Глава 1. Отменный большой малый

Почему, вопрошает Феофания Болящая, людям так нравится шум? И отчего шум так важен? Совсем рядом нечто издало звук рожающей коровы. Это оказалась старая шарманка, заведённая вручную потёртым мужиком в поношенном цилиндре. Бочком-бочком, да отошла она изо всей своей вежливости, но разносящийся звук обладал клейким свойством; казалось, если позволить ему, он попытается проследовать за тобой до дома.
А ведь это был лишь один из множества звуков в огромном котле шума, порождаемого целиком и полностью людьми вокруг, причём порождаемого целиком и полностью людьми, старающимися целиком и полностью породить больше шума, чем порождают его другие. Пререкаясь ли по поводу импровизированных прилавков, вылавливая ртами из бадьи с водой яблоки и лягушек в порядке традиционной забавы (1), подбадривая мастеров кулачного боя и усеянную блёстками эквилибристку, торгуя сахарной ватой во всю ивановскую и, чего греха таить, прилично так нажираясь.
Воздух над зелёным холмистым меловым плоскогорьем теснился шумом. Будто население двух-трёх городов сошлось на вершины холмов. Так что здесь, где обыкновенно раздавался разве что случайный крик сарыча, теперь раздавался крик всех и каждого. Это называется веселиться. Единственными, кто вообще не шумел, были воры и карманники, идущие на дело с похвальным молчанием, да они и не подходили к Феофании; кто бы потащил кошелёк у ведьмы? Если повезёт, пальцы останутся целы. По крайней мере, этого они и боялись, а любая здравомыслящая ведьма поддержит их в этом страхе.
Когда ты суть ведьма, ты суть все ведьмы, подумала Феофания Болящая, идя сквозь толпу и таща за собой за верёвочку на рукояти помело. Помело парило в паре метров над землёй. Её это стало немножко напрягать. Работало-то всё безотказно, но тем не менее, поскольку вокруг на ярмарке повсюду были дети, тоже тащившие воздушные шарики на верёвочках, ей не отделаться было от ощущения, что она из-за этого выглядит более чем глуповатенько, а из-за чего одна ведьма выглядит глуповатенько – из-за того все ведьмы выглядят глуповатенько.
С другой стороны, если привязать его где-нибудь к изгороди, обязательно найдётся ребёнок, который на спор отвяжет верёвочку и залезет на помело, в каковом случае он, скорее всего, полетит прямо в верхние слои атмосферы, где воздух перманентно пребывает в замороженном состоянии, и хотя она в теории могла бы отозвать своё помело и оттуда, матерей бы весьма и весьма расстроила перспектива суровой необходимости размораживать собственных детей в солнечный день позднего лета. Получилось бы нехорошо. Пошли бы разговоры. О ведьмах всегда говорят.
Она снова подчинилась необходимости тащить помело за собой. Если повезёт, подумают, что она таким комичным образом присоединилась к духу торжества.
Тут большое значение имеет этикет – даже на таком обманчиво беззаботном мероприятии, как ярмарка. Она – ведьма; как знать, что может случиться, позабудь она чьё-то имя или, ещё хуже, запомни она его неправильно? Что случится, позабудь ты все эти междоусобчики и распреньки, кто там не разговаривает с соседями и т.д. и т.п. и более того и далее по списку? Феофания понятия не имела, что такое ‘минное поле’, но если б имела, понятие показалось бы ей знакомым.
Она была ведьмой. Для всех деревень в пределах Мела она была ведьмой. Уже не только для её деревни, но и для всех остальных – аж до самого городка Над-ляжками-во-ржи, а это, между прочим, целый день ходьбы отсюда. Местность, которую ведьма почитает за свою и для жителей которой делает что положено, называется у ведьм ведьмаческим владением, а учитывая, какие ведьмам порой достаются владения, это ещё очень даже ничего. Не у многих ведьм в распоряжении целая залежь обнажённой породы, даже если оная покрыта преимущественно травой, а трава преимущественно покрыта овцами. А сегодня овцы всего плоскогорья были предоставлены самим себе и могли заниматься всем, чем обычно занимается овцы, когда их предоставляют самим себе, что, предположительно, не сильно отличается от того, чем они занимаются, когда за ними наблюдают. И овцы, о которых по обыкновению сверх меры пекутся и пасут стадом, сегодня не представляли собой ровным счётом никакого интереса, ведь прямо здесь и сейчас шло замечательнейшее и увлекательнейшее в мире мероприятие.
