Глава 6. Явление Искусника

Феофания злилась на себя, что заспалась. Её мать по-хорошему должна была бы принести ей чашку чая. Но крыница была права. Она уже давно не спала как следует, и старинная, но уютная кровать просто растворила её в своих объятиях.
Всё-таки, могло быть и хуже, сказала она себе, когда они тронулись в путь. Например, на метле могли быть змеи. Фиглы только рады были, по выражению Роба, ‘почуяти ветер под килтами’. Фиглы были, пожалуй, лучше, чем змеи, но это только пожалуй. Они то и дело норовили пробежаться с одного конца метлы на другой, чтобы поглазеть на интересные вещи, над которыми пролетали, и когда она разок глянула через плечо, то увидела аж десятерых, висящих на кончике метлы или, если точнее, один из них висел на метле, а другой – на его ногах, третий – на ногах второго, и т.д. – до самого последнего фигла. Это веселуха у них такая – визги да смех, а килты и впрямь хлопают на ветру. Видимо, происходящий при этом всплеск адреналина компенсирует ощущение опасности и затруднённую способность обозревать местность - по крайней мере, ту, которую хотелось бы обозревать кому-нибудь другому.
Двое и впрямь потеряли хватку и выпустили из рук прутья метлы, уплывая прочь и вниз, одновременно махая руками своим братьям с криками ‘Эге-гей!’ и относясь ко всему происходящему в общем и целом как к забаве. Как правило, ударяясь об землю, фиглы отскакивают, хотя иногда повреждают её покров. Фаня не волновалась за их путь домой; несомненно, найдётся куча опасных существ, готовых выпрыгнуть на бегущего человечка, но к тому времени, когда человечек доберётся до дома, этих существ существенно поубавится. Вообще-то, фиглы вели себя – по фигловским меркам – вполне хорошо во время полёта, и даже не поджигали метлу, до тех пор, пока не оказались где-то в двадцати верстах от города, о коем происшествии провозвестил Вакула Дурень, очень тихо сказав ‘Ой’ и затем виновато пытаясь укрыть факт поджога прутьев путём водворения своего тела впереди пламени с целью его укрытия.
— Ты ведь опять поджёг метлу, Вакула, - сурово констатировала Фаня. – Что мы выучили в прошлый раз? Ни в коем случае не поджигаем метлу.
Метла затряслась, когда Вакула Дурень и его братья попытались затоптать языки пламени. Фаня исследовала местность под ними на предмет какого-нибудь мягкого и предпочтительно влажного места для посадки. Но сердиться на Вакулу было без толку; он жил в своём собственном мирке, точно повторявшем контуры Вакулы. Тут нужно было думать по диагонали.
— Вакула, мне просто интересно, - сказала она, когда противное дребезжанье в помеле возросло, - смогли бы мы с тобой совместными усилиями вычислить, по какой причине горит моя метла? Думаешь ли ты, что это как-то связано с тем фактом, что ты держишь спичку в своей руке?
Фигл посмотрел на спичку, как будто раньше никогда её не видел, затем положил её за спину и уставился на свои ноги, что было весьма храбро с его стороны, учитывая сложившиеся обстоятельства.
— Правда не знам, Фео.
— Видишь ли, - объясняла Фео, пока ветер хлестал вокруг них, - без достаточного количества прутьев я не могу нормально управлять метлой, и мы теряем высоту, при этом двигаясь, к сожалению, очень быстро. Может, ты смог бы помочь мне с этой головоломкой, Вакула?
Вакула Дурень воткнул мизинец в ухо и поёрзал им там, будто копаясь в собственных мозгах.
Затем его осенило:
— Кубыть, не приземлятысь, Фео?
Фаня вздохнула.
— Хотелось бы мне последовать твоему совету, Вакула Дурень, но, понимаешь ли, мы движемся очень быстро, а земля нет. Ситуация, наблюдаемая у нас в данных обстоятельствах, называется крушением.
— Я и не молвлю, что ты повинна приземлятысь в грязь сию, - Тут Вакула указал вниз и добавил: - Я предпологамши, что тебе може сподобится приземлитысь на се.
Фаня проследовала взглядом в направлении, в котором указывал его пальчик. Под ними тянулась длинная белая дорога, а на ней, недалеко впереди, было что-то продолговатое, двигавшееся почти с той же скоростью, что и сама метла. Она уставилась на это что-то, прислушиваясь к производимым её мозгом механическим расчётам, и сказала:
— Нам всё равно придётся малость потерять в скорости.
Вот так дымящее помело, несущее на себе одну доведённую до ужаса ведьму и более двух десятков НакМакФиглов, держащих килты парашютом для замедления, приземлилось на крышу почтового экспресса Ланкар – Анк-Морпорк. У кареты были хорошие рессоры, и кучер довольно быстро заставил лошадей снова слушаться. Когда он полез со своего сиденья, воцарилась тишина, а белая пыль оседала на дороге. На вид он был тяжёлым мужчиной, дёргался на каждом шагу, в одной руке держал наполовину съеденный бутерброд с сыром, а предмет, который держал в другой, из-за длины оного, нельзя было спутать ни с чем иным, кроме как со свинцовой трубой. Посопел.
— Придётся сказать начальнику. Ущерб покраске, видите? Положено докладывать, когда нанесён ущерб покраске. Ненавижу доклады, никогда не был человеком, которому легко даются слова. Но так положено, когда нанесён ущерб покраске.
Бутерброд и, что важнее, свинцовая труба скрылись в его очень вместительной шинели, и Фаня изумилась тому, насколько рада этому.
— Я, правда, очень извиняюсь, - сказала она, когда мужчина помог ей слезть с крыши кареты.
— Дело не во мне, понимаешь, а в покраске. Говорю им, слушайте, говорю, есть тролли, есть гномы, ха, сами знаете, как они водят – вечно с полузакрытыми глазами, потому что не любят солнца.
Фаня тихо сидела, пока он внимательно осматривал причинённый ущерб, потом поднял глаза и заметил остроконечную шляпу.
— А, - уныло сказал он. – Ведьма. Ну, всё когда-то бывает в первый раз. Знаешь, что я тут везу, мисс?
