Две жизни. Главы 8, 9, 10, 11

Память. Восторг
Воспоминания навещали Прохора на протяжении всей недели.
Вспомнил, как он однажды долго сидел в областной библиотеке, которая располагалась напротив общежития. Зачитался. Вначале блуждал в лабиринтах «Критики чистого разума» Канта, изредка испытывая удовлетворение от того, что кое-что начинает понимать. Как будто в тёмном туннеле вдруг сверкал яркий свет. Потом опять пропадал. Вновь вспыхивал.
Утомившись, он перешёл к чтению повести Трифонова.

При возвращении в общагу в комнате его ждало застолье.
- А, пришёл, философ! – воскликнул Вано.
Прошлый раз Сенников в компании стал приводить рассуждения Канта о метафизической множественности миров. Там, где душа, возможно множество миров. Приятели его не поняли (он и сам не до конца, возможно, понимал), но оценили его высказывание высоко.

Рома протягивал уже стакан с водкой. Он подрабатывал в ресторане дворником, так что проблем со спиртным в их компании никогда не было. Официантки и буфетчица могли как своему человеку продать ему зелья когда угодно.
Прохор отказался: у него свидание. И не мог ли Аман сводить в кино или ещё куда сестру его подруги. Тот согласился.
В это время раздался стук в дверь. Прохор выглянул:
- Лия! Пойдём к тебе!

Следом за ними выбрался Аман. На площадке слышался шум. Парни с физмата проводили какие-то разборки. Послышались звуки ударов. Третьекурсник Игорь лупил кого-то незнакомого. Остальные стояли вокруг.
- Мужики, кончайте драться! – воскликнул Сенников. Но подруга быстро потянула его за руку, умоляя не связываться.

Аманбай куда-то увёл свою подругу, а Прохор остался наедине со своей в её комнате.
Прохор впервые в полной мере проявил свои ласки к возлюбленной. Впервые обнажил её грудь. Незабываемые ощущения!

Чем дальше, тем сильнее становилось его чувство к Лие. Он не мог уже быть без неё продолжительное время. Однажды он сидел, задумавшись. В комнате ещё находился только Андрон. Он выполнял задание к семинару по современному русскому языку. Временами потирал выпуклый лоб, запускал пальцы в русые волосы. За ним на стене виднелись большие фотоснимки с изображением стадионов, на которых проходила Московская Олимпиада. Награда, присланная из столицы за его участие в фотоконкурсе. На тумбочке возле него и на подоконнике цвели «садинки». Так в их краю называли комнатные цветы. После очередного компанейского застолья под влиянием возлияния Андрон натаскал их откуда-то, возможно от однокурсниц. Цветы в горшках очень разнообразили и украсили холостяцкий быт.

Прохор спросил приятеля:
- Слушай, Андрюха, жениться мне, что ли?
Приятель усмехнулся понимающе-скептически:
- Твоё дело. Только как вы жить будете – ещё два с половиной года учиться.

                Новый год

Приближался новый год. Начались зачёты, экзамены. Заботы, зубрёжка. Но всё это не волновало Прохора, его поглотила, как морская волна, страсть. Он был счастлив. Азалия расцвела ещё больше. И все хлопоты сессионные прошли как-то незаметно для них.

И вот пришёл новый год. Их компания решила хорошо отметить этот праздник. Собралась большая компания. Сердце у Прохора прыгало как мячик. Сестра Азалии уехала домой. Они с любимой будут одни! Восторг и сладкий страх охватывали его душу. Хотя он раньше всегда считал, что естественным исходом отношений любящих должен быть брак, сейчас это как-то ушло в туман, об этом не думалось. В голове клубились сладостные мечты.

Вначале все выпили за успехи в учёбе. Аман с удивлением высказался:
- Вот интересно: Прохор не зубрит никогда, как наши отличники, не обращает внимания на оценки, а как олимпиада – так он обязательно первое место займёт! Хоть по русскому языку, хоть по литературе!
- У меня своя программа, - со смехом ответил друг. Азалия с гордостью и нежностью взглянула на него.
Из стоявшего на тумбочке магнитофона раздавались песни Владимира Высоцкого.

Магнитофон марки «Великие Луки» парни переиначили на «Великие муки» из-за того, что его постоянно ремонтировал хозяин, второкурсник физмата Вася, которого чаще кликали по отчеству – Никанорыч.
Затем пошли тосты за Новый год. Потом – разговоры о разном.

Заговорили о древней истории. Коснулись монгольского нашествия, поудивлялись, как жестоко себя вели захватчики, сколько мужчин убили, а женщин – изнасиловали. Рамазан, обратился к Эрдэну, показав ему кулак:
- У, бляха-муха, предки какие твои гады! А ты, зараза, хвалишься своей Монголией.
Худенький Эрдэнэбат промолвил:
- Да я же ваш отец, хе-хе!
Хехеканье его потонуло в дружном смехе всей компании. Ободрённый вниманием, прямой потомок грозных племён начал рассказывать о недавнем конфликте, случившемся на площадке их этажа:
- Выхожу я на площадку, на спине – виньчаки, говорю: «Чё такой?»

Новый залп смеха раздался ему в ответ. Первокурсник Акежан, которого в компании часто называли «Женя» сказал назидательно:
- Не виньчаки они называются, а чаки!
- Вообще-то правильно говорить: «нунчаку», - заметил Прохор.

Упомянутый вид оружия Андрон заказал знакомому токарю на заводе, на котором год работал перед учёбой. Сделал тот их из текстолита. Длинные, тяжёлые – настоящие дубины.
Парни с хохотом повторяли фразу Эрдэна, который часто радовал их своими самобытными выражениями.

