Глава 11. Костёр ведьм

— Говорю тебе, я всегда желала стать ведьмой, - сказала Летиция. – Ты не знаешь, сколь тягостно, когда фамилия твоя живёт в роскошном поместье и берёт начало из рода столь древнего, что герб её уже отрастил себе горб и метит в гроб. Всё это тяготит меня, и, с твоего позволения, я бы очень желала родиться с твоими недостатками. Я узнала о каталоге Престижа, однажды отправившись на кухню и услышав, как над ним хихикают две служанки. Они убежали, так и не переставав хихикать, но оставили каталог. Мне не удаётся заказывать столько вещей, сколько угодно, поскольку моя горничная следит за мной и докладывается матушке. Зато кухарка порядочная, так что я даю ей деньги и номера из каталога, и соответствующие товары доставляют её сестре в Над-ляжками-во-Ржи. В то же время я не могу заказать ничего чересчур объёмного, поскольку служанки всё время всюду убираются и смахивают пыль. Мне очень хочется котёл, в котором можно делать зелёные пузыри, но, судя по твоим словам, это лишь безделушка.
Летиция вытащила из изгороди ещё пару палок и воткнула перед собой в землю.
Их концы озарились голубыми огоньками.
— В руках любого другого это шутка, - сказала Фаня. - Но у тебя тут мясо можно жарить.
— Ты правда так думаешь? – Летиция жадно ловила её слова.
— Не уверена, что вообще могу думать, находясь вверх тормашками с головой в песке. Знаешь, это похоже на магию волшебников. Этот фокус… так значит, говоришь, он описан в книге Бруннеры. Прошу прощения, конечно, но это действительно бутафория ради престижа… Не по-настоящему. Только для тех, кто думает, что ведьмачество – это цветочки, любовные зелья и танцы без штанов – не могу представить ни одной настоящей ведьмы, которая бы этим занималась… - Фаня замялась, потому что была от природы честна, и продолжила: - Ну, кроме, может, тётушки Ох, когда её охватывает соответствующее настроение. Это такое ведьмачество, с которого срезали всю коросту, а ить настоящее ведьмачество – это суть одна сплошная короста. Но ты взяла одну из её дурацких магических техник, которые годятся лишь на потеху горнишным, использовала её на мене и она сработала! У тебя в роду есть настоящая ведьма?
Летиция покачала головой, и её длинные белокурые волосы зазолотились даже под лунным светом:
— Никогда о такой не слышала. Мой дедушка был алхимиком – любителем, конечно. Его занятия – причина тому, что в Залах больше нет правого флигеля. А мама… Не могу представить её колдующей, а ты?
— Её-то? Ещё как!
— Ну, я никогда такого за ней не замечала, и потом, у неё благие намерения. Она говорит, что хочет для меня только самого лучшего. Она потеряла всю свою семью в пожаре, разве тебе об этом неизвестно. Всё потеряла, - сказала Летиция.
Феофания не могла испытывать к девушке неприязнь, даже если б захотела. Всё равно, что испытывать неприязнь к недоумевающему щенку, и всё-таки она не удержалась от:
— А у тебя тоже были добрые намерения? Ну, знаешь, когда ты сделала мою куклу и воткнула вниз головой в ведро с песком?
В Летиции, наверное, пряталось целое водохранилище, не иначе. Она всегда вот на столько от слёз – на чайную ложечку.
— Слушай, да не держу я зла, честно. Хотя, откровенно говоря, хотелось бы мне верить, что это всего лишь магический приём. Тогда просто вытащи куклу из песка, и мы обо всём забудем. Прошу, не начинай снова плакать – слишком мокро.
Летиция пронудила в заложенный нос:
— Ах, просто я сделала это не в Баронстве. Я оставила куклу дома. В библиотеке.
Последнее слово колокольчиком прозвенело в голове Феофании.
— Библиотеке? С книгами?
Ведьмам не положено особо интересоваться книгами, но Феофания прочла все, до каких только смогла добраться. Заранее никогда не известно, что можно узнать из книги.
— Для этого времени года ночь дюже тепла, а дом твой лежит не шибко далёко. Сможешь воротиться в башню и улечься спать через пару часов.