Какой вариант мог бы быть наихудшим? подумала Фаня. И спросила:
— Яйца?
— Ха. Если бы. Зеркала, мисс. По сути, одно зеркало. При том, не плоское; мне сказали, что это шар. Упаковано как надо, на совесть, ну так мне сказали, потому что не знали, что кто-то вывалится на него с небес.
Он звучал не как человек сердитый, а как вымотавшийся, словно постоянно ожидал, что мир подложит ему свинью.
— Сделано оно гномами, - добавил он. – Сказали, оно стоит дороже тысячи анк-морпоркских талеров, и знаете, для чего оно? Чтобы вешать в городском танцевальном зале, где положено танцевать вальс, что такой хорошо воспитанной даме как ты знать не положено, вследствие того факта, что, как указано в документах, это ведёт к моральному разложению и тому подобное.
— Что ты говоришь! – Фаня подумала, что от неё ожидается что-то вроде этого.
— Ну, думаю, мне лучше пойти посмотреть, какой ущерб нанесён, - сказал кучер, с трудом открывая заднюю дверь кареты.
Большой ящик занимал довольно много места.
— В основном он набит соломой, - сказал он. – Помоги-ка сгрузить, а? Если услышим звон, оба в беде.
Ящик оказался не таким уж тяжёлым, как ожидала Фаня. Тем не менее, они аккуратно спустили его на дорогу, и кучер порылся в соломе внутри, вытащив зеркальный шар, держа его высоко, как редкий драгоценный камень, который тот и впрямь напоминал. Он заполнил мир сверканием, слепящим глаза, посылающим лучи сполохов через всю местность. Как вдруг мужчина вскрикнул от боли и уронил шар, который разлетелся на миллион осколков, на миг наполнив небо миллионом отражений Фани, пока, крутясь, приземлялся на дорогу, подняв ещё больше белой пыли и издав серию тихих ноющих звуков, когда с него осыпалось стекло.
Меньше, чем ещё через миг, стонущий мужчина был окружён кольцом фиглов, вооружённых до ещё оставшихся у них зубов клейморами, ещё раз клейморами, дубинками, топорами, палицами и как минимум ещё одним клеймором. Фаня понятия не имела, где они до этого прятались; фигл умел спрятаться за волосом.
— Не трогайте его! – закричала она. – Он не собирался причинять мне вред! Он очень болен! Лучше помогите и приберите всё это разбитое стекло!
Они присела на корточки и взяла мужчину за руку.
— Как давно у тебя скачут кости?
— Ох, это мучение длится вот уже двадцать лет, мисс, истинное мучение, - простонал кучер. – Всё от каретной тряски, понимаешь. Дело в подвесках – они неисправны! Наверное, нормально я сплю не чаще, чем одну ночь из пяти, это правда; бывает, задремлю, перевернусь на другой бок, как все, раздаётся щелчок и начинается агония, уж поверь.
Боковым зрением видны далёкие путники, маячащие на концах дороги, а так вокруг никого, не считая, конечно, горсти НакМакФиглов, которые вопреки здравому смыслу навострились прятаться друг за другом.
— Что ж, думаю, может, и помогу.
Некоторые ведьмы используют так называемый бардак, чтобы заглянуть в настоящее, а если повезёт, то и в будущее. В дымном полумраке кургана фиглов крыница практикует то, что называет таёнышем – умение, которое крыницы используют и передают по наследству, причём, как правило, по секрету. Она предельно чётко осознаёт, что Янтарка наблюдает за ней с чистым интересом. Диковино дитё, думает она. Всё видит, слышит, разумеет. Как бы назвать мир, в котором полно таких людын? Крыница ставит котелок (17) и разводит огонёк под кожей. Закрывает глаза, сосредотачивается и читает память всех крыниц, которые когда-либо были и будут. Миллионы голосов проплывают через её голову без определённого порядка, иногда мягкие, иногда прегромкие, часто вне манящей досягаемости. Это чудная библиотека информации, разве что книги в беспорядке, как и страницы, и нигде и в помине нет алфавитного указателя. Ей приходится следовать за нитями, угасающими по мере того, как она к ним прислушивается. Отсеивает мелкие звуки, крохотные проблемки, сдавленные крики, потоки смысла тянут её внимание то в одном направлении, то в другом… Ах, вот оно где – фокусируется прямо перед ней, как если б всегда было там.
Открывает глаза, глазеет на потолок и говорит:
— Ищу большую малую ягу, и что же я такое зрю?
С головой окунается в туманы воспоминаний старых и новых, и судорожно отдёргивается, чуть не заехав головой по Янтарке, которая с интересом спрашивает:
— Человек без глаз?
— Что ж, думаю, может, и помогу тебе, господин, эм…
— Коврочист, мисс. Уильям Фарингал Коврочист.
— Коврочист? Но ты же кучер.
— Ну да, с этим связана забавная история, мисс. Коврочист, видишь ли, моя фамилия. Никто у нас в роду не знает, как мы её получили, потому что, видишь ли, никто из нас никогда не чистил ковров!
Фаня подбодрила его улыбкой:
— И?
Коврочист озадаченно на неё взглянул:
— Что и? Это и есть забавная история!
Он засмеялся и снова, дёрнувшись, вскрикнул, когда выскочила кость.
— А, ну да. Прости, иногда не сразу догоняю. – Она потёрла ладони. – А теперь я разберусь с твоими костями.
Экипажные лошади с тихим интересом следили, как она выручила мужчину, подав руку, пока он снимал свою огромную шинель (до кучи хрипя и уже не так громко вскрикивая), и поставила его так, чтобы руками он опирался на карету.
Фаня сосредоточилась, прощупывая спину мужчины через его тонкий жилет – да, вот она, скачущая кость.
Шагнула к лошадям, шепча слово в каждое ухо, содрогающееся в попытках отогнать мух - так, на всякий случай. Вернулась к Коврочисту, послушно ждущему и не смеющему двинуться. Когда она закатала рукава, спросил:
— Ты же не собираешься превращать меня в нечто противоестественное? Не хотелось бы мне стать пауком. До смерти боюсь пауков, и вся одежда моя сшита для мужчины с двумя ногами.
