Два друга. Мопассан

Париж был осаждён и голодал. Воробьи уже редко встречались на крышах, нечистот стало меньше. Люди ели всякую дрянь.
Когда г-н Мориссо, часовщик по профессии и домосед из-за сложившихся обстоятельств, прогуливался ясным январским утром по бульвару с пустым животом, заложив руки в карманы, он остановился как вкопанный перед человеком, в котором признал своего друга. Это был г-н Соваж, знакомый по берегу реки.
Каждое воскресенье перед войной Мориссо уходил на рассвете с бамбуковой палкой в руке и с металлической коробкой на спине. Он садился на поезд в Аржантей, выходил в Коломбе, затем шёл пешком к острову Марант. Едва прибыв на этот остров мечты, он начинал рыбачить и рыбачил до самой ночи.
Каждое воскресенье он встречал там маленького толстенького человечка, г-на Соважа, продавца галантереи с улицы Нотр-Дам-де-Лоретт – ещё одного заядлого рыбака. Они часто проводили полдня бок о бок, с удочкой в руках, свесив ноги над течением, и подружились.
В некоторые дни они не разговаривали. Иногда они беседовали, но понимали друг друга и без слов, потому что у них были схожие вкусы и одинаковые ощущения.
Весенним утром около 10 часов, когда потеплевшее солнце заставляет выступать на спокойной воде испарину, как и на спинах рыбаков, Мориссо иногда говорил соседу: «Ах, какая жара!», и г-н Соваж отвечал: «Я не знаю ничего лучше». Этого им хватало для того, чтобы понимать и уважать друг друга.
Осенью в конце дня, когда небо, покрытое кровавыми отблесками, отбрасывало на воду свет от алых облаков, делая всю реку пурпурной и зажигая горизонт, и золотило уже пожелтевшие деревья, которые дрожали зимней дрожью, г-н Соваж смотрел с улыбкой на Мориссо и произносил: «Какое зрелище!». И восхищённый Мориссо отвечал, не отводя глаз от поплавка: «Это получше, чем на бульварах!»
Когда они узнали друг друга, то энергично пожали друг другу руки, взволнованные тем, что встретились в таких трудных обстоятельствах. Г-н Соваж, вздохнув, пробормотал: «Ну и события!» Мориссо угрюмо сказал: «А какая погода! Сегодня первый хороший день в году».
Небо действительно было голубым и полным света.
Они пошли бок о бок, задумчивые и грустные, и Мориссо вновь сказал:
- А рыбалка? Какое прекрасное воспоминание!
Г-н Соваж спросил:
- Когда ещё мы к ней вернёмся?
Они вошли в маленькое кафе и выпили по абсенту, затем продолжили прогулку.
Внезапно Мориссо остановился:
- Ещё по стаканчику, а?
Г-н Соваж ответил:
- К вашим услугам.
И они вошли в другое кафе.
У них кружились головы, когда они вышли, как всегда бывает у голодающих, у кого желудок полон алкоголя. Погода была тёплая. Лёгкий бриз ласкал им лица, и г-н Соваж, которого окончательно опьянил тёплый воздух, остановился:
- А не поехать ли нам туда?
- Куда?
- На рыбалку.
- Но куда?
- На наш остров. Французские аванпосты стоят возле Коломба. Я знаю полковника Дюмулэна, нас легко пропустят.
Мориссо задрожал от предвкушения:
- Решено. Я иду.
И они расстались, чтобы взять инструменты.
Через час они шли рядом по шоссе. Затем они пришли на виллу, которую занимал полковник. Он улыбнулся их просьбе и разрешил. Они пошли дальше с пропуском.
Вскоре они пересекли зону аванпостов, перешли через покинутый Коломб и оказались на краю маленьких виноградников, спускающихся к Сене. Было около 11 часов.
Деревня Аржантей напротив них казалась мёртвой. Вершины Оржемона и Саннуа возвышались над местностью. Большая равнина, которая простирается до Нантерра, была пустой, совершенно пустой с голыми вишнёвыми садами и серыми землями.
