Снегурка с приданым

Разъезд 49 километр, когда-то это была оживленная станция, коих было много вдоль железной дороги. Как же, война закончилась, надо было поднимать разрушенное хозяйство, восстанавливать города, а без грузоперевозок – куда денешься.

Люди работали, в основном, дежурными по станции, старшими и младшими стрелочниками, обходчиками. Четыре железнодорожные казармы, несколько домов - народу было много – работы непочатый край. Детей возили организованно в школу, вагон – лавка аккуратно и регулярно обслуживала линейное население продуктами и промтоварами. Принимала индивидуальные заказы. Надо мешок муки, пожалуйста, следующий раз привезем. Надо мешок крупы, будет сделано. Надо что-нибудь из промтоваров, без проблем. У каждого свой огородик. Опять же рыбалка, охота – с голоду не умирали. Даже кино привозили, жизнь-то налаживается. Уж, если войну пережили, то уж разруху точно победим.

Так было. Пережили, победили, восстановили, планы стали строить на  счастливую жизнь, но сломалось что-то. Казалось вот оно счастье, рядом, только руку протяни. Верно, говорят: не протягивай руки, а то протянешь ноги.

Пришло другое время. За ненадобностью стали закрывать будки на переездах - поставили автоматику, в целях экономии сократили стрелочников (поди, сыщи теперь виноватого), а потом закрыли и сам Разъезд.

Люди разъехались кто - куда в поисках лучшей доли. Кого перевели на другие станции, кому дали жилье, кто сам съехал в неизвестном направлении, ну, и умирали, конечно. Как же без этого.

Казармы, домики, стрелочные посты и прочие сооружения – все было сломано и растащено  по камушку, по кирпичику, по дощечке, по кусочку металла. Ломать - не строить.

Был Разъезд, была работа. Бурлила жизнь. Жили люди со своими проблемами и  радостями жизни. Был житейский интерес. Были человеческие страсти. Все, все исчезло куда-то, испарилось, как под солнцем туман, кануло в ветхость и забвение.

Осталась одна пожилая чета Обориных. Влас Силыч и его супруга, Прасковья. Она обращалась к мужу только по имени отчеству, иногда в разговоре называла его «сам», как безоговорочное признание хозяина семьи и дома. Влас Силыч отчества жены не помнил, да, наверное, никогда и не знал. Время было трудное, не до сантиментов. Как была она для него Прося, молодая девчушка, которая прибилась к ним в бригаду, где Оборин был бригадиром, так по жизни и осталась. Иногда Проня, когда Пара или Параша – смотря по настроению.

Как-то получилось, что некуда им было съезжать. Сын перебрался на соседнюю станцию Ольховка, устроился в леспромхоз. Там дали небольшую комнату: двенадцать квадратов – камаринского не спляшешь. С новым жильем у стариков все как-то затягивалось и перспективы были туманны. Начальство сначала обещало, потом изворачивалось, а потом и вовсе перестало говорить, что-то конкретное.

Влас Силыч сначала ходил по инстанциям, справки собирал, пороги оббивал, но потом плюнул на это дело. Не умел ходить кривым раком. Характером был смел и независим. Ну, и словечко крутое мог ввернуть, после которого, многие начальники впадали в карачун.

Дом на разъезде у них был еще добрый, электричество есть, дров кругом навалом, силы, слава богу, оставались, чтобы на зиму запастись, живность: коза и куры, рыба в пруду, тишина и покой. К шуму проходящих поездов привыкли, да и те были только на пользу – часы сверяли. Что еще старикам надо в старости? Внуков только нянчить. Но сын с этим делом, как-то не спешил, чем огорчал стариков.

Через какое-то время железнодорожный 49 Разъезд переименовали в поселок Разъезд. А, раз поселок, то, значит, переселили в другой населенный пункт. И по бумагам все верно, не придерешься.

Но, так как никаких других дорог, кроме железки к поселку не было, сделали остановку 49 Разъезд, где два пригородных поезда три дня в неделю останавливались на одну минуту. Мудрое решение для времен всеобщей экономии ресурсов и снижения затрат.