— Да почему ты думаешь, что я собираюсь тебя во что-то превращать, дядя Коврочист? – Фаня аккуратно пробежала ладонью по его позвоночнику.
— Ну, не при тебе будь сказано, мисс, я думал, что именно этим ведьмы и занимаются – мерзкими делами, уховёртками и всё такое.
— Кто тебе такое сказал?
— Так наверняка и не припомнить. Ну это вроде как… понимаешь, вроде как все знают.
Фаня осторожно разместила свои пальцы, нашла скачущую кость, сказала:
— Может немножко бо-бо.
И вправила кость обратно на место. Кучер опять вскрикнул.
Его лошади норовили понести, но ноги их не слушались из-за звенящего в ушах слова. В своё время, год назад, Фаня покраснела от стыда, приобретая знание конюшего слова; но просто старому кузнецу, которому она до самой смерти помогала добротой и обезболиванием, уже и самому было стыдно, что нечем заплатить за её старания, а ведьме надо платить, как и перевозчику, так что он прошептал ей на ухо слово конюхов, позволяющее контролировать любую услыхавшую его лошадь. Такое не купишь - не продашь, но можно отдать и всё равно иметь при себе, а даже если слово это отлить из свинца, стоило бы оно по весу золота. Предыдущий владелец прошептал ей на ухо:
— Я обещал не говорить это слово ни одному человеку на свете, ну так я и не сказал!
Он посмеивался своей шутке, когда умирал - чувство юмора у него было чем-то сродни оному у Коврочиста.
Коврочист тоже был тяжёлым, он мягко соскользнул по боку кареты и…
— Зачем пытаешь этого старика, злая ведьма? Разве не видишь, что он мучается чудовищной болью?
Откуда этот голос? Кричащий человек, лицо которого побелело от ярости, а одежда темна как неотверстая пещера или – внезапно пришло на ум Фане слово – склеп. Вокруг никого не было, она была уверена, и ни души по сторонам дороги, кроме случайного крестьянина, наблюдавшего, как горит жнива – крестьяне очищали землю под пахоту.
Но его лицо теперь было в нескольких дюймах от неё. Он был реален – не какое-то чудовище, потому что у чудовищ обычно не бывает пузырьков слюны на отворотах одеяния. А потом она заметила – он воняет. Никогда не ощущала такого отвратительного запаха. Запах был осязаем, как железный брус, и казалось, она нюхает его не носом, а разумом. Гадость, на фоне которой обычная уборная покажется благоухающей розами.
— Вежливо прошу тебя сделать шаг назад, - сказала Фаня. – Полагаю, что у тебя сложилось неправильное представление.
— Заверяю тебя, злодейское создание, что у меня только правильные представления! И нынешнее заключается в том, что тебя надо вернуть в жалкую вонючую преисподнюю, из коей ты выплодилась!
Всё ясно, псих, подумала Фаня, но если он…
Поздно. Его раскачивающийся палец оказался слишком близко от её носа, и внезапно пустынная дорога наполнилась запасом НакМакФиглов, которого хватило бы на всю жизнь. Человек в чёрном молотил по ним, но это не очень работает против фиглов. Ему, однако, удалось, несмотря на стремительную атаку фиглов, прокричать:
— Изыдьте, нечестивые бесы!
Головы всех фиглов в надежде завертелись, когда они это услыхали.
— Будь покоен, - сказал Роб в Гроб. – Аще вокруг есть какие бесы, так мы того, этого, разберёмся с ними! А ты-тко посторонися!
Они прыгнули на него и оказались в куче мала на дороге позади, пролетев сквозь него. Поднимаясь на ноги, они по инерции продолжали колотить друг дружку, руководствуясь соображением, что коли уж задалась хорошая драка, нельзя сбивать ритм.
Человек в чёрном глянул на них и уж больше не обращал ровным счётом никакого внимания.
Фаня уставилась на ботинки человека. Они мерцали на солнце, и это было неправильно. Она стояла в пыли дороги только несколько минут, а её ботинки уже посерели. Да и с землёй, на которой стоял человек, тоже неладно было. Очень неладно - в такой жаркий безоблачный день. Глянула на лошадей. Слово держало их, но они дрожали от страха как кролики под взглядом лисы. Тогда она закрыла глаза и посмотрела на него с Первого Взгляда – и увидела. И сказала:
— Ты не отбрасываешь тени. Я ведь знала, что что-то не так.
Теперь она посмотрела человеку прямо в глаза, почти спрятанные под широкими полями шляпы и… у него… не оказалось глаз. Осознание этого тающим льдом окатило её … Вообще никаких глаз – ни обычных, ни слепых, ни пустых глазниц… просто две дыры в голове: сквозь них были видны дымящие поля на горизонте. Того, что произошло дальше, она не ожидала.
— Ты ведьма. Та самая. Куда бы ты ни пошла, я найду тебя.
И он исчез, оставив лишь кучу дерущихся фиглов в пыли.
Фаня что-то почувствовала на ботинке. Она глянула вниз, и заяц, должно быть, сбежавший со жнива, уставился на неё в ответ. Секунду они держали взгляд, потом заяц подпрыгнул как лосось и направился через дорогу. Мир полон предзнаменований и знаков; и ведьме следует принимать во внимание те, что важны. С чего бы ей начать в данном случае?
Коврочист как соскользнул по карете, так и валялся, пребывая вообще не в курсе произошедшего. Собственно, как и Фаня, но ещё предстояло со всем этим разобраться.
— Можешь теперь встать, дядя Коврочист.
Он сделал это очень аккуратно, морща лицо в гримасе ожидаемых прострелов по всей спине. Подвигался в порядке эксперимента, немного подпрыгнул в пыли, будто давя муравья. Похоже, работало - и он ещё раз подпрыгнул, и тогда, раскинув руки в стороны, закричал:
— Ура-ра!
И покружился балериной. Шляпа его слетела, подбитые гвоздями ботинки шмякнулись в пыль, и Коврочист стал счастливейшим человеком, кружась, вертясь, взбрыкивая, чуть колесом не пошёл, вернулся на ноги, поднял остолбенелую Фаню и покружил её в танце через всю дорогу, крича:
— Раз, два, три, раз, два, три, раз, два, три.
