Последняя игра Януша Старика. Чистовик

Память.

Старик отложил потертый микрофон на стол. Откинувшись в перешитом вдоль и поперёк, как жертва хирурга-изувера, кожаном кресле, покрытом к тому же заплатами, он привычным движением вынул из внутреннего кармана легкой брезентовой куртки блестящую лаком курительную трубку. С минуту старик ласково её разглядывал в зелёном свете диода, украшавшего микрофон. Микрофон был подключен к компьютеру внушительного вида.  Его экран погас: от старости он временами впадал в забытье. На лице старика стали плясать тени прошлых лет, его поглотили воспоминания.  Тонкие губы старика дрогнули в усмешке - смеси иронии и печали, ностальгии и сарказма. Казалось, воспоминания так сильно поглотили его, что, приди ему конец, он бы не заметил… 
   Однако старик вскоре опомнился и внезапно начал активные действия. Пошарив в другом кармане, вынул  резной деревянный ящичек: помесь табакерки и спичечного коробка, бывший  его гордостью. Как и трубка, ящичек был вырезан самим стариком давным-давно, скорее для того, что бы отвлечься, нежели по острой необходимости.  Табак тогда, помниться начал стремительно дорожать.
     Всё ещё размышляя о прошлом, старик неспешно открыл ящичек. Две трети его занимал табак. Треть, отделившись тонкой перегородкой, длинные и мощные спички.
   И табак и спички старик научился выращивать и изготавливать примерно тогда, когда вырезал свою трубку. Полезный, как оказалось, навык.
    Перебравшись в Долину, старик удачно вписался в нехитрую систему местного бартера. Всем нужны спички. Старик обменивал их на съестное, животный или птичий жир: на всё, в чём испытывал необходимость. Обменивал спички, соль, некоторые химикаты и, как ни странно - информацию.
    Как и  любая другая,  деревенька, ставшая приютом  старику, не мыслила себя без сельского хозяйства. «Все своё!», как говорят сами жители, гордо уперев мозолистые руки в бока. Успешному земледелию способствовал местный климат – результат обособленности Долины и термальной активности под ней. Холодные ветра, циклоны и прочие погодные напасти внешнего мира, совсем распоясавшиеся в эпоху Климатических Войн,  разбивались об окрестные горы, не успевая навредить земледельцам.
    На юго-западе Долины били в небо столбы пара и кипятка. Земля там была сухая и вся покрыта трещинами. Росли  там какие-то диковинные жёлто - бирюзовые цветы, их запах напоминал запах свежих лимонов и роз: вместе. Также росла там редкими кочками трава насыщенно – зелёного цвета, напоминавшая вьющиеся волосы. Росли маленькие корявые деревья, походившие то ли на липу, то ли на березу, то ли на сосну.  А то и на всё сразу. Чёрт его знает что.
    В народе это место считалось гиблым  и называлось Чёртова кухня. Там, чуть в стороне от огромного кратера, непонятного происхождения и находилось жилище старика.
    Согласно местным легендам, эта чудная с виду хибарка, когда-то принадлежала одному колдуну, который, несчастно влюбившись в дочь подземного Владыки, бросился в итоге в тот самый кратер. А дочь же Владыки, будто бы и по сей день рыдает где-то в подземной темнице и слёзы её поят земли Долины, наполняя местный источник.
    Многое говорили старожилы о том месте. Говорили: выходят там на поверхность жерла бесовских кухонь. Говорили: всех, дерзнувших сунуться туда, демоны и духи утаскивали под землю, кто его знает зачем. Говорили, что Великий Кратер – есть ворота, а куда – никто не знал, то ли в прошлое, то ли в иные миры…
   Чёртову кухню обходили стороной.
    Старик же был куда прозорливее большинства жителей Долины. Ему удалось обуздать подземные силы. Система из особо устойчивых к агрессивным средам труб, турбин и трёх мощных генераторов, по сути - электростанция, установленная им в первые же месяцы пребывания тут, хоть и стоила ему большей части сбережений, но зато в Долине появилось электричество.
    Появилась и пристройка рядом с колдовской хибарой – лаборатория старика. Все чертежи он составил сам, детали пришлось заказывать и перевозить в Долину грузовиком. Увы, далеко не все жители Долины оценили по достоинству его старания.
   Безусловно, они с радостью солили свою пищу, разжигали очаги спичками, горящими зелёным пламенем, травили сорняки химикатами… Всё так, но стоило старику закрыть за собой дверь, унося то, что они принесли в обмен на все эти дары прогресса, они плевали на доски его крыльца, шептали «Помилуй, Мать Земля» и пятились задом, делая семь шагов.
   На то были свои весомые причины...