Андрон проговорил:
- Давайте уж не будем забывать о барышнях. Расскажем что-нибудь для них. А сначала выпьем за то, чтобы пары, которые здесь присутствуют, не распались, а образовали в будущем семьи. И жили дружно, долго и счастливо.
После произношения этого пожелания Вано остался безучастным, его подружка погрустнела, Рамазан хитро улыбнулся в тонкие тёмные усики, переглянувшись с кокетливой подругой. Прохор и Азалия не посмели взглянуть друг на друга, они были как в тумане.
Из магнитофона раздавался страстный голос Высоцкого:
«Чуть помедленнее кони, чуть поме-длен-нее-е,
Умоляю вас - вскачь не лете-еть!»

                Фиаско

- Молодец, Кончаловский! – воскликнул Стёпа. Он начал рассказывать какую-то притчу о женщинах. На факультете он считался фольклористом, знатоком сказок, которые бытовали в его селе и окрестных селениях. Сам он походил на коренастого домового в юном возрасте.

Прохор слушал его невнимательно. За притчей последовал соответствующий тост. Затем все отправились на новогоднюю дискотеку.
Влюблённый юноша наплясывал вовсю. Азалия смотрела на него задумчиво-нежно. Танцы перемежались различными конкурсами, играми. Когда их компания отправилась отмечать наступление нового года, Прохор с подругой пошли к ней в комнату.
- Попьём чай? – робко спросила девушка.

Прохор обнял её и прильнул к её губам. Сладость поцелуя. Глаза любимой близко-близко. Этого он никогда не забудет.
Азалия чуть отстранилась, шепнула: «Подожди…». И медленно опустилась на стул. Руки её бессильно упали на колени. Взгляд был растерянным и покорным.

Прохор встал перед нею на колени, взял её ладони, начал целовать их, каждый пальчик. В груди у него бушевал пожар.
Свет мешал ему. Выключив его, он раскрыл кровать. Взял на руки возлюбленную, перенёс её на постель. Освободил себя и её от одежды. Стал целовать покорное тело девушки. Вдруг на миг ему представилось, что он причинит ей боль. Его обожаемой Лие станет больно. Появится кровь.

На костёр страсти хлынул ливень страха за любимую. Прохор усилием воли подавил некстати разыгравшееся воображение. Продолжил страстные поцелуи.

Попытался медленно войти, познать возлюбленную. У него не получалось! Попытки ни к чему не привели. Символ мужского достоинства стал вялым как опавший осенний лист. Влюблённый отстранился и лёг на спину. Он был потрясён, стыд окатил его волной. Позор! Как же так…

Азалия наивно спросила:
- Всё?
- Всё… - ответил шокированный влюблённый.

Девушка прижалась к нему, доверчиво прислонив голову к его плечу. Постепенно она уснула. Прохор не спал всю оставшуюся ночь. Рано утром он тихонько, чтобы не разбудить девушку, оделся и ушёл.

                Разлад

Придя в свою комнату, он, не раздеваясь, рухнул на кровать. Пытался заснуть. Удалось это далеко не сразу. В обед приходила Азалия, друзья сказали, что он спит. После её ухода потрясённый влюблённый решил съездить домой. Быстро собрался, ничего не объясняя приятелям, покинул общагу.

С того времени он стал избегать общения с девушкой. Какая-то пустота томила его. Ему было невыносимо стыдно.
Азалия звала его к себе, в кино, на концерт. Наконец, пыталась вызвать его на откровенный разговор. Прохор отказывался. Однажды его встретила на площадке Резеда и стала резко выговаривать ему. Прохор ушёл от неё.

Как-то он выпивал у соседей – монгола и Никанорыча. Последний пожаловался, что на днях к ним заходил подвыпивший третьекурсник Игорь и ударил его. Сенников вскипел: как, он на армейцев руку поднял!

Прохор распахнул дверь и позвал Игорька поговорить. У того в комнате находились старшекурсники-физматовцы, взглянувшие на непрошенного гостя с удивлением.
- Ты за что Васю ударил? – спросил Прохор, как только они вышли на кухню.
Игорь скривил физиономию, которая показалась в этот момент невероятно мерзкой, напомнив шакалий оскал. Прохор с омерзением сцапал его за лицо.

Тут же его резко развернуло влево. Вовремя подоспевший Аман схватил его сзади, проявив неожиданную для его небольшой фигуры силу. Противник ударил его в зубы, поборник справедливости успел ткнуть его туда же, но удары оказались ослабленными, так как Аманбай крутанул друга вокруг его оси и, толкая в спину, затолкнул в двери комнаты. Тут же вместе с Игорем в проёме появилась толпа физиков-старшекурсников.

Прохор выхватил из-под кровати Андрона нунчаку и стал яростно вращать дубинкой перед собой, крича:
- А ну, подходи!
Тут лидер парней физмата высокий пятикурсник Алексей отстранил соратников и заявил:
- Убери чаки! Давай поговорим вдвоём!

Поборник справедливости с руганью закинул дубинки обратно под кровать и плюхнулся на неё. Алексей сел рядом и стал выслушивать горькую исповедь о потерянной любви. Прохор, конечно, не поведал об интимных подробностях, но сокрушался, что ему жить не хочется. Старшекурсник внимательно выслушал и постарался утешить его: мол, какие его годы, всё у него будет ещё, найдётся другая любовь, и будет ему счастье. Утешил, понимающий человек.

Инцидент был исчерпан. Но не исчерпанной осталась горечь в душе Прохора. Комплекс неполноценности, испытываемый им не по Фрейду, а из-за своей чрезмерной впечатлительности, терзал его сердце.