Г-н Соваж, показывая пальцем на вершины, прошептал: «Там пруссаки!» И двух друзей парализовала тревога перед этом пустынным краем.
Пруссаки! Их никогда не видели, но чувствовали уже много месяцев вокруг Парижа, опустошающими Францию, убивающими, сеющими голод, невидимыми и всемогущими. И к ненависти к этому неизвестному народу-победителю примешивался суеверный страх.
Мориссо пролепетал:
- А если мы их встретим, а?
Г-н Соваж ответил с парижским зубоскальством:
- Мы им предложим жареной рыбки.
Но они колебались идти в деревню, смущённые молчаливым горизонтом.
В конце концов, г-н Соваж решился:
- Вперёд! Но с осторожностью.
И они спустились через виноградник, согнувшись напополам, прячась за кустами, насторожившись.
Чтобы спуститься к реке, оставалась полоса голой земли. Они побежали и, достигнув берега, спрятались в сухих камышах.
Мориссо прижал ухо к земле. Ничего не было слышно. Они были одни.
Они успокоились и начали рыбачить.
Остров Марант напротив них скрывал их от другого берега. Маленький ресторан был закрыт и, казалось, был пуст годами.
Г-н Соваж поймал первого пескаря. Мориссо поймал второго, и время от времени они вытаскивали удочки с серебристой трепыхающейся рыбой на конце лески: настоящая рыбалка.
Они бережно складывали рыбу в сетки у своих ног и испытывали острую радость, такую радость, которая охватывает вас от любимого удовольствия, которого вы давно были лишены.
Солнце пекло им плечи. Они больше ничего не слушали, ни о чём не думали, ни на что не обращали внимания: они рыбачили.
Но внезапно послышался шум, словно из-под земли. Ударил пушечный выстрел.
Мориссо повернул голову и заметил слева над берегом большой силуэт горы Мон-Валерьян, на склоне которой было белое облачко разорвавшегося пороха.
Тут же над крепостью появилось второе облачко, и через несколько секунд послышался второй залп.
Затем последовали другие, и каждую минуту гора дышала смертельным дыханием, источала белый дым, который медленно поднимался в спокойное небо и образовывал облачко над нею.
Г-н Соваж пожал плечами:
- Ну, вот они и начали, - сказал он.
Мориссо, который с беспокойством смотрел на прыгающее пёрышко своего поплавка, внезапно разозлился гневом миролюбивого человека против этих обезумевших, которые дрались, и прогремел:
- Какими же надо быть дураками, чтобы так убивать друг друга!
Г-н Соваж произнёс:
- Они хуже, чем дураки.
И Мориссо, который только что выловил уклейку, заявил:
- И это всегда будет так продолжаться, пока существуют правители.
Г-н Соваж возразил:
- Республика не объявила бы войну…
Мориссо перебил его:
- С королями война снаружи, а с республикой – внутри.
И они спокойно принялись спорить, затрагивая серьёзные политические проблемы с резоном миролюбивых и ограниченных людей, соглашаясь в том, что народ никогда не будет свободен. А гора Мон-Валерьян всё грохотала без перерыва, разрушая французские дома, уничтожая жизни, кладя конец мечтам, ожидаемым радостям, счастливым надеждам, открывая в сердцах жён, дочерей и матерей там, в других краях, бездну страданий.
- Такова жизнь, - заявил г-н Соваж.
- Лучше скажите, что такова смерть, - ответил Мориссо со смехом.
Но они с испугом вздрогнули, почувствовав, что кто-то подошёл к ним сзади, и, повернувшись, заметили у себя за плечами 4 высоких, вооружённых, бородатых мужчин, одетых в ливреи, как слуги, с плоскими касками на головах. Эти мужчины держали рыбаков на мушке.
Удочки выпали из их рук и поплыли по течению.
Через несколько секунд их схватили, бросили в лодку и перевезли на остров.
За домом, который они считали покинутым, они заметили около 20 немецких солдат.
