси. Он скоро закончится! —
           — Так чего мы ссоримся тогда? —
           Продолжал пугаться толстяк.
           — Я тебя никому не отдам! Если только миленькой и пухленькой женщине, и то, только в старости. —
           — Я тебя тоже люблю. —
           Обрадовался признанию друга Семён.

           Затянулась эта сцена. Становится неприятен и толстяк и Филипп. Проведаем других героев, что бы отвлечься от неприятного послевкусия общения с Семёном, Филиппом и Розой полицейским.


Продолжение: Глава 27 - http://www.proza.ru/2016/06/10/1453