Надо признать, ярмарка-скоблёжка – это единственное из замечательнейших и увлекательнейших в мире мероприятий для тех, кто не имеет обыкновения путешествовать далее, чем на шесть вёрст от дома. Тому, кто живёт в окрестностях Мела, придётся встретить на ярмарке всех, кого он знает (2). Именно там вы вероятнее всего встретите человека, с которым поженитесь. Девушки здесь определённо носят лучшие из своих платьев, а парни носят на лицах выражение, полное надежды, а на головах волосы, прилизанные дешёвой помадой для волос или, типичнее, слюной. Лучше получается у выбравших слюну, потому что дешёвая помада действительно очень дешева и в жару зачастую тает и течёт, в результате чего молодые люди перестают представлять хоть какой-нибудь интерес для молодых женщин, пылко надеясь как раз на обратное, и начинают вместо этого представлять интерес для мух, трапезничающих прямо с их голов.
Тем не менее, поскольку праздник едва ли можно назвать ‘ярмаркой, на которую пошёл в надежде получить поцелуй и, если улыбнётся удача, обещание получить другой’, ярмарку назвали скоблёжкой.
Скоблёжка проводится в течение трёх дней в конце лета. Для большинства людей на Мелу это праздник. Идёт уже третий день, и большинство людей говорят, что если тебя до сих пор не поцеловали, можешь уже идти домой. Фаню до сих пор не поцеловали, но, в конце концов, она была ведьмой. Кто знает, во что бы их могли превратить?
Поздним летом погода мягкая, для некоторых не впервой спать под открытыми звёздами, ну и под кустами. Именно поэтому, если хочется прогуляться ночью, не мешает быть внимательным, чтобы не споткнуться о чьи-нибудь ноги. Да чего греха таить, хватает на празднике и того, что тётушка Ох – ведьма, побывавшая замужем за тремя мужьями – называла самостоятельным увеселительным мероприятием. Как жаль, что тётушка живёт на самой вершине гор, ведь ей понравилась бы скоблёжка, а Фане понравилось бы её лицо после того, как та увидела бы великана (3).
Он – а это совершенно определённо он, на счёт этого и сомнений быть не может – был вырублен в дёрне тысячи лет назад. Белый контур на зелёном фоне, он принадлежит к тем дням, когда приходилось думать о выживании и плодовитости в опасном мире. Ах да, ещё он был вырублен – по крайней мере, такое складывается впечатление – до того, как были изобретены штаны. На самом деле, сказать, что на нём нет штанов – значит не сказать ничего. Отсутствие на нём штанов прям-таки бросается в глаза. Нельзя просто пройтись по дорожке, тянувшейся вдоль подножия холмов, не заметив, что там находится огромное, своего рода, отсутствие чего-то – например, штанов, – и не заметив того, что находится там вместо них. Это определённо фигура человека без штанов, и точно не женщины.
Каждому, пришедшему на скоблёжку, положено принести с собой лопатку или даже нож, чтобы прочистить путь вниз по крутому склону, выкорчевав все сорняки, выросшие тут за прошедший год, и позволяя кроющемуся под ними мелу засиять со всею свежестию, чтобы великан стал заметен во всей своей красе, будто и без этого не был. От девчонок, работающих на великане, всегда раздаются хиханьки да хаханьки.
А причина хиханек и обстоятельства хаханек ну никак не могли не навести Фаню на мысль о тётушке Ох, которую обычно можно увидеть где-то позади бабы Яроштормицы с большой ухмылкой на лице. О ней, в общем, думали, как о старушке-веселушке, но её натура этим не исчерпывается. Формально она никогда не числилась учителем Фани, но Фаня не могла удержаться, чтобы не научиться всякому от тётушки Ох. Она улыбалась про себя, думая об этом. Тётушке ведомо всё это древнее и тёмное – древняя магия, магия, для которой не нужны ведьмы, магия, по умолчанию заложенная в людей и окружающий ландшафт. Всё это связано с такими понятиями, как смерть, брак и помолвка. И обещания, которые становятся обещаниями, даже если некому их услышать. И всеми теми вещами, из-за которых люди стучат по дереву и никогда-никогда не ходят под чёрной кошкой.
Не нужно быть ведьмой, чтобы это понимать. Мир вокруг становится более – ну, что ли, более реальным и подвижным в такие моменты. Тётушка Ох называет это явление ‘надчувственным’ – нетипично пафосное слово для женщины, от которой скорее ждёшь чего-то вроде ‘Мне, пожалста, коньячку, а лучше двойного, чтоб два раза не наливать’. Она рассказывала Фане о былых временах, когда ведьмам жилось вроде как веселее. Вещи, которыми они занимались при смене времён года; все эти мёртвые обычаи, живущие нонче лишь в народной памяти, которая, по словам тётушки Ох, и глубока, и темна, и дышит, и никогда не гаснет. Обрядики.
Особенно Фане нравилось про огонь. Фане нравился огонь. Это был её любимый первоэлемент. Он считался таким могущественным и таким страшным для сил тьмы, что люди даже женились, прыгая через костёр за руки (4). Очевидно, при этом не мешало произнести небольшое заклинание, если верить тётушке Ох, которая не замедлила тут же сообщить Фане его слова, которые сразу застряли у неё в голове; многое из того, что сообщает вам тётушка Ох, имеет тенденцию там застревать.