Впервые с того момента, как Феофания её встретила, Летиция улыбнулась – улыбнулась по-настоящему.
— Могу ли я на сей раз сесть спереди? – спросила она.
…Феофания летит и летит над самым меловым плоскогорьем.
Луна растёт, теперь капельку не доставая в бочине до полнолуния и по всем приметам знаменуя близость осеннего равноденствия, багряной медью выкрасившись. Это повис в воздухе дым от горящего жнива. Почему от голубого дыма горящих пеньков пшеницы луна становится красной, она не знает и не полетит узнавать.
А Летиция нашла свой рай. Всю дорогу трещит – всяко лучше, чем сопли размазывать. Всего восемью днями моложе её самой. Феофания знает – потрудилась узнать. Но это лишь числа. По ощущениям всё иначе. Чувствуется – гожусь ей в матери. Странно, но Петулия, Аннаграмма и остальные говорят ей то же самое: ведьмы стареют изнутри. Кому-то надо заниматься всеми этими вещами, от которых крутит живот, словно прялка прядёт. Вещи, которые никому не следует видеть. В одиночестве и тьме ведьмой делается дело. В далёкой деревне рожает молодая мать и всё пошло не так – остаётся надеяться, что найдётся местная повивалка, которая сможет хотя бы приободрить; но как только дойдёт до решения, от которого зависит жизнь или смерть – его примет ведьма. Часто это выбор не между хорошим решением и плохим – это выбор между двумя плохими решениями: нет правильного выбора, есть просто выбор.
Вдруг она видит, как что-то несётся по залитому лунным светом дёрну, легко равняясь с помелом, без усилий выдерживая скорость его полёта. Несколько минут не отстаёт, потом в кручёном прыжке меняет курс и ныряет обратно в лунные тени.
Заяц бежит в огонь, думает Феофания, да и я, похоже, тоже.
Залы Напамятных – на дальнем конце Мела, действительно на дальнем конце, потому что мел там уступает место глине и гравию. Парковые леса исходят высокими деревьями, хлещут фонтаны перед самим домом, растягивающим смысловые границы слова ‘зала’ до предела – ведь это шесть сгруппированных дворцов. Тут и пристройки, и флигеля, и огромное декоративное озеро, и флюгер в виде цапли, в который Феофания чуть не врезается, глядя на всё это великолепие…
— Сколько народу здесь обретается? – спросила-таки она, выровняв помело и приземляясь на то, что сверху казалось газоном, а при ближайшем рассмотрении оказалось полянкой высохшей травы чуть не в сажень глубиной. Потревоженные вторжением с воздуха кролики бросились врассыпную.
— Нынче лишь я и матушка, - мёртвая трава затрещала у неё под ногами, когда она спрыгнула с метлы, - и, разумеется, слуги. У нас их довольно много. Ты не волнуйся, теперь они все, верно, спят.
— Сколько слуг треба для двух персон?
— Около двухсот пятидесяти.
— Я тебе не верю.
Идущая впереди к дальней двери Летиция обернулась:
— Ну, учитывая их семьи, на хуторе сорок, ещё двадцать на маслобойне, ещё двадцать четыре на лесопилке и семьдесят пять для работы в садах, включая банановую оранжерею, ананасовую теплицу, дынную бахчу, бассейн для выращивания кувшинок и пруд для разведения форели. Остальные работают в доме и пенсионных комнатах.
— А что это такое?
Летиция остановилась, положив руку на покрытую ржавчиной круглую медную ручку двери:
— Ты же думаешь, что моя матушка очень груба и только знает, что командовать?
Феофания понимала, что альтернативных правде ответов тут не найдётся, даже под угрозой полунощных слёз.
— Да, думаю.
— И ты права, - сказала Летиция, поворачивая ручку. – Но она лояльна к людям, которые лояльны ей. Это семейное. Никого никогда не увольняют из-за старости, болезни или несообразительности. Если они не справляются в своих домиках, то живут во флигелях. Вообще-то, большая часть слуг присматривает за старыми слугами! Может, мы старомодны, отчасти высокомерны и отстаём от времени, но никому, кто работает на Напамятных, не придётся стоять с протянутой рукой на старости лет.