Пока ей не удалось вытряхнуться на свободу со смехом.
— Я и моя жена сегодня вечером пойдём погуляем, молодая барышня, мы будем танцевать вальс!
— Но я думала, что он ведёт к моральному разложению?
Кучер подмигнул ей:
— Надо надеяться!
— Не хочу, чтобы ты переусердствовал, дядя Коврочист, - предупредила она.
— А вот я хочу, мисс, коли ты не против. После того, как я всё это время скрипел, да стонал, да едва ли спал, думаю, я не прочь немножко переусердствовать, а если возможно, то и множко! Ах, какая хорошая девочка, что подумала о лошадях, - добавил он. – Это выдаёт в тебе добрую натуру!
— Рада видеть тебя в столь добром расположении духа, дядя Коврочист.
Кучер крутанулся посередь дороги.
— Чувствую себя на двадцатник моложе!
Он лучился, глядя на неё, затем лицо слегка омрачилось.
— Такс… Сколько я тебе должен?
— Сколько будет стоить мне ущерб, нанесённый покраске? – спросила Фаня.
Посмотрели друг на друга, Коврочист сказал:
— Не могу просить тебя о чём-либо, мисс, учитывая, что это я разбил зеркальный шар.
Слабое звяканье заставило Фаню оглянуться – там зеркальный шар, очевидно невредимый, тихонько крутился и, если приглядеться, ровнёхонько над пылью.
Она преклонила колени на дороге, чистой от разбитого стекла, и обратилась, по всей видимости, к пустому месту:
— Склеили, что ли?
— Да же, - счастливо ответствовал Роб из-за шара.
— Но оно ж вдребезги разлетелось!
— Да же, но дребезги, вестимо, легоньки. Вишь ли, чем менее кусочки, тем паче оне подходят друг другу. Треба только трохи подтолкнути их, и малые моли-кули вспоминают, где повинны быти и знову склеиваются, нема проблем! Не треба тебе дивитыся, мы не только ломаем.
Коврочист уставился на неё.
— Это ты сделала, мисс?
— Вроде того.
— Ну а кто ж ещё, - весь расплылся в улыбке Коврочист. – Как говорится, услуга за услугу, рука руку моет, зуб за зуб, одно за другое, плати добром за добро, око за око, ты мне – я тебе. – Он подмигнул. – Скажу, что мы в расчёте, и компания может засунуть свою бумажную волокиту туда, куда мартышка очки не цепляла – что скажешь на это, м?
Он плюнул на ладонь и протянул её.
Ох ты ж боже ж ты ж мой, подумала Фаня, рукопожатие, скреплённое плевком, означает нерушимое согласие; хорошо, что у меня имеется при себе умеренно чистый носовой платок.
Она безмолвно кивнула. Только что тут был разбитый шар, а теперь он, казалось, починился сам по себе. Денёк выдался жаркий, человек с дырами в том месте, где положено быть глазам, испарился в никуда… С чего начать? Бывают дни, когда подравниваешь ногти на ногах, вытаскиваешь занозы и пришиваешь ноги, а бывают вот такие дни.
Они влажно пожали руки, метлу впихнули между свёртков позади кучера, Фаня вкарабкалась на козлы рядом с ним, и путешествие продолжилось, сопровождаясь вздымаемой пылью, которая образовывала странным образом неприятные очертания, пока оседала обратно на дорогу.
Спустя некоторое время Коврочист сказал очень осторожным голосом:
— М, вот эта вот чёрная шляпа на тебе – ты и дальше будешь её носить?
— Именно.
— Только вот ты носишь милое зелёное платье и, если позволишь, зубы у тебя красивые, белые. – Похоже, мужчина боролся с некоей проблемой.
— Я чищу их сажей и солью каждый день. Рекомендую, - сказала Фаня.
Диалог приобретал сложный характер. Похоже, мужчина пришёл к некоему заключению.
— Так на самом деле ты, получается, не ведьма? – с надеждой спросил он.
— Дядя Коврочист, я тебя пугаю?
— Сам вопрос пугает.
Пожалуй, согласилась Фаня про себя. А вслух сказала:
— Слушай, дядя Коврочист, в чём, собственно, дело?
— Ну, мисс, раз уж ты спрашиваешь, в последнее время ходят всякие истории. Знаешь, о том, что младенцев похищают, такое всякое. Дети убегают, ну и так далее. – Он немного просветлел. – Всё-таки, по-моему, то были злые старухи… ну знаешь, у которых нос крючком, бородавки и зловещие чёрные платья – а не милые девушки вроде тебя. Да, именно они этим и занимаются!
Разрешив к вящему своему удовлетворению эту дилемму, кучер почти не говорил остаток дороги, зато часто насвистывал.
Фаня же сидела тихо. Во-первых, она теперь очень волновалась, во-вторых, она как раз услышала голоса фиглов в пакетах с почтовыми отправлениями, читающих друг другу чужие письма (18). Ей приходилось надеяться, что обратно они их клали в правильные конверты.
Слова песни были такие:
Ах, Анк-Морпорк! Чудесный город!
Сверху – тролли, да снизу – гномы!
Чуть лучше, чем переехать в нору под гору!
Анк-Морпорк! Расчудесный город!
На самом деле, не расчудесный.
Фаня была там только однажды, и метрополия ей очень не понравилась. Воняет, слишком много народу, и слишком-преслишком много домов, рынков, улиц, суеты и гула. Единственное место, где можно найти зелень – поверхность реки, и зелень эту можно определить как ил только потому, что более точное определение оказывается непечатным.
Кучер осадил у одних из главных ворот, хотя те были открыты.
— Если нужен совет, мисс, сними-ка ты свою шляпу и иди дальше сама. Метла твоя в любом случае походит теперь на дрова. – Он боязливо осклабился. – Всего наилучшего, мисс.
— Дядя Коврочист, - громко сказала она, осознавая, что вокруг люди. – Я правда надеюсь, что когда ты услышишь, как что-то говорят про ведьм, то упомянешь, что однажды повстречал одну из одних и она вылечила тебе спину – а также, смею предположить, спасла тебя от потери средств к существованию. Благодарствую за поездку.