Но то дела минувших лет. Все теперь как-то остепенились, кроме тётушки Ох и великана.
На землях Мела вырезаны и другие фигуры. Одна из них – белая лошадь, которая, думалось Фане, вырвалась однажды из земли и прискакала её спасти. Теперь ей было интересно, а что случится, выйди и великан таким же образом из земли – ведь было бы совсем не просто найти восемнадцатиметровые с гаком штаны в спешке. А ведь, как ни крути, без спешки не обошлось бы.
Она сама хихикнула по поводу великана всего лишь-то однажды, да и то было давно и неправда. Существует только четыре вида людей в мире: мужчины, женщины, волшебники и ведьмы. Волшебники в основном живут в университетах больших городов, им нельзя жениться – причина, почему нет, полностью ускользает от Фаниного понимания. Как бы там ни было, едва ли можно увидеть их в здешних краях.
Ведьмы – определённо женщины, но большинство из тех, что постарше и которых знавала Фаня, также никогда не были замужем, преимущественно потому, что тётушка Ох к тому времени уже израсходовала весь запас потенциально годных мужей, но также, может быть, и потому, что у них не было времени. Конечно, то и дело случалось, что ведьма могла выйти замуж за кого-то из знати, как сделала Маграт Ланкарская, в девичестве Чеснок, хотя, по общим отзывам, теперь она занимается только травами. Но единственной молодой ведьмой, знакомой Фане, у которой когда-либо находилось время на ухаживания, была её лучшая подруга там, в горах: Петулия – ведьма, ныне специализирующаяся на свинарной магии и скоро собирающаяся выйти за приятного молодого человека, который вот-вот унаследует отцовскую свиноферму (5), что делает его практически аристократом.
Но ведьмы не только очень заняты, они ещё и в стороне – Фаня это сразу усекла. Ты среди людей, но не такой, как они. Всегда есть какая-то не то отдалённость, не то отделённость. Для этого даже не надо ничего делать, так получается в любом случае. Девушки, которых она знала с таких младых ногтей, что они ещё девчонками вместе резвились и игрались в одном исподнем, приседают теперь перед ней в реверансе, и даже старики берутся за свои чёлки, или то, что они считают чёлками, когда она проходит мимо по тропке.
Так делается не просто из уважения, но и некого страха. У ведьм свои тайны; они приходят на помощь, когда нужно принять роды. Когда женишься, неплохо бы, чтобы при этом присутствовала ведьма (даже если не очень понятно, для чего – чтобы принести удачу или отвести неудачу), а когда умираешь – опять же рядом ведьма, чтоб указать тебе путь. У ведьм есть тайны, которыми они никогда не делятся… скажем так, с теми, кто не является ведьмами. Между собой же они могут собраться на косогоре, чтобы пропустить по одной или двум (или в случае тётушки Ох, по девяти), и кудахтать про всякие сплетни.
Но никогда про настоящие тайны, те самые, о которых никогда не расскажешь – о вещах сделанных, услышанных и увиденных. Столько тайн, что боишься, как бы они не дали течь. Тоже мне повод для обсуждения – увидеть великана без штанов, это по сравнению-то с тем, что могла увидеть ведьма.
Нет, Фаня не завидовала Петулии по поводу её романа, который, должно быть, случался в больших сапогах, нелестных резиновых передниках и дожде, не говоря уже об ужасной куче ‘хрюканья’. Она завидовала, однако, её здравомыслию. У Петулии всё было под контролем. Она знала, какого хочет будущего, закатала свои рукава и сделала его реальностью, пусть даже по колено в ‘хрюканье’.
Каждая семья, даже в горах, держит по крайней мере одну свинью в качестве мусорного ведра летом и свинины, грудинки, ветчины и колбасы в остальное время года. Свинья важна; бабушку свою будешь лечить скипидаром, а вот если свинья заболела, будь добр посылай за свинарной ведьмой немедленно, да ещё и плати ей, причём хорошо плати – в основном колбасой.
Ко всему прочему, Петулия – профессиональная поросячья утомительница, она прям не знает равных в благородном искусстве утомления. Фаня думала, что лучшего слова и не подобрать; подруга её может присесть рядом со свиньёй и говорить с ней спокойно и мягко о вещах чрезвычайно скучных до тех пор, пока не берёт верх какой-то странный поросячий механизм, после чего та счастливенько призёвывает и грохается оземь – уже не живая свинья, а готовая стать весьма важным вкладом в семейный рацион на весь последующий год. Это может показаться не самым лучшим исходом для свиньи, но, учитывая грязный и, в первую голову, шумный способ, которым умирали свиньи до изобретения поросячьего утомления, это, во вселенском плане, определённо намного лучшее решение, как ни крути.