   Лето в Долине начиналось рано и поздно кончалось. За сезон снимали три урожая, это в плохой год.  Если год был хорошим, погреба были забиты доверху уже к середине лета. Каждый выращивал свеклу, морковь, капусту… 
  Добывали кедровый орех в вековой роще. Долина славилась изысканными козьими сырами и кедровым хлебом (тайна местной кухни) - объедение. Варили самогон и пиво из чего только могли придумать. Ставили берёзовую бражку.  Разводили кур, гусей, коз и овец. Держали коров и быков.  Быки в основном были нужны в качестве тягловой силы: например тогда, когда приходила пора вспахивать поля. 
   А когда то давно их предков запрягали в телеги торгового каравана, который уходил затем в город…
   Конечно, кое-чего, порой, не доставало. Раньше заморские специи, рыбу, особо редкие лекарства, иногда даже какие – то книги: всё, чего так или иначе не хватало жителям Долины, меняли на сыр, орехи, пиво и самогон на городском портовом рынке.
   Однако город зачах. Рассказывали, что последний торговый караван, войдя туда, оглох от тишины. Раньше полный жизни, кишащий страстями и делами, город стал угрюмым призраком, а море, видимое из любой его точки, как будто ожило,  как будто поменяло свой цвет…
 Оно ужаснуло увидевших. Так говорят старожилы.
   Жители Долины, было, приуныли: как же так, без рыбы? А соль? Лекарства? А если это конец? Если скоро наш черёд? Но сельская жизнь тем и хороша, некогда унывать, на уныние решительно не хватает времени. Вот прополка, коз надо доить, коров,  кормить кур, крыша прохудилась, за водой бы сходить до вечера…
  Да и старик вскоре почти смог заменить почти всё рыночное многообразие. Хорошо иметь свою лабораторию. Только вот за крыльцо порой было обидно - он недолюбливал всякие суеверия.
  Итак, забив, как следует, свою трубку табаком, старик разбудил задремавший экран, нетерпеливо пошевелив контроллер. Из недр памяти пыльного компьютера откопал несколько песен, дал команду «Воспроизвести в случайности» и, наконец,  принялся раскуривать.
    В углах хибары проснулись, прокашлялись, загудели басом репродукторы. Компьютер сеял сантименты, орудуя голосом грустной дамы, певшей о памяти и прогулках под потемневшим небом под плавающий звук электрогитары.
   Не хватало только пепельницы, старик исправил это. Скрипнув, кажется, на всю округу, он открыл ящик письменного стола и достал её. То есть его: предметом, ставшим пепельницей старика, был человеческий череп, раньше принадлежащий хозяину табачной лавки. В отличие от старика, тот (при жизни, конечно) пользовался черепом по его прямому назначению, и иногда его почёсывал, подсчитывая прибыль и убытки. К сожалению, а может и к счастью, табачный воротила стал жертвой религиозных фанатиков, слепо уверенных в близком конце всего сущего.
  Старик прицокнул языком, при этом левый угол его рта собрал морщины в усмешке. Он сокрушенно покачал головой.  «Куда же они дели твоё тело, старина?», череп, естественно молчал.
   Песня печальной дамы сменилась джазовой притчей о грешнике, искавшего спасения у кого только можно.
   Внезапно старик развернулся, скрипнув кожаной обивкой. Вскочив с кресла (оно откатилось к столу), он начать копаться в дальнем и тёмном углу лачуги, поднимая клубы густой пыли. Оставленная трубка обиженно дымила на столе. Упало что-то тяжёлое, старик тихо и беззлобно выругался, «Чёртова винтовка!», чихнул.
   Прошло некоторое время, и поиски увенчались успехом, наградой старику за труды стала обувная коробка, измочаленная на гранях, пыльная и покрытая треснувшей краской. «Нашёл!». Вернувшись в кресло, старик положил коробку на стол перед собой, уделил внимание начавшей гаснуть трубке, почесал бороду левой рукой, задумался и переключил с воплей о грешнике на степенную джазовую импровизацию. Докурив, он торопливо выбил пепел в череп бедолаги - табачника, вернул трубку и ящичек в недра куртки и, вытянув жадно дрожащие руки над коробкой, замер в предвкушении.
   Раньше, в городе, так открывали подарки на юношеский праздник, кажется, он назывался «День шагнувших в будущие», или что то в этом роде. Старик уже плохо помнил об этом…
  Не в силах себя сдерживать, он сдёрнул  крышку, бережно отложив её на стол, слева от коробки.
  В коробке аккуратно лежали кожаные новые полуботинки, они словно источали свой собственный свет, теплый и уютный.  Всё в стариковской хибаре преобразилось -  паутина, полки с различной аппаратурой, мотками кабеля и проводов. Калека-комод, уютно продавленный диван старика слева от стола, старый и горбатый от времени шкаф. Всё выплыло из мрака навстречу заветной коробке, словно кроме обуви в ней было ещё что-то незримое, эфемерное, но непобедимое временем и даже смертью…