— Ну что ж, конечно же я скажу, что встретил одну из хороших ведьм, - сказал он.
С высоко поднятой головой, по крайней мере, так высоко, как подобает её держать, когда несёшь свою собственную сломанную метлу через плечо, Фаня вошла в город. Остроконечная шляпа удостоилась пары-тройки мимолётных взглядов, ну может, пары нахмуренных бровей, но по большому счёту народ вообще не смотрел на неё; это в деревне все, кого встречаешь, либо твои знакомые, либо незнакомцы, которых стоит изучить, но здесь, похоже, так много народу, что даже мимолётный взгляд, брошенный на них, будет пустой тратой времени и может при этом выйти боком.
Фаня нагнулась:
— Роб, ты знаешь Роланда, сына барона?
— Тьфух, малая смуга ничего, - ответил Роб в Гроб.
— И тем не менее, я знаю, что ты умеешь находить людей, и я хотела бы, чтобы сейчас ты пошёл и нашёл его для меня, прошу.
— Не супротив ты, коль мы пропустим по малому, пока ищем? Мужик околеет туто от жажды. И не упомню, егда б я не расшибся за един ковток спиртного але десяток.
Фаня знала, что будет глупо говорить ‘да’ или ‘нет’, и скомпромиссничала:
— Но только один. Когда уже найдёте.
Она едва уловила звуки проносящихся мимо со свистом тел – и фиглов и след простыл. Но их по-прежнему было легко найти; нужно только прислушаться к разбитому стеклу. Ах да, разбитое стекло чинится само по себе. Ещё одна загадка: она очень внимательно оглядела зеркальный шар, когда его клали обратно в ящик, и на нём даже царапины не было.
Она взглянула вверх – на башни Незримого Университета, напичканные мудрыми мужами в остроконечных шляпах, ну или, по крайней мере, мужами в остроконечных шляпах, но был и другой адрес, хорошо известный ведьмам, по-своему не менее магический: универмаг шуток и галантереи ‘Престиж’, Десятая Яичная, дом четыре. Никогда там раньше не была, но получила как-то раз каталог товаров.
Народ стал обращать на неё больше внимания по мере того, как она удалялась от проспектов и пробиралась через окрестности; она ощущала на себе пристальные взгляды, пока шла по мостовой. Они не были злыми или недружелюбными как таковые. Они просто… наблюдали, как бы прикидывая, что из неё сделать, и ей оставалось надеется, что не отбивную, к примеру.
На двери универмага шуток ‘Престиж’ не было колокольчика. Был гудок наподобие грелки, издающей при нажатии звук испускаемых газов, и для большинства посетителей универмага этот гудок в сочетании, может быть, с изрядной долей поддельной блевоты был последним писком моды в сфере развлечения, чем он, к сожалению, на самом деле и является.
Но и настоящим ведьмам часто нужен престиж. Иногда надо выглядеть, как ведьма, а не всякой ведьме это удаётся, может просто не быть времени привести волосы в беспорядок. Так именно в ‘Престиже’ можно купить поддельные бородавки и парики, дебильно тяжёлые котелки и искусственные черепа. Если повезёт, можно выцепить и адресок гнома, который поможет починить метлу.
Фаня вошла внутрь и восхитилась пердежу гудка-грелки, словно идущему из глубокой глотки, протиснулась в обход и отчасти сквозь нелепый поддельный скелет с мерцающими красными глазками, и достигла прилавка, в каковой момент кто-то дунул возле неё в праздничную свистелку. Та исчезла, сменившись озабоченным лицом человечка, который тут же спросил:
— Не находишь ли ты случайно это хотя бы отдалённо забавным?
Голос предполагал отрицательный ответ, и Фаня не видела причин разочаровывать человечка:
— Ни капельки.
Тот вздохнул и запихал несмешную свистелку под прилавок.
— Увы, таки никто никогда не находил, - прокомментировал он. – Теперь уж я не сомневаюсь, что делаю что-то где-то не так. Ну что ж, чем могу помочь тебе, мисс – ой – ты же настоящая?! Таки я всегда различаю!
— Послушайте, - сказала Фаня. – Я никогда у вас ничего не заказывала, но работала с госпожой Предатель, которая…
Но человек её не слушал. Вместо этого он орал на дыру в полу.
— Мать?! Таки у нас тут настоящая!
Секундами позже голос за Фаниным ухом произнёс:
— Дэрек порой ошибается, а ты, возможно, просто нашла это помело. Ты же ведьма? Покажи!
Фаня исчезла. Сделала это без размышлений – вернее, с размышлениями, но столь быстрыми, что, проскочив, не успели заставить её колебаться. Только когда человек, очевидно являющийся Дэреком, разинул рот на пустое место, она осознала, что слилась с интерьером так быстро, потому что неповиновение голосу за её спиной было бы определённо опрометчиво. Ведь там стояла ведьма: скорее всего, причём искусная.
— Очень хорошо, - одобрил голос. – Правда очень хорошо, молодая барышня. Я тебя, конечно, по-прежнему вижу, потому что смотрела очень внимательно. Подтверждаю, настоящая.
— Знаешь, я собираюсь обернуться, - предупредила Фаня.
— Таки не помню, чтоб говорила, что нельзя, дорогая.
Фаня обернулась и столкнулась лицом к лицу с ведьмой из кошмаров: поношенная шляпа, инкрустированный бородавкой нос, руки-крюки, почерневшие зубы и – Фаня глянула вниз – ну да, большие чёрные сапоги. Необязательно хорошо знать каталог ‘Престижа’, чтоб понять, что обладательница голоса носит на себе весь перечень косметики из линейки ‘Яга на скорую руку’ (‘Ведь ты ничего не достойна’).
— Думаю, нам стоит продолжить беседу в моей мастерской, - сказала ужасная Яга, исчезая в пол. – Просто встань на потайной люк, когда он вернётся, понятно? Приготовь кофе, Дэрек.
