Три вариации для тёмно-синего

I.

Прошлое – это форма смерти с твоим
лицом, тоненькой ниткой к
ёлке подвешен

стеклянный 

шар – присмотрись – у него надето на
спил кольцо с гравировкой:
/ я не могу, без

тебя, дышать/.

Я как грешное море, беззубыми ртами
глотаю песок – конфетти
перламутра и

вены трухлявых

рек – ими проще залить: твою память,
глаза, лицо. И седыми – от
рассечения,

волнами

век, на распластанный берег сползаю,
как тень на лоб – прислоняясь
к холодной

стене

чтобы снять отёк и поваренной солью,
тиснёным гранитом, пальцами
ног, растворяюсь

в тебе

без остатка. На волосок от вчерашнего
неба намотана буковка /Я/ –
собирательный

образ,

промытый сквозь решето – и храня, в
каждой букве, зажжённый
Фаросский

маяк –
   
освещаю, прежде всего, голубое дно –
акватории, глаза, реки – на
которой

Сфинкс

мочит лапы в воде, отмывая покорных
кровь. Я стреляю опять наугад
по распятой

звезде –

чтобы выбить десятку, но
ты подставляешь

---
бровь.


II.

Ты

настолько спокойна – колени обмякли,
лимоновый свет – прилипает
к сетчатке

шуршащий виниловый воск и иголочка
памяти бьёт паутинкою – /нет/
нашивая на

плечи

шеврон маскировочный войск. Всё, что
дальше спины – монотонно идёт
наугад – в

колее

на дороге покоятся вещие сны: там, где
голос застрявший в лакунах
пергаментных

гланд –

вынимаю из глотки – /ау/. И, как белая
сныть, мотыльки Мнемозины
плетут фотографии

сеть – мы

на ней молодые, без чувства щемящего
/над/ – простыней, гладкой
кожей,

желанием

всё успеть, и словами – которые вечно
звучат невпопад. Воздух сгущен
порядковым

номером

от двадцати – пахнет яблоком. Небо –
сползающий аэростат, я теряюсь
дыханием

в твоей

медоносной груди, отставая от тех, кто
ушёл невозвратно назад – в
пустоту, в

одиночество,

в мир безголосых теней. Где в проёмах
на петли не двери навешено,
но – вереницы,

на

ниточку собранных, прожитых дней –
как отснятые, пыльные
плёнки немого

---
кино.


III.

Взгляд – осколок движения воткнутых
в сумерки фар, как пространство
тетради, делённое

им на

поля – сохраняет невинность – то есть
ложится под пар, отделяя
предмет от

Природы,

фактически для: продолжения Природы.
В присутствии формы иной, чем
черника протёртая

с сахаром

в глянцевый сок – я увидел, как замерло
облако над головой, у тебя – и
черта потеряла

листок. Так

кончается детство, так крошатся камни,
стареют слова – для удобства
хранения шара

придумали

круг и от тела, залитого тенью и золотом
льва – остаётся лишь место под
солнцем. И

радиус

рук – попадает, на память, в предметы –
но чаще в тепло: от объятий, от
слёз, от застывших,

в молчании,

губ, и вплетаются белые кроны черёмух
в окно, как кантаты в протяжное
соло начищенных

труб.

И последний аккорд, а за ним лепестки
и Ничто, и куда б ни смотрел –
видишь только

свои же

глаза, и зрачки – куполами промокших
зонтов, а над ними, разлитою
краской, течёт

---
бирюза.