Одинокая в толпе, Фаня вздохнула. Тяжко, когда носишь чёрную заострённую шляпу. Потому что, нравится это или нет, ведьма – это её заострённая шляпа, а заострённая шляпа – это ведьма. Из-за неё люди с тобой осторожны. Они почтительны, о да, и зачастую немного на нервах, как если бы ожидая, что ты заглянешь им в головы, что в принципе можно сделать, используя старые добрые ведьмаческие примочки – С-Первого-Взгляда и Второе-Что-В-Голову-Придёт (6). Но эти примочки и не относятся к настоящей магии. Кто угодно может им научиться, если рассудок хотя бы поцеловал его в лоб, хотя иногда даже след такого поцелуя трудно сыскать. Люди часто так заняты своей жизнью, что никогда не перестают изумляться, как же это так у них получается. А вот ведьмы умеют, а значит, востребованы: о да, ещё как – востребованы практически всё время, но, в очень вежливой и определённо неозвучиваемой форме, не совсем желанны.
Это тебе не горы, где люди привыкли к ведьмам; люди на Меле, может, и дружелюбны, но не друзья – не настоящие друзья. Ведьма иная. Ведьма знает то, чего не знаешь ты. Ведьма – это человек иного сорта. Ведьма – это та, кого тебе, наверное, лучше не злить. Ведьма – не такая как другие люди.
Случилось и Феофании Болящей быть ведьмой, и она ею стала, потому что ведьма нужна. Всем нужна ведьма, все просто не всегда это понимают.
И эффект налицо. Картинки из сказок с беззубой пускающей слюни бабкой ёжкой сметаются прочь каждый раз, когда Фаня принимает роды первенца у матери или облегчает путь старика к его могиле. Тем не менее, старые истории, слухи и сказки с картинками, похоже, держатся в мировой памяти без посторонней помощи.
Усложняет всё то, что на Мелу напрочь отсутствует традиция ведьмачества – ни одна ведьма не поселилась бы там, пока бабка Болящая жива была. Бабка Болящая, известное дело, была мудрой женщиной – достаточно мудрой, чтоб не быть ведьмой. На Мелу никогда не происходило ничего, что не одобрила бабка Болящая – по крайней мере, не дольше десяти минут.
Так что Фаня была ведьмой в одиночку.
И мало того, что теперь нет поддержки со стороны горных ведьм вроде тётушки Ох, бабы Яроштормицы и госпожи Баланс, так ещё и люди на Меле не очень знакомы с ведьмами. Другие ведьмы, вероятно, пришли бы и помогли, если б она попросила, конечно, но, хоть они этого и не сказали бы вслух, получилось бы, что она не может справиться с ответственностью, не подходит для выполнения поставленной задачи, не уверена, недостаточно хороша.
— Тётя Фаня? – раздался тревожный смешок.
Феофания оглянулась – то были две маленькие девочки в своих лучших платьицах и соломенных шляпах. Они жадно смотрели на неё, ну разве что с намёком на озорство в глазах. Она быстро прикинула, как себя вести, и улыбнулась им.
— Ах да, Ребекка Пардон и Агнеска Прямая, правильно? Чем я могу помочь вам двоим?
Стесняясь, Бекки Пардон произвела на свет маленький букет из-за своей спины и вперила его на вытянутой руке. Фаня, конечно, его узнала. Она сама делала такие для старших девочек, когда была младше, просто потому что так принято – ещё одна традиция Скоблёжки: охапочка диких цветов, собранных с плоскогорья и связанных в охапку травой, вырванной – и это был важный момент, магический момент, – когда обнажается свежий мел.
— Если положишь его сегодня ночью под подушку, тебе приснится твой кавалер, – лицо у Бекки Пардон теперь совершенно посерьёзнело.
Феофания заботливо взяла слегонца привядший букетик.
— Так, посмотрим, - сказала она. – У нас тут побренделки обыкновенные, анютины подушки, семилистный клевер – к удаче, – побег снежных штанов лешего ломоноса, иван-в-стене, о! – щирица хвостатая и… - она уставилась на ало-белые цветочки.
Девочки спросили:
— Всё нормально?
— Позабудки (7)! – сказала Фаня резче, чем хотелось бы. Но девочки резкости не заметили, так что она продолжила, как ни в чём не бывало: - Довольно необычно встретить их здесь. Видать, перекинулись из чьих-то садов на дикую природу и растут теперя и в наших краях. Ну и вы, конечно, знаете, что связали их всех вместе полосками свечного камыша, из которого раньше делались лучины. Какой милый сюрприз. Большое спасибо вам обеим. Надеюсь, вам весело на ярмарке…
Бекки подняла руку:
— Извини, тётенька.
— Ты хотела что-то ещё, Бекки?