Когда Фаня прибыла в подвал на изумительно гладко работающем люке, то обнаружила там всё, что можно ожидать найти в мастерской компании, производящей всё, что нужно ведьме, чувствующей, что ей в её жизни не достаёт престижа. Ряды достаточно страшных масок Бабы Яги висят в ряд, скамейки полны ярко раскрашенных бутылок, подставки с бородавками выложены на просушку, вещи, которые издают звуки под водой, делают это в большом котле в очаге. Котёл тоже хрестоматийный (19). Ужасная Яга работала на верстаке, откуда раздалось жуткое хихиканье. Она повернулась, держа в руках квадратную деревянную коробочку с высунутым наружу шнурком.
— Нормально хихикает, как тебе? Простая нить посредством смолы смонтирована с декой, потому что, откровенно говоря, хихиканье немного действует на нервы, не находишь? Думаю, смогу привести его в движение с помощью часового механизма. Скажешь, когда будет смешно.
— Кто ты? – вырвалось у Феофании.
Яга положила коробочку на верстак.
— Батюшки, - сказала она. – Таки где наши манеры?
— Не знаю, - ответила Феофания, которую это уже стало немножко доставать. – Может, часовой механизм остановился?
Яга ощерила чёрные зубы:
— А, резкость. Мне нравится это в ведьме, но не слишком. – Протянула руку-крюку. – Миссис Пруст.
Крюка оказалась менее клейкой и холодной, чем ожидала Фаня.
— Феофания Болящая. Очень приятно. – Чувствуя, что надо ещё что-то сказать, Фаня добавила: - Я работала с госпожой Предатель.
— Ах да, нормальная ведьма, - сказала Пруст, - и таки хороший покупатель. Души не чает в своих бородавках и черепах, насколько помню. – Улыбнулась. – И поскольку я сомневаюсь, что ты хочешь побабоёжиться на какой-нибудь ночной тусе с девчонками, мне лишь остаётся предположить, что тебе требуется моя помощь? То обстоятельство, что у твоего помела примерно половина прутьев, необходимых для аэродинамической устойчивости, подтверждает моё изначальное предположение. Между прочим, ты уже видела шутку дня?
Что ответить-то?
— Наверное…
— Продолжай.
— Не продолжу, пока не буду уверена, - сказала Фаня.
— Очень мудро. Ну что ж, давай тогда починим твоё помело? Придётся, понятно дело, немного пройтись, и на твоём месте я бы не брала с собой чёрную шляпу.
Фаня безотчётно ухватилась за поля своей шляпы:
— Почему?
Пруст нахмурилась, вследствие чего нос максимально приблизился к подбородку:
— Потому что ты можешь обнаружить… Не, я знаю, что мы сделаем.
Она порылась на верстаке и, не испрашивая никакого разрешения, воткнула что-то в Фанину шляпу – прямо в задок.
— Вот так. Никто теперь не обратит внимания. Извиняюсь, но ведьмы сейчас немного непопулярны. Давай-ка починим эту твою палку, чем скорее, тем лучше, просто на тот случай, если тебе срочно нужно бежать.
Фаня стащила с головы шляпу и посмотрела на то, что миссис Пруст воткнула за шляпную ленту-кайму. То был ярко расцвеченный кусок картона на нитке, гласивший: ‘Шляпа подмастерья ведьмы со зловещим блеском. Размер: 7. Цена: 2,50АнкМталер. Престиж! Имя, которым заклинают!!!’
— Это что ещё такое? – потребовала она. – Ты даже вспрыснула на неё зловещими блёстками.
— Маскировка, - пояснила Пруст.
— Что? Думаешь, хоть одна уважающая себя ведьма стала бы разгуливать по улице с такой шляпой на голове? – Фаня рассердилась.
— Конечно, нет. Лучшая маскировка для ведьмы – дешевенький ведьмачий прикид! Стала бы настоящая ведьма затариваться одеждой в магазине, который делает хороший такой навар на сбыте сомнительных грелок Тузика, домашних шутих, потешных париков для пантомимы и – наша самая лучшая и прибыльная линейка – гигантских надувных розовых писюнов, подходящих для девишников? Это было бы немыслимо! Это престиж, дорогая, чистый, неподдельный престиж! Маскировка, сбивай с толку, ухищрение – вот наши девизы. Все наши девизы. А, Товар по разумной цене – тоже наш девиз. Товар обмену не подлежит – важный девиз. Как и наша категоричная политика по отношению к магазинным ворам. А, у нас ещё есть девиз про людей, курящих в магазине, хотя он уже не так важен.
— Что? – Фаня пребывала в состоянии аффекта и пропустила список девизов мимо ушей, потому что таращилась на розовые воздушные ‘шарики’, свисавшие с потолка. – Я думала, это поросята!
Госпожа Пруст похлопала её по руке:
— Добро пожаловать в большой город, дорогая. Пойдём?
— Почему ведьмы сейчас так непопулярны?
— Диву даёшься, какие мысли порой приходят в головы людские. Как правило, я предпочитаю просто держать голову низко опущенной и ждать, пока проблема таки рассосётся сама собой. Просто надо быть осторожной.
И Фаня подумала, что ей и впрямь надо быть осторожной.
— Миссис Пруст, я думаю, что теперь поняла, в чём состоит шутка дня.
— Так, дорогая?
— Я думала, что ты – настоящая ведьма, маскирующая себя под поддельную ведьму…
— Так, дорогая? – голос госпожи Пруст был сладок как патока.
— Что было бы весьма забавно, но думаю, есть и другая шутка, не очень смешная.
— Ах, и что же это за шутка? – в голосе г-жи Пруст можно было теперь вымачивать пряничные домики.
Фаня набрала воздуху в лёгкие:
— Ведь это твоё настоящее лицо. Маски, которые ты продаёшь – слепки с тебя.
— Хорошо подмечено! Хорошо подмечено, дорогая! Только ты не была уверена, так ведь? Ты почувствовала это, когда пожала мне руку. И – но да будет, теперь мы отнесём твою метлу к этим гномам.
Когда они вышли наружу, первое, что увидела Фаня, была пара мальчишек. Один из них изготовился бросить камень в окно универмага. Он заприметил старуху Пруст, и наступила жуткая тишина.