Волосатый гигант, который сидел верхом на стуле и курил огромную фарфоровую трубку, спросил их на отличном французском:
- Ну как, господа, хорошо порыбачили?
Тогда один из солдат положил у ног офицера сетку, полную рыбы, которую он позаботился забрать. Пруссак улыбнулся:
- А! Я вижу, хорошо! Но дело не в этом. Послушайте меня и не тревожьтесь. Для меня вы – шпионы, посланные меня выслеживать. Я вас беру и расстреливаю. Вы притворялись, что рыбачите, чтобы скрыть свои планы. Вы попали мне в руки – тем хуже для вас: это война. Но так как вы прошли через аванпосты, у вас, несомненно, есть пароль, чтобы вернуться. Сообщите мне этот пароль, и я вас отпускаю.
Двое друзей, бледные от страха, с нервно дрожащими руками, молчали.
Офицер продолжил:
- Никто никогда ничего не узнает, вы вернётесь спокойно. Секрет исчезнет вместе с вами. Если вы откажитесь, это означает немедленную смерть. Выбирайте.
Они не двигались и молчали.
Пруссак спокойно продолжал, вытянув руку к реке:
- Подумайте, что через 5 минут вы будете лежать под этой водой. Через 5 минут! У вас, должно быть, есть родственники?
Гора Мон-Валерьян всё ещё громыхала.
Двое рыбаков стояли и молчали. Немец отдал приказы на своём языке. Затем он передвинул стул, чтобы не сидеть слишком близко к пленникам, и 12 солдат выстроились в 20 шагах от них с ружьями у ноги.
Офицер сказал:
- Даю вам минуту и не секундой больше.
Затем он резко встал, приблизился к французам, взял Мориссо под руку, отвёл его в сторону и тихо спросил: «Пароль, быстро? Ваш товарищ ни о чём не узнает, я притворюсь, что смягчился».
Мориссо не ответил.
Тогда пруссак отвёл в сторону г-на Соважа и задал ему тот же вопрос.
Г-н Соваж не ответил.
Они стояли бок о бок.
И офицер начал командовать. Солдаты подняли ружья.
Тогда взгляд Мориссо случайно упал на сетку с пескарями, которая лежала в траве в нескольких шагах от него.
Солнечный луч играл на рыбе, которая ещё трепыхалась. Им овладела слабость. Несмотря на усилие воли, его глаза наполнились слезами.
Он пролепетал:
- Прощайте, господин Соваж.
Тот ответил:
- Прощайте, господин Мориссо.
Они сжали друг другу руки, дрожа с ног до головы.
Офицер крикнул:
- Пли!
12 выстрелов слились в один.
Г-н Соваж упал лицом вперёд, как бревно. Мориссо, более высокий, покачнулся, развернулся и упал на тело своего товарища лицом к небу, а из его куртки, пробитой на груди, лились струйки крови.
Немец отдал новые приказы.
Солдаты исчезли, затем вернулись с верёвками и камнями, которые привязали к ногам трупов и оттащили их к берегу.
Гора Мон-Валерьян не переставала грохотать и теперь была вся заволочена белым дымом.
Двое солдат взяли Мориссо за голову и за ноги, двое других таким же образом схватили Соважа. Тела сначала с силой раскачали, затем бросили в реку, и они пошли на дно, начиная с ног.
Вода забурлила, задрожала, затем успокоилась, а к берегу начали расходиться маленькие волны. На поверхности было немного крови.
Офицер, всё ещё безмятежный, сказал вполголоса:
- Теперь очередь за рыбами.
Затем он вернулся к дому.
Вдруг он заметил сетку с пескарями в траве. Он поднял её, осмотрел, улыбнулся и крикнул:
- Вильгельм!
Появился солдат в белом фартуке. Пруссак, толкая к нему рыбу, скомандовал:
- Немедленно изжарь для меня этих рыбок, пока они ещё живые. Это будет восхитительно.
Затем он продолжил курить трубку.

5 февраля 1883
(Переведено 10 июня 2016)