А время летит, время мчится, и иногда быстрее курьерского поезда. Менялись направления, приоритеты, ценности. Менялось и начальство. Новое руководство посчитало, что остановка  49 Разъезд, бывший Разъезд 49 километр все-таки нужен для безопасности подвижного состава. Это был последний остановочный пункт перед узловой станцией, где оставался запасной тупик, который в случае непредвиденных ситуаций мог предотвратить серьезные последствия.

Тем более страна требовала увеличение грузоперевозок, но с этим увеличением требовала и безопасности этих самых перевозок. И проблему надо было решить в кратчайшие сроки и, соответственно, с минимальными затратами.

Сама судьба сохранила станцию, чтобы выполнить и отчитаться в срок.

Посылают за Власом Силычем дежурную матрису и с комфортом доставляют в высокие железнодорожные кабинеты. – “Так и так, ситуация сложная, требуется полная концентрация и понимание обстановки. Принимаем на работу, условия перспективные: зарплата достойная, разумеется, пенсия сохраняется, льготы, полное обеспечение, бесплатный проезд и погребение за счет профсоюза железной дороги”.
Оборин поднял на руководство густые брови:
- С музыкой?
- Какой?
- Ну,  погребение с музыкой? Тогда согласен.
- Конечно, с музыкой.
- И чтоб не меньше шести музыкантов. Это мое условие.
На том и решили.
Влас  Силыч хотел попросить еще одну ставку для его жены, работа найдется, но посчитал, что после обещания оркестра на похоронах, такая просьба будет излишней и неуместной.
И гудели за окном, мчавшиеся вдаль, поезда, лязгали рессоры на стыках, стонали под тяжестью шпалы. И стояла она – станция 49 Разъезд, и стоял он, Влас Силыч Оборин, дежурный по этой станции и ловил взглядом и слухом проходящие мимо составы, провожая перекрестием последний вагон.

Старик, вошел в избу, отряхивая с шапки и тулупа  снег. Молча снял валенки, поставил у печки, выкурил папиросу и только после этого посмотрел на жену.

- Сто второй скорый прошел.
- По расписанию?
- Да.

Прасковья подошла к столу, взяла будильник и подвела стрелки.

- Ну, как? – тихо спросила она.
- Плохо. – Влас Силыч замолчал. Прасковья не перебивала молчание, выжидала.
- У Петровича на тепловозе во второй секции с права коренной полетел у рессоры.
- Предупредил?
- А как же.
- Дотянет?
- Дотянет, куда он денется. И не с такими неисправностями гоняли.

Это невероятно и непостижимо обычному обывателю, но Влас Силыч во время прохождения товарного или пассажирского поезда успевал заметить в подвижном составе непорядок, который пропустили осмотрщики вагонов на узловых станциях.
Чуть громче перебой на стыке – проблемы с колесной парой, посторонний запах – подшипник буксы нагрелся, даже по гулу монотонной тяжести тепловоза он мог определить неисправность.

 Идеальным музыкальным слухом обладают не только дирижеры, которые могут  различить фальшь в полутон  у шестого тромбона в симфоническом оркестре, острым обонянием обладают не только  парфюмеры, способные отличить аромат лепестков ранних сортов однолетних роз от запаха цветущих многолетних. Такие навыки приобретаются и у железнодорожников, которые всю жизнь прожили у железнодорожного полотна, а их опыт измеряется в проходящих мимо составах.
Конечно, для этого нужны задатки, способности и, разумеется, преданность выбранному делу.

- На стол накрывать?
- Опосля. Вот, пригородный встречу, тогда, уж. Продукты должны прислать, курево и так по мелочи.

Поезд опоздал на семь минут, за что машинист получил беззлобный нагоняй от старика, состав простоял ровно минуту и растворился в заснеженной темноте.

Влас Силыч, проводив взглядом и обычным ритуалом состав, выкурил одну папиросу, взвалил рюкзак с провиантом на плечи и направился к дому.

Неожиданное видение застало его врасплох. При свете луны на белом фоне он отчетливо увидел женщину с младенцем на руках. Она озиралась по сторонам и, казалось, взглядом пыталась найти какую-нибудь тропинку или живую душу.