Потом ведьма сказала:
— Кидай, мой хороший.
Мальчик посмотрел на неё как на сумасшедшую.
— Таки я сказала, кидай, мой хороший, или случится худшее.
Теперь точно полагая её сумасшедшей, мальчик бросил камень, который окно поймало и бросило обратно в него, сшибив с ног. Фаня видела это. Она видела, как стеклянная рука вышла из стекла и поймала камень. Видела, как швырнуло камень обратно. Прустиха склонилась над мальчиком, чей друг пустился наутёк:
— Хм, заживёт. Или нет, если ещё раз тебя увижу.
Она повернулась к Фане:
— Жизнь бывает очень сложной для владельцев мелких магазинов. Пойдём, нам сюда.
Фаня немного нервничала по поводу того, как продолжать разговор, так что она выбрала невинную реплику вроде:
— Не знала, что в городе есть настоящие ведьмы.
— Тут нас немного. Делаем свою работу, помогаем людям, когда можем. Как вот этому пареньку, который теперь научится заниматься своим делом; на сердце становится теплее, как подумаю, что, возможно, отвратила его от жизни, полной вандализма и неуважения с чужой собственности, каковая закончилась бы для него, помяни мои слова, тем, что ему отвешивал бы комплименты по поводу нового воротника палач.
— Не знала, что можно быть ведьмой в городе. Мне однажды сказали, что ведьм выращивают на хорошей скальной породе, а про город все говорят, что он построен на тине и иле.
— И каменной кладке, - возликовала Прустиха. – Гранит и мрамор, кремнистый сланец и различные осадочные залежи, дорогая Феофания. Скалы, что однажды подпрыгнули и поплыли, когда мир рождался в огне. А булыжник на мостовых видишь? Каждый-прекаждый из них орошался в своё время кровью. Везде, куда простирается твой взор, камень и скала. Везде, куда взор твой не может проникнуть, камень и скала! Можешь представить, каково оно – лечь костьми и ощутить живые камни? А что сделали мы из камня? Дворцы, замки, мавзолеи, могильные плиты, красивые дома, городские стены, ох ты ж ёж ты ж! Не только в этом городе. Город построен сам на себе, как и все, что были до него. Можешь представить, каково это – лечь на природные каменные плиты и ощутить мощь скалы, поддерживающей тебя на поверхности вопреки мировому притяжению? И он предоставлен мне в пользование, весь, каждый его камень, и вот тут начинается ведьмовство . В камнях есть жизнь, и я её часть.
— Да, - сказала Фаня. – Я знаю.
Внезапно лицо Прустихи оказалось в нескольких дюймах от её собственного, страхолюдный нос крючком почти касался её носа, глаза горели. Бабушка Яроштормица умела быть страшной, но, по крайней мере, в бабушке Яроштормица была определённая стать; Прустиха же выглядела злой ведьмой-ягой из сказок, лицо её – проклятье, голос – звук печной дверцы, захлопывающейся за детьми. Квинтэссенция всех ночных страхов на свете.
— Ах, ты знаешь, ведьмочка в весёленьком платьице? Что же ты знаешь? Что ты вообще знаешь?
Она отшатнулась и моргнула.
— Больше, чем я подозревала, как оказывается, - она расслабилась. – Земля под волной. В сердце мела – кремень. Да, и впрямь.
Фаня никогда не видела гномов на Мелу, но в горах они всегда поблизости, обычно с тележкой. Покупают, продают, изготовляют мётлы для ведьм. Очень дорогие. С другой стороны, ведьмы редко их покупают. Обычно помело – это фамильная реликвия, передаваемая из поколения в поколение, от ведьмы к ведьме, иногда требующая новой палки, иногда новых прутьев, но, тем не менее, всегда остающаяся одним и тем же помелом. Феофанино помело досталось ей от г-жи Предатель. Оно неудобное и не слишком быстрое, обладает нерегулярной привычкой двигаться в обратном направлении во время дождя, и когда гном, отвечающий за лязгающий эхом цех, увидал его, то покачал головой и произвёл звук путём всасывания воздуха через зубы, как если бы вид данного артефакта испортил ему день и он был не прочь пойти поплакать.
— Что ж, это вяз, - констатировал он, обращаясь к непредвзятому безразличному миру в целом. – Низинное дерево, этот ваш вяз, тяжёлый и медленный. Конечно, и про этих ваших жуков не надо забывать. Очень предрасположен к жукам, этот ваш вяз. В него, значит, молния била? Неподходящее дерево для молнии, этот ваш вяз. Притягивает молнию, как говорится. Налицо также тенденция к совам. Ярко выраженный совизм древесины.
Феофания кивала и пыталась выглядеть сведущей в вопросе; она сочинила удар молнией, потому что правда, представляя собой несомненную ценность, вместе с тем была слишком глупой, постыдной и неправдоподобной.
Другой, почти идентичный гном материализовался позади своего коллеги:
— Надо было выбирать ясень.
— Да уж, - хмуро подтвердил первый. – С ясенем не прогадаешь.
Он потыкал Феофанино помело и снова вздохнул.
— Видимо, началось развитие трутовика во втулочном сочленении, – предположил второй гном.
— Было бы не удивительно, с вашим этим вязом, - отозвался первый гном.
— Слушайте, можете просто подлатать его так, чтоб я до дому долетела? – спросила Феофания.
— А мы не латаем, - первый гном теперь был на высоте, в метафорическом смысле, конечно. – Мы оказываем услуги на заказ.
— Мне треба-то несколько прутьев, - отчаянно сказала Фаня, а затем, позабыв, что не собиралась признавать правду: - Прошу. Я не виновата, что фиглы подожгли помело.
Вплоть до настоящего момента на фоне их беседы в гномьем цеху было довольно шумно, поскольку дюжины и дюжины гномов работали поодаль на своих верстаках и не очень обращали внимание на эту беседу, но внезапно воцарилась тишина, в которой одинокий молот упал на пол.
Первый гном начал:
— Когда ты говоришь ‘фиглы’, ты же не имеешь в виду НакМакФиглов, мисс?
— Именно их.
— Дикарей? Они ещё говорят… ‘блехаться’? – спросил он очень медленно.
