Три счастливых дня... Исповедь одной женщины

 
 
 

  ...Ровно через три месяца моему и твоему браку исполнится 15 лет. Немалый срок, дорогой мой.
     Не могу поговорить с тобой об этом прямо сейчас.


     Ты в очередной раз за что-то на меня обижен и поэтому замолчал, уже вторую неделю мы не разговариваем. Боже, как это бесило меня в первые годы нашей жизни! Для меня любая проблема должна решаться говорением, для тебя – молчанием. Мы очень разные. Ты можешь молчать и месяц, если чувствуешь себя очень-очень обиженным и злым. Это глуповато выглядит сейчас, когда уже понятно, что я перестала реагировать на твои молчанки, привыкла...


     Мы поженились очень быстро и очень рано, нам было едва по 20 лет, помнишь? Не буду говорить про первые месяцы – это был вечный праздник тела, любовь-морковь и прочая ласковая шушера. Я думаю, что ты очень любил меня. Иначе как ещё объяснить, что именно от меня ты хотел детей? И терпеливо дожидался результатов лечения, когда оказалось, что у меня бесплодие. Лет семь меня лечили, пичкали гормональными таблетками. Я даже поправилась на 10 кг, но всё-таки забеременела. Когда оказалось, что родить сама я не смогу, меня резали. Но всё равно день рождения нашей девочки был одним из счастливейших дней моей жизни с тобой. И когда через год я приехала рожать, меня снова разрезали по тому же шву, чтобы на свет появился наш мальчик.

 
     Да, конечно, эти операции и почти двухгодичная беременность превратили мой живот не в самое прекрасное зрелище. И растяжки, и образовавшийся над швом какой-то кожаный фартучек, который не убрали никакие упражнения... Но ты целовал этот живот и говорил, что нельзя его не любить: ведь он носил в себе твоих детей... Это было так трогательно. Рождение сына – ещё один чудесный день моей жизни.


     Всё меняется. Я не знаю, когда это случилось с нами, но, кажется, на десятом году нашей жизни ты стал груб и несдержан в словах. Я страшно обижалась, когда ты вдруг щипал меня за этот самый «фартучек» внизу живота и язвительно спрашивал: «Вот что это? Что это?».


     А однажды ты сказал, что я откровенно жирная. Да, наверное, так, ты прав. Те 10 кг никуда не ушли, хотя я очень старалась. С двумя маленькими детьми без бабушек и дедушек особенно нет времени для себя, но старалась, я занималась, я покупала диски с курсами гимнастики. Что-то не ладилось.


     Может быть, такими словами ты просто хотел меня сподвигнуть на похудение, но эффект получился иной. Я просто перестала обращать на это внимание, думала о том, что многие женщины мечтают о такой фигуре, как у меня (и это правда), что я хороша, что я шикарна. Мне говорили комплименты на работе, мужчины хотели познакомиться, уверяя меня, что я прекрасно выгляжу. И только ты говорил мне, что я жирная, и снова щипал меня за этот проклятый «фартучек».


     А ты ничуть не изменился со времён нашей свадьбы, ты мог бы легко надеть свой свадебный костюм, у тебя такие же стройные ноги, узкая талия и мускулы на животе.

 
     Ничего это не означало. Мы по-прежнему спали вместе, мы занимались любовью. А ощущение скованности в твоём присутствии осталось: я ведь до сих пор боюсь при тебе полностью раздеться при свете дня, боюсь твоих слов, твоего пренебрежения к моему телу. Боюсь, что ты снова скажешь что-нибудь обидное, такое, что я уже не смогу простить.


     Может быть, ты и изменял мне, по крайней мере, так говорили некоторые особенно «преданные» знакомые, но я никогда не заставала тебя нигде и ни с кем, не следила, не искала примет на одежде и белье. Зато мне было спокойно, я верила и верю тебе до сих пор.


     Тебя тогда накрыл какой-то кризис среднего возраста. Ты стал смурной и грубый, ушёл даже не спать, а жить в веранду. Сам себе готовил еду на ржавой электроплитке, телевизор принёс... Три месяца подряд я не знала, как к тебе подступиться и понять, почему тебе лучше на сыром продавленном диванчике, чем дома с семьёй, со мной и детьми. На все мои вопросы ты замолкал по обыкновению, молчал неделю и больше.