Старик застыл в недоумении, как - будто увидел что-то необъяснимое. Впрочем, так оно и было. Откуда здесь могла оказаться женщина с ребенком. Первое, что промелькнуло в голове: Уж, не привидение ли?

Влас Силыч поборов страх подошел, но не близко, остался на расстоянии, мало -  ли что.

- Это кто тут шляется в такое время на вверенном мне объекте? – Грубо спросил и громко. Решил, если привидение, то, может, испугается и растворится.
- Мне в Ольховку надо.

Разговаривает, значит, живой человек”, - у старика отлегло от сердца. Он подошел поближе и рассмотрел незнакомку. Молодая девушка, невысокого роста, глаза испуганные.

- Если в Ольховку, чего раньше вышла? – интонация потеплела.
- А мне сказали, что Ольховка – первая станция после узловой.
- Верно, сказали, если другими поездами ехать. А этот остановку сначала здесь делает, на 49 Разъезде. Что же тебе проводник не подсказал?
- А я его и не видела. Поезд остановился, я и сошла. – Голос дрожит, вот-вот перейдет на рев.
- Вот, сюрприз новогодний. Случилось же такое, - Влас Силыч думал, как поступить. Впрочем, вариантов было немного, точнее всего один. Брать эту дуреху с собой, а уже дальше  думать, как выпутываться из ситуации.

Он поправил рюкзак:
- Давай мне ребятенка и следуй за мной. У нас переночуешь, а там посмотрим.

На крыльце дома, с накинутой на голову шалью, стояла Прасковья.
Сюрприза не получилось, - подумал Влас Силыч, - И как это они чуют, каким местом?

Хмуро подошел:
- Чего стоишь, как скифская статуя на постаменте? Дите возьми. Онемели руки. Нормально по станции, ходят поезда.
- Вижу, что ходят, молодух по ходу выкидывают с ребятешками. Всех подобрал?
- Цыц, раскудахталась.

Прасковья взяла ребенка на руки и ушла в дом.

Влас Силыч взял старый веник, обметал снег с тулупа и валенки.
- Заходи, гостьей будешь, - скорее приказал, чем пригласил старик. –    У нас переночуешь, а дальше видно будет, что с вами делать.
Сунул веник: На!

В избе было натоплено и уютно пахло домашней выпечкой. Пока Прасковья распеленывала ребенка на кровати, девушка сняла верхнюю одежду, осторожно осмотрелась, подошла к кровати.

- Жарко тут у вас.
- Какой паровоз, такая и топка, - ответила Прасковья. Еще она хотела добавить, что дом уже старый, тепло не держится, поэтому дров нужно как в прорву, но осеклась под тяжелым молчанием мужа.

Пока накрыла на стол, расставляла тарелки и чашки, молодая мама покормила ребенка. Прасковья не выдержала:
- Кто?
- Мальчик. Три месяца уже. На отца очень похож.
- А отец где?

Девушка замолчала, повисла неловкая пауза.
В такие моменты всегда на помощь приходят решительность и твердый характер.

- Чего распелись. За стол пора, - голос Власа Силыча не приветствовал даже малейших возражений. – За столом и расскажет, если захочет.

"А, куда деваться? Ночь-полночь, глухомань никого вокруг. Может, худые люди. Вон, старик, какой лютый, если присмотреться внимательно, на убийцу похож”, - такие мысли промелькнули у девушки. Набралась духу.

- Зовут меня Катя. А сына Сергей. А история такая.

История была короткая – на один пирожок, ватрушку и чашку чая. Правда, старик два раза  извернулся сходить за печку, но бряканье склянок выдавали его желание уединения.

В прошлом году, в это же время Катя поехала с подружкой к тетке. Ехали в компании двух молодых людей. Такое случается часто в поездах. В Ольховке поезд остановили. То - ли буран, то - ли метель. Одним словом: поезд дальше не пойдет. (Было в прошлом году такое. У меня записано в журнале. Два дня поезда стояли, - подтвердил Влас Силыч).