— Практически всё время, - сказала Фаня. Подумала, что должна прояснить ситуацию, и добавила: - Они – мои друзья.
— Правда? А присутствует ли кто-то из твоих маленьких друзей в данный момент здесь?
— Ну, я сказала им пойти и найти молодого человека, с которым я состою в знакомстве, но на настоящий момент они, наверное, в кабаке. Много кабаков в городе?
Оба гнома переглянулись.
— Около трёх сотен, надо сказать, - ответил второй.
— Так много? Тогда не думаю, что они пойдут меня искать по крайней мере в течение ещё получаса.
Внезапно первый надрывно, судорожно повеселел.
— Ну-таки где же наши манеры? – спросил он. – Что угодно для друзей миссис Пруст! Вот что я тебе скажу: нам доставит удовольствие оказать тебе экспресс-услугу даром, за бесплатно, включая бесплатные прутья и креозот, также не подлежащий оплате!
— Тем не менее, экспресс-услуга подразумевает, что сразу же после этого ты покинешь это место, - категорическим тоном пояснил второй.
Он снял с головы железный шлем, вытер с внутренней стороны пот носовым платком и живо водрузил шлем обратно.
— Да-да, это так, - подтвердил первый. – Сразу же после этого – в этом смысл слова ‘экспресс’.
— Водишь дружбу с фиглами, значит? – сказала Прустиха, когда гномы поспешили обрабатывать Фанино помело. – У них таких не много, насколько я понимаю. Но, говоря о друзьях, - заговорила она в резко непринуждённой манере, - ты же встречала Дэрека? Понимаешь, он мой сын. Я встретила его отца в танцевальном зале с очень плохим освещением. Господин Пруст был очень добрым человеком, всегда достаточно великодушным, чтобы повторять, что целовать леди без бородавок – всё равно, что есть яйцо без соли. Он скончался двадцать пять лет назад от болезни кризмов. Мне так жаль, что я не смогла ему помочь. – Её лицо просияло. – Но я счастлива сказать, что молодой Дэрек – радость моего… - она замялась, – среднего возраста. Замечательный парень, дорогая моя. Вот так повезёт девушке, которая не упустит молодого Дэрека, я тебе скажу. Он полностью предан своей работе и придаёт такое значение деталям. Знаешь, он каждое утро настраивает грелки-гуделки и весь изводится, если в одной из них неполадки. А какой сознательный! Когда мы разрабатывали нашу предстоящую коллекцию превесёлых искусственных собачьих отходов ‘Жемчужины тротуара’, он, должно быть, потратил недели, поочерёдно преследуя по городу собак каждой породы с блокнотом, совком и цветным графиком, чтобы всё правильно зафиксировать. Очень скрупулёзный парень, чист помыслами, все зубы свои. Очень внимателен к своей компании… - Она посмотрела на Феофанию полным надежды, но очень уж робким взглядом. – Не сработало, что ли?
— Ой, а что, заметно? – спросила Феофания.
— Я слышала пролитые слова.
— Что ещё за пролитые слова?
— Не знаешь? Пролитое слово – это слово, которое кто-то почти сказал, да не сказал. Такие слова секунду парят в беседе, но не произносятся – и можно сказать, что в случае с моим сыном Дэреком только к лучшему, что ты не произнесла их вслух.
— Мне правда очень жаль, - сказала Феофания.
— Да уж, так принято говорить, - Прустиха.
Пятью минутами позже они удалялись от цеха. Фаня буксировала за собой полностью функциональное помело.
— На самом деле, - сказала Прустиха, пока они шли, - если призадуматься, твои фиглы весьма напоминают мне Малого Безумного Артура. Жёсткий как гвоздь и почти того же размера. Хотя не слыхала, чтоб он говорил ‘блехаться!’. Он – полицейский из Стражи.
— Ой, фиглы правда не любят полицейских, - ответила Фаня, потом почувствовала, что должна чем-то уравновесить эту реплику, так что добавила: - Но они очень преданны, как правило всегда помогут, по природе неплохие, если не выпьют, честны до определённого предела чести и, наконец, именно они изобрели горностая глубокой прожарки.
— Что такое горностай?
— Ну-у-у, это… знаешь, что такое хорёк? Вот это очень похоже на хорька.
Прустиха подняла брови.
— Дорогуша, я дорожу своим неведением относительно горностаев и хорьков. По мне, это какая-то деревенщина. Терпеть не выношу деревенщину. Когда слишком много зелёного, у меня появляется ощущение, будто желчь разлилась, - её аж передёрнуло, когда она одарила взглядом Феофанино платье.
В каковой момент, по некоему знаку свыше, раздался отдалённый крик ‘блехаться!’, сопровождаемый широко известным – по крайней мере, фиглам – звуком разбитого стекла.

________________________________________________

Примечания:

(17) Авторская ремарка: не все котлы металлические. Можно вскипятить воду в кожаном котле, если знать, что делать. Можно даже заварить чай в бумажном пакете, если аккуратно и умеючи. Но, пожалуйста, не делайте этого, а если вдруг сделаете, не говорите никому, что я вам сказал.

(18 ) Гвиневра, будучи крыницей, идущей в ногу со временем, поощряет грамотность среди своих сыновей и братьев. Следуя примеру Роба, остальные нашли этот опыт весьма дельным, потому как теперь умеют читать этикетки на бутылках до того, как из них выпивать, хотя разницы мало, потому что если только на этикетке нет черепа и скрещенных костей, фигл всё равно выпьет бутылку, а даже если и есть, то это должны быть очень страшные череп и кости.

(19) Большинство готовящих в котле используют их как своего рода двойной кипятильник, привешивая по краю изнутри кастрюльки с водой, нагревающиеся от большого котла, в который можно положить свиной окорочок с пригрузом и, пожалуй, пригоршню вареников в мешке. Таким образом, большое количество еды на нескольких человек дёшево готовится за один присест, включая десерты. Конечно, это значит, что придётся переварить множество варёной пищи – значит, надо подмести всё без остатка, это полезно!




Полночной тканью облекусь
Перевод романа Терри Пратчетта I Shall Wear Midnight