Наконец, расшатанная ручка повернулась, открывая дверь в длинный коридор, пахнущий… пахнущий… стариной. Только так и можно определить этот запах, но если есть время подумать, можно подробнее описать его как смесь сухой плесени, сырой древесины, пыли, мышей, мёртвого времени и старинных фолиантов, которые сами по себе прелюбопытно пахнут. Довольно полное описание, решила Феофания. Дни и часы тихонько умирают себе здесь, никем не замеченные.
Летиция что-то нащупала на полке в двери и зажгла фонарь.
— Сюда давно уже никто не приходит, кроме меня, - сказала она, - потому что здесь водятся приведения.
— Да, - Феофания постаралась говорить будничным голосом, как будто это дело житейское. – К примеру, вон та безголовая дама с тыквой под мышкой. Прям сейчас она направляется к нам.
Ожидала ли она увидеть страх на лице Летиции? Или слёзы? Во всяком случае Фаня не ожидала, что Летиция скажет:
— Это Королёк. Мне нужно будет поменять ей тыкву, как только поспеют новые. Они со временем подвядают. – Она повысила голос: - Это всего лишь я, Королёк, бояться нечего!
Издав звук, подобный вздоху, безголовая женщина развернулась и пошла прочь по коридору.
— Тыква – моя идея, - продолжила Летиция в общительной манере. – До этого с ней было просто невозможно иметь дело. Всё искала свою голову, понимаешь? Тыква её успокаивает, и, между нами, не думаю, что она видит разницу, бедная душа. Кстати, её не казнили. Похоже, она хочет, чтобы все это знали. То был всего-навсего нелепый несчастный случай с пролётом лестницы, кошкой и серпом.
И эта девушка проводит всё своё время в слезах, подумала Фаня. Но это её дом. Она сказала:
— Ещё каких-нибудь привидений покажешь, просто на тот случай, если я снова испытаю желание обмочиться?
— Что ж, потом, - Летиция пошла по коридору. – Кричащий скелет перестал кричать, когда я дала ему старого плюшевого мишку, хотя я и не уверена, почему это сработало… Ах да, призрак первого герцога взялся посещать уборную комнату возле столовой, которой мы не очень часто пользуемся. У него привычка тянуть за цепь в неудобный момент, но это всё же лучше, чем кровавый дождь, который был у нас до этого.
— Ты ведьма. – Слова сошли с Феофаниных губ сами собой, не сочтя возможным остаться в уединении её головы.
Девушка в изумлении поглядела на неё:
— Не глупи. Мы обе знаем, как оно бывает, разве нет? Золотые волосы переливаются ручьём, кожа бела как сливки, благородное – относительно – происхождение, наконец, я богата, по крайней мере, формально. Я по всем признакам леди.
— Знаешь, - сказала Феофания, – может, неправильно строить будущее на основе сказок. Девушки с убеждениями принцессы как правило не станут выручать страдающее приведение без головы, давая ему тыкву. Касательно же способа, которым ты остановила крик скелета, дав ему игрушку – я под впечатлением. По сути, ведьмачество – головология, ты же свела его к головологии и престижу.
Летиция была одновременно польщена и удовлетворена, отчего лик её пошёл белыми и розовыми пятнами. Тут Феофании пришлось признать, что это именно такое лицо, которое выглядывает из башенных оконец, ожидая принца, которому больше нечем занять своё время, кроме как спасать его обладательницу от драконов, чудищ и, если этого ещё недостаточно, скуки.
— Тебе нет необходимости плюс к этому ещё что-то делать, - добавила Феофания. – Остроконечная шляпа – на выбор. Но если бы здесь была мисс Тик, она бы определённо посулила тебе карьеру. Не годится быть ведьмой в одиночку.
Они достигли конца коридора. Летиция повернула ещё одну скрипучую ручку, издавшую при открытии двери такой же жалобный звук, как и дверь.
— Несомненно, я уже это поняла. А мисс Тик – это кто?