Бекки зарозовелась и в спешном порядке провела совещание с подругой. Затем повернулась обратно к Фане, ещё розоватее, но тем не менее полная решимости довести дело до конца.
— Нельзя же попасть в неприятности, просто задав вопрос, тётенька Фаня? Ну, то есть, просто один вопрос.
Похоже, будет вопрос из оперы ‘А как мне стать ведьмой, когда я вырасту?’, подумала Фаня, потому что задают обычно его. Девчонки видели её верхом на помеле и думали, что это и значит быть ведьмой. Вслух же она сказала:
— Не от меня, по крайней мере. Спрашивай, что ты хотела.
Бекки Пардон уставилась на свои ботинки:
— У тебя есть интересное место?
Ещё один талант, нужный ведьме, - не позволять своему лицу выдавать мысли, в частности будто она аршин проглотила – только бы этого не допустить. Фане удалось сказать без единой дрогнувшей нотки в голосе, без малейшей перекособоченной улыбки на лице:
— Очень интересный вопрос, Бекки. Можно поинтересоваться, почему ты хочешь это знать?
Девочка повеселела, потому что вопрос, похоже, только что перешёл в статус социально приемлемых:
— Ну, я спросила у бабушки, смогу ли я стать ведьмой, когда подрасту, а она сказала, что не надо мне такого хотеть, потому что у ведьм нет одного места.
Фаня быстро подумала на виду у двух серьёзных пар немигающих блюдец. Это хуторские девочки, подумала она, так что видали они, и как кошка рожает котят, а собака щенят. Видели они и рождение ягнят, а может, как корова рожает телёнка – это всегда дело шумное, такое вряд ли пропустишь. Они знают, о чём спрашивают.
Тут Агнеска присоединилась к разговору со своим:
— Просто если это так, тётя Фаня, то лучше мы возьмём свои цветы обратно, раз мы их тебе уже показали, потому что, может, не в обиду сказано, немножко зазря дали.
И она шарахнулась назад.
Феофания не ожидала услышать собственный смех. Давно уже она не смеялась. Оборачивались головы, чтоб услышать, в чём там соль, а ей удалось схватить обеих девчонок прежде, чем те убежали, и покружить их.
— Молодцы, - похвалила она. – Приятно время от времени встретить разумный ход мыслей. Никогда не стесняйтесь спрашивать. А ответ на ваш вопрос таков, что ведьмы – те же люди, как все остальные, это что касаемо до одного места, одначе зачастую они так заняты угорелой беготнёй, что им некогда о нём подумать.
Похоже, девчонки вздохнули с облегчением – их работа не прошла совсем даром и Феофания была готова для следующего вопроса, который исходил снова от Бекки:
— Так у вас есть кавалер, тётя Фаня?
— Прямо сейчас – нет, - живо ответствовала Фаня, подавляя естественное выражение лица, чтобы не выдать себя. Она показала букетик. – Но кто знает, если вы составили его правильно, тогда у меня будет другой – в таком случае из вас выйдут ведьмы получше, чем я – уж это точно.
От такой откровенной чепухи девочки просияли, что положило конец вопросы.
— А теперь, - сказала Фаня, - вот-вот начнётся сырная гонка по склону. Уверена, что вы не захотите её пропустить.
— Нет, тётя Фаня, - ответили они хором. Перед самым уходом, исполненная облегчения и важности, Бекки погладила Фаню по руке: - С кавалерами бывает дюже трудно, тётенька, - сказала она с уверенностью человека, прожившего на земле все восемь – её возраст Фаня знала точно – лет.
— Спасибо, - сказала Фаня, - Я обязательно буду иметь это в виду.
Когда доходит до предлагаемых на ярмарке забав – корчить рожи через хомут, драться подушками на смазанной салом жерди или даже ловить ртом лягушек, – Феофания в принципе может иной раз на них заглянуть, а может и остаться в стороне, чаще предпочитая остаться в стороне. Но она всегда не прочь полюбоваться на хорошую сырную гонку – то есть, всякий разный сыр, катящийся по склону до самого низа, но только не через великана, а то никто не захочет этот сыр потом есть.
То были твёрдые сыры, иногда изготовленные специально под местность, по которой предстояло катиться, то есть, на которой проводилась сырная гонка, и изготовитель победоносного сыра, достигнувшего подножия невредимым, выигрывал пояс с серебряной пряжкой и всеобщим восхищением.
Фаня была профессиональным сыроделом, но никогда не участвовала. Ведьмы не могут участвовать в такого рода соревновании, потому что если выиграешь – а она знала, что изготовила пару-другую сыров, которые в принципе конкурентоспособны – все будут говорить, что это нечестно, потому что ты ведьма; ну, они так подумали бы, а вслух это произнесли бы лишь очень немногие. А если не выиграешь, люди скажут: что это за ведьма такая, которая даже не может изготовить сыр, который побьёт простые сыры, изготовленные простым людом вроде нас?