    И это тоже прошло. Ты вернулся в дом, ты хозяин, ты отец, ты зарабатываешь денег достаточно, чтобы у нас было то, что необходимо. А чувство недопонимания внутри меня растёт, хотя я и стараюсь спрятать его поглубже.


     Я любила петь. У меня хороший голос, и ведь познакомились мы с тобой на одном из чьих-то дней рождения, когда меня попросили спеть. Тебе тоже понравилось. Но я пела всегда, мурлыкала в ванной, пела на кухне, напевала за любой работой. Тебя это стало раздражать, и ты сказал как-то, что я похожа на умалишенного деда-соседа, который разговаривает сам с собой. И теперь я пою реже, когда ты не слышишь. Мне кажется, ты убил эту песню во мне, и я не могу понять, почему так вышло.


     Ты всегда был немного суховат, даже во времена медового месяца. Наедине – да, всё, что угодно. Но если мы шли по улице, и я хотела взять тебя за руку, ты отдёргивал её и шипел, что это неприлично – так ходить на людях. Не говоря уж о том, чтобы обнять тебя или поцеловать.


     Мне кажется, с годами эта сухость распространилась и на всю нашу личную жизнь. Только если ты бываешь слегка пьяный (а это очень редко), ты шепчешь мне всякие приятные слова в постели, ты называешь меня тысячей ласковых прозвищ, ты целуешь меня, ты признаёшься в любви, ты способен любить меня всю ночь... Ну, не могу же я в самом деле поить тебя каждый день, чтобы услышать хоть одно ласковое слово? Это было бы глупо и недостойно. Говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Если это верно, то ты любишь меня и очень сильно. Только очень редко говоришь мне об этом, так редко, что я забываю.


     Я уже сказала, что два счастливейших дня моей жизни – это дни рождения наших детей. У нас ведь очень хорошие, очень красивые дети, умные и добрые. Иногда мне кажется, что мы их не заслужили. Они уже довольно понимают, чтобы замечать, что мама и папа не разговаривают неделями. Мне так жалко их в эти дни, я становлюсь такой сумасшедшей мамой, чтобы эти молчанки прошли бесследно для их маленьких детских душ. Они не знают тебя так, как я. Им бывает страшно оттого, что ты молчишь со мной.


     А теперь я расскажу тебе о самом счастливом дне. Нет, это не свадьба, я её не помню почти... Это был очень дождливый июльский день в деревне. Наша полугодовалая дочь спала в своей кроватке, наш сын уже был внутри меня – и мы оба с тобой это знали. Мы лежали на старом диване, заменявшем нам кровать, и смотрели кино. Какое-то кино, про каких-то моряков и какой-то шторм. Вовсе не комедию, не боевик, не хит сезона. Очень серьёзное, вдумчивое кино. Но нам с тобой было интересно. Мы лежали, обнявшись, слушали, как шумит в открытом окне нескончаемый дождь, как сопит наша дочка, как на сниженном звуке герои фильма произносят очень правильные слова... А мне было так хорошо в этот день... и не день вовсе, а несколько часов! Настоящее счастье всегда помнишь и узнаешь из тысячи дней тот, единственный.


     Да, так вот. Нашему браку через три месяца исполнится 15 лет. И сегодня я смотрю на тебя, ты спишь после ночной смены, похрапываешь. Мы не разговаривали уже неделю после того, как тебе не понравились на вкус отбивные.


     А я думаю, неужели это были мои лучшие, мои счастливейшие годы, как говорят женщины в глупых анекдотах. Не знаю. За все 15 лет я насчитала всего три, три абсолютно счастливых дня с тобой. Рождение наших детей и тот дождливый киносеанс в деревне.


     Не так-то и мало. Наверное, у кого-то больше, у кого-то меньше. У меня только три дня, которые я помню, которыми я дорожу.

 
     Просыпайся, наконец, и хватит молчать! Я должна тебе об этом рассказать.