— Она путешествует по стране, отыскивая девочек с талантом к нашему ремеслу. Говорят, не ты отыскиваешь ведьмачество – ведьмачество отыскивает тебя, и, образно выражаясь, г-жа Тик – именно та, кто хлопает тебя сзади по плечу. Она – охотница на ведьм, но не скажу, что она так уж прямо вхожа в большие дома. Там ведьмы чувствуют себя тревожно. Ох ты ж батюшки-светы!
Это потому, что Летиция засветила фонарь. Зал полон книжных шкафов и книги в них сверкают. Это не дешёвая современная макулатура; это фолианты, обшитые кожей, да не простой, а кожей коров с высоким уровнем интеллекта, отдавших свои жизни литературе после счастливого существования на лучших пастбищах всего мира. Книги сияли, пока Летиция обходила зал, зажигая остальные фонари. Подняла их к потолку на длинных цепях, которые мерно закачались, когда она за них потянула, так что сияние книг перемешалось с сиянием латуни, пока не стало казаться, что комната наполнена богатым, спелым золотом.
Летиции очевидно доставляло удовольствие лицезреть в этот момент Феофанию, которая стояла с разинутым ртом.
— Мой прадед был тот ещё коллекционер. Видишь отполированную латунь? Это не для показухи, это для метрового книжного червя, который движется так быстро, что может пробурить дыру сквозь целую полку книг в долю секунды. Ха, но только не когда он врезается в цельную латунь на скорости звука! Раньше библиотека была больше, но мой дядя Шарль сбежал со всеми книгами по… кажется, это называется эротикой? Не уверена, не смогла найти это на карте. Как бы там ни было, похоже, я единственная, кто сюда приходит. Матушка думает, что от чтения люди становятся беспечными. Прошу прощения, а почему ты принюхиваешься? Надеюсь, здесь не умерла ещё очередная мышь.
С этим местом что-то очень не так, думала Феофания. Тут что-то… напряжено… напрягается. Наверное, всё дело в знаниях, которые просто ломятся наружу из этих книг. Она слыхала разговоры про библиотеку Незримого Университета – про одушевлённые книги. сжатые вместе в пространстве и времени так, что по ночам, говорят, они разговаривают друг с другом и от книги к книге мелькают разряды молний. Слишком много книг в одном месте, кто знает, на что они способны? Тик сказала ей однажды: ‘Знание – мощь, мощь – энергия, энергия – материя, материя – масса, а масса меняет время и пространство’. Но Летиция выглядит такой счастливой среди полок и столов, что у Феофании не хватает духу потревожить её настроение.
Девушка жестом поманила её к себе:
— А вот тут я занимаюсь понемножку своей магией. – Она будто показывала Фане, где играет с куклами.
Фаня покрылась потом; волоски на коже встали дыбом – верный знак, что пора развернуться и бежать, но Летиция щебетала себе и щебетала, даже не замечая, что Фаня пытается не стошнить.
Его вонь была ужасна. Она поднялась по радостной библиотеке как давно в бозе почивший кит, тушу которого от газов, образовавшихся при разложении, снова подняло на поверхность.
Феофания в отчаянии огляделась, пытаясь взором зацепиться за что-нибудь, что освободит её разум от этой картины. Прустиха и Дэрек определённо наварились на Летиции Напамятных. Она приобрела целую линейку товаров, бородавки и прочее.
— Но сейчас я пользуюсь только бородавками. Думаю, от них ощущения что надо, без перегибов, ты так не думаешь?
— Никогда об этом не думала, - слабым голосом ответила Феофания.
Летиция повела носом:
— Ох, я так извиняюсь за запах, это, наверное, мышь. Они выедают клей из книг, хотя, надо сказать, на этот раз они нашли особенно неприятную книгу.
От библиотеки настроение у Феофании начало по-настоящему портиться. Как будто просыпаешься и видишь, что тигриное семейство ночью забрело к тебе и теперь дрыхнет на конце кровати: в настоящий момент всё тихо, мирно, но вот-вот кое-то лишится руки. Перед ней был товар из Престижа – ведьмовство для показухи. Людей впечатлить, помочь новичку поймать нужное настроение, но не вздумалось же Прустихе высылать товар, который действительно работает?