Лёгкое движение толпы ознаменовало начало сырных гонок, хотя у открытого навеса, под которым ловили ртом лягушек, по-прежнему было полно народу, ведь это очень смешной и надёжный источник развлечения, особенно для тех, кто, в общем-то, сам и не ловит этих лягушек своим ртом. К прискорбию, человек, который клал хорей прямо себе в штаны и по всей видимости удерживал свой личной рекорд в девять хорей, не приехал на ярмарку в этом году, и люди гадали, не утратил ли он своей хватки. Но рано или поздно все плавно смещались в сторону исходной линии сырных гонок. Такова традиция.
Склон здесь в самом деле очень крут, и каждый раз имеет место громкоголосое соперничество между владельцами сыров, ведущее с толчкам, тычкам, пинкам и синякам; подчас у кого-то оказывается сломана рука или нога. Всё шло как положено, пока ожидающие старта люди равняли свои сыры по исходной линии, пока Феофания не увидела – и похоже, увидела она одна – опасный сыр, катящийся вверх сам по себе. Он был чёрен от пыли, а привязана к нему была сине-белая ткань.
— О нет, - сказала она. – Гораций. А там, где ты, там жди беды. – Она совершила поворот вокруг своей оси, тщательно высматривая признаки того, чего здесь не должно было быть. – А теперь просто слушайте меня, - сказала она себе под нос, - я знаю, что по крайней мере один из вас должен быть где-то поблизости. Это мероприятие не для вас, оно рассчитано только на людей. Понятно?
Но было слишком поздно. Ярмаркамейстер в большой шляпе со шнурком вокруг свисающих полей дунул в свисток, и сырная гонка, по его выражению, стартовала – что звучит куда солиднее, чем ‘началась’. А человек со шнурком вокруг шляпы никогда не станет использовать обычное слово там, где подходит слово солидное.
Фаня едва смела смотреть на это. Бегуны не столько бежали, сколько катились и скользили за своими сырами. Она всё же услышала крики и вопли, которые поднялись, когда чёрный сыр мало того, что врезался в лидера гонки, но принялся теперь каждую минуту разворачиваться и снова катиться вверх по склону с тем, чтобы с разгону впиливаться в очередной из обычных, ни в чём не повинных сыров. Она только различала слабый вибрирующий рокот, идущий от него, когда он почти достигал вершины холма.
Участники сырной гонки кричали на него, старались схватить и молотили его палками, но незаконный сыр прорезал свой путь вперёд, снова достиг подножия с небольшим отрывом от кровавой толпы людей и сыров, набившихся в кучу мала, затем легко покатился обратно на вершину и сдержанно уселся там, по-прежнему слегка вибрируя.
У подножия склона вспыхивали бои между наездниками сыров, всё ещё способными ударить кого-то, а поскольку все зрители теперь наблюдали за потасовкой, Фаня воспользовалась возможностью стащить Горация из поля всеобщего обозрения и запихать в свой куль. В конце концов, Гораций принадлежал ей. Другими словами, она его изготовила, однако в сырную смесь, должно быть, попало нечто лишнее, потому что Гораций был единственным в своём роде сыром, питающимся мышами и, если не пригвоздить его к месту, также и другими сырами. Не удивительно, что он так поладил с НакМакФиглами (8), которые сделали его почётным членом своего клана. Этот сыр пришёлся по ним.
Исподтишка, надеясь, что никто не заметит, Фаня поднесла мешок ко рту и сказала:
— Ну разве так себя ведут? И не стыдно тебе?
Мешок колыхнулся, но она знала, что слово ‘стыд’ не входит в словарь Горация, равно как и все остальные. Она опустила мешок, слегка отошла от толпы и сказала:
— Я знаю, что ты тут, Роб в Гроб.
Тут он и был – тут как тут, сидел на её плече. Она чуяла его. Вопреки тому, что НакМакФиглы имеют к мытью весьма опосредованное отношение, разве что не пойдёт дождь, от них всегда пахнет чем-то вроде слегка перебродившего картофеля.
— Крыница желала, дабы я проведал, как ты поживаешь, - сказал вождь клана фиглов. – Ты не хаживала до кургану, дабы навестить её, последние две недели, - продолжал он, - и, разумею, устрашилася она, что с тобой могла приключиться беда, ить ты тяжко трудишься и всё в таком духе.
Фаня простонала, но только про себя. Сказала же она:
— Весьма великодушно с её стороны. Всегда столько дел; конечно же, крыница знает об этом. Что бы я ни делала, всегда остаётся сделать что-то ещё. Конца-края планам не видно. Но беспокоиться не о чем. У меня всё в порядке. И, пожалуйста, не вытаскивай Горация опять при людях – ты же знаешь, как он перевозбуждается.