Что делать? Скоро Новый года, у всех свои планы: гости, сам в гости, еда в холодильнике и все прочее. Но, приказ по дороге: Движение запретить, ждать улучшения погодных условий. А там снегоочиститель, светлое время суток и, счастливого пути. - А когда? - Ну, тут уж дело случая.

А один из парней, этот больше приглянулся Катерине, дело молодое, симпатия, необъяснимое чувство, кто осудит, - жил в Ольховке. И предлагает он всей этой компании переждать буран. А, милости просим, у меня и отметим Новый год. Ну, право дело, не в поезде же отмечать.

Два молодых человека, две молодые девушки, вот, только не надо сейчас говорить, такое приглашение отвергнуть - возможно. Тем более, перед Новым годом, когда сбываются самые смелые мечты и удивительные чудеса. Охи и Ахи: Вот в наше время…не принимаются.  Ерунда все это. Время, оно, конечно разное, но в человеческих взаимоотношениях мало что меняет, хоть в кайнозойскую эру, хоть во времена Римской Империи, ну, а тем более, в наши дни.

Ребенок подал голос.

Влас Силыч сидел за столом и загибал пальцы. Казалось, он, что - то подсчитывает, но вместо точного расчета, непослушные пальцы складывались в кукиши.

- Я посмотрю, - Катерина пошла к малышу.

Прасковья не удержалась, тоже приблизилась, посмотрела с любопытством. Любопытство стало переходить в удивление, подкрепляемое некими сомнениями.
- А отца, случаем, не Сергей зовут?
- Сергей.
- Живет недалеко от станции?
- Совсем рядом.

Пока мамаша пеленала ребенка, Прасковья достала альбом с фотографиями и стала судорожно перелистывать страницы.

- Чего это ты? – удивился Влас Силыч.
- Хочу фотографию найти нашего сына, когда ему три месяца было.
- Ха, зачем? Ты еще и мои фотографии в детстве посмотри.
- Да, ты когда такой маленький был, тогда наскальные рисунки вместо фотографий были. Сдается мне, что этот мальчонок на нашего сына похож.
- Да, я по голосу чую. У каждого настоящего мужика, голос особенный, как гудок паровоза. Издалека различить можно. Ты, это, займись. Постель постели, умыться там, пеленки постирать или еще чего там. А я на станцию.

Прасковья удивленно посмотрела.
- Надо! - как отрезал Влас Силыч.

Вернулся через час. Бросил хмуро:
- Позвонил в Ольховку. Попросил послать гонца к сыну, чтобы приезжал. Матриса утром пойдет. Зацепит.
- Приедет он, как же.
- Я сказал, что помираю.
- Типун тебе на язык и два на задницу.  Как такое можно говорить? Накаркаешь.
- Ну, пошутил, пошутил. Сказал, что ты умираешь. Разве он ко мне приедет? Может, к тебе, что-то шевельнется.

Запрещенный прием сработал. Сын приехал утром и первым делом, что увидел, как мать несет на коромысле два ведра с водой, лавируя  по узкой заснеженной тропинке. Не каждой молодухе такое по плечу.
- Ну, батя, погоди. “Мать помирает”. Да за такие шутки.
Подумал и осекся.

На крыльце заметил девушку с ребенком, похожую на Катю. Молнией время вернулось вспять. Рядом сурово стоял отец. Отпираться, изворачиваться, что-то придумывать шансов не оставалось.

- Ну, было дело под Полтавой? – голос отца был подозрительно примирительным.
Сергей кивнул.
- Отойдем в сторонку, покурим. Так, что же ты, подлец, молчал столько времени?
- А, может это не мой ребенок?
- Чей же тогда? - Аргумент был убедительный. - Мы с матерью уже все экспертизы провели и допрос с пристрастием, и чего она, на ночь глядя, к тебе поехала? Вот и не спорь. Принимай сына. Смирись. А, то ты так никогда не женишься, а тут внук готовый. Мы – то с матерью на ее стороне.

Нарастающий гул состава разрезал морозную тишину. Машинист проходящего поезда заметил Власа Силыча и все его семейство и не по инструкции  дал пять протяжных гудков. Стало быть, пятеро теперь будет на стации, возможно, еще  оживет, забурлит жизнь. Чудны дела твои, господи.