За ней раздалось клацанье ведра – это Летиция обошла книжную полку и теперь держала ведро обеими руками. Она бросила его, песок высыпался на пол, она немножко порылась в нём.
— А, вот ты где, - сказала она, вытаскивая нечто, похожее на морковку, пожёванную не очень голодной мышью.
— Это что, я? – спросила Феофания.
— Боюсь, я не очень хорошо вырезаю по дереву, - сказала Летиция, - но книга гласит, что срабатывает то, о чём ты при этом думаешь.
В последнем высказывании просквозила тревога, а на его конце стрункой натянулась вопросительная нотка, знаменующая готовность разрыдаться.
— Прости. Книга гласит неправильно. Всё не так славно. Срабатывает то, что ты при этом делаешь. Ежели хочешь сглазить кого-то – треба вещь, которая ему принадлежит – волос, зуб. И нельзя напортачить, потому что это неаккуратно и запросто может сработать неправильно.
Она пригляделась к плохо выструганной ведьме.
— А ещё ты, как погляжу, карандашом написала на ней слово ‘ведьма’. М… знаешь, я только что сказала, что это может запросто сработать неправильно? Ну так вот, бывает, слово ‘неправильно’ не покрывает в полной мере игр с чужой жистью.
Летиция кивнула – нижняя губёшка задрожала.
Давление на Феофанину голову всё возрастало, а ужасный вонизм столь окреп, что ощущался теперь как вполне осязаемый предмет. Она постаралась сосредоточиться на кипе книг на библиотечном столе. То были прискорбные томики из тех, что тётушка Ох, которая бывает нехарактерно язвительной, когда у неё соответствующее настроение, называет ‘Пук с блёстками’ для девочек, играющихся в ведьм забавы ради.
Но, по крайней мере, Летиция подошла к делу основательно; пара тетрадей стояла на пюпитре, возвышающемся над столом. Феофания повернулась что-то сказать девушке, но каким-то образом её голова не хотела оставаться в повёрнутом положении. Её Второе-Что-В-Голову-Придёт тащило голову обратно. А рука поднялась медленно, почти механически, и сдвинула в сторону небольшую кипу дурацких книг. То, что она приняла за поверхность пюпитра, на деле оказалось фолиантом куда больших размеров, столь толстым и тёмным, что, казалось, он сливается с самим деревом. Трепещущий ужас засочился в её голову словно чёрная патока, побуждая её бежать, а ещё… Нет, никаких ещё. Просто бежать и бежать без остановки. Вечно. Она постаралась говорить ровным голосом:
— Ты что-нибудь знаешь об этой книге?
Летиция посмотрела ей через плечо:
— Она весьма древняя. Я даже не понимаю почерк. Переплёт, конечно, шикарный, и что интересно, она всегда чуть тёплая.
Именно здесь, подумала Феофания, она смотрит прямо на меня прямо сейчас. Эскарина же сказала, что его книга существует.
Возможно ли, что это копия? Однако книга не может причинить вреда, разве нет? Если не считать, что в книгах содержаться идеи, которые сами по себе бывают опасны.
В каковой момент фолиант на пюпитре открылся сам по себе с кожаным скрипом, и с лёгким шлепком перевернулась обложка. Страницы хрустели как стая летящих голубей, а потом случилось – одна страница наполнила полночный зал сверкающим солнечным светом, от которого слезится в глазах. А в этом свете был, бегущий к ней по палящей пустыне, силуэт в чёрном…
Феофания непроизвольно захлопнула фолиант и принялась удерживать обложку закрытой обеими руками, вцепившись в него, будто школьница. Он меня видел, подумала она. Я знаю, что видел. Фолиант подпрыгивал в её руках, будто что-то тяжёлое долбилось в него изнутри, и ещё она слышала… слова, слова, которые, по счастью, не понимала. Ещё один удар содрогнул фолиант, и обложка выгнулась горбом, чуть не одолев её. Когда наступило время очередного глухого удара, она навалилась на фолиант, прижав обложку всем своим весом.
Огонь, подумала она. Он ненавидит огонь! Одначе не думаю, что долго так продержусь, и потом, нельзя поджигать библиотеки, просто нельзя. Тут и так всё сухое как спички.