— Ну, по факту, надпись на сём транспаранте вон там гласит, что праздник для народа, а мы есмь более нежели народ. Мы есмь народный эпос! С эпосом не поспоришь! Окромя сего, желал я прийтить и выразить почтение большому малому без шаровар. Он – отменный большой малый, ошибки тут нема. – Роб в Гроб остановился, затем тихо прибавил: - Стало быть, могу молвити ей, что ты в полном порядке тут у себе, так?
На душе у него явно было тревожно, как если бы он хотел сказать больше, но знал, что это не будет принято благосклонно.
— Роб в Гроб, я была бы очень признательна, если бы именно это ты и сделал, - сказала Фаня, - потому что теперь мне многих надо перевязать, если я хоть что-то понимаю в этой жизни.
Внезапно Феофания краем глаза заметила, что выражение лица Роба до Гроба изменилось – он будто бы боролся с собой, заставляя себя выполнить неблагодарное поручение. В следующую секунду он неистово выпалил слова, которые его жена сказала ему передать:
— Крыница молвит, что в море куда больше рыбы, Фео!
И на мгновение Феофания застыла на месте, точно вкопанная. А затем, не глядя на Роба, тихо сказала:
— Поблагодари крыницу за то, что заблесновала сообщение. А мне нужно продолжать, если ты не против, Роб в Гроб. Обязательно поблагодари крыницу.
Большая часть толпы теперь почти достигла подножия склона, чтобы потаращиться, спасти или попытаться оказать посильную первую помощь стонущим участникам сырных гонок. Для зевак, конечно, это было просто очередное зрелище; не часто увидишь удовлетворённую кучу мала из людей и сыров; и – как знать – какие-то несчастные случаи могут оказаться по-настоящему интересными.
Фане, которая была рада, что нашлось, чем заняться, не пришлось пропихивать себе путь; остроконечная чёрная шляпа способна проторить в толпе тропу быстрее, чем святой проторит тропу через мелководное море. Она делала счастливой толпе знаки отойти, лишь однажды или дважды прибегнув к сильным толчкам, чтоб устранить со своего пути тех, до кого медленно доходило. На самом деле, как оказалось, список жертв в этом году не был слишком велик – одна сломанная рука, одно сломанное запястье, одна сломанная нога и огромное количество синяков, порезов и ссадин, вызванных тем, что люди большую часть пути проскользили по траве, которая не всегда дружелюбна к человеку. Как результат, несколько молодых людей находились в очевидно бедственном положении, но они совершенно определённо не собирались обсуждать свои раны с бабой, хотя в любом случае благодарствуем, так что она сказала им положить холодный компресс на поражённые участки, где бы те ни находились, когда вернутся домой, и смотрела, как они туда и похромали.
Ну что ж, она же сделала всё как положено. Использовала свои навыки на глазах у толпы зевак, которые чуть шеи себе не свернули, чтоб разглядеть её действия. И, судя по тому, что она только что подслушала от стариков и старух, она справилась со своей задачей вполне хорошо. Она допускала, что пара человек смутились, когда старик с бородой до пояса ухмыльнулся: ‘Девушке, которая умеет править кость, не составит труда найти мужа’, но и это минуло, и, поскольку делать больше было нечего, люди начали карабкаться в свой долгий путь обратно на холм… и затем мимо проехала карета, а затем, что хуже, остановилась.
Сбоку на карете красовался герб рода Напамятных. Сошёл молодой человек. По-своему довольно красивый, но вместе с тем по-своему настолько натянутый, что на нём хоть простыни гладь. То был Рональд. Не ступил он и двух шагов, как достаточно-таки неприятный голос из кареты сообщил ему, что он должен был дождаться, пока лакей откроет дверь, и ещё – чтоб он поспешил, потому что у них нет времени шататься вокруг целый день.
Молодой человек поспешил к толпе, в которой наметилась всеобщая тенденция подобраться, прибраться и прихорошиться, ведь, в конце концов, сюда шёл сын барона, которому принадлежит большая часть Мела и чуть ли не все их дома, и хотя он достойный малый, но демонстрация некоего уважения к его происхождению определённо будет мудрым ходом.
— Что тут случилось? Всё в порядке? – спросил он.
Жизнь на Мелу в основном приятственная, отношения между хозяином и слугой основываются на взаимном уважении; но, тем не менее, хуторские работники унаследовали понимание того, что не мудро говорить слишком много слов сильным мира сего, в случае того, если какие-либо из этих слов окажутся сказанными не к месту. В конце концов, в замке всё ещё была камера пыток, и хотя ей не пользовались сотни лет… что ж, всё-таки лучше перестраховаться, лучше встать в сторонку и предоставить слово ведьме. Если она и попадёт в беду, то всегда сможет улететь.