— Что-то пытается выбраться из книги? – сказала Летиция.
Феофания подняла взгляд на её лицо, которое снова пошло розовыми и белыми пятнами.
— Да, - выдавила она из себя и грохнула фолиант об стол, когда тот снова рванулся у неё в руках.
— Это же не будет гоблин, как в том сборнике сказок? Я всегда так боялась, что он вырастет со страниц.
Мощным рывком фолиантище взметнулось в воздух и снова было прижато к столу, уже доконав Феофанию. Она прохрипела:
— Думаю, это куда хуже гоблина!
Нашего гоблина, не к месту проностальгировалось ей. Всё-таки у них был один и тот же сборник сказок. Так себе сборник во многих отношениях – когда вырастаешь, то понимаешь, что это просто дурацкий рисунок, но сам образ навсегда откладывается в подсознании.
И так, похоже, у всех. Когда в разговоре с Петулией она упомянула, что её пугала картинка из книжки, девушка призналась, что и её в детстве ещё как пугал счастливый на вид скелет в книжке с картинками. Оказалось, что и у всех остальных девушек схожие воспоминания. Как будто это такая горькая правда жизни. Книга начинает твоё обучение с того, что пугает тебя.
— Кажется, я знаю, что делать, - сказала Летиция. – Можешь пока его занять? Я мигом.
На этих словах она исчезла из Феофаниного поля зрения, и через несколько секунд Феофания, по-прежнему перенапрягающаяся в потугах удержать фолиант закрытым, услышала писк. Она не обратила на него особо внимания, потому как ей казалось, будто руки её, вцепившиеся мёртвой хваткой в долбящуюся книгу, раскалились добела. Тут за её спиной Летиция тихо сказала:
— Слушай, я проведу тебя к переплётному стану. Когда я скажу – втолкни туда книгу и убери руки очень-очень быстро. Крайне важно, чтобы ты сделала это быстро!
Руки девушки помогли Феофании повернуться, и вдвоём они потихоньку продвинулись к чему-то металлическому, что поджидало их во мраке, в то время, как книга шаталась от ярости и глухо стукалась об её грудную клетку; это как держать слоновье сердце, когда оно ещё бьётся.
Она едва различила голос Летиции сквозь эту колотильню, когда та крикнула:
— Клади книгу на металлическую плиту, толкай вперёд и убирай пальцы – ну же!
Что-то крутанулось. На один только кошмарный миг, но Феофания увидела руку, прорывающуюся сквозь обложку изнутри фолианта, а потом стальная плита обрушилась на него, обломав кончики Феофаниных ногтей.
— Да помоги же ты мне с рейкой! Давай затянем её – чем туже, тем лучше.
Голос исходил от Летиции, которая опиралась на… кстати, на что это она опиралась?
— Это старый переплётный станок, - пояснила Летиция. – Мой дедушка пользовался им каждый раз, когда приводил в порядок старые повредившиеся книги. Например, он нужен, чтобы вклеить страницу. Нынче мы им почти не пользуемся, кроме как на Свиноту. Он очень удобен, чтобы колоть грецкие орехи с точностью ювелира, понимаешь? Просто крутишь ручку, пока не раздастся треск. Они выглядят как маленькие человеческие мозги.
Феофания рискнула посмотреть на станок, верхняя и нижняя плиты которого теперь были плотно сжаты вместе, чтобы проверить, не вытекают ли оттуда какие-нибудь маленькие человеческие мозги. Они не вытекали, но легче от этого не стало, потому что маленький человеческий скелет вышел из стены, вошёл в библиотечные полки, словно те были дымом, и исчез. Он держал в костях плюшевого мишку. Одно из тех явлений, которые мозг помечает грифом ‘лучше б я этого не видел’.
— Это был какой-то призрак? – спросила Летиция. – Не скелет – я же тебе про него рассказывала. Бедняжка. Я про другого. Который в книге…
— Он – это, ну если можно сказать ‘он’ – это что-то вроде недуга, а ещё кошмара, который оказывается у тебя в спальне стоящим в изголовье, когда ты просыпаешься. И мне кажется, что, возможно, это ты его позвала. Призвала, ежели угодственно.
— Мне ни то, ни другое не угодственно! Я лишь навела элементарные чары из книги за один талер! Да, я была глупой, но не хотела, чтоб получилось… что-то такое!
Она указала на станок, все ещё скрипящий.
— Дурная девка, - сказала Феофания.
Летиция моргнула.
— Что ты сказала?
— Дурная девка! Или глупая девочка, ежели угодственно. Через несколько дней ты женишься, помнишь? И пыталась навести на другую девушку чары из ревности. Ты видела название той книги? Я видела. Оно было прямо передо мной! Это же ‘Костёр ведьм’! Её надиктовал Омнианский священник, который был так безумен, что не распознал бы здравый рассудок и в подзорную трубу. И знаешь что? Книги живут. Страницы всё помнят! Слыхивала про библиотеку Незримого Университета? У них там книги, которые приходится сковывать одной цепью, а то и хранить в темноте, а то даже под водой! Скованны одной цепью! А ты, панночка, играисся в магию в двух вершах от книги, которая бурлит от злой, карающей магии. Не удивительно, что у тебя всё получилось! Я пробудила его, и с тех пор он ищет, охотится за мной. А ты – со своими элементарными чарами – показала ему, где енто я обретаюсь! Помогла ему! Он воротился и нонче меня нашёл! Палач ведьм на костре. И он заразен, как я и говорила тебе – сродни недугу.
Она перевела дух, так и не дождавшись слёзного потока. Летиция просто стояла, будто в глубокой задумчивости. Затем сказала:
— Полагаю, простого извинения ведь не достаточно?
— Вообще-то, для начала сошло бы, - сказала Феофания, и подумала: эта молодая женщина, так и не осознавшая, что уже выросла из девчачьих нарядов, дала обезглавленному приведению тыкву под бок, чтоб ему было спокойнее, и подарила маленькому кричащему скелету плюшевого мишку. Догадалась бы так сделать я? Это так по-ведьмачьи, если честно. – Слушай, - сказала она, - у тебе определённо есть магический дар, правда. Но ты влипнешь в огромадное количество неприятностей, ежели начнёшь небрежно с ним обходиться, когда сама не знаешь, что делаешь. Хотя дать плюшевого медвежатку скелету – гениально. Продолжай в том же духе, попрактикуйся немного – и у тебя вполне может сложиться магическое будущее. Тебе придётся пойти и провести какое-то время со старой ведьмой, как я и сделала.
— Что ж, это расчудесно, Феофания, - сказала Летиция. – Но мне ещё придётся пойти и провести какое-то время на свадьбе! Не пора ли нам обратно? И что ты предлагаешь сделать с книгой? Мне не нравится думать, что он здесь. А что, если он выберется!
— Он уже выбрался. А книга… что ж, это своего рода окно, которое облегчает ему задачу проникнуть в наш мир. Помогло добраться до меня. Порой находишь такие штуки. Это как путь в другой мир или, возможно, какое-то другое место этого же мира.
Феофанией овладело возвышенное настроение, ибо не каждый день выпадал ей случай давать подобные разъяснения, оттого слова Летиции вернули её на землю:
— Ах да, колокольчиковый лес с домиком, у которого из трубы иногда идёт дым, а иногда нет; и девочка, кормящая уток в пруду, где голуби на крыше дома позади неё иногда летают, а иногда сидят. Они упомянуты в книге Джерома Лягушачьей Лапки Джерома ‘Плавучие Мира’. Тебе нравится? Я знаю, где она.
И не успела Фаня опомниться, как девушка заспешила вдоль книжных полок. Она вернулась, не прошло и минуты, к большому Фаниному облегчению, неся объёмистый том с блестящем кожаном переплёте, который внезапно упал в Фанины руки.
— Дар. Ты поступила со мной добрее, чем я с тобой.
— Ах, ты не можешь мне её отдать! Она из библиотечной коллекции! Останется дырка в книжном ряду!