— Боюсь, это один из тех несчастных случаев, которые должны были произойти, - ответствовала Феофания, прекрасно осознавая, что она тут единственная из всего женского пола, кто не сделала реверанс. – Кое-какие сломанные кости, которые заживут, и несколько раскрасневшихся лиц. Всё уже улажено, благодарствуем.
— Так я и понял, так я и понял! Хорошая работа, юная барышня!
На мгновение Фане показалось, что она отведала вкус собственных зубов. Юная барышня – от него? Это было почти, но не совсем, оскорбительно. Однако, больше никто, похоже, этого не заметил. В конце концов, это такой язык, на котором знать разговаривает, когда пытается быть дружелюбной и жизнерадостной. Он пытается говорить с ними, как говорит его отец, подумала она, но его отец делает это по наитию и у него это хорошо получается. Нельзя говорить с народом так, будто ты на общественное заседание пришёл.
— Премного тебя благодарю, господин, - сказала она.
Ну, пока что не так уж и плохо, если не считать, что теперь дверца кареты снова открылась и изящная белая ножка коснулась гальки. Это была она: то ли Анжелика, то ли Летиция, то ли кто-то ещё из теплицы; вообще-то Фаня точно знала, что это Летиция, но ей, конечно же, можно простить эту врединку, которую она позволила себе в голове наедине со своими мыслями. Летиция! Что за имя такое. Как будто птица куда-то полетела, да не долетела - чихнула и камнем рухнула вниз. Потом, кто такая Летиция, чтобы удерживать Роланда вдали от ярмарки-скоблёжки? Он должен был побывать на ней! Его отец обязательно побывал бы, если старик был бы в состоянии! Да поглядите! Белые туфельки! Долго бы они прослужили тому, кто вынужден трудиться в поте лица? Тут она сама себя оборвала: хватит врединки.
Летиция глянула на Феофанию и толпу с подобием страха и сказала:
— Поехали, пожалуйста. Матушка начинает сердиться.
Итак, карета укатила, и, к счастью, шарманщик укатил, и солнце укатило, и в тёплых тенях сумерек остались лишь некоторые. Но Феофания улетела домой в одиночестве – в выси, где только летучие мыши и совы могут увидеть её лицо.

________________________________________________

Примечания:

(1) Это делалось с завязанными глазами.

(2) Будучи ведьмой, она знала их очень хорошо.

(3) Это позже Фаня осознала, что все ведьмы, вероятно, уже летали над великаном, особенно учитывая, что едва ли возможно пропустить его, если летишь с гор к большому городу. Он навроде как выделяется на фоне ландшафта. А если говорить о тётушке Ох, та, наверное, ещё и разворачивалась, чтобы снова на него посмотреть.

(4) Очевидно, думала Фаня, когда прыгаешь через костёр, держась за руки, надлежит побеспокоиться о защитной одежде и чтобы под рукой имелись люди с ведром воды, так, на всякий случай. Ведьмы бывают какие угодно, но все они в первую голову практичны.

(5) Возможно, честолюбивым романтическим замыслам Петулии помогло то обстоятельство, что свиньи молодого человека необъяснимым и загадочным образом вечно хворали и требовали лечения от дизентирии, шорного запала, наглой рожи, зубного насоса, сглазного яблока, синдрома ног-на-стол, аномального нахождения грязи, острой хронической проницательности, вертежа-болтежа, вертлюжных и поехавших коленей. Ужасная напасть, учитывая, что добрая половина этих недугов обычно не встречается у свиней, а одно из них – заболевание, встречающееся только у пресноводной рыбы. Но соседи были впечатлены количеством усилий, приложенных Петулией для облегчения поросячьих страданий. Её помело прилетало и улетало в любое время дня и ночи. В конце-то концов, быть ведьмой – значит посвятить себя делу целиком и полностью.

(6) С-Первого-Взгляда значит, что ты можешь видеть, что к чему на самом деле, а Второе-что-в-голову-придёт значит, что ты думаешь о том, что думаешь. А в случае Тиффани порой имели место Третье и Четвёртое-что-в-голову-придёт, хотя с ними было очень трудно управиться, что порой приводило её прямо лбом в дверь.

(7) Позабудки – миленький ало-белый цветок, который дивчины дают своим парубкам в знак того, что больше никогда не хотят их видеть, или по крайней мере до тех пор, пока те не научатся как следует мыться и не найдут работу.

(8) Если вы до сих пор не знаете, кто такие НакМакФиглы: 1) скажите спасибо за свою спокойную жизнь; и 2) будьте готовы бить отход, если услышали как кто-то на высоте ваших лодыжек кричит ‘Блехаться!’ Строго говоря, они – один из волшебных народцев, но, наверное, не стоит им об этом говорить, если в ваших планах на будущее у вас всё ещё есть зубы.





Полночной тканью облекусь
Перевод романа Терри Пратчетта I Shall Wear Midnight