— Нет, я настаиваю. Всё равно я единственная, кто сюда наведывается. Моя матушка хранит все книги по фамильной истории, генеалогии и геральдике у себя в покоях, и она единственная, кто ими интересуется. За исключением меня, единственный человек, который сюда теперь приходит, это господин Брамник, и, кажется, сейчас я его слышу, что значит, что он совершает свой последний обход этой ночью. Что ж, - добавила она, - он очень стар и медлителен, и у него уходит неделя, чтобы завершить весь маршрут ночного дозора, учитывая, что днём он спит. Пойдём. У него случится сердечный приступ, если он и в самом деле кого-нибудь найдёт.
И действительно, раздался скрип дальней дверной ручки.
Летиция понизила голос:
— Не возражаешь, если мы прокрадёмся наружу другим путём? Он можешь разозлиться, если действительно кого-то обнаружит.
Свет приближался по длинному коридору, хотя пришлось бы наблюдать за ним довольно долго, чтобы понять, что он и впрямь движется. Летиция открыла дверь во внешний мир, и они поспешили на то, что могло бы быть газоном, если б в течение последних десяти лет его хоть кто-нибудь выкашивал бы. У Феофании сложилось впечатление, что здешние газоны косят с такой же немощной скоростью, с которой передвигается господин Брамник. На дворе трава, на траве роса, а на сердце предчувствие, что в ближайшем будущем определённо забрезжит дневной свет. Только они добрались до помела, Летиция пробормотала ещё одно извинение и поспешила в спальню через другую дверь, снова выйдя через пять минут с большим мешком.
— Моё траурное платье, - сказала она, когда помело поднялось в мягкий воздух. – Завтра похороны бедного старого барона. Матушка всегда путешествует с траурным платьем. Говорит, никогда не знаешь, когда кто-нибудь рухнет замертво.
— Очень интересная точка зрения, Летиция, но, пожалуйста, когда ты вернёшься в замок, я хочу, чтобы ты рассказала Роланду, что сделала. До остального мне заботы нету, но, пожалуйста, расскажи ему о чарах, которые навела.
Феофания ждала. Летиция сидела за ней, в данный момент молча. Очень молча. Так молча, что было слышно.
Это время Феофания потратила на разглядывание проплывающего мимо пейзажа.
Там и сям поднимался дым от печей, хотя и солнце ещё было под краем земли.
Деревенские бабы имеют за обыкновение разжигать свои очаги наперегонки, чтоб над их хатой дым первым завиднелся; это показывает, что хозяйка справная. Она вздохнула. У помела есть такая интересная особенность, что когда летишь на нём, то смотришь на люд сверху вниз. Никак не удержаться. Люди кажутся лишь суетливыми точками. А стоит начать так думать – пора наведаться к компашке других ведьм, чтобы те вправили мозги. Есть пословица: не ведмачь в одиночку. Это не столько совет, сколько предписание.
Летиция у неё за спиной сказала так, будто взвесила каждое слово тщательнейшим образом:
— Почему ты не злишься на меня сильнее?
— То бишь?
— Сама знаешь! Это после того-то, что я сделала! Ты ужасно… вежливая!
Феофания порадовалась, что девушке не было видно её лица и, раз уж на то пошло, что и ей не было видно лица девушки.
— Ведьмы нечасто злятся. Весь этот крик ни к чему не приводит.
Ещё помолчав, Летиция сказала:
— Если это правда, то, может, из меня не получится ведьмы. Порою я очень злюсь.
— Ох, я то и дело злюсь – просто коплю злобу, покуда не смогу употребить её на что-то полезное. В этом-то и штука с ведьмовством – и волшебством, коль уж на то пошло. Мы и на пике своих возможностей не шибко колдуем, а когда колдуем, то в основном на себя. Вот, смотри, замок прямо впереди. Сброшу-ка я тебя на крышу и, откровенно говоря, жду не дождусь посмотреть, мягка ли соломка.
— Слушай, мне, правда, очень, очень…
— Знаю. Говорила. Тут дело не в обидах, просто ты должна прибрать беспорядок, который учинила. Это оборотная сторона ремесла ведьмы.
А про себя добавила: о которой я ничегошеньки не знаю!





Полночной тканью облекусь
Перевод романа Терри Пратчетта I Shall Wear Midnight